Не отрекаются, любя

Моей младшей сестре посвящается

Что может быть комичнее и умилительнее двенадцатилетней девчонки, подмазывающей физиономию за туалетным столиком? Только если делает она это с особо умным видом…
- Олька, достала уже красоту наводить! Я от тебя сейчас в обморок упаду!
- Не смотри на меня, братец Луи! – фразой из модного шлягера парировала мой выпад голенастая кокетка в коротком желтом халатике, - Хотя нет, смотри. Нравится?
- Ужас! Тебе лет двадцать дать можно!
Кокетка в халатике бросила озорной взгляд на меня, потом – на свое отражение в зеркале, и удовлетворенно хмыкнула.
- А то!
- Только не вздумай помаду брать. Узнают мама или тетя Надя - по головке не погладят!
- А ты?
- А я что? Сама же целоваться полезешь, перепачкаешь всего.
- Да уж прямо, - надула губки Олька, - Не нужны мне твои поцелуи, Луи!
- Не нужны, так не нужны. Целуйся с Шариком из будки, он это дело любит.
- Дурачок ты, братец, хоть и взрослый.
- Да, я взрослый. А ты, малявка, сейчас умоешься и сдриснешь отсюда куда подальше.
- С чего это вдруг?
- С того, что я Лариску в гости пригласил. Так что иди, погуляй пару часиков.
Услышав эту новость, Олька выронила из рук тюбик с тушью и посмотрела на меня так, что я невольно ею залюбовался – что греха таить, даже неумелый макияж определенно добавил ей какого-то совершенно недетского шарма. 
- Так ты у нас теперь, значит, жених, – не то спросила, не то констатировала она, на четвереньках заползая под кровать в поисках закатившейся косметики, - А как же я?
- Что значит – ты? Ты моя сестра, я тебя люблю, все как раньше.
- Лариска красивая, - скучным голосом сказала Олька, почти до неприличия отклячивая зад, - Женись на ней.
- Будешь себя плохо вести – женюсь! - шутливо пригрозил я, протискиваясь к зеркалу, - Что, ревнуешь?
- А чего мне ревновать? На мне-то ты жениться не можешь! 
- Что верно, то верно. Да кончай ты ползать у меня под ногами! – не выдержал я, - Хорош трусами сверкать, я сказал! 
Олька пронзила меня через плечо обиженным прищуром из-под длинной светлой челки и демонстративно задрала низ халатика.
- На, полюбуйся! Видно разве?!
Беглого взгляда было достаточно, чтобы признать свою ошибку – трусами она и впрямь не сверкала. Да это и трусами-то назвать было сложно. 
- Не безобразничай, сестренка, - назидательно шлепнул я ее по оголенной пятой точке, - Рано тебе еще такой экстрим носить. И показывать кому ни попадя – тоже.
- Ты не «кому ни попадя», – норовисто тряхнула она собранными в «конский хвост» волосами, - Ты меня одевал, подмывал, купал, даже клизмы ставил. Я все помню. Ты мой брат. Тебе – можно.
Сказать, что я был в смятении после этой тирады – не сказать ничего. Она бы еще вспомнила, как я ее с первыми месячными поздравлял. А что – прибежала-то она тогда, испуганная, не к матери, а ко мне!
- Скажи честно, я красивая?
- Самая красивая на свете.
- Красивее Лариски?
- В тысячу раз!
- Ну, я побежала… Не скучайте!
Трогательный поцелуй в недобритую щеку. Все, как обычно. И все-таки – уже не как обычно. Глаза эти подведенные. Чмок чуть ли не в край губ…
«Интересное дело, - размышлял я, продолжая полировать щеки бритвенным станком, - Похоже, подросла наша Олька-Олечка. И влюбилась в первого встречного – то есть в меня. Теперь вот ревнует. Что ж, будем ждать новых сюрпризов…»
Новые сюрпризы не заставили себя ждать. Для начала Олька, не прилагая особых усилий, влюбила в себя всю мальчишескую часть поселка. Впрочем, полным сюрпризом это назвать сложно – девчонка она была симпатичная, за словом с карман не лезла, короткие детские платья ей откровенно шли, а неизбежную в таких случаях проблему "засветов" белья она с чисто подростковым цинизмом решала методом подрезания трусиков ножницами и их полного утопления в попе. Этот её пунктик отчасти напрягал даже меня (сестренка, тебе там правда не натирает?), а уж местных пацанов вполне мог ввести в состояние острого несварения головного мозга. Впрочем, поначалу они позволяли себе в ее адрес лишь томные вздохи за спиной, ошибочно принимая меня за ее парня. Когда же недоразумение разъяснилось, энтузиазма у юных аборигенов заметно прибавилось. А тут еще это трюмо с косметикой…
Результаты не замедлили сказаться. Пару раз моя платонически настроенная систер возвращалась с прогулки, задумчиво перебирая букетики ромашек. Еще раз – с коробкой конфет. Когда же она вернулась вся растрепанная, в разорванном платье и со свежими синяками на ногах и, пардон, жопе (что делать, пришлось провести импровизированный медосмотр), я не на шутку встревожился. Выяснилось, однако, что она всего лишь играла с ребятами в футбол на школьном стадионе. Боюсь только, что смотрели обе команды не столько на мяч, сколько на единственного игрока в мини-юбке. Примерно в такое же шоу превращались у нас походы на пляж и по грибы, потому что шорты Олька по рассеянности оставила в городе, а нагибаться в лесу ей приходилось постоянно.
Во всем остальном Олька была образцово-показательной девочкой. Училась она хорошо, матом не ругалась, пиво не пила, табачного дыма не переносила (я из-за нее даже курить бросил), зато обожала танцевать, петь, рисовать и шить – сначала платья куклам, а потом и для себя кое-что. Внимание мальчиков ей, конечно, льстило, но убогих она отшивала сразу, а прочих подпускала к себе исключительно на дистанцию вздохов и мелких презентов. «Не хочу, чтобы меня кто-то лапал и слюни в рот пускал!» - честно призналась она как-то вечером, доверчиво положив голову мне на плечо. Из чего я сделал вывод, что поцелуи по-взрослому пока еще тоже не ее стихия.
Зато кареглазая бестия по имени Лариса, которой я нешуточно увлекся тем летом, была птицей совершенно иного полета. Просьба увести маленьких детей. Во-первых, этой стервозинке уже стукнуло восемнадцать, она была вполне себе взрослая девица и имела грудь. Во-вторых, родственниками мы не являлись. В-третьих, она первая стала со мной заигрывать, да так откровенно, что возревновала даже Олька. Изысканными манерами Лариска не отличалась, но была довольно мила, и, присмотревшись к ней поближе – благо пляж это позволял – я решил, что называется, замутить. Девчонка оказалась, прямо скажем, с перчиком. Когда я, набравшись нахальства, подарил ей привезенные из забугорной практики едва ли не первые с Союзе «тампаксы» (предназначавшиеся, вообще-то, сестре), она оценила мой юмор своеобразно – заперла комнату и попросила научить этим чудом пользоваться. Я показал, и понеслось… Довольно быстро выяснилось, что теоретическая подкованность Лариски вполне соответствовала ее практическому опыту. То есть, она о многом слышала, но ничего толком не умела. Однако желание достичь совершенства, пусть даже с риском для жизни, у нее было. В первые же критические дни она предложила мне войти в нее с черного хода. Я поначалу брезговал. Тогда она, заткнувшись моим подарком, пошла на огород, скрипя зубами влила в себя полведра воды из шланга, сделала десять приседаний, грациозно оросила грядки, и снова подкатила ко мне – а теперь? В другой раз взялась удовлетворять меня орально, да так ответственно подошла к делу, что чуть не задохнулась. Я заметил, когда она уже слегка синеть начала. Чего ж ты, говорю, не отрыгнула, раз такое дело? А меня, говорит, предупреждали – если дыхание перекроет, надо просто потерпеть. Как же, парень удовольствие получает! А вот что Лариска терпеть не могла, так это пьяных, бородатых и щетинистых. Хотя я, если честно, мечтал бородку отпустить для солидности. Говорю же – стерва.
Так или иначе, а на фоне этого головокружительного романа сил и времени присматривать за Олькой у меня оставалось все меньше. Хотя определенный интерес к ее похождениям я проявлял, а главного ухажера даже знал лично. Андрей, так его звали, из всех выпускников местной восьмилетки был первый парень на деревне. Ничего оказался парнишка – не жлоб, не гопник, симпатичный, хозяйственный, на мопеде Ольку пару раз прокатил. Олька в него, естественно, втюрилась. Ну, чисто по-детски. Девочки-подростки заводят пацанов не ради плотских утех, а исключительно ради статуса, это ж ежу понятно. А чтобы мысли о плотских утехах не возникали и в голове кавалера, я на всякий случай провел с ним профилактическую беседу о правах и обязанностях – что я, мол, Ольке фактически заместо отца, что УК никто не отменял, и так далее. И то сказать, двенадцатилетняя девочка чиста и невинна по определению, а в башке пятнадцатилетнего прыщеносца такие тараканы порой водятся, что мама не горюй! Парень, впрочем, оказался понятливым, так что повторных лекций не потребовалось. И все вроде бы нормально было.
Все, да не все. Мы тут о пацанах, а надо бы сказать и о девчонках, которых там тоже хватало. Вернее, их там было даже в избытке, причем большинство какие-то страшненькие, и за стоящих пацанов они бились буквально смертным боем – с тасканием за волосы и обливанием чернилами. Андрюха был стоящим. Так что любить Ольку или, по крайней мере, желать ей успехов, поселковым девицам было совершенно не с руки. И это еще мягко сказано.
А мне меж тем срочно потребовалось буквально на пару дней смотаться в город, к матери, и вожжи я из рук выпустил совершенно. Да и тетя Надя – ну, сготовит, накормит, но не будет же она за Олькой конвоем ходить? Тут-то и случился тот злополучный день рождения, перевернувший всю нашу жизнь.
Пятнадцатилетие справляла в тот день андрюхина одноклассница Снежана Денисюк – стриженная под каре хамоватая девица, только что поступившая в ПТУ на продавщицу и готовившаяся в этой связи к переезду. Верховодила же всей компанией Оксана Заремба, до последнего времени «официальная» девушка Андрея, что подразумевало, по меньшей мере, толику миловидности, но отнюдь не гарантировало доброго нрава. Вдобавок, происходила она из  неблагополучной семьи (отец ее как раз сидел), что тоже накладывало определенный отпечаток. Словом, та еще оторва, невзирая на нежный возраст. С Зарембой пришла ее личная свита – Ирина Сизова, Дина Редько и Тамара Соболева, девицы настолько малосимпатичные, что, подозреваю, брала она их с собой исключительно в качестве оттеняющего ее красоту фона. Помимо них, на торжество был приглашен некий Василий (сын заведующего клубом) и друг Андрея, невзрачный тихоня Сергей (племянник председателя поссовета). Короче, собрался почти весь подростковый «бомонд».
Наша Олька в эту гоп-компанию затесалась, в общем-то, случайно – ее кандидатуру неожиданно горячо поддержали все приглашенные пацаны, и Денисюк с Зарембой, скрепя сердце, дали Андрею отмашку на ее привод. Естественно, с дальнейшим прицелом раз и навсегда отвадить наглую малолетку от своего кумира. То есть установка на конфликт там присутствовала с самого начала, и по ряду признаков можно даже сказать – они готовились. Олька же, наоборот, постаралась придать себе максимум привлекательности – нарядилась в самое короткое платье, слегка подкрасилась, завилась плойкой, надела туфли – на небольших, но все-таки каблуках. Ситуацию усугубило то, что родители Снежаны, вручив дочери купленный с рук кассетник «Электроника-302» и выпив за здоровье именинницы по стопке самогона, отправились отмечать событие в более взрослой компании, оставив подростков одних.
В этот момент Олька совершила свою первую ошибку.
- А у меня дома японский, - очень некстати похвасталась она, обломав Снежане весь кайф, - Брат из загранки привез!
Хвасталась она, в общем-то, не магнитофоном, а братом, но все девушки, начиная с Зарембы и заканчивая прыщавой рыжей Ирой, посмотрели на нее с плохо скрываемой завистью, переходящей в ненависть. Смазливое личико, стройная фигурка, благосклонность первого парня, да еще и техника крутая! Да кем она себя тут возомнила, эта городская шлюшка! Ох, не у одной из них зашевелились в тот момент черные мысли...
Инцидент вскоре замялся, но подростки оставались предоставленными самим себе, что, согласитесь, бывает чревато, особенно если в ход событий вмешивается его величество алкоголь. Вот и здесь, помимо «легального» шампанского, на столе тут же невесть откуда появились две бутылки дешевого портвейна. Слегка разогревшись, молодежь затеяла танцы. И тут вдруг выяснилось, что на все медленные композиции Андрей приглашает исключительно Олю, а до прочих ему как бы и дела нет. Заремба в ответ демонстративно принялась тискаться с Сергеем. Снежана усиленно строила глазки Василию, и тоже отчасти преуспела. Три страхолюдины сидели в ожидаемом одиночестве и глотали обиду. Потом Василия  позвали кататься на мотоцикле, и он, не долго думая, сделал всем ручкой. Сергей, которому и так уже было неловко перед Андреем, вызвался составить ему компанию. Так праздник превратился практически в девичье царство. Андрей меж тем продолжал увиваться исключительно за Олей, которая в своем синем мини-платьице, серебряных сережках и маминых бусах была в тот день просто неотразима. На медляках он нашептывал ей всякую ерунду и пытался как бы невзначай приобнять чуть ниже талии, на быстряках глаз не мог отвести от ее порхающих ножек, в минуты отдыха пытался терзать гитару. В ответ Оля мило улыбалась и влюблялась все сильнее. Оксана запивала обиду портвейном и вынашивала план мести.
-  Так, чем бы еще заняться? – почесала в затылке Снежана, когда от «Модерн токинг» и «Ласкового мая» у всех опухли уши.
Появилась идея посмотреть телевизор. Денисюк пробежалась по вырезанной из газеты программе. Выбирать пришлось между «Международной панорамой» по первой и «Сельским часом» по второй. Ни то, ни другое энтузиазма у народа не вызвало.      
- Предлагаю выпить за здоровье именинницы! – слегка заплетающимся языком произнесла Заремба тост, и сквозь зубы прибавила, - И за смерть наших врагов!
- Ура! – поддержала Снежана, - Умничка, Ксана!
Звякнули бокалы. Оля к своему опять не притронулась.
- Ну, чего сидишь, как неродная? – насупилась Заремба, - Давай, накати уже за нашу Снежанку!   
Олька мотнула головой. Шампанское по вкусу напоминало ей испорченный лимонад, а «Агдам» одним своим запахом вызывал тошноту. 
- У вас «Фанта» есть? – спросила она, - А потом можно поиграть во что-нибудь…
- Дети – они и в Африке дети! - с издевкой сказала Заремба, не вполне скромно прислоняясь голым бедром к ноге Андрея, - Правда, Андрюша?
На лице Андрея не дрогнул ни один мускул.
- Я схожу, Оля, - просто ответил он и вышел, на ходу пересчитывая карманные деньги.
Уходя, он чмокнул Олю в щечку, едва не попав в губки, смущенно улыбнулся, и голова у девочки окончательно закружилась от любви. Боже, какой он красивый! Какой мужественный!
Знала бы она, чем эта беззаветная влюбленность для нее обернется.
- Нет, ну ты посмотри на него – вприпрыжку побежал! – процедила сквозь зубы оскорбленная в лучших чувствах Заремба, - А ты что сидишь? Играть – так играть!
Оля с готовностью поднялась из-за стола.
- Давайте в прятки! – предложила она, - Там, на огороде, возле пруда, есть, где спрятаться!
-  Вот в том пруду мы тебя и спрячем, - хмуро поддержала Заремба, - С собаками не найдут.
Шутка вышла грубоватая, но Оля из вежливости хихикнула.
- Только сначала поиграем в пионеров-героев, – добавила Заремба, подливая себе «Агдама».
- Это как?
- Тебе понравится! - рассмеялись захмелевшие девицы, - Пошли?
- Айда! – сказала Заремба, - «Фанты» в нашем продмаге все равно нет, это ему семь километров до Ракитного ехать, и столько же обратно. Мы еще в жмурки успеем поиграть.
- И в бензоколонку, - осклабилась Снежана.
- Как это? – не поняла Заремба.
Гаденько захихикав, Денисюк наклонилась к уху предводительницы и принялась ей что-то жарко нашептывать. Заремба вслух комментировала. 
- Лариска? Соколова? Чё, правда? Сама видела?! Куда она его, говоришь, вставила?!! И что потом? Жесть…
Заговорщицы перемигнулись и с плотоядным интересом посмотрели на ничего не подозревающую гостью в синем платьице.
- А чё, попробуем! – согласились обе, - Вот ржака будет! 
Игра в жмурки началась с того, что Оле на голову надели черный пластиковый пакет и, заломив руки за спину, выволокли через заднюю дверь дома. Далее ее повели вдоль сараев в сторону пруда, подгоняя тычками в спину.
- Что вы делаете, мне же больно! – возмущалась Оля, сослепу натыкаясь на столбы и заборы, - Девочки, осторожнее!
Так ее довели до старой бани. Когда пакет сняли, Оля огляделась вокруг и зябко поежилась. Ей показалось, что для игры вид у пьяных пэтэушниц был чересчур угрюмый.
- Так, играем в пионеров-героев. Скажи, что сейчас делает твой брат? – задала первый вопрос Заремба.
- К маме в город поехал.
- Когда вернется?
- Сегодня вечером.
- Автобусом?
- На мотоцикле.
- Так… Ирка! – обернулась Заремба к одной из страхолюдин своей свиты, - Как закончим, скажи Рябому, чтобы проволоки метров десять отмотал!
Рыжая Ирка послушно кивнула, и допрос продолжился.
- По какой дороге он поедет – через Масловку или через Кирпичный завод?
Оля хотела ответить, но вдруг осеклась, заподозрив неладное.
- А зачем вам вообще Игорь? Что вы от него хотите?
- А тебе Андрей зачем?! – вспылила Оксана, тоже решив идти напролом.
- Он мой парень. Я люблю его. А он меня.
- Ах, так?! А я тогда, по-твоему, кто?!
- Не знаю, - пожала плечами Оля, - Но любит он теперь меня!
От такой наглости лицо Зарембы пошло пятнами.
- Да ты-то откуда знаешь, малявка?!
- Он мне сам сказал! – сказала Оля, тоже заливаясь краской.
- Ах, он сам! – взвыла Заремба и отвесила Оле звонкую пощечину, - Что ты брешешь!
На глазах девочки выступили слезы.
- Я не брешу! 
- Брешешь, сучка! Становись на четвереньки!
- Что?!
- Что слышала! – прошипела из угла Соболева, по-бандитски поигрывая в руке магазинной гирькой на цепочке, - Или по башке тебя тюкнуть?
Сгорая от стыда, Оля выполнила нелепый приказ. Ей было ужасно обидно, что вечер заканчивается для нее таким унижением, но вступить в схватку с пьяными, почти взрослыми девицами она не рискнула.
- Ну, допустим, этот кобель тебе так ради смеха сказал, - нагнулась к ней Заремба, дыша в лицо свежим перегаром, - А ты, сучка, говори – по какой дороге и во сколько приедет твой брат!
- Не скажу. Вы ему что-то плохое хотите сделать!
- И сделаем, не сомневайся. Вот разобьется твой братец случайно на мотоцикле – узнаешь тогда, как чужих парней уводить!
Заремба била в самое больное место Ольки. Потом она уверяла, что просто хотела ее припугнуть. Навряд ли, судя по последствиям… Но Олька, наивное дитя, почувствовав ее злобу и решительность, решила спасти меня любой ценой.
- Тогда я вам вообще ничего не скажу! – решительно одернула она платье, пытаясь встать на ноги, - А то еще вправду натянете проволоку…
Подняться ей не дали. Сизова и Редько ухватили Олю за волосы и прижали лицом к полу. Следом в предбанник влетела Денисюк, на ходу разматывая шланг для полива огорода. Возле пруда затарахтел насос. То, что произошло дальше среди тазов и веников, я описывать не берусь. Скажу лишь, что под конец экзекуции вода, входившая в Олю сзади, начала хлестать у нее из горла.
- Ну и бензобак у тебя! – расхохоталась Заремба, с восторгом глядя на её вздувшийся живот, – Заправлять замучаешься! А салатом мы все-таки зря тебя кормили...
Подруги весело засмеялись. Игра в бензоколонку явно пришлась им по душе.
- Может, добавки хочешь?
Сдерживая позывы рвоты, Оля отрицательно мотнула головой.
- Ну, как же без добавки! - хихикнула Денисюк, пристраиваясь сзади с пустой бутылкой, - Давай, там еще пара капель осталась!
Оля застонала от боли и омерзения. 
- А теперь закуси!
Боль стала просто дикой.
- Чем ты там ее угостила? – поинтересовалась Заремба.
- Огурчиком, - похвасталась Денисюк, вытирая руки, - С грядки! В пупырышках! 
- Молодец, Снежанка, - похвалила Заремба, - Вовремя бензобак заткнула, а то он уже протекать начал…
Все довольно заржали, глядя на бессильно тужащуюся Олю. 
- Ну что, засранка? Не будешь больше к моему Андрюхе таскаться? – уверенная в победе, спросила Заремба, наклоняясь к самому Олиному лицу.
- Буду… – прохрипела Оля и хотела что-то добавить еще, но ее стошнило грязной водой.
Заремба вполголоса выругалась. Упрямство жертвы надо было, во что бы то ни стало, сломить. Иначе потом – никакого уважения.
- Ах, ты дрянь!   
На Олю обрушился град оскорблений и пощечин.
Перекурив, продолжили допрос. Вопреки ожиданиям пьяной своры, он проходил в прежнем ключе. Они наезжали с угрозами, Оля корчилась от распирающей боли и мотала головой.
- Во сколько вернется твой брат?
- Не знаю…
- По какой дороге он поедет?
- Не скажу…
- Он будет один?
- Не ваше дело… 
- Забудь про моего Андрея!
- Никогда… Это мой Андрей…
- Твой?! Ты на себя посмотри, убогая! Кому ты теперь с таким пузом нужна?! – взбеленилась Оксана и нанесла прицельный удар.
Схватившись за живот, Оля густо отрыгнула кровью и со стоном рухнула на пол. Заремба с отвращением сплюнула и ушла в кладовку.
Вернувшись, она швырнула Оле под ноги старый дерюжный мешок. 
- Залезай, – приказала она.
- Для чего? - вздрогнула Оля.
- В Деда Мороза играть будем! - ухмыльнулась Заремба.
Снежана идиотски хихикнула. Девчонки «на подхвате» тупо глазели.
- Я не хочу в мешок…
- А тебя никто и не спрашивает.
Ощутив внезапный приступ дурноты, Оля вновь опустилась на четвереньки.
- Мне в туалет нужно! – взмолилась она, - Я сейчас лопну или сознание потеряю!
- Нет. 
На лице Оли проступило отчаяние.
- Я на помощь звать буду!
- Тебя не услышат. Снежана, включи магнитофон погромче!
Юра Шатунов снова заблеял про белые розы.
- Я все равно буду кричать!
- Тогда мы тебя просто придушим. 
Оля обреченно посмотрела на своих палачей. Пятеро здоровенных лосих на одну истерзанную пыткой малышку. Не прорваться...
«И оставляют тебя умирать на белом, холодном окне…»
- Эй, тебе помочь? – поторапливала Заремба, держа наготове веревку, - Гляди,  мигом скрутим и засунем, куда нужно!   
- Не надо… Я сама…
Пересиливая рвотные спазмы, Оля поднялась на ноги, распахнула пахнущий сыростью и смертью мешок, залезла внутрь, со стоном присела на корточки, обняв бедрами раздутый живот и, пригнув голову, безропотно дала себя завязать, лишь попросив в последний раз взглянуть на заходящее солнце. Изуверки, столпившиеся вокруг, опешили. Такого романтического порыва они не ожидали уж никак.
- Ну, любуйся! - сквозь зубы процедила Заремба.
Откинув с лица мешковину, Ольга высунула наружу измученную мордочку и печально сощурилась в красноватых лучах, бьющих в окошко бани. Понимала ли она тогда, что ее короткая жизнь должна будет вот-вот оборваться? Если да, то я преклоняюсь перед своей сестрой. Я мизинца ее не стою.
- Ой, я сейчас разревусь! – не выдержала Денисюк, сгребая горловину мешка в кулак, - Все, время вышло!
Мешок завязали и потащили к пруду. Занесли на старые полусгнившие мостки. Глубина тут была – взрослому с головой, да еще слой ила в добрый метр. Засосет, так уж засосет. А через год-другой эта сучка сама илом станет.
Как вдруг…
- Андрюша! Игорь! – захлебываясь рвотой, отчаянно закричала Оля из темной жути мешка, – Спасите меня!
- Цыц, дура! – окрысилась Оксана, - Ну-ка, дружно!
Крик оборвался на полуслове. Никто и опомниться не успел, как мешок бухнулся в воду, а по заросшей ряской глади пруда начали расходиться широкие круги…
- Ой, да мы ж ее взаправду утопили! – разинула рот рыжая Ира, глядя на клокочущую пузырями дыру в ряске.       
- Мамочки! – испуганно пробасила толстуха Тамара, – Что ж теперь будет-то...
- Никому ни слова, дуры! – пригрозила всем Заремба, - А то в колонию загремите, оно вам надо?
  Понимая, что черное дело сделано, и исправить уже ничего нельзя, убийцы сочли за благо разойтись по домам. Что же до Оксаны Зарембы, то она, по иронии судьбы, сама же первой и проболталась.
Она уже выбралась на тропинку, идущую вдоль берега, как ее окликнул велосипедный звонок и знакомый до дрожи голос.
- Привет! Что, гуляешь на ночь глядя? Где девчонки?
- Ой, Андрюша! Дай, я тебя поцелую, мой хороший!
- Ну, целуй, - смилостивился Андрей, морщась от запаха перегара, - «Фанты» хочешь?
- Не хочу. Пошли ко мне, у меня шампанское осталось.
- Погоди, где Оля?
Лицо Оксаны стало грустным.
- Да на что тебе эта малолетка! Тебе что, меня мало?
- Где Оля? – с расстановкой повторил Андрей, слезая с велосипеда, - Я слышал, как она кричала!
- Утонула Оля, – с деланной скорбью сообщила Заремба, - Вот, буквально, только что…
Что-то в выражении лица Зарембы заставило Андрея поверить, что она не шутит.
- Как?!! 
- Так.
- А почему ее никто не спасает?
- Да кто ж полезет за ней в эту трясину? – брезгливо махнула Заремба в сторону мостков, и поняв, что сболтнула лишнего, добавила, - Вот, иду на помощь звать.
- Ну, вы идиотки…
Побросав бутылки с «Фантой», Андрей стремглав кинулся к мосткам.   
- Иди, лови свою золотую рыбку, – прошипела ему вслед Заремба, - Только, гляди, не сблевани, когда поймаешь…            
На мостках было тихо, лишь скорбно квакали лягушки. Андрей не увидел даже кругов на воде, но мелкие пузырьки из дыры в ряске еще поднимались, и это дало ему надежду. Плавать Андрей худо-бедно умел, с нырянием было гораздо хуже – вода в носу была для него хуже сверления зубов. Но выхода не было и он, зажав нос, нырнул. Обдало холодом, в ушах зверски закололо. Достигнув вязкого илистого дна, он обшарил его вокруг себя на расстоянии вытянутой руки, но Оли не нашел. Вынырнув, торопливо глотнул воздуха, и снова погрузился. Опять тщетно! Раз за разом Андрей искал в мутной воде утонувшую девочку, но ничего похожего не находил, зато каждый раз натыкался на старый дерюжный мешок, зарывшийся в ил возле дальней сваи. В конце концов, он догадался ощупать его руками, и едва не захлебнулся, ощутив внутри трепыхающееся в предсмертных судорогах тело. Всплыв с выпученными от ужаса глазами, он перевел дыхание и тотчас нырнул обратно. Первой его мыслью было освободить погибающую пленницу прямо под водой, но мешок был завязан на совесть, и у него ничего не вышло. Вспоминая позже то кошмарное ощущение беспомощности, парень едва сдерживал слезы: «Она там еще шевелилась, понимаете? Она умирала, а я ничем не мог ей помочь. У меня даже ножа с собой не было. И воздуха не хватало, понимаете? Я все время подышать всплывал. А она-то не могла!» Уцепившись за сваю, Андрей попытался выдернуть мешок из ила, и это ему довольно легко удалось. Но поднять груз над поверхностью, не имея опоры под ногами, было нереально. В отчаянии Андрей набрал полную грудь, снова нырнул и волоком потащил драгоценную ношу к берегу по илистому дну…
Я тем временем беззаботно гнал в поселок на своем «ижаке», предвкушая очередное захватывающее рандеву с Лариской. Но сначала надо было заглянуть к тете Наде и осведомиться, что делает Олька. Та сказала, что Оля ушла с Андреем «на именины к девочкам». Решив, что «именины девочек» вполне могут пройти и без меня, я развернул «ижак» и, распугивая кур, погнал к Лариске. Чтобы срезать угол я выехал на тропу вдоль берега пруда и сразу наткнулся на брошенный андрюхин велосипед. Резонно заключив, что Оля тоже должна находиться неподалеку, я заглушил мотоцикл, спустился к запруженной речке и застал там странную сцену. Андрей стоял возле прохода на старые мостки, дрожащий и мокрый с головы до ног. Рядом с ним в луже стекающей воды лежал завязанный веревкой мешок, за которым к пруду тянулась грязная мокрая борозда.
- Это ты оттуда вытащил? – спросил я.
- Да, - опустил глаза Андрей.
- И что там?
- Оля…
Меня словно ударило молнией. Я вдруг с ужасом понял, что размерами и формой мешок в точности повторяет очертания сидящей на корточках детской фигурки. 
- Развязывай! – прохрипел я, внезапно потеряв голос, волю и способность что-либо соображать.
Андрей дрожащими пальцами принялся распутывать веревку. Узел был тугим,  но вскоре поддался. Я нашел в себе смелость подойти поближе. Раздвинул ткань, и молния поразила меня вторично. В мешке лежала Оля. В любимых маминых бусиках и  серебряных сережках. Глаза ее были закрыты, мертвенно-бледное лицо под сеткой спутанных мокрых волос было слегка опухшим и искажено гримасой боли. Но самое страшное – она не дышала. Обломанные ногти и кровавая пена вокруг посиневших губ недвусмысленно говорили, что билась она за жизнь до последнего…
Мир в один миг рухнул. Если бы у меня сейчас был пистолет, я застрелился  бы, не раздумывая.
Но пистолета не было, а была лишь бездыханная сестра, ее дружок и призрачная, практически нулевая, надежда, что Ольку каким-то образом удастся откачать.
- Куда же ты смотрел?! Ладно, с тобой потом разберемся...
Андрей мужественно промолчал. Первым делом мы вытащили Олю из мешка и сняли с нее насквозь промокшее синее платье. Сразу бросилось в глаза, что живот ее был неестественно вздут.
- Что это с ней?
Андрей недоуменно пожал плечами.
- Утром нормальный был. Нахлебалась воды, наверное.
- Ну, может быть…
Класть Ольку животом на колено, чтобы выдавить содержимое легких, как нас учили на санитарных курсах, было проблематично. Но мы кое-как справились, и в результате из Ольки вытекло несколько стаканов кровавой мути. Я приложил ухо к ее груди, надеясь услышать хотя бы намек на сердцебиение. Но, по-моему, сердце не билось. Однако думать о ней, как о трупе, я не мог. Наскоро прикрыв Ольку андрюхиной курткой, и мы начали делать ей искусственное дыхание и непрямой массаж сердца – я массировал грудь, Андрюха вдувал в рот воздух. Со стороны можно было подумать, что он с ней целуется. Да, по сути, так оно и было. Старались мы, как могли. Хрупкие ребра Ольки трещали, грудь вздымалась и опадала, но, похоже, все было без толку. Тогда я решил, что с искусственным дыханием и массажем я, пожалуй, справлюсь в одиночку.
- А мне что делать? – обиделся Андрей.
- А ты беги вызывать скорую!
- Тут нет скорой. 
- Тогда пулей к фельдшеру! Ей кислород нужен. И электрошокер. А может даже укол в сердце!
В панике я нес такую околесицу, что теперь стыдно вспомнить. Но идея послать за фельдшером была, несомненно, здравой. Неплохо было бы еще участкового вызвать, но это потом, потом…
Посиневшие губы Оли сливались теперь уже с моими губами. Вообще, отношения брата и сестры не предусматривают таких поцелуев, но мне было не до сомнительных норм морали. Я готов был не дышать сам, лишь бы дышала она. Да что там, я жизнь был готов за нее отдать. Как и она за меня, наверное…
А с откоса к берегу уже стремглав сбегал краснолицый фельдшер из местной амбулатории, на ходу расчехляя чемодан с инструментами. Следом семенил Андрюха, тащивший складные носилки.
- Так, истинное утопление первого типа, - с ходу констатировал медик, заталкивая в горло Оли кислородную трубку, - А теперь в двух словах – кто она, кто вы, и как это случилось?
- Девочку зовут Оля, двенадцать лет, из города, я ее брат, живу там же, он – друг, местный, учится в Ракитном. Как утонула – не видели. Мы пришли позже.
- Молодец, четко отвечаешь. Она алкоголь употребляла?
- Кто, Оля?! Скажете, тоже…
- С сердцем проблемы были?
- Да вроде нет.
- Плавать умела?
- Да, но...
- Вот так всегда – плавать умеем, а десять метров до берега доплыть не можем… – пробурчал фельдшер, настраивая аппарат.
- Товарищ фельдшер, - оборвал теперь уже я его, - Тут другое. Похоже, ее утопили.
- Утопили? – вскинул он брови, продолжая регулировать подачу кислорода, - То есть она не сама утонула?
- Она вон в том мешке была.
Фельдшер разинул рот.   
- Так это ж криминал! Тут милицию и судмедэксперта надо вызывать!
- Вы не поняли. Ее живой в воду бросили. Минут двадцать назад.
- Да, на вид свежая… И сколько она в воде пробыла?
- Минут пять, наверное.
- А потом?
- Потом ее вытащили и начали откачивать.
- Все двадцать минут? Без перекуров?
- Да. Скажите, она будет жить?
- Ну, раз так… Возможно, шансы есть.
Мы облегченно вздохнули, хотя радоваться пока было абсолютно нечему. Сердитый голос фельдшера снова вернул нас на грешную землю.
- Почему вы не сказали, что она беременна?
- Как это – беременна? – возмутился я, - Что вы такое говорите?!
- А как вы объясните это? - спросил он, откидывая куртку.
Да, размер Олькиного пуза действительно впечатлял. И внятных версий его появления у нас не было, хотя шальная мысль об аналогии с ларискином подвигом на огороде у меня все-таки проскочила. 
- Это не может быть беременность, - клятвенно заверил я, - Два дня назад ничего такого не было.
Поручив нам продолжать непрямой массаж сердца, фельдшер сделал Оле укол под ключицу и осторожно ощупал ее туго надутый живот.
- Да, это не беременность, - кивнул он, - Похоже на скопление жидкости в толстом кишечнике, и ее там литров пять, не меньше. Как же она дышала с таким давлением на диафрагму?
- Пять литров?! – в свою очередь, опешили мы, - Да ей столько в жизни не выпить!
- Боюсь, она их и не пила... Так, нервных просят удалиться!
Призвав немногочисленных зевак к порядку, фельдшер стянул с Оли трусики.
- Так и есть, инородное тело в заднем проходе. О, да это огурец! Вилки, случайно, ни у кого нету? 
Только сейчас я учуял доносившийся от него аромат вечернего застолья. Что ж, лучше пьяный медик-остряк, чем вообще никакого, подумал я. За Ольку только обидно. Не заслужила она такого обращения, даже бездыханная…
- Ладно, попробую корнцангом зацепить, - хмыкнул эскулап, поняв, что его юмор не оценили, - А вы качайте и массируйте, нечего сюда заглядывать!
Наконец, злополучный овощ был извлечен, продемонстрирован и упакован для следствия (в том, что таковое состоится, никто уже не сомневался). Тотчас из Ольки хлынула подкрашенная кровью струя воды, при виде которой Андрей заскрежетал зубами, а кто-то из прячущихся в кустах пацанов с криками «Мама!» опрометью бросился домой.
- Ничего себе! Ее что, пытали?! – невольно вырвалось у меня.
- М-да, первый случай в моей практике, - согласился фельдшер, - Есть соображения, кто мог такое учинить?
- Кто бы это не учинил – ему не жить! – сжал кулаки Андрей.
- Но-но, молодой человек, с этим пусть органы разбираются!
И пробормотал вполголоса:
- Сволочи, такую девчонку загубили… 
Живот Ольки вскоре принял естественную плоскую форму, и мы задали резонный вопрос, что делать дальше.
- Кладите ее на носилки и поднимайте к машине. Попробуем дефибриллятор подключить, авось поможет.
Отогнав любопытных, мы бережно положили разом полегчавшую на несколько кило Ольку на носилки. И уже собрались было тащить ее вверх на насыпь, как вдруг… Мне показалось, что на щеках у сестры появился бледный румянец, а синюшность на губах немного спала. А потом… Оля слабо застонала. Вернее вдохнула немного воздуха, и, на секунду задержав его внутри, со слабым стоном выдохнула обратно. Потом еле слышно кашлянула, дернувшись всем телом. Для нормального человека кашель – признак нездоровья, но я от этого неказистого звука буквально возликовал. Сгущающиеся сумерки моментально превратились для меня в ослепительный день!
- Вы слышали?! – не веря своим ушам, заорал я.
- Слышали, слышали, молодой человек. А теперь вот тут потрогайте.
На сонной артерии Оли отчетливо пробивался пульс. В груди сестренки тоже начало постукивать.
- Кажется, дефибриллятор нам уже не понадобится, – удовлетворенно потер руки фельдшер, - А вот кислород, донорская кровь и ревизия брюшной полости нужны будут срочно. И еще… Я горжусь вами, ребята!
Через шесть секунд Оля открыла глаза.
Через шесть недель, перенеся сложную операцию на кишечнике, она вышла из больницы. Я приходил к ней каждый день, утром и вечером. Лишних вопросов старался не задавать. Но однажды она рассказала мне всё сама. Даже то, о чем постеснялась рассказать родной матери. Но: «Ты мой брат. Тебе – можно». Выйдя из палаты, я разрыдался тогда, как ребенок. С тех пор она стала для меня почти святой.
А через шесть лет Олька вышла замуж. За повзрослевшего и еще более возмужавшего Андрея. В принципе, я своим зятем доволен. Правда, был у нас один напряженный период, когда в семнадцать лет у Ольки снова непомерно раздулся живот. Ну, поговорили мы тогда с Андрюшей по душам, сыграли свадьбу, Олька точно в срок произвела на свет чудесного мальчика, которого она назвала Игорем, и все остались довольны. А вот я на Лариске так и не женился, нашел себе пару в университете, и бороду как у Хемингуэя отпустил. Перчик, он хорош в меру…
О прочих участниках драмы особо говорить не хочется. Поначалу мне ужасно хотелось передушить их всех самолично, и шанс такой был, но… рука не поднялась. Андрюхе в этом плане повезло больше – у него все поднялось как надо, в результате чего трое из лихой пятерки оказались в больнице с тяжелыми контузиями и переломами костей лица, а баня Денисюков сгорела, за что наш герой в совокупности честно отсидел два с половиной года, получая от Ольки трогательные письма и признания в любви. Медаль «За спасение утопающих» ему, кстати, вручили уже в колонии. Суд же над бандой юных садисток превратился в  фарс – осудили только Зарембу и Денисюк, да и то на минимальные срока, и не за покушение на убийство при отягчающих обстоятельствах, а за хулиганство (!) и нанесение телесных повреждений средней тяжести (это они так игру в "бензоколонку" квалифицировали); доказать же, что Ольку нарочно в воду скинули, вообще не смогли. Равно как и выяснить, кто конкретно это сделал. На суде стоял сплошной визг: "Мы ее только припугнуть хотели!" со стороны подсудимых, и "Они же дети!" – со стороны их родни и адвокатов. Подавали апелляцию – без толку. Вот если бы Ольку не откачали, сказали нам, это тянуло бы минимум на убийство по неосторожности, а так – тьфу, и растереть. Спасибо, сказали мы, пусть наша Оля живет и здравствует, а тех, кто ее в мешке в омут швырнул, Бог накажет, раз уж людям оказалось не под силу.
Возможно, сейчас я по-другому смотрю на вещи и без прежней лютой ненависти отношусь к этому поселку и тем мразям, что едва не отняли у меня сестру. Фактически же, ее муки остались неотмщенными. Сама она получила в награду мужа. А я потерял право давать ей советы и учить уму-разуму. Опекать, помогать – да, но не более. После того, что эта щуплая малышка вынесла и пережила, я просто не в силах смотреть на нее прежними глазами. И еще меня гложет чувство вины. Наверное, поэтому мы теперь так редко встречаемся. В целом же Олька вступила в зрелую жизнь практически здоровой, красивой и неглупой (что вообще редкость после столь длительной гипоксии) девушкой, вот только остроумия и доверчивости у нее резко поубавилось.
Словом, все как бы рассосалось. И только раз в год, в конце августа, мне снится один и тот же жуткий сон: багровая рябь заката, полусгнившие мостки над водой и лежащий на берегу мокрый завязанный мешок…   

2017 г.