Звенья цепи Глава 13

          Алая утренняя заря взорвалась громким боем колоколов. Небо осветилось сиянием лучей, и огненный шар поднялся над туманной рекой. Предрассветная тишина рассыпалась звонким пением птиц, гудками теплоходов и речных буксиров, спешащих вниз по течению. Свежий прохладный воздух наполнил сердца бодростью и жизнелюбием. Торжество зарождения нового дня услаждало души стоявших в плотном строю монахов, с улыбкой на лице ожидающих команды наместника.
         Прошлым вечером он вместе с отцом благочинным собирал иноков к походу. Около двух сотен насельников шли на рать с исчадиями. Оставляя обитель, меняли привычный монастырский уклад, дабы послужить мирскому обществу. Знали, ждет их после длительный строгий пост и епитимья для цельного глубокого очищения. Но не роптали, а с боевым блеском в глазах желали сражения. Многих не взял наместник по младости духовной и неготовности для дел бранных. Иных из-за преклонного возраста и слабого здоровья вернул Нафанаил, призвав старцев к благоразумию. Но не смог отказать Нектарию и двум великосхимникам Фролу и Лавру, живущим затворниками в дальних прибрежных пещерах и полвека назад давшими обет молчания. Никто никогда не слышал от них ни единого слова. Высокие прямые старики с сивыми до пояса бородами подошли и встали в строй, никого ни о чем не спросив.
         Как, откуда узнали они о предстоящем крестном ходе, и том, что случилось в селе, никто не понимал. Видимо рассказали келейники, приносящие еду и заботливо опекающие старцев. Суровые лица, седые непокрытые головы, расшитые надписями и серебряными крестами аналавы с мантией за спиной говорили о стойкой неколебимой решимости. Наотрез отказавшись пройти в автобус, где их поджидал Нектарий, они твердо стояли вместе со всеми в едином строю, держа в руках посохи. Было боязно и удивительно видеть их, покидающих святую обитель, где они почти всю жизнь провели подвижниками. Казалось, частица души самого монастыря уходит с ними, стремится в отдельный полет, взмывает радужным вихрем на пути к благословенным высотам.
         Колокола ударили заутреню, ворота распахнулись, и ряды иноков мерным шагом начали выдвигаться из монастыря. Впереди выступал игумен с сияющим крестом на груди и алмазной панагией на золотой цепи, опираясь на пастырский посох. За ним шли черноризцы с высокими престольными крестами украшенными узором из горного хрусталя на длинных рукоятях. Вслед шагали хоругвеносцы с изображением на священных знаменах Спасителя, Божьей Матери и особо чтимых святых. Специальные носилки со вставленной в золотой киот чудотворной иконой Одигитрии, образами Николая Угодника и Симеона Столпника несли на плечах крупные могучие монахи. Далее шествовали остальные насельники. Замыкал колонну монастырский автобус с провизией и церковной утварью.
         За каменными стенами с утра собрался православный народ. Весть о крестном ходе разнеслась далеко окрест, и многие прихожане считали для себя честью пройти с духовенством, поучаствовать в искупительной службе, причаститься святых тайн. Да и не помнил никто, чтобы когда-либо такая массовая отчитка была в этих таежных краях.
         Следом за основной колонной выстраивались и продолжали движение миряне. Престарелых, больных и детей усадили в автобус к Нектарию. Остальные на автомобилях и запряженных телегах замыкали шествие. Пыльная проселочная дорога, немного сужаясь, плавно входила в лес. Вокруг благоухали растения, над травой кружились бабочки. Смоляной сосновый дух витал повсюду, в полной мере поднимая душевный настрой. Листья трепетали на ветвях, птицы звенели хрустальными трелями, ясное небо лазоревым переливом игралось в вышине.
         Раздалось одинокое пение, тут же подхваченное сотнями голосов. Слова Херувимской песни зазвучали сильно и благостно. Так, распевая молитвы, продвигались широкой извилистой тропой. Шли тенистыми аллеями по лесным коридорам, выходили к ягодным полянам, углублялись в чащу и бурелом. Дорога знакомая, с накатанными колеями стелилась под ногами. Рыжие белки и серые прыгучие зайчата разбегались по деревьям и кустам, пугливо прячась в зарослях орешника. Семейство диких полосатых кабанов перебежало дорогу далеко впереди. Беспокойно хрюкая и семеня копытцами, унеслись за обочину и забились под растопыренные корневища сломленного бурей огромного ствола-выворотня.
         Время летело, общий духовный настрой добавлял сил, песнопения придавали блаженных переживаний, возносили души к небесам, оставляя позади тревоги и сомнения. Люди с просветленными лицами шли вслед за священным клиром. Хоругви колыхались на ветру, лики икон наполнились яркостью, воспылали неземным свечением.
         Крестный ход, будто путь праведников, вел к религиозному возрождению, пониманию своих истоков, духовного могущества, несгибаемой силы народа. Вместе с ними шла рать небесная, в земле Русской воссиявшая, мученики за веру православную; апологеты христианского учения и Отцы Церкви незримо сопутствовали рядом.
         Вскоре за очередным поворотом показались первые избы села. Справа устремился куполами в небеса Свято-Богоявленский храм, блеснувший витым голубком на позолоченном кресте. Монахи затянули святочный псалом и повернули влево, огибая деревню по периметру.
         Из домов выходили проснувшиеся жители. Крестились, с надеждой взирая на священные знамена. Многие присоединялись к процессии, пополняли ряды участников. Босоногие дети бежали вслед за взрослыми, ничего толком не понимая, но испытывая неодолимое желание быть вместе со всеми. Старушки подслеповатыми глазами выглядывали из-под ладоней, приветливо махали, осеняли братию крестным знамением, напутствуя и благословляя.
         Слух еще с вечера разнесся по селу. Все были взволнованы гибелью Василия и творящимся бесчинством. Жалели Власьевну, сострадали Светлане, которую знали с детства. И хотя население деревни составляло лишь несколько сотен человек, все были единодушны в отношении к ним. Любили пастыря Паисия, доверяли ему самое сокровенное, глубинным чутьем понимая божественный промысел, суть и великую истину христианского учения.
         В отличие от городского круговорота, здесь наедине с природой все воспринималось по-другому. Близость мира подлинного, неискаженного, заставляла смотреть на многое прямо и однозначно, не углубляясь в дебри гибельных философий и бессмысленных рассуждений. Жили так, как всегда жили предки. Много работали, добывая хлеб своими руками. Растили и воспитывали детей в добрых дедовских традициях, свято чтили семью, осуждали пьянство и лень. Потому старились у себя в селе, понимая тлетворное влияние больших городов. Дети уносились в сверкающую даль, искали судьбу посреди блеска огней, пытаясь освоиться в сложном чужом мире, принять скачущий ритм, окунуться в суету житейскую. Чтобы взрослея понять духовную безнадежность поиска телесных благ и мнимого уюта.
         Крестный ход шел посолонь, обходя ограды, частоколы, избушки и строения, очерчивая образ напоминающий круг, символ Божественной вечности. Послушник рядом с Нафанаилом нес чашу с водой и наместник, окуная метелку, со словами молитвы весело кропил дома и заборы, освящая и осеняя все вокруг алтарным крестом. Шествие двигалось с торжественными песнопениями чинно и величаво. Запыленные облачения серебрились знаменьем времен. Седые волосы Лавра и Фрола колыхались на ветру, длинные бороды убраны за пояса. Шаг уверенный, решительный, хотя обоим уже под восемьдесят. Сухие тела, будто корни кедровые, крепкие и узловатые. Взирают на мир старцы, впитывают благодать земную. Полвека не выходили они из пещер, лишь даль речную да реющих в облаках воронов видели из затвора. Книги святоотеческие и непрестанная молитва составляли смысл их жизни. Кто они, за какие грехи взяли суровый обет молчания, то никому неведомо. А только струится ночами свет из пещеры бледный, малозаметный.
         Заглядывали в щель иноки, любопытно все-таки. Видели склоненного в поклоне старца, осиянного лучами фаворскими, из ниоткуда идущими. Пали отроки на колена, возблагодарили Господа за радость великую. На послушание к ним идти за счастье для себя почитали. Вот и сейчас в строю плечом к плечу шли, чувствуя рядом огонь жаркий, неугасимый. Мантия с черепами развивается за спиной, снятый с головы куколь крестами лучится. Ступают старцы, окруженные сонмом верных, которые следуют за ними, как воины за боевым стягом.
         Обходит деревню длинная колонна. Утомились иноки, устали миряне семь верст шагая. Сзади автобус, автомобили прихожан следуют. Замыкая круг, добрались до церкви. На крыльце Паисий в сверкающей ризе и монах Варфоломей ждут. На улицу иконы вынесены, с вечера крест поклонный возвели. Власьевна со Светланой среди людей стоят, крестный ход встречают. С трудом осеняют себя троеперстием. Руки не слушаются, горечь изнутри жжет. Сидят в них духи зла, глубоко проникли. Но притихли пока, больше ничем себя не проявляют, выжидают чего-то.
         Наконец замкнулся круг и шествие остановилось. Нафанаил направился к вратам храма, Паисий шагнул навстречу. Обнялись, трижды расцеловались. Игумен взошел на высокие ступени, окинул взглядом собравшийся народ, торжественно обратился с речью:
         – Дорогие братья и сестры! К вам спешили мы с ратью победительной. Спаси Господи люди твоя! В этот светлый памятный день вместе с батюшкой проведем здесь отчитку глубокую, великую и страшную. Страшную для врага рода человеческого, духа нечистого. Не мне говорить вам, какую благодатную силу имеет таинство. Сам Господь изгонял бесов, те прятались в свиней, бежали, срываясь со скал, утопали в пучине морской. Сколько святых угодников в бранях с духами зла сокрушали дьявольские исчадия, избавляли души от оков греховных, страстей неподвластных, пороков чудовищных! А нужно было одно лишь покаяние, желание избавить себя от объятий князя тьмы.
         Сегодня все, кто готов сбросить сети лукавых наваждений, душою чистой воссиять, открыть сердце Духу Святому, возрадоваться Благодати Небесной, приходите в три полуденных часа. Будем молить Господа нашего Иисуса Христа о спасении райском.
         Селяне стоящие вокруг радостно зашумели. Все знали насколько важным и нужным является таинство. С тяжелым грузом в душе никто оставаться не хотел и многие решили прийти, оставив суетные мирские дела.
         – Сразу скажу: не легким будет обряд. Велика мощь Вельзевула! Но с нами Царица Небесная, Господь Вседержитель и все воинство его. Нам ли бесу уступать? А, народ православный?
         Люди загудели как потревоженный улей. Старые немощные бабки наполнились праведным гневом, потрясая сухими жилистыми кулачками.
         – Вижу! Вижу вашу ярость к дьявольским соблазнам, прельщению сатанинскому! Как себе верю вам, братья и сестры! – в глазах наместника выступили слезы умиления. – Соберемся во имя Божие! Разобьем темницы духа, воссияем в чистоте и святости! Хотя бы на малое время уподобимся праведным Отцам нашим! – казалось, Нафанаил словами разбивает камни, рушит стену сомнения, вселяет в мирян силу божественного преображения.
         – А сейчас отдохнем немного, подготовимся к службе и причастию. После трапезы жду всех в три часа пополудни.
         Народ стал расходиться, строй монахов распался на отдельные группки. Он сошел с крыльца, тепло взял под руку Паисия:
         – Ну что, отче, идем знакомиться с теми, из-за кого сыр-бор у нас. Как они?
         – Пока в порядке. Как дальше будет, не знаю.
         Они подошли к склонившимся в поклоне Светлане и Власьевне в повязанных черных платках.
         – Утро доброе, сестры любимые, – игумен с приветливой улыбкой смотрел на них.
         – Доброе, батюшка! – Власьевна припала к руке, не смея выпрямиться, всхлипнула тихо и горестно.
         – Ну что ты, матушка? – Нафанаил обнял плачущую старушку. – Господь милостив с нами. Разве оставит он душу покаянную на поругание?
         – Страшно-то как, отче! Трепет великий чувствую, тело не слушается.
         – То пересилить, вытерпеть надобно. Жизнь у тебя в невзгодах и тяготах прошла, сердце в кремень превратила, неужели на перепутье не выдержишь? – слова пастырского утешения звучали убежденно и ободряюще.
         – Выдержу! – она твердо взглянула ему в глаза. – Приму все как есть, а к духу на поклон не вернусь.
         Неслышно подошел сгорбленный Нектарий. С улыбкой слушал разговор, радостно покачивая головой.
         – Отрекаешься сатаны, раба Божья? – спросил кротко.
Власьевна обернулась, узнала старца, в ноги кинулась:
         – Отрекаюсь, – неожиданно дикий звериный рев вырвался из груди кающейся ведьмы, дрожь сотрясла спину. Священники озабоченно переглянулись. Светлана испуганно посмотрела на Власьевну. Но Нектарий легонько коснулся ее руки и все прекратилось. Наклонился, шепнул что-то на ухо. Она поднялась с колен, растерянно оглядываясь по сторонам.
         – Ну вот, все хорошо, – монах придержал старушку за локоть. – А где Василий? Жив ли?
         – В беспамятстве он. Никак отойти не может.
         Вместе прошли в тесную комнату, столпились у постели умирающего пастушка. Долго смотрели в посеревшее изможденное лицо в окружении спутанных седых волос и редкой клочковатой бороды.
         – Терновый венец мученика на нем, – произнес Нектарий. – Вижу его в обителях небесных, ангельский глас слышу. Вот она, жертва невинная, закланный агнец. Поклонимся братья душе чистой к злу непричастной, – скинул куколь-капюшон и с блеском в глазах осенил знамением себя, всех стоящих рядом. – Он с нами должен быть, – добавил, обращаясь к Паисию. – Выстоять до конца и принять херувимское причастие. Нас, убогих, в минуту трудную поддержать.
         – Все будет так, отче.
         Неожиданно Василий открыл глаза. Поочередно задержал взгляд на каждом, увидел Власьевну. Лицо озарилось улыбкой, губы слегка шевельнулись. В наступившей тишине громко и отчетливо прозвучало самое дорогое, знакомое всем с младенчества слово: «мама».
         Старушка рухнула на пол, прижалась к плечу умирающего сына, зарыдала, забилась в горьком плаче. Священники тихо удалились из комнаты. Светлана вышла за ними, не в силах смотреть на страдания матери.
         Между тем возле церкви и по берегу пруда развернулся походный лагерь. Миряне и монахи удобно расположились на сухой зеленой траве. Разложив накидки, прилегли на короткое время. Насельники разжигали костры, готовили чай, варили пшено. Знойный день разгорался ярким румянцем, сочной живой акварелью расцвечивая небеса. Высь звенела, близкий лес и густо растущий кустарник раскачивались, шелестели листвой, подчиняясь дуновениям ветра. Неугомонные стрижи неслись над землей, взмывая вверх быстрыми вихрями. В пруду золотились кувшинки, роголистник и водяные лилии притаились среди зарослей осоки.
         На чистой воде всплыл тугой пузырь. Лопнул, рассыпавшись брызгами. Следом всплывали еще и еще, с треском разрываясь. Вот показался, растягивая водную гладь очередной воздушный шар, это болотный газ метан вырывался на волю с глубокого илистого дна. Кто-то додумался, запустил туда горящую головню. Огненный столб поднялся над водой, резкий оглушительный хлопок сотряс округу. Все всполошились, подняли головы. Увидели уносящееся раскаленное облако, закрестились, тревожно оглядываясь по сторонам. А вокруг переливались летние звоны, звучали умиротворенно и благостно. Лишь у самого горизонта вырастала, неуклонно приближаясь, маленькая черная тучка.
         К трем часам пополудни все было готово. Народ прибывал из окрестных деревень, собирался на заклинательную службу. Люди шли, желая духовного очищения, мечтая причаститься Божественной Благодати, встрепенуться душой, в пыль стряхнуть череду коварных наваждений.
         Носилки с чудотворными иконами установлены на вынесенных столах. За ними смертный одр с умирающим Василием, возлежащим на высоких подушках и воочию видящим панораму молебна. Он больше не впадал в забытье, а смотрел спокойным взглядом, улыбаясь, когда видел знакомые лица.
         Два десятка монахов находились среди мирян с чадящими кадильницами в руках. Остальные иноки единой цепью образовали круг, замыкающийся у крыльца храма. Малых детей собрали вместе, и они под предводительством Ларисы и Варфоломея прошли в алтарь, откуда им строго-настрого запретили выходить. Светлана видела свою дочь, боязливо оглядывающую незнакомых людей и послушно державшуюся за руку монаха. Даша ее не заметила, хотя с любопытством крутила головой во все стороны.
         Внутри круга находились она и Власьевна, двое пожилых мужиков из дальнего села, дикие и бесноватые, да три согбенные старушки, всю жизнь заигрывавшие с нечистым духом и напоследок решившиеся избавиться от чар и дьявольской власти.
         Нафанаил и Паисий взошли за поставленный аналой. Послушники со святыми скрижалями, монахи с большими запрестольными крестами стояли впереди. Великосхимники Фрол и Лавр находились одесную, сурово и строго взирая на выстроившуюся братию. Нектарий, опираясь на высокий посох, шел вдоль стоящих монахов, глубоко вглядываясь в лица. Раздалась команда, и насельники дружно распустили пояса, скинули рясы, оставшись в одних подрясниках. Обнажили головы, сняли и опустили скуфейки перед собой. Взялись за руки, накрепко стянули запястья поясами; образовав единую цепь, замерли непробиваемой стеной. Старец обошел весь строй, проверил узлы, привязал ладони крайних монахов к стойкам храмового крыльца. Крестным знамением осенил братию, перекрестился сам и, удовлетворенно кивнув головой, дал знак наместнику.
         Тот жгучими глазами обвел толпы собравшихся, поднял взгляд к небесам. Увидел растущую черную тучку, постепенно превращающуюся в затягивающую горизонт тьму. Округа смолкла, будто бы онемела, природа, люди замерли в неподвижности. Глубоко набрал воздуха в легкие и торжественно возгласил призыв, воздавая хвалу Господу:
         – Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков…
         Сотни протяжных голосов разорвали тишину, подхватив за игуменом слова начинательной молитвы. Под солнцем расползалась крадущаяся тень, коварно подбираясь к поющим насельникам и прихожанам. Внутри круга задвигались монахи, исполняющие чин иеродьяконов. Курящие кадильницы качались в руках, непрерывно овеивая иноков и смиренно кающихся людей душистым дымом горящего ладана.
         – Царю Небесный, Утешителю… – продолжал Нафанаил. Слаженное хоровое пение величественным потоком неслось над высокими травами, эхом замирая среди берез и сосен.
         И тут вдруг что-то случилось. Светлана пала на землю и, будто ослепнув, ничего не видя перед собой, поползла куда-то. Власьевна каталась в пыли, тонко плача и стеная. Бесноватые мужики стояли на четвереньках, в исступлении мотая головами. Старушки в беспамятстве валялись на боку, прикрывая обезумевшие лица.
         Плотный гудящий туман обрушился сверху. Бесчисленные множества таежного гнуса собирались в мчащиеся полчища. С налета яростно врезались в молящихся, разъедая непокрытые участки тела. Люди со всех ног бежали к кострам, подкидывали сырой хворост, создавая дымовую завесу. Особенно трудно приходилось монахам. Скованные по рукам, они крутили головами пытаясь отогнать назойливых кровососущих насекомых. Те густо забивались в бороды, проникали в открытые поющие рты. Иноки теряли голос, не могли петь, поперхнувшись и наглотавшись докучливой мошкары. Ритм службы сбивался, ломалось благостное песнопение, слова молитв захлебывались кашлем. Дьяконы бежали вдоль строя, кадили гуще, сильнее, направляя клубы дыма прямо в лицо. Глаза щипало, слезы текли по щекам, гнус забивался под одежду, выгрызая куски кожи.
         Нафанаил сорвался с места. Верный послушник с наполненной чашей следовал рядом. Игумен метелкой густо разбрызгивал святую воду, окроплял связанных монахов, не переставая петь очистительный канон. Вроде развиднелось, и чуть отступила тьма гнуса. Но уже не было солнца, обложные тучи заволокли небо, клубясь и сгущаясь над землей. Быстро стемнело, душный воздух пропитался электричеством, вдалеке сверкнули огненные зарницы.
         – Пресвятая Троице, помилуй нас! – грянули голоса. Громыхнуло совсем рядом, разорвав небо надвое. Вспышка полоснула по лицам, высветив окрестности до самого горизонта. Леса дрогнули листвой, замерцали отблесками молний. Оттуда вылетали сонмища перепончатых летучих мышей. Шелестящим смерчем взмывая над крестами, со стонами и писком снижались над строем. Со всего размаха били крыльями по щекам, вцеплялись когтями в волосы, острыми зубами рвали затылки. Послушники без оглядки бежали в храм за освященной водой, приносили наполненные емкости. Фрол и Лавр, как былинные копьеносцы, посохами отгоняли разящую нечисть прочь от братии. Ни их, ни Нектария не могли достать взбешенные исчадия. Те же, к кому прикасался посох праведника, вспыхивая фиолетовыми искрами с воплями падали вниз. Вскоре множество обожженных рукокрылых усыпали землю, валяясь под ногами монахов. Впрочем, тут же исчезали, оставляя густой смрадный дух.
         – Крепко стой, ребята! – кричал Нафанаил, размашисто брызгая водой. Пронзительно вглядывался в окровавленные истерзанные лица. – Держитесь братья, Армагеддон начинается!
         Иноки усердно воспевали покаянные молитвы. Стояли нерушимо, бесстрашно глядя в блистающие всплесками молний небеса. Прямо над ними вдруг разверзлись хляби, и секущий ледяной дождь пролился сплошной водной пеленой. Костры погасли, кадильницы захлебнулись сочащимися каплями, уголья зашипели, начали остывать. Запах курений и ладана разметало ветром, унесло прочь. Гроза ярилась, насквозь пронзая тучи. Страшный удар потряс окрестности. Стоящий невдалеке дом Власьевны тут же окутался столбами пламени. Молния попала в стреху, мгновенно развалив деревянное строение. Уцелевшая печная труба одиноко дымилась среди разбросанных пылающих бревен.
         Сильно похолодало, и с неба посыпался крупный град. Стылые спрессованные комья ударяли в голову, вызывая долгую непереносимую боль. Миряне, кто как мог, укрывались холстинами, прятались в автобус и автомобили. Монахи стояли единой цепью, принимая ледяные пощечины и остро чувствуя жгучий стук барабанящих градин. Налетел порыв ветра, взметнув мокрые бороды. Град усилился, стал тяжелым, большим. Тела сотрясались от боли, черепа гудели от колотящих дробящихся кусков. Многие не выдерживали, падая на колени, теряли сознание, не в силах выносить такую муку. К ним поспешали Нектарий с затворниками. Оскальзываясь на глинистой земле, наступая в грязные журчащие ручьи, бежали к павшим, удерживаемым стянутыми в запястьях товарищами, чтобы не рухнуть окончательно. Склонялись, беря в ладони их безжизненно повисшие головы, шептали слова святой молитвы. Иноки открывали глаза, дико озираясь по сторонам. Видели пред собою старцев, поднимались на ноги, укрепляя строй и вливаясь в общее песнопение. Через малое время неугасимый жар очей разгонял тьму; усмиряя боль, заставлял крепче сжимать окоченевшие пальцы, ликующе и громче выводить слова искупительного молебна.
         Чудотворные иконы искрились в свете дождя. Стекла расколоты градом, накладные украшения смяты и раздавлены. Но лики сияют божественной благодатью, льют блеск неземной, горят внутренним свечением. Нафанаил, побитый градинами, весь мокрый до нитки, отправил Паисия в алтарь святить дары. Сам за аналой встал. Ветер до костей пробирает, тело дрожью, ознобом заходится, ног не чует в доверху наполненных водой хлюпающих башмаках. Припал к Одигитрии, взмолился истово.
         Слабость, неуверенность прочь отогнал, выпрямился. Окинул взглядом бушующее небо, воззрился на иноков своих, фронт неустрашимо держащих, на мирян за ними, стойко ярость бесовскую переносящих. На катающихся в грязи Светлану и Власьевну, жуткими звериными стонами шепчущих неведомые злые слова, в беспамятстве бьющиеся головами о землю. На затихших, свившихся в клубок, (живых ли?) старушек. Рвущих на себе одежду, выкрикивающих страшные мерзкие проклятья мужиков-колдунов, в полном отчаянии упросивших его взять их на отчитку. На сиротливо лежащего беспомощного Василия, вновь потерявшего сознание. Видел взметнувшиеся, словно орлиные крылья мантии великосхимников, блещущий огнем крест на остроконечном куколе Нектария…
         И возрадовался наместник, видя стойкость и несгибаемость паствы, благодатную силу Духа Святого, нежить из сердец изгоняющего. Ощутил за спиной славу и мощь веры православной. Возопил Нафанаил, чуя за собой силу великую, нечеловеческую:
         – Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его. Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога…
         Подхватила братия звонкими голосами, взревели басами дьяконы, содрогнулось небо громовыми раскатами. Стали появляться демоны-мучители в очерченном строем иноков кругу. Будто серая бесплотная материя принимали жуткие звероподобные образы, черными змеями расползались по земле. Натыкаясь на тесно сплоченные ряды монахов, в страхе бросались обратно. Но, не имея возможности вновь вселиться в покинутые души, прятались под кленами и дикой акацией, густо растущей по всей храмовой площади. Град постепенно заканчивался, но дождь все продолжал хлестать сильными косыми струями.
         В алтаре Паисий с Варфоломеем совершали обряд Евхаристии, – освящения хлеба и вина для последующего их вкушения, причастия святых Христовых тайн. Дети с интересом следили за священнодействием, чуть вздрагивая при громовых раскатах и пугаясь вспышек молний. Некоторые неумело крестились, подражая иноку и батюшке. Даша кланялась вместе со всеми, осеняя себя знамением. Тетя Лариса быстро научила ее этому. Велела вести себя смирно и повторять незнакомые слова. Друзья-мальчишки притихли, вслед за бабушкой шептали молитвы. Ярко горели свечи, пляшущими язычками отражаясь в золотых окладах икон. Высоко с потолка купола взирал лик Спасителя со всеми Апостолами. Небесные Покровители на расписных стенах будто оживали. Колышущийся свет создавал причудливые тени, придавая образам подвижный характер. Казалось, они также участвуют в службе, безмолвно помогая совершать строгий обряд.
         Хлопали двери, забегали отроки, выносили емкости с освященной водой. Разливали в серебряные чаши, подносили к старцам. Меняли уголь в кадильницах, подсыпали туда свежий ладан. Зажигали от свеч, передавали ревущим басами дьяконам. Те благодарили поклоном и, раскачивая сосуды, продолжали окуривать дымом неколебимо стоящих иноков, которые под проливным дождем, пришедшие в себя от бешеного удара стихии, с упоением воспевали очистительные каноны.
         Налетел порыв ледяного ураганного ветра, сокрушительно ударил в промокшую монашескую цепь, опрокинул многих. Остальные удержались, согнувшись в три погибели. Раздувающиеся пузырями подрясники хлопали по спинам, длинные волосы и бороды завернуло набок, перепутав между собой. Тлеющие головни затухающих костров уносило к пруду; кружились и взмывали в высоту обрывки бумаги, тряпки, сорванные листья. Со стоном и пронзительным скрипом опрокинулся вывороченный вековой кедр, чудом не покалечив прятавшихся от непогоды мирян. У вышедшего на крыльцо Паисия ветром выбило из рук кивот со Святыми Дарами. Потир с вином для причастия и чаша с просфорами полетели в грязь. Старик споткнулся о скрытую в луже колдобину, завалился набок. Сверкающая алмазами митра катилась по земле, серебряное облачение испачканное глиноземом быстро намокло и отяжелело. Идущий рядом Варфоломей сноровисто подхватил священные сосуды, кинулся поднимать старца. Подскочили послушники, помогли отвести глубоко потрясенного протоиерея в придел. Мгновенно переодели в сухую рясу, омыли бороду и лицо. Тот горькими слезами сокрушался о допущенной оплошности, в великом волнении взывая к Господу о помощи.
         Наместник и братия видели коварное буйство нечистого духа. Лишь крепче сжимали кулаки да громче пели. Поверженные ветром монахи споро поднимались на ноги. С блеском в глазах и праведным упрямством в лицах вновь восставали на брань с силами зла, устремляя непокорный взгляд в блещущие зигзагами молний небеса.
         Паисий опять святил Дары, повторно совершая таинство проскомидии. С большим трудом владел собой, умоляя Господа о ниспослании сил, чтобы выдержать все до конца. Стойко принимал бесовские удары, понимая, что справиться с дьявольским лукавством очень и очень непросто. Варфоломей старательно помогал в алтаре, горячей молитвой поддерживая своего духовника.
         Светлана, обессиленная лежала на земле. Холодные струи заливали глаза, грязная одежда прилипла к телу, мокрый платок сбился в сторону, спутанные волосы рассыпались по плечам. Без сил, без разума и возможности осознать происходящее с ней, она держалась только мыслями о будущем ребенке, его долгой счастливой жизни, совершенно позабыв о себе и не чувствуя ни боли, ни жалящих ледяных градин. В безумном упоении стиснув зубы, невольно подчинялась бесчинству злой силы, так глубоко проникшей и ни за что не желающей покидать ее тело. Она делала немыслимые выверты и кульбиты, тексты сатанинских заклинаний срывались с губ, летели проклятьем в лица монахов. Что-то жгло изнутри, разъедало сердце, заставляло каменеть душу. Ослепленная, изнеможенная, уже почти сошедшая с ума и впавшая в беспамятство, она бурно лихорадочно содрогалась, затем стихла, замерев в неподвижности.
         Легкая призрачная тень отделилась от нее, приняв очертания невысокой молодой девушки. Ветка огненной омелы в руке искрилась золотыми вкраплениями. Дивной красоты лицо озарялось вспышками, глаза пронзали тьму пламенеющим светом. Чуть коснулась стоящего на коленях, в исступлении мотающего головой мужика-колдуна. Мокрая рубаха на нем вспыхнула как порох, опалила бороду и брови. Он очнулся на мгновенье, открыл глаза, с удивлением взирая на догорающие штаны. Поднял взгляд на кудесницу Алёну и тут же опрокинулся навзничь. Дернулся и затих в струях дождя.
         Она серым клубящимся облаком двинулась к строю монахов. Шла, едва касаясь земли, пристально вглядываясь в поющие лица. Иноки не выдерживая, опускали глаза, не в силах вынести прямого дьявольского взора. У некоторых подгибались колени, и они, испытывая сильнейшее головокружение, медленно оседали на землю. Стоящие плечом к плечу товарищи, сами изможденные, измученные бесовским противостоянием, из последних сил бодрили криками, взывали к подвигу. Занемевшими руками, оскальзываясь и погружаясь по щиколотку в жидкое месиво, не давали пасть сомлевшим братьям, хриплыми голосами выкрикивая слова святых молитв.
         Демоны вылезали из кустов и сырых впадин. Смелея на ходу, направлялись к всесильной хозяйке. Та, обойдя цепь до конца, вдруг сорвалась в неистовом дерзком порыве. Стремительно пролетев вдоль строя, веткой, словно клинком вспорола грудь двум десяткам монахов. Рассеченная ткань подрясников тлела, выжигая на коже длинный обугленный рубец. Закатив глаза, иноки стали заваливаться, безнадежно ломая строй и больно выворачивая связанные руки. Стоящие рядом не могли сдержать падения такого количества тел и сами невольно опускались на колени, в бессильном смирении продолжая песнопения. Многие стягивающие запястья пояса оборвались, иные развязались сами собой. Поверженные иноки пали, безучастно распластавшись на земле. Образовалась крупная брешь, куда устремилась вся сатанинская орда.
         Но старцы Нектарий, Фрол и Лавр чутко следили за позицией, и все время были рядом. Закрыли собою разрыв, встав тесно, локоть к локтю, намертво уперев посохи в землю. Огненная стена вспыхнула за их спинами, разрастаясь и полностью перекрывая пробой. Быстро двигалась дальше вдоль строя, ширясь и поднимаясь в высоту. Пламенеющее зарево надежно замкнуло круг, возвышаясь до неба. Внутри металась Алёна и обжигающиеся орущие бесы. Резким внезапным порывом она оттолкнулась от земли и блистающей молнией рванулась в страшные грозовые облака.
         Горящий витой голубок слетел с креста храма. Взвился над заревом, распростер пылающие крылья. Явление Духа Святого изумило, повергло в радостный трепет. Демоны забились и дрогнули, Алена сгорающей небесной кометой рухнула вниз. Обернулась девицей и, не увидев прорехи в огненной стене, бросилась на окропляющего братию игумена. Сшибла послушника, опрокинула чашу со святой водой, загасила огонь в кадильнице. Но наткнулась на блеснувший престольный крест, взвыла воем раненой волчицы, обернулась искрящимся плазменным сгустком и с криком вонзилась в землю, уходя все глубже и глубже. В образовавшийся выжженный проход ринулась остальная нежить. С криками и диким исступлением умчались прочь, сгинули в жутком подземном царстве, опустились в огненное озеро.
         Столб густого зловонного дыма вырвался наверх, покрыл чадом окрестные леса и тут же растворился в каплях стихающего дождя. Гроза уходила на запад, о чем-то недовольно ворча и сверкая отблесками зарниц. Ветер, постепенно укрощая напор, спрятался в кронах деревьев. Сырой холодный воздух сменился теплым дыханием умытых листьев и трав.
         На крыльцо храма вышел Паисий, крепко прижимая к себе позолоченную дароносицу. За ним следовал Варфоломей с широким платом для собирания частиц Святых Даров. Окинули взглядом поле битвы, изумившись увиденному. Часть братии лежала на земле, другие едва держались на ногах, устало склонив головы. Старцы твердо и нерушимо высились над поредевшей цепью. Казалось, будто бы они заметно прибавили в росте. Над седыми гривами переливалось дрожащее свечение. На одиноко стоявшей кровати очнувшийся Василий тянулся к небесам, туда, где порхал сияющий витой голубок.
         Нафанаил прислонился к аналою, понурившись, будто в глубоком забытьи. Миряне редкими группками, не веря, что все уже кончилось, удивленно взирали на истерзанных монахов. Светлана, Власьевна, раскаявшиеся мужики и пораженные случившимся старушки, стоя на коленях в грязной луже с недоумением оглядывали друг друга. Протоиерей собрал силы, вдохнул глубоко, грянул громко и радостно:
         – Тело Христово примите, источника бессмертного вкусите…
         И тут же очнулось все вокруг. Поднялись иноки, восстановили строй. Жаркими голосами подхватили песнь литургии верных. Закурились дымы в кадильницах, божественный фимиам поплыл стелющейся пеленой. Наместник встрепенулся, сбросил прочь остатки бесовского наваждения. Слегка пошатываясь, направился к Паисию, припал к руке:
         – Отче, благослови!
         – Причащается раб Божий Нафанаил, – старик серебряной ложкой из потира давал причастие для вкушения, передав кивот со священными сосудами подбежавшему дьякону. Варфоломей широко раскрывал шелковый плат, чтобы ни одна частица не упала на землю.
         Подошли к Василию, не сводившему глаз с реющего среди туч голубя.
         – Причащается раб Божий Василий, – тот открыл рот, принял причастие, улыбнулся светло и чисто.
         Власьевна ждала стоя на коленях, крестилась слабой дрожащей рукой.
         – Отрекаешься сатаны, раба Божья Елена?
         – Отрекаюсь! – с чувством и слезами приняла Святые Дары.
         – Отрекаешься сатаны, раба Божья Светлана?
         – Отрекаюсь! – она с облегчением вкусила причастие, понимая, что все горести позади. Счастливые слезы струились по щекам, омывая лицо благодатной влагой. Она успела, спасла любимого мужа, вырвала из дьявольских лап своего будущего ребенка, вместе со священниками и Духом Святым победила тьму, избавилась от чар лукавой кудесницы.
         Точно так же обошли очнувшихся старушек, закутали в накидку мужика с обрывками сгоревшей одежды. Причастили раскаявшихся.
         Затем подошла очередь монахов. Истерзанные, искусанные в кровь лица светились радостными улыбками. Все же они выстояли, одолели сатанинское семя, вытерпели до конца. Не сломались, не пали под ударами стихии, духом окрепли в борьбе с исчадиями, товарищей, братьев возлюбили пуще прежнего, настоятеля и старцев возблагодарили молитвой искренней, живой.
         После причащались миряне, все кто на подвиг духовный шел. Детей в алтаре причастили в первую очередь, и теперь они стояли на крыльце, оглядываясь в поиске родных и близких. Даша узнала маму среди измазанных грязными потеками людей. Кинулась со всех ног, прижалась к ней, плача и всхлипывая. Светлана крепко обнимала дочь, захлебываясь счастливыми слезами. Ощущала внутри себя биение еще одной крохотной жизни, прижимала Дашу, не имея сил сказать хотя бы слово.
         Видела, как склонившись пред одром умершего сына, складывает ему крест-накрест руки Власьевна. Как легкая прозрачная тень отлетает от него и превращается в парящего белого журавля. Присевшие отдохнуть на ступеньки крыльца великосхимные старцы, прислонившись к перилам, застывшими глазами взирали на творения дел земных. Три невесомых облачка поднялись над ними, покружили над храмовым крестом, коснулись витого голубя. И еще три белые птицы вознеслись кверху. Паря широкими крылами не улетали, а долгим курлыканьем призывали еще кого-то, вытягивая длинные шеи и пристально всматриваясь вниз.
         Паисий спешил к поникшей как сломленный полевой цветок старухе. Боль в груди возрастала, расширяясь и не давая дышать. Острая колючая стрела пронзила сердце. Он торопился, боясь не успеть сообщить своей Елене главное, то, чего не смог, не успел сказать раньше. Сказать, что теперь они неразлучны, и она навсегда останется с ним. Что странная нелепая судьба, разметавшая их далеко друг от друга, вновь свела вместе, чтобы очистить души покаянием. Пусть и поздно, но все равно радостно видеть ту, которая когда-то одарила его сказочной неземной страстью, после которой больше не было ничего плотского, греховного.
         Грудь сжало стальными тисками, в глазах взорвались радужные сияния. Сквозь них он разглядел легко идущую женскую фигурку в узком сатиновом платье. Елена махала ему рукой и весело смеялась, показывая наполненное ягодой ведро. Они побежали навстречу, быстро сближаясь, и вдруг оторвались от земли. В упоении восхитительного полета сомкнули объятья и понеслись одной сверкающей звездой, навсегда оставляя мирские заботы. Без возврата и сожаления покидали земную жизнь, полную опасностей и счастливых переживаний, взлетов и разочарований…
         Светлана, устремив взор в небеса, видела, как к птичьей стае присоединился еще один журавль с трепетной пернатой подругой. Сделав прощальный круг над притихшим прудом, птицы вытянулись в острый клин и размашистыми взмахами крыльев стали набирать высоту. Тревожное черное небо расступалось перед ними, тучи распадались невесомым туманом. Там, за грозовыми облаками их встречало ласковое солнце и ослепительный простор, сказочные никому неведомые дали.
         Мама с дочкой долго стояли на месте, глядя вслед улетающим птицам. В небесах что-то колыхнулось, высь озарилась пылающим кружевом огня. Блеснул светящийся разрыв, брызнули яркие лучи, и журавлиный клин, превращаясь в едва заметную точку, растворился в сияющем мареве.

               
                Июль 2017г.