Попутчики гл. 9 Вагон-ресторан

                ВАГОН-РЕСТОРАН
 
            Не завершённость рассказа повергла нас, слушателей, в уныние. Отказаться от предложения было бы не вежливо, тем более мы уже преломили общий хлеб, зарыли «топор войны» и выкурили «трубку мира». На верхней полке загрустил притихший святой отец. Наш уход не оставлял ему надежды услышать окончание мирской истории о «соломоновых копях» советского периода. Серёга-дальнобойщик, наоборот повеселел: аргументируя  желание посетить ресторан, возможность размять ноги и отведать нормальной горячей пищи в противовес сухомятке. Я, как человек уже вкусивший прелести местного общепита, смотрел на посещение ресторана скептически, поэтому произнёс, обращаясь к представителю закона:
- Петр Аркадьевич, может, не таскаться нам, за тридевять земель, а разжиться спиртным прямо у проводницы? Я думаю, отличие в качестве от ресторана, будет не сильно довлеть над нами. Тем более, я уже имел честь, посетить здешнюю харчевню и остался, крайне разочарован не навязчивостью  сервиса. Да и время уже позднее: боюсь, не рады будут нам. Ой, не рады! Могут и в тарелку с борщом, в знак уважения, плюнуть.
- Не стоит переживать, молодые люди, - парировал младший следователь прокуратуры. –  С вами Пётр Аркадьевич Синцов - воробей стреляный, посему и чинов высоких не выслужил. Всё будет Тип-Топ. Погодите, я только пиджачок из чемодана достану да на плечи накину. Сквозит, знаете ли.
Синий форменный пиджак с погонами и шевронами, на которых был изображён щит и меч, российский герб и надпись «Прокуратура», произвели на нас неизгладимое впечатление, я даже потянул руку в порыве отдать честь, но вовремя спохватился: вспомнил, что к пустой голове руку не прикладывают. А Серёга, тот, вообще лишился дара речи. Вот так сидели, пили с дядечкой горячительные напитки, а он раз и - ВЛАСТЬ. Как всё-таки меняет людей форма! А что делает с ними должность? А высокая должность? А очень высокая? Страшно представить!
В дополнение к кителю Синцов достал из пластикового очечника очки в квадратной  роговой оправе, протёр стёкла замшевой тряпочкой и нацепил их на нос, что придало его внешности вид серьёзный и даже немного устрашающий. «Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу…»
- Ну, я готов. Начинаем движение, - скомандовал Пётр Аркадьевич, и мы гуськом двинулись в сторону ресторана. Проходя мимо купе проводницы, наш само-назначенный предводитель небрежно, но вполне вежливо попросил:
- Хозяйка, мы тут, ненадолго отлучимся.  Если Вас не затруднит, нельзя ли убрать у нас на столе пустые стаканы, ну и крошки заодно смахнуть.
Проводница расцвела, как девица на выдане. Возникло ощущение, что она, в башне заточённая, ждала своего принца долгими бессонными ночами и вот, наконец, он явился. Какое счастье выполнять свои непосредственные  обязанности – обеспечивать комфортное пребывание пассажиров вверенного  вагона! И никакого лицемерия. Всё искренне, с придыханием. Даже блеск не поддельный в глазах.
Как и ожидалось, дверь в вагон-ресторан,  была затворена. Время работы таких  заведений засекречено, и расписание хранятся за семью печатями под грифом «совершенно секретно» и «для личного пользования» где-то в тридесятом королевстве, в глухом лесу, в сундуке, висящем на цепях на вершине могучего дуба. В сундуке, как известно, будет заяц, который попытается смыться.  И утка, которая попытается улететь. А из утки  выпадет яйцо Фаберже, которое окажется под защитой государства, как культурное наследие.
Вежливое постукивание в дверь фалангами пальцев не привело ровным счётом, ни к каким результатам, как будто ни какого постукивания и не было. Можно было подумать, что ресторан вымер, если бы не одно НО. Из-за  двери неслись звуки, говорящие о бурной жизни заведения: у избранных, очевидно, был свой секретный код доступа к вожделенным благам цивилизации.    Мы перепробовали все варианты стука, пока грозный грохот кулака, не вызвал шевеление по ту сторону оборонительной линии: сквозь стрельбу и бряканье музыки, мы услышали шаркающие шаги кого-то идущего в нашу сторону. Заскрежетал замок, дверь приоткрылась, в щели показалось хмурое, уже знакомое мне лицо уже  буфетчика, который вполне мог бы работать вышибалой, где-нибудь в злачных местах Чикаго во времена сухого закона.
Увидав синий мундир и шеврон с надписью «Прокуратура», обладатель массивной фигуры и хмурого лица забыл дежурный текст, который он  готовился излить божественным нектаром высоко-культурного слога в  бедные уши поздних посетителей, а новый текст ещё не родился в его расслабленных пивом извилинах. Он смотрел на нашу странную компанию, хлопал глазами и морщил лоб до вздутия вен, пытаясь вспомнить хоть какую-нибудь приличную фразу, соответствующую всей важности настоящего момента. При всём при этом он с должным профессионализмом прикрывал телом проем двери, чтобы мы не смогли разглядеть происходящего по ту сторону границы, на враждебной нам территории.
Синцов, видимо, за годы своей деятельности, давно привык к впечатлению, которое производит на обычных людей неожиданное появление представителя власти в ненужное время, в ненужном месте. Он посмотрел на буфетчика так, как обычно удав смотрит на кролика, перед тем как им отужинать и спокойно изрек:
- Я и мои друзья имеют непреодолимое желание провести время в приятной атмосфере вашего скромного заведения. Время ещё не позднее и мы рассчитывали на радушный приём, а не на запертую дверь. Так ресторан работает или нет?
Окончание фразы было сказано в довольно жесткой форме. Пётр Аркадьевич виртуозно умел играть интонациями голоса. Буфетчик икнул. На лбу появились крупинки пота. Из глубины заведения раздался капризный женский голос:
- Боря, ты чего там застрял, мы уже разлили? Ну, сколько можно тебя ждать?
Боря подпрыгнул от этого крика, проглотил комок в горле и пискнул неожиданно тонким голоском, абсолютно не соответствующим его тучной комплекции: «Я… сейчас, обождите минуту» - и захлопнул дверь перед нашим носом.
Синцов повернулся к нам и саркастически произнёс:
- Всё! Сейчас начнётся. Забегали крысы. Нарушили покой осиного гнезда.
Словно в ответ на его слова, за дверью что-то упало, и мы почувствовали, как атмосфера ресторана пришла в невероятное движение. В нашу сторону снова стали приближаться чьи-то поспешные шаги. Дверь отворилась, и в проёме показался сухощавый человек средних лет – в форме железнодорожника, в фуражке, залихватски заломленной назад. От него исходил лёгкий, символический запах коньяка, неплохого мужского одеколона и ещё какой-то неопределённый запах – специфический запах наших пассажирских поездов. Поправляя галстук и застёгивая пуговицы на кителе, он привычно официально, но все-таки подрагивающим голосом старательно выговорил:
- Кузьмин Вадим Игоревич – начальник поезда. Чем обязаны такому вниманию прокуратуры к нашему ведомству?
- Да, собственно говоря, ничего особенного.  Мы просто с товарищами хотели поужинать.  А у вас тут спецобслуживание?  Вы закрыты?! Время еще не позднее.
Кузьмин явно тянул время. Он покосился на нас с Серёгой и, склонившись к Синцову и даже взяв его за локоток, постарался говорить как можно тише. До нас донеслось:
- Понимаете, у нас тут, как бы, День рождения отмечается. Работнику сорок лет стукнуло. А где ещё всем коллективом справишь? Работа у нас сами понимаете. Дороги, дороги, пыль да туман – как в песне поётся. Чисто символически… Поздравить… Коллективом… Нельзя заслуженных людей обижать. Пятнадцать лет на транспорте. Я, конечно, знаю, что не порядок. В рабочее время ничего личного, но в виде исключения… Вы понимаете?
- Да мы, собственно, ни чего пока  вам не предъявляем. А вот ужин организовать на три персоны не помешало бы.
- Это не переживайте. Это мигом организуем.
Кузьмин приоткрыл дверь и крикнул:
- Светик организуй столик на троих. Ну, ты сама понимаешь. Да поживее, поживее!
Вадим Игоревич совершал этот манёвр ещё для того, чтобы проверить как там обстановка за дверью и увиденное его, судя по возвращающейся уверенности, успокоило. Он распахнул дверь и. пропуская нас в зал,  постарался откланяться.
- Я думаю, проблема решена? - обратился он к Синцову. - Если будут вопросы, милости просим. Найдёте меня в начале состава. Пойду, обойду хозяйство. Работа, знаете ли.
Кузьмин удалился.
Я ни когда не задумывался  о том, сколь волшебные превращения могут происходить, с людьми и предметами в столь короткое время без применения волшебной палочки, волшебного колечка, заклинаний, участия джинов, «Коньков-горбунков», Серых волков и прочих товарищей из ларца, одинаковых с лица. Хотя, красные удостоверения с тиснёными золотом буквами: «ЧК», «НКВД», «СМЕРШ», «Прокуратура», «КГБ СССР», «Инструктор ЦК», а также маузеры, револьверы системы наган, кожаные куртки; бумажки с надписями «Мандат» и подписью члена Реввоенсовета – всё это  в своё время совершало ничуть не меньшие сказочные превращения. За считанные месяцы появлялись каналы, соединяющие реки; не ведомо, из каких закромов  прорастал хлеб насущный; вставали дворцы, вокзалы и заводские корпуса; переселялись народы, возникали новые страны и республики, жестоко карались враги пролетариата и трудового крестьянства, не только свои, но и проживающие в других странах  и на других континентах. Да что я про всякие мелочи. Дети отрекались от своих родителей, а родители - от детей. Ну, жёны от мужей – это ещё, куда ни шло. Характером, типа не сошлись, пусть даже и семья – ячейка общества.
Под ударами  кованых сапог признавались сразу во всех семи смертных грехах и нарушении сразу всех десяти заповедей одновременно. Немые начинали разговаривать и давать показания, слепые прозревали и клялись на «Капитале» - этой библии пролетариев всех стран, что всё видели своими собственными глазами, не взирая, на пустые глазницы. Зрячие моментально слепли и тоже клятвенно, заверяли, положив руку на «Справочник красноармейца-безбожника» издательства «Безбожник», что ничего не видели и не могли видеть в силу того, что с детства носят очки с выпуклыми линзами.  Глухие начинали слышать, причём слышать разговоры соседей, проживающих не только на одной лестничной площадке, но и  в соседнем доме и даже на соседней улице. Какая мелочь - ходить по воде и воскрешать умерших или, там, на кресте повисеть? При появлении «черного ворона» больные выздоравливали и выпархивали с третьего этажа, как птицы, а потом ещё на сломанных ногах пытались убежать. Это ли не чудо?
Ресторан преобразился. На столе, застеленном белоснежной крахмальной скатертью, появились блестящие столовые приборы и чистые салфетки. Официантка, свежо накрашенная, в крахмальном переднике, находилась в положении низкого старта, готовая выполнить любое пожелание клиента. Причём «любое» даже не в переносном смысле. За барной стойкой Боря, счастливо одаривал нас своей золотой улыбкой, причём – «золотой», уже в прямом смысле этого слова. За его спиной мерцал экран телевизора и стрекотал видеомагнитофон, который, впопыхах забыли выключить. Усаживаясь за столик под гнусавый голос переводчика и обворожительные формы Бетти Вергес, играющей Патрицию в фильме «Греческая смоковница», начало просмотра, которого мы так жестоко прервали, Синцов философски произнёс:
- «Справедливость есть высшая из всех добродетелей. Справедливость заключается в том, чтобы воздать каждому своё», – потом Пётр Аркадьевич ненадолго задумался, видимо вспоминая продолжение, и закончил: -  «Несправедливость достигается двумя способами: или насилием или обманом». Здорово сказано?
- Здорово!- восхитился Серёга, протягивая руку к меню, которое услужливо с вежливо-подобострастной улыбкой протягивала официантка Света, как бы невзначай притираясь бедром к Петру Аркадьевичу. – А кто это сказал?
- Марк Туллий Цицерон!- закончил Синцов, подняв палец вверх. – Ещё до нашей эры сказал. А как актуально.
- Вот именно…- вмешался я. - На нас хотели забить, используя власть и обман, а мы восстановили справедливость, а сие есть добродетель, в связи с чем и следует воздать. Ну и что вы нам рекомендуете? – Это я уже обратился к Светику, которая вся расцвела, как будто в её жизни нет ни чего приятнее, чем бегать с подносом по вагону, угождая пассажирам.
- Солянку могу Вам предложить, борщ не рекомендую – вчерашний, а солянку, как для себя, варили. На второе шницель, бри золь из курицы. На закуску мясное и овощное ассорти.
- А выпить? Выпить что предложите? - поставил вопрос ребром Серёга, почувствовав себя причастным к властям.
- Из более-менее безопасного, - с сарказмом добавил я.
- Мне, как всегда, коньяк…- вставил Синцов. - Привык, знаете ли. Желательно армянский.
- Армянского нет. Есть грузинский. Поверьте на слово - ничуть не хуже. Пять звёздочек.
- А водка? Водка, какая побезобидней? – вмешался я.
- «Посольская» есть, «Столичная», Московская». Какую принести?
- А давайте «Столичную», да  похолодней. Нарезочку: и ту, и ту.
Светик походкой от бедра метнулась в сторону кухни. А Синцов изрёк на латыни:
-Veni, vidi, vici! Что значит: «Пришёл, увидел, победил! Так-то вот.
Разворачивая салфетку, я заметил:
- Вот сколько в жизни встречал представителей власти, ни чего для себя хорошего не извлёк. Или  без денег оставался, что самое частое, или от геморроя маялся. Не зря же в народе говорится: минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь.
- Это- не народ, это Грибоедов, «Горе от ума». – поправил Синцов.
- Вот и я говорю: горе от ума. Дураком,  жить легче. Что возьмёшь с дурака? Кто его обидит? У нас всю жизнь убогих любили. Чем зад  голей, тем больше святость.  Всю жизнь гордились нищетой. Вот смотрите: ни хрена нет, а мы в космос полетели; жрать не чего, а мы Африку накормили. Сами замёрзнем, холодной водой помоемся из речки, при свечах посидим, а Европу-матушку обогреем.
- Ну чего ты разошёлся? – встрял в дебаты Серёга, - сейчас выпьем, поедим по-человечески. А про власть я тебе так скажу. Был у меня как-то случай, на всю жизнь запомнил. Если Пётр Аркадьевич не против, что я его перебиваю, под солянку и нарезку. Кстати надо минералки взять, а то горло пересохло.
И дальнобойщик Серёга поведал нам историю из шоферской жизни Её,  я попробую пересказать как можно ближе к оригиналу - и  в той форме, как я его тогда услышал, дабы не пожинать чужие лавры.