Старик

Впервые я встретил его в парке.
В том самом парке куда вечерами, скинув надоедливые рюкзаки, прибегали дети. Каждый вечер он наполнялся весёлыми криками и суетой, за которой приятно наблюдать стоя в прохладной тени деревьев. Свет, падающий от фонарей, еще сильнее зажигал их сияющие лица. Иногда игры прекращались, замирали в нетерпимом ожидании, когда кто- то из взрослых проходил рядом, по засыпанным разноцветной листвой дорожкам.
Часто меня тянуло туда. И, не пытаясь сопротивляться робкому зову, я шёл к небольшому, заросшему тиной пруду. Чтобы покормить уток. Расстраивался, когда они не прилетали. А этого не случилось ни разу, за все прошедшие годы.
Обычно, кое-как устроившись на облупившейся скамейке, я отрывал кусочки от принесённого с собой белого хлеба и бросал его в воду. Бросал до тех пор, пока в руках не оставалось ничего, кроме сгустившегося вечернего воздуха и звёздной пыли, покрывающей всё вокруг. Редкие порывы ветра кружили яркие листья. Порою мне казалось, что не все они возвращается на землю. И, влекомые теплыми потоками, подымаются всё выше и выше. Подымаются до тех пор, пока не падают на самое глубокое дно лунных кратеров, сбиваясь с другими в пёстрые, ароматные моря.
Так я сидел, глядя на разбухшие клочки хлеба. Сидел до тех пор, пока солнце совсем не скрывалось из виду, после чего медленно возвращался в свой холодный дом. 
Я не встретил ни одной птицы, даже самой захудалой, у этого умирающего пруда. Но всякий раз, снова и снова возвращаясь на заветное место, я смотрел на нетронутую водную гладь, безо всяких следов моего пребывания. Возможно, пруд поглощал всё угощение, но мне хотелось верить, что это не так.
- Холодно.
Я обернулся. Ближайший фонарь нёс на себе следы очередной детской шалости. Разбитая лампочка лежала на траве, отражая последние лучи вечернего солнца. Несколько берёз застенчиво шептались, откинув за спину длинные волосы, но больше никого не было видно.
- Звёзды сегодня холодные, - снова раздался голос, - Хотел их обнять, но они обжигались. Сегодня они необычно далеки.
И тогда я увидел его.
Говоривший оказался ветхим стариком. Аккуратно одетый, он не сводил глаз от покрытого закатной дымкой горизонта.
В тот вечер я пригласил его к себе домой. Едва усмехнувшись он, без долгих раздумий, принял моё предложение.
Старик был одинок. Каждое движение его истощенного тела словно источало пронзительное, холодное одиночество. Холоднее звёзд, которые он пытался обнять.
С тех пор мы часто виделись. Иногда я звал его выпить чаю, после которого он, вежливо попрощавшись, растворялся в ночи. Птицы никогда не прилетали на мой пруд. Звёзды не касались старика. Но мы приходили. Приходили и ждали. Приходили и верили. Потому что больше ничего не оставалось. С каждым днём мир становился всё меньше, пока в конце концов не ограничился застывшим прудом да клочком неба в хлебных крошках.
Обычно старик молчал, но, когда он говорил, его тихий, надтреснутый голос рассказывал самые удивительные вещи. О забытых городах и невиданных животных, о зеленеющих во льдах садах и тайных тропинках на луну. О музыке, которую человек разучился слышать.
Я достал из шкафчика две белые чашки. Старик всегда пил из надтреснутой, с отколовшимся краем. Чайник закипел и я, бросив в каждую по щепотке заварки, стал аккуратно наполнять их кипятком.
 - У меня рак.
Я ничего не ответил. Даже не удивился. Просто продолжил разливать внезапно остывшую воду. Старик засмеялся и пристально посмотрел на меня:
- Разве это не забавно? Несколько клеток моего тела просто отказались умирать! Они встретили смерть и выставили её за дверь! Только подумай, как они, должно быть, счастливы. И… я благодарен им.
- Благодарен?
- Конечно! – улыбка исчезла с морщинистого лица и глаза наполнились слезами. – Они ведь часть меня. Часть, пожелавшая жить вечно. Очень жаль, что у неё ничего не выйдет.
Вдруг он замолчал. Дрожащей рукой взял чашку, поднёс к губам и тут же поставил обратно, не отпив ни глотка.
Несколько минут мы сидели друг напротив друга, не говоря ни слова.
- Знаешь, - сказал старик. – А ведь мы живём в чертовски прекрасное время!
«И правда, - подумал я. – Чертовски прекрасное».