Вилка

Этот английский  сервиз Wedgwood на двенадцать персон из костяного фарфора  Катя купила на первые, заработанные в холдинге” Прогрессивные линии”, деньги.

В эту производственно- финансовую компанию она попала  не успев еще закончить экономический факультет университета.
Ее приметил глава финансовой группы холдинга Валерий Лесин на одном из семинаров, которые он проводил в качестве шефской помощи университету, имея при этом и собственный интерес. Компания нуждалась в толковых, качественно подготовленных кадрах, и Валерий умел с первого взгляда, с первых слов распознать в человеке необходимые в его, Лесина, бизнесе дарования. Ну и Катя это свое дарование проявила в полном объеме. Развернулась, занимаясь финансовыми потоками направленными на инновации в дочерних производственных компаниях, словно дождавшаяся своего звездного часа пружина. Ее деятельность приносила компании доход в сотни тысяч долларов, и положенное вознаграждение в 10 процентов сделало двадцатидвухлетнюю девушку материально независимой.


“Материальная независимость”! Сколько прелести в этом словосочетании. Особенно, если вся предыдущая жизнь- это бесконечный  поиск денег на все, что угодно, например, на то, чтобы купить туфли на выпускной .
Ей никогда не забыть выпускное платье, сшитое из пеленок мамой- учительницей, снятое с горьким чувством беспомощности в первые минуты после возвращения с этого торжества домой и заброшенное в самый дальний угол платяного шкафа из светлых, покрытых лаком, досок, такого допотопного, материализовавшегося в их крохотной хрущевке  из самой середины нищего совкового времени.

Wedgwood не был предназначен для мытья в посудомоечной машине, и Катя подставляла предметы этого фарфорового произведения искусства под горячие струи воды, ощущая своими тонкими пальцами гладкую безупречность посуды . Водяные струи, их мерный плеск, незамысловатые движения рук, успокаивали и сквозь легкий водяной туман проступили очертания тех дней, финалом которых стала эта мирная сцена уютного домашнего действия.

За несколько лет Катерина Разумовская переросла свое положение наемного работника, оставила компанию, и организовала собственный  бизнес. Она сама поражалась тому, как быстро разрасталось ее дело, приобретая многоплановость направлений, обширную географию, вовлеченность сотен сотрудников и партнеров. Направления “бьюти” соседствовали с обучающими программами, производство упаковки - с выпуском модного французского глянца. Этот журнал завязывал на себе многие другие тематические линии: рекламу, организацию выставок, презентации,  арт-фестивали , привлечение звезд театра, кино, литераторов и художников, известных дизайнеров и архитекторов. Весь этот коктейль, в который добавлялась рутинная работа с документами, толстыми папками  отчетов, бухгалтерскими книгами, с которыми, кстати, она справлялась, как говорили ее сотрудники, не хуже, чем весь  бухгалтерский отдел, делали ее жизнь бесконечным головокружительным гоном.

Она работала по двадцать часов в сутки, сочетая свой математический склад ума с глубокой вовлеченностью в те направления искусства, которые были необходимы в работе и будили в ее душе живой и естественный отклик, являясь той частью ее существования, которое приносило истинное наслаждение.
Ее партнер  в одном из совместных проектов Миша Германов как- то спросил, неумело зажав в руке сигарету:” Катя, как- то уж очень у нас все гладко катится, тебя такая лафа не пугает?”

Катерина  скосила на него взгляд, выпустив аккуратное колечко дыма. Она курила тонкие сигареты “Пал Мал”.
- У нас все прекрасно, все чисто, все просчитано.
- Знаешь,- Миша поправил кипу, едва удерживающуюся на макушке под напором уже седых, но все еще густых и жестких волос,- у нас, евреев, говорят: “Когда у тебя все хорошо, тогда все и начинается!” Катя улыбнулась:
- Ну я, слава Богу, не еврейка, я - оптимистка!
- Ну да, конечно, еврей и оптимист- это, разумеется, оксюморон, ведь мы столетиями живем в ожидании погрома.
Катя рассмеялась:
- Ты кипу носишь специально для привлечения на свою голову черносотенцев? Так их ведь теперь днем с огнем не сыщешь.
- Нет, я ею налоговую отгоняю, не может же случиться сразу два несчастья, так пусть лучше черносотенное.

На самом деле проблем в бизнесе хватало. Кризис один, затем второй, погубили многих, но Разумовская, словно ловя ветер в паруса, поставленные под правильным углом, использовала эти экономические штормы с выгодой для своего дела. Гибли конкуренты, а она каким-то шестым чувством находила верные решения, обращая падения рынка себе на пользу. Сотрудники ее компаний смотрели на нее, как на скалу, о которую гарантированно разбивались волны финансовых неурядиц, испытывая к своей работодательнице уважение, смешанное даже с некоторой долей мистицизма. Она вела себя с ними вполне демократично, высокомерия ни в себе, ни в других, не терпела, но специалисты, глядя, как она проплывает мимо них, всегда элегантная, целеустремленная,  с прямой спиной и чеканным профилем, между собой прозвали ее “графиней Разумовской”.  Екатерина Разумовская - имя, действительно вполне себе подходящее для какого-нибудь старинного графского рода из прошлой, далекой жизни.


Этот первый сервиз несколько месяцев простоял не распакованным в ее маленькой спальне родительской квартиры, и только когда она сняла собственные апартаменты, увидел свет сквозь узорчатые стекла горки орехового дерева. Позже она купит квартиру в новостройке, потом апартаменты в старинном, с высокими потолками, отреставрированном доме югенд стиля и, наконец, к моменту созерцания струй, омывающих предметы замечательной английской посуды,  уже более полугода как окажется в этом, выстроенном ею, собственном доме. 

Собственный дом! Мечта всей жизни. Бизнес занимал дневные часы, но оставались ночи, и ночи эти были полны огня, полны волшебного наслаждения. Катерина занималась тем, что доставляло ей особенное удовольствие. Еще до того, как был куплен земельный участок в престижном районе лесопарковой зоны, она долгие часы просиживала с многокилограмовыми фолиантами: книгами по дизайну интерьера, архитектуре, строительству. Она листала прекрасно оформленные красочные страницы, пристально рассматривая дизайнерские проекты  внутреннего убранства частных владений, бесконечную вереницу чудесной мебели, тканей, отделочных материалов, картин, посуды,техники. Сотни рисунков, чертежей, иллюстраций из журналов и книг, создавали архитектуру и обстановку ее нового жилища. Если в прежние годы она предпочитала легкий европейский стиль современного дизайна, то в проекте интерьера своего дома остановилась на ар-деко, влюбилась в него путешествуя по Америке, выбрав для себя Нью- Йорк любимым городом планеты. 

Детали. В деталях вся суть окружающего вас домашнего уюта, красоты, стиля, гордости. Полки ее книжных шкафов были забиты дорогущими, толстенными томами, носителями бесконечной информации о деталях: от оттенка столешницы прикроватной тумбочки, до оттенка портьеры в рабочем кабинете.
Книги, превосходно иллюстрированные, она покупала, путешествуя по свету, иногда, если искала что-то срочное, в интернет- магазине, но любимым местом их приобретения был Метрополитен - музей в Нью Йорке.

Она могла часами бродить по его залам, простаивая у полотен великих живописцев.  Особой любовью Катя прониклась к импрессионистам. “Зонтики” Ренуара, “Бар в «Фоли-Бержер» Мане,” Белые кувшинки” Клода Моне, “Бульвар Монмартр” Камиля Писсарро. Она рассматривала эти полотна так пристально, словно физически проникала в тот далекий мир, словно чувствовала запахи покрытого кувшинками пруда, вглядывалась в лица нарядно одетых женщин, удивляясь своему чувству присутствия там среди них. “Может быть я жила в те годы, в том веке?- думала Катя,- отчего так щемит в груди, когда я вижу их улыбки, глаза,  будто чувствую то же, что и они, какую-то потустороннюю безмятежность  среди луга полного цветов .”

А потом она спускалась на первый этаж, в книжный магазин, наполненный сокровищами произведенными лучшими издательскими домами мира.  Она вдыхала запах свежей полиграфии, листала атласные страницы иллюстрированных книг, выбирала долго, наморщив носик, покусывая губу. Унесла бы все, но останавливалась на пяти- шести фолиантах, оставляя продавцам оформленный заказ на отправку по домашнему адресу.

 Катя мыла посуду. Чистые тарелки складывала горкой, потом протирала насухо бумажным полотенцем и укладывала в отведенное каждому предмету место. Сервировку стола в этот раз вместе с посудой сопровождали серебряные, с витой круглой ручкой ложки, ножи и вилки. Ей нравилась тяжесть этих предметов и то, как плотно они сидят в руке, благодаря перевитым, словно лианой или змеей, ручкам. Их надо было мыть особенно тщательно, это занимало дополнительное время, но Катя не торопилась. Ничто так не успокаивало Катерину Разумовскую в минуты всяческих треволнений, как эта простая работа у кухонной мойки. По прежнему лилась вода из крана, и вновь ее мысли уносились в прошлое. Этот ужин на двоих она приготовила  спонтанно. Виктор появился без предупреждения и был рад угощению. Он поел бы и с простых тарелок, простой вилкой, не разбираясь особенно с деликатесами, но Катерина не любила суеты, пришел гость- нужно соблюсти этикет

Балык и икра для старта, в супнице -грибной суп, на второе- отварная картошка с укропом и отбивные,  вино и коньяк по выбору - неплохое предложение. Виктор быстро опустошил почти целую бутылку Хеннесси, Катя выпила бокал красного вина.

Она не видела Виктора больше полугода, и не жила с ним уже пять лет. Они познакомились в холдинге “Прогрессивные линии” пятнадцать лет назад. Она была замужем, он женат. Но с того момента, как она его заметила, их  судьбы были  предрешены. Он идеально воплощал в себе ее представление о том, как должен выглядеть мужчина ее романа. Высокий, хорошо сложен, гордо посаженная голова в светлых, чуть вьющихся, аккуратно подстриженных волосах, лицо словно вылеплено в алебастре итальянским мастером. Очень красив.
Когда она впервые представила его маме, та, дождавшись, когда Виктор после предложенного угощения и получасового разговора откланялся, какое- то время хранила молчание, убирая со стола. Катя курила свои тонкие сигареты и терпеливо ждала резюме учительницы. Зинаида Разумовская была школьной учительницей, и не важно какой предмет она преподавала, она была той женщиной, которая, кем бы не служила, кем бы не работала, в любых обстоятельствах оставалась тем, что подразумевается под этим словом - учительница. Наконец, поймав вопросительный взгляд своей дочери, мать произнесла:
Симпатичный, но не глубокий человек.
Хочешь сказать, что он дурак?
Нет, конечно, он вовсе не дурак, ум у него быстрый, но он- человек поверхностный.
Катя прищурилась и,выпустив струйку дыма к потолку, улыбнулась:
Поверхностный, но какова поверхность!
Зинаида рассмеялась:
Да, красавчик,это факт.

Они поженились, не устраивая по этому поводу шумного торжества.. Все- таки каждому пришлось прежде закончить свои отношения с предыдущими партнерами. Виктор влился в семейный бизнес не с пустыми руками. Он усилил его банковским сектором, своими, оказавшимися не слабыми, связями. Работал легко, не уделяя делам столько внимания  и энергии,сколько отдавала делу трудоголица  жена. Но ее это устраивало. Все равно аналитику бизнеса она бы не перепоручила никому. Зато все празднества, фуршеты, презентации, всю культурную программу, он разделял с супругой в полной мере. На нее смотрели мужчины, не скрывая своего интереса к стройной, уверенной в своем превосходстве над ними, блондинке. На него смотрели дамы, не скрывая своего интереса к успешному красавцу. Это подогревало чувства в них обоих. Смесь гордости друг за друга, легкая ревность и не проходившая влюбленность кидала их в постель после возвращения домой с такой силой, будто им обоим в бокалы подмешивали солидные порции афродизиаков.

Он был опытным любовником, она под его жарким дыханием, словами, щекотавшими ее ушко, руками, точно находившими цель, медленно поднималась в заоблачные высоты, предвкушая стремительное падение, перехватывающее дыхание, останавливающее сердце. В результате этих альпинистских упражнений у них образовалась маленькая девочка и на какое- то время Катя выпала из своего привычного ритма жизни. Она была мамой очень прилежной, очень теплой и преданной мамой целых три месяца, а потом гон продолжился. Были бабушки и дедушки, была няня и какой- никакой муж, так что маленькой Тане внимания уделялось достаточно.

Все шло своим чередом пока не постучалось в Катин дом несчастье. Дочка заболела и это было серьезно. Мобилизованы были все силы: родня, лучшие врачи, самые продвинутые и дорогие  исследования и  лекарства. Но все решила сама Катя. С ней в эти дни, недели, месяцы произошло какое -то внутреннее перерождение. Ее силы были напряжены до такой степени, что казалось, она способна бросить вызов вселенной, да она сама была в эти дни вселенной, и если бы кто- то предложил ей поспорить с самим Господом,то душа ее была бы, без всяких шуток, готова бросить вызов и этому высшему существу. Кто знает, может быть такая ее энергия вызова действительно тронула всевышнего своей необычной силой и он обратил свой взор на маленький комок свернувшийся калачиком на больничной койке. Таня выздоровела окончательно, без каких-либо последствий. С годами она превратилась в молоденькую девушку с такой же прямой спиной, как у мамы, с такой же высоко поднятой головой и уверенной походкой балерины. Балериной Татьяна не стала, но прямую спину нужно было иметь и гарцуя на лошади, участвуя в соревнованиях по конкуру, и девочка в этих спортивных стараниях, к радости бабушки и мамы преуспела.


Но в те дни, проведенные в больничной палате, в кабинетах врачей, в полетах за консультациями, произошел сдвиг в Катиных отношениях с мужем. Ей было не до того, чтобы следить за тем, как он жил эти месяцы практического ее отсутствия. Ее больше волновало то, что она не видела стопроцентной отдачи в участии его, как отца, в борьбе за здоровье дочери. Она была так возбуждена этой борьбой, что весь негатив по отношению к нему держала на периферии сознания. Когда все закончилось, в ее душе в том месте, которое прежде заполняли чувства любящей супруги, образовалась пустота. Все каким-то образом в их с Виктором отношениях формализировалось, и он, безусловно, это почувствовал. Они стали отдаляться друг от друга одновременно. Она приходила с работы за полночь и он уже спал, она улетала ранним утром, и он еще спал. Они стали реже бывать на мероприятиях, которые прежде приносили им свежесть впечатлений, обновляя их отношения, их диалоги становились все суше и все более деловыми. И наконец, в какой- то из вечеров он пришел с разговором:

У меня к тебе серьезный разговор, Катя.
Она слушала почему-то выстроенный в агрессивной манере его рассказ о том, что он встретил женщину, с которой он ложится и встает одновременно, и в таком духе, в течении пятнадцати минут.
Внешне спокойная, Катерина почувствовала, как в душе разгорается жгучая обида. Охлаждение казалось ей делом временным, он  на самом деле ей предан, он ценит ее, дочку, семейный порядок. А оказалось, что вот так легко решил, все сказал и готов уйти прямо сейчас, сию минуту. Обида жгла и развернулось змеей слово “ненавижу”, длинное, растянутое, ядовитое, заползло куда-то глубоко под сердце и затаилось там....
-Меня бросают! Меня,такую, каких нет.
 
Полгода метаний, разорванных наволочек, ночных слез. Позже как- то утихло в груди и успокоилось в голове. Раздел имущества прошел напряженно, но без позорных скандалов. Деловитость адвокатов даже умиротворяла. Не мы первые, не мы последние. С какого- то момента Катя почувствовала даже облегчение. Ушла необходимость как -то усмирять свой привычный темп жизни в угоду супружеских отношений. Одним словом- свобода.

Мужчины не исчезли из ее круга интересов. Но теперь отношения с ними напоминали Катерине годы ее студенчества, когда она подрабатывала проводницей на дальних рейсах. Железная дорога, полустанки, попутчики, разные люди, в основном хорошие, добродушные.
Бывали и приставучие. Бригада молодых девчонок, тонких, свежих, веселых, привлекала озабоченных мужиков, приходилось давать отпор, но серьезных проблем не возникало. Садился пассажир, иногда рассказывал что- то интересное, через какое- то время, на каком- то полустанке сходил. Так у нее и выстроились отношения с мужчинами. Очень не часто кто-то мог ее заинтересовать, но лишь на "один перегон" ,до следующего "полустанка". Расставалась с легким сердцем, все ее чувства, все ее время делилось между работой и близкими- мамой и дочкой.

Катя завела лошадей. Получилось случайно,знакомые подсадили на эту тему, а как только ввязалась, почувствовала огромное удовольствие. Конюшня с лошадьми находилась в сорока километрах от города. Когда ее все доставало, садилась в свой Рендж Ровер и катила по дороге среди двух стен густого хвойного леса. Эта поездка по гладкой, с плавными поворотами, асфальтовой дороге уже была удовольствием перед встречей с ожидавшими ее, теплыми, доверчивыми глазами лошадок. Она бросала свое тело, крепкое, гибкое, тренированное тело еще молодой женщины, в седло своего любимчика, породистого, чистых кровей гнедого жеребца.  Переводила его в начале с шага на легкую рысь,  пригибаясь к горячей шее на поворотах, а на ровных участках пускала коня в галоп. У нее было пять лошадей. На одной из них, очень красивой, молодой кобылке,  Таня выступала уже во вполне серьезных соревнованиях в конкуре. За лошадьми смотрели тренеры, конюх, их осматривали врачи, в общем, все как у людей. Все это стало частью жизни семьи.

Накануне позднего визита Андрея Катя только что вернулась из долгой поездки. Они с Мишей Германовым провели десять дней в Штатах, в Лос Анджелесе и затем- в Нью-Йорке. Встреча с партнерами получилась неудачной. Миша резюмировал коротко:” Не то, не то, и не то”. Катя расшифровала:” Не с теми, не так и не там”. Последний вечер в Нью-Йорке они провели в баре отеля Софитель на 45 W 44th St.

Отель выбирала Катерина и руководствовалась тем, что  интерьер отеля был просто витриной ее любимого ар-деко. Пили шампанское и Катю потянуло на откровения. Миша был идеальным слушателем и то, что в некоторых моментах ее рассуждений она ловила скепсис в его прищуре, ее только раззадоривало. Он был значительно старше и умел быть снисходительным. В редких спорах предпочитал добиваться своего, избегая лобовых контратак. Впрочем, пару раз, комментируя Катины высказывания, Миша  обозначил свою точку зрения по отношению к ее трактовке событий:
Я не принимаю в оценках людьми происходящего два момента: безапелляционность и категоричность суждений.
И еще добавил, что не любит сам и осуждает в других манеру выстраивать отношения на бесконечных и часто взаимных упреках.
Такие отношения не долговечны и не конструктивны.
Катя немедленно приняла эти замечания на свой счет, хотя хитрый Германов никогда не обращал свои замечания к конкретному человеку, он имел в виду все человечество. Во всяком случае делал вид, что его волнует, как минимум, вся его цивилизованная половина.
Но ведь мои упреки всегда справедливы!
 Катя взвилась, тряхнув своей красивой головкой, но, увидев на лице партнера дурашливо- комическое выражение, осеклась и сбавив обороты тихим голосом поинтересовалась:
Ты хочешь сказать, что вот это и есть, - она показала пальчиком за спину, имея в виду только что произнесенные ею слова, - эти самые безапелляционность и категоричность?
Он чокнулся своим бокалом с Катиным так ,что чуть не разбил их:
Бинго!
 И они оба рассмеялись.


В этот вечер она почему -то рассказала о том, какое странное чувство испытывает от встреч с бывшим мужем. Миша хорошо знал Виктора, был в курсе их с Катей истории, и был немного удивлен темой, которой она коснулась.
Что это ты вдруг? У него неважные дела, я слышал, никак переживаешь?
Нет,- Катя допила шампанское и он вновь наполнил ее бокал. Она вдруг рассмеялась.
Помнишь, в Лос Анджелесе мы были в рыбном ресторане и там нас обслуживал официант в таком костюме, белая рубашка, бабочка.
Он тебе Витьку напомнил,- Миша тоже хохотнул,- я тоже заметил, но не стал тебе говорить. Красавчик, но ты ведь не потому об этом говоришь, что размечталась Виктора в официанты опустить.
Ну, почему опустить?- Катя посерьезнела, -приличная профессия. Да нет, меня удивляет насколько Виктор стал мне безразличен. Я ведь первый год, может чуть больше, уничтожить его хотела, чего только не передумала. А потом как- то видеться стали и по общим делам, и к Тане приезжал. Какая- то суетливость в нем появилась, шарм исчез, вальяжность куда-то испарилась. И так, знаешь, легко стало. Иногда специально себя накручу, пробую поднять в себе градус остервенения, бабский такой, мол могу его еще ненавидеть, и ничего- один пар.
 Она сама налила себе еще шампанского.
Катерина, мы так напьемся, вторую бутылку прикончили, а завтра трудный день.
Ты прав, не обращай внимания, это я так. У Виктора действительно проблемы, но это меня не касается. Спать, спать!


На пересадке в аэропорту Франкфурта у них оказались свободными два часа. Катя решила в быстром шопинге купить подарки дочке, маме и домработнице, и, как она выразилась, каких- нибудь вкусняшек, без которых никогда не возвращалась домой из всех своих бесконечных командировок. Миша наблюдал за тем, как она выбирала товар, как реагировали на нее продавцы. Они сразу чувствовали - перед ними дама со вкусом, она точно знает, чего хочет и мелочиться не станет. Она не благодарила продавца каждый раз, когда тот подносил ей очередной образец интересующего ее товара. Она выбирала молча, недолго и потом жестом указывала: это, это и вон то. Подарки: две сумочки раскладушки и кепка бейсболка разместились в одной из этих сумок. Вкусняшками оказались балык и две баночки с черной и паюсной икрой.
Благодарю, мадам,- и чек на пятьсот евро. Продавец упаковал вкусняшки в пластиковую сумку с гербами фирмы и серебрянной окантовкой, и только тут он удосужился благодарного кивка блондинки, взгляд которой был устремлен уже к следующему бутику.
Катя,- Миша предложил помочь с тяжелыми сумками, но она отказалась,-я сама!
-Продавцы чувствуют тебя так, как твои кони узду  и шенкеля, очень забавно за этим наблюдать.


Балык в овальном блюде, тот самый, “вкусняшка”, украсил столешницу толстого стекла обеденного стола в пространстве совмещенной с кухней столовой. Катерина любила изделия из стекла Лалик. В доме было несколько ваз и статуэток Лалик, купленных в разное время и в разных странах. Столешницу очень широкого, большого ,обеденного стола она заказала из стекла, очень похожего на элитный Лалик. Его цвет гармонировал с посудой, которой обычно накрывали стол и эта цветовая гамма была для эстетки Разумовской важна. Виктор расправился и с закусками, и супом, и застрял на отбивной. Свою посуду Катя уже убрала, оставив только чайную чашку с блюдцем и сахарницу. Она слушала гостя в пол уха, вспоминая неудавшиеся переговоры в Штатах и скользя взглядом по небритому лицу бывшего мужа. Трех- четырехдневная щетина белесых волос ему даже  шла. Похудел, кожа натянулась на скулах, и как -то беззащитно билась под левой синяя жилка. Сквозь фон его речи вновь проскользнуло удивленное: “Отчего он совершенно меня не волнует?”
 

В этот момент проявились слова, которые Виктор уже несколько раз повторил:
Так что, если че пойду в официанты.
Катя рассмеялась, надо же вот и не верь, что мысли материализуются. Было видно, что Виктор прилично выпил и был на грани того, чтобы оказаться совсем пьяным. Тем не менее, в какой то момент он осознал, Катя его совсем не слушает, и в его глазах загорелись злые огоньки:
Ты, видно, рада тому, что я практически разорен? Сама -то процветаешь.
Разговор становился неприятным и Катя предложила ему доесть второе и собираться восвояси.
Я сыт Катя. И меня ждут дома. У меня с тобой был другой голод ,тот голод ты никогда утолить не умела.
Катя напряглась, не хватает  увидеть мужскую истерику и что- то больно кольнуло в ожидании продолжения. И все- таки не выдержала, пошла на встречу :
Так каким голодом я тебя морила?
Холодом. Не любила никогда, статус поддерживала и в постели...
Виктор ,ты пьян, тебе нужно уйти.
 Но он продолжил:
Ленка,- он впервые при ней упомянул имя жены,- девушка простая, но до нее только дотронешься- и огнем жжет, током бьет, а ты холодная, как это стекло,- и он постучал витой ручкой вилки по столу.
Его губы скривились, сделав неожиданно отталкивающим лицо. Сохраняя эту маску, полную презрения, он отбросил от себя вилку, словно она воплотила в себе всю историю его жизни с бывшей женой.

Катя уложила в бархатные гнезда последний нож. Все предметы серебряного набора были на месте, кроме одной вилки. Она помнила о том, что ее не хватает в мойке, она умела одним взглядом пересчитать все ,что попадало в ее поле зрения, и краем глаза видела кончик витой ручки, выглядывавший из- за ножки стола, но что -то мешало ей пойти и подобрать ее.  Катя вернулась к своему месту за столом.

Она села, положив руки на колени, подняла глаза и весь ужас происшедшего, от которого она отгородилась мытьем посуды, пронесся перед ней, словно материализовавшийся кошмар. Последние слова Виктора или эта его гримаса разбудили так старательно закамуфлированную под безразличие,  прятавшуюся у нее под сердцем все эти годы незаживающую рану уязвленной гордости. Словно хлыстом ожгло ту свернувшуюся змею “ненавижу”, терпеливо ждавшую своего часа. И змея ужалила, вогнав в вены огонь адреналина помутивший яростью рассудок.

Катя будто взлетела над столом, левой коленкой ощутив холод стекла, левой рукой дотянулась до противоположного его края, правой схватив вилку, отброшенную Виктором. И потом, движением, которым забрасывала тело в седло своего жеребца, вытянулась над стекольной гладью, словно дикая кошка в прыжке. Уже в этом полете она отвела правую руку назад и, разогнав ее из этого положения для удара, вонзила вилку в шею не успевшего осознать происходящее Виктора с такой силой, что четыре серебряных зубца вошли в то место, где пульсировала голубая жилка до самого своего основания. Он успел выдернуть разрезавшее сонную артерию жало, и кровь широкой струей залила его плечи и грудь, унося с собой жизнь. Все закончилось в две секунды. Она видела ,каким ужасом и недоумением наполнились его глаза до того, как он упал, и как эти глаза погасли, она тоже успела увидеть.

Катя сидела на стуле и понимала, что не может пошевелить рукой.
- Ни рукой, ни ногой я не могу пошевелить, не могу сдвинуться с места. Ужас в его глазах и недоумение. Но разве эти два слова равнозначны по силе чувств, которые их вызывают. Ужас - это взрыв всех эмоций. Недоумение- это что-то легкое, это удивление. Это у Наташи Ростовой могло быть недоумение в глазах, когда она слушала шутки грубых гусар. Боже мой, что за дикие мысли лезут мне в голову? Я ведь только что убила Виктора. Я убила. Нет, это совершенно невозможно. Я ведь не принадлежу к тем страшным людям, которые убивают, к преступникам, которые сидят в тюрьмах в жутких грязных камерах. Я из другого мира. Через два дня я уезжаю во Флоренцию. Я буду там участвовать в охоте за трюфелями.
 И потом она стала повторять, как ей казалось, громко, на самом деле еле слышно, словно заклинание “это была не я”.

Она не ощущала течения времени и не знала сколько прошло минут или часов до того момента, когда вокруг нее засуетились белые халаты врачей скорой помощи, а потом черные мундиры полицейских. Ее подхватили с двух сторон крепкие руки. Справа это был мужчина полицейский, слева- женщина полицейский.” Наверное, у них так положено- мелькало в голове у Кати,- обязательно должна присутствовать и женщина, это чтобы бороться в полиции с мачизмом.” Она снова повторила: “Это была не я”, и потеряла сознание. Поэтому ее отнесли не в полицейскую машину, а в машину скорой помощи.

Процесс длился шесть месяцев. Адвокатам Катерины Разумовской удалось легко доказать, что она не могла нанести смертельный удар в тот роковой вечер. На ее одежде и обуви не было обнаружено никаких, даже микроскопических, следов крови. Следовательно, она не могла для такого удара обойти стол и ударить Виктора с расстояния, при котором следы крови неизбежно остались бы на ней. А с такой силой вонзить в плоть это, не приспособленное,оружие,дотянувшись до убитого через всю ширину стола, было бы совершенно невозможно. Полиция провела следственный эксперимент, подобрав девушку полицейскую такого же роста, как Катерина, спортивную, крепкую. И она пробовала нанести удар достаточной силы в шею манекена, находясь на противоположной от него стороне, но так и не смогла до него дотянуться. Квалифицировали дело как несчастный случай. В крови Виктора было обнаружено такое количество алкоголя, при котором падение со стула на зажатую в руке вилку выглядело вполне правдоподобно .

Катерина Разумовская вернулась к своей обычной деятельности. В ее поведении практически ничего не изменилось. Разве что, сигареты тонкие она заменила на стандартные. В них она могла закусывать мундштук, эту привычку она приобрела за те несколько месяцев, которые длилось следствие. Когда она прихватывала кончик фильтра зубами, на ее лице появлялось выражение хищной кошки, но это случалось не часто и всего лишь на мгновение. И еще однажды, Миша Германов в минуту откровения сказал ей, что у нее появилось некое обыкновение, которого прежде он у нее не замечал. Она замирала на какое- то время, глядя широко распахнутыми глазами в пространство.
И знаешь, Катя, иногда, в такие минуты, мне кажется,  что я вижу в твоих глазах,- он в этот момент добавлял патетики в голос,- “бесконечный холод Вселенной”!