Всё хорошо не бывает. Продолжение. Ч. 2

     Отравление бесследно прошло у всех кроме самого хозяина загадочной бутылки – заведующего стоматологической клиникой. Егор отправил его в больницу по страховке. Наталья расстраивалась, что это происшествие очень некстати повлияет на репутацию Института, и те слушатели, кто записывался на семинары повторно, могут передумать. Она много времени проводила с группой помимо лекций и привлекала Бориса, хотя и видела, что он не испытывает особого энтузиазма к дополнительной нагрузке. Но все равно старался. Институт и Наташка – оба были важны для него, нравится мне это или нет.
     Группа оказалась благодарной, женщины по-доброму улыбались Наталье и звали ее с собой на пляж или на прогулку, мужчины постоянно совещались с Борисом, и мне казалось, что на меня никто особого внимания не обращает. Так что расчет Натальи на то, что объявив меня своей подругой, интерес слушателей успокоится, оказался верным. Правда, я вообще не заметила к собственной персоне никакого особенного интереса, ни его угасания.
     Наталья говорила, что несмотря на инцидент со спиртом, в этот поездке нам с группой повезло. Оказывается, дяденька Ухогорлонос ездил с ними уже третий раз, но исправно посещал все лекции, и при этом не ходил на пляж. Наверно, чувствовал себя одиноким даже среди своих пациентов, а уж в отпуске без пациентов – еще хуже. О других слушателях, включая Егора, я мало что знала.
    
     Борис держал данное Наталье слово: никогда не заходил ко мне в номер, никогда не разговаривал со мной и никогда не смотрел в упор. Я сломала голову, чем же можно таким его прижать, что посулить и как уверенно шантажировать, чтобы он даже не смотрел на любимую женщину, не слал смс-ки, не сгребал в охапку, пока никто не видит. Не срывал молниеносный поцелуй в пустом холле? Я не решалась прямо спросить у Натальи, но мне очень хотелось. Конечно, я могла встретить его в семь утра у моря или просто постучаться ночью в его номер, но мне не хотелось брать инициативу в свои руки.
     Зато Егор, не дававший таких дурацких обещаний, сидел рядом за ужином, ходил со мной на концерты, на прогулки и экскурсии, которые я же в основном и проводила. Мне не хотелось злить этим Бориса, но отпуск проходил в работе и одиночестве, и неизбежно подходил к концу. На пляже я познакомилась с русскими туристами, но это были просто короткие разговоры под солнцем за поеданием мороженого. А с Егором я чувствовала себя довольно свободно, во-первых, потому, что он тоже врач, и в случае простуды или вывиха окажет мне необходимую помощь, а во-вторых, он не приставал и даже намеков не делал, спокойно поддерживал неторопливые вежливые беседы, ну, разве что смущался иногда. Я отнесла его смущение за счет зря прочитанных двух моих романов. Всё равно он был не в моем вкусе, высокий и сероглазый, мне нравился только его низкий голос.
     Пляж и солнце больше не радовали. Как мало нужно, чтобы заставить человека усомниться в своей любви, начать переживать из-за каких-то неурядиц! Как мало нужно, чтобы забыть важное и увлечься каким-то сиюминутным проектом, как мало нужно, чтобы отношения дали трещину, разрушились и рассыпались, как будто их и не было!
     Егор отыскал меня в баре. Мне никого не хотелось видеть, но напиваться одной в номере я все еще не умела.
     - По какому поводу? – спросил он.
     Повод был. Сегодня исполнялось ровно полтора месяца с того мартовского дня, когда Борис после больницы переехал ко мне. И  именно полтора месяца мы прожили вместе четыре года назад, пока Наталья была в отъезде. Замечательный такой повод. Но Егору я не могла об этом рассказать. А для Бориса эта дата не была значимой. Оставалось держать в себе и пить какую-то крепкую приторную гадость. При этом нужно еще как-то сохранить ясную голову для завтрашнего разговора с Натальей.
     Егор уговорил меня бросить второй бокал и пойти гулять по берегу. Вне стен отеля мне действительно стало чуть легче. И его голос меня успокаивал. Хотя успокоиться было трудно.
     - Мой отец был писателем. В советские времена нужно было писать о пятилетках и ударниках труда, ну вот он и писал. На нас сестрой у него никогда не было времени, и я его плохо помню, больше по фотографиям. Сестра сохранила его книги, я однажды пытался почитать, пропуская восхваления социализма, искал просто что-то о людях…
     - Ну и как? – заинтересовалась я. Любовные перипетии не полностью затуманили мозг писателя на отдыхе.
     - Нашел кое-что. Но с образом отца никак не мог это увязать. Как будто за него кто-то писал.
     - Разве раньше так делали? Секретарей нанимали, что ли? Референтов?
    - Отец писал сам. Мама все время говорила, чтобы мы не кричали, не мешали ему. А мы редко его видели.
     - Как вы жили? Он хорошо зарабатывал?
     - Жили от книги до книги, зависели от гонораров, занимая у друзей и соседей безо всяких расписок. Тогда ведь был закон о тунеядстве. Поэтому все пишущие люди так и рвались в союз, чтобы официально не работать. Друзья отца вынуждены были идти в дворники или работать в котельной, чтобы писать. Я был маленький, не очень-то помню то время, но двух друзей отца помню хорошо. И со слов сестры могу теперь что-то о нем рассказать.
     - Есть мнение, что никогда не стоит знакомиться с автором, прелесть восприятия книги пропадает. Сам человек и его сочинения – это совсем разные вещи. Может, и Вам не стоит углубляться?
     -  Наверно, это правильно. Я потом читал об этом.
     Я тоже читала. Очень много читала с детства, и в подарок на шестилетие меня записали в детскую библиотеку. Дом был полон книг, не предназначенных для моего возраста. Читали родители, читали все их друзья, обсуждали книги на кухнях, читали мы с подружками, часто менялись книжками с Наташкой.

     В 15 я уже пробовала писать. И конечно, о любви. Это были детские рассказы об идеальной любви мальчиков и девочек. О реальной любви я сама еще не имела представления никакого, кроме книжного. Платонические школьные увлечения не в счет. А писать, как известно, надо о том, что хорошо знаешь, в чем имеешь опыт.
      
     Отпуск неумолимо двигался к своему завершению. Не надо было поддаваться на уговоры, сидела бы сейчас дома и ждала любимого. А теперь разве разберешь, что с нами происходит, и могло ли быть иначе после истечения полутора месяцев?
     После завтрака я приводила в порядок конференц-зал. Вот вроде все убрано, а забот хватает. Уже скоро время лекции. Я носилась во залу, расставляя стулья и бутылки с минералкой, раскладывая распечатки и подключая аппаратуру. Дверь распахнулась, и с ноутбуком под мышкой, деловито вошел свежепобритый Борис. Больше никого.
     - Вы один, Борис Анатольевич? – удивилась я и вспомнила историю со спиртом. Как бы не случилось повторения.
     - А сколько тебе нас надо? – засмеялся Борис.
     - Ну слава Богу, кажется, первая шутка за отпуск?
Он смешно задвигал бровями и сразу стал таким родным.
     - Ну не первая!.. сложно тебе приходится с непривычки?
     Он присел на стол и говорил негромко, посматривая на дверь. Слушатели должны были войти сюда с минуты на минуту.
     Мне очень хотелось на всех наплевать, обняться с ним покрепче, рассказать, как именно мне сложно и трудно, но я не могла. Да и он, наверно, в тот момент не желал компроментирующих объятий и как-нибудь выкрутился и отшутился, если бы нас все-таки застали. И это меня здорово злило. Я, конечно, потерплю еще несколько дней, но что стало с нами?
     Я стояла в паре метров от него, взглядом гладя его лицо и всматриваясь в глаза. Наконец, дверь отворилась, и слушатели повалили на свои места. Мне пора было уходить.
     – Я подготовлю отчет, Борис Анатольевич, - сказала я спокойно, без смеха и напряженности, даже уже как-то привычно с дежурной полуулыбкой, проходя мимо него к выходу. Пропустив входящих, я, наконец, выскочила за дверь.
     Прежний Борис должен был задержать меня любым способом или вышел бы следом. Этот не сделал ничего.
    
     Я пошла в ресторан разыскивать Наташку. Под этим голубым жарким небом, неподалеку от моря и пляжа, мне было так хреново, непонятно и обидно до невозможности держать это в себе, до "взять билет и улететь отсюда". За полтора месяца мы с Борисом занимались любовью всего несколько раз, а теперь он еще и ведет себя, как чужой. Как будто подменили. Может, он увлекся кем-то или чем-то?
     В ресторане, в эффектной голубой открытой кофточке и белых брюках, Наталья сидела за столиком с Ларисой Семеновной и еще одной женщиной. Четвертый стул был пустым, на него я и уселась без приглашения. Мы друг друга поприветствовали, и я пожелала им приятного аппетита, но разговор затих. Я чувствовала себя лишней, голодранкой, случайно прибившейся на халяву к приличной компании. Собственно, на меня так и смотрели. Так что пожаловаться на сдержанность Бориса Анатольевича мне было некому.
     Мы стали другими. И хотя четыре года назад я была согласна видеть его хоть издали, в любой роли, на любых условиях, то теперь эти качели в отношениях, вверх-вниз, ближе-дальше, меня больше не устраивали. Они убивали мою любовь постоянными сомнениями.
 
     Он послал  смс-ку, что ждет меня на самом верху. Я даже удивилась. Пришлось мчаться с пляжа в отель, быстро переодеться в платье и бежать.
     Борис в бриджах и майке метался взад-вперед по крыше, загорелый, кудрявый, красивый, и я его таким давно не видела. Отчего он так нервничает, если наконец, разобрался с двумя главными женщинами своей жизни, дневной и ночной кукушками? Неужели появился еще один проект, которому нужно себя посвящать в ущерб любви и радости? Или ушла пикантность ситуации? Или опять надо что-то выбрать?
     Раньше бы я просто подбежала к нему, а он подхватил бы меня на руки или просто прижал к себе. Теперь я стояла и наблюдала за ним издали, успокаивая дыхание. Эти ноги танцора с тонкими щиколотками – абсолютно другие. Он стал изящный, а раньше давил своей массой, и мне это нравилось. Наконец, он увидел меня в проеме двери.
     И по тому, как он бросился ко мне, как обхватил дрожащими руками, как уткнулся мне в плечо, как стал покрывать поцелуями и лицо, и волосы, и платье, я поняла, что нет у него никого равноценного, нет потребности мне изменять, и что никуда я не денусь, когда он такой, буду терпеть и ждать, приноравливаясь к этим качелям.
     Я гладила его по голове, спине и рукам. Ветер трепал мое ненужное платье. Ноги слабели, а глаза закрывались. Мне нужно было быть его причалом, бухтой, успокоительным эликсиром, а я не знала, как, и могла только обнимать.
     Все прекрасное, начавшееся в эту самую минуту, может закончится в следующую, а может длиться бесконечно, и никто из нас не знает, как будет на самом деле, можно только мечтать и надеяться, самонадеянно пытаться управлять непредсказуемой жизнью, поворотами судьбы.
     - Ко мне, пока все обедают!
     - Ох, директор, растеряешь все обещанные блага… Стенки тонкие… Слышимость абсолютная…
     - Да плевать уже! Хотя, конечно, пикантная ситуация… Маша и Медведь...
     - Маша и двуликий Янус...

     У нас было несколько часов до ужина. Не люблю дежурных жестов, заученных движений, формальных слов, но люблю его игры и сказки - он все это про меня прекрасно знает. Сама хотела придумать для него что-то экзотическое, вдохновляющее на подвиги, но не успела.
     Обнаженный, он делал мне массаж душистым кокосовым маслом и ласкал, не позволяя касаться себя. Я не все помню, большую часть этих часов провела в полубессознательном состоянии. Выпадала из реальности. Были изумительные засыпания в кольце его рук. Мы забыли про время. Он стал совсем прежним, он был тем самым Борисом, которого я ждала бы вечно. «Как ты хочешь? – спрашивал он. Просто хочу быть рядом с тобой и вместе. Он любовался моим трепетанием, замедляя движения. Кажется, я совсем отключилась. На какие-такие проблемы с потенцией он намекал?  Я ничего пониженного не заметила. Да и забыла, что он на это жаловался. Опытный любовник, не жалеющий времени и усилий для ласк, всегда фонтанирующий идеями – ему просто нет равных.
      Раскладывал ягоды на моем подрагивающем теле, потом собирал их губами и кормил меня через поцелуи, подстегивая и без того невыносимо полыхающее желание. Дразнил, ласкал, разговаривал с моей левой грудью и с правой грудью, с лобком и спрашивал шепотом: ну как ты, терпишь еще?
     Я шептала слова признаний, забыв про одинокие ночи. Станешь владыкой гарема? Забудешь про работу? Найдешь себе девчонок-хостес помоложе, которые будут возбуждать без перерыва одним своим видом. Никому тебя не отдам...

     И когда, очнувшись, я, наконец, рассказала ему о своих обидах на директора-близнеца, он решил в доказательство любви спеть мне серенаду, встал на одно колено на единственном подходящем для этого куске свободного пространства в номере, а я держась, за его поднятый палец, танцевала на цыпочках вокруг него хорватско-еврейский хоровод или что-то такое, и вдруг заметила, что полотенце упало с его бедер, и замерла, любуясь открывшейся красотой. И безумие началось снова. С визгами, рычаньем и стонами, не взирая на слышимость стен. Развевающиеся занавеси почти не прикрывали большого окна и двери балкона, так что, возможно, другие постояльцы гостиницы разделяли наш восторг или возмущались и преисполнялись благородным негодованием. Нам тогда было всё равно.
     Кажется, еще одна гармония вернулась в наши отношения, на что я уже и не надеялась из-за редкости таких моментов наедине. Думала, старые мы. А оказывается, просто нужен был отдых.
     Если бы нас кто-то мог видеть во время этих брачных игрищ и танцев, разве кто-нибудь мог поверить, сколько нам лет? Я ведь намного моложе Бориса. Мы, конечно, дураки, но ведь счастливые и удовлетворенные.
     На ужин мы все-таки пошли, потому что не обедали. Расслабленные, одурманенные и потрясенные, не сообразили, что можно уйти потихоньку в город, отправиться из отеля в любое кафе или пиццерию. Выходили по одному.
    
     У моего номера стоял Егор. Я видела его звонки на своем мобильном, но не перезванивала. А Борису много раз звонила Наталья и один раз – Лариса Семеновна.
У меня было мятое платье, блестящие от кокосового масла руки и ноги, неловкая походка, а на лице с размазанной тушью – отчетливая печать, что девушку недавно имели много раз. Поэтому вежлива я была по минимуму. Сказала, что буду готова через десять минут. Помылась, переоделась и даже глаза подкрасила. Осталась довольна своим отражением в зеркале, но было жаль смытых поцелуев Бориса.
     Еще вчера были обиды, но сегодня мои чувства восторгом просто сбивали меня с ног, приходилось напрягаться, чтобы походка была ровной. В голове вертелись новые прозвища для интимных частей тела, придуманные нами два часа назад.
     Хотя не все люди подходят друг другу, но как Наташка смогла заменить ТАКОГО любовника? Он уникален! Я же больше ни с кем не смогу.

     В ресторане все было прилично. Я сидела за столиком с Егором, а через несколько метров за столом побольше Борис ужинал с Натальей и Ларисой Семеновной. Надо было послать им бутылку шампанского от нашего стола за доставленное удовольствие.
                ******
               
     За всю неделю мы виделись наедине только какие-то часы. Но счастливое ощущение полета женщины, знающей, что она любима и желанна, согревало меня и делало неуязвимой. Эту солнечную эротику можно будет вспоминать долго и лелеять как самое любимое воспоминание. Об этом можно написать стихи и прозу. Роман. Роман с двуликим Янусом. Роман с волшебной флейтой, которая постарела и приобрела японскую эстетическую ценность саби, он стал неподдельной реальностью, нашим настоящим, даже если ничто не вечно и не совершенно.
 Возраст хорош тем, что ты можешь терпеть и сдерживаться, растягивать удовольствие и ценить его. Не число и экстравагантность поз, а изысканность и глубина наслаждения. Не Камасутра, а Дао любви.

     Теперь в одиночестве последних дней я начала анализировать. Люблю ли я его так, как раньше? Или я - только эхо его порывов? Да, он дарит мне радость, наслаждение, кураж и ясность мысли, но также и неопределенность, растерянность, беспокойство, грусть, тоску. Человек, который сравнительно недавно уговаривал меня воспользоваться редчайшей возможностью - снова быть вместе… Человек, который нашел такие слова для меня, что я согласилась на эту авантюру, ехать куда-то с ним и его женой. Это же невозможно, как подобрать ключ к старинному замку, что я снова влюбилась – не так, как раньше, но все-таки… Человек, который уже бросил меня однажды… Что вообще происходит? Я опять только ступень? Наивно было думать, что, отпуская мужа к подруге, Наталья не будет строить планов, как нашими отношениями руководить, с ее точки зрения, к обоюдной выгоде.
     Я вспоминала минуты великолепного последнего свидания и вдруг осознала, что совсем не все минуты были прекрасные.
– Перестань стричь волосы, - недовольно сказал Борис.
Поскольку его голова находилась где-то в районе моего пупка, я спросила: - Где?
– Да везде. Какие-то мужики такой блондинке-секси просто проходу не дают, а мне даже схватиться не за что. 
     Я вспомнила, как он прижимал локтем мои волосы к постели или наматывал их на руку, а я не могла двинуться как привязанная. Было больно и обидно от беспомощности. А он наслаждался властью. Любовался. Сколько же ему нужно этой власти? Я же ловлю каждый его взгляд, жду днями и ночами. И еще пришло в голову, что у Наташки по-прежнему пучок – длинные волосы ниже талии. Он ей тоже волосы на руку наматывал?
     Потом стала думать о том, что мое самовыражение в такой мелочи как выбор прически, оказалось на разных чашах весов с его властностью. В общем-то, это была ерунда. Как многие темноволосые люди мы с Борисом рано поседели, но я красилась в свой собственный цвет, и никто об этом не догадывался. Можно было вернуться к прежней прическе, если только за этим не последуют новые претензии и недовольство. Завоевывание власти и контроля шаг за шагом. Чулки, корсет, бандажи, порка, групповой секс – нет ли у него таких склонностей в арсенале? Уж в богатом прошлом Казановы наверняка есть – кто бы сомневался?

     Экспериментатором с пределами дозволенного был мой первый муж. Когда мы учились в институте, разница в возрасте у нас была всего в пару лет. Однако жизненный опыт у него был столь солидным и разнообразным, что я воспринимала его как старшего, да и выглядел он в свои 22 на все 30. Вряд ли это была любовь, скорее, энтузиазм начала взрослой (как мне казалось) жизни и возможность улизнуть из родительского гнезда, где отношения стремительно портились. Жили мы весело, в общежитии, как все молодые студенческие пары, пока не заела рутина и бедность. Он бегал подрабатывать, да и мне иногда попадалась халтура, но на жизнь все равно не хватало, а у родителей, которые считали мой брак мезальянсом, я не брала из гордости.  Потом мы закончили институт, распределились в областной музей на копеечную зарплату, а жить пришлось в съемной комнате в коммуналке. Тут моему мужу стало скучно, и он решил наметить перспективы в сексуальной сфере, так как в профессиональной сфере и в бытовой нам ничего интересного не светило. После нескольких опытов со своей толерантностью, я пришла к выводу, что обращения с собой как с вещью не приемлю и не собираюсь принимать, а разврат отрицает ту любовь, которую я ищу. Все закончилось тихим разводом и моим глубоким разочарованием. С тех пор я была немного в курсе о разнообразии сексуальных пристрастий и зыбкости границ. Как говорится, спасибо за науку, я теперь знала, что мне нравится, а что не понравится никогда. Проблема здесь в том, что человек, получивший наслаждение через боль или в экзотической обстановке, становится нечувствительным к тихим семейным радостям и пытается найти и воссоздать похожие обстоятельства. В этом деле как с наркотиками – лучше не пробовать.

     Через несколько лет я встретила Антона – своего второго мужа, и нас сплотило общее дело – мы замахнулись на открытие собственной галереи. Это был наш бизнес, и мы жили этим, молчаливо согласившись, что секс в жизни не главное. Для следующего этапа карьеры с целью улучшения качества жизни Антон нашел новую кандидатуру и выжал меня из бизнеса, обанкротив нашу галерею. Развод был скандальным. В этом момент мне неожиданно досталась родительская квартира, и я уползла в нее зализывать раны, возобновив общение с соседями и друзьями детства.
     Через полтора года после развода в мою жизнь ворвался Борис. Спустился с 9-го этажа на шестой. Мне помнилось, как Наташка перед свадьбой рассказывала мне о нем: правильный мужик, для семьи, для дома. И это все было правдой, но не всей правдой, а частью. На свадьбе у них я не была, познакомились после. После всех ее экзотичных романов мне тоже показалось, что он то, что ей нужно. Заглядываться на мужа подруги мне в голову не приходило. Пару раз вправлял мне шею, пару раз помогал донести сумки, один раз из-за свернутого крана останавливали втроем потоп  – всё. После развода, устав страдать, стала заходить к ним на огонек по вечерам. И они ко мне заходили. И вот однажды Наталья укатила в командировку на полтора месяца, а Борис был в депрессии и проводил отпуск дома…
     Но Боря скорее эротоман, эстет, а не насильник. Зачем насиловать, когда можно пустить в ход волшебную флейту и нежно уговорить? С Борисом никакого принуждения не было: во-первых, он умел ласкать и уговаривать и, во-вторых, ничего запредельного и не просил.Он проводил рукой и следил за реакцией, своей и партнера. Поэтому меня так шокировало это «давай быстрей» в бассейне.
     Собственно, последние дни, он не был ни насильником, ни эстетом, он опять меня избегал.
    Отношения перестали быть радостными, скрепленные романтикой и юмором. Для юмора надо хотя бы видеться. Я, конечно, могла встать пораньше и отправиться на пробежку вдоль моря в надежде увидеть заплыв поздоровевшего Бориса, любимца и любителя женщин. Встретить его с полотенцем на берегу. Посидеть на его лекции и проверить себя на ревность, когда его обступят плотным кружком восхищенные женщины? Но зачем? Он мог мне сам позвонить в любую свободную минуту. Или посреди ночи поскрестись в дверь. И если этого не делал – значит, на то были свои веские причины, мне неизвестные, а может, и тайные, для меня не предназначенные. В любом случае, он сам должен что-то решать, а не мы с Натальей.

               
     И я пошла к Наталье. Мне нужно было придумать какую-то стратегию для разговора с ней о Борисе, и это меня злило. Столько лет мы выкладывали друг другу безо всяких сомнений всё начистоту, и вдруг между нами встал он. Я осталась без подруги. Конечно, появились новые, но не равноценные, не такие умные и готовые помочь, как она. Но могу ли я ей доверять, если у нее свои планы на мужа и на наши с ним отношения? Около двух месяцев назад, в марте, Наташка позвонила мне, чтобы сообщить, что Борис в больнице, посоветовала навестить его и привести этот объект в работоспособное состояние. Я привела. Но для кого? Чтобы проводить дни и ночи отпуска в одиночестве, дергаясь от его переменчивости? Если бы я знала причину, мне было бы проще.
  Она была после душа, с тюрбаном на голове.
     - Ужасно устала. Каждый день хочу на море или в город, а сил нет. Да еще эти дни критические...
     Мне, конечно, очень интересно было про это послушать, но я пришла прояснить ситуацию.
     - Наташ, а что происходит? Борис меня избегает.
     - А он тебе ничего не сказал?
     - Что у вас снова крепкая семья? Или что?!
     - Ну вроде того. Да не волнуйся ты так. Это ненадолго! Только говори тише, здесь такая ужасная слышимость! К июлю все прояснится, ради этого можно и потерпеть.
     - Теперь, когда мне испортили отпуск, я должна еще что-то терпеть?
     Я пыталась защитить свою жизнь от влияния их денег и интересов. И в первый раз показала ей клыки, впервые за двадцать лет нашей дружбы. Она внимательно взглянула на меня, словно оценивая.
     - Маш, на самом деле в Институте дела плохи, и нам надо выкрутиться. Я не могу подробностями делиться. Ну ты же не посторонний человек, понимаешь? От этого зависит вся наша дальнейшая жизнь. Борис после отпуска должен пожить у нас. И работать придется больше, – устало и безразлично сказала она.
     Я растерялась. Борис мне об этом ничего не говорил. Я снова его теряю?

     - Бизнес, Маш, деньги. Зевать нельзя. Никто за нас ничего не придумает, крутимся на пределе возможного. Я же тебя предупреждала, что все это театр, спектакль «Моя семья». Как мы с Борькой повздорим, так он к тебе бежит, чтобы успокоиться. Ты ему, Машка, для сердца и от нервов – самое то. Он всегда был такой. Просто его на все не хватает.
    Хорошо, что она не сказала «на всех». Я не знала, что ответить.
     - Зачем ты на дне рождения сказала, что мы с тобой много лет подруги?
     - Услышала кое-что краем уха, решила, что надо пресечь сплетни. Пока далеко не разнеслось, предприняла контрудар. Не бери в голову, мне не привыкать.
     - Вы потом увольте эту стерву!
     - Не, Лариса нам сейчас позарез нужна, я даже Борьку попросила… Понимаешь, для работы хорошо, что на него так бабы западают.
     И увидев мои ошеломленные глаза, прикусила губу, чтобы не смеяться,
     - Поухаживать попросила, скрасить свободные часы. Он ее после лекций выгуливает.
     Я знала, что она использует людей не по злобе и грязному расчету, просто она искренне верила, что люди взаимно должны помогать друг другу, и ей помогали, и она всегда помогала, и мне в том числе. Но использовать мужа для «поухаживать» за бухгалтершей, зная, что его сердце занято и что он приехал в этот отпуск с любовницей? Как-то все это было ужасно и не по мне. И я второй раз влезла в эту авантюру, не в силах противостоять его натиску. Ну и где этот натиск сейчас?
     Всё повторяется. Соблазн, взаимное притяжение, иллюзия слияния двух половинок… Роковой покоритель женских сердец. Владыка гарема с непонятной интригой в голове.
     Я мечтала поехать с ним куда-нибудь на юг еще четыре года назад, чтобы сменить обстановку и забыть о работе, но теперь оказалось, что работа поехала с нами.
     - Дела у нас сейчас такие, что надо с Борькой действовать синхронно, целенаправленно... Не хочешь завести кого-то помоложе? Без закидонов? Просто жаль тебя - ты зациклилась.  Но я выношу тебе, Машунчик, огромную благодарность, что у нас первый семинар без Борькиного пьянства! Поделишься секретным оружием?
     Я пожала плечами. Он пил без меня, со мной-то зачем ему пить? Нужно быть в силах, веселым и спокойным. Да только что-то не слишком он радостный.
     Мне хотелось сменить тему и спросила про Женьку, ее сына. Женька уже заканчивал институт и жил с новой семьей своего отца. Когда Наташка с Борисом поженились, Женька как раз вступил в переходный возраст, и портил им жизнь как мог. Сначала Наташка боролась за мир и дружбу в семье, а потом сдалась и отправила сына к его отцу. Своих детей у Бориса ни в первом браке, ни с Наташкой не случилось, хотя, как мы выяснили 4 года назад, он в этом смысле совершенно здоров.
     Наташка, скривившись, сказала, что все с сыном окей. Так и сказала, но по тону ясней ясного, что это означает «не очень здорово»… Я знала, что она с сумками часто ездит к нему по субботам, ссужает его деньгами втайне от первого мужа, а Женька ничего этого не ценит.
     - Давай кофе что ли выпьем? Я на спиртное больше смотреть не могу. Или хочешь мороженного, нет? Возьми, там на столе чистые стаканы.
     Мы сидели на балконе со стаканами кофе, и она курила, стараясь не попасть дымом на меня.
     - Ну ты как? Загорела хорошо, мордашка свежая. Даже похудела вроде бы. Всё-таки тискает тебя Борька по углам или уже угомонился?
     Я насупилась и отрицательно покачала головой. Если она спрашивает, значит не верит ни его слову, ни моему. Душевного разговора не получится, раз она втягивает меня в свои игры за влияние. Что поделать – он у нас один на двоих.
     - Сколько он еще так скакать будет? Будущего не боишься?.. Вот давно мне хочется спросить: а как ты Борьку столько терпишь? Все эти его нервы, спектакли, розыгрыши? – То мания величия, а как собраться надо и выложиться, так пришибленный, слова не вытянешь.
     Наташка смотрела на меня, курила и морщилась, как от лимона. Загар ее старил.
     - А ночные фокусы? Вообще не могла выспаться. Как вспомню, так блевать тянет. Встань так, сделай этак… Дышите- не дышите... А эта его любимая поза 69 или как там, ты ее вообще как выдерживаешь? С энтузиазмом? C воодушевлением? Под себя воспитал? Развратил тебя?
     Она засмеялась, потом затянулась и мельком взглянула на часы. Я растерянно смотрела в сторону горизонта или на свои руки и старалась не дышать. Хотелось вскочить и уйти. Зачем она мне это говорит? Мы с ней никогда эту тему не обсуждали. То, что она еле терпела, я принимала за любовь. Любила ли она его хоть когда-нибудь? Ведь любила, когда открывала для него институты?
     С балкона мы услышали стук в дверь. Я поспешно вскочила, опрокинув стул, но быстро подхватила его, поставила и пошла к двери. За дверью нетерпеливо переминался Борис, нервный и слегка раздраженный. Меня как будто окатили холодной водой. Этот отчужденный взгляд человека, которым я грежу во сне и наяву – для меня? Я помню его лицо, полным юмора и азарта или покрасневшим от смеха или искаженным страстью…
     Наташка громко рассмеялась, затушила сигарету и с балкона вошла в номер. Он тоже не любил, когда при нем курили. Потом она встала, достала еще один стакан и, наливая кофе, весело спросила: - Третьим будешь?
     Никто не ответил. Третьей-лишней как раз была я. По тому, как он был удивлен и не обрадован видеть меня в ее комнате, поняла, что им надо поговорить. Но при мне он не мог и ждал. Такие серьезные у них тайны. Но хотя бы по взглядам и по Наташкиному «блевать» мне стало ясно, что они вынужденно терпят друг друга из-за работы и только. Крепкой семьей не пахнет.
     Бросив взгляд на Бориса, я вышла, не попрощавшись с Натальей. Он вошел. Звук захлопнувшейся двери, как выстрел, застал меня в коридоре. Никто и не ждал от меня прощаний и вежливых слов. Им обоим было не до меня! То, что мысленно я все время их объединяла, одновременно предъявляя права на Бориса, было частью того безумного узла, завязанного по моей бесхарактерности четыре года назад. Но кто же знал, что бесхарактерность обернется самой грандиозной любовью моей жизни?
     Борис по-прежнему не может отделить личную жизнь и работу. Их «крепкая семья» не должна меня беспокоить, это мираж, иллюзия, созданная на время отпуска. Но остался еще один важный вопрос: зачем Натальей было высказано то, что я услышала? Раньше она могла общаться со мной без осторожности и говорить напрямик. Теперь я чувствовала, что это не так. Был ли еще неведомый мне резон, помимо успокаивания лучшей подруги, страдающей по ее мужу? Успокаивание через унижение. Что она хотела мне сказать? Он что, с каждой, как со мной? Или: опомнись, Машка, на что и на кого ты тратишь время? Эти двойные смыслы, подтексты и намеки… Что стало с нами? Наташка была такая… замечательная.
     Если бы она не видела мои терзания насквозь, то и этого бы не сказала. Странные слова для утешения. Это сочувствие или объявление войны?
     Неужели теперь я стала мешать ее интригам? Мы еще подруги или как?
     Остановилась на ходу из-за обжегшей вдруг мысли: а если депрессии и пьянство Бориса начались в их браке, а раньше ничего этого не было, тогда его надо спасать, а не обижаться?! Эти изощренные Натальины мозги затягивают, одурманивают, влекут к высоким материальным целям и далеким горизонтам. Но не всем же это по плечу, следовать за ней! Претворять ее замыслы, притворяться, жить по чужой указке, забыв от том, чему радуется душа… Он был другим, настоящим. А сейчас осталась только часть… Остальное забрал близнец-директор.
     С какой поры мы стали такими? Рассчитываем, что последует за словами, как бы ими не ободрить, а ужалить? Мы взвешиваем, просчитываем, продумываем, мы, опытные и начинающие интриганы и притворщики, строим отношения! А отношения надо просто чувствовать! Просто любить, наслаждаться, страдать, гореть, грустить, отпускать. Говорить, что думаешь вот прямо сейчас, вот в эту минуту. Потому что потом может быть поздно. Мы что, повзрослели, наконец?
     Найдя бумажку в номере, я записала: «Шокировать знанием тайных подробностей, удалить свидетеля, намекнуть на контроль» и спрятала ее в скрытый кармашек в чемодане. Управлять, отталкивая и приближая по ситуации.
     Мне жутко хотелось вернуться и возмутиться, но кому это было бы интересно?


Продолжение следует.