На фестивалях времён и эпох

Часть I. ПРЕДИСЛОВИЕ

Как часто уверяют психологи, нужно периодически создавать себе хорошее настроение для образования гормонов счастья в собственном организме. Это иногда достигается путём изменения чего-то привычного на новое. Путешествия, посещение зрелищных мероприятий, смена интерьера в жилище, визит к  парикмахеру для создания необычного стиля причёски, или, как ни покажется странным, выбора другого маршрута пути на работу или домой – всё это в какой-то степени поможет держать жизненный тонус на должном уровне. А всё новое, как не зря говорится, - это хорошо забытое старое, о чём  помнят модельеры и дизайнеры, регулярно преподнося молодым потребителям стили в одежде и обуви, в изгибах телес технических приборов и транспортных средств, которые были в моде у их бабушек и дедушек. Всем известно, что трудно выдумывать что-то своё, но легко заимствовать это что-то у других, особенно, когда эти другие, уже утратили своё бренное существование. Может, именно поэтому исторические сведения так привлекательны для многих людей. Кто-то ищет исторические факты, кто-то сочиняет исторические версии, кто-то, внимая и тем, и другим, занимает себя, вырабатывая убеждения, которые строятся из усвоенных сочинений, но при этом затрудняется  определять, где кончается научный труд, а где начинается работа чисто литературная.

Чтение и просмотры фильмов «про историю» увлекают отдельных людей настолько, что их перестают в равной мере удовлетворять как умозрительные, так и изобразительные картины, им уже хочется осязать время прошедшее не только руками, но и всем телом. Необязательно изобретать машину времени, как известно, всё гениальное просто: нужно отказаться от всего современного (ну, если только смартфоны оставить для селфи) и начать жить и трудиться по возможностям и законам того времени, в котором хочется оказаться. Недаром говорится: закон – тайга! И на память приходит жизнь в этой самой тайге семьи староверов Лыковых, которые продолжали жить в веке XIX, в то время когда для подавляющего населения СССР на дворе стоял век двадцатый. Но почему не углубиться и в более далёкое прошлое? Пожалуйста! Несколько лет назад один энтузиаст решил все четыре сезона года прожить в одиночестве в глухом месте, в жилище, скопированном с жилища древних охотников средней полосы России, имея из средств охоты лишь силки да лук со стрелами, не считая, козы, которую благоразумно содержал в качестве НЗ. Выжил человек! Даже коза, кажется, выжила. Вот это проникновение в историю, вот это осязание рукояти самодельного ножа и сосков козы при дойке! Да, пока это не для всех, в силу отсутствия физической и моральной подготовки, но направление задано верное, и, следуя по нему, можно будет достичь даже каменного века, если только современные учёные смогут клонировать мамонта. Проявим терпение!

Упомянув о выдающихся достижениях в области проникновения в прошлое отдельных людей, следует всё же обратить внимание на уже не маленькие группы и товарищества (так и хочется узнать, не с ограниченной ли они ответственностью?!) энтузиастов исторической реконструкции. Таких людей становится, как можно наблюдать, всё больше и больше. И это понятно. Пластмасса, пластик, керосин, бензин, синтетика и искусственное питание – всё это так надоело некоторым людям, что им стало грозить то самое плохое настроение, которое, по мнению вышеупомянутых психологов, может перейти в депрессию. Нужна новизна, та самая, хорошо забытая. Долой прочную обувь – оденем лапти! Долой платье из фабричной материи – будем носить домотканое! Долой … да, право, лучше всё долой, хотя чресла всё же стоит хотя бы лыком препоясать!

Ещё не успев перейти в общества охотников и собирателей, реконструкторы времён поняли, что без товарно-денежных отношений им не обойтись. Ведь пока делаешь каменный топор, надо с чем-то и в магазин ходить, и на транспорт тратиться, короче, деньги нужны современные, а не из ракушек или из ушей куницы. Так что куда удобнее, не бегать со вторым изготовленным топором в поисках гончара с лишним глиняным горшком, чтобы обменять эти предметы к взаимному удовлетворению, а продать топор – купить горшок.
Мало кто задумывается, что создавать исторические реконструкции времён не каменного века, а более позднего, скажем, средневековья, под силу, в большинстве случаев, людям финансово состоятельным. Если кто-то хочет стать рыцарем или выглядеть знатной дамой, то денег на латы или бархатное платье потребуется ничуть не меньше, чем в те далёкие времена (для удобства можно пересчитать в золотом эквиваленте). Стоит напомнить главное условие исторической реконструкции: латы должны быть изготовлены ручной ковкой и из соответствующего металла, употребляемого в соответствующую эпоху, а натуральный бархат должен быть соткан вручную на деревянном ткацком станке по образцам сохранившихся фрагментов старины глубокой. Таких мастеров во всём современном мире весьма мало, чтобы такая работа стоила дёшево.
Но не стоит сильно огорчаться, если уж очень сильно хочется стать участником какой-либо исторической реконструкции: накиньте на себя не очень новый  и не очень чистый джутовый мешок, затем стоит подпоясаться верёвкой, свитой из крапивы, и просите милостыню у знатных и не очень знатных дам и рыцарей, если сумеете подойти к ним достаточно близко до того, как их оруженосцы или пажи не дадут вам хорошего пинка или угостят своими хлыстами и стеками. Даже если такой неприятный для вас момент случится, утешайте себя, что к вам прикоснулась Ея величество История, которую вы так хотели осязать не только протянутой рукой, но и всем телом.

Для всех остальных людей, не зарабатывающих на всяких реконструкциях, вполне достаточно бывать на фестивалях, посвящённых какому-то временному отрезку или знаменитому событию. Так только в Москве за последние годы можно было стать  участниками и зрителями сражений племён варягов, половцев, русичей, воинов Золотой Орды, присутствовать на рыцарском турнире Св. Георгия, прочувствовать атмосферу, царящую в обществе в период Первой Мировой войны и даже полюбоваться на ладьи варягов, вернувшихся с богатой добычей.

С 1-го по 12 июня сего (2017) года был побит рекорд по длительности и масштабности Московского исторического фестиваля «Времена и эпохи», на котором можно было увидеть двенадцать эпох, шесть тысяч участников, среди которых были иностранцы в количестве тысячи человек. Всем им были отведены места в пяти городских парках и на двадцати пяти тематических площадках в центре города.

Входя в число зрителей, я побывал на некоторых парковых фестивалях, затратив на прогулки времени где-то больше, а где-то меньше. Впечатления, конечно, остались, ими и хочу поделиться.

Часть II. ЦАРИЦЫНО

2 июня музей-заповедник «Царицыно» представлял собой военный лагерь времён XVIII века. Приехав несколько раньше заявленного начала, я был избавлен от наличия того количества праздно гуляющей публики, которая очень мешает фотографам. Отражая старую эпоху, иметь фоном толпу из людей одетых по-современному мне очень не нравится. Хотя, в отдельных случаях, именно современный зевака, хорошо вписывается в какой-то исторический момент. Но, это к слову.
Итак. Кафтаны, камзолы, плащи, шляпы – всё это привлекает к себе внимание и рождает вопросы. Например, почему большинство этих одеяний с обшлагами красного цвета? Может, это задумано, чтобы кровь противника не так явно пачкала края рукавов?! Но можно заметить обшлага и жёлтые, хотя таких не много. Прошёл отряд и в белых камзолах, но обшлага у них всё равно красные. Ходят строем, садятся и ложатся на привале. Привал объявляется довольно часто, солдаты и их командиры большей частью – это люди пожилые. Показалось, что маркитантки при  них тоже весьма немолоды, но пляшут хорошо и продолжительно. Приятно смотреть, как сидящий на барабане старичок, одетый в военную форму, играет на флейте, а дамы преклонного возраста трясут бубнами, и, чуть задрав длинные юбки, выдают коленца. Похожи на французов, но определить с точностью затруднительно, так как из лагеря, может, просто так слышится, что говорят на какой-то смеси всех языков Европы, включая и русский, но с акцентом. Капрал у них суетливый, то и дело велит части солдат построиться и делать различные оружейные приёмы. Команду «коли» он выговаривает довольно прилично, сразу понятно, что учил такие русские слова старательно и долго.

По дорожке два русских парня в современной одежде тащат небольшую пушку в сторону оврага. Молодцы не слабые, но и пушка тяжёлая: приходится делать передышку почти через каждые двадцать метров. Почему не везут на лафете? А, понятно, идти с пустыми руками итальянцам как-то неудобно, поэтому лёгкий деревянный лафет они катят сами позади своего смешанного строя. То, что сзади меня идут итальянцы, понял сразу, услышав их весёлую речь. Парни с пушкой, даже с передышками, идут быстрее итальянских пушкарей. Пожалуй, надо улыбнуться, сказать гостям «буонджорно» и пропустить их вперёд. Нет, им не надо вперёд, они улыбнулись в ответ, помахали руками и свернули в ближайший ресторанчик, оставив лафет у входа: обедать пошли, ну, да, уже час пополудни.

Под горкой на траве изумрудного цвета, стоит другая пушка, а в отдалении от неё, ближе к каменному мосту, встали два отряда пехотинцев. Один из них, кажется, состоит из австрийцев, я слабо разбираюсь во всём этом обмундировании, а больше ориентируюсь на доносившуюся от отрядов речь. Хотя форма может быть и петровской армии – всё это прояснится в вечернем потешном сражении,  на которое я, к сожалению, не останусь. У каждого отряда свой фотограф, почти у каждого солдата, либо в руке, либо в кармане, айфон. Сделали снимки на память, посидели на дорожку и, не торопясь, стали подниматься обратно наверх. Под большим деревом пастор весь в чёрной одежде и в очках читает молитвенник. С неохотой встаёт и ещё медленнее, чем идущие впереди солдаты, идет за ними. Его несколько утяжеляет заметный живот, он пожилой, как и большинство военных из этого отряда, но он старается не идти последним, потому что последней идёт женщина в платье образца трёхсотлетней давности с корзинкой в руке. В корзинке, должно быть, съестное или то, что он него осталось после привала.

Пролился короткий дождик, солнышко заиграло на листве, а на небольшой полянке разыгралась дуэль двух офицеров. Всё строго по протоколу. Один из секундантов зачитал вслух правила: по-русски, но с польским акцентом. Дуэлянты выслушали условия, стоя  спина к спине, разошлись на края поляны, по команде навели друг на друга тяжёлые пистолеты, негромко сработали  курки, но звуков выстрела никто не услышал. Изобразив ранение в руку, один из дуэлянтов, сняв шляпу, поклонился уважаемой публике, другой сделал то же самое, затем раскланялись секунданты. Оператор с профессиональной видеокамерой сказал им спасибо, и вся компания, демонстрируя неторопливую и даже важную походку времён господ XVIII века, отправилась в другой уголок паркового ансамбля.

В парке становится оживлённее, посетители уже то здесь, то там сбиваются в небольшие группы, улыбаются, делятся наблюдениями и замечаниями. То с одной стороны, то с другой доносится то бой барабана, то повизгивание флейты. Солдаты в лагере опять маршируют, показывая свою выправку. В большой беседке у парковой дорожки сидят дамы и барышни. Почти все что-то вяжут, или читают, наверное, любовные романы своего века. Беседка утопает в зелени и в цветущей сирени, запах её, после прошедшего дождика, кажется особенно нежным и дурманящим. Идиллия дворянского времяпровождения дамского общества.

А вот затенённая большими деревьями другая поляна. Несколько фехтовальщиков отрабатывают приёмы и движения, лязгая клинками шпаг. С краю поляны, двое рядовых чистят ружья. Один их них из мешочка, висящего на поясе, насыпал на полку ружья немного пороху, прицелился в ближайший куст и спустил курок. Громыхнул выстрел, облачко светло-серого дыма окутало стрелявшего и его товарища. Улыбки на лицах обоих ещё не успели погаснуть, как, словно материализовавшись именно из этого дымка, фигура охранника в современной военизированной одежде предстала перед ними.
- Тут нельзя стрелять! – возмущённо, с некоторой вибрацией в голосе, быстро выговорил страж порядка, и добавил строго и весомо, - Даже холостыми!
- Гуд, гуд, - согласился стрелок, напоминающий комплекцией своего телосложения известного Санчо Панса, оруженосца ещё более известного Дон Кихота.
- Случайно, - с акцентом, пояснил приятель толстячка, прижав ладонь к груди.
- Больше так не делайте! – погрозил пальцем охранник, и добавил, - Экстремизм.
Он как-то опять странно быстро и незаметно пропал в густой зелени кустов, а два потешных солдата, тихо обменялись между собой несколькими словами, и опять заулыбались, когда один из них показал пальцем на какое-то сооружение, видневшееся в метрах шестидесяти от поляны, на которой они сидели.

«Зелёная улица. По городу идём. Значит, нам туда дорога, значит, нам туда дорога …» - захотелось переиначить слова песни, исполняемой когда-то любимым в народе Леонидом Утёсовым.
Да, вот так было написано на схеме, предоставленной одним из сайтов, на котором рассказывалось о предстоящем фестивале: Зелёная улица. На самом деле, как гласила табличка у аллеи, идущей мимо военного лагеря, название не имело ничего общего с зелёной растительность, вернее, имело, но догадаться сразу было непросто. На установленной табличке значилось такое название: Улица телесных наказаний. Ниже шла памятка о 123 преступлениях, за которые полагалось лишение жизни. В самом конце таблички, видимо, для утешения особо слабонервных и впечатлительных граждан, было написано: «Время работы: 15.00 – 20.00». Часы показывают, что до трёх ещё осталось с четверть часа, а это значит, что ни сам помост, ни земля вокруг ещё не полита кровью казнённых и наказанных.
Сразу вспомнился рассказ Льва Николаевича Толстого «После бала», и улица в сознании превращается в ту самую улицу шпицрутенов, по которой, а точнее, сквозь строй, по несколько раз прогоняли проштрафившихся солдат. Да вот они и лежат рядом с деревянным помостом эти длинные и толстые прутья длиной около двух метров и даже более. На помосте ещё уместились: горизонтально установленное колесо и две пары вертикальных стоек (одна повыше, другая пониже). Каждая пара стоек - с двумя поперечными половинками толстых колодок, образующих в соединении между собой отверстие для человеческой шеи и двух меньших отверстий по бокам от центрального, но уже для рук, Рядом с помостом поставлен деревянный конь, гребет которого выполнен из бревна, обтесанного таким образом, чтобы острые края врезались в промежность человека на него посаженного.
Пока не наступило время «работы» этого сооружения, весёлые итальянцы, успевшие, по всей вероятности, славно пообедать в вышеупомянутом ресторанчике, очень несерьёзно отнеслись к ужасному месту. Они по-очереди продемонстрировали все самые страшные гримасы, прищемив себе шеи и руки колодками, продемонстрировали замах палаша над головами своих товарищей и, оценив сделанные снимки, очень довольные удалились, освободив место другим желающим.
Желающие потихоньку подтягивались, благо пришёл главный экзекутор, одетый в мундир тёмно-зелёного цвета с неизменными широкими красными обшлагами и с треуголкой на голове. Разложив на струганном столе папки с надписями «Дело №…» на каждой, внимательно осмотрел кончик гусиного пера и обмакнул его в чернильницу.
- Начнём, пожалуй! – сказал он своему напарнику, принёсшего под мышкой узкую  скамью, но тот заторопился ещё по какому-то срочному делу.
- Ладно, - ничуть не смутившись такому скорому уходу помощника, решил главный распорядитель наказаний, - я вам пока расскажу, как это всё работает.

Очень подробно и красочно расписав всевозможные виды физических наказаний нижних чинов, простолюдинов, женщин не на сносях, и даже беременных, но осуждённых за государственные преступления и убийства, обнаружил, что слушают его очень внимательно, доброжелательно и даже с улыбками на лицах. Особенно приятно было ему обнаружить интерес двух молоденьких подружек, которые то и дело просили его прояснить некоторые детали казней и наказаний. Пришлось ему подняться на эшафот и жестами дополнить рассказ как обламывали руки и ноги преступника, привязанного к колесу. Девушки очень мило при этом продолжали улыбаться, но на приглашение попробовать сесть на коня, отреагировали отказом.
Интересно, с улыбкой ли читали эти девушки рассказ Льва Николаевича, о котором я уже вскользь упомянул? хотя бы этот отрывок:
"— Подать свежих шпицрутенов! — крикнул он, оглядываясь, и увидел меня. Делая вид, что он не знает меня, он, грозно и злобно нахмурившись, поспешно отвернулся. Мне было до такой степени стыдно, что, не зная, куда смотреть, как будто я был уличен в самом постыдном поступке, я опустил глаза и поторопился уйти домой. Всю дорогу в ушах у меня то била барабанная дробь и свистела флейта, то слышались слова: «Братцы, помилосердуйте», то я слышал самоуверенный, гневный голос полковника, кричащего: «Будешь мазать? Будешь?» А между тем на сердце была почти физическая, доходившая до тошноты, тоска, такая, что я несколько раз останавливался, и мне казалось, что вот-вот меня вырвет всем тем ужасом, который вошел в меня от этого зрелища".

- А было написано, что в землю будут по голову зарывать – это правда? – уточнил какой-то мужчина.
- Холодно, добровольцев не найдём, я думаю, - со вздохом сказал главный экзекутор.
- А среди солдат никто не согласится? – настаивал любознательный зевака.
- А вы сами согласитесь хотя бы до пояса раздеться в такую погоду? – отразил атаку распорядитель.
- Да я что, я не настаиваю, - смутился мужчина и спешно ретировался.

Подул сильный ветер, опрокинул чернильницу на столе, чернилами оказалась забрызгана скамья, и писать в делах об исполнении наказаний стало нечем.
Ежась от холода, к площадке подошла  съёмочная группа телевидения России. Пришлось экзекутору уже на камеру пересказать всё с самого начала, и даже засунуть голову барышни, которая брала интервью, в одну из колодок, для наглядности процесса.
- Важно показать всё наглядно, да вот погода подвела, - сокрушался экскурсовод, - а в одежде только под ружьё ставили.
- А каким манером ставили? – спросил кто-то
- Иногда заставляли держать до пяти тяжёлых ружей зараз, причём, пальцами, засунутыми в дула, отчего они распухали и синели, вызывая мучительную боль. Хотите попробовать? – объяснил и предложил главный распорядитель.
Гробовое молчание и улыбки не к месту послужили ответом на такое заманчивое предложение.
Наши люди вообще-то бывают не очень щедрыми на улыбки, что давно отмечают иностранцы, но каким-то образом выдавливают улыбки именно тогда и там, где лучше  их не демонстрировать. Но так часто происходит, отчего рождается вопрос: это от жестокосердия или это защитная реакция на внутреннее содрогание от представленного ужаса? Не знаю, по мне, так обморок, при виде жестокого зрелища, какой-нибудь представительницы восемнадцатого века, куда более естественен, чем улыбка современницы, слушающей рассказ о казни колесованием или сечением до смерти кого бы то ни было.

Подошла поближе женщина, как выяснилось, мать двух шустрых мальчишек, одному из них на вид лет десять, другому - лет шесть.
-  А можно я их, - она кивнула на сыновей, - поставлю под колодки, а вы их прутом пару раз стегнёте, ну так, чтобы почувствовали, а?
- Зачем? – изумился экзекутор.
- Да не слушаются оба, узнают, как в старину наказывали.
- Нет, детей здесь нельзя!.. Это место наказаний за воинские преступления.
- Ну, тогда дайте прутик, я сама их похлещу чуть-чуть.
- Да у меня и прутьев таких нет, вон, видите, только шпицрутены лежат, да и те сухие. Вы уж эту процедуру дома проведите, если есть такое желание, а мне от начальства не поздоровится за это.
- Ну, что делать, придётся самим нам прутьев поискать! – согласилась с советом женщина, взяв за руку младшего из сыновей, и они втроём направились в сторону от дорожки.

Внезапно забившие барабаны заглушили разговоры на улице телесных наказаний, и мимо неё по аллее с развёрнутыми знамёнами, походным шагом, стали проходить одна солдатская колонна за другой. Войска свернули направо, ступили на каменный мост, и праздная публика обеспечила им собой сопровождение. Через несколько минут отряды развернулись у дворца, а всё прибывающая масса народу обступила их так, что только кончики знамён можно было увидеть через головы зевак.

Фоторепортаж, пожалуй, можно заканчивать.

Часть III. РУСЬ И ОРДА

3 июня век XVIII сменила эпоха Золотой Орды. На краю музея-заповедника «Коломенское, у дворца Алексея Михайловича, можно было посмотреть на лагеря русичей и ордынцев и быть свидетелем битвы на Калке, Куликовскую битву и Стояние на Угре.

День выдался более тёплый, чем накануне, но не настолько, чтобы собрать очень большое количество зрителей. Кроме того, площадь действа не поражала своими размерами: небольшое поле напротив дворца смогло уместить конструкцию из фабричных досок, чем-то напоминающую двухэтажный забор. Подразумевалось, что это городская стена со скромной башенкой-беседкой. Их этой беседки ведущий, одетый в княжескую одежду, с микрофоном в руке, вёл свой репортаж о происходивших перед изгородью событиях.

По замыслу организаторов, изюминкой реконструкции должна была служить большая катапульта, с помощью которой предусматривалось захватить осаждённый город. Но прежде, пока подтягивались дружины и выдвигались отряды конницы на поле сражения, состоялось дефиле всадников, каждый из которых мог продемонстрировать типичное снаряжение и оружие разных народов той эпохи и близких к ней веков.
Что ж, было видно, что в этой части программы умельцы потрудились на совесть, вложив всё своё умение, знания и немалые деньги. Ощущение, что перед тобой находились настоящие воины, двойники тех, чей прах хранили или ещё хранят древние курганы, так и не ушло у меня до сих пор.  Конечно, нужно сделать скидку на не должное соответствие, согласное с антропологией, потому что половцы не казались рыжими и при этом ещё голубоглазыми, у ордынцев же глаза были недостаточны раскосыми, как ожидалось. Но пластические операции, думаю, пока не входят в планы исторических реконструкторов. А вот посадить монгольского воина на настоящую монгольскую лошадь было бы вполне уместно, мне думается. Благо, в Монголии можно найти соответствующую породу этих некогда несравнимых по выносливости и устойчивости к болезням лошадей. Не побоюсь предположить, что не будь у ордынцев такого всепогодного транспорта, история многих народов была бы несколько другой. Пока же, использую под седло, как правило, дончаков, которых ещё не вывели в те «золотые» времена, нельзя создать полную иллюзию подлинности.

Покружились перед зрителями всадники, сбились в отряды ратники, дошло дело и до катапульты.
Понятно, что стрелять по бутафорским стенам каменными булыжниками будет не совсем правильным решением задачи взятия крепостных стен, и организаторы остановились на кочанах капусты. По-первых, кочаном убить трудно, во-вторых, шмякнет он об стену громко, а след оставит сочный. Кроме того, сражение начали с запозданием, и кушать уже хотелось, - вот и глодали участники зрелища между делом капустные листики, запивая их, кто-то из глиняной баклажки, а кто-то из современной пластиковой бутылки.

Первый выстрел привёл к совершенному конфузу: кочан не преодолел и половины вычисленного расстояния. Пришлось катапульту подтащить ближе к стенам.
Недолёт.
Ещё ближе.
Чуть-чуть недолёт.
Как можно ближе.
- Ура! – это прокричали зрители с той радостью, с которой ржёт застоявшаяся в стойле лошадь, когда её выводят на прогулку.

Что ж, пора готовить штурмовые лестницы, пока летающие кочаны отвлекают защитников, стоявших на крепостной стене. Прислуга катапульты вложила ещё один кочан, рычаг со странным звуком встал вертикально, а всю станину повело вбок, и катапульта потеряла соединения своих деталей.
- У-у! – разочарованно прогудели зрители.
- Чем так стрелять, шли бы лучше щи варить, а то только капусту переводите! – выделился из общего гомона женский голос.
Ни возглас, ни смешки воинов на стене не понравились представителям атакующей стороны, и они дружно бросились на штурм.
Как и должно было быть, лестницы отталкивали, лучники стреляли, мечи взлетали над головами, и после нескольких неудачных попыток, крепость была взята.

Посмотрев ещё одно историческое сражение, детям надоело стоять на одном месте, вдохновлённые показанными сражениями, им самим захотелось размяться на площадке, которую заметили напротив торговых рядов, и на которой в этот день бесплатно можно было сойтись в поединках. В итоге все не один раз славно поколотили спортивными дубинами и по щитам, и друг по другу, после чего, с чувством выполненного долга перед организаторами, поехали домой.

ЧАСТЬ IV. ДРЕВНИЙ РИМ И ЕГО СОСЕДИ

10-го и 11-го июня в центральной части музея-заповедника «Коломенское» можно было окунуться в атмосферу античности. Фестиваль «Древний Рим» проходил в этом месте уже не в первый раз, поэтому для тех, кто бывал на нём, включая и меня, многое было знакомо, что не только не разочаровывало, но, наоборот, помогало и ориентироваться, и сравнивать какие-то сценки, поданные несколько по-другому, или другими самодеятельными актёрами.
Особенно, что мне нравится в «Древнем Риме», так это возможность бесплатно пострелять из лука, так как чаще всего на других подобных фестивалях цена трёх выстрелов составляет в среднем 300 рублей, или около двух сестерций в переводе на римские деньги. а первый выстрел, как правило, – это определение особенностей лука и качество самодельных стрел, которые далеки до идеала. Вот и в этот раз из первых трёх одна попалась откровенно кривой и вынудила хозяина признаться, что хорошие стрелы он никогда не берёт на предоплаченные мероприятия. Я его не осудил, и мы побеседовали о достоинствах и недостатках некоторых оперений вообще и конкретных в частности. 

Фанфары возвестили о начале шествия под названием «Триумф», и пришлось из лучника превратиться опять в фотографа.

Дождя не было, солнышко то и дело выглядывало из-за редких облаков, и народ в Коломенское всё прибывал и прибывал.
Триумф, как вы сами понимаете, это церемония вхождения войск, вернувшихся с победой и шествующих в одной колонне с триумфатором, главным полководцем, или даже самим Императором в качестве полководца. Все участники похода и сражений должны были проходить через триумфальную арку, роскошно убранную цветами и окутанную светлым дымком, зажженного священного огня, который должен был очистить всякого, кто вольно или невольно проливал чужую кровь и нёс разрушения. Тот, кто не прошёл сам или его раненого не провезли через эти ворота победы, считался не очищенным и не мог вызывать уважение граждан.

Замечаю, что золотая колесница Императора как-то не так торжественно смотрится, проезжая мимо ряда ног, с натянутыми на них джинсами. Зато прекрасно смотрится живой леопард в клетке, которую несут чернокожие невольники, потому что клетка небольшая и прекрасно умещается в кадр без зрителей. Хм, может на будущих фестивалях посетителям наконец-то поставят условие, одеваться по моде того времени, к которому он относится?! Поживём – увидим!
Вслед за леопардом провезли, привязанного к столбу, знатного варвара, на груди которого, болтались, нанизанные на шнур клыки хищных животных, которые, похоже, при жизни были больше того представителя кошачьих, что сидит сейчас в клетке.
Пока танцовщицы выгибаются в изящных позах на главной площади, рабы в рубище, со связанными руками, томятся в самом конце длинной очереди шествия.
Викинги, должно быть, состоящие на службе у Императора, проезжают верхом, презрительно бросая взгляды на покорных рабов, хотя, поменяйся они сейчас местами, и тех, и других будет трудно отличить друг от друга.
Триумфальное шествие заканчивается, толпа зрителей редеет; пора посетить какое-то другое место обширной Римской империи.

Миновав несколько палаток: в них можно купить еду, кустарные изделия и прочие вещицы, которыми принято торговать в местах скопления народа, увидел двухэтажное сооружение в виде амфитеатра. Оно, по замыслу организаторов, должно представлять собой лудус, или школу гладиаторов, в центре которого, на песчаной арене, они и показывали своё мастерство.
Минимум одежды, минимум доспехов: у некоторых щиты, короткие мечи-гладиусы; у одного из гладиаторов в руке трезубец, а в другой руке - толстая сеть, которую он время от времени пытается накинуть на соперника, вооружённого клинком. Ещё из оружия на арене представлены: копья и сам песок, который иногда сражающиеся успешно бросают горстями в глаза друг другу. У края арены предусмотрительно оставлен кувшин с водой, чтобы промывать запорошенные глаза. Большинство показательных боёв, хочется сказать, проходят в дружеской, почти семейной атмосфере, поэтому на арене всегда есть место для белоснежных улыбок, которые повторяются, перекочёвывая на лица многочисленных зрителей. Но нельзя сказать, что у всех зрителей одинаковые эмоции, даже дети смотрят по-разному.
- А кто тут наши, - спрашивает мальчуган у родителей, - за кого надо болеть?
- Да выбери, кто тебе больше нравится, за того и болей! – отвечает мама.
- Но это неправильно, надо за наших болеть, - возражает сынок с растерянным выражением на лице.

- Добей его!.. добивай! – заорал какой-то зритель далеко не детского возраста, когда один из гладиаторов, наступив на поверженного соперника одной ногой и занеся над ним клинок, посмотрел на трибуны, ожидая увидеть итог голосования поднятых или опущенных больших пальцев рук.
- Ну, опять не добивает, - аж простонал кровожадный мужик, - чего вы все добренькие такие!
Было странно видеть такую реакцию взрослого человека. Неужто, в самом деле, он решил, что тут по-настоящему перережут кому-то глотку?
Но смотреть на детей было ещё интереснее, вернее, на их отношение к происходящему. Они вели себя так же, как ведут себя дети на цирковом представлении: кто-то смотрел с широко раскрытыми глазами на арену, кто-то махал над головой новоприобретённым деревянным мечом, кто-то выкрикивал что-то похожее на «давай!».
Видя, как «убитые» гладиаторы снова встают, улыбаются зрителям и друг другу, все вместе садятся на скамейку, чтобы передохнуть, дети, особенно маленькие, не отягощают, надо полагать, своё воображение видениями разрубленной плоти и обильно льющейся крови; они не видели такого в реальности и воспринимают зрелище как игру, чем-то похожую на футбол с его вечно травмированными на поле игроками, но не более того.

Время от времени участники разыгрывают сценки иллюстрирующие события восстания рабов.
Вот опять один измождённый «раб» кричит призывы восстать против своих господ и обрести свободу, которой рабы когда-то обладали. Он кричит без микрофона, поэтому не всем слышно, что он с жаром выкрикивает. Послушав его с минуту, какой-то мальчишка спрашивает отца:
- Чего он несёт?
Мальчику непонятно. Всё ли понятно взрослым, сказать трудно, но все оживляются, когда два легионера в тяжёлых доспехах, с копьями и щитами, хватают тщедушного бунтовщика и волокут его прочь с трибуны, жёстко зажав его между собой.
- В клетку его, в клетку! – одобряет действия стражей порядка, господин в белой тоге.
- Выпороть его! – визжит матрона в голубом одеянии, полная возмущением.

Нет, отсюда лучше уйти, а то ещё загребут за компанию и засунут в клетку!

Совсем неподалёку от лудуса располагается невольничий рынок, тесно уставленный деревянными клетками с рабами. Я не уверен, что во времена восстания Спартака среди рабов была мода носить хитоны из джутовых мешков, но историческим реконструкторам виднее. Во всяком случае, и без табличек, надетых на шею рабов и рабынь, сразу становится понятно, что эти люди не свободны от своих обязанностей.

На небольшом возвышении рядом с клетками проходит аукцион живого товара. Аукционист или владелец представленных на обозрение невольников выкрикивает их первоначальную цену и с нетерпением ждёт, кто же из собравшейся толпы даст ещё большую.
Хорошим спросом пользуются пекари, швеи, садовники, гладиаторы, служанки и телохранители, но никак не находится желающих купить философа.
- Кому он нужен?! Из него даже пастуха хорошего не получится! Да он же ничего не умеет делать! Все философы пьяницы и бездельники! Оставь его себе, торговец! Сколько прутьев вяза об него нужно обломать, чтобы он научился хоть чему-нибудь?! – так реагируют на этот лот, потешаясь, знатные господа, матроны и прочие граждане.
- Госпожа, вы хотели, чтобы я уступил вам в цене за этих двух опытных виноградарей, я готов не снизить цену, а предложить вам в придачу к ним этого известного греческого философа! Вы согласны, уважаемая госпожа?
- Так и быть, я их забираю, но если этот грек, начнёт смущать мою челядь всякой философской чушью, я велю запороть его без сожаления. Ты слышал меня, раб?
- Да, госпожа, - кланяется проданный философ.

- А вот, кому нужна юная танцовщица? Всего за восемьсот сестерциев! Господа, кто даст больше?

У меня не нашлось в кошельке больше восьми сотен сестерциев. Правду сказать, так у меня и одного сестерция в кармане не завалялось. В конце концов, можно полюбоваться на красивых танцовщиц и послушать флейтисток около храма весталок. Тем более он расположен совсем неподалёку отсюда.

Круглое  белое здание, похожее на парковую ротонду,  но с более большими и высокими колоннами предстало во всём своём великолепии. Подойдя ближе, можно разглядеть, как жрицы подкармливают священный огонь, который нужно было сохранять старшим весталкам до конца каждого года. Горе той у кого погаснет священный огонь, её тогда будет бичевать сам Великий понтифик, ведь угасший огонь в храме Весты — это плохое предзнаменование для всего Рима! Веками не гас священный огонь, но настал год 394-й, в который император Феодосий запретил поддерживать священный огонь, а его племянница сняла ожерелье со статуи Богини Весты. Прошло всего шестнадцать лет, и Рим был разрушен варварами.

Очаровательные жрицы охотно позируют фотографам с большими фотокамерами, но мало обращают внимания на нацеленные на них смартфоны и айфоны.
Но, кажется, случилось какое-то происшествие.

- Мужчина, как вы посмели осквернить храм?! Как вы посмели перешагнуть порог святого места непорочных дев?! – раздался возмущённый женский голос справа.
- Слушай, мужик, я сюда с семьёй пришёл не твою з…..у фоткать, сойди, не засти! – это рявкнул отец семейства слева.
- Святотатство! Святотатство! – подхватила другая матрона, - весталки, вы позволили осквернить порог храма, почему вы не позвали ликтора?
- Да, не кричите вы, сейчас уйду, я же по делу зашёл! – мужчина средних лет, перестав что-то говорить одной из служительниц реконструированного храма, махнул рукой и сошёл по ступенькам вниз.
- Деловой, блин! – с осуждением дал характеристику осквернителю храма ещё кто-то из зевак.

Смущённые внезапным вторжением мужчины, весталки начали церемонию жертвоприношений. Потянуло ароматным дымком, пламя огня запылало сильнее, и блики его заиграли на лицах чуть расстроенных инцидентом девушек.

«Кажется, жареным пахнет, или мне кажется?» - подумал я, не разглядев на жертвеннике никакого мяса. Оглянувшись, увидел другой дымок, но в отдалении, со стороны импровизированной харчевни.
Запах вёл в нужном направлении, и, подойдя ближе к тому месту, откуда он доносился, увидел трёх жарящихся на вертелах поросят немаленького размера. Под полотняным тентом два повара в хитонах из того же полотна и в шлемовидных шапках с большими узлами на их концах ловко орудовали секачами, срезая с зажаренной туши порционные куски свинины. Повара в своём одеянии были очень похожи на терракотовых  воинов из гробницы одного китайского императора, объединившего Китай ещё до новой эры. Но вот, к сожалению, запамятовал название его династии. Ещё одна попытка всё же вспомнить имя знаменитого своим захоронением китайского правителя не увенчалась успехом, и я пожалел всех школьников на свете, которых заставляют учить историю так, чтобы непременно помнить даты рождения, смерти и правления невероятно большого числа правителей и полководцев, которых давным-давно уже нет в живых.
Интересно, - подумал я, - что-то изменится вокруг, если я всё же вспомню название этой династии и даты правления этого императора? Мне продадут кусок свинины со скидкой или увеличат порцию за счёт заведения? «Как же, жди!» - ответил я сам себе, пробираясь по проходам между прилавками торговцев.
Останавливаюсь послушать, как звучит древний самозвучащий музыкальный инструмент, варган, который у разных народов имеет разные названия, но внешне мало чем отличается, ну, если только материалом из которого изготовлен. Это может быть и дерево, и кость, и металл. Конструкция его проста: изогнутая пластина, внешне похожая на старинный ключ с прикреплённой к ней язычком. Варган зажимается в зубах, а пальцами воздействуют на пластину, одновременно изменяя губами ширину отверстия рта. Какое он имеет отношение к Древнему Риму? А именно на древнеримских фресках было найдено старейшее изображение человека, играющего на варгане. К тому же есть версия, что варган могли изобрести лучники, когда на досуге, развлекаясь, упирали один конец лука в землю, а другой — себе в зубы, тетива лука служила струной.
Продаёт ворганы женщина в красной войлочной шляпе из верблюжий шерсти, на прилавках разложены другие изделия из войлока, а ещё небольшой набор плёток из светлой сыромятной кожи.
Пока зазывно звучит какая-то шаманская мелодия, к прилавку подошли две женщины средних лет. Пощупали шерстяную кашму, поглядели на варганы, после чего их заинтересовали плети.

- А знаешь,- сказала одна другой, - нужная в доме вещь на самом деле!
- Реально? - не поверила другая, и взяла одну из плёток в руку, опустив её плетёный хвост вниз.
- Угу, - кивнула головой первая, у моих знакомых, ну, ты их не знаешь, похожая в прихожей висит на стене. И как декор хорошо смотрится, и вообще в воспитательных целях, говорят, пользовались.
- Да, ладно?!
- Я тебе говорю!
Увидев, интерес покупателя к её товару, смуглая продавщица, прекратила игру на музыкальном инструменте, и переключилась на обслуживание этих потенциальных покупательниц.


Отвлекаясь на разные мелочи и держа в готовности фотоаппарат, чтобы успевать снимать то, что казалось мне достойным внимания, я не сразу понял, куда зашёл, и остановился позади группы, состоящей из детей, подростков и взрослых, которые были очень чем-то развлечены.
- Вы последний на порку? – услышал я позади себя вопрос.
Его задала женщина, рядом с которой стояли, по-видимому, её дети: мальчик и девочка.
- Куда? – спросил я, не поняв вопроса.
- На порку стоите?
Я помотал головой и отошёл в сторонку от этой женщины с её странными вопросами.
Обойдя эту очередь, я всё понял, как только увидел знакомую стойку с колодками, которая стояла в парке «Царицыно» на помосте. Только теперь она помещалась прямо на земле, усыпанной песком, а экзекутором был не драгунский офицер в зелёном камзоле, а мощного телосложения то ли ликтор, то ли палач в таком же хитоне, как и мясники, которых я только недавно застал за разделыванием свиных туш. Но у этого типа на голове была не шапка с узлом, а накинутый до середины темени капюшон. Рядом с ним трудился помощник, кажется, я его уже видел на рынке с рабами. Он опускал верхнюю половину колоды на  какого-то парня, вставшего в нужную для порки позу.
Палач (оставим за ним это привычное нам название) чуть слышно, почти на ухо, спросил у парня:
Тебя как, слегка или по-взрослому?
- По взрослому, - солидно произнёс тот.
- Ну, ладно, - отступив пару шагов назад, палач и его помощник стали наносит по телу «приговорённого» удары толстыми верёвками с узлами на концах.
Стегнув раз шесть или семь так, что слышались хлопки при соприкосновении с одеждой наказуемого, они приподняли  верхнюю колодку, дав парню вытащить голову и руки из зажима.
- Ну, как, нормально? – спросил его главный экзекутор .
- Нормально! – ответил парень.

- Следующий! – объявил помощник.

Но подошёл не следующий, а следующая: девчонка подросткового возраста. Она улыбнулась и быстренько положила руки и шею на вырезы в доске.
- Кого не слушалась, маму или папу? – со смехом спросил кто-то из присутствующих.
- Да ни кого она не слушается, всыпать ей надо! – также весело ответил кто-то за неё.
Решив, что сильно стегать девчонку не годится, отсчитали ей шесть ударов по джинсам и отпустили на свободу.
Подружки выпоротой, тут же показали ей запечатлённые кадры на планшете. Фотки, видно, понравились, потому что ещё одна из этой троицы, заняла очередь за уже маленькими детишками.

- Гляньте, она во второй раз подошла, - обращают внимание на девушку лет двадцати, которая, по словам очевидцев, совсем недавно уже была наказана.
- Ну, значит, понравились ей полученные плетюганчики, вишь, ещё захотела, - обсуждают окружающие.
- Посильнее её стегайте, посильнее, ей нравится!
Узлы верёвок, видно, всё же не беззубо покусывают её за мягкое место, но она только чуть передёргивает коленками и выдаёт кислые улыбки.
- Мы не очень сильно? – спросил один из экзекуторов.
- Нет, всё нормально, - отвечает пришедшая за добавкой, стараясь незаметно растереть кое-какие участки ягодиц.

Некоторые дети были столь малы, что не доставали до нужных отверстий, но так как им очень хотелось быть такими же смелыми, как дети более старшие, то их просто, держали на весу в позе летящей птицы, но зато весёлую мордашку можно было запечатлеть в центре колодок, совсем как взрослых.

Постояв на этой «Площади наказаний» только несколько минут, уже можно понять, что это самая весёлая площадка фестиваля, к тому же пользующаяся большой популярностью среди посетителей. Народ то немного рассеивался, то, наоборот, накапливался, в зависимости от людского потока вновь пребывающих в заповедник. Но почти никто не проходил мимо такого зрелища.
Интересна, как всегда, реакция детей. Они очень наблюдательны и благоразумны на самом деле. Прежде чем решить хочется им попробовать бичевание или нет, они сначала смотрят внимательно на тех, кто на это решился, делая вывод: стегают понарошку или  по-настоящему. Некоторые просто подходят к сверстникам и спрашивают, больно ли им или нет. Ну, какой герой скажет, что ему больно, тем более и врать не надо, - коротенький кончик верёвки только слегка касался спин и попок отважных исследователей истории. Чтобы хоть немного смутить юные умы, экзекуторы, узрев на спине мальчишки или девчонки детский рюкзак, проявляли всю свою меткость и силу рук, нещадно нанося зверские удары по несчастному галантерейному предмету, отчего звук хлопков слышали даже далеко стоявшие зеваки.
- Да детей-то хоть так сильно не бейте, изверги, - крикнула палачам, проходившая мимо старушка.
- Ничего, мать, пусть с малых лет запоминают наши традиции, - подзадорил сердобольную прохожую, мужчина в ковбойской шляпе.
- Правильно говорите, надо возрождать традиции нашего семейного воспитания, нас в детстве драли, так людьми и выросли! – поддержал старичок в очках.
- Да дети уже совсем никого не боятся, ни родителей, ни учителей, ремня хорошего не получают, вот и результат, - согласилась женщина средних лет, погрозив в никуда сложенным зонтиком.
- Вот видишь, Коленька, как непослушных детей наказывают, не будешь меня с папой слушаться, мы тебя тоже так накажем, - доходчиво объяснила сынишке мама с коляской, в которой сидел, наверное, младший братик мальчика Коли.
         
  Девочка-мулатка с выразительными большими глазами с каким-то восхищением смотрит, как шлёпают верёвки по спинам и попкам её сверстниц. Она постепенно, шажок за шажком приближается всё ближе к этому страшному станку. Видно, как она и хочет оказаться в нём, и в тоже время очень боится. Оглянулась, получила разрешение от матери, и, довольная, встала в очередь. Наконец она возглавила её, и нужно сделать ещё несколько шагов, чтобы её наконец-то отстегали. Страх стал сильнее любопытства, и она, трогательно держа сложенные ладошки под самым подбородком, замерла, а затем дёрнулась назад. Поняв, какие чувства борются в ней, экзекуторы быстро, не дав ей совсем уж испугаться, подхватывают её, суют кудрявую головку в дырку, и начинают бережно постёгивать её, отчего выражение испуга на личике сменяется на такую широкую и очаровательную улыбку, что не улыбнуться всем в ответ было невозможно.

- Есть взрослые желающие, подходите! – зазывно громко крикнул экзекутор, видя, что стоявшие на порку в очереди стали как-то мельчать.
- А, давай меня! – соблазнился мужичок лет тридцати, и стал стаскивать с себя футболку.
- О, даже так?! – немного удивился бичующий, и опять спросил, - по-взрослому?
А, то! – кивнул головой доброволец, и с готовностью налёг на перекладину.
Хлясь, хлясь, хлясь, - заработала верёвка, оставляя чуть розоватые полоски на белой спине и боках.
- Ну, как? Нормально? – заботливо спросили отхлёстанного.
- Здорово! – улыбнулся тот в ответ, надевая футболку.
- А вот девушка хочет, можно? – спросил молодой человек.
- Чего можно?! Нужно! – засмеялись наблюдающие за экзекуцией.
Девушка в цветастом платье проявила свой артистизм и сыграла роль жертвы, с трудом переносящей муки порки. Она сгибала ноги в коленях, извивала свой стан, и в конце так свесила вниз голову, что стала выглядеть, как потерявшая сознание от невыносимой боли.
- Классные фотки! – дали оценку её знакомые, - а давайте ещё на видюшку снимемся!
- Давайте, только тогда ещё визжать надо, так прикольнее получится.
Парни и их подружки потешили публику на славу так, что представители старшего поколения решили взять дело в свои руки.
- Можно я сама своего супруга выпорю?
- Да, пожалуйста! – не отказали экзекуторы.
- Так его! Так его! Покажи ему кто в доме настоящий хозяин! – одобрительно покрикивали зеваки, наблюдая, как немолодая женщина с видимым удовольствием полосует спину супруга.
Тут уже началась сплошная вакханалия: жёны стегали мужей, подруги хлестали своих парней, и дошло уже до того, что дочки и сыновья стали старательно наказывать своих отцов, которые, подыгрывая, ойкали и айкали под звуки хлещущей верёвки.

Стройная девица в ярко красном платье в сопровождении то ли мужа, то ли ухажёра, даёт ему в руки  айфон и направляется за получением своей порции впечатлений.
- Смотрите, а это ведьма, бейте её, бейте, а лучше сожгите! – как-то нездорово изобразил бесноватого ничем непримечательный мужичок.
Платье «ведьмы» так подчёркивало её красивые формы, что, экзекуторы немножечко увлеклись; во всяком случае, её повизгивания во время порки не казались наигранными, а когда она направилась к своему спутнику, то, не смущаясь, потирала ладонями обе половинки своей попы.

В самый разгар веселья подоспела и съёмочная группа телевидения. Оператор снял некоторые эпизоды экзекуций. Корреспондент, миниатюрная девушка, с микрофоном в руке, подошла  к молодому мужчине, который, по праву следующего, укладывал свою голову в вырез доски, и спросила с некоторым смущением:
- А можно я вас постегаю на камеру?
- Можно, - как-то кротко согласился мужчина.
Сначала неумело, но затем, наловчившись, корреспондентка провела порку и, возвращая бечеву палачу, с улыбкой произнесла:
- А мне понравилось пороть!
- Конечно, да ещё такого мужичка отхлестать, как может не понравиться! – смеялись зрители.

Съемочная группа отправилась запечатлевать Древний Рим на других площадках фестиваля, а очередь на порку меньше не становилась.

- Это самый популярный у нас аттракцион, мы всегда уверены, что от народа отбоя не будет, людям это нравится. Вот только тяжело два дня подряд почти без перерыва хлестать даже совсем слабо, так намашешься, что рука болит, - поделился своим опытом экзекутор, устало стирая со лба пот.
Я с ним согласился, людям это нравится, как я увидел. Они не считают унизительным быть прилюдно выпоротыми, пусть даже и понарошку. Из массы людей прошедших мимо этой площадки наказаний, только одна молодая женщина была немного шокирована ответом подруги, которую спросила:
- Что тут происходит?
- Да, порют тут, вон желающих сколько, остановимся посмотреть?!
- Какой ужас, отвратительное зрелище, пойдём отсюда!

Можно, конечно, пройти и не смотреть, но вопрос, почему другим это нравится, ведь не исчезнет, правда?!
Понятно, что если бы хлестали больно, мало бы нашлось охотников встать под плеть. Но, уверен, нашлись бы и добровольцы, а уж тем более зрители.
Вот ещё из наблюдений.
Детский ансамбль народной песни и пляски, выступив на малой сцене, вышел пройтись по территории этого фестиваля. Проходя мимо площадки наказаний, даже не зная, причиняет ли боль эта процедура или нет, единственный мальчишка среди группы девчонок, всем им лет примерно по двенадцать-тринадцать, принимает порку, сказав, чтобы били не слабо. В глазах девчонок парнишка почти герой, после последнего удара бечевы, девчонки стали ему бурно аплодировать. Вывод: унизительно это или не унизительно вопрос перед ними не стоял. Подставить себя под удары девчонки не решились, и только одна из них хотела показать, что и ей порка не страшна, но подружки ей напомнили, что нельзя портить сценическое платье, вдруг где-то оно порвётся во время экзекуции.
- Ну, да, - согласилась та, - не снимешь же его при всех, неудобно будет!
Из диалога стало понятным, что нужно считать стыдным, а что нет.
  Не считая прилюдную порку стыдной, но жалея сценические костюмы, они, охотно дав себя запереть в общую клетку, чуть повизжали в ней оттого, что им там стало очень тесно, жарко, и мялись отглаженные юбки.

Девочка стоит и улыбается, чуть поёживаясь от лёгкого приложения к её телу верёвки. Отец, зайдя сбоку, громко предлагает:
- Может вам ремень дать, а то она вашу верёвку совсем не чувствует?!
Девчонка моментально краснеет, видимо, напоминание о ремне вызывает у неё стыдные воспоминания.

Вот ещё одна дочка постегала отца и осталась этим очень довольна. Но когда  улыбающийся отец предлагает ей теперь поменяться местами. Улыбка сразу же исчезает с лица дочери, и она чуть хмуря лобик, отвечает:
- Нет, я не хочу!

В одной из клеток полулежит наказанный раб, лицо очень убедительно расписано «синяками» и «ссадинами», он худ, выглядит несчастным, голые ноги черны от земли и от синяков. Около клетки остановились двое ребятишек, потом ещё несколько. Раб смотрит на них, они на него, кто-то из детей просунул руку в клетку, чтобы потрогать «избитого». Раб делает вид, что хочет схватить ребёнка за руку. Тот взвизгивает, и отбегает. Видя такое, остальные дети, тоже суют руки и пытаются как-то воздействовать на этого человека, ну, хотя бы ткнуть в него пустой пластиковой бутылкой. Раб корчит гримасы, рычит, изображает ловлю детских рук и ног. Это ужасно развлекает ребятишек, они смеются, повизгивают, проявляют ловкость. Никто не сказал, что им жалко этого избитого дядю.

- Расступитесь, шире круг, пожалуйста, дальше отойдите, чтобы вас не зацепило! –
Это пришёл на площадку хозяин лудуса. Его руку, словно свёрнутая в кольца чёрная змея, обременяет тяжёлый бич, а точнее, арапник. Им можно вышибить из человека дух, а можно лишь его напугать резким и громким, словно выстрел, щёлканьем. Такой звуковой эффект обеспечивается прикреплённой к концу бича небольшой плетёной косичкой, именно она позволяет добиваться таких устрашающих хлопков.

- Сейчас состоится наказание раба, - объявил глашатай.
Раба, подозрительно похожего на философа, подвели к одной из вертикальных стоек, держащих колодки, и слегка прикрутили к ней запястья его рук.
По всем правилам жанра, или правилам исторической реконструкции, как минимум, спину раба нужно было обнажить, но делать этого не стали, руководствуясь законами цирка, а точнее правилами иллюзионистов.

Чуть поводив телом чёрной змеи по песку, владелец раба и бича, примерился, для определения дистанции, и ударил по песчаной площадке так, что конец бича, издав страшный хлопок, взметнул песчаный фонтанчик в полуметре от ног привязанного несчастного.
Расстояние определено, следующий удар, кажется, просто должен перерубить  спину стоявшего со связанными руками человека.
- Бум, - громыхнул бич, опоясав своей серединой спину раба, оставив на рубахе, песчаный след, а его конец, по идеи должен был бы в щепы разбить тяжёлую колодку, по которой пришёлся сильнейший удар, но колодки устояли.
Ещё один замах, ещё один удар, ещё один звук выстрела, ещё один след, похожий на рубец, остался на рубахе, но раб не обвис в беспамятстве. Его отвязали и под руки увели с площадки. Для тех зрителей, кто не знает секрета тоненькой косички, порка арапником произвела такой эффект, что улыбались только те зрители, которые понимали секрет фокуса.


Площадка наказаний возобновила свою работу в привычном русле. Можно по-разному оценивать всё происходившее на ней, но главное, что она выявила, это наши общие и частные проблемы и в семьях, и в обществе. Мне показалось, что Древний Рим с его соседями, как-то довольно близок от нас, или, наоборот, мы очень близки к нему, уж не дальше от него, чем были когда-то его соседи, и очень непросто, порой невозможно, понять, кто сейчас здесь представлял римлян, а кто современников.

ЧАСТЬ V. ПОСЛЕСЛОВИЕ

Знания истории не изменяют нас ни внешне, ни внутренне. Хитрец остаётся хитрецом, подлец – подлецом, гуманные люди остаются гуманистами, а жестокосердные – садистами. Давно подмечено, что история ничему не учит, но она нас развлекает ровно в той мере, в которой нам хочется её воспринимать. А воспринимать нам её нравится потешной, не в смысле смешной, а в смысле ненастоящей, такой, которую, как говорится, не испытывают на своей шкуре. А если на короткий момент возникает желание пощекотать себе нервы каким-нибудь историческим фактом, то, как правило, каждый задаётся вопросом: «А мне при этом больно не будет?». И если будет не больно ни физически, ни морально, то можно с улыбкой побыть и рабом, и палачом, и господином, и слугой,  и воином поражающем мечом, и воином, павшим от меча. Главное при этом, «чтобы костюмчик хорошо сидел».
«На чужих ошибках не учатся»,  к тому же «всю жизнь учись – дураком помрёшь» - в таких пословицах и поговорках народная мудрость преподносит жизненные наблюдения. И пока мы интересуемся, что было до нас, мы сами становимся историей для тех, кто будет после нас. Чем старше мы становимся, тем больше заблуждаемся — такая мысль пришла мне совсем недавно в голову, когда в разговоре с подростками, я упомянул что-то из истории села, в котором мы ждали автобус на остановке, после хорошо проведённого дня на природе.
- А нам это не интересно, - получил я равнодушный ответ.
- Вам не интересно, что здесь было, и как тут жили сто и даже двести лет тому назад? - не поверил я.
- Не-а, а нам зачем знать как было, нам интереснее знать как будет. Мы же в прошлом жить не собираемся.
- Вот именно, - поддержала говорившего одиннадцатиклассница, - почему я должна помнить как звали королеву, которой отрубили голову, да ещё в каком году это было? Мне к чему? Я королевой становиться не собираюсь, к тому же это полный отстой!
- А в чём отстой? - попытался понять я.
- А в том, что я сейчас погуглю и у меня будет информации по любому вопросу больше, чем в любом учебнике.
- А я слышал, что уже синхронные переводчики появились, - поддержал подружку парень, и вот зачем мне время тратить на иностранный язык? Да с гаджетом я и на латыне, как на родном заговорю!
Ребята засмеялись, а я задумался, вспомнив, где-то слышанную фразу: "Нельзя жить в музее, в него можно только иногда заходить".
"Мы мамонты, по сравнению с этими юными пришельцами!"- подумал я, и не считаю, что был совсем неправ.
Только у этих пришельцев из будущего есть одна уязвимость, о которой они даже не догадываются; молодые люди не собираясь жить в прошлом, наверняка, носят это прошлое в себе, как яйца «чужих» из фантастического фильма. И стоит только прошлому вылупиться, выйти наружу, как оно довольно быстро отправит их и в век 20-й, и в 19-й, и в 18-й, и даже в Древний Рим с его варварами. И тогда, как знать, может находиться в тех веках им станет привычно, как на повторяющихся фестивалях исторической реконструкции. Они и не заметят того, что им станет интересно и из лука пострелять, и на шпагах сразиться, и поторговаться на рынке, покупая раба или рабыню, и захочется им глядеть на отрубание головы у преступника, и даже самим приложиться плетью к чей-нибудь спине …
Хотя, вполне вероятно, из луков будут стрелять в их сторону, до права на ношение шпаги они не дослужатся, на невольничьем рынке продадут их самих. И если палач не отрубит им головы, в которых забродят ненадлежащие мысли, то просто их прилюдно высечет под одобрительный смех зевак. Им бы сейчас погуглить обо всём этом, пока ещё есть эта возможность ...
Хочу закончить свой очерк обращением.
Уважаемые потомки, мы с вами обязательно встретимся на каком-нибудь историческом фестивале, устроенном вами через тысячу-другую лет. Едва ли на нём будет что-то сделано, как бывает сейчас, из фанеры, скорее всего, это будут грандиозные сооружения, напечатанные на 3D-принтере, или на чём-то похожем. Но главное не в этом – главное в том, что когда вы уведете среди этих новоделов нас, людей из ставшего очень далёким от вас века двадцать первого, пусть вам будет не больно смотреть на нас!

До новых встреч на фестивалях исторической реконструкции!

Июль 2017 г.

Геннадий Дергачев. Иллюстрации к очерку «На фестивалях времён и эпох». 2017 г.