The Beatles в армии ч. 2 Музыкальная гауптвахта

   Была ещё одна плата за свободу перемещения. Её причина - проездные документы. Уставом предусмотрены два документа, позволяющие солдату законно перемещаться – это маршрутный лист или увольнительная. И там и там чётко оговорен маршрут движения. Перемещения солдата-водителя оговорены в путевом листе. Я же, обычно, по роду своей деятельности никогда не знал, куда в ближайшие часы поеду сопровождать груз. Маршрутный лист на все четыре стороны ещё не придумали. Поэтому каждая поездка для диспетчера – риск столкнуться с дорожным патрулём. Нет проездного документа – арест и гауптвахта. Потому, что такое перемещение  будет считаться самоволкой. Посадят, а там разбирайся, доказывай… В этом случае злую шутку сыграют мои хвалёные широкие полномочия потому, что во время вечерней поверки, если меня не будет в общем строю, то все посчитают, что я ещё в служебной командировке. Так и отметят в журнале, а ты «спокойно» себе «отдыхай» на гауптвахте до утра.  Жди, когда тебя хватятся на работе, да пока найдут.

   Для примера, приведу один такой досадный случай. Тут и о Битлах вспомним, к слову. В неурочное время, в конце рабочего дня нам срочно понадобилось загрузить щебень с конторского склада. Зилок-самосвал я нашёл быстро, а вот с экскаватором вышла заминка, эта техника на вес золота и её нужно заказывать с вечера. Времени было в обрез – зимний день короток. Шефу вроде бы пообещали дать экскаватор на часок, но у них там, что-то не стыковалось. Шеф принял решение не ждать, сложа руки, а начать загрузку вручную. Для этого я собрал всех конторских служащих и сам взялся за лопату. Дело шло медленно. Мелкими лопатными порциями бросать щебень через высокий борт самосвала – это тяжёлая атлетика, а не загрузка.

    Принимаю решение перехватить любой экскаватор, возвращающийся после рабочего дня в гараж автобата. Для этого выскакиваю с территории конторы на дорогу, ведущую в гараж, благо, что техника уже начала возвращаться. Стою, жду. Разгорячённый работой, выскочил в расстёгнутой шинели, без головного убора, армейский ремень на поясе. Подобная запарка не преминула выйти мне боком.

     Со стороны гаража слышу звук машины, но не спешу реагировать на него потому, что жду звук слева от возвращающегося экскаватора. Боковым зрением выхватываю силуэт, приближающейся машины и холодный пот выступает на спине -  это патрульный Газ-66! Всё, попался! Отворачиваюсь от него спиной, быстро расстёгиваю ремень и перевешиваю его на шинель, но застегнуться полностью уже не успеваю, да и головной убор лежит в конторе. Слышу официальный окрик: «Товарищ солдат, подойдите к машине!». Без головного убора честь отдать не могу, докладываю кто я, что здесь делаю в таком виде, но меня никто не собирается слушать. Мне приказывают немедленно залезть в кузов. Я вежливо пытаюсь возразить, прошу разрешить мне сходить в контору и отдать шефу печать и талоны, ссылаясь на то, что я материально ответственное лицо. Это расценивается патрульными как неповиновение. Два амбала с красными погонами спрыгивают с машины и волокут меня под «белы рученьки» в кузов. Сопротивление не оказываю потому, что закон на их стороне. Назвался расстёгнутым «груздём-диспетчером» -  полезай в «кузовок» 66-го. Обстановочка в этом 66-м бортовом «кузовке» оказалась под стать 37-му году. Там была всего одна лавка, на которой, прижавшись спиной к кабине, сидело несколько патрульных красначей. Остальная публика «уютно» сидела прямо на дощатом полу кузова. И это бы ничего. Ну, не всем же в «купе» кататься – там, в кабине патрульный офицер, а «плацкарт» занят рядовыми краснопогонниками. Значит кому-то сегодня «нужно» и в «общем вагоне» прокатиться. Всё чин по чину, а нечего было нарушать армейский устав. Можно чуток до гауптвахты потерпеть, перебиться. Со вторым значением слова «перебиться» нас, залётных пассажиров, познакомят позже, а пока были «предварительные ласки» - свои ноги в кованных сапожищах краснопогонники «любезно» накинули на плечи, рядом сидящих, арестантов. Мне повезло с моей «галёркой» - миновал этой «милой любезности». У красначей длинные руки, но ноги оказались коротки дотянуться до «борзого» диспетчера в этот раз, и это к счастью для меня, потому, что я бы приложил все свои усилия, что бы отказаться от подобной «любезности». Но подобная неравная «дискуссия»  явно изрядно помяла бы мне «фотокарточку» - на их стороне закон, они вооружены, …

     В эту поездку ближе пришлось разглядеть, как меняют погоны (власть) людей. Тут сразу поправку-уточнение сделаю. Погоны, как соблазн возвысится над другим, меняют только людей, а Люди всегда будут Людьми и без погон. Потому, что им не нужно само утверждаться за счёт другого человека – это удел ущербного, подлого и слабого.

    Эта автомобильная прогулка очень быстро закончилась и мы «весёлой» гурьбой въехали в ворота местной гауптвахты. Об этом заведении, в то время, ходили мрачные легенды по всему военному округу. Это заведение прославилось особым рвением к наказанию штрафников. В его стенах активно и с садистским удовольствием применялись пытки и издевательства. Начальником тут был майор, который очень любил и поощрял это дело. Жаловаться на его неуставной подход было бесполезно – у него была мощная «крыша», где-то наверху в штабе. Частенько, отбыв положенное количество суток, штрафник вместо своей роты отправлялся покалеченным в санбат на лечение.

    Штрафники – публика разношёрстная. Её костяк – любители самовольных походов, пьянок и драк. Третья часть штрафной братии -  отказники и провинившиеся перед начальством. И совсем небольшой экзотический процент составляют расстёгнутые (или ещё как) борзые нарушители уставной формы одежды. Более серьёзными воинскими преступлениями занимается военная прокуратура, которая отправляет своих клиентов прямиком и надолго в дисбат. Бывалые говорят, что это хуже гражданской тюрьмы.

   Как-то слышал разговор двух офицеров, в котором они сравнивали нашу местную гауптвахту с другой исторически известной под названием «Ашукинские казармы». Не уверен в точности названия потому, что воспринимал эту информацию на слух. Но дело не в названии. Эта Ашукинская гауптвахта официально считается самой жесткой и невыносимой для штрафников. Тут всё происходит фанатично по уставу и в быстром темпе. Арестанты в этом заведении не сидят – они, практически, постоянно ходят или бегают. За сутки им разрешено коротко присесть только три раза во время приёма пищи и один раз прилечь на несколько часов для сна на жесткой кровати. Остальное «свободное» время они маршируют по плацу, ползают по-пластунски или работают на свежем воздухе. Для этого, например, в зимнее время, придумана целая технология. Арестанту выделяется участок плаца, засыпанный снегом. Уборка происходит быстро, без перекуров. Потом этот же арестант втыкает в снежную кучу свою деревянную лопату, набирает в неё снег и, держа лопату на весу, идёт строевым шагом метров пять. Останавливается, высыпает снег из лопаты и бегом направляется назад к куче снега за новой порцией. Таким манером он несколько раз перетаскивает снежную кучу с одного места на другое, «коротая» время перед строевой муштрой. Все остальные перемещения по территории гауптвахты штрафники осуществляют только бегом. Из камеры в туалет – бегом. Из камеры в столовую – бегом… Когда арестанты выходят за стены этой гауптвахты, отбыв положенный срок, их легко узнать по стёртым звёздам на металлических пуговицах – верная отметина регулярных ползаний по-пластунски на бетонном плацу.

    Так, вот при сравнении этих двух гауптвахт, офицеры отметили, что особо злостных штрафников привозят для «перевоспитания» именно в нашу местную гауптвахту – тут эффективнее сломать человека в прямом и переносном смысле.

    После короткой автомобильной «прогулки» у меня теперь появилась «счастливая» возможность проверить все эти слухи на практике. «Экскурсия» по гауптвахте началась с того, что нас выгрузили на плац, построили в шеренгу и изъяли все личные вещи, деньги,.. Не забыли они при этом отобрать у нас и армейские ремни с бронзовыми пряхами. В умелых руках это эффективное оружие, которое может использоваться как для защиты, так и для нападения.  Забежав вперёд, отмечу, что всё это потом не возвращают. Исключение делается только для военного билета и ремня.

    Для любителей одеваться, согласно веяниям последней армейской моды, была предусмотрена следующая процедура.   Тут же в строю им лезвием распороли швы ушитого обмундирования. С этой «торжественной» минуты армейские модники превратились в мешковатых и неряшливых охламонов.

   Мне в этом строю была оказана особая «честь». Оказывается, в момент моего ареста, в кабине машины сидел сам майор, хозяин этого «милого» заведения. Когда нас построили, он указал на меня пальцем и приказал своим вертухаям уделить мне особое внимание, и «гостеприимство», как наиболее борзому штрафнику. После этого мой военный билет перекочевал в руки старшего сержанта. Он тут же открыл его для ознакомления. Перелистав страницы, он пристально глянул мне в глаза. И тут я, с удивлением, отметил в его взгляде тень озадаченности. Но не придал этому значения потому, что приготовился к худшему. Майор зашёл в караульное помещение, а нас развернули в колону по одному и дали команду маршировать вокруг бортового Газ-66.

     Внутренние размеры двора гауптвахты были невелики. В центре плаца стоял Газ-66. Таким образом, вокруг него образовалось бетонное кольцо плаца, шириной несколько метров, которое активно использовалось для строевой «подготовки» штрафников. В центре этой импровизированной бетонной дорожки прочерчена узкая тропинка с фишками на её углах. С этих подлых фишек, на каждом повороте, мы не сводили глаз. Эта привычка появилась у нас после нескольких десятков кругов усиленной маршировки строевым шагом. Дело в том, что перемещаясь в колонне, всё внимание сосредотачиваешь на затылке, идущего впереди. Маршируя в ногу, необходимо держать дистанцию. Нельзя отставать и нельзя наступать на ведущего – за это будет немедленное наказание. Монотонное движение по кругу, с мелькающими по бокам, картинками однообразного пейзажа – слева Газ-66, а справа стена забора с колючей проволокой, периодически сменяемая стеной здания караульного помещения. Начинают нам кружить голову. Поэтому с каждым новым кругом всё труднее вписываться в поворот. Не вписался – сбил фишку. Провинившегося, выводят из строя и провожают в караульное помещение. После этого непреднамеренного «отдыха» он возвращается в строй изрядно «помятым» и пошатывающимся. Психологически и физически такому человеку каждый новый строевой шаг будет теперь даваться труднее, а фишки станут зловещее.

    Но это были ещё не все сюрпризы для новичков-посетителей, заготовленные изуверской фантазией «радушных» хозяев этого лесного заведения. Справа к караульному помещению примыкало строение уличного туалета. Там «доблестно» трудился солдатик-арестант. Работал он голыми руками, стоя на коленях. Его бесхитростный инвентарь состоял из ведра с водой и тряпки. Может там была и пресловутая зубная щётка, но этого не видно было в открытую дверь. Левее туалета, под самыми окнами караульного помещения, стояла скамейка, на которой весёлой гурьбой расположились красначи. В руках одного из них была акустическая гитара, на которой он громко и ритмично воспроизводил битловские хиты. Перед ним, под эту музыку, плясал солдатик-штрафник. Красначам было очень весело на него смотреть. Ведь он так смешно шатается на непослушных ногах. Несмотря, на прохладную погоду, его гимнастёрка была залита потом. На лице застыла мучительная гримаса изнеможения. По всему было видно, что он так «веселится» уже достаточно давно. Танцы до упаду – не новое развлечение, так веселились немецкие оккупанты в лихие годы войны. Досадно, что им под стать   оказались внуки ветеранов-победителей. Не знаю, какая провинность была за этим штрафником, но что бы там ни было, веселиться, глядя на мучения – это скотство.

     Ещё мне щемило сознание, то, что это мерзкое мероприятие сопровождалось святыми для меня звуками битловских мелодий. The Beatles в армии в таком исполнении, что может быть циничнее? Мы ведь ровесники с красначами и до армии под звуки этой мелодичной музыки сами ходили танцевать на дискотеки, влюблялись и ухаживали за девчонками, а тут такое злое «весёлое шоу». Не укладывается в голове, как человек, слушающий такую светлую музыку, может уподобиться скоту и проявлять свои садистские наклонности. Думаю, здесь сработало известное правило: «рыба гниет с головы». Гнилая голова майора тут всему голова. Во внутренние войска отбирают крепких ребят, преимущественно со спортивным прошлым. Тут служат разные люди, среди которых много хороших и ответственных ребят, но майор наловчился выбирать из этого «тут» самый не потреб. Благодаря своим связям он подбирал личный состав под себя, а тех, кто не оправдал его доверие, переводил в другие роты. Таким образом, ему удалось окружить себя отборной человеческой гнилью.

       Вдоволь наслушавшись музыки, мы поняли, что, судя по всему, этот вечер предполагается «томным», возможно даже с танцевальной «культурной» программой. Но нам сегодня повезло. Когда нас привезли, был уже конец рабочего дня. Пока мы тут «обживались», прошло ещё время. Ночь попыталась прикрыть это безобразие, накинув чёрную «плащ-палатку» на двор гауптвахты. В ответ, мрачное заведение ощетинилось колючими прожекторами, расположенными по периметру. К мельканию однообразного пейзажа добавился слепящий световой хоровод. Голова кружилась от этой адской карусели. Чаще стали сбиваться фишки. Ещё немного и мы все станем «помятыми» и шатающимися.

       Этому безобразию положил конец спасительный отбой. Ужин сегодня не предусматривался, но мы были рады отдохнуть и поспать. Но не тут-то было. Мы забыли в какую «гостеприимную таверну» нам пришлось забрести, свернув с армейской тропинки. Спальню, которую нам отвели, архитектор этого здания, скорее всего, задумывал, как кладовку. Тут не было окон и вентиляции. Электрическое освещение тоже отсутствует. Оббитая жестью дверь, с глазком для наблюдения за арестантами, плотно без щелей закрывала вход в это помещение. Кроватей мы тоже не заметили, наверное, потому, что размеры этого помещения были приблизительно 2 х 1,5 метра. Нас было человек десять, поэтому «спать» нам предстояло стоя. Более спартанской гостиницы не найти.

    Ночь предстояла «томная» и активная. Приблизительно, через час в этом замкнутом помещении стало невыносимо душно. Нехватку свежего воздуха мы стали компенсировать тем, что по очереди стали прислоняться ртом к небольшой щели в районе дверной петли. Таким образом, мы всю ночь были обречены двигаться по кругу. Адская усталость требовала полноценного отдыха, очень хотелось спать. Мы дремали, прислонившись спиной к стене или товарищу по «общежитию», но предательский сон подкашивал ноги и человек, заснув,  непроизвольно сползал по стенке на колени. На этот случай опытные хозяева заведения предусмотрели процедуру. Периодически дверь помещения резко открывалась. В помещение врывалась пара красначей и щедро «угощала», заснувших на корточках или коленях, серией ударов кованными сапогами в живот. Забавно это писать, но в мире действительно всё относительно. В своём зверином рвении краснопогонники, периодически открывая дверь, немного проветривали помещение и давали нам возможность подышать воздухом. После этого мы могли «спокойно» продолжать «отдыхать».

    Периодически мне в голову приходила одна и та же навязчивая мысль. Если эти все «гостеприимные» манеры – обычное отношение к посетителям заведения, то, что ждёт меня завтра утром, если принять во внимание пожелание майора уделить мне особенно повышенное внимание этих «внимательных» и «весёлых» ребят? Ещё прошлым вечером я с напряжением ждал особого отношения, но к счастью не дождался.
 
     Так повелось, что всё рано или поздно заканчивается. Наступило утро следующего дня и бессонная «карусельная» ночь осталась позади в наших воспоминаниях и в строках этого рассказа. Нас вывели на утреннее построение и привычную прогулку вокруг Газ-66. Потом был объявлен завтрак. Ко мне подошёл старший сержант и вывел меня из строя.

      Ну вот, наконец-то я дождался обещанного майором особого отношения к борзому диспетчеру. Вопреки моим ожиданиям, старший сержант стал расспрашивать откуда я родом и из какого района города призывался на службу. Оказалось, что мы с ним земляки, призывались из одного города, а ему скоро уходить на дембель. Тут и открылась мне причина озадаченности его вчерашнего взгляда, когда он читал мой военный билет. Думаю, что особенных чувств землячества он не испытывал. Ему просто не нужны были проблемы со мной дома. Ведь я рано или поздно демобилизуюсь и, вернувшись домой, могу его там отыскать и припомнить «добрые» дела. Это он прочёл в моём решительном взгляде. Когда мы с ним разговаривали, я смотрел ему жёстко прямо в глаза потому, что пока меня ещё не сломило их «гостеприимство». Он это оценил и принял решение отвести меня в дальний угол двора, который не будет виден майору из окна караульного помещения, а может, майора не было в этот момент, но как бы там ни было, мне удалось уютно присесть на ящик и наконец-то отдохнуть. Вскоре, старший сержант пришёл ко мне с коробкой в руках, в которой был дембельский набор сухого пайка: кусочки жаренной рыбы, белый хлеб с маслом, кубики сахара. Это было явно лучше той баланды, которую предложили в то утро другим арестантам.

      Всё, с этого момента я перестал маршировать в общем арестантском строю. Моей задачей теперь было тихонько сидеть на ящике и ждать когда меня спохватятся в конторе и освободят. Рабочий день там начался без меня, а это непросто, поэтому шеф сразу заметил отсутствие диспетчера и принял меры. Скоро меня отыскали и освободили. Никакого отдыха, мне не светило до конца рабочего дня – накопилось очень много важных задач.

       К концу моей службы, дошли слухи, что майора нашей местной гауптвахты, куда-то перевели. Им и его мордоворотами занялась военная прокуратура. Они покалечили какого-то «блатного» отпрыска, а его родители оказались с более мощной «крышей» чем у майора. Личный состав гауптвахты был расформирован и набран новый, который приступил к своим обязанностям исключительно в рамках армейского закона.