Януш Корчак о виктимном опыте

    К счастью, рекомендованная педагогами последовательность неосуществима на практике. Ведь как же вы введете ребенка в жизнь, если он убежден, что всё правильно, справедливо, разумно устроено и неизменно? Теоретизируя, мы забываем, что надо учить ребенка не только ценить правду, но и различать вранье, не только любить, но и ненавидеть, не только уважать, но и презирать, не только соглашаться, но и возмущаться, не только подчиняться, но и бунтовать.
    Нередко мы видим взрослых людей, которые возмущаются, когда достаточно пренебречь, и презирают, когда следует посочувствовать. В области негативных чувств мы самоучки, потому что, обучая азбуке жизни, нам показали лишь несколько букв, а остальное утаили. Неудивительно, что мы читаем неправильно. Если я выброшу из воспитания все, что преждевременно угнетает моего ребенка, его встретят неласково ровесники и взрослые. 

    Я убедился, что хуже всего и дома, и в школе, – вынужденные поступки. Они действенны только краткое время. Потом будет еще хуже. Несправедливость раздражает. Остается чувство досады. Остается обида. Кто не продумает глубоко проблему запретов и требований, когда их мало, тот растеряется и не справится со всем этим, когда их будет много. Но родители должны знать: все, что достигнуто муштрой, давлением, насилием, – ненадежно, шатко, обманчиво. И когда покорный «золотой» ребенок вдруг заупрямится, станет непослушным, не гневайтесь, что ребенок остается собой. Это не чудо и не дурной сон, это то, что есть на самом деле; а чего не было, того и нет.

    Дали неудобоваримое объяснение – не понял, дали никчемное указание – не усвоил, не послушал. Один не хочет говорить, потому что не знает наверняка: то ему кажется так, а то этак. Другой не хочет говорить – боится, что его высмеют, станут шутить над тем, что для него серьезно и важно. Это-то и трудно – говорить о том, что больше всего волнует. А третий и хотел бы сказать, да не знает, как начать.
    Часто взрослым кажется, что ребенок упрямится им назло – не желает что-то сделать, сказать. Нет, ему стыдно. А если кому-нибудь стыдно, он не может говорить, язык застревает в горле, трудно пошевельнуть. В голове пустота, мысли словно улетучились. И ты говоришь и делаешь не то, что хочешь. Или губы прыгают, теребит платье и не может отвечать. Как парализованный. Удивительное это чувство страха. Словно кто на мысли набросил черную шаль и душит. Даже дышать трудно.

    Когда взрослые хотят унизить и оскорбить детей, те делают вид, что им все равно. (А не делают, – значит, уже утратили стыд.) Чувства ведь, если не уметь обращаться с ними, ослабевают; как говорят, притупляются. Мне кажется, взрослые не должны сердиться на детей, это не исправляет, а портит. Я убедился – у ребенка только потому столько переживаний и стычек с окружающими, что он думает: «Я плохой. Другим я не буду. Я не могу обещать». Не упрямство, а честность диктует эти слова.

    Воспитатель, который не зажимает, а освобождает, не угнетает, а возвышает, не сминает, а формирует, не диктует, а учит, не требует, а спрашивает, переживает вместе с ребенком множество вдохновенных мгновений, наблюдая борьбу ангела с сатаной. Наряду с собственными рефлексиями у ребенка есть чувство долга; он не пренебрегает полностью навязанными ему взглядами и внушаемыми чувствами. У ребенка есть совесть, но в мелочных обыденных стычках голоса ее не слышно, зато наружу прорывается затаенная ненависть к деспотической (и, значит, несправедливой) власти сильных (и, значит, безнаказанных) мира сего. Нам не нравится, когда ребенок, которого мы браним, что-то бурчит под нос, потому что на устах дрожат гневные слова, которые мы не хотим слышать…

    Конфликт двух желаний, двух потребностей, столкновение двух эгоизмов… Это не пустяк, а проблема. Это не пустая фраза, когда я говорю: счастье для человечества, что мы не можем заставить детей покориться воспитательному влиянию и дидактическим покушениям на их здравый смысл и здоровую человеческую волю.
    Ради завтра мы пренебрегаем тем, что радует, огорчает, удивляет, гневит, утешает ребенка сегодня. Ради завтра, которого он не понимает и не стремится понимать, обкрадываются годы жизни, многие годы. Это острый конфликт; но насколько острее бы он был, если бы ребенок против нашей воли сам, своими одинокими усилиями не пришел постепенно к тому, что мы не всемогущи, не всеведущи и не совершенны.

(Из книг «Как любить ребенка» и «Правила жизни»)