мама жарила глазунью

мама жарила глазунью. это было одно из немногих блюд, которые она умела готовить. замужество и рождение двух дочерей, если и пополнили меню покорившихся ей в приготовлении яств, то совсем на чуть-чуть.

«кулинария – это не моё!» - и точка.

маргарита фрицевна, так звали маму. и её имя-отчество вполне соответствовали характеру. характер был «стойкий, нордический». неудивительно, что подружка оля, давно, в детстве, когда услышала отчество сониной мамы, спросила у сони: «а твой дедушка воевал?» - соня знала, что дедушка воевал и ответила утвердительно. следующий олин вопрос заставил сонины глазки сначала широко-широко открыться, а потом быстро-быстро захлопать ресничками: «а за кого?»

конечно, за наших! он, пусть и фриц был, да ещё и генрихович, но не фашист. да, немец, что такого? ремарк тоже немцем был. и не из прибалтики. а дедушка из прибалтики. и кровь проливал на фронте не меньше прочих, за спины других не прятался. ордена, медали, нашивки за ранения. смерть, она национальностью не интересуется. и пуля не спрашивает какого имени ты отчества.

но тогда соня ничего объяснить подружке не смогла и просто повыдергала той косы. чтобы вопросов обидных больше не задавала.

так вот, готовила маргарита фрицевна не тогда, когда хотела накормить семью, а когда хотела сама. но если делала, то делала уж на всех. не преминув поохать, как она устала от тяжёлой ноши, что должна нести, как жена непутёвого мужа и мать бестолковых детей. сегодня, видимо, ей захотелось.

дочки сначала ели в садике, потом в школе. в школе утром не кормили, но обед был и полдник был. а дома, на завтрак, и бутерброды с кашей - вполне к месту. они с мужем обедали на работе, в их, теперь уже закрытом, закрытом нии. вечеряли, обычно, пустым чаем. «потому что вредно на ночь наедаться».

ни она, ни муж, ни соня, старшая дочка, нигде не работали. не потому, что были тунеядцами, а потому что было начало последнего десятилетия многострадального двадцатого века. а оно было богато для этой страны только на порнографию, цинковые гробы, разгул преступности и безработицу.

нет, остальное, человеческое, тоже имело место быть, но гораздо скромнее. люди влюблялись, люди рождались, что-то ели, как-то жили. но всё, вот именно, «как-то». были, конечно и те, кто на волне взлетел выше радуги. но там оказалось не так много места, и многие попадали оттуда, как гнилые яблоки на травку. выживал сильнейший.

вера, младшая, работала, но жила отдельно, с мужем. зарплату, которую и деньгами назвать было стыдно, видела через раз на третий, и помощи от неё ждать не приходилось. крутились как могли. столовые из их жизни ушли, но маргарита фрицевна себе не изменила – готовить не научилась. а зачем? дочери выросли, приготовят, если будет с чего. тем более, что соня была молодой мамой семимесячной настеньки. дитё голодным не оставишь, а заодно уж и родителей.

соня вышла на кухню и села на табурет. мать поставила на стол сковороду и крикнула, чтобы её услышали в спальне:

- кушать подано! – спальня громко прокашлялась прокуренными лёгкими и отозвалась голосом потерявшегося в жизни фёдора васильевича: - иду.

тогда рухнул привычный для многих мир. а в том, что строился на руинах прошлого, далеко не каждый находил себе место. именно эта ячейка общества, в будущем своём относительно неплохо устроившаяся, сейчас ещё только осторожно трогала ногой воду, думая, как лучше войти в эту реку новой жизни, с разбегу или постепенно.

когда все взялись за вилки, маргарита фрицевна сказала:

- тут открылся магазин один у метро, лика туда федосеева устроилась, и меня порекомендовала. завтра выхожу, поэтому помогать тебе, соня, с настенькой больше смогу. – она и так не сильно себя этим утруждала. а если по правде говорить, то и совсем не утруждала. но это было на самом деле, а думала она об этом совсем не так. наоборот совсем думала. – а ты, фёдор, - обратилась она к мужу, - в тулу поедешь. там тачки делают садовые. адрес я тебе дам, денег обещал игорь петрович занять, будем возить оттуда, здесь, на рынке, продавать. игорь петрович говорит, что спрос есть, брать будут.

- а что он сам тогда не займётся? – поинтересовался, наклёвывая на вилку желток, фёдор васильевич.
- оно ему надо? не его уровень. хорошо, хоть нас не забывает, по старой памяти. и словом помогает и делом. – она подлила в кружку кипятка и повернулась к соне: - чем думаешь сегодня заниматься?

- думаю, сходить, попробовать календари попродавать. – календарей была целая сумка. остались с тех пор, когда соня работала у андреева на газетах, пока его не закрыли. прикупила, чтобы подкладывать. часть распродать успела, а что нет, те лежали сейчас вложенным капиталом, который можно попробовать было обернуть в наличные, которых почти не осталось в семейной копилке.

- а с настей кто, я?
- ну давай я, а ты тогда пойдёшь с календарями.
- всё я, всё я. с ребёнком я сиди, как будто и матери у него нет, деньги я зарабатывай, как будто мужика в доме нет. загоните вы меня в могилу раньше срока, изверги! – вздохнула маргарита фрицевна, - ладно, иди в метро, отец посидит.
- а ты куда? – посмотрел на жену вопросительно фёдор васильевич.
- мне на рынок надо, насчёт места заранее переговорить.

на том и порешили. вернее, решила маргарита фрицевна, а спорить с ней никто не стал. глупо это было, как плевать против ветра. дураков не нашлось. соня оделась, поцеловала дочку и пошла к метро. сумка была тяжёлая и сильно тянула руку. соня перекладывала сумку с руки на руку, часто останавливаясь на отдых.

она, в последнее время, чувствовала себя совсем разбитой. настенька была ребёнком неспокойным и выкачивала из неё последние силы. предпоследние и остальные забирала мать. жизнь с этой властной женщиной и так была не сахар, а с дитём и без денег – хоть гроб заказывай.

с мужем соня разошлась, когда он стянул у неё неприкасаемый запас – три тысячи долларов, скопленные по центу непосильным трудом, без выходных и проходных, с утра до поздней ночи. а потом андреева закрыли, а потом роды.

ползухин сказал, что нашёл «верное дело» и думал вернуть взятое с наваром, но всё пошло не так и не туда. это стало последней каплей в том море аргументов против совместной с ним жизни. да и не на что стало жить: снимать квартиру, кормить и одевать семью.

может она и передумала бы ещё, женщина же, всё могло быть, но ползухина, ко всему прочему, ещё и закрыли по подозрению в нарушении рыночных законов демократического общества. как не хотела она, а пришлось возвращаться по месту постоянной прописки, прямо под мамины пулемёты: «а ведь я говорила, я предупреждала! да кто меня когда слушал в этом доме!»

в метро было полно продавцов всякой всячины. кто видел, тот помнит. газеты, вещи, косметика, сигареты, пиво, чебуреки, поддельные дипломы и прочее и прочее, как говорится. соня пристроилась со своей сумкой возле одной тётки, торговавшей пуховыми платками.
 
но не успела она, не то что разложиться, сумку толком открыть, как к ней подошли две сытые, самодовольные, не по времени, морды в погонах. в милиции тогда, как и по всей стране, с зарплатами были большие проблемы. и по размерам, и по срокам выплат. а эти были жизнью довольны. с первого взгляда на них было видно, что всё у них хорошо.

- нарушаем? – осведомился один.
- чем? – не поняла его соня.
- торговля в неположенном месте.
- как так нарушаю, - соня обвела непонимающим взглядом остальную торгующую братию, - где?
- пройдёмте, - вздохнул второй лычконоситель в фуражке, прихватив её под локоток.

соня не один год проработала у андреева. торговала так же, в метро, на другой, правда, станции. и ни разу к ней никто не подошёл и никаких денег не спросил. и невдомёк было ей, глупой, что всё было оплачено вперёд, и только поэтому без проблем. мало того, она не видела, как и другие давали. в каких пиренеях витала, одному богу ведомо. надо было туда, на «алекссевскую» ехать, там хоть знали её. может и не вошли бы в положение, но в кутузку точно бы не упрятали.

никто ей не предложил заплатить и работать спокойно. на это были свои, постоянные. а на таких, как она, случайных, хорошо делался план по административным правонарушениям. они же, держиморды эти, для того сюда и поставлены, властью народной, чтобы правонарушения эти предотвращать, всеми доступными силами и средствами. а за правду или это только имитация бурной деятельности, кто там в отчётах разберёт? если вообще кому интересно будет разбираться.

поэтому её просто продержали до вечера в клетке, с разными проститутками, бомжами и прочей алкашнёй, забрали весь товар, составили протокол, да и выпнули восвояси, с квитком на оплату штрафа. два с полтиной. немного, да где только их взять?

когда соня пришла домой, то поняла, что устала безмерно. от всего. тем более, что поспать нынче получилось часа три, не больше. она не удивилась, что дома тихо и никто не вышел к ней навстречу. навстречу выходить не принято было у них, а шум создавала только настя. но та должна была уже спать.

однако, настя не спала. не было её. и матери не было, и отца. зато кроватка дочкина: простынка, одеяльце, подушка – всё было в крови. что делать? куда бежать? кому звонить? соня села на стул, сложила руки на столе, положила на них голову и заплакала.

плакала она долго и громко. благо, некому было её перебить. ни отцовской ласке, ни материнским нравоучениям. рыдая, соня подумала вдруг, ни почему, отстранённо, как не про своё дитё, что если дочка умерла, то сегодня она сможет нормально выспаться - бредовая мысль уставшего сознания.

выплакавшись, она и не заметила, как заснула. тут же, за столом. разбудила её маргарита фрицевна. разбудила и сразу посадила ей на руки настю, сонную и капризную. живую. сама же начала перестилать малышке кроватку. в дверях, облокотившись на косяк плечом, стоял с виноватым видом отец.

это он не досмотрел за внучкой. та проснулась, поднялась на ножки, но не удержалась и плюхнулась личиком прямо на спинку кроватки. было море крика, море крови. фёдор васильевич был в панике. хорошо, что прямо в тот момент, когда он подумывал о самоубийстве, пришла супруга и всё взяла в свои руки. как всегда.

крови было много, но ничего страшного врач у малышки не нашёл. даже синяка не случилось. синяки она набьёт потом, и не один десяток; и в прямом набьёт, и в переносном смыслах - та ещё будет заноза непоседливая. но это будет потом. а сейчас, пригревшись у матери на руках, она мирно заснула.
14:20
17.07.2017