Великан

                Корона — дерзновенному, скипетр — смельчакам!
                Трон — тому, кто говорит: Возьму и не отдам.
                - Редьярд Киплинг
***

- Марк, зачем ты ходишь босиком? – свет в коридоре упал на ровную улыбку Сишель*, сделав ее еще таинственнее и прекраснее.

- Я не Марк. Я Боэмунд*. -  отвечал мальчик, вперив в нее исполненный недоверия взгляд голубых, как очищенные топазы, глаз.

- О, звучит грозно. Верю. Но разве не по душе тебе имя, данное при крещении? Разве не горд ты покровительством Святого Марка? 

- Мне больше по нраву быть великаном.
 
   Она даже смутно не напоминала ему матушку: Альберада* была красивой женщиной, но не шла ни в какое сравнение с новой женой Гвискара*. Груди, пышущие здоровьем, красотой и жизнью, подобно двум полушариям Земли, гибкая, узкая осиная талия, длинные янтарно-карамельные ресницы и волосы, развивающиеся на ветру шелковыми нитями, изысканный, струящийся по крепким бедрам наряд - все это делало ее неотразимой, но злой волшебницей из далекого мира, где правит сказка и легенда. Сплетенная словно из полосок гладкой скрипящей кожи и перьев, парила госпожа над негодными людьми, гордо вытянув шею – бдительная соколица. Она схватывала жертву цепко руками, сжимала замертво и уже не отпускала. Сишель хитро и расчетливо плела семейное гнездо, как мудрый политик плетет связующие нити интриг. По праву носила на своем огненно-белом челе тяжелую диадему эта воистину великолепная валькирия. Боэмунд знал о том, что Сишельгаита сопровождает Гвискара*** в военных походах и даже умеет обращаться с мечом и луком. И действительно, было в ней что-то такое мужественное. 

 - Великан, – пропела Сишельгаита, наигранно смакуя гласные, голосом низким и глубоким, похожим на горное эхо. – Вот значит как?..

- Да. А не ношу я обуви, потому что тренирую дух и тело холодом, как положено настоящему войну.

   Хищница собрала длинные пшеничные волосы на затылке Боэмунда и потрепала их как будто ласково, но в тоже время властно, даже собственнически. Он не был ее ребенком, но Сишель чувствовала в зеленом норманне**** неотесанную мощь - внутреннюю силу, которой необходимо завладеть прежде, чем та станет вражеским оружием. 

- Умница. Просто чудесно, Боэмунд... А сейчас, приведи себя в порядок и приходи ужинать. Отец дожидается тебя. 

   Прикосновение оставило на его коже жгучий след.

***

   Уязвимость - вот что ощущал Боэмунд, когда находился среди людей, в особенности таких больших и сильных, как отец. Мальчику дано было понять жестокость мира, пожалуй, слишком рано. Резко и больно, как кнут, бил по глазам царящий во всей вселенной порядок естественного отбора, и приходило понимание ничтожности человеческой единицы - твоей собственной ничтожности. Земля в любой момент могла уйти из-под ног, и никто не протянул бы руки, потому что твое падение и гибель – есть выгода. Тот, кто вчера мелькал неприметной серой тенью, взойдет на трон, въестся в него, как плесень и приобретет целостную форму, обрастет плотной алмазной оболочкой. Нет незаменимых. Проигравшего ждет смерть моральная, физическая, историческая. 

   Внутри две силы разрывали его душу на части: еще не издохшая надежда, тощая и едва волочащая ноги, как забитая больная кляча, и подступающий к самому кадыку холод ума и обиды.

   На столе разлилось варварское изобилие. Здесь стояла медовуха, и жаренная на огне собачатина, и фазан, и копченая рыба, и печенный в углях картофель, и славный яблочный эль, фрукты. Прохлада, века не покидавшая каменных стен старого замка, покусывала кончик носа и мочки ушей Боэмунда – они слегка покраснели. По полу слонялись окровавленные фазаньи перья: их сквозняком принесло с кухни. Бендер как раз разделывал птицу… если прислушаться, то можно было услышать шлепки сдираемой кожи об розовое мясо. Но, увлеченные пищей, они словно не замечали.

   На противоположной стороне деревянного круглого стола восседала прекрасная Сишельгаита со своим птенцами и самим князем Гвискаром. Среди них особенно выделялся старшенький мальчик – Рожер*. Мать любовалась своим сыном с тихим умилением и гордостью. Она свято верила: все, что не может быть доступно ей в этой жизни, достанется ее отражению в лице Рожера. И, действительно, маленькому Рожеру многое дано было от матушки. В детских глазах разыгрывался с каждым годом все сильнее лукавый огонек. Гладкий персиковый подбородок его всегда чуть вздернут кверху, и руки, хотя тогда еще хрупкие и белые, как сахар, а уже загребущие, тянулись к тарелке с виноградными гроздями проворно, осторожно, затем отрывали одну ягодку и откладывали в личную отдельную кучку в миске. В груди Боэмунда вспыхнуло желание подойти и посильнее треснуть по жадным бойким рукам-звездочкам.

- Все хорошо? 

- Да, отец. – Невозмутимо отозвался Боэмунд.

   Униженный Боэмунд, который не мог перестать думать о матери, находившейся так далеко, в одиночестве, без защиты.

   Гвискар тепло улыбнулся сыну и протянул ему тяжелый кубок, до краев наполненный медовухой. Золотистая пахучая вода плескалась, темнея на дне. На нее хотелось любоваться – не пить.

***

   Третью неделю не сходила с полей колючая дымка инея. Дождь одарил молодые побеги и розовые цветы только что распустившихся вишен влагой, затем ударивший на следующий день мороз обличил их в тяжелые стеклянные доспехи. Год обещал быть тяжелым. Апульское* солнце побелело и не грело берега, и многие решили, что это зловещее знамение. Один из стражников смотрел в небо, тряс пальцем в исступлении, клялся и божился, что видел всадника на бледном коне*. Бедняга слишком много выпил.

   Сад при замке. Юный великан приходил сюда часто: здесь кровь кипела иначе, и он чувствовал себя вдвое сильнее и свободнее, нежели в плену мрачных глухих стен.

   Маленькие пташки серебряными колокольчиками щебетали, роились в живой клетке из колючих ветвей мрачного терновника. Боэмунд успокаивал дыхание, застывал, совсем как голем и ждал терпеливо. В раскрытой ладони он держал смоченный в вине кусочек хлеба. У Боэмунда редко получалось поймать хотя бы одну из них, но если птица все же попадала в капкан из его пальцев, тогда уж… начиналось. В мальчике пробуждалась истинная человеческая природа - удивительная, страшная, прекрасная, призывающая его властвовать над всем. Оно сочилось из сердца, а затем растекалось по телу - восхитительное чувство всесилия. Понимание, что сейчас ты для нее, маленькой и жалкой, – центр всего мира. Оно пьянило тело и разум.

   Бесхитростная, глупенькая божья тварь поворачивала голову вбок и таращилась темной глазной бусинкой на тонкие человеческие пальцы с белыми ноготками. Ее околдовал и пленил пряный запах лакомства. Прыг да скок - один маленький шажок...

- Боэмунд!
 
   Трепет крыльев огласил конец напряженной игры, прозвучав в унисон колышущейся на ветру легкой мантии князя. Скользкое разочарование защекотало под лопаткой, как пиявка: в следующий раз следует уйти в самую тень сада.

- Я не узнаю своего сына! - Светлая борода Гвискара искрилась на свету, словно сотканная из золотых тонких нитей. – Ты очень изменился, мальчик мой. Я помню драчуна и непоседу… 

   Боэмунд мгновенно вскочил и вытер руку об штанину.

- Больше нет, отец. И это хорошо.
 
   Гвискар, улыбнувшись довольно, спросил:

- Почему?

- Потому что драчуны и непоседы вечно проигрывают? – ответил вопросом на вопрос Боэмунд.

- Верно.
 
   Тучи раздвинулись, и из-за ограды показался кровавый щит солнца. Мальчик наблюдал за скользящими по его ногам красным лучами.
 
- О чем ты так усердно думаешь, сынок?
 
- О справедливости, отец. О честности, о грядущей судьбе нашей Земли и живущих на ней людей. – Он помолчал, концентрируясь и собирая мысли воедино. - Судя по всему, наш мир пылится, забытый, на полке у Господа Бога, как сломавшийся кинжал в углу сундука. Вроде не нужен он тебе, а выбрасывать жалко, ведь когда-то была хорошая, полезная вещь, даже... прекрасная.

   Князь удивленно вскинул брови, он не ожидал подобного ответа. А Боэмунд заключил, отвечая на немой вопрос в очах отца:

- Потому что Бог бы никогда не допустил столько боли и страданий.

   И вместе с тем подумал: "И мать бы не осталась там совсем одна... но придет время, и я все исправлю. Зол - как же я зол." 

*Сишельгаита - вторая жена Роберта Гвискара (вышла за него замуж в 1058 г.), герцога Апулии. Отличалась мужественностью и буйным нравом.
*Боэму;нд Таре;нтский — первый князь Таранто с 1088 года, первый князь Антиохии с 1098 года, один из предводителей Первого Крестового похода. По происхождению норманн, представитель рода Отвилей. Сын Роберта Гвискара, герцога Апулии и Калабрии, двоюродный брат Рожера II, первого короля Сицилийского королевства. При крещении был назван Марком, однако в детстве получил от отца прозвище «Боэмунд» (по имени легендарного великана), которое впоследствии стало его основным именем.
*Альберада - первая жена Роберта Гвискара, герцога Апулии, за которого была выдана замуж в 1051 или 1052 году.
*Гвискар(Роберт Отви;ль)- четвёртый граф (с 1057 года) и первый герцог Апулии (1059—1085) из дома Отвилей. Окончательно изгнал из Италии византийцев (1071), захватил княжество Салерно (1077) и, тем самым, завершил завоевание нормандцами Южной Италии. Совместно с младшим братом Рожером I начал завоевание Сицилии (1061). Оказывая помощь папе Григорию VII, овладел Римом и сжёг город (1084). В конце жизни предпринял попытку завоевать Византию. Был прозван Гвискаром, что переводится со старофранцузского как «Хитрец».
*Рожер - второй герцог Апулии и Калабрии в 1085 — 1111 годах, сын и преемник Роберта Гвискара. Прозвище «Борса» (Кошелёк) он получил ещё в юные годы из-за привычки считать и пересчитывать монетки в своём кошельке.
*Апулия - административная и историческая область на юго-востоке Италии.
*Всадник на бледном коне - один из всадников апокалипсиса, символизирующий смерть.
Источник: Википедия.