Столица нашей Родины

Другие дети как дети: не слушают лишнего из взрослых разговоров и живут себе спокойно. А я всегда что-нибудь услышу и мучаюсь потом догадками. Потому что спрашивать взрослых бывает бесполезно. Я пробовала. Уж если что задумают скрыть от тебя, ни за что не расскажут. В лучшем случае ответят: «Придёт время – узнаешь!». А когда оно придёт, это время, не говорят.

Папа сказал маме:
– Или сейчас купим телевизор, или поедем.
У меня уже ушки на макушке: куда поедем? Я делаю вид, что играю в кукольном уголке, а сама прислушиваюсь к разговору родителей на кухне.
– Ну, пока можем и без телевизора обойтись, раньше же обходились! – ответила мама. – После отпуска купим.
– Ну и хорошо. Ребёнку шесть лет, надо же ему показать столицу нашей Родины, – сказал папа.
– Конечно, – согласилась мама. – Вот нам с тобой по тридцать одному году, а в Москве мы тоже не были ни разу.
– Нет, поезжайте сейчас вдвоём, а мы со Свельчком махнём на мою родину. Позже все вместе съездим, – сказал папа.

Свельчок – так родители называют мою младшую сестрёнку. Когда она только научилась сидеть, так звонко верещала, что хоть уши затыкай. «Сверчок прямо!» – сказала мама. «Скорее так – Свельчок. Света же!» – поправил её папа. Так маленькая Светка стала Свельчком.

Ага, значит, говорили родители всё-таки обо мне! Ведь это мне шесть лет, и скоро я пойду в подготовительную группу детского сада.

Про столицу нашей Родины я ещё раньше поняла. Правда, не сразу. Воспитательница в детском саду разговаривала скороговоркой. У неё получалось «столицанашродины». Поэтому я дома задавала странные вопросы родителям. Так и выяснилось, что речь идёт о городе Москва, который самый главный в нашей стране и называется столицей.

В голове у меня всё перемешалось. Ясно одно: я с мамой поеду в Москву! Но спрашивать сейчас бесполезно. Опять скажут, что придёт время – и я узнаю. Мне не нравится это время. Как-то уж очень медленно оно ходит. Тащится, как черепаха.

Сейчас начало лета. Воскресенье, и папа занят своим любимым делом. Во дворе, под берёзой, на дощатом тротуаре, стоит мотороллер, рядом расстелен старый мешок (чтоб не испачкать доски тротуара). Я стою рядом, наблюдаю, как папа откручивает какие-то гайки, что-то смазывает, опять прикручивает обратно, пробует заводить мотор. Судя по всему, папе нравится его звук, потому что он в хорошем настроении – насвистывает какую-то мелодию. Когда у него хорошее настроение, он всегда что-то напевает.
– Если б ты была мальчиком, ты бы подавала мне ключи и отвёртки. Я бы тебе всё рассказал про мотороллер, – вздыхает папа.
– Я не хочу быть мальчиком, пап. А подавать тебе отвёртки я тоже могу.
– Но тебе же это быстро надоест, – смеётся папа, – и ты убежишь играть в куклы.
– Пойду-ка я у мамы узнаю, когда будем обедать, – увожу я разговор в сторону и направляюсь в летнюю кухню, откуда очень вкусно пахнет котлетами и картофельным пюре.

В кухне жарко, хоть и настежь открыта дверь. Мама режет огурцы и колбасу, а в кастрюле рядом лежат уже порезанные картошка, редиска и яйца.
– Папа спрашивает, когда будем обедать, – говорю я.
– Через пять минут. Сходи на огород, сорви зелёного луку и укропчику, – отвечает мама. – Уже всё готово.
Я отправляюсь в огород, а мама подходит к окну в доме и прислушивается: там спит маленькая Света. Ей ещё нет двух лет, поэтому днём она тоже спит.

За обедом мама сообщает мне новость:
– Мы с тобой в конце августа полетим в Москву! Хочешь в Москву?
– Конечно! Все хотят в Москву! – от радости я чуть не подавилась окрошкой.
Мама хлопает меня по спине и говорит:
– А вот давиться не нужно! Ешь спокойно. Все вопросы – после обеда!

Как раз после обеда всё и выяснилось. Папа и мама возьмут отпуска, и мы поедем сначала в Амурзет, на папину родину, там папа со Светой останется гостить у своих родителей, а мы с мамой поедем в Хабаровск, а оттуда самолётом полетим в Москву. На обратном пути мы заедем в Амурзет за папой и Светой, а потом уж все вместе вернёмся домой. Амурзет – это село, где живут папины родители. Я с папой уже туда ездила. Там протекает река Амур, по ней проходит граница, а на другом берегу виден китайский посёлок.

Я еле дождалась конца августа, когда мы, наконец, стали паковать чемоданы. Сначала ехали всю ночь поездом до Биробиджана. Папа сказал, что мы были в пути почти 12 часов. В Биробиджане живут папины сёстры. Мы недолго побыли у них в гостях и автобусом поехали в Амурзет.

Погода стояла солнечная, август выдался без дождей. Бабушка Тася и дедушка Гриша копали картошку.
– Мы вовремя приехали, – сказал папа, – вон сколько помощников. Сейчас быстро всё выкопаем.

Во дворе папиных родителей растёт много цветов, самых разных. Я брожу между клумб, рассматриваю цветы и дышу цветочными ароматами. Душистый табак, гвоздика, флоксы… Над цветами вьются пчёлы, а иногда и шмели. Я очень боюсь шмелей.

Днём бабушка и дедушка на работе. Бабушка – воспитательница в детском саду, а дедушка – шофёр большой грузовой машины «Колхида». Он возит разные грузы на дальние расстояния: в Биробиджан и в другие города и сёла.

Мы с мамой пробыли в Амурзете недолго. Перед отъездом пришлось обмануть Свету, что мы скоро вернёмся. Она не верила и очень громко плакала, когда мы сели в автобус, чтобы ехать в Биробиджан. Папа держал Свету на руках, но она брыкалась и кричала:
– Мама! Мама!
– Пошли, я покажу тебе маленького щенка! – сказал папа Свете. – Давай помашем маме и сестричке и пойдём смотреть щеночка. Маленький такой! Пойдём?
Света перестала плакать и обняла папу за шею. Я наблюдала всё через открытое окно автобуса.
– Мам, мне так её жалко! – сказала я, когда мама купила у водителя билеты и села рядом со мной.
– Не переживай, папа её сейчас отвлечёт. Покажет маленьких щенков у соседей. А завтра она проснётся и забудет, что мы уехали.
– Неужели она так быстро нас забудет? – недоверчиво спросила я.
– Маленькие дети быстро забывают.

Автобус тронулся. Дорога была тряская и пыльная, из-за пыли пришлось окно закрыть, хотя было очень жарко. Мы проехали около часа, как на небе вдруг появились тучи и вскоре по крыше автобуса застучали первые дождевые капли.
– Красота! – сказала толстая тётенька, сидящая впереди нас. – Теперь можно и окна открыть, – и со скрипом отодвинула своё окно.
Сразу повеяло свежестью. Мама тоже открыла окно, и я высунула голову, чтобы дышать. Но дождь разошёлся сильнее, и голову пришлось втянуть обратно.

Только поздно вечером мы оказались в Биробиджане. А наутро выехали в Хабаровск.

Впервые в жизни я видела большой самолёт. Когда-то давно, когда мне было четыре года, я с папой летала на маленьком самолётике от Биробиджана до Амурзета. Но на таком огромном мне не приходилось летать. Называется он Ту-154. «Ту» – означает фамилию конструктора, который придумал этот самолёт: Туполев. Это мне мама рассказала.

Мы летели очень долго. Я устала сидеть. Мне даже захотелось немного поныть вот так: «Мама, ну когда мы уже прилетим, мне уже так надоело и нет никаких сил терпеть». Но вокруг никто не ныл. Все пассажиры сидели смирно. Кто читал, кто спал, кто тихонько разговаривал с соседом по креслу. Глядя на них, я ныть передумала, а решила попробовать уснуть. Я и уснула, а проснулась от того, что стюардесса объявила, чтобы все пристегнули ремни, потому что самолёт начинает снижаться.

Москва сверкала под нами огромной россыпью огней. Я всё пыталась увидеть тёти Олин дом, но мама сказала, что в Москве столько домов, что с такой высоты невозможно понять, в каком именно живёт тётя Оля. Тем более что живёт она не в самой Москве, а в подмосковном городе Реутове.

Когда мы туда добрались, была уже самая настоящая ночь. Я ужасно проголодалась. Тётя Оля точно не знала, в какое время мы заявимся к ней, и начала жарить картошку прямо при нас. Как же вкусно пахла эта картошка! И вот она ставит горячую сковороду на подставку прямо передо мной. Кладёт три вилки. Я не знаю, достанет она тарелки или нет. И у меня уже нет сил ждать. Я наклоняюсь над сковородой, нюхаю этот божественный запах и вдруг: ой! Нечаянно прикасаюсь подбородком к раскалённой чугунной сковородке. Как больно! Слёзы моментально потекли по щекам. Я реву, как маленькая. Мама и тётя Оля бегают вокруг меня и чем-то мажут ожог. Так и получилось, что моё первое появление в столице нашей Родины не прошло без приключений.

На следующий день тётя Оля ушла на работу, а мы с мамой отправились гулять по Москве. Сначала поехали на Красную площадь. Красными там были только Кремлёвские башни и стена и Исторический музей. Я узнала от мамы, что серые кирпичики, которыми выложена Красная площадь, называются брусчаткой. Мы гуляли по площади, любовались храмом Василия Блаженного. Особенно мне понравилось, как бьют часы на Спасской башне. Это был торжественный звук. У меня прямо сердце замирало, когда они били.
– Эти огромные часы называются куранты. По ним сверяет время вся наша страна, – объяснила мне мама.

Потом мы пошли в Исторический музей. Там было много интересного: старинное оружие и воинские доспехи, посуда и книги, драгоценные украшения. Всего и не перечислить. Под конец я так устала, что уже не могла идти.
Мы не торопясь пошли к метро, а по дороге я расспрашивала маму про то, что мы увидели в музее.

Мне очень понравилось ездить в метро. Мама ещё утром предупредила меня, что в метро нельзя громко разговаривать и задавать вопросы.
– Если тебе что-то непонятно, ты всё запоминай, а дома меня спроси, поняла?
Я, конечно, поняла. Что же тут непонятного?
Но когда в вагон зашли чернокожие парни с курчавыми волосами и толстыми красными губами, я не смогла удержаться и сказала довольно громко:
– Мама, смотри! Тигры! Тигры!
– Тихо! – мама сжала мою руку. – Замолчи сейчас же! Люди смотрят!
Ох, я маму опозорила. Перепутала слова. Ну, слова похожи ведь. Любой может перепутать. «Негры» и «тигры».
Негры, как я поняла, на меня вовсе не обиделись, потому что рассмеялись, показав белые зубы.

– Она не может без приключений, – рассказывала мама вечером тёте Оле. – Ну как можно перепутать негров с тиграми?
Тётя Оля звонко хохочет, представив себе эту картину. Мама тоже хохочет вместе с ней, а потом говорит мне совсем серьёзно, что все люди разные, что они могут отличаться цветом кожи и национальностью и что про национальность в приличном обществе не надо говорить.

Тётя Оля посоветовала маме обязательно сходить в ГУМ. Там продаётся много интересного. Правда, бывают огромные очереди. Но если выстоять очередь, всё, что надо, можно купить. Мама про ГУМ и сама знала. Просто мы не успели туда зайти, потому что очень устали.
– Завтра мы поедем специально в мавзолей, послезавтра в Третьяковскую галерею, потом на Бородинскую панораму. А для ГУМа выделим отдельный день перед отъездом, – сказала мама.

Перед сном я вспоминаю, что вопросы надо задавать дома, и спрашиваю маму:
– Эти москвичи так странно разговаривают. Они что, нерусские?
– Почему же нерусские? Просто здесь говор такой. Называется аканье. Страна наша огромная, в каждой местности – свой говор. В Поволжье, например, оканье.
– Ничего себе! – удивляюсь я.

На следующий день мы снова отправляемся на Красную площадь. Мы ещё вчера видели огромную очередь в мавзолей, которая тянулась через всю площадь. Мне немного жутко думать, что придётся смотреть на мёртвого человека. Мы стоим на жаре несколько часов. Хочется пить. Мама говорит, что после того как выйдем из мавзолея, купим газировку с сиропом и мороженое. Скорей бы.

В мавзолее ничего особенно интересного не было. Мы постоянно шли гуськом, друг за другом, останавливаться и спокойно рассматривать что-то было нельзя. Везде стояли военные в почётном карауле. Лица у них были неподвижные. Мне показалось, что они даже не дышат и не моргают. Мы поднимались по лестнице, потом спускались, одновременно все смотрели на маленького человека с жёлтым лицом, лежащего под стеклом. Надо запомнить и дома спросить, почему он лежит под стеклом.

Когда мы, наконец, вышли на воздух, я возликовала. Ура! Сейчас будем пить холодненькую газировку с сиропом и есть мороженое.
Мы дошли до автомата с газировкой. Там тоже была очередь, не такая длинная, как к мавзолею, конечно. Когда наша очередь подошла, откуда ни возьмись появились двое негров в белых рубашках с длинными рукавами, закатанными до локтей.
– Разрешите! – улыбнулся один негр белыми зубами, обратившись к маме. – Ми уже опоздать! Нам две стаканы! – и стал опускать монетки в автомат.
Мама даже опомниться не успела. Я дёрнула её за руку. Она в ответ молча дёрнула меня. Я решила промолчать, чтобы не угодить под её горячую руку. Когда мы напились газировки и отошли, я спросила:
– Мама, почему эти негры такие наглые?
– Они наглые не потому, что негры. Наглыми бывают и не негры. А этих, наверное, плохо воспитывали.

Каждый день мы ездили смотреть на достопримечательности Москвы и к вечеру так уставали, что я засыпала уже на обратном пути в метро. А после метро нам надо было ехать на автобусе. Мама будила меня перед выходом из метро, и я, полусонная, следовала за ней, как лунатик.

Вот и наступил последний день перед отъездом. Мы с утра поехали в ГУМ и «Детский мир» за покупками.
– Предупреждаю: там большие очереди, – пугала меня мама. – Ты можешь остаться дома с тётей Олей, у неё сегодня выходной.
– Нет, я с тобой поеду.
– Ну, тогда постарайся обойтись без нытья.
– Постараюсь, – пообещала я.
Не такая уж я глупая, чтобы не поехать в ГУМ и особенно в «Детский мир». Там продают игрушки. И таких игрушек точно не бывает в нашем поселковом универмаге. Это я хорошо понимала.

«Детский мир» поразил меня огромными размерами и невероятным выбором игрушек. Глаза разбегались. Мы купили пингвина, работающего на батарейках. Он умел ходить и хлопал крыльями. Потом выбрали игрушку для Светы. Это был жёлтый плюшевый медвежонок. И уж потом мама сказала, чтобы я выбрала куклу для себя. Как тут выбирать, если этих кукол столько, что и сосчитать трудно?

Я долго ходила перед витринами, рассматривала кукол так и сяк и выбрала в конце концов великолепную шагающую куклу Зою. Продавщица вынула её из коробки, поставила на ноги на прилавок, взяла за ручку, и кукла пошла. Это было удивительно! Она шла так, как ходят люди, переставляя поочерёдно ноги. А ещё она говорила слово «мама». Стоило её наклонить взад-вперед – и она говорила «мама».
– Ого, какая она большая! – воскликнула мама. – Ростом почти как наша Света. Может, ты что-нибудь поменьше выберешь?
– Нет, – ответила я со слезами в голосе. – Я хочу Зою. Она умеет ходить и разговаривать. Во всём нашем детском саду ни у кого нет такой куклы.
– Ну, хорошо, заверните нам её, пожалуйста, – попросила мама продавщицу.
Я чувствовала себя самой счастливой девочкой на свете! Хотелось поскорее поехать к тёте Оле и играть с новой куклой до самой ночи.

Но мама сказала, что мы пойдём ещё в ГУМ.
Там мы встали в длинную очередь за детскими колготками. В нашем универмаге колготки иногда продавались, но очень редко. Можно было отстоять очередь, но ничего не купить. Слишком мало привозили колготок. На всех не хватало. И были они всегда скучного коричневого цвета. Здесь же люди, которые протискивались с покупками от прилавка, несли вороха разноцветных колготок. Мама накупила целый ворох для меня и Светы: белых, салатовых, жёлтых, бледно-розовых, красных, голубых колготок. Коричневые тоже взяла.
Мы протиснулись к столику, где все покупатели упаковывали товары в сумки. Мама уложила всё очень аккуратно. Получилось две болоньевые сумки и её дамская сумочка. Коробку с куклой мама поручила нести мне. На выходе из ГУМа мы заметили, что на улице начался дождь. Зонта у нас с собой не было. А вечером в начале сентября уже довольно неприятно промокнуть под дождём. Мама посмотрела на мои ноги в гольфах и сказала:
– Давай отойдём в сторонку, ты вместо гольфов наденешь колготки. Хоть ноги не замёрзнут. И быстро побежим к метро.
Мы так и сделали. Мама вынула из сумки самые верхние колготки коричневого цвета. Мы спешили, и я не стала выбирать цвет и этим нервировать маму.

Мы быстро шли по улице в сторону метро.
– Не глазей по сторонам! – командовала мама. – Смотри под ноги!
Но я всё равно глазела. Тем более что смотреть под ноги мне мешала коробка с куклой Зоей. Я смотрела на афиши, читала вывески на магазинах и то и дело отставала от мамы.
Вдруг какая-то женщина тронула маму за плечо и сказала:
– Вы меня извините, но у вашей девочки колготки лежат на тротуаре.
Мама всплеснула руками и обернулась ко мне. Сверху сеялся мелкий дождик. Разглядывая афиши и вывески, я совсем не обратила внимания на то, что мне неудобно стало идти. На фабрике плохо сшили резинку в колготках, вот она и порвалась, как только я эти колготки натянула. У мамы в сумке была небольшая булавочка на всякий случай. Вот этот случай и наступил. Мы зашли в первый попавшийся магазин, и там мама вытащила резинку и втянула её заново с помощью булавки.
– На этот раз не порвётся. Мы её сейчас узлом завяжем, – сказала мама.
Мы подошли к метро. Дождь припустил сильнее.
– Надеюсь, дальше обойдёмся без приключений? – спросила меня мама.
Я кивнула. Но она напрасно надеялась.

Надо же такому случиться, что в вагоне, где мы ехали, у дверей, где три сиденья, в самом уголке сидела молодая женщина с маленьким ребёночком. Он сразу привлёк моё внимание. Личика его было не видно под тонкой кружевной накидкой. Мы проехали уже несколько станций, как ребёнок начал плакать. Его мама, светловолосая красавица, расстегнула блузку и стала кормить ребёнка грудью. Мужчины тактично отвернулись. Я сидела напротив и когда увидела лицо ребёнка, позабыла про все предупреждения, и сказала маме:
– Посмотри! Она кормит чужого ребёнка!
Светловолосая красавица посмотрела на меня неприязненно.
– Тихо! – шёпотом сказала мама и ткнула меня в бок.
Я во все глаза смотрела на ребёнка, который был негритёнком.
– Мам, ну сама посмотри! – продолжила я, правда, перейдя на шёпот. – Какая она беленькая, и какой ребёнок чёрненький! Может, она его украла у кого-то.
– Ой, пожалуйста, молчи, горе луковое! Не могу больше! – взмолилась мама.

По дороге к дому тёти Оли мама объяснила мне, что бывает, что ребёнок похож на отца, а на маму не похож. И что у этого ребёнка, значит, папа негр.
Я никак не могла понять, зачем такой красивой беленькой нужен муж-негр. Я об этом думала всю дорогу и поэтому молчала.
За ужином мама рассказывала тёте Оле, как прошёл наш день, а тётя Оля снова хохотала.

И вот наступил день отъезда. Я очень была этому рада. В Москве, конечно, много всего интересного. Но я очень скучала по папе и сестрёнке.
– Теперь ты сразу станешь популярной, – сказала мама, когда мы сели в самолёт.
Мне не понравилось это слово. Но мама объяснила, что к слову «попа» оно не имеет никакого отношения.
– Почему я стану популярной?
– Ведь ни у кого нет такой куклы во всём твоём детском саду. И если ты принесёшь туда куклу, чтобы похвастаться, то увидишь, как много девочек с тобой захотят дружить.
– Они захотят дружить из-за куклы? – удивилась я.
– Конечно, – просто сказала мама.
– Я не хочу, чтобы со мной дружили из-за куклы, – сказала я.
– Значит, тебе придётся научиться разбираться в людях – кто из-за куклы, а кто нет, – ответила мама. – Ну, ничего, ты скоро подрастёшь и научишься разбираться.

***
Я теперь уже подросла, даже слишком. Но иногда мне кажется, что я так и не научилась до конца разбираться в людях.