Маэстро
Впервые попав к нему, я собралась вскакивать уже через четверть часа, вполне удовлетворённая своим отражением в зеркале, но будто приросла к креслу от грозного "Куда?! Мы только с формой закончили!"
И ведь не сказать, что парикмахерское искусство было мечтой всей его жизни, напротив: в отрочестве Сёма мечтал стать химиком-технологом. Формулы, опыты, жажда открытий так и звали, так и манили... Но мама, парикмахер от Б-га, приложила недюжинные усилия, чтобы сына переубедить:
- Сынок, ну что в той химии? Всю жизнь в лабораториях? И чего ты достигнешь? Максимум - должности. А хороший мастер - это верный кусок хлеба, причём всегда.
Его родители вообще предпочитали работать на себя, даже в эпоху махрового развитого социализма, и тому были свои причины.
Началось всё давным-давно, когда в процессе триумфального шествия советской власти весьма обеспеченную, но многодетную семью Шахбазян лишили всего нажитого веками ( это всё включало две фабрики, конезавод, склады, магазины, жилые дома ) и поселили в трёх комнатах огромной тбилисской коммуналки. Особняк, некогда принадлежавший богатому курдскому еврею, иранскому подданному, а теперь превращённый в многоквартирный дом, что и говорить, был шикарным, старинной постройки, да что толку, когда на попечении 21 ребёнок?! Как там в поговорке? В тесноте, да не в обиде? Ну-ну... С другой стороны, и на том спасибо, что не тронули, все живы остались. И соседи славные, интеллигентные, в чужих хоромах таким же образом оказавшиеся. Сам бывший владелец, которому от щедрот новых хозяев жизни досталось две комнаты в собственном доме, решил судьбу не испытывать и почёл за благо убраться восвояси, не дожидаясь новых репрессий. А новые обитатели здания начали в нём обживаться.
Вот отец Сёмы Степан как раз был младшим, двадцать первым ребёнком в большой и дружной семье переселенцев. Нелюбовь к социалистическому строю он впитал если и не с молоком матери, то уж точно с самого раннего детства, потому что твёрдо усвоил: коммунисты только отбирают, все пылкие слова о светлом и совершенно бесплатном будущем - их сказки. Вернувшийся из ссылки дядя, брат отца, укрепил племянника в этих предположениях и окончательно сформировал мировоззрение. Руки у Стёпы росли откуда надо, всё новое он осваивал удивительно быстро, поэтому к 25 годам не было ничего, что он не смог бы сделать сам - от малярно-штукатурных работ до сборки автомобиля. Что же касается живописи и ювелирного дела... Скажу вам по секрету: некоторые счастливые обладатели раритетных яиц Фаберже, сервизов из тончайшего фарфора, расписанных трогательными пасторальными сюжетами, и прочих антикварных чудес до сих пор не подозревают, что вышло всё это из-под умелых рук Степана во второй половине двадцатого столетия. Причём произведения благополучно проходили экспертизу!
Он же и остался, по местным законам, в родительском доме, когда разлетелись старшие братья и сёстры, сюда же привёл жену, здесь вырос Маэстро.
Вообще, коль уж мы углубились в родословную, скажем сразу и без обиняков: Сёма - плод страстной любви. Той самой, вечной, которая никогда не умирает, той, что заставляет человека вновь и вновь отправляться в дальний неизведанный путь, отказываясь от всех иных соблазнов мира и жертвуя тихим домашним мирком - любви своего папы к футболу. И никаких извращений , всё вполне закономерно: Степан был страстным болельщиком тбилисского "Динамо" и, как только подворачивалась возможность, ездил за любимой командой по всему Союзу в качестве группы поддержки. Так было и в тот раз, когда он прилетел со своими кумирами в Волгоград. С гостиницами было сложно, и Степана с радостью принял у себя старинный армейский приятель отца. Они ужинали, когда раздался звонок в дверь.
- Это Ниночка, дочь, с работы пришла, сейчас познакомитесь! - и радушный хозяин кинулся открывать.
В кухню вошла хрупкая девушка. Нет, это кому угодно могло показаться, что в кухню, а Стёпа-то сразу понял, что вошла она сразу, легко и уверенно, в его сердце, душу и во всю жизнь. В Тбилиси фанат большого футбола вернулся уже женихом. Через год в молодой семье родился сын.
Шахбазяны, как уже было сказано, занимали три комнаты, но маленькому Сёмочке даже в голову не могло прийти, что он не имеет права на все остальные, и соседи, обожавшие славного ребёнка, дружно поддерживали его в этом прекрасном заблуждении. Мальчик, впрочем, соседским расположением не злоупотреблял, его как магнитом тянуло только в одну комнату - одинокой пожилой женщины. Во-первых, здесь была масса интересных вещей: антикварные статуэтки, старинные портреты и фотографии, буфет с резными ножками, таящий в себе ещё неисчислимое количество сюрпризов, самыми простыми и ожидаемыми из которых были непременные конфета или пряник. Во-вторых, хозяйка жилища была самой настоящей княгиней. И её неторопливая, исключительно правильная речь, и рассказы о далёком прошлом завораживали Сёму. Хотя половины слов в свои три года он не понимал, звучали они сказочно: Абиссиния, Имеретия, Индия ( именно оттуда вели свою родословную князья Абашидзе). А в-третьих... в-третьих, и это главное, в центре комнаты важно, царственно возвышалось роскошное кресло, обитое алым бархатом, с ручками в форме львиных голов. И не было для малыша большего счастья, чем прокрасться в княжеские чертоги, забраться в это волшебное кресло, вообразить себя каким-нибудь всесильным царём ( чем не трон, в самом-то деле?), да там же и уснуть. Почему прокрасться? Да потому, что не любила этого княгиня Абашидзе. Как только видела своего любимчика карабкающимся на раритетный бархат, лицо её болезненно перекашивалось, губы сжимались в ниточку и голос звучал иначе - устало, бесцветно:
- Не садись в это кресло, биджо, не надо: в нём Берия сидел, когда моего мужа арестовывали...
Чем так страшен какой-то там Берия и что означает красивое слово "арестовывать", Сёма тоже ещё не знал, но веяло от всего этого жутким, беспросветным ужасом.
- Тётя, а где сейчас твой муж? - спрашивал любознательный гость.
- Далеко, малыш. Очень далеко, - глаза княгини наполнялись слезами.
- В Абиссинии?
- Да. Наверное...
- А ты поедешь к нему?
- Поеду. Когда-нибудь обязательно поеду.
Однажды, вернувшись из садика, он обнаружил знакомую дверь запертой и опечатанной. Взрослые сказали, что тётя уехала, далеко и навсегда. И Сёма успокоился: уж он-то знал, где она - в далёкой и прекрасной Абиссинии, с мужем.
Как закончилось детство, он и не заметил. Школьные годы ничем особенным не запомнились, кроме того, что в пятнадцать лет в доме появился остродефицитный томик Булгакова, принесённый мамой, и Сёма погрузился в чтение. Роман "Мастер и Маргарита" его потряс. И более всего... нет-нет, не бал у Сатаны, не Маргарита, летающая на метле, и даже не Бегемот, починяющий примус. Сёма в сотый раз перечитывал сцену на Патриарших, где Воланд убеждает Иванушку в существовании Христа и себя любимого. Он всё пытался понять, что же происходит с сознанием человека, мировоззрение которого рушится в один момент. И всерьёз увлёкся теологией, настолько, что одно время даже подумывал о духовной карьере. Но пообщавшись со священнослужителями, понял две вещи: между истинной верой и религией как средством манипулирования массами - пропасть; знания многих полномочных представителей высшей субстанции на Земле весьма поверхностны. А наш герой зрил в корень, что и породило интерес к естественным наукам. По получении аттестата он решил познакомиться с химией поближе и обратился к соседке, работавшей в соответствующем НИИ.
Дотана оказалась в этом доме так же, как и большинство его обитателей. Кстати, имя её, на слух воспринимающееся как вполне обычное восточное, на самом деле являлось крайне социалистической аббревиатурой и означало "Дочь трудового народа". Это, правда, не спасло высокоидейных родителей от репрессий: отца расстреляли, мать отсидела как член семьи изменника родины, вернулась седой старухой - никому и в голову не приходило глядя на неё, что этой некогда ухоженной породистой красавице нет и 50. Растрёпанная Кети целыми днями сидела на балконе, смолила беломорину за беломориной и пристально наблюдала за спокойно текущей Курой и новой жизнью древнего города. Иногда она подзывала кого-нибудь из мальчишек, скидывала им деньги и просила купить ещё папирос. А вот Дотану не сломили ни раннее сиротство, ни детский дом. Девушка блестяще окончила школу и институт, защитила кандидатскую и к своим 30 годам считалась одним из самых перспективных молодых учёных республики, к тому же нежно заботилась о матери. Сёме она помогла с удовольствием, устроив лаборантом в институт, где трудилась сама, и отрок был твёрдо уверен: отслужит - и в только в химико-технологический!
В армию он пошёл легко и охотно, попал в интендантскую службу. Запах пороха и романтика истинно боевого братства остались где-то в стороне, что немало разочаровало самого молодого бойца и очень обрадовало маму. Ну да ничего, было весело и достаточно спокойно. На базе имелось всё: от валенок до боеголовок. При этом спереть из соседней казармы тапочки, которые пропадали со скоростью света то у одного, то у другого, считалось почти хорошим тоном. Сёма, человек достаточно самолюбивый и чистоплотный, таскать чужую обувь считал делом недостойным. Зато свои тапочки пожертвовал сослуживцу, когда самому привезли новые. Ах, этот сослуживец по прозвищу Монтана - отдельная история!
Да, а почему Монтана? А потому, что работал этот парнишка из глухой азербайджанской деревни, как и наш герой, на вещевом складе. Шик он представлял по-своему и самостоятельно вышил на своём х/б грубыми чёрными нитками надпись MONTANA. Пижонский образ завершал таким же способом явившийся миру то ли ощипанный, то ли не успевший опериться птенец со свёрнутой шеей и обломанными крыльями, видимо, по мнению автора, в точности повторявший символ известного бренда. В результате настоящего имени творческой натуры уже никто и не помнил - все называли добродушного толстячка исключительно Монтаной.
Сёмин подарок он оценил по достоинству, и эти тапочки стали началом крепкой армейской дружбы.
Демобилизовывался Монтана на полгода раньше и в качестве дембельского аккорда намеревался оставить в Ленинской комнате ( было такое обязательное помещение в период развитого социализма абсолютно во всех заведениях, включая воинские части) самолично изготовленные тумбу под бронзовый бюст вождя и книжные полки - под его же полное собрание сочинений. И в один прекрасный день с гордостью сообщил приятелю: " Можешь прийти посмотреть, я почти закончил!"
Увидев тумбу, Сёма застонал: в нём взбунтовался уже опытный хозяйственник, в голове которого никак не укладывалось, как можно извести на это чудо плотницкого искусства три килограмма гвоздей и шурупов. Они шли сплошной чередой - гвоздь-шуруп-гвоздь-шуруп - по периметру неуклюжего, кривого, уродливого, асимметричного сооружения. Полки того же качества тоже были готовы и уже красовались на стене.
- Слушай, зачем плачешь? Красиво, да? - миролюбиво улыбнулся Монтана из угла, где он сидел, обложившись ленинским наследием.
И тут Сёма увидел, чем, собственно говоря, тот был занят. Монтана брал один за другим тома полного собрания сочинений вождя мирового пролетариата и сосредоточенно вырывал из них страницы. Пачками. Никогда не бывший верным ленинцем, Семён тем не менее впал в ступор:
- Монтана, ты что творишь?! Зачем?! Тебя же посадят!
- Слушай, зачем посадят, да? Пятьдесят пять книжка, да, не лезет! Полка маленький - книжка много!
Сёма схватился за голову и вылетел из святая святых социалистического строя. Монтану он, конечно же, не сдал.
После армии состоялся приснопамятный спор на тему "Кем быть?", закончившийся тем, что Нина позвонила своей старинной приятельнице и коллеге, проговорила с той около часа, а на следующее утро торжественно сдала Сёму в обучение. Ему, с пелёнок наблюдавшему за тем, как работает мама, как порхают в её руках ножницы и расчёска, как становятся податливыми и легко укладываются непослушные пряди и упрямые вихры, было легко. Но просыпались отцовские упрямство и любознательность, желание узнать и освоить всё. И потому наблюдательный ученик брал что-то у каждого, с кем ему приходилось работать. Результат был налицо: Семён быстро стал популярен, к нему записывались загодя, ждали в очередях, ну и на чаевые не скупились.
Вскоре в Тбилиси началась стройка века. Приехали немцы и полностью, сами, не допуская коренное население даже на уборку, отгрохали такой салон красоты, что даже легендарная московская "Чародейка" задохнулась. Потому что тбилисское трёхэтажное чудо "Оцнеба" ( по-грузински "мечта"), оснащённое новейшим европейским оборудованием, было поистине мечтой.
И нашего Сёму пригласили туда работать одним из первых. Золотые, скажу я, были времена! Во всех отношениях золотые. Доходы? Ха! Как раз тот самый случай: а что, у вас ещё и зарплату платят? И никакого вымогательства, уверяю! Это особенности национального сознания - Закавказье, знаете ли! Привести себя в порядок в столь престижном месте, где стриглось всё правительство, считалось делом чести. А не отблагодарить мастера хорошими чаевыми... Вай ме! Это же несмываемый позор до седьмого колена! Причём сумма чаевых в тех краях всегда была предметом соревновательным: если Вано дал, скажем, 20 рублей, то Котэ просто обязан положить 25. И всем было тепло, светло и сытно: и руководству, и мастерам, и клиентам. А иные коллеги и приятели умудрялись проживать полноценную жизнь прямо на рабочем месте, как Нодари, к примеру.
Несмотря на молодость, Нодари был высококлассным и весьма востребованным парикмахером. Но вот беда: определение "Дамских дел мастер" подходило ему со всех сторон. Ни возраст, ни внешность клиентки роли не играли (кинозвезду и так мог сделать из любой) - он просто любил женщин. Очень любил. Как самое совершенное творение Господне. И непременно старался доказать это каждой. Процесс охмурения очередной жертвы проходил прямо во время её преображения. Надо сказать, красавцем Нодари вряд ли кто-то назвал бы, но был он натурой настолько пылкой и романтичной, что после стрижки процесс укладки становился чем-то само собой разумеющимся, и Нодари исчезал с рабочего места на неопределённый промежуток времени. Появились недовольные, начались жалобы, и начальство, вынужденное отреагировать, перевело Казанову в детский зал. Он было огорчился, но ненадолго. Решение проблемы было гениально простым, но всё испортил мальчик, которого мама привела стричься и уединилась с Нодари, видимо, чтобы обсудить новую причёску сына. Малыш оказался нетерпеливым и разревелся на весь салон (сбежались даже косметологи и мастера маникюра-педикюра с третьего этажа). Уволить Нодарика не уволили, даже в дамский зал вернули, но на вид поставили. Пришлось ему стать осторожнее. Но разве осторожность - синоним сдержанности?
Грянули лихие 90-е. Уже никого не удивишь рассказами о рэкете, месяцами невыплачиваемых зарплатах, нищете и прочем беспределе, царящем на всей территории постсоветского пространства. Грузия не оказалась исключением в некогда дружной некогда семье социалистических республик. И Сёма понял: надо уезжать, на собаках или на оленях, хоть тушкой, хоть чучелом.
Работы, спасибо папе, он не боялся никакой, но в Израиле очень скоро понял: заводской конвейер - не его, совсем не его. И пришла пора поблагодарить маму за то, что настояла на своём.
Его SCHWARZKOPF внешне мало чем отличается от сотен других салонов, разбросанных по всей обетованной, разве что просторнее, светлее и уютнее многих. К Сёме, как и к тем, кто с ним работает, по-прежнему не попасть без записи, но дождавшись своей очереди, вы получите удовольствие и от своего отражения в зеркале, и от общения с мастером.
Внешне Шимон, как его называют коренные израильтяне, совершенно не соответствует устоявшемуся образу субтильного юноши непонятной ориентации: это вполне крепкий, высокий, спортивный мужчина, глава семьи, обожающий жену, сына и дочь.
Как у всякой творческой натуры, страстей у Сёмы много. Одна из них - велосипеды. По выходным ашдодский цирюльник забывает об основной статье дохода и участвует в велопробегах и поездках с единомышленниками на десятки километров. Кстати, именно с его подачи я купила свой MARIN - не столь навороченный, как у гуру но, доложу вам, вещь!
А пару лет назад Маэстро затосковал. Работал по-прежнему, чётко и отточенно, но в глазах стояла вселенская тоска. Кризис. Возрастной. Бывает, решили мы с ним. Выход Сёма нашёл замечательный: записался на курсы шкиперов и весь растворился в новой привязанности. Недавно он успешно сдал выпускные экзамены и взял напрокат яхту. С удовольствием прокачусь на ней при случае! Правда, очень переживаю, как бы не забросил он теперь парикмахерского дела: найти хорошего мастера не так уж легко!
Послесловие
Возможно, кому-то это покажется беспардонной рекламой. Да ничего подобного! Сёма в рекламе не нуждается. Но знаете... Если вы окажетесь в Ашдоде, особенно в период, когда вам необходимо подстричься, посетите парикмахерскую SCHWARZKOPF, что в Сити. И посмотрите, как работает Маэстро!
На снимке дом номер 13 на улице Горгосали в Тбилиси. Здесь вырос герой моего рассказа. А я указываю на мемориальную доску, гласящую следующее:" В этом доме жила Тина Перадзе-Абашидзе, известный педагог-логопед" - да-да, та самая княгиня...
Свидетельство о публикации №217072001062
Игорь Ворона 10.06.2019 14:41 Заявить о нарушении
Ольга Меклер 11.06.2019 11:08 Заявить о нарушении
Игорь Ворона 11.06.2019 12:22 Заявить о нарушении
Ольга Меклер 11.06.2019 17:59 Заявить о нарушении