М. М. Кириллов Испанские миражи Очерк

М.М.КИРИЛЛОВ

ИСПАНСКИЕ МИРАЖИ

Очерк

    Помню в 90-е годы от безденежья того времени один наш молодой анестезиолог и его жена терапевт – врачи нашей больницы  - уехали в Испанию на сбор фруктов, подзаработать. В то время это был рядовой случай. Их не было месяца четыре. Приехали чёрные от загара и похудевшие, но подзаработали. О поездке рассказывали мало. Да и о чём? Вкалывали под палящим пиренейским солнцем на плантациях, не разгибаясь, с утра до ночи. Вспомнить  нечего. Фермерское рабство оно и в Испании рабство. Но жизнь заставляла. На следующий год они даже ещё раз съездили в те же места. Вернулись. Но с тех пор я их больше не видел. Прошло много лет. Вспомнилось почему-то. Раскалённый на солнце испанский мираж. Но и в моей жизни испанская тема нет-нет да звучала.
     В моём довоенном детстве в разговорах взрослых и в передачах по радио звучали рассказы о наших славных лётчиках, сражавшихся с испанскими фашистами под Мадридом. Помню смутно. Тогда я ещё ничего не знал даже о Дон Кихоте и Санчо Пансе, но о фашистах и испанских детях, вывезенных из Испании к нам в страну, слышал. Великая Отечественная война, начавшаяся  вскоре, и эвакуация нашей семьи из Москвы на Урал и в Казахстан надолго заслонили эти события.
      В мае 1945 года,  спустя  полмесяца после Дня Победы, я и десятки других московских школьников 6-7 классов поездом прибыли в Крым, в город. Евпатория. Это было замечательное время. Пионерскими отрядами, строем и с песнями ходили мы по улицам этого солнечного города к морю. Здесь мы встречались с  колоннами тех самых испанских детей, которые в конце 30-х годов были вывезены из Испании в СССР, а уже после окончания Отечественной войны вновь частично были размещены в Крыму. У многих из них не было родителей. Их детский лагерь был организован и в Евпатории. Детьми руководили взрослые женщины-испанки. Эти дети учились в русских школах и свободно говорили по-русски. В большинстве это  были дети 5-7 классов, наши сверстники, на вид более смуглые. Одинаково одетые в спортивную форму, они отличались от нас большей организованностью. Их легко можно было узнать издалека.
     Наши воспитатели рассказывали нам о боях в Испании в 1937 – 1938 годах, о трудностях эвакуации испанских детей по Средиземному морю в СССР. Я тогда знал об Испании ещё и по почтовым маркам. На красивых, цветных, ещё довоенных марках, которые я собирал в Москве, «плыли» каравеллы мореплавателей Магеллана, Колумба и Васко де-Гамы.
      Всё время  Великой Отечественной войны испанские дети, как и мы, прожили  где-то в Сибири и в Средней Азии. Мы мало знали об этом отрезке их жизни.
      В Евпатории мы немного общались с ними, но дружбу завести не успели. Вскоре наша смена закончилась, и мы убыли в Москву. Видели мы тогда много, знали мало, но всё же  эти недолгие дни в памяти остались. Вернувшись в Москву, мы охотно делились впечатлениями с друзьями. Крымско-испанские миражи памяти.
     Летом 1948 года нашего отца перевели на работу в Евпаторию, и наша  семья Кирилловых поселилась здесь Помню, что когда я в первый раз пошёл из дома за водой на ближайшую колонку, а был я тогда смуглый-смуглый от загара и с кудрявой чёрной шевелюрой, то женщины, стоявшие возле колонки, с любопытством  разглядывая меня, даже поинтересовались, не испанец ли я.
     Действительно, испанские дети, которых, как я уже писал, после окончания войны возвратили в Евпаторию, и которых я уже видел в 1945 году, оказывается, так и продолжали жить здесь своей колонией. Они были заметны в городе. Участвовали в городских мероприятиях и праздничных демонстрациях. Ребята-испанцы подросли. Были здесь и девочки, но я их как-то не запомнил. 
     Тогда звучала фамилия Долорес Ибаррури (пассионарии, как  её называли все) – Генерального секретаря Испанской коммунистической партии, возглавлявшей в 30-е годы борьбу испанского народа с фашистами Франко. Мы знали, что её сын погиб в Сталинграде в 1942 году и был награждён звездой Героя Советского Союза.
     Однажды в конце июля было объявлено, что в городе на большом стадионе будет проведен футбольный матч между нашей городской (дворовой) подростковой командой и командой испанских ребят. Мы срочно стали собирать нашу команду. Случайно подвернулся и я. К тому времени я был уже большой, перешёл в восьмой класс.
      Игроки нашлись, но, как говорят, с миру по нитке, неподготовленные. Я вызвался стоять вратарём. При входе на стадион тогда даже появилась афиша о нашем предстоящем матче. В 18 часов, когда жара спала, матч начался.
     Стадион был большим и заброшенным ещё со времён войны. Ворота были для взрослых игроков. Как вратарю, они показались мне просто громадными. Поле было слегка покрыто жахлой выгоревшей травкой с большими заплешинами натоптанной твёрдой земли.    По сторонам  стояли невысокие боковые трибуны.
      Наши ребята пришли, кто в чём и, конечно, в неспортивной форме и обуви. Испанцы же были в одинаковой специальной форме (чёрные трусы и серенькие футболки с карманчиком на левой стороне груди). На карманчиках были пришиты матерчатые эмблемы с изображением сжатого кулака и надписью: “No pasaran!». Их команда, хотя и была небольшой по росту, выглядела очень сплочённой и нацеленной на победу.
     По свистку игроки разбежались по местам, и игра началась. Поле было огромным, мяч тяжёлым, расстояния между игроками оказались чрезмерно большими, а удары игроков - слабенькими. Мяч не долетал, а лишь докатывался до партнёров, и к нему (чаще за ним) приходилось бежать. В результате игра шла только в центре поля и не приносила ни результата, ни удовлетворения. Раза два мяч всё-таки докатывался и к моим воротам, но добежать до  него мне, как вратарю, было проще, чем догнать его совсем уже неопасному прорвавшемуся нападающему испанской команды. Я отважно «брал» подкатившийся мяч в руки, и самое трудное было в том, чтобы выбить его подальше от ворот.
     Игра продолжалась в течение двух таймов по полчаса каждый и закончилась боевой нулевой ничьёй. Играли, в основном, нападающие, защитники поменьше, а вратари могли бы даже выспаться. Но все старались. И взрослый судья тоже. В завершение матча на стареньком патефоне, стоявшем  на трибуне, даже прозвучал известный футбольный гимн, записанный на патефонной пластинке. Зрителей было немного, в основном, местные ребятишки. Игроки разошлись возбуждённые. Нам  казалось, что мы сделали, что могли. Со стороны же, наверное, было видно, как старательно игроки  боролись с футбольным полем. Но победила дружба.
     Колония испанских беженцев какое-то время ещё существовала в Евпатории. До семидесятых годов я  в Евпатории не был и поэтому вспоминаю это время, как ещё один испанский, но уже футбольный, мираж в моей жизни. В футбол я никогда больше не играл.
      И ещё один «испанский» эпизод случился в моей жизни. Было это в конце семидесятых годов. В купе поезда Москва-Ленинград вместе с нами (я ехал с женой) в Ленинград ехал пятидесятилетний брюнет. Общительный и весёлый, он быстро составил нам компанию. Разговорились, оказалось, что он из тех испанских детей,   что в тридцатые годы были привезены морским транспортом из порта Бильбао в СССР. Родители его остались в  Испании. После окончания войны с немцами он с большой группой детей-беженцев оказался в Евпатории, где жил, пока не окончил десятилетку, а затем уже и какой-то технический ВУЗ в Москве. Возможно, мы с ним даже встречались в Крыму и в 1945, и в 1948 годах.   По времени совпадало. Но никто из нас вспомнить этого не смог, хотя воспоминаниями о пребывании в Евпатории мы поделились. О футбольном матче он слышал что-то от своих друзей, но сам в нём не участвовал. Совместные воспоминания нас сблизили.
      Сейчас он направлялся морем из Ленинграда в Испанию, на родину. Семью он уже туда отправил и знал, что их с радостью приняли  родственники.   
       Это были последние годы правления Никиты Сергеевича Хрущёва. На фоне борьбы с культом личности и шельмованием имени И.В.Сталина после смерти вождя в те годы нарушилось прежнее единство коммунистических партий мира. Пышным цветом разросся ревизионизм. К руководству Испанской коммунистической партии, вместо Ибаррури пришёл некто Сантьяго Карилья, еврокоммунист из современных. Влияние прежде революционной партии ослабело.
     Ставшие советскими испанцы стали гражданами СССР, многие из них членами КПСС. Сотни из них погибли на фронтах Великой Отечественной войны. В Испании всё ещё жил и был у власти прежний диктатор и фашист Франко. Раскол в испанской компартии, со слов нашего спутника, внёс раскол и в их диаспору. Долорес Ибаррури ещё долго жила в СССР она умерла в возрасте 93 лет, за два года до предательского распада Советского Союза. Многие из испанцев, после смерти Сталина,  стали покидать нашу страну и возвращаться к себе на родину.
      Наш сосед по купе осуждал Хрущёва, с благодарностью вспоминал историю их спасения советскими людьми, в том числе и в период их эвакуации во время Великой Отечественной войны, когда всем было особенно тяжело, но, тем не менее, и он таки  покидал нашу, ставшею общей,  страну. Покидал, по его признанию, с болью в сердце. Разница между нами и им была лишь в том, что он уезжал, а мы оставались. Незримое облако сожаления опустилось тогда в наше купе, и мы замолчали. Я тут заметил, что виски-то у брюнета были седые.
     В те годы я мало знал положении в испанской диаспоре, и услышанное в ходе нашей беседы  позволяло о многом задуматься. 
      Уже ночь наступила, когда мы легли спать.
       Прошло  с тех пор сорок лет. Как-то там у них, в Испании, всё сложилось? А что сложилось у нас, и говорить не хочется. Испанский мираж рассеялся. Впору снова посылать на войну славных русских лётчиков, пока фашисты не одолели.
      Дома у  нас стоит бутылка вина «Бастардо». В переводе это - «подкидыш». Оно произведено в Крыму из виноградной лозы, подаренной нам после войны испанскими виноградарями в благодарность и в память о тысячах спасённых испанских детях. Доброе дело никогда не умирает.
Июль 2017 года, г. Саратов.