Егорка

   "Егорка молодец!": сутулый паренек сиял лучезарной улыбкой на характерно широковатом, с заплывшими, но честными глазами, лице. Сегодня он впервые смог самостоятельно завязать шнурки. За все тридцать лет тренировок, за эти годы стараний он наконец-то смог. Радовалась и мать, давно поседевшая Матрена Матвеевна, что продолжала покупать своему единственному сыну обувь со шнурками, свято веря в то, что однажды он завяжет, сможет. Смог.
   Егорка страдал одним синдромом, синдромом Дауна. На многих детях с таким синдромом ставят крест еще при рождении, отдают в детские дома. Это где-то далеко, на Западе, такие люди получают высшее образование, находят свое место в жизни, но не тут. Не в этом случае.
   Матрена растила сынишку без отца, тот так обрадовался своему сыну, что перепился технического спирта. Появление Егорки отметили на поминках его отца. Благо все грустили, порой опуская глаза в пол, что бы поднять их затем, и с натянутой улыбкой отпустить что-нибудь вроде: "главное это жизнь и надежда, все еще образумится, не опускай рук, Матрена".
   И Матрена не опускала, она ухаживала за сыном как могла, отдала ему всю любовь, что могла уместиться в человеке, а может и больше. Но бедность имела свои последствия, в специализированных школах, где действительно занимаются с детьми, Егорке было не место, а в бюджетных место было, но не было результата. Егорка не достиг уровня развития, который бы позволил ему работать. Но зато он много улыбался, и Матрена Матвеевна улыбалась вместе с ним, наверно, искреннее, чем когда-то в детстве.
   Егорка свершил свой подвиг в день, который вместе с радостным событием принес и вполне сносную погоду. А значит, Егорка мог предаться любимому делу, посвятить несколько часов прогулкам вокруг дома. Он редко куда-то отходил, мама говорила, что это может кончиться плохо. Егорка знал, что такое плохо, это так же, как обжечь руку раскаленной сковородкой. Или как упасть с лестницы, ударившись головой о плитку. Из-за развязанных шнурков. Развязанные шнурки - плохо. Это Егорка знал, а потому и не ходил дальше уже проторенной дорожки.
   Дом его стоял на главной улице небольшого городка N. Там всегда было людно, и у Егорки всегда была возможность вдоволь насмотреться на жизнь других, улыбнуться каждому, и жучку, и машинке, и девочке и бабушке. Всем.
   Егорка очень любил, когда ему улыбались в ответ, но это была редкость. Люди, глядя на него, редко улыбались, а Егорка не понимал почему. Ведь мама говорила, что улыбаться это хорошо. Люди же стеснялись улыбаться, будто это могло что-то нарушить. Многие всерьез считали, что это некультурно и может ранить Егора. А его ранило отсутствие улыбок.
   А потому он любил детей, ведь те любили смеяться, любили Егорку. Порой они, конечно, хулиганили, кидали в Егорку каштаны, во время их цветения, или пачкали ему одежду чем-нибудь. Но Егорка смеялся, это казалось ему очень забавной игрой, а игры - это хорошо. Так говорила мама. А мама всегда говорила только правду.
   Выйдя на улицу, он неспешно потопал вдоль дома, держась края тротуара, чтобы не мешать прохожим. Вот мимо прошла тетенька, она громко говорила по телефону и смеялась. Она понравилась Егору, потому что она смеялась, и у нее была короткая юбка, светлые колготки, длинные ноги. "Удобно бегать": подумалось Егорке, у него были короткие ноги, сам он вышел невысоким, чуть сгорбленным, и уже понемногу толстел.
   Месяц назад у него было День Рождения, мама спекла вкусный торт, и сказала, что теперь Егорке тридцать четыре года. Еще подарила новые кроссовки, шнурки на которых он наконец-то завязал самостоятельно. Егорка много улыбался в тот день, тогда к ним приехала бабушка.
   Бабушка была старой и очень слабенькой, так говорила мама. А еще бабушка много улыбалась, но почему-то плакала. Егорка не понимал, почему его бабушка плачет, когда шероховатой ладонью теребит ему щеки. Но она часто так делала, даже в детстве. Мама называла это странным словом, сентиментальность. Но Егорка все равно не понимал.
   Егорка много чего не понимал, как ему казалось, но жизнь ему нравилась, в ней было много интересного и веселого. А еще мама вкусно готовила, это ему тоже нравилось.
   Мимо прошла семейная пара с ребенком, тот усердно поедал шоколадный батончик, испачкав губы. Мать вытирала ребенку губы салфеткой, для этого семья остановилась. Ребенок отворачивался, не давая себя вытереть, а мать бранила его за непослушание, отец же безучастно стоял. В конечном итоге мать, пусть и не очень сильно, но все же ударила ребенка. Тот заплакал, и бросил батончик на землю, отец продолжал делать вид, что ничего не происходит, а мать лишь громче принялась отчитывать ребенка. Ухватив его за руку, она потащила его за собой. Прогуливаться.
   Егорка смотрел на брошенный батончик. "Должно быть он вкусный, но мама всегда ругает, если что-то подобрать с земли": подумал он.
   Тогда он подошел ближе к брошенной сладости, чтобы разглядеть ее поближе. Вокруг шоколадного угощения уже ползали муравьи, их жилище было неподалеку. Эти создания тут и там сновали, видимо, отрывая по кусочку от внезапного подарка, чтобы унести это детям. Егорка наблюдал за этим еще минут пять, а потом пошел.
"Муравьи любят своих детей, и меня мама любит. А того мальчика, наверно, нет": сделал вывод Егорка, неторопливо перебирая ногами.
   Пройдя очередной круг, Егорка встретил девочку Машу. Она жила в одном подъезде с Егором, и они часто вместе играли. Маше было около десяти лет, ее отец был знаменит во дворе большой любовью к выпивке и малой зарплатой, а тучная мама девочки постоянно кричала и ворчала, даже на Егорку. Но девочка, в отличие от своих родителей, была на редкость доброй и светлой, как лучик солнца в пустыне мрака.

- Привет, - озарив Егорку улыбкой, поздоровалась Маша.
- Привет, - улыбнувшись в ответ, сказал Егор.

   Разговоры не были коньком Егора, Маша это знала, а потому они просто продолжили прогулку вместе. Даже без разговоров Егору было гораздо веселее созерцать мир, если рядом была Маша.
   Они гуляли около часа, практически без слов. Но все-таки Маша нарушила тишину и рассказала Егорке о проблемах в семье. Отец вновь сильно запил, и избил вечно злую мать, та сорвала злобу на Маше. Егорка удрученно слушал, но он никак не находил слов, чтобы помочь девочке, утешить ее. Маша это знала, он была умной девочкой, и о своих проблемах она рассказывала только Егорке, потому что он быстро забывал о грустном, стоило ему заметить листик интересной формы или какого-нибудь зверька. В то же время Маше становилось немного легче, когда она с кем-то делилась.
   Они вновь шли возле подъезда, где оба жили. С уровня третьего этажа донесся голос матери Егора.

- Егор, иди домой!

   Он всегда слушался маму, с Машей пришлось попрощаться. Уже поднимаясь по лестнице, он подумал: "Маше очень грустно, жаль, что у нее нет такой мамы, как у меня".
   В его доме не было лифтов, с каждым прожитым годом Егорке все труднее становилось подниматься по лестнице. Он медленно перебирал ступеньки под своими стопами, глядя на кроссовки. Он очень умело завязал шнурки, ведь они не развязались до сих пор. Из Машиной квартиры, а жила она на втором этаже, доносился шум скандала. Егор испугался и ускорил шаг. С легкой одышкой он вошел в свою квартиру.

- Мама, я пришел, - оповестил он мать.

- Разувайся, мой руки и садись кушать, - донеслось из кухни.

   В квартире аппетитно пахло жареной рыбой и вареной гречкой. Любой продукт Егоркина мама готовила с особым изыском, по-домашнему сытно, с душой. А Егор очень любил кушать. Он сел за стол, взял в руки ложку и принялся жевать гречку. В квартире раздался звонок, кто-то звонил в дверь. Матрена Матвеевна неспешно подошла к двери и глянула в глазок.

- Опять пришел... - проворчала она и открыла дверь.

- Матвеевна, займи деньжат, с получки все отдам,- раздался хрипловатый голос соседа снизу, отца Маши.

- Нет у меня, до пенсии еще неделя, а жить как-то надо, такие нынче времена, - отказала Матрена.

- Да я отдам, вот у меня получка послезавтра, Матвеевна, очень надо! - не сдавался Николай.

   Егорка отложил в сторону ложку, с целой тарелкой гречки было покончено едва ли меньше, чем за две минуты. На глаза ему попались кухонные резиновые перчатки желтого цвета, в них его мать мыла посуду, чтобы не разъедать старческие руки моющими средствами. Он никогда раньше не обращал внимания на этот предмет, он вообще мало интересовался кухонной утварью, если в ней не было чего-то съестного.

- Нет, Коля, нету у меня, вчера последнюю сотню разбила, на хлеб и осталось только, - Матрена была непреклонна, говорила убедительно.

   Но сосед Николай давно знал, что эта пенсионерка ежемесячно откладывает деньги, чтобы отдать сына в "хорошие руки", когда ее собственные руки утеряют силу окончательно. Знала это и Матрена, но она никогда и никому не давала денег из этой копилки, и даже себе, как бы ни было трудно, брать оттуда денег она не позволяла.

- Ты же знаешь, Матрена, я всегда отдаю, позарез нужно, - Николай знал, что отступать нельзя, и кроме добросердечной соседки никто ему денег не займет.
Егорка в это время решил пройти в свою комнату, чтобы немного передохнуть. В такое время он часто дремал.

- Привет, Егор, - поздоровался сосед, неуклюже махнув рукой.

   Его немного повело в сторону, он ухватился за бронзовую статуэтку, чтобы устоять на ногах. Падения не случилось, разве что немного пошатнулась тумбочка, на которой стояла статуэтка, бог весть откуда и когда привезенная отцом Егора.
 
- Здравствуйте, - вежливо ответил Егор, будто здоровался с очень уважаемым человеком преклонного возраста, хотя на деле с Николаем они были ровесниками.
   Николай отпустил статуэтку, аккуратно восстановив равновесие, его слегка покачивало. Егор же удалился в свою комнату и лег на диван, в нем блуждало легкое беспокойство, хотя обычно он не придавал значения подобным посещениям соседа, ведь подобное происходило не впервые.
   Почему-то сегодня Матрена сдалась быстрее. Николай действительно всегда отдавал деньги в срок, по крайней мере, этому кредитору. Может быть, утреннее событие со шнурками, а может, желание быстрее спровадить соседа произвело на нее небывалый эффект. Она пригласила Николая за собой в свою комнату.

- Сколько? - донесся голос пенсионерки.

   Егора быстро забрал сон, приятная тяжесть в животе, казалось, тащила его в объятья Морфея. Он не расслышал, что отвечал сосед, и что было дальше. Он сладко спал.
   Его разбудили растолкав. В комнате было много людей, они почему-то были в форме. Рядом с ними была пенсионерка из соседней квартиры, ее звали Тамара, она часто приходила к матери Егора, чтобы поболтать на общие темы или занять стакан сахара или муки. Лицо ее выглядело крайне обеспокоенным, глаза были красными и несколько распухшими. В комнате как-то странно пахло, чем-то кисловатым, дурманящим и неприятным.

- Парень, вставай, - высокий мужчина в фуражке несильно толкал Егора в плечо.
На плечах мужчины красовались три небольшие звезды и красная полоса посередине погона.

- Что такое? - промямлил сильно перепуганный Егор, он абсолютно ничего не понимал, такое случилось в его жизни впервые.

   Он знал от матери, что такие формы носят милиционеры, они ловят преступников, которые делают плохо. Мама говорила, что милиция - это хорошо, и Егор даже иногда представлял, как он сам станет однажды милиционером и поймает преступника. Но сегодня он был напуган, и не считал, что милиция это очень хорошо.

- Ты все время спал? - сразу же задал вопрос мужчина в форме.

- Нет, я гулял, а потом пришел покушать, и лег спать, - честно ответил Егор, он никогда не умел врать, потому что не знал, зачем это может быть нужно.

- А что было до того, как ты лег спать? - продолжал вопросы милиционер, - К вам приходил ваш сосед, Николай Митрофанов? Так его зовут?

   Последний вопрос он задал уже Тамаре, которая все это время стояла рядом, держась за сердце. В ответ она лишь кивнула.

- Да, он приходил, я кушал тогда, - Егор отвечал на вопросы, осматривая комнату.

- А что он хотел, он просил денег?

- Да, он хотел взять у мамы денег в долг, - Егор искал взглядом свою мать, но ее нигде не было, - А где моя мама?

- Парень... - начал было милиционер.

   Его прервала на полуслове Тамара, чуть ли не вскрикнув:

- Товарищ старший лейтенант... Егорка, твоя мама уехала по делам... Отдыхать, она скоро вернется, и все будет хорошо, - подойдя ближе, она ласково, как могла позволить дрожащая рука, погладила Егора по голове, - Просто расскажи дяде, все, что помнишь.

- А когда она вернется? - Егорка не успокаивался, начиная волноваться еще сильнее.

- Скоро, парень, скоро, - вступил в разговор милиционер, - Расскажи, мама дала денег Николаю?

- Я... Я не знаю, я уснул тогда, - слегка смутившись, ответил Егор.

   Милиционер еще много спрашивал, а Егор отвечал, сам не слушая своих ответов. Он рассказал все, что только помнил. Что сосед был пьян, так говорила мама про людей, которые не слишком хорошо стоят на ногах, что Николай просил денег, что они пошли в комнату к матери. А дальше он ничего не помнил, так как спал.
   Прошло несколько дней после того случая с милиционером и непонятным отъездом мамы. Егорку кормила соседка Тамара, часто заходя к ним в квартиру. Готовила она вкусно, но не как мама. Приехала бабушка, ровно через три дня. Они с тетей Тамарой ушли куда-то, выглядели очень расстроенными. Егорка спрашивал у них, отчего они грустят, но они отмалчивались, упорно твердя, что мама куда-то уехала, но обязательно вернется. Когда? Скоро.
   Егор очень переживал от собственного бессилия что-либо понять, ему было одиноко в квартире, никто не ухаживал за ним так, как это могла делать мама. Никто не заставлял чистить зубы, или умывать лицо. Милиционер заходил еще раз, с другими людьми в форме и тетей Тамарой. Егора куда-то повезли, сказали, что это место называется Суд, и там нужно будет просто рассказать то же самое, что и тогда, в тот день, когда мама уехала.
   В суде было очень много людей, которых Егорка никогда не видел. Он несколько побаивался такого количества незнакомых, но пришлось взять себя в руки. Тетя Тамара всегда была рядом, что придавало уверенности. Бабушка тоже была рядом, но она плакала гораздо больше, чем обычно, и это никак не успокаивало Егора, скорее наоборот.
   Когда дядя в черном одеянии спросил его о событиях того дня, Егорка встал и рассказал все, что помнил. Тетя Тамара сказала ему, как правильно нужно рассказывать вещи в суде. Сосед Николай почему-то сидел в маленькой клетке, зажав голову руками, будто о чем-то невообразимо сожалея. Ему дали слово, тогда он обратился к Егорке:

- Прости, я не знаю как, я ничего не помню... Прости...

   Егор не слышал, о чем вообще шла речь в этом суде, слишком много переживаний обрушилось на него в последние дни, его разум был затуманен гораздо сильнее, чем обычно. Он даже перестал улыбаться. Но Николаю он улыбнулся. Ведь он не понимал, за что тот просит прощения, и улыбка вырвалась сама собой. Но Николай не улыбнулся в ответ, а лишь понурил голову. Его увел милиционер с автоматом, а другие люди стали расходиться.
   Егора увезли обратно домой. Теперь с ним жила бабушка, которая готовила еду, убиралась в доме. Как могла, а могла она плохо в силу собственной старости. Ей помогала тетя Тамара. Так они прожили несколько месяцев. С каждым днем бабушка старилась все быстрее, вслед за ней старел и Егорка. Его голова очень быстро стала покрываться седыми волосами в местах, где они еще росли. Он почти не выходил на прогулки, а со своей любимой подружкой Машей не виделся вовсе. И он совсем перестал улыбаться.
   Прошел ровно год с того момента, как мама уехала. Егору так и не сказали куда, а он часто спрашивал, и каждый раз бабушка плакала, а тетя Тамара отводила глаза.
 В день годовщины отъезда матери в квартире были гости. Совсем немного, тетя Тамара и соседка по имени Ирина, жена Николая. Николая, к слову, Егорка тоже не замечал. Однажды он спросил у Тамары о нем, спросил, за что тот просил прощения. Тамара не сразу ответила на вопрос, она будто задумалась тогда. А потом сказала, что он просил прощения за то, что так часто пил, а теперь он работает. Много работает, и поэтому Егорка его совсем не встречает, тем более что Егор не выходит из квартиры, а только смотрит в окно. Тетя Тамара часто звала Егора на улицу, но Егор не хотел.
   И вот, в тот день, когда у них в квартире были гости, Егор сел с ними за стол. Стол выглядел праздничным, но настроение у участников застолья было мрачным. Они выпивали водку. Егор знал, что именно такой напиток пил Николай, чтобы стать пьяным. Сам же он никогда не пробовал спиртного.

- А можно мне тоже попробовать? - спросил он тетю Тамару.

   Та неожиданно расплакалась. Дрожащей рукой она налила ему рюмку.

- За упокой ее души, - прошептала она, плотно сжимая свою рюмку в руке.

   Егор не знал, как правильно выпивать такие напитки. Часть водки просто потекла по его небритому подбородку, другая часть обжигающей волной пронеслась по горлу.
   Во рту бушевала буря, на глазах проступили слезы. Тетя Тамара сунула ему в руку стакан с соком, сказала выпить. Егор выпил, ему полегчало. Совсем скоро он почувствовал странную легкость мыслей и некоторую туманность собственного взгляда.
   Больше ему не давали выпить, хоть он и просил об этом. Очень робко. А ему отчего-то захотелось еще, хоть водка и была столь ужасной на вкус. Он вспомнил, что ее продают в магазинах за деньги. Он знал, что деньги лежат у него в тайной шкатулке, которую он хранил в складном диване. Он не помнил, откуда там взялись деньги, но теперь настало время ими воспользоваться.
   Тетя Тамара даже обрадовалась, когда Егор сказал, что пойдет прогуляться.
Неторопливо, будто с опаской, Егор шагал к магазину, он никогда не ходил туда, и совсем не знал, как там происходит процесс покупок. К счастью, магазинчик был совсем не большим, внутри не было посетителей, только тетя в синем халате за прилавком. Егор видел в кино, что такой заборчик в магазинах называется прилавком.
   Он многое видел в кино, его мама часто смотрела сериалы, в которых не редко случались убийства, но Егор не очень понимал, что это такое. К тому же мама всегда прогоняла его из комнаты, если по телевизору показывали что-то плохое. Впрочем, Егор и сам не хотел смотреть те сериалы, которые любила его мама. Но все же помнил, что в магазине обязательно должен быть прилавок.
   Подойдя ближе к продавцу, он робко сказал:

- Мне водку и сок, пожалуйста.

   Продавщица удивилась, судя по выражению ее лица, но ничего не сказала, лишь молча выставила на прилавок бутылку с прозрачной жидкостью и пакет сока. Егор протянул ей все деньги, какие у него были, так как совсем не знал их номинала, не понимал, что можно за них купить. Продавщица удивилась еще больше. Она вытянула их охапки купюр лишь одну, и даже дала взамен еще некоторое количество купюр. Егор с очевидным нетерпением забрал все, что ему причиталось, и ушел.
   Водку он решил выпить подальше от людских взоров. Он упрятался в сени деревьев, вокруг которых рос кустарник. Маленькая роща находилась прямо у его дома, детишки часто строили там шалаши и смеялись. Егор никогда раньше не заходил туда, но сегодня был особенный день.
   Выпить всю водку не удалось, едва ли он выпил и четверть бутылки. Сильно заляпавшись водкой и соком, он неуверенной поступью пошел домой, его сильно качало. Почти как Николая в тот день, когда мама уехала. Но Егора это не пугало, он вообще забыл о страхе. В квартиру он вошел тихо, гости все еще сидели за столом, Егор не решился зайти на кухню, лишь утвердительно ответил Тамаре на вопрос:

- Егор, это ты пришел?

   Егорка сразу же пошел в свою комнату, как и тогда, в тот день, он лег на диван и уснул. Сон пришел быстро, хотя комната сильно раскачивалась, а к горлу подступала тошнота. Но Егор уснул.
   Проснулся он ночью, в поту. Во рту пересохло, немного побаливала голова. Егор почувствовал, что в комнате он не один. Тогда он открыл глаза и сел на диване. Прямо перед ним стояла его мама. В комнате было темно, но мать будто подсвечивалась, ее морщинистое лицо отдавало синевой. Вместо глаз сквозь разорванные веки на него смотрела пустота. Тлеющие губы лилового окраса шептали Егору:

- Сынок, зачем ты это сделал? Сынок...

   Егор крепко вцепился пальцами в покрывало дивана и сидел обездвижено. Он был рад видеть маму, но она очень странно выглядела.

- Мама...

   Тогда она приблизилась к нему, протягивая руку к его лицу. Холодное касание ее закостеневших пальцев с длинными ногтями обездвижило Егора еще больше, он смотрел в ее разорванные веки. От левого виска, на котором зияла кровавая рана с почерневшими краями, прямо к губам вела струйка запекшейся крови.

- Сынок, зачем ты это сделал? Сынок... - повторяла мама, гладя ледяной рукой щеку своего сына.

- Маша... Маша хорошая девочка, у нее такой плохой папа, - Егор заплакал, сам не понимая своих слов.

   Его голову пронзили утерянные воспоминания. Вот он встает из-за стола и берет с собой резиновые перчатки желтого цвета, прячет их под рубашку, цепляя за брюки. Вот он видит точное место, где Николай коснулся статуэтки. Идет в комнату, ложится на диван. Как только Николай уходит, Егор встает с кровати, его мама осталась в комнате, где стоял шкаф с ее сбережениями. По пути он надевает перчатки и берет статуэтку чуть ниже, чем ее брал Николай. Войдя в комнату, он видит маму возле шкафа, не говоря ни слова, наносит ей удар в висок статуэткой, так, что та глубоко входит в голову угловой частью. На него брызнула кровь, а на лице матери застыло непонимание, она даже не вскрикнула. Она дала ему жизнь, а он вернул ей смерть.
   Тогда он бросил статуэтку рядом, забрал деньги из шкафа, после вымыл перчатку. Забрызганную кровью одежду смени и спрятал в раскладном диване, перчатки вернул на кухню. Спрятал деньги в своей тайной шкатулке, а сам лег спать.
Воспоминания мелькали перед глазами, полностью затмив его рассудок. Сердце бешено стучало, руки все плотнее сжимали покрывало, но внезапно хватка стала слабеть.

- Сынок...

- Я помог Маше, мама, я помог Маше!.. - ему казалось, что он кричит, но из уст срывался лишь лихорадочный шепот, свет в глазах померк.

- Иди ко мне, сынок... - лаская его щеку, мать другой рукой взяла Егора за руку и повела за собой.

***

   Врачи констатировали смерть в результате сердечного приступа. Бабушка Егора уже даже не плакала, в ней не осталось слез. Тетя Тамара рыдала, но с каким-то непонятным счастьем. Ведь существование Егорки в том виде, каким оно стало после смерти его матери, лишь огорчало Тамару. Теперь же они встретятся. Тамара верила в это, и шептала это бабушке Егора, крепко обнимая ту за плечи.