Главы из книги Кит. Глава 3

3

В Москве их встретил неприметный человек в темно-сером пальто, с близко посаженными черными глазами и скромными усами. Он ожидал в коридоре вагона.
- Товарищ Ледерман? Зоренко, - представился он, и малозаметным движением предъявил какое-то удостоверение. – Я отвезу вас на квартиру.

Они прошли по людному перрону, вышли на площадь и сели в черный автомобиль. Шофер со скрежетом включил передачу и выехал на улицу. В машине было довольно холодно. Ледерман с любопытством смотрел в окно автомобиля; последний раз он видел Москву в двадцать четвертом году, когда был студентом ВХУТЕМАСа. Москва изменилась архитектурно – германизировалась и американизировалась, но, как показалось Соломону, лишь частично и поверхностно. То и дело проглядывал прежний город, суматошный и бестолковый; хоть и столичный, но по-прежнему деревенский, крестьянский. Особенно это стало заметно, когда проехали Тверскую улицу и Манежную площадь, и переехав по мосту Москву-реку, оказались в Замоскворечье. Тут, пожалуй, не изменилось ничего. Лишь появилась пара громоздких казенных зданий. На сером небе поверх крыш домов ажурной паутинкой висела, не касаясь земли, радиобашня инженера Шухова, которую Ледерман помнил ещё с двадцатых. Людей и машин на улицах было мало. Люди, как ему показалось, шли каждый своим маршрутом, не разговаривая, и не глядя друг на друга.

Выехали на Большую Ордынку, и проехав примерно половину улицы, свернули налево, во двор. Все, в том числе и шофер, взявший чемодан Ледермана, вышли из машины. Двор был маленький, дома одноэтажные, они же поднялись на крыльцо единственного двухэтажного кирпичного дома, смотрящего фасадом с пятью узкими окнами на Ордынку. Деревянная лестница вела сразу на второй этаж, к двери, обитой черным дерматином. Зоренко открыл её, и они вошли в прихожую.
- Ну вот, располагайтесь, живите. Квартира вся ваша, соседей нет. На первом этаже – лаборатория и архитектурная мастерская. Вход у них отдельный. Завтра привезу вам паспорт с пропиской, затем надо будет проехать со мной на Воздвиженку часа на два, представится, документы оформить. - Вот ваши подъемные, - Зоренко вынул из кармана пачку денег, - распишитесь, пожалуйста. Он положил ведомость на узкий подзеркальный столик - Соломон расписался.
- Я приеду в два. Всего доброго, - сказал Зоренко, и повернувшись, вышел. За ним вышел и шофер.

Хавале всё это время стояла, держась за пальто Соломона. Он взял её на руки и прижал к себе. Девочка обхватила его шею руками. Так, молча, они стояли некоторое время - одни в большой пустой квартире.

*

Квартира казалась необжитой. Всё было новым: обои, мебель, занавески, ковер в коридоре. Справа по коридору были две большие, смежные между собой комнаты, очевидно, гостиная и столовая с маленькой кухней. Слева – спальня, чулан, туалет и ванная комната. В конце коридора виднелось окно; на подоконнике - горшок с красной геранью. Между гостиной и столовой располагалась голландская печь, которой видимо, не пользовались, – во всех комнатах стояли новые чугунные батареи парового отопления, хорошо прогревающие квартиру. Дубовая мебель была добротная и безликая – на каждом предмете Ледерман увидел овальную жестяную бирку с номером. Это место не хранило никаких следов предыдущих жильцов. Ощущение было странным – полная эмоциональная стерильность. Запахи, впрочем, чувствовались, хоть и слабые: запах побелки, краски, и обойного клея.

Ледерман достал книжки и игрушки Евы и посадил девочку на кровать. Рассеянный взгляд его остановился на стене, и вид очень широкого, на французский манер, плинтуса, вызвал в нем чувство deja vu. «Как у нас дома, в Оренбурге», - подумал он и посмотрел в окно, ожидая увидеть знакомый сад, но не увидел. Соломон вдруг спохватился - откуда эти воспоминания? Он никогда не был в Оренбурге, это не его память, не его жизнь! Но воспоминания не уходили: он увидел свою сестру Машу, её тоненькую, с прямой осанкой фигурку в строгом длинном платье. Вот Маша смеётся, блестят очки в еле заметной металлической оправе. Вдруг совершенно отчетливо он вспомнил Бруно Таннера, молодого, много лет назад. Он встречал его раньше. Это было в гостях у Маши, в Бернском университете. Да, конечно! Она ещё сказала: «Это – Яков, студент из России». Тогда половина университета была из России – в Берне принимали евреев и женщин.

Соломон уже не сопротивлялся этому потоку воспоминаний, поток стал отрывочным и постепенно исчез. Соломон встал, прошел в столовую. В буфете нашлись еда и посуда. Он накрыл на стол.
- Мейн фейгале, кумен цу эсн!
- Их кум!(1)

--------------------------------------------
(1)- Моя птичка, иди есть!
   - Иду! (идиш)

*

Следующий день вышел стремительным и отрывочным. Некоторые его фрагменты были столь ярки, что затмили собой, и почти вытеснили другие. В два приехал Зоренко, привез, как и обещал, паспорт и свидетельство о рождении Евы. Они поехали на Воздвиженку. Здесь, на углу Моховой улицы, в четырехэтажном доходном доме, располагался Исполком Коминтерна. С некоторым удивлением Ледерман узнал, что это теперь его место работы, и его здесь ждут. Хавале пришлось остаться с шофером. Соломон прошептал ей на ухо: «Если будешь думать обо мне, я тебя услышу. Не бойся, я скоро вернусь». Она с серьёзным личиком кивнула. Он поцеловал её и пошел вместе с Зоренко.
 
Соломон решил как можно меньше говорить, по старому совету Таннера. Они заходили в один, в другой кабинет, Ледерману выдали удостоверение, еще какие-то книжки, серого и желтого картона, его вносили в разные списки. Некий ответственный товарищ тряс его руку, говорил: «Я слышал, вы переходили через три границы…это…нет слов»! Некоторые люди смотрели на него с испугом, другие отводили глаза. Соломону всё это было совершенно непонятно, казалось ему пьесой, сценария которой он не знает. Потом его представили Генеральному Секретарю Коминтерна товарищу Димитрову. Димитров с удовольствием пожал его большую жесткую руку, сказал, улыбаясь: «Сразу видно, товарищи, вот - настоящий рабочий»!

Уже уходя, Ледерман вдруг неожиданно столкнулся в коридоре с Таннером. Прежде чем Соломон успел что-то произнести, Таннер тихо сказал:
- Меня здесь зовут Борис Григорьевич. Я приехал, чтобы вас встретить, помочь, и кое-что объяснить. Выйдем на улицу. – Он повернулся к Зоренко, - Анатолий Иваныч, мы перекурим и подойдем, можешь пока прогреть машину.
- Понял, Борис Григорьевич. – Зоренко ушел.
- Как вам квартира? – спросил Таннер Ледермана, пока они спускались по лестнице.
- Спасибо, очень хорошая, большая.
- Вас прикрепили к спецстоловой, можно питаться там, или брать с собой. Там очень вкусно и дешево. Ещё вы прикреплены к спецателье.

Они вышли на улицу и медленно пошли по тротуару.
- Что всё это значит? Почему Коминтерн? Обо мне там все как будто слышали…и…этот ваш казенный рог изобилия: квартира, спецстоловая? – нетерпеливо принялся спрашивать Соломон.
- Вас посещали какие-нибудь необычные воспоминания? - Вопросом на вопрос ответил Таннер.
- Посещали. Ни слова больше не скажу, пока всё не объясните.
- Ну что ж, – Борис Григорьевич закурил папиросу, - вы только что поступили на работу в Коминтерн, в Отдел международных связей или, по-другому: в Службу связи ИККИ, в отделение документации, исполняющим обязанности начальника этого отделения. Ваш предшественник расстрелян. Начальник Службы связи тоже расстрелян. Расстрелян и бывший генсек Коминтерна Пятницкий. Вообще, уничтожена большая часть руководства. Расстреливали целыми секциями. Люди, которых вы видели – живут в непрерывном ужасе. Все боятся за свою жизнь. Все пишут доносы.

У Ледермана резко пересохло во рту, и стало холодно спине.
- Вы так цинично и откровенно об этом говорите, это всё какие-то немыслимые вещи!
- Я лишь честно и кратко объясняю вам ситуацию. Отдел международных связей, кратко ОМС – разведывательная организация. Отделение документации занимается всякого рода подделками и фальшивыми документами. Кстати, технические сотрудники во время чисток почти не пострадали. Вероятно, не пострадал бы и начальник, прекрасный специалист, если бы не был латышом.
- Вы служите в ОМС?
- Нет, сейчас я - в другой организации, но это не важно – границы служб размыты.
- Простите за откровенный вопрос, Борис Григорьевич, вы верите в коммунистическую идею?
- Нет. И я не служу Советской власти.
- Кому же тогда?
- Только самому себе.
- А я кому должен служить?
- Тоже себе.
- Я должен служить самому себе непременно в отделе фальшивых документов с каждодневным риском расстрела?
- Мы уже касались этого, с вами ничего не случится. А здесь вы потому, что у вас сегодня такая судьба.
- Что значит сегодня? А вчера была другая?
- Я постараюсь вам объяснить иносказательно. Представьте себе море и рыб; идет битва за существование - одни рыбы пожирают других. Постепенно выделяется самый сильный и свирепый хищник, например, акула. И вот, через всё это рыбье царство плывет невероятно крупное, непостижимое для рыб существо – кит. Кит не участвует в рыбьих битвах, но отражается в сознании рыб, так или иначе. Для рыб мир – это их залив, а вся их вселенная – это море. Кит же рождается в районе островов Фиджи и потом пересекает полпланеты по дороге к Южному полюсу, к холодным водам Антарктиды, чтобы через год вернутся назад, на Фиджи. Представляете, сколько рыбьих царств видит по дороге кит? Вы сегодня – составная часть этого кита. Ваша дочь – тоже. Поэтому вы так важны.
- А вы тоже – составная часть?
- Нет. Я - рыбка прилипала. Я путешествую благодаря вам, но я и помогаю вам, я ваша принадлежность. Возвращаясь к реальности; нам всем нужны различные возможности, - спецслужб в том числе, чтобы двигаться вперед. Нас не так много.
Они подошли к машине, Соломон открыл заднюю дверь и обнял Хавале, свою золотую лисичку.
- Папа, я тебя люблю! Я соскучилась! – шепнула ему девочка, Соломон поцеловал её.
- Я подумаю, как вам помочь с ребенком, - сказал Борис Григорьевич и вопросительно посмотрел на Ледермана. – Мы не закончили разговор, Соломон Ефремович.
- Голова идет кругом…
- Я подъеду к вам позже вечером, ненадолго.
- Хорошо, - согласился Соломон.
Автомобиль развернулся, выстрелив облачком голубоватого выхлопа, и покатил в сторону Замоскворечья.

*

Поднимаясь в квартиру, Соломон обратил внимание, что его дом, оказывается, имеет в плане форму буквы «Г». В длинной части буквы живёт он; в короткой, выходящей фасадом в соседний переулок, - тоже живут какие-то люди, судя по занавескам и цветам на окне. «Интересно, кто живет у меня за стеной, надо будет узнать».

Вечером приехал Таннер. Он привез различные блюда в судочках, видимо из спецстоловой, и бутылку вина. Сели за стол.
- Я думал над вашими словами, - сказал Ледерман, - я не могу смотреть на окружающих меня людей, как на рыб. Я – обычный человек, такой же, как они.
- Никто не мешает вам быть хорошим, порядочным человеком, хоть вы и не совсем обычны.
- Почему на меня там, в Исполкоме, смотрели с испугом, некоторые даже заискивали?
- Вас заметил и запомнил товарищ Сталин на седьмом конгрессе Коминтерна в Москве. Ваш руководитель Готвальд – послушная марионетка Сталина. Таким же запомнились всем и вы на конгрессе. Кроме того, я думаю, вы понравились Сталину внешне. Да-да, не удивляйтесь, хоть вы и художник, и много учились, у вас вид рабочего-молотобойца, с мощными руками, широкими плечами. У вас простое открытое лицо. Вы не похожи на еврея – интеллектуала, а уж хуже этого просто и быть ничего не может, - Борис Григорьевич усмехнулся, - вы похожи на те скульптуры рабочих, которыми сейчас стали украшать дома. Сталину нравятся такие люди.
- Я похож на своего отца, - угрюмо сказал Соломон. – Скажите, когда был этот конгресс в Москве?
- В тридцать пятом.
- Но я был в это время в Праге! Я не был в Москве с двадцать четвертого года!
- Такое прошлое было в вашем «вчера», а в вашем «сегодня» другое: вы были на конгрессе в 1935 году, и вас многие запомнили.
- Как я сейчас понимаю, мои чешские партийные документы были сделаны в этом вашем отделе… Но как можно изменить память людей?
- Вспомните про Кита. Для вас – движение плавника, а для них – воспоминания о вас. Ваша жизнь вполне могла сложиться именно таким образом. Ведь вы жили в кибуце Кирьят-Анавим(2), основанном «ха-Шомер ха-Цаир(3)», почти большевиками, не так ли?
В последнее время вы ощущаете в себе много нового, необъяснимого. Примите и множественность жизненных путей тоже.

Соломон сидел пораженный и подавленный. Он чувствовал себя не той важной персоной, вокруг которой все бегают, как было днем, но маленькой щепочкой, которую несет поток воды.
- Вы обещали рассказать мне про мою семью. Где они? Как мне их увидеть, – спросил он.
- Позже я это вам расскажу, а сейчас скажите мне, что вы вспомнили.
- Вас. Я вспомнил, что видел вас много лет назад в Бернском университете. Вас звали Яков. Я был в гостях у своей сестры Маши, хотя у меня нет сестры Маши, мою настоящую сестру зовут Дина.

На этот раз пораженным казался Борис Григорьевич.
- Маша? Что она изучала? – спросил он.
- Естественные науки.
- Вы уверены? Её звали Мария Даль?
- Мария Киршнер, у неё была фамилия матери, - Соломон легко отвечал, отдавшись чужим воспоминаниям.
- Ах, вот как! Маша, внучка банкира Киршнера! Не подозревал, что вы родственники. Мне тоже тогда показалось знакомым ваше лицо, то есть не ваше, Соломон Ефремович, а его, Виктора Даля. – Может быть, ниточка протянулась ещё оттуда, - сказал Борис Григорьевич задумчиво. Повисла тишина. Вино стояло нетронутым.

- Хорошо, практические рекомендации по поводу работы получите на следующей неделе. То же самое касается и няни для ребёнка. Кстати, вам стоит купить девочке ещё одежды. Завтра утром вам поставят телефон, я напишу вам свой номер и номер шофера, он отвезет вас и в спецателье и в магазин. У меня изменилось не только имя, но и фамилия. Я – Борис Григорьевич Градов, - он записал это напротив номера телефона. – Ваш брат Исаак Ледерман находится в лагере на Колыме. С ним будет очень непросто, потребуется время. Ваша сестра Дина Габай – недалеко, можете к ней съездить хоть завтра. Я запишу вам адрес: станция Желдыбино, Северной железной дороги. Это полтораста километров от Москвы. Там останавливаются поезда, идущие в Иваново и в Кинешму. Вы найдете вашу сестру на станции, она работает там кассиром.
 

-----------------------------------------
(2)Первый кибуц в окрестностях Иерусалима, основанный в 1920 году выходцами из Подолии.
(3)«Ха-Шомер ха-Цаир» - «Молодой страж» (иврит).  Молодежное левосоциалистическое движение, строившее кибуцы, и организовывающее еврейскую самооборону.