Декадентикон

Поднявшийся занавес тумана открыл знававший лучшие времена паровоз, спешных, радостных пассажиров с невероятным количеством багажа и черное крымское небо. Одним из последних в толпе шел нервный молодой ученый по имени Виктор Воронов. Его встречал школьный товарищ Николай Мальцев:
– Ах! Я уж думал, не дождусь, – вскричал Мальцев, давая сильного петуха, – Как я рад! Знал бы ты, как я боялся! Говорят, что это последний поезд с материка…
– Не знаю, – просипел простывший Воронов, – из Москвы точно последний – железную дорогу подорвали прямо за нами.
– Дорогой мой, – обнимая, почти целуя, не мог нарадоваться Мальцев, – как же я рад!
– Надеюсь, я не сильно стесню тебя, – проговорил, конфузясь Воронов, – но кажется, мне больше не у кого тут останавливается.
– Да ты что это вздор говоришь!? – почти оскорбился его приятель. – Я бы тебя никуда и не отпустил.
Радость Мальцева была неподдельной, хотя они с Вороновым и не виделись уже лет десять:
Но почему ты один? – спросил он, словно опомнившись. – Где же Ольга?
– Она теперь уже заграницей, – сухо пояснил Воронов, хватаясь за чемодан. – Но не спрашивай меня о ней больше!
– Не буду...  Я помогу тебе немного отвлечься, у нас тут все по-старому! Я тебя познакомлю со всеми колоритными персонажами Ялты, гуляками и шутами. В их чудачествах, поверь, есть та очаровательная непосредственность и то воображение, которых так не хватает людям «сериозным».
– О, – обрадовался Виктор, –  я ведь, ты знаешь, и сам не прочь побывать иногда Шутом!


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Крым в те годы производил почти тоже впечатление, что и Берлин, который мы увидели несколько позднее, в 20-е, только в Ялте было еще больше русских и почти совсем не было немцев (насколько это вообще возможно). Надо сказать, что город не просто жил по старому, но, скорее, изо всех сил пытался так жить. Это была живая иллюстрация «Пира во время чумы». Чтобы отвлечь друга, мсье Мальцев повел его в место со звучным наименованием «Декадентикон». По своей атмосфере этот салон чем-то напоминал картины Поля Дельво, приправленные стариной Бодлером и всем подобным.
Открыв бархатный альбом с тесненным названием заведения, Воронов растеряно вписал туда свое имя. Интерьеры вестибюля салона были довольно претенциозными, на стене висел портрет Эдгара По, а в клетке сидел ну конечно же Черный ворон.
– Все выдает женскую руку! – заметил Воронов.
– Не жалуйся, ворона в клетке в твою честь посажена! Я сообщил хозяйке, что ты приедешь. Птичку Бран зовут, – рекомендовал Мальцев.
Поправив белую гвоздику в петлице, Воронов проследовал за штору откуда доносился шум веселья.
В зале царила суета. Публика была самая разная, от величавых старушек в бархатных платьях и молодящихся поэтов Александровской эпохи, до полураздетых кокоток и напомаженных юнцов. Хозяйку салона звали по-толстовски:
– Столько приезжих, – с наигранной веселостью заметила Анна Павловна. – Вон тот юноша, говорят, природный князь, хоть и инкогнито! Привез сюда все бриллианты и назад не собирается.
– Что же вы мне раньше не сказали? – встрепенулась молодая кокотка. – Я уже успела с ним поссориться!
– В России быстро ссорятся и рано быстро мирятся, – попыталась утешать ее хозяйка салона.
Услышав патриотические нотки, бывшая рядом старушка заметила:
– Россия – страна возможностей. Даже сейчас, хотя сейчас и творится черт знает что!
– Да, тут возможно все, кроме реформ, как сказал Уайлд, наверное, потому ими сейчас так злоупотребляют, – съехидничал невысокий юноша в круглых очках.
– Я даже думаю, что поэтому сейчас и творится черт знает что, – добавила высока брюнетка.
– И потому все возможно, – продолжил блондин.
– Как это все сложно! – довершила кокотка в тот момент, как в помещение вошли Мальцев и Воронов. – О! Я кажется вижу новое лицо!.. Николай, кто это с вами?
– Это мой друг – Виктор Воронов. Виктор – мадемуазель Галатея, – представил Мальцев подлетевшую к ним кокотку.
– Очень приятно, Виктор, – следила реверанс Галатея. – Я вам сейчас же все покажу – никто не знает здешней жизни, как я. Вы уже знакомы с хозяйкой салона?
– Нет, – растеряно поклонившись, произнес Воронов.
– Я как раз собирался… – было начал Мальцев.
– Не утруждайтесь, – перебила его Галатея. – Я сама представлю.
– Анна Павловна, судя по всему, привыкла, к юным или богатым кавалерам, которых ей представляет мадемуазель Галатея, и поначалу Виктор ее мало заинтересовал, а вот Николай, напротив, удивил. Обычно спокойный, в этот раз он привычно поклонился, но потом неожиданно поменялся в лице. Стараясь не заметить этого хозяйка салона подала Воронону руки и благодушно приняла нового гостя, что давало повод думать, что в дальнейшем они станут друзьями. Мадемуазель Галатея, заметив, что Воронов явно уделяет больше внимания Анне Павловне, не могла простить эту холодность к своей персоне:
– Я бы посоветовала вам завязывать галстук иначе, – сказала она, уходя к другим гостям.
Николай, который стал задумчивым, также в это время отошел в сторону и Виктор начал разглядывать посетителей. В салоне имелись страннейший персонажи. В глаза ему бросилась одна дама, у которой на голове было нечто невообразимое: Виктор долго пытался понять – прическа это, парик, шляпки или просто какая-то птица влетела к ней в волосы запуталась и умерла, оставшись никем незамеченной. Также привлекал внимание сидящий в отдалении человек, которого Виктор поначалу принял за манекен.
– Скажите – вы уже знакомы с Доктором Чумой? – тихо произнесла Анна Павловна, заметив, куда устремлен взгляд Воронова.
– С кем? – не понял он.
– С Жоржем, – пояснила Анна Павловна. – Все называют его – Доктор Чума, так как он в силу неизвестных никому обстоятельств, всюду ходит в противогазе, который для того, чтобы не выглядеть пошло, он заказал отделать красным бархатом…
– Никто не пытался выяснить, почему он так ходит? – с недоумением спросил Воронов.
– Как же, пытались – но спрашивать о таком – сущая бестактность и поэтому все кто так поступил, не были удостоены ответа и теперь не вхожи в наш салон.
В этот момент Воронов заметил двух дам, танцующих танго. Он, было, залюбовался, но в какой-то момент явственно почувствовал на себе чей-то взгляд. Оглянувшись, юноша увидел что его бесстыдно изучает некий блондин лет сорока.
– Позвольте представиться, – с легким акцентом начал блондин, подходя ближе. – Я Джон Нэверт.
– Виктор Воронов.
– Я вас тут раньше не видел, – заметил англичанин, пожимая руку.
– Это потому, что я только сегодня приехал, – Воронов продолжил наблюдать за танцующими;
– Вот как!.. – не сдавался Нэверт. – Я вижу, дамы заинтриговали вас.
– О, да. Скажите – кто они такие?
– Идемте! – смерив, Виктор взглядом, пропел Нэверт. – Я познакомлю.
Музыка закончилась и они подошли к паре.
– У Мадам Лиотар дар визионера, она – пророк! – кричал юноша в очках.
– В наше время такие вещи звучат вульгарно, – парировала высокая брюнетка.
– Нет-нет, это интересно! – останавливала ее подошедшая тангистка, та что была постарше и имела длинные волосы.
– Сейчас, когда Россия утопает в крови многие художники, проникают за грань обыденного, – несоглашалась брюнетка. – Порой, даже на пошлых журнальных иллюстраторов снисходит озарение. Что уж говорить о моей скромной персоне. Вы художница, разве у вас ничего такого не бывает?
– Профетического? – удивилась длинноволосая тангиска. – Пожалуй только понимание, что нужно уезжать пока есть возможность, но как бросить солон? Да и что мы будем делать одни с моей Babette? Поэтому вот и танцуем тут запретные танцы!
Ее смех раскатился по залу.
– Дамы, – наконец отважился вставить слово Нэверт, – это Виктор Воронов. Он только сегодня приехал к нам. Виктор! Перед вами наша знаменитость – Грэта Николаевна Гелинова, спасительница мирового искусства, и ее подруга Babette.
– Ммм… Новая кровь! – облизнула алые губы длинноволосая.
–  А мы тут как раз говорим про аморальный образ жизни, – вдруг вставила ее молодая партнерша. – Я думаю таковой вести сложнее, чем «моральный», аморальный требует гораздо большей ответственности, как вы думаете?
– Не скажу, чтобы я вел «моральный» образ жизни, – не растерялся Воронов, – однако я жду этого от других. А разве же не все этого ждут?
– Я не жду, – резко вмешался стоявший невдалеке полковник Лемуан. – Все лгут! Никто не говорит правду о себе. Я полагаю, что это просто невозможно. Такова наша природа!
– Потому, что каждый жаждет, чтобы иногда его освободили от необходимости «быть собой», – не сдавалась Babette.
– Это порой принимает довольно девиантные формы, – хохотнул Нэверт.
– Все люди актеры, а мир – дурдом! – вставила свое слово мадемуазель Галатея.
Полковник нисколько не сконфузившись продолжил:
– Мы наносим друг другу непоправимый вред, поскольку хотим оправдывать только свои недостатки, но не чужие.
– Как это печально, – вздохнула Галатея.
– Наверное всем нужно постоянно учиться снисходительности и терпению, – глухо произнес Доктор Чума, не понимаясь с дивана – Ведь именно этого мы сами ждём от других.
– Да! Это мое достоинство, – скромно опустив глаза, заметил полковник, – Я умею оправдывать ложь других людей.
– А свою собственную, полковник? – с улыбкой спросила Babette. – Вашу собственную ложь?
Меж тем, Николай отвел Виктора в сторону:
– Ты заметил украшение на шее Анна Павловна? – с жаром зашептал Мальцев.
– Я не любитель бижутерий, – зевнул Воронов.
– Это не бижутерия! – оскорбился его друг. – Я знаю этот предмет с детства. По легенде он принадлежал Нефертити, жене Эхнатона. Конечно, это только предание, но то что украшение старинное – факт. Некогда им владела моя далекая родственница, французская маркиза д’Омбрэ. Будучи ребенком, я всегда разглядывал ее портрет в гостиной – это украшение изображено там с поразительным мастерством.
Возможно это что-то похожее… или копия.
Воронов было скучно, но Мальцев явно был поглощен своими мыслями:
– Нет! Это не копия. Ошибки быть не может. Это тот самый камень. После загадочной смерти маркизы камень исчез и вот я вижу его сегодня.
– Но… Послушай, – встрепенулся Воронов, – кажется Анна Павловна как раз о нем сейчас говорит.
Действительно Анна Павловна, расплывшись в широкой улыбке вкусно повествовала:
– Это довольно занятная история. Однажды в поисках мебели для кабинета я увидела в одном из антикварных салонов подходящий секретер. Вы знаете такие, как у докторов с кучей дверец и накладных панелей. Когда я дома его изучала, мне удалось найти небольшое потайное отделение, в котором я и обнаружила эту вещицу. Вот так! В итоге я приобрела сразу два произведения искусства.
Babette смотрела на украшение как завороженная.
– Что она делает, – с ужасе прошептал Николай в тот момент, как Анна Павловна снела камень с шеи и торжественно одела на счастливую Babette.
– Пусть этот дар принесет вам счастье!
На лице Мальцева застыло отчаяние. Воронов, однако, не замечал этого, он казалось, увлекся происходящем в салоне и мерно попивая шампанское, наблюдал за танцующими. Все пространство заволакивал сигаретный и трубочных туман. На фоне черных бархатных портьер в каком-то странном танце, делая разнообразные алеманды и невообразимые пируэты, кружились Нэверт и Babette. Вокруг них «блуждала» Грэта Николаевна. Воронов не сводил глаз с Babette и та, словно замечая его взгляд, вдруг двинулась прямо на него, оставив Нэверта и Грэту танцевать вдвоем.
Мне к лицу? – сладко прошептала Babette, показывая украшение.
Воронов молча глядел на нее, пока юная особа смотрелась в зеркало. Babette положила руку на плече Воронова, при это продолжая вертеться напротив своей зазеркальной копии.
– Мне кажется будто это небольшое украшение меня изменило…  Я словно бы и не я!
Babette явно дразнила юношу, то приманивая его, то отдаляясь, лишь только тот приближался. В какой--то момент у Воронова появилось непристойное желание коснуться ее шеи.
– «Большинство из нас — это не мы», – прохрипел Доктор Чума, который вдруг вырос из-за спины Babette. – «Наши мысли — это чужие суждения; наша жизнь — мимикрия; наши страсти — цитата!»… Это, кстати, тоже цитата.
– Почему-то цитаты Уайлда почти всегда к месту, – бросил Воронов уходящему чудаку.
– Дорогая Галатея, зачем ты меня сюда привела? Тут одни болтуны! – раздался чей-то гнусавый хриплый голос.

– Анна Павловна, нужно отдать должное вашему вкусу. Букет, собранный в салоне сегодня – восхитителен! – восхищался молодой князь.
– Вы слишком добры, – с легким поклонном отвечала хозяйка. – Я просто люблю, когда меня окружают разные пестрые личности.
– Вот и меня всегда влекли шуты гороховые, сумасброды и психопаты, – продолжал князь. –Жаль, я не знаю всех имен.
– Представьте себе, князь – я тоже! Порой даже не замечаю, как они приходят и уходят.
– У Феликса в Москве был специальный эфиоп, который когда приходили гости, трубил в рог и кричал: "Ура!". Правда иногда он ошибался и кричал "Ура!", когда гости уходили. Некоторые обижались.

Кокетство с Babette, меж тем, давало свои плоды – в какой-то момент она жестом попросило  Воронова наклониться и прошептала ему на ухо:
– Как вы относитесь к неприличным предложениям?
– Мне кажется, что неприличных предложений не бывает, бывают только неуместные.
– Что ж, Викто;р, надеюсь это будет уместным. Приходите к нам на ужин…
На лице Грэты Николавны, которая старалась не выпускать свою любимицу из вида, отобразмлось явное недовольство.
– Если, конечно, хозяйка салона не будет против, – прибавила Babette взглянув на Гелинову.
– Я бы с радостью посмотрел ваши работы, Грэта Николаевна! – присоединился Воронов.
– Что ж. Мой салон называется «Башня», он расположен на Морской, – медленно процедила Грэта Николаевна, нехотя передавая юноше карточку. – Вы не пропустите.
– Приходите завтра, – добавила Babette. – Жду к семи.
 Николай, который следил за происходящим с маниакальным интересом, не мог не заметить, как Виктор, делая поклон художнице, смотрел при этом на Babette.

II
В протяжении всего вечера Воронов был поглощен подготовкой ко встрече с Babette, а Николай скрылся за стопами старинных книг. Он был немного удивлен стараниями Воронова хорошо выглядеть, однако, куда больше его интересовало «Око Дагона»:
Послушай! – проговорил он, отнимая глаза от текста. – Оказывается с камнем связана любопытная легенда – одна аферистка, известная, как княгиня Нарона посоветовала маркизе вставить драгоценный камень в любовный амулет, для увеличение его магической силы…
– Забудь ты об этом камне, – негодовал Воронов. – Теперь он принадлежит Babette, а она, если я сколько-нибудь знаю женщин, с ним ни за что не расстанется. Тебе стоило бы опередить ее, тогда, возможно, Анна Павловна подарила бы его тебе.
– Такое внимание к своей одежде было тебе не свойственно раньше…
– Возможно, – пожал плесами Виктор. – А сейчас мне кажется пора бежать.
– Хорошо! Но знай – женщины не аккуратны.
Воронов понял намек, но предпочел его проигнорировать.

III
Салон у Грэты действительно сложно было не заметить. Это было довольно вычурное здание с надписью «Башня» буквами в стиле модерн, перед которым стаяли красные кадки с цветами. 
– А вот и вы! – обрадовалась Babette. – Проходите!
– Не ожидал, что вы сами будите меня встречать. Как приятно!
– О! Мне это не сложно, – радовалась юная особа, – к тому же Грэты дома нет.
– Хозяйка салона не любит принимать своих гостей?
– Вы мой гость, а ее я сумела выпроводить. Я устроила ей встречу с заказчиком… – она кокетливо подмигнула. – Я принесу Вам коктейль, располагайтесь.
Воронов не знал что думать, он и раньше замечал, что стоит только приблизиться к Babette, как та отходит от него, чтобы что-то показать или принести. Меж тем в салоне было небезынтересно. Всюду были развешаны работы Грэты Николаевны – в том числе портреты Babette, довольно эротического свойства, но не пошлые. Это лишь распаляло Воронова. Меж тем совершенно очевидным ему представлялось, что Грэта и Babette – лесбиянки, впрочем он не видел в этом ровным счетом ничего плохого. Куда больше его озадачило фото некоего юнца, стоявшее на каминной полке.
Babette принесла бокалы.
– Что это за красавчик? – не удержался Виктор указывая на фото.
– Это?.. – она явно смутилась. – Мой брат! Ревнуете? Обычно все красавчики или полные дурни или имеют невыносимый характер… Но с некрасивым я бы не могла быть… Кстати у Вас сложный характер?
– Наверное, да. Непростой.
Воронов заметил на ней камень, но вместо того чтобы украсть его для  друга, он еще сильнее влюбился в пылкую и неуловимую Babette.
– У меня, откровенно говоря, тоже, – продолжала Babette.
– Хорошо, когда есть самокритика.
– О, ее у меня предостаточно! Мне кажется, нужно хорошо знать не только свои достоинства, но и недостатки, иначе этим будут пользоваться другие.
– Не думаю, что это противоядие.
– По крайней мере, так вернее знаешь какого яда ожидать.
Они приблизились друг к другу и чокнулись. Babette отписал из бокала, и Воронов последовал ее примеру.
– Скажите, – произнес он сдержано. – При знакомстве со мной вы искали просто удовольствие или что-то серьезное?
– Я отвечу, кода вы скажите – что может быть серьезнее удовольствия?
Babette улыбалась. Ворнов не мог сдержаться. К ужасу Babette, Грэта, возвратившаяся раньше, застала молодую пару целующейся.

IIII
– И что было потом, – процедил Мальцев с видом скуки.
– Ничего. Художница просто холодно выпроводила меня. А я чуть со стыда не сгорел.
Виктор нервно курил, а Николай пил чай, уставившись на холодное море. Они сидели на балконе. На горизонте по бокам были видны горы Ялтинской бухты.
– После того случая от Babette нет вестей, – Воронов нервничал. – Уже с неделю.
– Ты впадаешь в смятение от любой мелочи, как только ты занимаешься наукой? – Мальцев взглянул на него с негодованием. – Послушай моего совета, оставь мысли об этой салонной гурии.
Воронов отмахнулся.
– Я знаю тебя со школы, – продолжал Мальцев. – Если ты и мучился угрызениями совести, то исключительно задним числом.
Как и следовало ожидать – дело закончилось ссорой:
– Ты теперь мой воспитатель? – Воронов был в ярости.
– Я твой друг и хозяин дома, где тебя приняли, – Мальцев хотел смягчить ситуацию, но лишь испортил ее.
– Не переживай на этот счет, – выполнил Воронов вставая. – А теперь прошу меня простить.
Мальцев: Я бы сказал что-нибудь, но, боюсь, в русском языке на этот случай нет ничего цензурного!
Виктор ушел собирать вещи. Перед Николаем на столике лежал «;;;;;;;;;;;;». «Как только могу я читать эту книгу и при этом вести себя так глупо?», – подумал он и укусил себя за указательный палец. Зажмурившись от боли, он так и остался сидеть неподвижно.


V
Я не знаю, как мужчина может описать душевные борения женщины лучше, чем это сделал Тимоти Финдли в романе «Пилигрим»: «...Я круг. Круг в круге, а внутри меня еще множество кругов, и так до бесконечности, потому что теперь, после того как он уехал, я никогда не умру». Читатель должен простить мне очередную цитату, но именно такие мысли обуревали Babette.
Как-то ей приснилось, что она видит Виктора, за спиной которого стоит Фигура с головой Ворона со стрелою и зеркалом в руках. Он беззвучно произносит: «С тобой Радость Бога!» и протягивает руку в благословляющем жесте.
Этот сон вызвал одновременно ужас и ощущение некой избранности. Babette, однако, не могла  ничего понять. «Что же делать? – думала она, – Что же делать?». Весь свой маленький черный блокнотик она разрисовала пентаклями, от чего он стал похож на звездное небо. Число «5» всегда казалось ей совершенным.


VI
Виктор меж тем снял уютные комнаты в центре. Он проводил там почти все время, терзаясь неизвестностью: пытал заняться работой, но постоянно отвелся на всякие мелочи; ходил по комнате; начинал писать, но задумавшись, испещрял страницу вензелями со словом «Babette». Как-то вечером к нему постучал мрачный посыльный от Николая: сером конверте лежала записка с лаконичным «это, кажется, тебе!» и еще один конверт – надушенный, от Babette! Та просила Виктора встретиться с нею в парке возле статуи Аполлона.

VII
Было загадочно и приятно. В сгущающиеся сумерках темные платаны напоминали неких иерофантов им словно было доступно, то к чему человек может безуспешно идти всю жизнь. Стрекотали цикады. Послышались поспешные шаги Виктора. Он был охвачен оптимизмом и жаждой приключений. Ему казалось, будто он только что стал студентом или отправился в путешествие. 
Прилетев на встречу к Babette с опозданием в три минуты, он застал пустой сквер. «Неужели она ушла», – его сердце сжалось! – «нет, нет», – не верил он, – «она не могла уйти так быстро!». К его безмерному счастью, вскоре он увидел, как в темной аллее появилась Babette:
– Виктор, я хочу чтобы вы это знали, –  начала она без предисловий, – я думаю, вы должны это знать: я ушла от Грэты!.. и собираюсь навсегда покинут пределы страны.
Воронов был ошарашен:
– Но куда вы хотите уехать?!
– Сначала туда, где леса; потом, туда где горы… и к океану – все это было до чудовищности женственным: и подкупало и отталкивало, но производило сильный эффект, на который Babette и не рассчитывала.
Воронов молчал. Babette застыла, как статуя. В это время, за кустами беззвучно кто-то прошел.
– Babette, останьтесь, – начал, наконец, Виктор. – Нельзя  уезжать в такой поспешности и давать волю эмоциям. Я съехал от Николай и теперь вы можете жить у меня, – он понял, что это звучит пошло, но добавил, – сколько захотите!
Виктор был открыт для всего нового. Он ждал его!
В это время Babette заметила, что за ними наблюдаешь еще один таинственный ялтинский персонаж.  Babette  стало страшно и она невольно прижалась к Виктору:
– Вы видите его? – зашептала Babette. – Там, в тени!
– Кого?
– Рудольфа Чернохорского! Это он! Вот там! Глядите!
– Кто это? – спросил Виктор, увидев, наконец, что кто-то мрачною тенью блуждает среди деревьев.
– Дитя ночи, – прошептала Babette. Виктор невольно улыбнулся. – Не смейтесь! Никто еще не видел его днем. Закутанный в любую погоду в черный плащ, с низко надвинутой на глаза шляпой, бледный, он вечно бродит в тех местах, где должно произойти что-то нехорошее.
– Хм, чем-то напоминает героев трофейного немецкого синематографа.
– Я сериозно, – вознегодовала Babette..
– Скажите же, кто он: маньяк, вампир, «Мальдорор»?… – продолжал шутить Виктор.
– Не знаю, но о нем ходят самые скверные слухи.
Ее страх не был фальшивым: Babette вся дрожала и Виктор даже набросил на нее свой шарф. Он предложил идти прямо к нему и она кивнула.
Пара поспешила покинуть печальный парк.
 

VIII
Надо сказать, что, несмотря на некоторую грубоватость, и, порой, даже бестактность, Виктор Воронов считал себя джентльменом. Отослав слуг, дабы сохранить incognito своей дамы, он сам наполнил ей ванну и пошел готовить чистое белье. Babette была ему за это благодарна. Несмотря на некоторые откровенные намеки, она оказалась даже слишком скромной.
– У вас все в порядке? – спросил Виктор, услышав из ванной хлопок.
Ответом было молчание.
– Babette, – крикнул Виктор, встревожившись.
Вновь тишина и плеск воды!
–  Если, ты не ответишь – я вынужден буду войти, Babette, – вскричал Виктор, впервые сказав «Ты».
Она не отвечала.
Он вошел.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Мы знаем, дорогой читатель, готовы ли Вы к этому повороту, но Воронов к нему готов не был. Заходя в ванные комнаты к Babette, он ожидал увшель нагую женщину, но увидел нагого мужчину.
– Ты, наверное, в шоке. Хотя уверен – ты, подозревал, – проговорил юноша.
– Кто вы? – произнес Воронов, как только смог.
– Мы снова на вы?..
Виктор сел на стул возле двери.
– Мне не легко это открыть, – продолжил юноша, – но на самом деле я муж Грэты.
Далее последовал рассказ:
Они познакомились в галерее. Он, как и она – художник; Она талантливее его, как живописец, он это понимает. И вот, он – лишь модель, а она – творец. Так как ей интереснее изображать женщин – ему не редко приходилось позировать в дамской одежде:
– Я сидел напротив огромного зеркала и смотрел на себя «в образе», – объяснялся юноша в ванной. – Говорят, что «самые лучшие модели – люди, склонные к самолюбованию». Со временем я уже не мог выйти из роли женщины. Еще в детстве мне говорили, что я выгляжу в точности, как моя мать. Я стала, носить женское платье чаще мужского, а с недавних пор и появляется в свете, как дама. Будучи мужчиной, я сторонился света, но теперь, когда в моей жизни появилась эта игра – свет словно заблистал и окрасился для меня новыми красками.
Воронов был в смятении. Смутно припомнил он, что уже видел этого юношу раньше. Его фото стояло на каминной полке в галерее, но там он был с усами.
– Как же вас зовут? – неожиданно спросил он после длительного молчания.
– Модест… Но ты можешь звать меня, как и прежде – Babette… Или я могу уйти прямо сейчас, тогда…
– Нет!.. – прервал его Воронов. – Вы можете остаться сегодня у меня… Модест… Я постелил вам уже в гостиной.

– VIIII-

Виктор и ранее напомнил отшельника, теперь он и вовсе не покидал доме, сидел запершись в комнате, где предпочитал и прятаться. Это может показаться странным, особенно учитывая, что в соседней гостиной находился Модест (или же Babette, одетая мужчиной…), с которым они не общались и которого Виктор «не имел морального права выгнать», как он хотел думать. Перемена в мировоззрении Воронова и его постоянная уединенность превратили простые «Сомнения» в род опасного заболевания.
Меж тем, одним непогожим утром Модест заметил подле свей двери конверт, в котором обнаружилось письмо от Виктора. Вороноа, «понимая сложное положение Модеста», в немногих словах пояснял, что тот может остаться жить у него, хотя сам он пока и не готов говорить с ним. В конверте также находился и ключ от квартиры с позволением «использовать ключ, как собственный». Так же Виктор порекомендовал Модесту «на сей раз он ходил в мужской одежде» для чего пожертвовал ему свои костюмы на выбор. Прочтя сие, Модест, нежно улыбнувшись, не замедлил воспользоваться своей новой привилегией.
Еще одним анахоретом сделался в это время Николай, который все эти дни сидел дома за стопами книг. На его столе были разложены изображения различных амулетов и украшений, а также гравюры с портретами дам, в том числе Графини Нароны, Маркизы д’Омбрэ и Елизаветы Английской.


-X-

Сны Виктора были в это время куда интереснее его простой и маловыразительной жизни и напоминали кошмары Альфреда Кубина. Изредка, впрочем, ему снилось нечто антично-метафизическое.
Однажды Виктору приснился сон, который в полной мере отражал характер его переживаний. Во сне он нашел древнее святилище или Оракул.
В алтаре этого храма вращающееся шестичастное колесо перед которым высится стоящее на шаре двуполое Крылатое Существо с египетским крестом в руке. Глаза его закрыты, а руки скрещены.
Виктор приближался к алтарю и Германубис передал ему свиток с посланием, скрепленным гексограммой. Существо открывает глаза. Удар молнии раскалывает камень, под которым лежат священные магические предметы. Виктор, облаченный в пурпурную мантию, поднимает руку с кадуцеем в ней.
Проснувшись, Воронов нашел квартиру пустой. Поведя остаток дня дома он все же решил прогуляться.
Воронов шел по темным переулкам. С обеих сторон то тут, от там ему встречались юноши зарабатывающие пороком. Бледные и неподвижные как мертвецы, они стояли безмолвно провожая его взглядом. Неожиданно ему вспомнилась умная и находчивая хозяйка «Декадентикона». Он решил поговорить с Анной Павловной.


-XI-

В ночном театре было тихо и накурено. Виктор Воронов и Анна Павловна сидели в партере и смотрели на странный почти акробатический балет женщины и мужчины в бесстыдно облегающих трико.
– Существо, которое я считал девушкой-лесбиянкой на деле оказалось мужчиной-гомосексуалистом, – проговорил Виктор. – Что тут думать…
– Бесценный опыт, – бесстрастно ответила Анна Павловна, – радуйтесь.
– Чему же мне радоваться? – недоумевал Воронов.
– Большинство мыслителей рассматривает подобное в категориях метафизических или абстрактно-философских. Вы же, кажется, оказались ближе к практике.
– …алхимия все это!
– Именно!..
Воронов закурил:
– Проблема в том, что события развиваются быстрее, чем я бы хотел.
– Вот вы и признали, что события развиваются!
– Я всегда открыт для нового опыта, но это… – он начал говорить сбивчиво. – Вероятно, порочность есть в самой моей природе.
– Порочность? – Анна Павловна позволила себе улыбнуться. – Возможно, просто смелость?
– Не назвал бы это смелостью, ведь мне до сих пор страшно.
– Не бояться только дураки, – Анна Павловна бросила на Воронова острый взгляд и вновь обратила глаза к сцене. – Вы же из той породы людей, что ищут новых открытий, как в науке, так и в любви. То, что другие не считают нормой, для вас всегда волнующее приключение. Не правда ли это прекрасно?
В зале было не людно, Воронов заметил, что помимо них спектакль смотрит также Рудольф Черногорский, однако, спрашивать о нем у Анны Павловны было бы очень глупо. Он и так весь вечер чувствовал себя идиотом и нес какую-то ерунду.
Когда Виктор вышел, все показалось ему еще более серым и мрачным. На улице шел сильный дождь. Ему хотелось уйти в какой-нибудь кабак и напиться,  но вместо этого он поднял воротник и пошел по лужам прямо к себе домой.


-XII-

«Никогда, дорогой Николай, ты не поверишь, что я сейчас абсолютно трезв и при этом доволен и безмятежен.
 Я решил написать тебе потому, что ты меня приютил, а я так неблагодарно сбежал от тебя. Если тебе интересно – как я, так знай: я – хорошо! Лежу себе на смятом покрывало поверх кровати, прямо в туфлях; правая моя нога согнута в колене и покоится под левой, которая распрямлена; а в руках я держу бумагу, карандаш и карточку Babette.
Я, знаешь ли, был на гране помешательства, но одумался. «А какого черта?», – подумал я. Какого черта, в самом деле, мы постоянно должны ныть о своей несчастной жизни? Если уж и приносить себя в жертву – то это должна быть именно жертва, а не помои. Главное сохранить способность любить и не поддаваться унынию. В этом вся борьба человека: не падать духом несмотря ни на что. Когда я это понял, во мне появилась некая незримая сила, словно с неба протянулась огромная рука, могущая двигать огромные преграды на моем пути.
Раффалович пишет, что надобно разделять такие влечения на эффеминизированные и высшие. И первый тип присущ, по его мнению, таким людям, как Оскар Уайлд, с их безнравственными плотскими утехами, а второй характеризуется целомудренным любовным союзом. Но я решительно не понимаю, как можно воспринимать эти слова в сериоз.
Тот австрийский психотерапевт…  Фрёйд, кажется, и вовсе замечает, что латентная гомосексуальность присуща всем людям в силу общей врождённой бисексуальности: «все люди способны на выбор объекта одинакового с собой пола и проделывают этот выбор в своем бессознательном». А еще он замечал, что если мужчине представится случай познать любовь с другим мужчиной – от этого откажется только дурак. Вероятно, я просто ищу себе оправданий…»
– И умело их находишь, – произнес Николай откладывая письмо друга. – Проблема лишь в том, что ты слишком далек от тех, кто к тебе близок.


-XIII-

На грязной стене был косо наклеен какой-то антивоенный плакат и грубым изображением смерти, а под ним стоял мальчик с газетами и чахоточным румянцем. В колонке «некрологи» Мальцев обнаружил фото полковника Лемуана. Все сегодня напоминало ему о смерти.
В силу каких-то неизвестных причин, отпевание полковника проводилось в армянской церкви. Поднявшись по длинной лестнице обсаженной рядами молодых кипарисов, Мальцев вошел в храм. Его встретило знакомое общество: Вдовствующая княгиня, ее сын князь Владимир Дозлозов, Анна Павловна и Babette…
– Осень – пожалуй, лучшее время для смерти!.. – произнесла старая княгиня в задумчивости. –  Как, пожалуй, что и весна... А еще зима и лето!
– Полковник был слишком одинок, – заметил князь. – Вот он и не дождался лета!
– Наверное, нам следовало быть к нему внимательнее и снисходительнее.
Babette не могла не вставить своего слова, присовокупив к нему несколько «чужих»:
«Бремя наших дней, – продолжала она, – слишком тяжко для того, чтобы человек мог нести его в одиночестве, а мирская боль слишком глубока для того, чтобы человек в одиночку был в состоянии её пережить».
– Это из поучений святых отцов? – поинтересовался стоявший подле молодой священник со странным именем Пекал Пуссистэр.
– Нет, – возразила Babette. – Это Оскар Уайлд.


-XIIII-

После поминовения, все были приглашены в салон «Декадентикон», где, что было ожидаемым, на тему Уайлда начались целые дебаты.
– Вот говорят, что Оскар Уайлд был порочным, – говорила  Babette, листая томик поэта, – а, между тем, почти все его любовники сделались ревностными католиками. Чем же он не миссионер?
– Столкнувшись с такой порочностью, они истощались и искажались, после чего прибегали к религии, – возражал молодой священник, которого также пригласили в салон.
– Следуя такой логике – лучший проповедник – Сатана.
– Ну, уж Уайлд точно не Сатана, – рассмеялся Дозлозов, – иначе он бы выпутался из той скверной истории. А так, общество распяло его, как Христа.
– Ну и что же? – Пекал Пуссистэр был явно задет. – Теперь вы предлагаете канонизировать Уайлда?
– Боюсь, что это уже произошло, – произнесла Babette смиренно опуская глазки, – произошло ко всеобщему сожалению.
– Святому престолу это неизвестно, – Пекал Пуссистэр вскинул подбородок.
– Вы оспариваете авторитет Святого престола?! – тут уже Babette принялась пародировать его оскорбленный вид, – Знайте: это давно не оригинально.  Я убеждена, что наместнику Бога известно даже то, о чем он предпочел бы не знать.
– К тому же это в компетенции Его Святейшества, – вторил ей Дозлозов, – ведь и Уайлд был католиком. Он принял эту веру в возрасте 18-ти лет, когда был уже не безгрешным, но и не стал еще таким грешником!
– Полагаете, он был хорошим католиком? – вопрошал их Пекал Пуссистэр.
Babette подошла к стене, где висело изображение распятого Св. Петра и продекламировала:
– «Молитва должна оставаться без ответа, иначе она превратиться из молитвы в переписку». Думаю, что так мог написать только истинный католик.
Николай безмолвно и не отрываясь, смотрел на Babette и Бог знает о чем он думал.


– XV –

Babette в лесу. Из темных елей к ней навстречу выходит Дьявол в черном плаще с алым подбоем и факелом в руке. Он кидает ей ключи. Модест ловит эти ключи, но посмотрев на них, кидает обратно. Противник, поймав ключи, показывает на появившуюся за ним железную дверь с манящей улыбкой и повторно кидает ключи. Рука Модеста-Babette ловит их. Лицо его-ее ни мужское, ни женское. Модест-Babette отрывает взор от руки, и смотрит теперь вперед: Дьявол уже исчез, но ключи все еще остались в руке…
Таков был сон Модеста. Он почти неделю жил в доме Воронова. Из соседней комнаты доносился глухой кашель. Модест вспомнил, что Виктор попал под дождь. Кажется, теперь он окончательно заболел.
Виктор был очень слаб. Несмотря на свою гордость он позволял Модесту ухаживает за ним. Он понимал, что его чувства к Babette все равно сильны: сильны даже сейчас, когда он понимал, что она закована в тело мужчины.
– Ты бледный! – произнес Модест, входя без стука.
– Премного благодарен! – выдавил из себя Виктор.
– И слишком задумчив – слишком задумчив даже для себя, – проговорил Модест наливая Виктору рюмку. – Выпей коньяку!
Воронов обхлебнул:
– Это потому, что я не могу в себе разобраться, – пояснил он. – Мне иногда кажется, что во мне заключены и добряк доктор Джекил и порочный мистер Хайд.
– Хайд есть в каждом, но у меня, боюсь, это все же миссис, – Модест рассмеялся. – К счастью наши Джекилы не дородны…
– А Хайды не такие уж скоты.
Коньяк явно пошел на пользу. Первый раз за все эти дни Виктор улыбался и не отводил глаз от Модеста. Он не мог не заметить, как тот старается во всем ему угодить. Помолчав немного, Виктор допил коньяк и произнес:
– Я совсем не знал себя, до встречи с тобой... Впрочем, я и теперь не знаю!
Babette: Только пустые люди знают себя (Уайлд).
В древности шею почитали особой частью тела. Считалось, что шея напрямую контактировала с той частью души, которая отвечает за волю, и связует разум с чувствами и порывами. Возможно именно поэтому поцелую в шею особенно нежны.
Модест наклонился, чтобы долить коньяк в рюмку Виктора и тот невольно прильнул к нему и вдохнул легкий аромат его кожи. Модест поставил рюмку на стол и поцеловал Виктора.

Холмистая, причудливая местность Ялты не всегда на руку тайным любовникам. Особенно беспечным натурам, которые в порыве страсти забывают зашторить окна. И вот, в то время как наши юные друзья открывали для себя новый мир порока, на мосту, напротив окон квартиры Воронова, стояла Грэта, которая наблюдала за всем через бинокль и видела, как ее ветреный супруг совершает свой первый адюльтер с мужчиной.

– XVI –

– «В гомосексуализме нет ничего постыдного, он не порок и не унижение, невозможно его рассматривать и как болезнь, мы его считаем разновидностью сексуальной функции...». Я это читал в книге, которую мне дала Babette. Там это было подчеркнуто. Интересно – почему? – Дозлозов улыбнулся.
Грэта нахмурилась, она писала портрет Дозлозова и в этот момент как раз занималась его губами.
– Она сведет меня с ума, эта Babette, – не выдержав, пробурчала Грэта.
– Поберегите силы, и помните: «человек — ничто, а его творение — все», как писал Флобер к Жорж Санд, – процитировал князь.
– Милый Владимир, – Грэта была в ярости, – Babette и есть мое творение.
Вдовствующая княгиня, которая так же присутствовала в «Башне» и следила за тем как создается портрет ее сына, не смогла остаться безучастной к такой беседе:
– Не буду говорить, что это еще и творение Господа, ибо упоминать его всуе могут только аморальные особы и священники, но замечу, что в данном случае – творение завершено.
– Позвольте же предмету искусства жить своей жизнью, – добавил Дозлозов. – Легко думать, что все бессмысленно и ужасно, но, как поклонник талантов, призываю: не обращайте свою жизнь в руины – творите дальше, у вас это прекрасно получается.


– XVII –

Над Ялтой одиноко висела Звезда. В доме Воронова было тихо. Еще утром Babette получила письмо от Грэты. Babette перечитывала его три разы:
– Она все еще не может смириться с «утратой», – лепетала Babette, – называет меня своей утратой!
Воронов взял письмо почти бесцеренно и тоже решил прочитать.
– Я полагаю, – начал он после некоторого молчания, – это уже не первое письмо с угрозами, почему я не знал о них?
– Грэта намекала, что готова пойти на крайние меры, – Babette отвернулась, – если я не кончу отношения с тобой. Как можно было о таком говорить?
Воронов бесстрастно порвал письмо:
– Меж тем, – задумчиво глядя в окно, Воронов словно уже был где-то далеко, – мне она прислала открытку и попросила о встрече. Я не хотел говорить, но…
– И что ты ответил? – нетерпеливо вмешалась Babette.
– Пока ничего. Я думал, что это добрый жест и хотел согласиться…
Babette: Добрый жест от врага? Даже не думай! Она будет мила и обходительна и только ты расслабишься, сделает нечто страшное… Я уже давно боюсь за свою жизнь, не вынуждай бояться и за твою.
Воронов подвел ее к окну, призывая успокоиться:
– Не переживай, – проговорил он, – если бы это было так сериозно – она бы не написала тебе, а сделала все тихо.
– Не хочу об этом говорить. Слова, даже самые мудрые, вряд ли меня успокоят.
– В созерцании звездного неба я всегда находил более успокоения, нежели в человеческой мудрости.
В эту минуту над морем словно разгорался холодный пожар. Это выходила властительница ночи – Луна.

– XVIII –

Это был какой-то очень странный «музейный» интерьер, словно бы со старого потемневшего полотна. В мрачных полуосвещенных комнатах прогуливались две фигуры. В основном было видно их силуэты и освещенные светом свечи портреты, к которым они подходят. Остановившись у  портрету красивого изнеженного кавалера с накинутыми доспехами, они принимаются что-то обсуждать. Всполох свечи. Это две женщиной в траурных платьях по моде первого рококо моде. Это Маркиза с Оком Дагона на пышной груди и некая ведьма. Договорившись они идут дальше… Все меркнет.
Декорации меняются. Вот уже перед Николаем виды пустынной Франции в пасмурную осеннюю погоду – зеленые, чуть холмистые, поля Жеводана и далекое море. Под звуки «фейерверка» словно небольшая точка появляется небольшая карета проезжающая по извилистой дороге. В нутрии кареты едут Барон и Баронесса. Барон весело рассматривает пейзажи за окном, а Баронесса с некоторой тревогой глядит в пустоту.
Маркиза в траурных одеждах, ее зловещая спутница, Граф и его ученик ждут гостей. Граф  улыбается. Слышны отголоски труб. Все выходят на террасу перед дворцом. Подъезжает карета. Из нее появляется Барон и Баронесса.
Следующая сцена начинается от окна, где виден вечеряющей парк. Мысленный взор Николая двигается внутрь, и он видит профиль Графа, который внимательно за кем-то наблюдает. Барон ловит его взгляд и переводит свой на его ученика. Тот, кажется, о чем-то задумался. В этот момент Баронесса, которую, казалось, тревожило нависшее молчание беззаботно начинает болтать. Часы бьют. Открываются двери, и входит жуткая наперсница маркизы. Слуги уносят чайный столик и ставят на его место спиритический. Все садятся вокруг стола, на котором стоит большая круглая лампа.
Маркиза передает Графине список вопросов и та кладет его под лампу. В это время из-за отверстия в стене незаметно для гостей появляется еще одна фигура – мерзкого вида аббат обезображенный оспой и многочисленными пороками, которым он без стеснений предавался несмотря на сан.  Начинается сеанс. Гости дерзают спросить у духов ответы на вопросы указанные в списке. Все снова меркнет.
Далее сон становится совсем хаотичным. Места меняются стремительно, появляясь и затухая как картины в волшебном фонаре. То там то, то тут появляется темный силуэт, в котором можно узнать зловещего аббата. Друг в друга влюбляются воспитанник Графа и Баронесса
Тут мрак прорезает свет. Утренний туман разливается по скучному регулярному парку, который пережил уже свои лучшие годы. Аббат скрывается за деревом. Баронесса стремительно выбегает из дворца. За нею выбегает Барон. Он успокаивает Баронессу и уговаривает ее повременить с отъездом. В другом конце парка Баронесса видит фигуру своего юного кавалера и стремится скрыться, но они неожиданно встречаются и вдруг видят странную фигуру в тумане. Это аббат. Они следят за ним и идут.
В готической часовне, куда зашёл черный монах, юные любовники становятся свидетелями чёрной мессы. На алтаре лежит обнаженная маркиза. В момент, когда аббат рассекает младенца пополам Баронесса бледнеет, но сохраняет самообладание. Они выходят из капеллы и бегут через парк.
Граф окликает своего ученика. Когда тот достает пистолет, Граф стреляет в него первым. Баронесса в ужасе бежит в заросли, ветви бьют ее по лицу она спотыкается и ударяется головой о камень. Кровь заполняет все пространство.
Николай, снова в готической часовне. Во время чёрной мессы маркиза умирает. Все люди, которые там присутствуют, снимают капюшоны и мы видим, что это Граф, Барон и наперсница Маркизы. Кто-то из них уже снял амулет с обнаженного трупа.
Аббат уже покинул оскверненное им место и подошел к хладным трупам юных любовников, наслаждаясь их видом…
От чувства переполняющего его наслаждения Николай и проснулся. Ему стало мерзко от себя, но при этом он понял, что сон этот не пройдет для него даром и надо действовать. Поднявшись с кровати, он бросил растерянный взгляд на стол, где лежало крупное изображение Ока Дагона.


– XVIIII –

Выйдя на балкон, Николай обнаружил перевернутое Солнце, которое пыталось ослепить его из глади воды на закате. Все было готово. Он заварил кофе и остался на балконе провожать уходящий вечер. В его голове уже не было мыслей, он все продумал и действовал согласно плану, им двигал непреодолимый импульс желаний, которые, сливаясь, создавали тот безумный вектор, что бесстрашных направляет героев к победе, беззаботных дев ведет в объятия любовников, а безумных юношей толкает в пропасть.
Ночь была романтически тихой.
Как некий оперный герой или синематографический Жюдэкс, из-за пальмы выглянул человек в полумаске и оперном плаще. Этот странный субъект подошел к дому и с проворством кошки начал вбирается по угловому русту вдоль трубы в окно второго этажа к Babette, которая как раз шла прикрыть окно и задернуть штору.
Нет смысла описывать чувства человека, который вместо лазоревых звездных далей за горами, вдруг видит человека в маске, который тянет к нему руку. Конечно, вор на деле тянулся к излюбленному украшению Babette, но та решила, что это конечно подосланный Грэтой убийца. Далее испуганный взгляд грабителя, женский крик и Воронов, который выталкивает неизвестного из окна.
Падение со второго окна могло быть не смертельным, если бы не добротные чугунная изгородь садика. Воронов, осознав содеянное, выскочил на улицу в халате. Сняв маску с умирающего, он увидел, что убил друга. Николай так ничего и не произнес, перед тем как испустить дух.
Так случилось, что наш антагонист был не слишком осторожен и его маневр не остался незамеченным. «Мистера Х» тут же заметил проходивший рядом Рудольф Черногорский. Его глаза были печальны. Пустая бутылка, выскользнув из рук безработного актера, с дребезгом разбилась о мостовую.


– XX –

Заседание суда прошло бездарною. Не явились не только обвиняемые в непредумышленном убийстве (впрочем, заочно оправданные), но и единственный свидетель. Ялте не было до этого дела. Настоящий суду, впрочем, проходил в другом месте. Салон «Декадентикон» закрывался – проводилось прощально чаепитие.
– «Последнее чаепитие в России»… – мечтательно произнес Пекал Пуссистэр.
– Как название для дешевого романа, – вдовствующая княгиня, которая действительно пила чай, явно не разделяла его воодушевления
– Не будьте так пессимистичны, – Галатея чуть раскраснелась не то от прилива крови после вина, не то от зачинающейся чахотки. – Мы сюда еще вернемся, – говорила она. – Власть большевиков построена на глупости и обмане. Долговечна ли она?
– В мире нет ничего более долговечного, чем глупость и более постоянного, чем обман, – вдовствующая княгиня хотела закурить, но не стала. Она никогда не позволяла себе этого на людях.
– Если вы и вернетесь, дорогая, я вам не завидую, – Анна Павловна пила коктейль, – я предпочту Французскую глупость, она не так наскучила.
Вдовствующая княгиня согласилась:
– Страну нужно выбирать исходя из ее недостатков, к достоинствам всегда легче привыкать.
Анна Павловна ответила тем же:
– Вот Рудольф Черногорский доказательство, старина так привык к винам князя, что, кажется, совсем спился. А какой актер был!
– Вы слишком плохо думаете о людях, – промычал Пекал Пуссистэр, который только что допил поданную ему водку.
– Увы, это не так, – запротестовала, Анна Павловна. – Я слишком хорошо о них думаю. Уже при первой встрече вижу, какого подвоха можно ждать, но с общением, мне все меньше хочется в это верить, и я гоню дурные мысли. Так что же? Оказывается, я была права даже в деталях! Как же хочется иногда ошибаться.
– Вот потому-то так и происходит, что вы так думаете, – вмешалась Галатея. – Это как во сне: чего опасаетесь – то и происходит.
– Все у вас как во сне, – не выдержала вдовствующая княгиня.
– Я лишь о том, что когда готовишься к дурному, оно не заставляет себя ждать.
Вдовствующая княгиня не любила девушку, которая чуть не стала ее невесткой, но терпела, опасаясь, что другой может и вовсе не быть:
– В ваши годы, когда меня можно было назвать легкомысленной, я тоже так считала, моя дорогая. Но годы приносят морщины и шрамы не только на коже, но и в душе. Это нас меняет.
– Кто-то из моих знакомых поэтов сказал, что «каждая морщина отражает след, оставленный чьим-то кинжалом в душе», – продолжила мысль Анна Павловна, – как ни старайся, убрать их не получается.
Галатея не унималась:
– Как патетично! – она любила нести милый вздор, считая, что это нравится мужчинам, – Но если бояться разочарований – как жить?
Как и ожидалось, голос подал князь:
– Разочарований нужно не бояться, а предвидеть, и чтобы их избегнуть – не рассчитывайте ни на что.
– Пустые слова, – Галатея не задавалась. – Вы так говорите, чтобы показаться умнее.
– Возможно, вам тоже стоит попробовать?
– Боюсь, помешает моя легкомысленность.
Вдовствующая княгиня произнесла это тихо, чтобы адресат понял остроту, как совет, но при этом достаточно громко, чтобы она не пропала даром, но и Галатея была не так глупа, как все  думали. Дозлозов, попытаюсь их успокоить их, решил вспомнить то о чем не писали газеты:
– Легкомысленность в наши дни опасна. Печальная история Babette тому доказательство.
Вдовствующая княгиня улыбнувшись посмотрела на сына:
– Кто бы подумал, что безумная красотка – сын достойнейших родителей!
– Я что-то пропустила? – мадмуазель Галатея встрепенулась.
Анна Павловна цинично заметила, что «скандалы, кажется, никто не пропускает», но Галатея продолжила тему:
– Babette… Она куда-то пропала…
– То есть: он… - князь закурил.
– Ох! Как это все сложно!.. Но, кажется, вы что-то знаете! Расскажите!
Анна Павловна прекрасно знала, что без сплетен нее проходит ни одно мероприятие и лучше разделаться с ними побыстрее:
– Тут и рассказывать нечего. Babette уехала в Швейцарию, где неделю назад умерла от неудачной операции по изменению пола.
– Боже! – Галатея вздрогнула, - А Виктор?
– Бедняга окончательно потерял рассудок и содержится теперь в лечебнице.
– Печальный конец…
– У печальных историй конец печален априори, - констатировал Пекал Пуссистэр.
– Как, зачастую, и у веселых, - заметила вдовствующая княгиня.
– В наши дни – если конец не печальный – история не заслужит внимания публики, вот и приходится превращать жизнь в драму, -  резюмировала Анна Павловна.
– Драма – лучший воспитатель, - Пекал Пуссистэр опрокинул вторую стопку. - Она дает повод подумать!
– Пустые умствования опасны, - княгиню явно раздражал этот мещанин в рясе. – Ибо они сушат сердце и лишают беседу приятности.
– Если бы Воронов думал также, он бы не лишился рассудка, перепутав дружбу и любовь, - Пекал Пуссистэр.
– Дружба, любовь ли, главное в любом подлинном чувстве – взаимное доверие и самоотдача, - Дозлозов говорил медленно, периодически выпуская круглые колечки дыма. - А устанавливать, что дозволительно делать, а что нет в отношениях двух существ – глупость. Каждому – свое. Печальны лишь люди, замкнувшиеся в себе и непроницаемые ни для любви, ни для дружбы.
– Боже! А как же Грэта? – Галатея не слушала. - Как же она пережила все это?
– О! С ней-то все хорошо – она нашла свое счастье, уехав в Америку.
– С кем?
– С каким-то кинопромышленником… или как это там называется, - Анна Павловна небрежно бросает на стол журнал с фотографией Грэты на обложке.
– Америка! – выдохнул Пекал Пуссистэр. – Вот уж где бы я не хотел оказаться. Там-то эти истории будут многим интересны, но не здесь! Русские мыслят не судьбами, а эпохами – не пройдет и месяца, как все забудут вашу «Babette».
- Что делать! - вздохнула княгиня. - Слава не бывает вечной!
Повисло молчание. Каждый думал о своем: Галатея о превратностях судьбы, графиня о смерти, Анна Павловна о том, как ее примет Франция и лишь Дозлозов думал о влюбленных – с философским выражением лица покуривая трубку, он смотрел на море.
Послышался гудок парохода. Помогая матери подняться с кресел князь произнес:
- Думаю, нам пора уходить.

ЭПИЛОГ
Думаю, после сцены в салоне, где рассказывается о печальном конце Babette и Виктора, читателю приятно было бы видеть эту счастливую пару где-то под пальмами у моря. О! Поверьте – там-то они в тот момент и были!

2014 (2017)