Выживший-2 ознакомительный фрагмент

ВЫЖИВШИЙ

Книга вторая
ПОКОРЕНИЕ АМЕРИКИ

«Асфальт - стекло
Иду и звеню
Леса и травинки - сбриты
На север с юга идут авеню,
На запад с востока - стриты…»
В. Маяковский, «Бродвей»

Глава I
18 мая 1938 года. Именно в этот день я сошел с трапа сухогруза «Liberty». Порт Нью-Йорка, находившийся в устье Гудзона, поражал своими масштабами. В будущем я прилетал в этот мегаполис самолётом, видел порт с множеством доков с высоты птичьего полёта, теперь мне впервые представилась возможность увидеть своими глазами одну из гаваней изнутри. Но и одна впечатляла. Моим глазам предстали сотни самых разных кораблей. Во всех направлениях сновали маленькие, извергавшие клубы черного дыма буксиры, облепленные кранцами в виде тряпок, а не привычных резиновых покрышек. Они напоминали трудолюбивых муравьёв, тащивших за собой или толкавших впереди себя приземистые баржи с углём, гравием и даже товарными вагонами. И над всем этим крики и бесконечное мельтешение чаек. Дождик к этому времени чудесным образом прекратился, а туман рассеялся, словно смытый солнечными лучами.
— Ну, парень, дальше я тебе не помощник, — сказал Уолкер, на прощание крепко пожимая мне руку. — У меня сегодня тут дела, а завтра мы отчаливаем в Филадельфию, получили радиограмму, что у нас появился срочный контракт. На берег толком сойти не удастся, так что вот, держи, я тут написал адрес моего знакомого и как его зовут, а это небольшое рекомендательное письмо. Тут, сынок, в Америке, без рекомендательных писем никуда, с тобой даже и разговаривать никто не станет.
Я взял два листочка, спрятал во внутренний карман пиджака. Гляну потом, когда выберусь из порта.
— Не знаю, чем ты мне приглянулся, что я оказываю тебе такую услугу, — продолжил Уолкер. — Может быть, тем, что я вижу в тебе потенциал, а в людях, поверь мне, я умею разбираться… И помни, что я говорил тебе насчет оружия. Не стоит его вытаскивать лишний раз, а если уж вытащил – то стреляй первым. Деньги экономь, пусть даже 80 долларов по нынешним временам – сумма приличная. Хотя по тебе видно, что малый ты шустрый, не пропадешь. Америка может дать тебе шанс подняться, сынок.
«Твои бы слова – да Богу в уши», - думал я, покидая по трапу ставший мне на две с лишним недели родным домом сухогруз. Мы причалили у торгового дока и, не дожидаясь появления представителей таможни, которые по закону обязаны были проверить груз и документы на него, я сбежал с трапа и тут же затерялся среди огромных ангаров. Чтобы выбраться с территории порта, пронизанного железнодорожными ветками, словно венами, мне потребовалось около двух часов времени и несколько подсказок местных рабочих. Один из них, с черными вьющимися волосами, одетый в промасленный комбинезон, глядя на меня, хмыкнул:
— Эмигрант, что ли? Я сам приехал сюда пять лет назад из Италии, с Сардинии, так что брата-эмигранта чую за милю. А тебя откуда в наши края занесло?
Услышав, что из СССР, присвистнул:
— Ого, далеко же забрался ты, парень, в поисках лучшей доли. И что думаешь делать дальше? Есть какой-то план? Деньги хотя бы имеются? Доллары, лиры, или что там у вас, в России, в ходу?
— Имеется немного долларов, должно хватить на первое время. А что касается планов… Есть у меня один адресок в Нью-Йорке, надеюсь, мне там смогут помочь.
— Ну смотри, если что, приходи к восемнадцатому доку, я там механиком, ремонтирую буксиры в буксирной компании братьев Макаллистеров. Спросишь Лючано Красавчика, меня там все знают.
— Спасибо, — совершенно искренне поблагодарил я нового знакомого. — А меня Ефим зовут, ну или Фил на английский манер.
Мы пожали друг другу руки, и я отправился дальше, к уже близкому выходу с территории  порта, размышляя, что в любой точке земного шара можно встретить не только негодяев, но и приличных людей, готовых практически бескорыстно оказать необходимую помощь.
Через пятнадцать минут я стоял на границе спального района Бруклин-Хайтс, застроенного 3 и 4-этажными зданиями преимущественно красного кирпича. Когда мне здесь проводили экскурсию в 2010-м, то рассказывали, что этот вроде бы не фешенебельный, но спокойный, застроенный в европейской манере район облюбовали разного рода знаменитости, как бывшие, так и современные. Мне запомнились имена Иосифа Бродского, Трумэна Капоте,  Уолта Уитмана, Теннеси Уильямса, Сары-Джессики Паркер, Бьорк… За восемьдесят лет район почти не изменился, многие здания постройки конца XIX и начала XX веков останутся нетронутыми. В том числе знаменитые церкви самых разных архитектурных форм. В одной из них, как мне рассказали, проповедовал ярый противник рабства по фамилии Бичер – брат той самой писательницы Гарриет Бичер-Стоу, написавшей «Хижину дяди Тома». Впрочем, изредка попадавшиеся мне негры всё ещё не выглядели теми наглыми афроамериканцами, какими станут годы спустя. Они передвигались по возможности быстро, втянув голову в плечи и глядя себе под ноги. Зашуганные, однако, где-то в глубине души мне их даже стало немного жалко. Ну ничего, зато их потомки возьмут свое, заполонив собой Бронкс и Гарлем, куда без пулемета белому человеку лучше не соваться. Впрочем, они везде будут чувствовать себя хозяевами жизни, уверенные, что белые должны им по гроб жизни за годы рабства их предков.
Будь у меня побольше свободного времени, я бы обязательно устроил сам себе экскурсию по Бруклин-Хайтс, но мне хотелось до наступления вечера добраться до места, указанного в записке капитана Уолкера. А там было написано: Уорбертон-авеню, 34. И имя – Абрахам Лейбовиц. Гм, работа в антикварной лавке для еврея – дело вполне обыденное. Вот если бы я встретил в нью-йоркском порту еврея-грузчика… Хотя в Одессе такой факт имел место быть. Ну да в СССР вообще в это время чудеса творятся, от которых мне пришлось делать в срочном порядке ноги. Как бы там ни было, по словам кэпа, может быть, этот старый пройдоха Лейбовиц и поможет бедному русскому как-то устроить своё будущее.
По ту сторону пролива высились небоскребы Манхэттена, к которому с Бруклина через Ист-Ривер был переброшен знаменитый подвесной мост. Решив экономить деньги – кто знает, когда придется считать последний цент – я проигнорировал трамваи и автобусы, отправившись через Бруклинский мост пешком. Для пешеходов была оборудована верхняя ферма, вымощенная темными досками. Почти два километра, всплыли в памяти цифры. Вспомнились и другие цифры, а именно, сколько калорий в среднем сжигает человек, пересекающий Бруклинский мост: 80 калорий в среднем темпе, 100 калорий в быстром и от 300 калорий бегом. Ну, бежать я не собирался, тем более калории могли мне еще пригодиться.
На середине моста я задержался, обозревая открывшийся моему взгляду вид. Вдалеке Статуя Свободы, охраняющая вход в Нью-Йоркскую гавань, справа небоскребы Манхэттена, слева приземистый Бруклин-Хайтс, а подо мной все то же неистовое судоходное движение. А солнце, кстати, начинает припекать, что и понятно – Нью-Йорк находился примерно на широте Ташкента. Но при этом сам был свидетелем выпавшего снега, то есть у Нью-Йорка имеются свои климатические особенности, что наверняка обусловлено близостью моря.
Достал из внутреннего кармана письмо от Вари, в которое было завернуто фото комсорга одесского порта.
— Привет! — тихо сказал я ей. — Вот, Варюха, я и в Нью-Йорке. Видишь, как тут все круто? Вон статуя Свободы, вон Манхэттен с его Уолл-стритом, где обделываются делишки на миллиарды долларов. Вот тоже стану миллиардером - ну или хотя бы миллионером - и привезу тебя сюда. Ты только там меня дождись.
Со вздохом убрал письмо и фотокарточку обратно в карман. Ладно, налюбуюсь еще, думаю, я в эти края попал не на один день, а пока нужно двигаться дальше, вспоминая маршрут, рассказанный мне капитаном. Главное – избегать полисменов, потому как документов при мне никаких. Конечно, я и не подумаю говорить, что я из СССР, тем более я загодя спорол со своей одежды все ярлыки, которые могли бы на это указать, и даже на стельках от ботинок соскоблил ножом название обувной фабрики. Прикинуться местным не получится, для этого у меня слишком заметный акцент. А вот под немца, учитывая мое детство в ГДР, закосить можно вполне. Пока между Германией и Штатами вроде бы нейтралитет, так что лупить меня дубинками и тем паче ставить к стенке никто не подумает. Правда, могут сделать запрос через немецкое посольство или консульство, если я назовусь каким-нибудь именем. А вдруг возьмут и впрямь отправят в Германию? Блин, что-то меня такое развитие событий не очень устраивает. Я, конечно, готов кокнуть Гитлера, но к этому нужно как-то готовиться, морально в том числе. А я пока не созрел для столь ответственной миссии, которая сопряжена с угрозой и моей жизни тоже.
А не прикинуться ли вообще немым? По-моему, неплохая идея, буду мычать, как Герасим, а если заставят писать… Гм, с писаниной у меня некоторые проблемы, могу легко допустить где-то ошибку. Опять же, заставят писать, как меня зовут и где я живу. Тогда лучше уж прикинуться и безграмотным, думаю, в США люди, не умеющие читать и писать, не такая уж и редкость.
Манхэттен встретил меня людской толчеёй и сумасшедшим автомобильным трафиком. Мимо меня в обе стороны, бешено сигналя и распугивая пешеходов, мчались «шевроле», «форды», «бьюики», «понтиаки», «крайслеры», «доджи»… Звенели трамваи, неспешно пробивали себе путь в этом скопище машин грузовики и автобусы. Все это мне резко напомнило Москву будущего, да и то годы спустя движение будет хоть и таким же интенсивным, но куда более упорядоченным. Кто знает, возможно, какое-то время спустя и я окажусь за рулем одного из этих лакированных красавцев. Плавные обводы автомобилей 1930-х радовали глаз, с ужасом заставляя вспоминать «мыльницы на колесах» вроде наших «Жигулей» и «Москвичей» эпохи застоя.
Я вспомнил, что улицы в Нью-Йорке обознаются по одной и той же схеме. На том же Манхэттене авеню тянутся вдоль острова с юго-запада на северо-восток, а перпендикулярно им располагаются стриты.
— Небоскрёбы, небоскрёбы, а я маленький такой, – невольно пропел я строчку из шлягера Вилли Токарева.
Действительно, уже в это время Манхэттен был заставлен небоскребами, поражавшими воображение своей внушительностью. Нет еще такого обилия стекла, придававшего высоткам будущего какую-то легкость, и оттого нынешние небоскребы казались каменными исполинами, столпившимися в деловом центре Нью-Йорка. С непривычки они давили, я уже и забыл, что значит бродить среди таких железобетонных колоссов.
И не пора ли мне уже поменять имидж? А то в своем потрепанном прикиде я выгляжу каким-то бомжом. Но цены здесь кусались, как я вскоре выяснил, за приличный костюм, сорочку, шляпу и ботинки пришлось бы выложить около 50 долларов. Оно и понятно, райончик не из простых, беднота тут не ходит.
В животе заурчало. Зря я не позавтракал на судне, а сейчас вон кишка кишку жуёт. Может, перекусить? Тем более разного рода кафешек по пути попадалось предостаточно. Вон симпатично как смотрится пиццерия под названием «Маленькая Италия», расположившись на первом этаже монументального 6-этажного здания, рядом с адвокатской конторой «Маккормик и сыновья». Три окна, через которые можно было разглядеть часть заведения, например, сидевшую за столиком у одного из окон парочку. Приветливо звякнул колокольчик над дверью, впуская меня в царство ароматов, от которых я тут же сглотнул слюну.
— Здравствуйте, мистер!
За прилавком расплывалась в широкой улыбке, демонстрируя крепкие, белые зубы, девица лет двадцати пяти. Несколько упитанна, но это придавало ей дополнительный шарм, особенно выдающаяся грудь, примерно 5-го размера, выглядывающая в декольте. Ярко-красный передник с маленьким изображением флага Италии и живая роза в волосах дополняли этот праздник оптимизма и жизнелюбия.
— Здравствуйте, мисс… Или миссис?
— Пока еще мисс, — хохотнула толстушка. — Но обычно меня называют просто сеньорита Филумена. Я вижу, вы у нас впервые?
— Да, я вообще первый день в Нью-Йорке, мне нужно добраться на Уорбертон-авеню. Пока шёл от порта, немного проголодался.
— О, уж голодным я вас точно не оставлю.
В итоге через 15 минут на моем столике стояло блюдо с огромным куском пиццы и чуть ли не полулитровый стакан одуряюще пахнувшего кофе со сливками. Да-а, мне и в будущем, наверное, не доводилось пробовать столь обалденной пиццы с кусочками сыра, грибов, ветчины, помидоров, зелени и ещё чего-то на тонком, тающем во рту тесте. А большой стакан изумительного кофе со сливками дополнял этот радующий глаз натюрморт. И за всё про всё – 75 центов!
Пока я ел, весело щебетавшая за стойкой Филумена поведала мне, что пиццерия принадлежит её отцу Энцо Трапаттоне, а открыл заведение ещё его отец – Джованни Трапаттоне, которого не стало два года назад. Что сестра отца и ее тётя Кармина удачно вышла замуж за владельца виноградных плантаций и уехала жить к нему в Ломбардию, нарожав уже троих детишек. Что цены у них вполне приемлемые, а качество пиццы высочайшего уровня, так что даже местные дельцы не брезгуют заходить сюда на ланч, а вечером в пиццерии так и вообще не протолкнуться.
— Спасибо, было очень вкусно, — обворожительно улыбнулся я этой разговорчивой милашке, оставляя на столике долларовую бумажку. — Сдачи не нужно. Кстати, где тут можно недорого, но прилично приодеться?
Через минуту я стал обладателем весьма полезной информации. Оказалось, что буквально в квартале отсюда во дворах есть магазинчик, где я смогу приобрести все, что мне нужно, за весьма приемлемую цену. В итоге еще минут сорок спустя я выходил из магазина с неприметной вывеской вполне прилично одетый в костюм-тройку с неброским галстуком, новенькие лакированные ботинки и модную по нынешним временам шляпу. Таким образом, мой бюджет на тот момент составлял чуть более 50 долларов.
«Зря только спарывал ярлыки», —  подумал я, выбрасывая сверток со старой одеждой и обувью в мусорную корзину. 
На относительно тихой и спокойной Уорбертон-авеню я оказался почти ровно в три пополудни, если судить по башенным часам на одном из зданий. Мне нужно было найти антикварную лавку Абрахама Лейбовица, и я не без труда, но всё-таки отыскал это заведение, находившееся на первом этаже 2-этажного здания постройки явно не свежее середины XIX века. Из-за витрины на меня смотрели пара бронзовых настольных часов - одни с херувимами, а вторые с фигуркой какой-то одалиски, старинный светильник, не менее старинная гравюра с изображением морского боя, полуметровая модель парусника и ещё разная мелочь, на которой я не стал фокусировать своё внимание. Толкнув дверь, снова, как и в пиццерии, я переступил порог под звон колокольчика, только этот уже, казалось, звучал как-то более торжественно и монументально. И тут же оказался в царстве антиквариата. Потемневшие от времени полотна в тяжелых рамах, холодное и огнестрельное оружие, многое чуть ли не времен покорения Америки, самая разнообразная посуда от чашек тончайшего фарфора до помятой железной плошки с симпатичным орнаментом, предметы интерьера, парочка глобусов, статуэтки, подзорные трубы… Отдельно под стеклом были выставлены старинные монеты. За их разглядыванием меня и застал, судя по всему, хозяин антикварной лавки.
— Доброго дня, мистер! Что вас интересует?
Это был высохший, сгорбленный старик с выдающимся, крючковатым носом, из ноздрей которого высовывалось несколько седых волосинок. Тонкие губы сжаты в ниточку, худое лицо изборождено морщинами. Чем-то он мне напомнил героя «Рождественской истории» по фамилии Скрудж, или гоголевского Плюшкина. Не хватало только истёртого до дыр халата и колпака на голове. Самыми живыми на его лице были глаза, которые хитро поблескивали.
— Добрый день, вы, вероятно, Абрахам Лейбовиц? — учтиво спросил я.
— Истинно так! — воскликнул антиквар. — Так что привело вас в это царство старины?
— К сожалению, пока ничего у вас приобретать я не планирую, хотя, не исключено, со временем и стану вашим клиентом. Мне вас порекомендовал капитан Сэмюель Джейсон Уолкер, просил передать вам привет и вот это.
Я протянул старику записку, и прежде чем её прочитать, Лейбовиц натянул на нос круглые очки.
— Да, это почерк Уолкера, — кивнул он, почесав желтым, словно у курильщика, ногтем кончик носа. — Называет вас Филом, и просит оказать подателю этой записки посильную помощь, поскольку человек вы здесь новый и с местными реалиями, как он выразил предположение, совершенно не знакомы. Более о вас ни слова.
— Если сможете чем-то помочь – буду весьма признателен, если нет… Что ж, тогда извините за беспокойство.
Я сделал движение, словно собираюсь покинуть лавку.
— Не торопитесь, молодой человек, я ещё ничего не сказал. Давайте-ка присядем и спокойно поговорим. Может быть, кофе?
Несмотря на то, что относительно недавно я опорожнил большой стакан кофе в итальянской пиццерии, от предложения не отказался. И не пожалел. Через десять минут передо мной на столике стояла чашечка тонкого фарфора, наполненная темной. дымящейся жидкостью. Если в  пиццерии  кофе был неплохой, то у старика - просто изумительный! Пусть даже без молока и сливок, что, впрочем, только пошло на пользу, так как я смог насладиться вкусом настоящего бразильского кофе. Все это меня ещё больше расположило к антиквару.
— Итак, если вас не затруднит, мистер…
— Ефим Сорокин, или можно Фил.
— Постойте, так вы русский?
— Да, а что?
— Так мы с вами, получается, в какой-то мере земляки! — воскликнул Лейбовиц, переходя на великий и могучий. — И таки мы с вами вполне можем говорить на нашем родном языке, благо что я еще его помню. Я родился в Могилеве, еще в царствование императора Александра II. А когда мне исполнилось семь лет, отец с семьёй решил искать счастья за океаном. Я, мои родители и две старшие сестры прибыли в Нью-Йорк 12 августа 1887 года. Отец был сапожником, и здесь продолжил своё занятие. Надеялся, что и я пойду по его стопам. Так и было поначалу, однако меня всегда интересовали старинные вещи, и со временем я устроился помощником к одному антиквару, а затем скопил денег на открытие собственного магазина. И пока, несмотря на обилие конкурентов, держусь на плаву. И можете меня называть Абрам Моисеевич, это для местных я Абрахам без отчества. А вы, мистер Сорокин, расскажите немного о себе, что сочтете нужным, и как вы познакомились с Сэмюелем?
— Начнем с того, что я - беглый преступник.
Краем глаза я следил за реакцией Лейбовица. Однако, что удивительно, при моих словах на его лице не дрогнул ни единый мускул.
— Любопытное начало, — кивнул он. — Продолжайте.
В течение следующих пятнадцати минут я выложил перед владельцем лавки историю, которую в своё время озвучил Уолкеру. Все это время антиквар внимательно слушал, ничем не выказывая своих эмоций, если они у него, конечно, вообще имелись.
— Что ж, весьма, весьма познавательный рассказ, — заключил он, откидываясь в кресле со сцепленными на впалом животе пальцами рук. — Не смею высказывать своё недоверие к вашей истории, не пойму только, чем вы так пленили продубленное солёными ветрами сердце старого морского волка? Почему он вас не высадил в ближайшем или нью-йоркском порту и не сдал в полицию? И даже дал вам мой адрес…
— И сам не пойму, — совершенно искренне пожал я плечами. — А вы как познакомились с Уолкером?
— В молодости я был  не в пример шустрее, и на равных участвовал в драках подростков. На Брайтон-Бич такое было не в редкость. Если за себя не постоишь – к тебе так и прилипнет ярлык труса и неудачника. Как-то сошлись стенка на стенку, и так получилось, что я дрался с парнем, которого звали Сэм Уолкер. Намяли друг другу бока знатно, хоть он и был крепышом, а я худым, словно тростинка. И надо было такому случиться, что мы с ним после этого подружились, и дальше стояли друг за друга горой. Так наша дружба и тянется до сих пор… Однако же вынужден поинтересоваться, есть ли у вас какие-то планы относительно ваших будущих действий?
— Честно сказать, пока ещё не придумал, чем планирую заниматься. Могу выполнять любую черновую работу. Главное – обзавестись документами. Подавать на гражданство, сами понимаете, нет смысла, меня вышлют из США в 24 часа как незаконно пересекшего границу. Если только удастся раздобыть поддельные документы. Не знаете, случайно, сколько это может стоить?
— Гм, молодой человек, если бы не эта записка от Сэмюеля, я бы подумал, что вы провокатор, подосланный ко мне из ведомства Джона Эдгара Гувера. Хотя с какой целью? Я же никогда ничем противозаконным не занимался… А потому и ответа на ваш вопрос, к сожалению, дать не могу.
Судя по мелькнувшей в глазах собеседника хитринке, все же кое-какие делишки в обход закона он обстряпывал и, возможно, неоднократно. Но свои мысли я придержал при себе.
— Впрочем, раз уж и вы русский, и я в какой-то мере русский, то, вероятно, смогу что-то для вас придумать, — добавил антиквар. 
В этот момент звякнул колокольчик над дверью, и в лавке стало на двух персон больше. Молодые парни, лет по двадцать, уже один их возраст наталкивал на вопросы. Что бы им делать в антикварном магазине, куда обычно заглядывают люди среднего и старшего возраста? При этом от обоих исходили волны решимости, смешанной со страхом.
— Одну секунду, — кивнул мне Лейбовиц, поднимаясь и снова переходя на английский. — Чем могу вам помочь, молодые люди?
Один из них остался у двери, перевернув табличку словом «Закрыто» наружу, а второй резко выхватил из кармана пиджака браунинг.
— А ну, старик, быстро гони всю наличку! — крикнул обладатель пистолета, направляя его то на антиквара, то на меня. — И не вздумайте дергаться, вы двое, иначе я за себя не отвечаю.
— Позвольте, — растерянно произнес Лейбовиц, — что вы себе позволяете…
— Деньги гони, старый хрыч!
Довеском к требованию послужил удар рукояткой пистолета по лицу старика, и из его разбитой губы по подбородку потекла темно-красная струйка. Дальше сохранять нейтралитет не представлялось возможном. Я медленно поднялся под дулом направленного на меня браунинга и, показывая раскрытые ладони, спокойно сказал:
— Парни, вы хорошо подумали, прежде чем решиться на ограбление?
— Ты кто, твою мать, такой?! — выкрикнул обладатель оружия.
— Кто я? Я агент Федерального Бюро Расследований. Если вы, ребята, не в курсе, это ведомство Джона Эдгара Гувера.
Лейбовиц бросил на меня быстрый взгляд, но промолчал.
— И мистер Лейбовиц – хороший друг мистера Гувера, также являющегося большим любителем антиквариата, — продолжил я. — У моего шефа грядет день рождения, и я пришел сюда, чтобы выбрать для него подарок от лица отдела тяжких преступлений. Когда Гувер узнает о том, что его друга ограбили, и не приведи Господь, ранили или убили - он придет в неописуемую ярость. И я вам гарантирую, парни, что на свободе вы будете оставаться не больше суток. Даже если вы уберете и меня, единственного свидетеля, который видел ваши лица, то время вашего  пребывания на свободе удлинится ненадолго. Так что мой вам совет, ребята: приносите извинения хозяину лавки устно и материально, думаю, за 50 долларов мистер Лейбовиц вас, возможно, и простит. После чего вы покидаете магазин, а мы забываем об этом неприятном инциденте.
Грабители переглянулись. В их глазах теперь уже читалась неуверенность. 
— Какой ты на хрен агент! У тебя что, есть документ, удостоверяющий, что ты из ФБР?
— Ты часом не охренел, парень? Ты кто такой, чтобы требовать у меня документы? Размахиваешь тут паленой пушкой и думаешь, что самый крутой? Если ты такой крутой и тебе насрать на самого Джона Эдгара Гувера, то, может быть, тебе и на сицилийскую мафию насрать? Да ты знаешь, что у меня в сицилийской мафии половина родни? Чувствуешь мой итальянский акцент?
Грабители снова переглянулись, теперь уже совсем неуверенно, а обладатель пистолета даже опустил руку с оружием.
— Да какого хрена я тут перед вами, шелупонью, распинаюсь?! Вы всё одно уже почти покойники. Моим друзьям убить человека – всё равно, что поджарить яичницу. Даже страшно представить, что они с вами сделают, попадись вы им в руки. Для начала отрежут вам член вместе с яйцами, засунут его вам в рот, и заставят всё это сожрать. А после того, как вы, давясь, проглотите свои гениталии, они аккуратно, чтобы вы не откинулись, вскроют вам брюхо, желудок, извлекут оттуда изжеванные член с яйцами, и снова заставят вас все это сожрать, — говорил я, повышая тон и надвигаясь на опешившего грабителя, тыча в него пальцем. — И это будет продолжаться до тех пор, пока ваша мужская гордость не превратится в фарш. Только после этого они позволят вам умереть, и то не сразу. В желудок вам запустят живую крысу, затем живот зашьют, а крыса будет прогрызать себе выход на свободу через вашу глотку. Ты этого хочешь, мать твою?! А? Говори, этого?!!
Я резким движением выхватил из-за пазухи револьвер и приставил ствол к голове побелевшего от ужаса парня.
— Бросай пушку, мать твою, живо!
Браунинг выскользнул из ослабевших пальцев, с глухим стуком упав на пол. Казалось, бедняга сейчас грохнется в обморок. Напарник грабителя выглядел не лучше, вжавшись спиной в дверь, за которой ничего не подозревающие жители мегаполиса спешили по своим делам.
— Прошу вас, — пролепетал парень, зажмурившись. — Прошу вас, мистер, отпустите, клянусь, мы забудем сюда дорогу.
— Сначала гони полсотни баксов, ублюдок.
Трясущейся рукой тот извлёк из кармана три смятых долларовых бумажки и горстку мелочи. Его дружок предъявил пятидолларовую купюру.
— Это всё, что у нас есть.
— Мелочь можешь оставить себе, — сказал я, забирая помятые бумажки. — А теперь валите оба отсюда, и не дай бог я вас еще увижу поблизости от этого магазина.
Через несколько секунд в магазинчике снова остались только мы с Лейбовицем. Тот вытер кровь носовым платком, а затем метнулся куда-то за ширму и вернулся с бутылкой бурбона и парой стаканов.
— Вы как хотите, а я выпью, — произнёс он на русском, дрожащей рукой разливая коричнево-золотистую жидкость по стаканам. — Всё-таки не каждый день тебя грабят.
— Пожалуй, тоже не откажусь, — согласился я, поднимая свой стакан.
— А у вас завидная выдержка, — сказал антиквар, немного успокоившись. — Признаться, в первый момент я даже поверил, что вы и впрямь работаете на ФБР. Сыграно весьма убедительно.
— Именно ваше предположение помогло мне придумать версию про агента из Федерального Бюро Расследования.
— А что, у Гувера правда скоро день рождения ?
— Понятия не имею, сказал просто наудачу. Но, как видите, прокатило. Оказалось, что они тоже этого не знают. С мафией тоже вариант пришелся кстати, вон как перепугались ребята. Может быть, стоило все же вызвать полицию?
— Да где их теперь искать, этих проходимцев… Тем более не лучший вариант для вас, вы же пока человек без документов.
Лейбовиц еще плеснул себе бурбона, я же отказался. С меня было достаточно.
— Как вы думаете, их кто-то подослал или они сами по себе? — снова спросил антиквар после того, как стаканы и бутылка были убраны со стола.
— Скорее всего, второе, слишком уж несерьезно они выглядели. Наверняка обычная шпана, решившая грабануть беззащитного старика. А вы никому не отчисляете за охрану?
— Да кому нужен старик, промышляющий антиквариатом! Что с меня взять? Если бы я имел подпольное казино или бордель – тогда другое дело.
— Кстати, вот ваши восемь долларов…
— Бросьте, оставьте их себе, вы их честно заработали.
Почему бы и нет, и я с довольным видом убрал купюры обратно в карман.
— А кто сейчас в Нью-Йорке представляет реальную силу? — спросил я, вспомнив сюжет «Крестного отца».
— Если брать тех, кто стоит по ту сторону закона, то это Комиссия, та самая итальянская мафия, которую вы упомянули. Комиссия состоит из нескольких влиятельных семей. Это семья Дженовезе, семья Боннано, семья Луккезе, семья Профачи и семья Гамбино. Можно еще вспомнить Аль Капоне, но он работает в Чикаго, и Стефано Магаддино – тот подмял под себя Буффало. Есть еще Мейер Лански, но он в Комиссию не входит, так как не является итальянцем.
— А что еще вы о них знаете? Слухами, как говорят на нашей с вами родине, земля полнится.
— Честно говоря. Немного. Основатель Комиссии и семьи Дженовезе Чарли «Лаки» Лучано три года назад угодил в тюрьму, вроде бы за сводничество. Его место во главе семьи должен был занять Вито Дженовезе, но тот сбежал в Италию, оставив трон Фрэнку Костелло. Джо Боннано является самым молодым главой семьи, его в свое время поднял Сальваторе Маранцано, на стороне которого он выступал во время Кастелламарской войны. Не брезгует продавать наркотики, хотя и легальный бизнес, по слухам, впечатляет. Кстати, в его ведении большая сеть похоронных бюро по всей стране. Семью Луккезе возглавляют два тезки – Гаэтано Луккезе и Гаэтано «Томми» Гальяно. Они занимаются  преимущественно перевозками и одеждой, хотя не чураются доходов от проституции, букмекерства, ростовщичества и других незаконных видов деятельности, что является основой благосостояния других семейств. Насчет еще двух семей у меня нет точной информации, а слухами не хочу вводить вас в заблуждение. Что касается Лански, то на самом деле его фамилия Сухомлянский, он еще больший мой земляк, чем вы, потому что является уроженцем Гродно. По приезду в США их фамилию укоротили, так они и стали Лански. Мейер вместе со своим дружком Багси Сигелом возглавляет еврейскую мафию, если можно так выразиться. Занимаются тем же самым, что и итальянцы.
В лице Лейбовица мелькнуло что-то вроде легкого презрения. Ага, видно, не по душе ему, что сородичи встали на неправедный путь. Но я этого самого Лански мог оправдать, человек решил не выживать, а жить в свое удовольствие, наверняка при этом помогая единоверцам. И я далеко не был уверен, что методы работы еврейской мафии были столь же жестокими, как и у итальянцев, о которых столько было писано-переписано.
— А вы, Абрам Моисеевич, неплохо осведомлены для простого антиквара.
— Так ведь, как писал ваш Ленин, жить в обществе и быть свободным от общества нельзя.
— Вы и Ленина читали?
— У меня имеется собрание его сочинений, — самодовольно усмехнулся Лейбовиц. — Собирал нелегально, иначе меня сочли бы коммунистом.
— И не боитесь мне об этом рассказывать?
— Не боюсь, есть в вас что-то, какой-то стержень. Знаете что, а вы мне понравились.
— Да ну! — позволил я себе легкую иронию.
— Я говорю серьезно. Мы, евреи, народ в массе своей подозрительный, но вы сумели произвести на меня впечатление. Если только это не хитро разыгранная комбинация с подставными грабителями… Не перебивайте, молодой человек. Верю, что это не розыгрыш. Если у вас и имеется артистический талант, то те парни – совершенные олухи. Либо это будущие Гарольды Ллойды, в чем я сильно сомневаюсь. Да и какой смысл меня дурачить? Втереться в доверие? Считайте, вам это удалось, вот только я не столь богат, как некоторые думают, и почти всю имеющуюся наличность предпочитаю держать в банке.
Антиквар проворно вскочил, снова исчезнув за ширмой, послышался скрежет проворачиваемого в замочной скважине ключа, а вскоре он появился, держа в руках  кинжал в ножнах старинной работы. Сел, вынул клинок из ножен, покрутил в руках, любуясь узорами на чуть потемневшем от времени, изогнутом лезвии.
— XIII век, кинжал-хаджар, такой обычно входил в экипировку арабского конного воина. Этот же принадлежал лично Саладину. Саладин, он же великий полководец Салах ад-Дин, он же Юсуф ибн Айюб, является основателем династии Айюбидов, которая в период своего расцвета правила Египтом, Сирией, Ираком, Хиджазом и Йеменом. Вы должны понимать, что обошелся кинжал мне… Ну, неважно во сколько, но достаточно дорого. Подержите в руках. Чувствуете, как в нем кипит сила столетий? Можно только догадываться, сколько жизней он унес, сколько на нем было крови, потому что Саладин не чурался лично вести за собой отряды своих подданных в битвы против крестоносцев.
Честно говоря, я ничего не чувствовал, кроме волнистых узоров под подушечками пальцев. Но, чтобы потрафить старику, важно кивнул, соглашаясь, и вернул оружие владельцу.
— Так вот, возраст, как вы понимаете, у меня уже достаточно солидный, в следующем году 65 стукнет, — продолжил Абрам Моисеевич, которому я с ходу дал не меньше 70. — Родственников в Нью-Йорке у меня нет. Обе сестры разъехались за мужьями, а семьёй я так и не обзавелся. В то же время одному управляться в лавке стало трудно. Я давно задумывался о том, чтобы взять помощника, но это должен быть человек, которому я смогу доверять, и уж точно не мальчик. Отлучаться из лавки я часто не могу, тогда как нередко ситуация складывается таким образом, что нужно куда-то отъехать. Например, сейчас в Лос-Анджелесе меня ждёт покупатель как раз на этот кинжал. Перед покупкой он хочет лично осмотреть товар, а лететь ко мне ему, видите ли, недосуг. Сумма очень приличная, в несколько раз выше той, что я за него отдал. Но я не совсем уверен в надёжности покупателя, поэтому до сих пор оттягивал эту поездку. Теперь же хочу вам предложить побыть в этой поездке моим телохранителем, за это вам перепадет 5 процентов от суммы сделки.
— И сколько это будет в долларах?
— Хм… Вы деловой человек, Ефим. Хотя что я, собственно, вы бы всё равно произвели в  уме вычисления, и поняли бы, что общая выручка равняется 10 тысячам долларов. То есть ваши - 500 долларов. Согласитесь, сумма для вчерашнего заключённого немаленькая. А в дальнейшем, если всё пройдёт нормально, я устрою вас своим помощником. Будете выполнять кое-какие мои поручения. Ну как, согласны?
— Почему нет? Предложение и впрямь выгодное. Спасибо, что решились взять меня в дело. Единственное «но» - у меня пока еще нет документов. А без них, сами понимаете, особенно не попутешествуешь.
— Действительно, – опять почесал свой нос Лейбовиц. — Официально вам паспорт никто не выдаст, даже на вымышленное имя, вас сразу же сдадут в полицию. А знаете что, я сведу вас со своим хорошим знакомым. Зовут его Аарон Мендель, тоже эмигрант, правда, из Польши, хотя тогда, когда он уехал, она ещё входила в состав Российской империи, так что и с ним можете говорить по-русски . Он дантист, и его частная практика находится под защитой людей того самого Мейера Лански, о котором я вам рассказывал. Он им платит – они его охраняют. Может быть, Аарон сумеет как-то помочь решить этот вопрос. Вы не против? Тогда я сейчас же с ним созвонюсь из своего кабинета, а вы пока посидите здесь.
Через десять минут Лейбовиц вернулся с торжествующей улыбкой на своих тонких губах.
— Ну что ж, Аарон ждет нас через час, у него как раз в семь вечера закрывается  частная практика. И я заодно с вами прогуляюсь, навещу старого знакомого.
Аарон Мендель практиковал в таком же тихом переулке на Амстердам-авеню, недалеко от Центрального парка. По пути я избавился от браунинга, который до этого покоился в кармане пиджака. Не знаю уж, паленый ствол или нет, но лучше не рисковать, тем более у меня имелось свое оружие, на территории США точно нигде не засветившееся. Так что я при первой же возможности зашвырнул пистолет в озерко на территории Центрального парка, который мы миновали по пути к дантисту.
К нашему приходу очередной представитель древнейшей нации успел спровадить последнего на сегодня клиента и помощницу – она же секретарша – и лично встречал нас на пороге своей маленькой клиники.
С Лейбовицем они обнялись как старые друзья, каковыми и являлись, собственно говоря, даже чмокнули друг друга пару раз в щёку, общаясь, похоже, на иврите или вообще на идише. Мне же Мендель учтиво поклонился, на неплохом русском приглашая также проходить внутрь.
— Присаживайтесь, молодой человек, — кивнул он на зубоврачебное кресло.
— Да я…
— Садитесь, я вам говорю. Сначала я должен убедиться, что с вашими зубами всё в порядке, а после этого мы уже и поговорим о ваших делах.
Не сказать, чтобы я панически боялся стоматологов, тем более все болезненные операции в мое время уже проводились под хорошим местным и даже общим наркозом. Но некий трепет я все же испытывал. Сейчас же, глядя на разложенные передо мной на столике инструменты и дедушку бормашин будущего, я невольно содрогнулся. Об анестезии в эти годы вряд ли имели представление.
Опустившись в обитое потертой кожей кресло, я оказался в полулежачем положении. Надо мной вспыхнула яркая лампа, и я невольно зажмурился.
— Ну-с, — по старорежимной привычке произнес дантист, — открывайте пошире рот… А у вас неплохие зубы! И кто вам ставил пломбы? Из какого они материала?
Не буду же я рассказывать, что три акриловых пломбы мне обошлись в семь тысяч рублей каждая. Поэтому наскоро придумал версию о хорошем одесском стоматологе, лечившем первых лиц города, к которому меня привели по блату, и работа которого мне обошлась в общей сложности в десять рублей. А уж что он мне там ставил – никакого понятия на данный счёт не имею.
— И все же странно, я подобного ещё не встречал, хотя и слежу за всем новым в этой сфере, — продолжал удивляться дантист. — А нижняя «семёрочка» у вас все же требует небольшого ремонта. Если сейчас не запломбировать – через пару месяцев начнет побаливать. Не бойтесь, за одну пломбу я с вас денег не возьму, это вам от меня скромный подарок.
Таким образом, после примерно пятнадцати минут пытки я стал обладателем пломбы из амальгамы. Когда я, насквозь вспотевший, наконец покинул зубоврачебное кресло, мы втроём перешли в другой кабинет, обставленный вполне прилично, где расселись по удобным креслам. Хозяин тут же разлил по рюмкам 40-градусный напиток из изюма под названием «пейсаховка», причем в количестве трех экземпляров.
— И мне можно? — спросил я.
— В качестве антисептика немного можно, — кивнул дантист. — Но все же пару часов рекомендую не употреблять горячего.
Когда мы вкусили чуть сладковатой водки с карамельным запахом, перешли к делу.
— Итак, Абрам по телефону в общих чертах рассказал мне вашу историю и как вы героически спасли его от грабителей, — без доли иронии произнес Мендель. — Хотя, Абраша, я тебе уже не раз говорил, что телефонные разговоры могут прослушиваться, а ты все мои советы пропускаешь мимо ушей.
— Да брось, Аарон, кому нужен скромный антиквар? Ты лучше скажи, как нам снабдить молодого человека документами, пусть даже поддельными, но хорошего качества?
— Может быть, нашему другу попросить политического убежища? После революции в Соединённые Штаты хлынула волна белоэмигрантов, и многие из них стали обладателями так называемых нансеновских паспортов. Правда, пока не все страны его признали, но сути дела это не меняет. Можно попробовать обратиться в пункт приёма иммигрантов на острове Элис . Это по соседству с островом Либерти, где стоит статуя Свободы. Не исключено, что там смогут решить ваш вопрос.
— Но всё же существует риск того, что меня могут отправить обратно в СССР?
— К сожалению, ничего нельзя исключать.
— Вот видите! А тем более, если я тут буду жить под своим именем, на меня может начаться охота. Вспомнить хотя бы Троцкого…
— Льва Давидовича?
— Ну да.
— Вы считаете, на него охотятся?
Блин, а он что, ещё живой?  Надо было лучше учить историю, хорошо ещё не успел ляпнуть, что Троцкого зарубили ледорубом.
— Хотя мерзавец ещё тот, — неожиданно огорошил меня Мендель. — Ваша революция стала лакмусовой бумажкой, благодаря которой мы поняли, что и среди евреев попадаются
Я бы на вашем месте не переживал. Кто вы такой и кто такой Троцкий! Вы же обычный, хм, скажем так, уголовник, хотя на уголовника, по крайне мере манерой держаться и разговаривать, вы и не очень смахиваете.
— Всё же, мистер Мендель, я не хотел бы рисковать. Если есть возможность заполучить паспорт или водительские права на другое имя – это было бы здорово.
— Ну раз вы настаиваете… Хотя я слышал, что Лаки Лучано вплоть до своей посадки так и не являлся гражданином Соединённых Штатов, что не мешало ему до поры до времени спокойно обстряпывать свои делишки на американской территории. Но если вы, Ефим, настаиваете, я, пожалуй, попробую что-нибудь для вас сделать. За посреднические услуги вы мне ничего не будете должны, а вот уж сколько запросят люди, с которыми я свяжусь – большой вопрос. Вы вообще какой суммой располагаете?
— Э-э-э…
— На паспорт у него точно не хватит, — вклинился антиквар. — Но если документ будет все же получен, то я за него заплачу сам. А вскоре нам предстоит дальняя поездка, и потом уже — не обессудьте, мистер Сорокин — я вычту эту сумму из вашего гонорара.
— Тогда скрепим наш договор еще одной порцией божественного напитка, – заключил дантист, снова разливая по рюмкам свою «пейсаховку».
Опустошив рюмку, он спросил:
— Ефим, так вы, значит, сбежали от чекистов, если Абраша меня не обманул. А он не такой человек, чтобы водить за нос своих друзей, одним из которых, надеюсь, я всё же являюсь. Сделайте одолжение, расскажите свою историю, если вас это не затруднит, а заодно поделитесь впечатлениями от жизни в советской России. Так ли всё страшно, как это пишут в эмигрантских газетах? Я на днях читал в «Новом русском слове», что у вас там даже Ежова расстреляли…
— Серьёзно?!
Вот это номер! Это что же получается, мой враг №1 мёртв? Недаром я не видел его портретов в Архангельске. И что же, мне теперь, выходит, некого опасаться? И не стоит ли задумать о возвращении на Родину?.. Нет, не стоит, потому что никто не мог дать гарантии моей безопасности. Я даже Сталину не доверял, хотя он вроде бы заинтересован в моём возвращении живым и здоровым. Сегодня ты нужен, а завтра тебя пустят в расход.  Не для того я проделал такой путь, чтобы пропасть ни за понюшку табаку.
— Да, причем уже как несколько месяцев тому назад, наверняка еще до вашего отплытия в Штаты, — вывел меня из раздумий голос Менделя.
— Что ж, получил по заслугам, — констатировал я. — А что касается жизни в СССР…
В течение следующих десяти минут я вкратце изложил своё видение жизни в Советском Союзе, которое, как оказалось, не местами не совпадало с изложенным в эмигрантских газетах. Ещё несколько минут мы обсуждали новый порядок на территории бывшей Российской империи, после чего Лейбович решил, что настало время прощаться.
— И кстати, Аарон, помнишь, что в последний раз ты мне проиграл партию в шахматы? Не хочешь отыграться?
— Хочу, Абраша, и сделаю это в ближайший шабат. 
— Тогда в эту субботу жду тебя у себя.

Глава II
Антикварная лавка занимала часть первого этажа 6-этажного дома, а жил Абрахам Лейбовиц уровнем выше, в скромной двухкомнатной квартирке, которую можно было даже назвать полуторкой.
— Пока я вас поселю в маленькой комнате, — сказал мне антиквар, как только мы по возвращении от Менделя поднялись в его квартиру. — Для вашего же спокойствия, потому как за ночь я несколько раз посещаю уборную, не хочу мешать вашему сну. Простатит, знаете ли, старость, как у нас в России говорили, не в радость… Ну а когда появится возможность – а она, надеюсь, скоро у вас появится – снимете себе жилье, тут неподалёку сдают внаём недорого. А то я, знаете ли, привык к одинокой, холостяцкой жизни, стараюсь в свою квартиру посторонних не пускать, вы – редкое исключение.
У меня создалось такое ощущение, что в эту угловую комнатушку старый антиквар стащил все, что не поместилось в кладовые его магазина. Самая настоящая лавка старьевщика, просто глаза разбегались при виде всего этого барахла. Надеюсь, клопов и тараканов тут не водится.
Между тем Лейбовиц стянул покрывало с кровати и встряхнул его, подняв облачко пыли.
— Белье, в общем-то, относительно свежее, — сказал он, возвращая покрывало на место. — Если ночью будет жарко – можете открыть окно. Заодно услышите, не перепиливает ли кто-нибудь витринную решетку.
Лейбовиц хихикнул, снова став в этот момент похожим на Плюшкина.
Кухня также была относительно небольшой, зато здесь имелись газовая плита и – барабанная дробь – маленький, но настоящий холодильник! Внутрь с разбегу я не полез, это прерогатива хозяина, однако надеялся, что с голоду мы не умрём.
Санузел оказался совмещённым, причем возле унитаза был прикреплен рулон настоящей туалетной бумаги, наощупь, впрочем, оказавшейся весьма сомнительно качества. Но всё же это лучше, чем газета.
Чугунная ванна на изогнутых ножках соседствовала с эмалированным умывальником. И там и там имелись краны с горячей и холодной водой, в чем я вскоре убедился, когда мне было разрешено совершить гигиенические процедуры.
Всё-таки какое это блаженство – иметь возможность возлежать в ванной, наполненной теплой водой, и ни о чём не думать! Последний раз такое я мог себе позволить лишь в прошлой жизни. Положив под затылок мочалку, я закрыл глаза и погрузился в сладкую истому, которую спустя какое-то время нарушил деликатный стук в дверь.
— Ефим, - раздался голос Лейбовица с той стороны, - прошу прощения, что потревожил вас, но у меня уже готов ужин. И он может остыть.
— Хорошо, уже выхожу.
Я бы не отказался снова вкусить божественной пиццы от Филумены и ее папаши, но на этот раз мне было предложено чуть ли не вегетарианское меню, при виде которого я внутренне чертыхнулся. М-да, кусочком говядины в окружении зеленого горошка и шпината, пожалуй, не наешься. Даже лежавшая на тарелке маца, купленная, видимо, в какой-то кошерной лавке, не спасет положения. Так и придется ложиться спать голодным. Впрочем, бокал красного вина немного приподнял настроение, потому что напиток оказался на вкус совсем даже неплохим.
— Вино из Италии, — пояснил Абрам Моисеевич. —  До 33 года в Штатах действовала поправка к Конституции, так называемый «сухой закон», и многие виноградники оказались вырублены под корень. Теперь понемногу винодельческая промышленность возрождается, но подавляющее большинство вин завозят из-за рубежа. Эту бутылку «Барбареско» мне подарил Сэмюель пару лет назад, привез из очередного плавания.
Да уж, что в США чудили с «сухим законом», что у нас при Меченом все виноградники вырубили… А в итоге и там и там поняли, что бороться с этим бессмысленно. В конце концов, уж лучше водка, чем героин.
На следующее утро антиквар встал раньше меня и, пока я совершал гигиенические процедуры, успел подсуетиться с завтраком. Яичница-глазунья из трёх яиц, тосты с маслом и чашка кофе вполне удовлетворили мой аппетит. Сам же старик, как выяснилось, успел откушать, ещё когда я спал, потому как встает не позднее шести утра, и вообще ему на сон в этом возрасте хватало пять часов.
— Каков у нас план действий на сегодня, Абрам Моисеевич? — поинтересовался я, когда с завтраком было покончено.
— Я спускаюсь в магазин, он открывается ровно в 9 утра, то есть через 15 минут, а вы, если есть желание, можете составить мне компанию. Но думаю, вам будет скучно в обществе старика, предпочитающего в свободное время праздным разговорам штудирование старинных фолиантов. На вашем месте я бы поближе познакомился с Манхэттеном.
— Не боитесь, что снова какие-нибудь придурки могут заявиться, угрожая вам пушкой?
— Снаряд дважды в одну воронку не падает, — хмыкнул Лейбовиц. — Если бы это были мафиози, то они просто поставили бы свои условия, сколько я им должен ежемесячно платить за покровительство. Но что с меня взять?!
Да уж, что взять с бедного еврея… Особенно после того, как он задвинет свой допотопный кинжал за вполне приличную сумму. Как антиквар только рискнул открыться едва знакомому человеку, то бишь мне? Видно, припёрло, не хотелось терять такой жирный кусок, а то, чего доброго, клиент взял бы и сорвался. Получается, пока мы нужны друг другу, что на первых порах для меня весьма кстати, а дальше уже посмотрим.
— С удовольствием воспользуюсь вашим советом, мистер Лейбовиц, — сказал я. — Только, если вы не против, револьвер я оставлю дома, например, засуну под матрас. Не вижу смысла таскать ствол с собой весь день. Вряд ли вчерашние грабители попытаются меня выследить и пристрелить, а попадись я с оружием полицейскому наряду – проблем не оберёшься.
Хоть и без оптимизма во взгляде, но антиквар согласился с моим предложением. Большинство наличности я тоже оставил под ответственность Лейбовица, а сам с десяткой в кармане собрался побродить по улицам Манхэттена. Но прежде Лейбовиц порылся в куче барахла, сваленного в моей комнатушке, и вытащил на свет божий карманные часы на серебряной цепочке, которые вручил мне с таким видом, будто презентовал как минимум «кадиллак».
— «Zenith», вторая половина XIX века, до сих пор идут минута в минуту, — заводя часы, просвещал меня антиквар. — Вон у вас на жилетке как раз пистончик под это дело, а цепочка вот здесь крепится. Ну вот, теперь вы более-менее похожи на джентльмена.
— Спасибо, сегодня вечером верну.
— Не стоит, это подарок от Абрама Лейбовица земляку.
Свою экскурсию я начал с небольшой, но уже сейчас всемирно известной улочки нижнего Манхэттена под названием Уолл-стрит, ведущей от Бродвея к побережью пролива Ист-Ривер. Церковь Троицы, как и спустя 80 лет, всё так же стоит зажатой двумя огромными зданиями, одно из которых принадлежит нью-йоркской бирже. Миновал отель «Мэри-Хилл» на Парк-авеню, пробрался через кишащие народом 5-ю авеню и 42-ю улицу, задержался у кинотеатра «Лирика» с рекламой фильмов, среди которых была и афиша картины «Новые времена» с участием Чарли Чаплина. Судя по вывеске над окошком кассира, удовольствие на дневной сеанс стоило всего 15 центов, а на вечерний - 25.
Кассирша – дородная женщина в казавшейся миниатюрной шапочке на ее пышной прическе – при моем появлении заметно оживилась.
— Здравствуйте, мистер, — проворковала она, мило улыбаясь. — Вам на какой фильм?
— Давайте на «Новые времена».
— А время?
— Ближе к вечеру.
— На 19.00 устроит?
— Вполне.
— Один билет, или вы придёте с девушкой? — ещё шире расплылась в улыбке кассирша.
— Нет у меня девушки на данный момент, — столь же мило улыбнулся я. — Не хотите ею стать?
— Ах вы шутник, — хохотнула кассирша. — Я женщина замужняя.
— Ну, тогда давайте один, — сказал я, протягивая в окошко мелочь.
Ну а что, гулять так гулять, тем более дёшево и сердито.
Далее на Мэдисон-сквер полюбовался знаменитым «утюгом», остановился у магазина скульптур на Уотер-стрит. Миновал поражающий грандиозностью воплощения Рокфеллер-Центр, про себя прикидывая, сколько же эта семейка кровососов вбухала в строительство… Мне, наверное, за всю жизнь столько не заработать.
Под железнодорожным мостом на Бэттери тоже кипела жизнь. Честно говоря, стало немного не по себе, когда над головой прогремели колеса состава, но из спешащих по своим делам обывателей никто и глазом не моргнул.
На углу 61-й улицы и 5-й авеню наткнулся на советское консульство. Что-то дрогнуло в моём сердце, я постоял пару минут болваном, затем предпочёл сделать ноги. Не хватало ещё попасться на глаза кому-нибудь из сотрудников. Вдруг мои приметы разосланы по всему миру? Хоть и притянутые за уши страхи, однако, свернув за угол, я почувствовал себя гораздо спокойнее. Надо будет – сам приду сюда и поговорю с кем надо. Но только по своей воле.
Вновь пересёк 5 авеню, чуть притормозив у толстой негритянки из Армии спасения в старомодной шляпке и стоптанных башмаках. Перед ней лежал раскрытый чемоданчик, куда прохожие кидали мелочь, а женщина периодически звонила в колокольчик, била себя кулачком в грудь и кричала что-то о несчастных неграх, которым нужна помощь. Странно, что своих соплеменников она ещё не называла афроамериканцами.
Чуть дальше трое чудаков с плакатами на спине и груди ходили кругом перед крыльцом какого-то заведения. Из написанного на плакатах можно было понять, что пикетчики добиваются справедливости, вот только какого рода – для меня так и осталось загадкой.
Добрался до «Эмпайр-стейт-билдинг», поднялся на смотровую площадку. Бывал я здесь в 2012 году. Сейчас, понятно, многих зданий мегаполиса ещё нет и в помине, но всё равно зрелище впечатляло. Не удержавшись, я сунул в прорезь пятицентовик за возможность поглядеть в подзорную трубу, по мощности больше напоминавшую телескоп. В окна с такой высоты было трудно заглянуть, а вот то, что творилось во дворах домов и на улицах за несколько кварталов отсюда, я прекрасно видел.
Вдоволь насмотревшись видами Нью-Йорка, продолжил своё путешествие. Прошёлся по Бродвею, который даже днём производил впечатление. Нужно сюда как-нибудь вечером заглянуть. Остановился у газетного киоска на углу 32-й улицы и 3-й авеню, за 3 цента купил свежий номер «Нью-Йорк таймс», но пролистать его решил попозже. Например, за обедом. Здесь же продавалась жевательная резинка нескольких видов. Купил пару пластинок знакомой мне марки «Вригли». Думаю, после приёма пищи для профилактики кариеса в самый раз, хотя и не был уверен, что современная жвачка выполняет те же функции, что резинка из будущего. Там она вроде бы с ксилитом, а эта небось с сахаром. Впрочем, главное, чтобы помогла удалять из зубов остатки пищи.
А отобедать я вновь зашел в полюбившуюся мне итальянскую пиццерию. Увидев меня, Филумена, весело щебетавшая с рассчитывавшимся по счетам клиентом, буквально расцвела:
— О, мистер, это снова вы! Очень рада вас видеть! Неужто вам так вчера понравилась наша стряпня?
— Ещё как, сеньорита Филумена, — радушно улыбнулся я в ответ.
— Что будете на этот раз? «Маринара», «Маргарита», «По-неаполитански», «Капричиозза», «Фунги», «Кальцоне», «Четыре сезона», «Сицилийская», «Дьябола»…
В прежние годы я бывал в Италии, заходил в пиццерии, но названия особо не запоминал. Поэтому все перечисленное у меня в голове тут же смешалось в какую-то кашу.
— Эй-эй, полегче, сеньорита, я не настолько хорошо разбираюсь в итальянской кухне. Что ещё за «Дьябола»?
— С кусочками салями и острым калабрийским перцем.
— Нет, для острого перца я пока не созрел. «А четыре сезона» что собой представляют?
— Пицца разделена на четыре части, каждая из которых означает одно из времён года. Весна - оливки и артишоки, лето - салями и чёрный перец, осень - моцарелла,  зима - грибы и варёные яйца. Естественно, везде добавляются томаты.
— Тоже как-то мудрёно… Давайте что попроще, ну, например, как вчера.
— Тогда «Фунги»! Достойный выбор, мистер…
— Фил.
— Просто Фил?
«Простофиля», — усмехнулся я про себя.
Как же мне перевести фамилию? В переводе с английского слово «сорока» звучит как «мэгпай». Не нравится мне такой вариант, лучше уж просто «птица».
— Фил Бёрд, сеньорита.
— Всё, заказ принят, мистер Бёрд. 
— И большой стакан кофе!
— Конечно, буквально пару минут, — обворожительно улыбнулась Филумена, исчезая за стойкой.
В ожидании заказа я раскрыл газету. Моих познаний в английском хватало, чтобы более-менее сносно перевести изложенное на черно-белых страницах. Как обычно, самое интересное было в конце. Например, афиша матча-реванша между Джо Луисом и героем Третьего Рейха Максом Шмеллингом. Поединок должен был состояться 22 июня 1938 года на стадионе «Янки». Знаковая дата, через три года фашисты нападут на СССР, если что-то не сдвинется в этой ветке истории. А может, уже и сдвинулось, достаточно вспомнить досрочный расстрел Ежова.
В «Нью-Йорк Таймс» описывалась встреча Джо Луиса с президентом США Рузвельтом, который напутствовал темнокожего боксёра словами: «Страна нуждается в твоих мускулах, чтобы победить Германию».
Боксом я когда-то всерьёз увлекался, в том числе и его историей, а уж о противостоянии Луиса и Шмелинга знал почти всё. В том числе и то, что в матче-реванше Шмелинг будет нокаутирован уже в первом раунде. Хм, имея такие знания, почему бы не сделать ставку? Другое дело, что, насколько я помнил, букмекерство в США было разрешено только в штатах Невада и Нью-Джерси. Нью-Джерси начинался не так уж и далеко, по ту сторону Гудзона, отделявшей его от штата Нью-Йорк, на территории которого я сейчас пребывал.
— Ваша пицца и кофе, мистер Бёрд.
— Что? А, спасибо, — улыбнулся я девушке, взял кусок пиццы и, механически её пережевывая, снова вернулся к чтению.
Через пять минут я задумчиво почесывал трехдневную щетину – последний раз я брился ещё на корабле взятой в аренду у Уолкера бритвой. Как бы поиметь прибыль с предстоящего боя?
Этот вопрос я обсудил с Филуменой, и вскоре выяснил, что и впрямь на официальном уровне букмекерство запрещено, даже в Нью-Джерси, а подпольные букмекеры все поголовно находятся под патронажем итальянцев. Но адреса этих контор она не знает.
Да и знала бы – не сказала, подумал я, покидая заведение. Мало ли, вдруг под личиной приятного посетителя скрывается полицейский агент.
После перекуса я закинул в рот пластину жвачки. А ничего так на вкус, очень похоже. Что в ближайшие 80 лет он не сильно и изменится. А тут еще вкладыш с фотографией какого-то бейсболиста. Судя по мелкой подписи, Джо Ди Маджо из «Янкиз».
Время уже, судя по карманным часам, приближалось к трём часам дня, а ноги мои устало гудели. Хорошо ещё, что ботинки оказались качественными, обошлось без мозолей и отваливающихся подошв. Между тем до сеанса оставалось еще почти четыре часа. Делать было нечего, и я решил смотаться в антикварную лавку, по пути заглянув в галантерею, где разжился зубной щёткой и опасной бритвой, а заодно и помазком.
— Ну как, молодой человек, нагулялись? — поинтересовался Лейбовиц, когда я переступил порог магазина.
Я вкратце пересказал маршрут своего путешествия, посетовал, что, может быть, стоило бы купить билет на фильм Чаплина и для антиквара, но Лейбовиц только махнул рукой, мол, он уже стар для такого рода досуга. После чего выпросил у меня газету, которая торчала из кармана, и принялся изучать содержимое свежего номера «Нью-Йорк Таймс».
— Мистер Лейбовиц, а как вы относитесь к боксу? — отвлёк я его от чтения.
— В юности относился хорошо, а что? — поинтересовался антиквар.
— Да у меня имеются кое-какие сведения относительно исхода будущего поединка между Джо Луисом и Максом Шмеллингом, который пройдёт 22 июня на стадионе «Янки». Подумал, неплохо было бы поставить на победителя.
— Вы что, хотите связаться с подпольными букмекерами?
— А почему бы и нет? Надеюсь, там не принято кидать, то есть обманывать?
«Не Россия же 90-х», — чуть было не добавил я, но вовремя сдержался.
— Честно говоря, на вашем месте ради призрачного выигрыша я бы всё же не спешил ввязываться в такого рода сомнительные предприятия.
— Да бросьте, Абрам Моисеевич, кто не рискует – тот не пьёт шампанского. Тем более какой тут риск, если дело поставлено на поток, зачем людям портить своё реноме?
Антиквар на какое-то время задумался, затем с решительным видом свернул газету в трубочку.
— Знаете что, Ефим, мне сегодня звонил Аарон. Естественно, разговор проходил в завуалированной форме, поскольку наш друг по-прежнему одержим манией преследования. Так вот, он по еврейской линии договорился с нужными людьми, которые за 50 долларов согласны сделать вам документы. Я записал для вас адрес и имя человека, которого вам нужно будет там завтра спросить. Но ехать придётся в Нижний Ист-Сайд, и я бы посоветовал вам на всякий случай прихватить свой револьвер.
— Не стоит лишний раз «светить» ствол, Абрам Моисеевич. Не думаю, что дойдёт до перестрелки.
— Ладно, дело ваше. Одним словом, у людей, которые займутся вашими документами, вы можете и поинтересоваться относительно подпольных ставок. Они наверняка в курсе. Однако, насколько я понимаю, за документы вы отдадите последние деньги? У вас наберётся такая сумма?
— У меня есть 48 долларов, — быстро произвёл я в уме пересчёт своей наличности.
— Ну, пару долларов я вам добавлю, да и на трамвай тоже. Но с чего тогда вы собираетесь делать ставку на победителя боя? Конечно, есть вариант, что после возвращения из Лос-Анджелеса ваше благосостояние значительно улучшится, тем более что вернуться мы должны уж точно до 22 июня. Но кто знает, как оно сложится, я не могу со 100-процентной уверенностью гарантировать успех нашего предприятия. 
М-да, вот этот вопрос я как-то не учёл. Грустно вздохнув, откинулся на спинку антикварного кресла и прикрыл глаза. Что ж, можно и подождать, думаю, ставки будут приниматься до последнего дня. Из лёгкой задумчивости меня вывел голос Лейбовица:
— Ну, если вам сильно не терпится, могу ссудить в долг некоторую сумму. Вам сколько нужно?
— Если дадите взаймы долларов сто, буду весьма признателен.
— Гм, сто долларов… Тогда завтра, как соберётесь в Ист-Сайд, напомните, а то я на свою память не полагаюсь.
Тем временем нужно было выдвигаться в кинотеатр. В дороге я задержался возле чистильщика ботинок, и за пару центов парнишка лет 12 отдраил мою обувь до зеркального блеска.
Зал был рассчитан на две сотни зрителей, я, согласно билету, занял место на 12-м ряду, практически в середине. Моими соседями по левую сторону оказалась супружеская чета с дочуркой лет 15, а справа примостились благоухавшая духами и напомаженная девица вместе со своим молодым человеком. Не успели в зале погасить свет, как они начали перешёптываться, пересмеиваться, послышался звук поцелуев… Минут десять я это терпел, затем шёпотом сказал:
— Молодые люди, вы мешаете другим смотреть фильм.
Парочка притихла, и больше не мешала окружающим своими любовными ласками.
История Маленького Бродяги, пытающегося выжить в новом индустриальном обществе во времена Великой депрессии, меня тронула. Почему-то вспомнилось моё не такое уж давнее прошлое в Союзе, и снова передо мной встало лицо Вари. Потом вспомнил сына, как-то он там, в будущем, без меня… Должен уже на 4-й курс перевестись. Надеюсь, не бедствует, адвокат вроде бы проверенный. Но этого я уже, к сожалению, никогда не узнаю.
Сообразив, что глаза уже на мокром месте, я сделал над собой усилие, при этом всё-таки шмыгнув носом. С возрастом, что ли, становлюсь сентиментальнее… Соседи справа не выдержали, хихикнули, видимо, подумали, что на меня так подействовал сюжет близящейся к финалу картины. Ну и плевать я хотел.
На следующее утро даже без напоминания Лейбовиц с бесстрастным лицом выдал мне 110 долларов.
— Мир не знал ещё более доверчивого еврея, — криво усмехнулся он. — Надеюсь, эта сумма как минимум удвоится.
— Более чем уверен, не исключено, что и утроится. В любом случае половина выигрыша ваша.
— Да бросьте…
— Возражения, Абрам Моисеевич, не принимаются.
Через пятнадцать минут я неторопясь двигался в сторону Ист-Сайда, ограниченного на севере рекой Гарлем, на юге - 1-й улицей, на западе — Пятой авеню, на востоке — проливом Ист-Ривер.
Да, здесь народ жил не в пример скромнее, чем в лучших домах Манхэттена. В своём прикиде я выглядел чуть ли не буржуем. На одной из улиц полуголая ребятня прыгала в струях воды, бьющей из пожарного гидранта. Напомнило своё детство, когда мы бегали рядом с поливальной машиной.
— Эй, не безобразничайте!
Появившийся откуда-то полицейский, для виду погрозив дубинкой, затянул вентиль на гидранте.
— Ещё раз увижу – надеру задницы, — объяснил он погрустневшей мелюзге. — И родителям вашим нажалуюсь.
Мне нужно было попасть на Аллен-стрит, в фотостудию некоего Изи Шмейхеля, чья фамилия напомнила об известном датском вратаре из будущего. Люди попадались разговорчивые, самых разных национальностей, с радостью советовали, как лучше дойти, где можно срезать, а куда лучше не соваться. Например, одна добропорядочная женщина с окружностью талии около метра порекомендовала обойти стороной Чайна-таун, заселённый эмигрантами из Китая. Мол, там запросто ограбят чужака, зарежут, и следов не найдёшь.
Фотостудия Изи Шмейхеля, рекламировавшая себя неброской вывеской, располагалась в подвальчике жилого дома, от которого к соседнему были протянуты десятки верёвок с сушившимся бельём на высоте, недоступной мелкому жулью. Невысокий, худощавый хозяин студии, с щёточкой усиков под мясистым носом, при моём появления сразу же встрепенулся:
— Что желаете, мистер? Портрет, фото на паспорт, водительские права или, быть может, выездную фотосессию на лоне природы в окружении членов семьи?
— Я от Аарона Менделя.
На мгновение Изя задумался, нахмурив густые, чёрные брови, затем черты его лица разгладились:
— Ах, от Аарона! Так это вы, значит, тот самый русский, которому нужны документы! Что ж, прошу, присаживайтесь вот сюда.
— Вы уже собираетесь меня фотографировать?
— Не вижу смысла тянуть резину… Секунду, я ваш галстук поправлю. Теперь замерли, не шевелимся, не моргаем, не дышим, смотрим вот сюда… Отлично!
— Спасибо! Сколько с меня?
— 50 долларов, я озвучивал Аарону сумму.
Я протянул фотографу пять 10-долларовых бумажек, которые тут же исчезли во внутреннем кармане его пиджака. 
— А что за документ мне дадут?
— Водительские права. Паспорт, наверное, вам ни к чему, половина населения страны живёт без паспортов, к тому же вы ведь не собираетесь в ближайшее время покидать пределы Соединённых Штатов? Да и обошёлся бы он в два раза дороже. Итак, на какое имя хотели бы документ? Поскольку вы русский, предлагаю особо не мудрствовать, выбирайте русские имя и фамилию. Сойдёте за эмигранта с 20-летним стажем, который подростком уехал из революционной России вместе с родителями.
— Я так молодо выгляжу?
— Выглядите лет на 35. Минус двадцать – как раз подросток, 15 лет, пора расцвета, — с ностальгией вздохнул фотограф, видимо, на мгновение окунувшись в воспоминания.
Тут я задумался. Вот почему Мендель и Лейбовиц не предупредили меня об этом заранее? Да и я хорош, что-то в последнее время у меня частенько гуляет ветер в голове. Тем не менее, нужно что-то предлагать. И в этот момент я подумал: хватит, наверное, бегать и прятаться по углам. Почему бы не вписать в права мои настоящие имя и фамилию? Ежова на этом свете уже нет, к тому же сейчас в мире грядут такие перемены, что Сталину и его команде будет точно не до меня. И – словно в омут головой:
— Записывайте! Имя – Ефим, фамилия – Сорокин. Дату рождения надо? Тогда…
Я помедлил. Ладно, число и месяц пусть будут настоящие, а вот год, соответственно, с поправкой на минус 80 лет.
— 12 декабря 1900 года.
— Записано, — чирканул на клочке бумаги Шмейхель. — Так что заходите через три дня, ваши документы будут готовы.
— Хорошо, но у меня ещё к вам один вопрос. Не подскажете, где можно сделать ставку на исход боксёрского поединка?
— Отчего же, подскажу, — с готовностью согласился Шмейхель. — А лучше провожу. Вы тут человек новый, к вам могут отнестись с настороженностью, а меня уже знают, я в этом районе практически вырос.
Идти оказалось недалеко, через несколько минут мы спустились в такой же подвал, однако народу здесь оказалось не в пример больше. В воздухе витал табачный дым, раздавались крики на английском, итальянском, вроде на идиш или иврите, и даже двое – судя по выправке, чуть ли не бывшие офицеры царской армии – общались на чистом русском.
Ставки от 10 долларов здесь делались в основном на лошадиные бега и бейсбол. Но на исход боксёрского поединка между Луисом и Шмеллингом тоже можно было поставить, и уже вскоре я диктовал букмекеру свои имя и фамилию, протягивая две купюры с портретом 18-го Президента США Уллиса Гранта. Причём здесь же принимались ставки на раунд, в котором тот или иной боксёр может победить нокаутом. Если угадывал и раунд – твой выигрыш увеличился в несколько раз. Не угадывал – даже в случае верного исхода боя мог оказаться в проигрыше. Я не преминул этим воспользоваться, указав, что Шмелинг ляжет в первом раунде, на что букмекер удивлённо приподнял брови.
Как-то всё слишком просто, думал я, покидая заведение. Понятно, что приём ставок без документов мне в данный момент только на руку, но тем не менее…
Спустя три дня я стал обладателем новеньких водительских прав на имя Yefim Sorokin. С маленькой чёрно-белой фотографии с печатью в уголке на меня смотрел серьёзный мужик, в глазах которого трудно было что-то прочитать.
— Не отличить от настоящих, — довольно потирая руки, сказал Шмейхель.
Лейбовиц, посмотрев права, удивился:
— Вы же так переживали, что за вами могут начать охоту какие-то спецслужбы, а тут взяли и свои настоящие данные указали…
— Волков бояться, Абрам Моисеевич – в лес не ходить, — со вздохом махнул я рукой.
Антиквар, таким образом, был поставлен перед фактом, и далее он объявил, что завтра я еду в аэропорт покупать два билета на рейс Нью-Йорк – Лос-Анджелес и два билета на обратный рейс, с тем расчётом, чтобы обернуться одним днём. Ну или двумя, что само собой подразумевалось, если ты вылетаешь вечером, как рекомендовал антиквар.
— Берите билеты на 26 мая, желательно на вечерний рейс, — напутствовал меня Абрам Моисеевич.
Билеты я приобрёл в ближайшем офисе «Американских авиалиний», до которого было идти всего пара кварталов. Два билета в один конец и два обратно на самолёте «Дуглас» серии «DC-3», совершавшем регулярные пассажирские перевозки по этому маршруту, обошлись по 33 доллара каждый. Вылет должен состояться в 19.30 из аэропорта Ньюарк, расположенного в часе езды от Манхэттена, но номинально уже находящегося в штате Нью-Джерси.
Также я узнал, что полёт с восточного на западное побережье США должен занять порядка 17 часов, тогда как обратно можно было долететь всего за 15. Как оказалось, виной всему - встречный ветер, дувший преимущественно в восточном направлении. По пути предстояло сделать три посадки для дозаправки. Однако… Хотя, что это я тут удивляюсь, хорошо ещё, не на поезде путешествовать будем. При нынешних скоростях неделю тащились бы через весь континент.
Вечером четверга, 26 мая, мы вылетели из аэропорта Ньюарка. Погода благоволила, голубое небо лишь местами было расчерчено перистыми облаками. А вот комфортом в салоне и не пахло. Хотя по нынешним временам, наверное, даже такие тесные места с узким проходом считались явлением вполне обычным. Народ в эту эпоху был куда как менее избалованным, нежели в моё время.
Большая часть полёта проходила ночью, и из-за дозаправок выспаться толком так и не удалось. Трижды переводили часы, поскольку восточное и западное побережье разделяют три часа. Но все-таки не 7, как Москву и Владивосток. Лейбовиц не расставался с маленьким саквояжем, в котором покоился тот самый кинжал, стоивший 10 тысяч зелёных бумажек. Я же постоянно находился при антикваре в роли телохранителя, однако без огнестрельного оружия. Абрам Моисеевич меня проинструктировал, что досмотра багажа и ручной клади в это время при посадке на самолёты не производилось, а что металлодетекторов пока ещё не изобрели - это я и сам догадывался. Проверялось только наличие билетов и вес багажа. Если человек был очень толстым, то могли попросить его взвеситься. Проносили всё, что угодно, но за опасное поведение во время полёта уже существовали санкции. И пусть почти во всех штатах страны оружие можно было приобрести без лицензии, я решил не рисковать, всячески ограждая себя от возможного рода негативных последствий.
Аэропорт Лос-Анджелеса представлял собой весьма убогое зрелище. Это было просто лётное поле под названием «Майнес-филд» с несколькими строениями, одно из которых и оказалось терминалом.
— Вчера я звонил пресс-секретарю мистера Уорнера, за нами должны были прислать машину, — сказал Лейбовиц, от слепящего солнца надвинув на глаза шляпу-федору. — О, а вот, кажется, и она!
К краю поля неторопясь подкатил «Кадиллак» с открытым верхом, за рулём которого сидел щеголеватый водитель. Он вальяжно выбрался из автомобиля, увидев, как мы приближаемся, сделал несколько шагов навстречу.
— Вы мистер Лейбовиц? — обратился он к мкинжалоему партнёру.
— Да-да, это я, — несколько суетливо ответил антиквар. — А это – мой помощник, мистер Сорокин.
— А я просто Тони. Вещей у вас при себе немного, — кивнул на саквояж водитель.
— Мы же сюда ненадолго, одним днём, у нас даже куплены билеты на вечерний рейс до Нью-Йорка.
— Что ж, надеюсь, за это время вы решите все свои дела. Прошу в машину.
Мы уселись на задние просторные сиденья, напоминавшие обтянутый дорогой кожей диван, впрочем, уже изрядно прогретый на голливудском солнце. Я тут же невольно начал крутить головой по сторонам, поймав на себе в зеркале веселый взгляд Тони. Небось думает, мол, приехали из Нью-Йорка, типа крутизна… А самая роскошь – вот она, это вам не каменные джунгли вашего мегаполиса. Тут я с ним и не спорил бы, и впрямь здесь было на что посмотреть.
Сначала мы миновали Беверли-Хиллз, где на Эльм-драйв водитель показал нам «скромный» домик Сергея Рахманинова.
— Вон, видите, репортёры толпятся? Ждут, когда пианист выйдет из дома.
Что нам Рахманинов с его достаточно трудной для моего уха музыкой! Я вот с Утёсовым общался, этим и впрямь можно гордиться.
— Вон справа «Китайский театр Грумена», — между тем продолжал свою экскурсию Тони. — Там же Аллея славы с отпечатками рук и ног всяких знаменитостей.
Сказал он это столь небрежно, будто на Аллее уже успели появиться и его отпечатки.
Далее начались более претенциозные постройки. Виллы, многие из которых, как выяснилось, принадлежали знаменитым артистам, режиссёрам и продюсерам, впечатляли, некоторые из них и вовсе напоминали дворцы.
— Здесь живёт Джудит Баррет. А вон там – видите, за пальмами – особняк самого Кларка Гейбла. А там жила Тельма Тодд, которую нашли мёртвой три года назад. Поговаривают, это была месть знаменитого гангстера Лаки Лучано за то, что она отказалась с ним встречаться, — понизив голос, как бы по секрету добавил Тони.
Мой взгляд тем временем зацепился за видневшиеся на холме справа огромные белые буквы, складывавшиеся в надпись «HOLLYWOODLAND». Вот не знал, что в это время в знаке Голливуда ещё присутствовали четыре лишние буквы.
— Абрам Моисеевич, а что это за Уорнер, к которому мы едем? — по-русски негромко задал я антиквару мучивший меня всё это время вопрос.
— Джек Леонард Уорнер  является одним из сооснователеей компании «Уорнер Бразерс», — так же негромко ответил антиквар. —  Их, кажется, было всего четверо братьев, имена остальных я не помню. Один вроде бы несколько лет как умер. Причём — я навёл кое-какие справки – Джек Уорнер ведёт жестокую борьбу с двумя здравствующими братьями за контроль над компанией. Для евреев, где семейные узы ставятся во главу угла, подобное, согласитесь, неприемлемо.
Вот ведь, куда ни плюнь, подумал я, обязательно в еврея попадёшь. Но что любопытно, все они на моей памяти оказывались при деле. Ни разу не встречал еврея-бездельника или еврея-алкоголика, что у нас, славян, к сожалению, далеко не редкость.
«Мда, скучный он, богоизбранный народец, не умеют развернуться от души и порвать на груди рубаху, всё какие-то делишки обделывают», — с грустной самоиронией подвёл я черту своим размышлениям.
— Оказалось, что мистер Уорнер также является большим любителем старинного холодного оружия, — продолжил между тем Лейбовиц. — Как-то вышел на меня, хотя я не очень и афишировал тот факт, что у меня имеется такой кинжал, мне звонил его пресс-секретарь. А сегодня, наверное, мы с Уорнером увидимся лицом к лицу, хотя даже если этого и не случится, я не сильно расстроюсь. Для меня главное – удачно совершить сделку.
Тони на нас в зеркало поглядывал неодобрительно. Мало того, что прервали его монолог о красотах Голливуда, так ещё и болтаем на незнакомом языке, в котором периодически звучит имя его босса. А тем временем мы, наконец, въехали на территорию утопающего в зелени особняка - очередного небольшого дворца о двух этажах с американским флагом на крыше и фонтаном перед фасадом. «Кадиллак» притормозил у крыльца, на котором тут же появился молодой человек с прилизанными волосами.
— Как долетели, господа? — первым делом поинтересовался он.
— Спасибо, хорошо, – чуть приукрасил действительность антиквар.
— А кто это с вами, мистер Лейбовиц? Вы не говорили, что с вами будет кто-то ещё.
— Это… Это мой помощник, — запнувшись, ответил Абрам Моисеевич.
— Понятно, — хмыкнул встречавший. — А меня зовут Адам Миллер, я пресс-секретарь мистера Уорнера. Товар, надеюсь, при вас?
— Всё здесь, — потряс Лейбовиц саквояжем. 
— Тогда прошу за мной, мистер Уорнер готов выделить вам полчаса своего времени.
Внутри всё дышало роскошью, в чём-то напомнив мне дворцы наших рублёвских нуворишей. Лепнина с позолотой, старинные гобелены, портреты мужчин и женщин в относительно современной и не очень одежде… В коридоре на стенах развешаны клинки старинных образцов, свидетельствовавшие об увлечении хозяина. Если Уорнер и еврей, то какой-то расточительный.
Сам продюсер ждал нас в зале, удобно устроившись в кресле. Закинув ногу на ногу, он попыхивал сигарой, держа в левой руке свежий номер «Лос-Анджелес таймс», свёрнутый посередине, а пальцами правой почёсывая за ухом прилегшего рядом здоровенного дога, который на наше появление отреагировал лишь равнодушным взглядом.
— А-а, приехали, — вынув сигару из зубов, прокомментировал Уорнер и кивнул на диван у стены. — Присаживайтесь. Адам, возьми у мистера Лейбовица кинжал, хочу рассмотреть его поближе. И заодно кликни сюда мистера Квинси.
Однако… Мог бы ради приличия поднять из кресла свою задницу и пожать нам руки, не говоря уже о том, чтобы предложить гостям с дороги по чашечке кофе. Публика такого рода всегда вызывала у меня, мягко говоря, недоверие.
Уорнеру на вид можно было дать лет 45. Холёный, с усиками, одетый в дорогой костюм, он олицетворял собой человека, сумевшего воплотить в жизнь американскую мечту. Сколько в своё время пересмотрел фильмов этой киностудии, но об её основателях ничего не знал. И вот представился случай лично познакомиться с легендарным продюсером. По идее я должен испытывать священный трепет, однако в этой ситуации на удивление для самого себя оставался совершенно спокойным.
Заполучив оружие, продюсер не без волнения принялся его разглядывать, изредка посверкивая примостившимся на мизинце золотым перстнем с крупным алмазом. Видно было, как горят глаза Джека Уорнера, когда взгляд скользил по узорам клинка.
Между тем в зале появился ещё один персонаж. Невысокий старичок в очках и с маленьким чемоданчиком в руках, поздоровавшийся с нами кивком головы, подошел к продюсеру.
— Мой эксперт по старинному холодному оружию мистер Квинси, — пояснил Уорнер, отдавая ему кинжал.
Старик уселся за стол, извлёк из чемоданчика набор загадочных для меня инструментов, вооружился лупой и под светом настольной лампы приступил к изучению кинжала. Периодически он бормотал себе под нос что-то неразборчивое. Продюсер как ни в чём ни бывало вернулся к чтению, а лоб моего компаньона покрылся мелкими бисеринками пота. Вот будет фокус, если кинжал окажется подделкой.
Наконец минут через десять эксперт удовлетворённо крякнул, выпрямляясь, и молча принялся укладывать инструменты обратно в чемоданчик. Уорнер оторвался от чтения, вопросительно поглядывая на мистера Квинси. Тот, возвращая оружие боссу, кивнул, после чего, так и не проронив ни слова, исчез.
— Что ж, похоже, подлинность клинка подтвердилась, — констатировал продюсер. — А раз так – будьте добры получить причитающиеся вам деньги. Или вы, мистер Лейбовиц, предпочитаете чек на предъявителя?
— Знаете, мистер Уорнер, лучше наличными, — прощебетал Абрам Моисеевич, и кадык на его худой шее дернулся вверх-вниз.
Киномагнат сделал знак своему пресс-секретарю, тот скрылся за дверью, вернувшись через три минуты с серебряным подносом, на котором, аккуратно перевязанные, лежали пять пачек 20-долларовых банкнот.
— Здесь ровно 10 тысяч, — сказал Адам, передавая деньги Лейбовицу. — Если сомневаетесь, можете пересчитать каждую пачку.
— Не стоит, такой человек, как мистер Уорнер, не обманет, — криво улыбнувшись в сторону дельца, слегка осипшим голосом ответил антиквар. — Мы можем идти?
— Конечно, я вас не держу, — с царственной благосклонностью кивнул хозяин киностудии. — Хотя…
Его оценивающий взгляд остановился на мне, отчего я почувствовал себя не совсем уютно.
— Ладная фигура, симпатичное лицо, взгляд такой… проницательный. У вас неплохая фактура, мистер…
Он пощелкал пальцами.
— Сорокин, — подсказал я.
Надеюсь, что Уорнер всё же не любитель мальчиков, хотя и я уже, признаться, далеко не мальчик, но муж. В любом случае этому извращенцу ничего не обломится, кроме разве что пары хороших затрещин. И плевать на развалившегося у его ног дога.
— Так вы русский?
— Есть такое. После революции с родителями эмигрировал в США.
— Да, лёгкий акцент чувствуется… Но он же добавляет своего рода изюминку. Вы в кино никогда не снимались, мистер Сорокин?
Этот вопрос меня немного расслабил. Вон, оказывается, что за интерес у продюсера. Неужто хочет сделать из меня кинозвезду?
— Пока не доводилось. Честно сказать, не видел в себе актёрских способностей.
— Вы бы знали, скольких бездарей я сделал пусть не звёздами, но довольно известными актёрами, — хмыкнул Уорнер, вдавливая окурок сигары в пепельницу на стоявшем рядом столике. — Главное – умение подать, тут многое зависит от мастерства режиссёра и оператора. А в вас я вижу потенциал, поверьте моему чутью. Чем вы занимаетесь в Нью-Йорке?
— Хм… Пока помогаю мистеру Лейбовицу.
— То есть ерундой, — безапелляционно заявил продюсер. — Семья, дети?
— Э-э… Можно сказать, что никого нет.
— Ну а с женщинами вы как? Можете? Или предпочитаете мальчиков?
Вот паразит, как в обратную вывернул! Теперь уже я в роли подозреваемого. Чувствуя, что щеки краснеют, выдавил:
— По этой части всё в порядке, на мальчиков меня не тянет.
— Ну так как, не хотели бы пройти кинопробы? Мы готовим к производству фильм о гангстерах, вы могли бы сыграть в нём одну из ролей.
— Я подумаю над вашим предложением.
— Только думайте недолго, фильм уже, как говорится, на сносях. Адам, дай гостю свою визитную карточку. Будем ждать вашего звонка, мистер Сорокин. А пока Тони отвезёт вас двоих в аэропорт.
По пути к «Майнес-филд» мы молчали. И только когда попрощавшийся с нами Тони скрылся из виду, Лейбовиц спросил:
— Ну и что вы, Ефим, думаете по этому поводу?
— По какому именно, Абрам Моисеевич?
— По поводу предложения сняться в кино.
— Ах, вон вы о чем… Пока ничего не думаю, этот Уорнер меня порядком озадачил.
— В принципе, человек вы свободный, мне ничем не обязаны, так что можете устраивать свою жизнь в Америке, как вам заблагорассудится. Я всегда предпочитал держаться земли, у вас же появился шанс взлететь. Но и упасть потом можно больно.
— К тому же в ближайшее время мне нежелательно засвечивать своё лицо на всю Америку, — добавил я. — Ладно еще, если достанется эпизодическая роль какого-нибудь мелкого гангстера, а вдруг режиссёру взбредёт в голову дать мне главную роль? И не дай бог копия фильма попадёт в СССР – что, правда, довольно фантастично - или здесь, в Штатах, картину увидит какой-нибудь засекреченный агент НКВД… Не то что бы у меня мания преследования, однако не хочется лишний раз глупо подставляться.
— Слова разумного человека, – кивнул антиквар. — Кстати, не мешало бы перекусить. Пойдёмте к буфету, а после отойдём в сторонку и я с вами уже, наконец, рассчитаюсь.

Глава III
После всех расчётов в моём кошельке оставалось больше 300 долларов. 1 июня по наводке антиквара я отправился в «маленькую Италию» на Маллбери-стрит, где можно было относительно недорого снять жильё. 4-этажный доходный дом красного кирпича принадлежал, соответственно, итальянцу по имени Бруно Кастильо. На вид домовладельцу было лет под пятьдесят. Низенький, толстый, с густыми усами, он чем-то напоминал мультяшного персонажа из рекламы кетчупа. Итальянец был одет в широкие, державшиеся на подтяжках штаны, в рубашку с закатанными рукавами, котелок был сдвинут на затылок, а в мясистых губах торчала потухшая, пожёванная сигара.
— Абрахама я знаю, хороший человек, хоть и еврей, — заявил Кастильо, глядя на меня с прищуром. — Он правильно сделал, что направил вас ко мне. У меня приличный дом, я не терплю грязи, драк и поножовщины, так что с соседями, думаю, вы поладите. Надеюсь, и от вас не будет проблем.
Однокомнатная квартирка была небольшой, но вполне уютной и, главное, относительно чистой. Однако недостаточно, так что, получив ключ в обмен на 30 долларов – такой была месячная рента – я сразу же попросил у Бруно в аренду веник и совок.
Ещё здесь имелась маленькая кухонка, к сожалению, без холодильника, но с малюсенькой плиткой на две конфорки. Совмещённый санузел с фаянсовым унитазом, умывальником и душем со сливом в полу оказался не таким чистым, как мне мечталось, здесь требовалась серьёзная уборка. Я не терпел антисанитарии, мне не хотелось подхватить грибок или вообще какую-нибудь кишечную палочку.
Направляясь в располагавшийся через дорогу маленький магазинчик, торговавший в том числе и чистящими средствами, я размышлял, существуют ли в США сейчас клининговые компании? Я бы заплатил пару долларов за нормальную уборку. Думаю, и не я один готов был платить за чистоту, чтобы не корячиться самому. А если таких компаний нет, то рано или поздно их создадут. Почему бы этого не сделать мне? Не бог весть какой бизнес, однако на хлеб с маслом должно хватать.
М-да, напридумывать сейчас можно много чего, только вот где взять стартовый капитал? Даже в банк не сунешься, на кредит нечего и рассчитывать. А потребуется минимум пара тысяч «зелени», учитывая, что цены в современной Америке раз в десять ниже, чем в моё время. Соответственно, доходы также не в пример скромнее. Инфляция, мать её…
В магазинчике я приобрёл «Dreft» от фирмы «Procter & Gamble», а заодно кусок глицеринового мыла для мытья и ещё кусок дегтярного для стирки белья, поскольку прачечной в подвале нашего дома не наблюдалось. Не забыл прикупить и большое махровое полотенце, вполне, кстати, качественное, не какой-нибудь китайский ширпотреб. Вооружившись тряпкой и чистящим средством, раздевшись до трусов, через час я привёл сортир в надлежащее состояние. После чего с удовольствием принял прохладный душ, смывая с себя липкий пот начала июня. Бойлер, как меня предупредил Кастильо, включался только по вечерам, народ тут же принимался мыться и стираться, соответственно, в это время напор воды на моём третьем этаже резко ослабевал, приём как горячей, так и холодной. Белье сушилось на протянутых от нашего к соседнему дому верёвках. Крепились они на маленьких балкончиках и пожарной лестнице, что на нашем доме, что на доме напротив. Натянуты верёвки были по хитрой системе, когда, потянув за один конец, ты мог привести в действие всю конструкцию. Повесил бельё – сдвинул верёвку, повесил следующее – сдвинул снова. Что любопытно, обитатели дома напротив действовали по той же схеме, но при этом никто и не думал воровать соседское бельё.
Подавляющее большинство жителей нашего дома составляли итальянцы с редкими вкраплениями представителей других национальностей. И, к своему удивлению, среди аборигенов я обнаружил не кого иного, как Лючано Красавчика, того самого механика из порта. Столкнулись мы с ним вечером в подъезде, когда я собирался добежать до бакалейного магазина, а он шёл навстречу. Оказалась, что с женой и двумя маленькими детишками он снимал квартиру этажом ниже. Днём Лючано работал, а вечером, перед тем как вернуться в лоно семьи, любил пропустить стаканчик хорошего итальянского вина в кабачке неподалёку в компании друзей-итальянцев.
— О, не ожидал тебя здесь встретить! — воскликнул Лючано, тряся мою ладонь. — Неужели ты тоже снимаешь жильё в этом свинарнике?!
Мы пообщались минут десять, пока наверху не послышались шаги, и на лестничной клетке не появилась молодая женщина.
— Лючано, я видела, как ты подходил к дому! Ты чего тут застрял?
— Карла, не видишь, я друга встретил! Иди, женщина, я скоро подойду.
Мы договорились встретиться на следующий день в том самом кабачке под названием «Лилия», чтобы пообщаться в более спокойной обстановке. За бокалом действительно неплохого вина выяснилось, что Лючано в порту не просто механик, а ещё и член профсоюза портовых работников.
— Профсоюзы в Америке – серьёзная сила, — уверял меня Лючано. — Мы, если захотим, можем организовать забастовку, и тогда весь порт встанет. Представляешь, какие убытки?! Поэтому хозяева порта поневоле вынуждены с нами считаться. А ты где трудишься?
Рассказал о своей работе на старого антиквара, добавив, что оказался у Лейбовица по наводке его друга детства – капитана сухогруза, на котором приплыл в Штаты. Лючано поинтересовался, зачем я уплыл из России.
Подумав, я ответил:
— Понимаешь, по ложному обвинению засадили в лагерь, и там мне грозила смертельная опасность. Пришлось бежать. Сумел добраться до Архангельска, а там пробраться на американский сухогруз. Капитан меня пожалел, не стал высаживать, так я и приплыл в Нью-Йорк.
— А семья?
— Семьи у меня нет, но есть… Есть, скажем так, девушка, которая, надеюсь, меня всё ещё любит и ждёт.
— Как её зовут?
— Зовут Варя, Варвара. Или по-английски Барбара.
Я достал маленькое фото и показал Лючано.
— Красивая девушка. А почему она не хочет приехать в Америку, если, как ты говоришь, она тебя любит?
— Поверь, просто взять и выехать из СССР не так-то просто. Да и не знает она пока, что я  перебрался через океан. Небось думает, замёрз ее любимый в тайге. Может, уже и замуж выскочила.
Лючано грустно покивал, затем задумчиво поглядел, как преломляются лучи светильника в красном вине и сказал:
— Ты уж придумай, как можно поставить её в известность относительно твоего нынешнего положения. Может, она как-нибудь и сообразит, как можно выбраться из Советского Союза к своему жениху.
Случилось у меня и ещё одно интересное знакомство. На моём этаже поживала даже семья индейцев из племени шайеннов. Гордый профиль краснокожего главы семьи, которого все звали просто Джо, напоминал киношного Гойко Митича. Впрочем, в отличие от экранного персонажа, этот индеец одевался вполне цивилизованно, и даже где-то франтовато, учитывая неизменно торчавший из нагрудного кармана уголок платка. Костюм его, под которым угадывались крепкие мускулы, был скромным, однако всегда чистым и выглаженным. Работал Джо на почте, развозил по утрам на велосипеде корреспонденцию, получая за это семь долларов тридцать центов в неделю. Вся его зарплата уходила на оплату квартиры, поэтому ему поневоле приходилось подрабатывать вечерами разнорабочим в бакалейной лавке на соседней Бакстер-стрит. Там он получал по-разному, в зависимости от объёма работы, но меньше пары долларов со смены домой не приносил.
С его семейством я сошёлся уже в первый день, когда постучался к соседям с банальной просьбой одолжить немного соли. Картошки купил у лавочника с целью просто сварить в оставшейся от предыдущих жильцов кастрюле, а про соль забыл, на ночь глядя где её найти? Вот и набрался решимости, торкнулся сначала в соседнюю квартиру, но там никто не открывал, а через дверь открыли.
Открыла жена Джо, которую звали Амитола, что в переводе с языка шайеннов значило Радуга. Она и впрямь была светлым человечком, улыбка не сходила с её лица. Это была приземистая бабёнка с таким же гордым, как у мужа, профилем и смоляными волосами, заплетёнными в две, до пояса, тугие косы. Джо и Амитола воспитывали двух мальчиков 14 и 12 лет, и девочку 7 лет. Все они теснились в такой же маленькой однокомнатной квартирке, как и у меня, но при этом отнюдь не выглядели несчастными. 
Джо в тот момент тоже был дома. Он как раз ужинал, вернувшись со второй работы. Английским Джо и его скво, как выяснилось, владели чуть хуже меня, но всё же мы вполне внятно с ними пообщались. Особенно кстати для налаживания контакта пришлись извлечённые из кармана леденцы, которые я раздал детям, а те сразу же засунули сладости в рот. Узнав, что я из России, Джо первым делом спросил:
— Это у вас ведь Ленин устроил революцию?
Уже позже выяснилось, что Джо втайне сочувствует коммунистам, которые ведут священную борьбу против капиталистов. Он бы и сам не прочь взять в руки оружие, отомстить буржуям за то, что загнали его народ в резервацию. Однако останавливает наличие семьи, не бросишь же жену и детей на произвол судьбы.
Вообще я как-то быстро подружился с Джо и его семейством, они стали приглашать меня в гости и, чтобы и впрямь не подыхать дома вечерами со скуки, я стал к ним захаживать. Обычно с какими-нибудь недорогими съестными подарками вроде пирога из соседней пекарни. Ну и неизменными были сладости для отпрысков Джо и его скво. Уже после первого визита растроганная Амитола предложила мне свои бесплатные услуги по глажке белья. Я настаивал на оплате, но она стояла на своём. Отказываться было глупо. Если на неглаженной простыне я мог спать спокойно, то разгуливать в мятом костюме считал признаком плохого тона.
Сам же Джо, естественно, свой костюм не носил постоянно. По дому индеец обычно ходил в безрукавке, поигрывая мускулатурой, и видно было, с какой гордостью поглядывает на него Амитола.
Обычно с Джо мы сидели на кухне, вели беседы на разные темы. Во время очередных кухонных посиделок мы пили на кухне чай, и Джо потягивал длинную трубку, пуская ароматный дым в открытое окно.
— А ты, Ефим, зачем уехал из своей страны? — спросил он меня как бы между прочим. — Из страны, в которой рабочие взяли власть в свои руки?
— Иногда, Джо, случаются ситуации, что приходится покидать родные края, — уклончиво ответил я. — Находятся люди, которые делают твоё существование там невыносимым, стараются отправить тебя за решётку без всяких на то оснований. Думаю, ты меня поймёшь, вас вон тоже в резервации загоняют. Так что мой приезд в Штаты отнюдь не значит, что я не люблю свою Родину, просто стоял выбор – либо я спасаю свою шкуру, либо подыхаю в СССР. Если представится случай, я готов помочь, но отсюда, из-за океана. Лучше расскажи, как ты стал городским жителем?
Выяснилось, что рос Джо в резервации, как и его будущая скво, которая была младше соплеменника на три года. Раньше народ шайеннов обитал в северной части Великих равнин в районе Блэк-Хилл. После того, как в верхней части реки Арканзас был построен торговый пост Форт-Бент, большая часть шайеннов переселилась на юг. Но некоторые, среди которых были и предки Джо, остались жить в верховьях реки Платт. Однако все эти годы между северными и южными шайеннами поддерживались дружеские отношения.
Но наступил 1851 год, с белыми людьми был заключён Ларамийский договор, и шайеннов загнали в резервации в штате Монтана.
Далеко не все смогли пройти «Дорогой слёз». А в 1867 году Конгресс принял «Закон о переселении индейцев в резервации». Отныне одним росчерком пера все индейские племена утрачивали свои исконные земли и должны были жить в резервациях, расположенных в пустынных и горных, удаленных от воды районах. Без разрешения американских властей ни один индеец отныне не смел покинуть свою резервацию. Редкие восстания только усиливали репрессии.
Так что родился Джо в 1903 году уже практически в голой степи, где пытались выжить остатки племени шайеннов. И неизвестно, какой стала бы его жизнь, если бы в их селении не объявилась некая миссис Смит. Это была не очень симпатичная по меркам индейцев женщина средних лет, но умная и добрая. Она организовала начальную школу, в которой обучала детей шайеннов чтению и письму на английском, а также арифметике. Одним из учеников этой миссис Смит и стал паренёк по имени Кваху (в переводе Орёл), которого учительница для простоты звала Джо. Это имя индеец и взял себе, когда решил искать счастья в большом городе белых людей. А фамилию Смит в знак благодарности позаимствовал у своей учительницы. Ему повезло, он нашёл работу на почте, сумел адаптироваться к городской жизни, и привёз в Нью-Йорк свою возлюбленную, которая родила ему троих замечательных детишек.
— Мой старший сын получит образование ещё лучше, чем я, — не без гордости говорил Джо, попыхивая трубкой. — Мы с женой откладываем понемногу ему на учёбу. С дипломом об окончании колледжа перед ним все дороги открыты.
— А второй сын и дочь, на них есть деньги?
Джо помрачнел, отвернувшись к окну. Через паузу он сказал:
— Неплохо само по себе, что они закончат обычную школу. Я в своё время и о таком мог только мечтать, думаю, они найдут свой путь в жизни.
И так уверенно посмотрел на меня, что в истинности его слов я уже не сомневался.
Говорили мы и о религии. Увидев в квартире Джо разукрашенный деревянный столбик с крыльями, символизирующий птицу. Я спросил, что это значит. Оказалось, это тотем его племени, который охраняет семью Джо от невзгод.
— А ты в какого бога веришь? — спросил он меня.
— В своего, православного.
— В церкви бываешь?
Хм, и правда, что это я, мог бы хоть разок и в храм зайти. Наверняка в это время в Нью-Йорке имеются православные приходы. И уже на следующий день я шагал по улицам бруклинского района Гринпойнт. Как же приятно было слышать практически повсюду русскую речь! Словно дома оказался. Правда, и польской хватало, но я на это уже почти не обращал внимания.
— Православный храм ищете? — переспросила встретившаяся по пути женщина, одетая вполне цивильно, а не в сарафан с кокошником. — Ближайший отсюда собор Преображения Господня.
Объяснила, как найти, и вот я уже стою перед собором, выстроенным в стиле византийского возрождения. Трижды перекрестившись по православному обычаю, переступил порог храма. Да, и внутри всё привычно, как у нас, в России. Конечно, не рублёвский приход с иконами в золотых окладах, но тем не менее образов хватало, да и красивая настенная роспись притягивала взгляд.
В соборе как раз шла служба. Нащупал пальцами деревянный крестик, подаренный ещё отцом Илларионом, прошептал следом за батюшкой слова молитвы. Когда действо закончилось, я купил свечи и поставил их за здравие родных и близких у иконы Богоматери. Пусть они ещё и не родились, но думаю, если по чьей-то воле меня закинуло на 80 лет назад, что иначе как чудом не назовёшь, то по этой же воле может сбыться моя просьба о здравии дорогим мне людям. Заодно слева от входа в храм на большой подсвечник поставил свечу за упокой тех, кто мне был дорог.
На выходе меня неожиданно на чистом русском окликнули:
— Господин, мистер… Можно вас?
Я обернулся. Цивильно одетому человеку было точно за пятьдесят. Аккуратные бородка и усы, пристальный взгляд из-под темных с легкой проседью бровей. Трость с серебряным набалдашником весьма шла к его костюму-тройке и шляпе, а по выправке в нём угадывался бывший военный.
— Разрешите представиться – Виктор Аскольдович Вержбовский, — сказал он, приподнимая тремя пальцами головной убор. — В прошлом пехотный подполковник русской армии.
— Ефим Николаевич Сорокин, — так же приподнял я уже свою федору. — Чем обязан?
— Я знаю всех прихожан нашего храма, а тут увидел новое лицо и заинтересовался. Дай, думаю, подойду, познакомлюсь.
— Да, я не здешний, снимаю квартиру в «итальянском квартале» на Маллбери-стрит. В Америке я меньше месяца, а в православном храме бывать как-то ещё не доводилось, вот, решил, так сказать, восполнить пробел.
— А откуда прибыли в Соединённые Штаты, если не секрет?
Скажу ему, что из СССР, и могу попасть впросак. Вдруг он работает на советскую разведку? Хотя внешность вроде бы подтверждает его слова, мне он сразу показался из «бывших». Да и имя своё я уже назвал, теперь даже если я придумаю левую историю своего появления в Новом Свете, агент НКВД по своим каналам всё равно узнал бы, кто такой Ефим Сорокин.
— Прибыл сюда из Советского Союза, — глядя в глаза собеседнику, ответил я твёрдым голосом.
— Ого, а по какой линии?
— По уголовной.
Новый знакомый вздёрнул брови, выражая немой вопрос. Я же просто пожал плечами.
— Ну, я бы не сказал, что вы похожи на уголовника… Слушайте, если у вас есть время, давайте заглянем в одно неплохое заведение, здесь неподалёку, да и пообщаемся в более приватной обстановке. Не ресторан «Медведь» на Большой Конюшенной, где я любил бывать во времена оные, однако, смею вас заверить, вам там придётся по вкусу.
«Неплохое заведение» оказалось трактиром «Русь», и по пути я понял, что трость у Вержбовского не для форсу. Он слегка прихрамывал на правую ногу, что, впрочем, не мешало ему сохранять свою выправку.
В трактире пока ещё не было той аляповатости в стиле а-ля рюс, свойственной эмигрантским кабакам будущего. Всё дышало дореволюционной Россией, как я её себе представлял, включая полового с прилизанным пробором и полотенцем через руку, который учтиво раскланялся сначала с моим знакомцем, которого, видно по всему, хорошо знал, а затем и со мной.
— Я угощаю, — предупреждающе поднял руку Вержбовский, когда я попытался заглянуть в меню. — А относительно выбора можете положиться на меня.
Спустя пять минут на нашем столе стояли графинчик с запотевшей «Смирновской», тарелки с солёными огурчиками и квашеной капустой, блюдо с половинками варёного картофеля, посыпанного зеленью и политого топлёным маслом, тарелочка с тонкими ломтиками сала, усеянного розоватыми прожилками мяса, маринованные грузди, ломти ноздреватого белого хлеба с хрустящей корочкой… Я невольно сглотнул слюну, что не укрылось от намётанного глаза Вержбовского. 
— Предлагаю выпить за наше знакомство, — поднял он свою рюмку, и я проделал то же самое.
Закусив, Виктор Аскольдович закурил сигару, и только после этого перешёл к интересующему его вопросу:
— Что ж, Ефим Николаевич, не изволите ли поделиться своей историей. Начало её, во всяком случае, меня сильно заинтриговало.
— Отчего же, поделюсь в общих чертах. Началось всё в Одессе, где я работал докером, хотя по жизни мне пришлось сменить немало профессий, но все они, сразу предупреждаю, были вполне легальны. Повоевать, кстати, по молодости не удалось, я вообще человек мирный. Но только если меня не трогают. Меня или моих близких, — уточнил я. — А тут получилось, что как-то вечером мы с моей знакомой решили посидеть в кафе, где у меня и случился конфликт с группой молодых мерзавцев. Одним словом, за то, что заступился за девушку и слегка покалечил сына местного партийного начальника, мне присудили шесть лет лагерей. Отбывать срок отправили в Коми, а там у меня вышло недоразумение с местными блатными, кое-кого пришлось отправить на тот свет. А чтобы лагерное начальство меня следом не отправило, решился на побег. Шёл зимой через тайгу, заболел, спасибо местному охотнику, выходил на своём зимовье. А по весне отправился дальше, в Архангельск. Там уже пробрался на американский сухогруз и приплыл сюда, в Нью-Йорк.
— Однако, — прищурился Вержбовский, качнув головой. — Весьма, весьма занятная история. И как же вам удалось устроиться в Нью-Йорке?
— Благодаря протекции капитана сухогруза познакомился с антикваром, который держит свою лавку недалеко от Манхэттена, а тому как раз был нужен помощник. Жалование небольшое, но пока на жизнь хватает, а там, глядишь, со временем ещё что-нибудь придумаю. А вы, наверное, уже лет двадцать как эмигрировали? — перевёл я стрелки на собеседника.
— Примерно так, — кивнул бывший офицер. — Предательство Думы и восстание большевиков не оставили выбора мне и моей семьей, как, впрочем, и многим русским людям, не захотевшим жить при новой, кровавой власти. Переправив своих близких в Париж в 1918-м, обустроив их там, год спустя я вернулся в Россию и воевал с красными на северо-западном фронте под знамёнами генерал-лейтенанта Родзянко. Во время наступления на Петроград был ранен, после госпиталя оказался негоден к строевой службе, вернулся к семье в Париж. В 1923-м мы по примеру многих соотечественников решили искать счастья в Новом свете. Приплыли в Нью-Йорк, обосновались в более-менее русском районе Бруклина. Оставшиеся средства удалось удачно вложить в одно предприятие, так что пока мы с женой пока держимся на плаву. Кстати, Александр Павлович Родзянко также эмигрировал в Америку. Здесь он возглавляет полковое объединение кавалергардов США и председательствует в отделе Союза пажей, мы периодически с ним видимся.
— А дети у вас есть?
— Да, сын и дочь. Дочь вышла замуж за мормона — он поморщился, — уехала жить к нему в Колорадо-Сити, штат Аризона. Даже приняла их веру, так что мы с ней особенно не общаемся. А сын женился на дочери русских эмигрантов, у него в Нью-Йорке, свой, как тут принято говорить, бизнес.
— А что за бизнес, если не секрет?
— Так вот этот трактир и есть его бизнес, который он три года тому назад открыл на паях с родителями невесты. Поэтому угощение для нас с вами ничего и не стоит. А вот и он, мой Андрей.
К нам подошёл вполне современно одетый молодой человек лет около 30, с которым мы учтиво раскланялись.
— Знакомься, сын, это Ефим Николаевич Сорокин. Будучи несправедливо обвинён, он бежал из Советов в поисках лучшей доли, умудрившись добраться до Архангельска и там спрятаться на американском судне.
Мы обменялись с младшим Вержбовский дежурными фразами, после чего он снова исчез в недрах трактира.
— Ну а как вообще русские живут в эмиграции? Наверняка ведь не всем удаётся поднять собственный бизнес.
— Что делать, — вздохнул мой собеседник. — Каждый выживает как может. Но мы по возможности стараемся держаться друг друга, у нас существует даже что-то вроде кассы взаимопомощи. Если уж кому-то придётся совсем худо, ему могут из этой кассы выдать какую-то сумму, естественно, с возвратом, но без процентов – мы не банкиры. Впрочем, это касается приличных людей, потому что, к сожалению, швали среди наших соотечественников тоже хватает… Ну а как там, в России?
— В Советском Союзе, — я преднамеренно поправил Вержбовского, — в Советском Союзе строят социализм. У богатых всё отняли и разделили между населением поровну. Хотя, как обычно бывает, если все равны, то некоторые всё же более равны, чем другие . По моему мнению, с революцией, конечно, перемудрили. Я вообще слышал, что её спонсировали из-за границы, но не могу утверждать этого однозначно. А тут ещё Гражданская война, разруха, из которой вроде бы начали как-то выбираться.
— В наших эмигрантских газетах пишут, что большевики своих же сажают. Это правда?
— Есть такое, поговаривают, что товарищ Сталин решил почистить партийный аппарат от старой гвардии. Думаю, типов вроде Троцкого можно бы и зачистить, но, к сожалению, до кучи под гребёнку попали и невинные люди. Сначала Ягода переборщил, затем Ежов взялся за дело, засучив рукава. С другой стороны, на то, чтобы реализовать грандиозные проекты вроде Беломорско-Балтийского канала, нужны огромные людские ресурсы. Нанимать сотни тысяч людей и платить им деньги – слишком невыгодно. Легче взять крепкого мужика по ложному доносу и отправить его на стройку канала или Днепрогэса, чтобы пахал за похлёбку и кусок хлеба. Понятно, что бесчеловечно, но в руководстве партии другого выхода не видели. Зато потомки будут вспоминать безвестных строителей с благодарностью, пользуясь плодами их трудов.
— Вы думаете, советская власть – это надолго?
Хм, уж кому, как не мне, знать, что СССР закончит своё существование в декабре 1991 года. И это при том, что подавляющее большинство населения страны проголосовало за сохранение страны. Но Ельцин с подельниками по Беловежской пуще решили по-своему.
— Не знаю, – уклончиво ответил я, – может быть, и надолго. Правда, в ближайшее время следует ждать серьёзных испытаний. Гитлер спит и видит, как войска Вермахта маршируют по красной площади.
— Да, я читал о том, что германские нацисты готовятся чуть ли не к началу Второй мировой войны. Однако хочется надеяться, что не отважится на самоубийственный шаг, поскольку против него выступит весь мир… Слушайте, а что вы делаете сегодня вечером? — огорошил меня вопросом Вержбовский.
Вот те раз, на свидание, что ли, приглашает? Да вроде бы с виду не из таких.
— А вы с какой целью, простите, интересуетесь? — процитировал, пусть и не дословно, я кота Матроскина.
— Хотел бы пригласить вас выступить на одном из наших вечерних собраний, пусть и остальные услышат вашу историю.
А, вон оно что! Чёрт, мне вот такая известность совершенно ни к чему, и так уже засветился порядочно. А он ведь по-любому проговорится в кругу своих знакомцев. Или попросить его, как офицера, дать обещание держать язык за зубами?
— Спасибо за приглашение, но, знаете, я пока воздержусь. Не хочу вас обидеть, однако пока ещё я пребываю в стране инкогнито, не имея эмигрантского статуса, и лишние слухи, которые могут пойти после участия в собрании, могут дойти до чужих ушей. Сами знаете, то, что знают двое – знает и свинья. Поэтому хотел бы взять с вас слово русского офицера не распространяться пока насчёт моей персоны.
— Что ж, извольте! Даю слово и офицера, и дворянина, что, пока вы сами того не захотите, ваша история останется между нами. Андрей так же будет держать язык за зубами.
— Спасибо, — поднимаясь, совершенно искренне поблагодарил я подполковника. — Очень рад нашему знакомству, и спасибо за прекрасное угощение, а теперь я всё же вынужден откланяться. Дела, знаете ли.
— Конечно, конечно, не смею вас задерживать. Но всё же вы не пропадайте, потому что мы, русские - ещё раз повторюсь - должны держаться друг друга. А вы вроде бы человек приличный.
Из Бруклина я отправился прямиком к Изе Шмейхелю, к которому уже несколько дней думал явиться за решением одной проблемы. У фотографа и поинтересовался, можно ли как-то увеличить маленькое фото моей знакомой девушки, оставшейся в СССР. Шмейхель покрутил фотокарточку в руках, и заявил, что не видит особых сложностей. Только, конечно, чёткость кадра будет не такой резкой, как на маленькой фотографии. То, что получилось, было, конечно, не идеально, но вполне приемлемо. Фото Вари я облёк в недорогую деревянную рамку, которую у Изи и приобрёл, и поставил дома на тумбочку, рядом с кроватью, под матрасом которой уже по привычке хранил револьвер. Чтобы наган пребывал в норме, приобрёл в оружейном магазине набор для чистки оружия. Не хватало ещё, чтобы в решающий момент - если таковой когда-то случится – что-то внутри заклинило.
Мне не было нужды приходить на работу каждый день. Антиквару не требовалась охрана в магазине, он просто периодически давал мне какие-то задания, чтобы самому не отлучаться со своего рабочего места. Например, однажды я отправился в соседний Провиденс, где принял участие в аукционе, а котором старик узнал из газеты. Там же указывались и основные лоты. Абрам Моисеевич меня проинструктировал, какая именно вещь его интересует - это был набор жанровых статуэток из мейсенского фарфора XVIII века. Сам он не мог поехать – была суббота, следовательно, шабат. В начале торгов я предложил за набор сначала сотню баксов, а в итоге пришлось выложить 150 долларов – эту сумму никто не рискнул перебить. Антиквар выдал мне 200 на крайний случай, так что полсотни, можно сказать, я ему сэкономил. Перед Лейбовицем я отчитался соответствующим чеком, хоть антиквар и не настаивал на подобной мелочи.
Антиквар назначил мне повременную оплату в размере 50 долларов в месяц. 30 долларов, как уже было указано выше, я платил за квартиру, причём в квартплату входили и коммунальные услуги: газ, вода и канализация. Таким образом, на еду, одежду и прочие мелочи у меня оставалось двадцать баксов. Для нормальной жизни этого было мало, поэтому поневоле приходилось тратить из суммы, выданной мне Лейбовицем после поездки в Лос-Анджелес.
Например, мне нужно было купить второй костюм, менее презентабельный. Просто штаны и пиджачок, ну и недорогую сорочку с кепкой. Без головного убора в этом времени никуда, его отсутствие считалось признаком дурного тона. Хотя по такой погоде я бы не отказался от майки, шорт и кроссовок. Но, во-первых, шорты и уж тем более кроссовки тут ещё не в ходу, и взять их попросту негде, а во-вторых, в таком прикиде я выглядел бы белой вороной. Так и в дурдом загреметь недолго. Другое дело, если я открою своё производство и устрою «модную революцию», типа как Коко Шанель с её брюками. Но когда ещё народ начнёт адекватно воспринимать такой стиль одежды… Да и на ателье с обувной мастерской нужны приличные деньги, а у меня их, этих зелёных бумажек, уже наперечёт. 
Покупка обновки в итальянском «бутике», как я назвал этот магазинчик в соседнем квартале, обошлась всего в десятку с мелочью. Но мне и 10 баксов было жалко, поэтому по примеру Джо я задумался о подработке. В идеале, конечно, открыть собственное дело. Впрочем, без стартового капитала рассчитывать на это было нереально, тут получается замкнутый круг. Не кредит же брать у этих самых Морганов, Ротшильдов и Рокфеллеров! Хоть иди грабь банки.
Эта идея пришла мне в голову утром, когда я собирался отправляться к Лейбовицу, уже одевшись в парадный костюм и нахлобучив на голову шляпу-федору. Достал из-под матраса револьвер, сунул за пазуху и, встав перед зеркалом, представил, будто вхожу в отделение банка. Выхватил из внутреннего кармана ствол и наставил на своё отражение в зеркале со словами:
— Никому не двигаться, это ограбление!
Со стороны я точно выглядел настоящим гангстером. Пожалуй, мог бы и в кино сняться, вон визитка от пресс-секретаря Уорнера до сих пор в кармане хранится.
Вот бы грабануть Федеральный резервный банк! Он-то недалеко находится, на Манхэттене. Уж сколько там и бабла, и драгметаллов – вагонами вывозить надо. Хотя по моим запросам и чемоданчик наличности сгодится, а для этого можно обойтись и банком помельче, тем более что для штурма ФРБ нужна целая армия.
Меня нервировало то, что эта идея, несмотря на казавшийся неоправданным риск, захватывала моё существо всё больше и больше. Я понимал, что вступать в противостояние с законом слишком чревато для моего здоровья либо гибелью в перестрелке, либо – на «старой коптильне» , если я случайно, не дай бог, кого-нибудь пристрелю. Ну пусть один раз пронесёт, однако вдруг выручка получится небольшой, придётся, чего доброго, ещё раз грабить. И в своей удаче я не был до конца уверен.
Как же быстро и безболезненно разбогатеть законным способом?! Невольно вспомнился старый анекдот:
«Как вы стали миллионером?» «Я с женой приехал в Америку с 2 центами. На них мы купили яблоки и продали их по 4 цента. Дальше мы на 4 цента купили еще яблок и продали их за 8. Потом умерла моя тётя и оставила в наследство 2 миллиона».
Плохо, что у меня нет такой тёти. Даже если вспомнить историю моего становления как бизнесмена в постельцинской России – то там обстоятельства складывались несколько по-другому.
Опять же, плохо, что я не умею играть на бирже. Для этого в том числе надо иметь информацию от надёжных инсайдеров, которых у меня не было. Да и вообще все эти брокерские забавы виделись выше моего понимания. Разве что у меня хватило бы ума вложиться в акции компании, будущее которой мне точно известно. Например, «General Electric» или «Ford». Только вот уже сейчас их акции стоят немало, много на них не поимеешь. Другое дело, если бы на дворе стояла середина 1970-х, я бы вложился в акции «IBM» или «Apple», и в ближайшие пару десятилетий стал бы миллионером. Но до тех лет ещё нужно дожить, а мне хотелось обогатиться уже сейчас.
Как вот, например, я представлял себе помощь СССР, будучи бедняком? Одними советами? Советчиков у Сталина и без меня хватает, недаром СССР называется Старой Советов. Мог бы начертить конструкцию АК-47, но там много таких нюансов, которые доступны лишь специалистам. Если я умею разбирать автомат и стрелять из него, то это ещё не значит, что я хороший конструктор-оружейник.
Была у меня ещё мысль найти в Штатах Игоря Ивановича Сикорского и ускорить процесс создания вертолёта. Для начала, понятно, пришлось бы раскручивать производство в Америке, чтобы отбить затраты. А я бы, вложившись в раскрутку, поимел бы хороший барыш. Тут уж без рекламы никуда, без этого двигателя торговли. Ну а получи наши генералы чертежи винтокрылой машины – это ох как пригодилось бы советской армии. А ещё лучше продемонстрировать опытный образец. Пусть своими глазами увидят, что летательный аппарат, способный перемещаться в любом направлении - вещь действительно для армии незаменимая.
Другой вопрос, где его вообще искать, этого Сикорского? Лейбовиц только развёл руками, мол, авиация не по моей части, знакомых среди авиаконструкторов нет. Как же хреново без интернета! Тогда я не придумал ничего лучше, чем смотаться в аэропорт Ньюарка и пообщаться там с обслуживающим персоналом. На моё счастье среди механиков один оказался весьма продвинутым в этой теме. Он и просветил меня, что компания, которая изначально называлась «Sikorsky Aero Engineering Corporation», и производила самолёты в Рузвельте, в 1929-м переехала в Стратфорд (штат Коннектикут). А затем и вовсе стала частью «United Aircraft and Transport Corporation». Имя Сикорского в данный момент связывали со строительством самолётов-амфибий, которые, к примеру, компания «Pan American Airways» использовала для прокладки новых воздушных маршрутов в Центральную и Южную Америку.
Значит, у Игоря Ивановича уже есть собственное предприятие, либо он в нём один из ведущих акционеров и уж, безусловно, ведущий конструктор. Я могу вложиться в акции предприятия, но и то при наличии хотя бы нескольких тысяч долларов. А отдачи ждать… Когда там первый вертолёт появился? Кажется, в конце Второй мировой? И ещё не факт, что даже после этого компании стала получать хорошую прибыль. В этом вопросе, к сожалению, я не был настолько сведущ.
И снова мои мысли возвращались к ограблению. Может, украсть у какого-нибудь коллекционера картину стоимостью в миллион долларов? А кому я её продам? Не через аукцион же, в конце концов, а в криминальном мире у меня нет никаких связей. Если уж и воровать – то наличность, которую можно потратить. Почему-то вспомнилось выражение, приписываемое Генри Форду, который обещал отчитаться перед народом за каждый заработанный цент, кроме первого миллиона долларов. Не исключено, что и он свой первый миллион добыл не совсем законным способом.
Может быть, легче ограбить инкассаторскую машину? Но как обделать всё так, чтобы обошлось без стрельбы и никто не получил увечий? И чтобы, само собой, остаться при этом неузнанным? Мне не хотелось подвергать ни свою жизнь опасности, ни жизни ни в чём не повинных людей. Знать бы ещё заранее, сколько наличности находится в машине, чтобы не рисковать понапрасну из-за каких-нибудь десяти тысяч долларов. 
Опять же вспомнился ещё советский фильм с прибалтийскими актёрами, действие которого проходило в Штатах. Там по сюжету герои украли инкассаторскую машину, и как они потом мучились, пытаясь её вскрыть. Надеюсь, у современных автомобилей, перевозящих наличность, нет таких сложных устройств.
Мысль об ограблении инкассаторской машины постоянно сверлила мой мозг. При этом, я думал, если уж грабить, то кого-то из банковской верхушки, из этих скрытых масонов, незримо управляющих миром.
Не выдержав издевательств над собой, я устроил экскурсию к ближайшему отделению «JPMorgan Chase». Затаился напротив банка в небольшом кафе, где просидел почти два часа, выпив с десяток чашек кофе, прежде чем подъехала инкассаторская машина. По тяжёлому ходу «форда» можно было понять, что машина укреплена бронированными листами, уж задний, грузовой отсек точно. Стекла же кабины были забраны металлическими решётками, как и отверстие в заднем отсеке. Откуда, надо думать, можно было отстреливаться. Створки железных ворот распахнулись и, когда машина въехала во внутренний двор банка, сомкнулись снова. Часы, подаренные Лейбовицем, показывали ровно шесть вечера.
Здесь грабануть их явно не получится, если это и делать, то где-то по пути следования, ещё до того, как машина подъедет к банку. Например, когда инкассаторы забирают выручку. А где они её забирают? В каких-то, надо думать, торговых точках, которые что-то продают, получая за это наличку. Или в кассе на стадионе забирают вырученные от продажи билетов деньги. Скажем, завтра играют нью-йоркские «Янкиз» и «Детройт Тайгерс». Газеты пишут, что билетов в продаже почти не осталось, а стадион «Янки» вмещает 56 тысяч зрителей. Цена билетов от 1 до 15 долларов. С другой стороны, не копят же они в кассе выручку до последнего момента. Думаю, по традиционной схеме вечером приезжает инкассаторская машина и забирает дневную выручку. А если разбить ее по дням, то получается не так уж и много. Тысяч сто на первый раз меня бы устроило. Половину вложил бы в прибыльные акции, благо что я знаю, какие компании будут приносить прибыль, половину пустил бы на собственное дело. Уж я нашел бы во что вложиться.
Ну, к примеру, в игорный бизнес. Как мне объяснил Лейбовиц, вот уже семь лет на территории штата Невада разрешены азартные игры. Отели и казино Лас-Вегаса пока ещё можно пересчитать чуть ли не по пальцам одной руки, но вскоре – в этом я был железобетонно уверен – народ сюда валом повалит. В своё время не довелось побывать в Лас-Вегасе, но масса пересмотренных фильмов и прочитанной в Сети информации меня весьма солидно подковал в этом вопросе. Да открой я хотя бы развлекательный клуб – и то снимал бы пенки. Как-никак туристам нужно не только спустить деньги и где-то переночевать, но и культурно отдохнуть.
Не выдержав, я даже поделился своими мечтами о собственном казино или гостинице, ну или клубе, на худой конец, с Джо, с которым мы разговорились, встретившись возле нашего дома. Однако, несмотря на излучаемый мною оптимизм, в этот раз индеец оказался почему-то достаточно мрачен. Причина выяснилась довольно скоро.
— У моего старшего, Майки, проблема, — пояснил он, смотря себе под ноги. — У него уже полгода падает зрение в правом глазу, врачи говорили, что нужно больше отдыхать. Вчера раскошелились на приличного специалиста, он посмотрел и сказал, что у Майки…
Тут Джо достал из кармана бумажку и вслух, чуть ли не по складам, прочитал:
— Ишемическая оптическая нейропатия. Недостаточное поступление крови к зрительному нерву. В общем, если не лечить, то через полгода глаз может окончательно ослепнуть. Он мог бы взяться за лечение сына в своей клинике, но это стоит около тысячи долларов. Говорит, прежде чем лечить, нужно найти причину болезни, это тоже дорогая процедура.
— И что же делать?
— Не знаю, — пожал он плечами. — Думал, может, удастся получить ссуду, с утра сегодня обошел три банка, но везде мне отказали. С моим официальным доходом туда лучше не соваться.
— А богатых знакомых у тебя, как я понимаю, нет?
— Откуда? — развёл Джо руки в стороны.
У меня мелькнула мысль, не обратиться ли за помощью к Вержбовскому, уж он у него всяко тысчонка-другая долларов должна заваляться, а у его сына и вовсе неплохой бизнес. Но тут же эту мысль отбросил. Мы не настолько хорошо знакомы, чтобы обращаться с подобной просьбой.
— Придётся брать из тех денег, что отложены Майки на учёбу, но и там всего около пятисот долларов, — продолжил Джо. — Где брать остальную сумму – ума не приложу.
— У меня есть сотни полторы…
— Тебе они самому нужны, — отмахнулся индеец.
— А может, найти клинику подешевле?
— Прежде чем к нему идти к этому врачу, я справлялся у людей, его без дураков называют лучшим специалистом во всём Нью-Йорке. Нам пришлось даже на платный приём записываться чуть ли не за две недели. Я не хочу рисковать зрением своего сына, но и что делать в этой ситуации – ума не приложу.
Что делать, что делать… Пойдём на пару грабить банк или инкассаторов. Вдвоём мы больше унесём. Натянем чулки на голову – и хрен кто нас узнает. Но в то же время могут и подстрелить, или позже вычислить, кто грабители. Если сумма похищена приличная, то такие преступления расследуются первым делом. Могу ли я рисковать жизнью отца семейства? Нет, не могу. Тем более что ещё неясно, согласился бы он принять участие в подобной авантюре.
Обо всём этом я раздумывал, сидя дома с бутылочкой «Будвейзера» в руке. Она ещё не успела нагреться, я купил её вместе с двумя подругами в таком же тёмном стекле в магазинчике через дорогу. Вот, опять же, очень не помешал бы дома холодильник. Мне, как человеку, большую часть сознательной жизни проведшему в XXI веке, без некоторых гаджетов было весьма некомфортно. Хотя, казалось бы, за год с лишним в этом времени я такого натерпелся, что отсутствие холодильника от «Дженерал Электрик» или, скажем, стиральной машины с электрическим приводом кажется сущим пустяком. Однако за месяц в Штатах я начал понемногу привыкать к спокойной, размеренной  жизни, расслабился, и вопрос с добычей средств к существованию остро не стоял. Другое дело, что для осуществления моих грандиозных замыслов – а я планировал ни больше ни меньше как стать одним из самых влиятельных людей страны – требовались очень приличные деньги. Во власть я не могу пройти, пока живу по поддельным документам и являюсь незаконным мигрантом. А вот стать влиятельным бизнесменом – почему и нет? Я даже не против криминального происхождения моего благосостояния, естественно, хотелось бы обойтись без смертоубийства. Тогда через деньги я смогу влиять на правосудие, политиков, подкупать их в том числе, и через сенаторов, например, повлиять на принятие Конгрессом открытие «Второго фронта» не в 1944-м, а хотя бы парой лет раньше. Сколько бы жизней удалось спасти, перебрось фашисты часть своих сил с Восточного фронта на Западный.
В свежем номере «Нью-Йорк Геральд Трибьюн», который лежал передо мной на кухонном столе, целая полоса под авторством некоего Дэвида Кини была посвящена международному положению. По его мнению, руководство нацистской Германии, не прибегая к прямой военной конфронтации, под предлогом борьбы с коммунистической угрозой вводит силовую составляющую в свою внешнюю политику, постоянно вынуждая Великобританию и Францию идти на уступки в вопросах внешней политики. Германией ни много ни мало уже был создан плацдарм для будущей войны, достаточно сказать, что в марте 1938 года был осуществлён аншлюс Австрии.
«Всего одно поколение повзрослело после кровопролитной Мировой войны, и вот парням уже снова захотелось пострелять, — писал Кини. — Точнее, их бессовестным руководителям. Во главе Германии стоит художник-недоучка, во главе СССР — священник-недоучка. И оба не могут терпеть друг друга. Недалёк тот час, когда Гитлер и Сталин сойдутся в непримиримой схватке. И не нужно думать, что Соединённым Штатам нечего бояться. Это будет война, где никому не удастся остаться в стороне. Все понимают, что конфликт неизбежен, ситуация в мире достигла точки кипения, не хватает только спички, чтобы всё вспыхнуло».
Это точно, не хватает спички. Да и вообще, насколько я помню, Гитлеру и особого предлога не понадобится для того, чтобы развязать самую кровавую войну в истории человечества. Война неизбежна, и вопрос в том, кто сможет лучше к ней подготовиться. Как были готовы Вооружённые силы СССР – я в общих чертах представлял. Имея подавляющее преимущество в живой силе и технике, умудрились бездарно просрать начало войны. В том числе и «благодаря» отвратительному оснащению наших войск средствами связи и управления. Не говоря уже о чистке руководящего состава РККА. Сразу же вспомнились комбриг Кржижановский и артиллерийский инженер Куницын, с которыми, казалось бы, уже целую вечность назад довелось сидеть в одной камере в Бутырке. Как-то сложилась их судьба? Живы ли? Я вот здесь, прохладное пивко потягиваю, а их останки, может быть, уже тлеют в братской могиле… Эх!
И вновь мысли вернулись к моему нынешнему положению. Не самое худшее, надо признать. Живой, здоровый, уже обзавёдшийся кое-какими знакомствами, имеющий небольшой, но постоянный доход от Абрама Лейбовица, которому – хвала небесам! – я пока нужен. Но в то же время с ощущением внутреннего неудовлетворения. Нужны деньги, много денег, и одним выигрышем на тотализаторе эту проблему не решить.
В этот момент мой взгляд упал на тумбочку, где лежала извлечённая из кармана пиджака дня три назад визитная карточка Адама Миллера. Того самого, помощника мистера Уорнера. Интересно, сколько мне заплатили бы за участие в съемках?  Понятно, я не Кларк Гейбл, но кто знает, вдруг и моя звезда взойдёт в Голливуде? Недаром сам Уорнер обратил на меня внимание. Шутка, конечно, однако какой-никакой гонорар в случае съёмок мне был бы обеспечен.
А сколько бы ни заплатили, в любом случае денег хватило бы, чтобы помочь несчастному Майки. Пусть даже у Джо не будет возможности их вернуть, но полторы штуки баксов не настолько значительная сумма для моих наполеоновских планов.
«Но ведь это риск, — осадил я себя. — То, о чём я и говорил Лейбовицу. Увидят мою физиономию на экране те, кому не надо бы это видеть, да ещё, глядишь, и в титрах прочитают, и беды не избежать».
Конечно, всё это походило на манию преследования. Вероятность подобного развития событий близилась к нулю. Тем более меня наверняка считали сгинувшим в тайге, давно уже прекратив бесплодные поиски. Однако, как говорил наш прапорщик, лучше перебдеть, чем недобдеть.
А если поразмыслить, какое мне вообще дело до сына Джо? Я эту семью ещё пару недель назад и знать не знал, а сейчас готов впрячься за парня, словно за своего близкого родственника. Никогда не мог оставаться равнодушным к судьбе даже малознакомых людей. Эх, сгубит меня когда-нибудь моя доброта!
Оставался вариант с тотализатором. По идее, я должен что-то подняться, не настолько же серьёзные изменения в американской истории благодаря моему здесь появлению, чтобы Джо Луис проиграл бой. Правда, половину выигрыша обещал Лейбовицу, которого кидать и не собирался. Наскребётся ли тысяча моего выигрыша, чтобы помочь Майки? Ставил-то сотню, может, общий выигрыш составит всего пять сотен.
Куда ни кинь – всюду клин. Но можно же ведь что-то придумать! Я снова невольно посмотрел на визитную карточку пресс-секретаря Уорнера. Может, рискнуть? Мой мозг стал лихорадочно соображать, как свести риск к минимуму, и в итоге я остановился на одной достаточно привлекательной идее. На следующее утро я заявился к Лейбовицу и испросил разрешения позвонить в Голливуд. Тот понимающе кивнул, ничем не выказывая своих чувств, и оставил меня с телефонным аппаратом наедине.
Трубку по том конце провода подняли после третьего гудка.
— Это Ефим Сорокин, — представился я и добавил. —  Тот самый, что сопровождал мистера Лейбовица.
— А, вспомнил вас, мистер Сорокин. Это вам мой босс предлагал роль в новом фильме.
— По этому поводу я и звоню. Предложение мистера Уорнера ещё в силе?
— Думаю, да, кастинг ещё не закончен, но съемки должны начаться уже в следующем месяце. Вы хотите принять участие в кастинге?
— Пожалуй… Только скажите, сколько примерно мне заплатят, если я получу роль?
— Такие вещи по телефону не обсуждаются. Тем более роль нужно ещё получить, а это зависит от того, понравитесь ли вы кастинг-директору и режиссёру. И это точно будет не одна из главных ролей, они отданы Джеймсу Кэгни и Пэту О’Брайену. Но, смею вас заверить, даже играющие второстепенные роли обычно меньше трёх тысяч за фильм не получают.
Переведём на гонорары начала XXI века – получится примерно тридцать тысяч за второстепенный образ. Что, в общем-то, совсем неплохо. Хотя не факт, что мне вообще эпизод не предложат с гонораром статиста. Но попытка, как говорится, не пытка.
— Хорошо, я согласен пройти кастинг. Когда вылетать?
— Хоть сегодня. Протянете ещё неделю, и на попадание в фильм можете не рассчитывать.