Тадеуш Ружевич. Поэма из книги Исход

Поэма из книги Исход

Тадеуш Ружевич (пер. с польского)

Tempus fugit                (время летит)

(рассказ)

путешествие было морозным
это худшая года пора
для похода для поездки далёкой такой
гаснут ночи костры, бездомность
только врага города, неприятеля крепости
только сёла продрогшие грязные
«так вела нас дорога далёкая
от рождения или от смерти?»

брата Ричарда пустынь
расположена высоко
четвёртый этаж
в склоне бетонной горы
за окном Акерманские степи
много тысяч домашних огней
загорается и погасает

брата Ричарда пустынь
недоступна для идолов
некого
вида поэтов «художников»

пред концом света
пилигримы с братом Петром
на Акерманской горе
mors certa hora incerta                (смерть известна, час её неизвестен)

в том году с нами вышли в дорогу
Мельхиор Валтасар и Каспар
но пути разошлись как вступили
мы на улицу Бонифация (папы?)

… на Кавказе отдали привет
Прометею
слепо шли лабиринтами улиц
наконец мы на месте
волшебном
(все места в этом крае волшебны)

в механической клети
нас подняло неведомой силой
на этаж на седьмой
опускаемся на четвёртый
в междучасье фатальная сила
превращает нас – поедателей хлеба
в ангелов («левых» - конечно)
часто в нашем пути
ошибались
было сила нечистая сбросит
нас на первый этаж
или в погреб в подвал где стирают бельё
спросим местных
о пустыни старца
Зосимы «Здесь таких нету»
отвечают нам
а что пан или пани не знают
на каком этаже проживает
профессор Ричард Пршибальский
они смотрят на нас отвечают
что «о нём ничего не слыхали»

через время какое-то мы

встали перед решёткой

вот поднялась решётка уже мы сидим
в камере смертников №20
которая (словно пчелиные соты)
вылеплена из тысячи книг
улыбаясь молчим
насторожено

Ричард подносит до уха
трубкой ладони громче скажите
со вчера недослышу

мы обменялись пустыми
словами об ангелах
отражённых как «тонкие сущности»
в образе мастера Георгия в Кракове
несколько этих тонких существ
вокруг головы брата Ричарда витает когда
он спит сном неспокойным

проспали братья рождение
нового Ангела-хранителя
Святого Ангела польского
удивление и недоверие
вижу в лице брата Ричарда
есть уж и памятника план
в основу назначения жюри
легло безмолвие как сеяное маком

ангелы
падшие
подобны
хлопьям сажи
арифмометрам
голубям фаршированным
чёрным рисом
подобны так же граду
окрашенному красным
небесному огню
с языками жёлтыми

ангелы падшие
подобны
муравьям
паразитам которые втиснулись
за зелёные ногти умерших

ангелы рая
подобны внутренним сторонам бёдер
незрелых девчушек

они словно звёзды
светят в местах укромных
чистые как треугольник и круг
внутри берегут
тишину

падшие ангелы
как открытые окна гробницы
как коровьи глаза
как птичьи скелеты
как падающие самолёты
как мухи на лёгких погибших солдат
как струны осеннего ливня
соединившие губы и птичий полёт

ангелов миллионы
бродят
по женским рукам

избавлены от пупка
пишут на швейных машинках
длинные стихотворения в виде
белого паруса

их тело можно прививать
на пень оливки

я сплю на потолке
падая капля за каплей

в камере №20
я старый узник
сижу уже 83 года (подобно
всяким живым я осуждён
на доживание) – без вида на
вечную жизнь смотрю в потолок

Ричард и Пётр молчат
сколько Рысю вам лет? открой
Пётр мне тоже свой век
больше десятков шести?
я - 69 вымолвил Пётр
69 число магическое
и даже эротическая
фигура

Пётр использует файлы компьютерной почты и вирус
он знает один как вести
автомобиль
и представлять пантомиму
(а кроме Петра?) Пётр говорит осторожно
что Хоене-Вронский какой-то французский продал
абсолют

я смотрю на хребты
книг (Мандельштам и Левинас…)

медленно открывается книга
за книгой
Пётр молвит Ричарду
«знаешь, Тадеуш сказал мне сегодня
- приватно – что учение Коперника
было вредно не только для
церкви, люди
жили на плоской недвижной Земле
они были счастливы
хватило бы что о движении тел небесных
знала малая группа… священников и политиков»
здесь я сказал
не говорите об этом Марысе
ни Гане, ни Юле, ни Ане… ведь для меня
Земля есть и будет центром Вселенной
человек остаётся единым твореньем
это он создал Бога что сотворил человека

Ричард приложил трубку до уха
и прошептал

«монах который считал весь день
съеденные зёрна фасоли
мечтал чтоб теперь уже ангелом стать
но в глубине души наслаждался своим телом»
я беспокойно зашевелился
в элегии Вршацкой написанной
умершему поэту Васко Попа поведал
«все мы пойдём на обед как фасолевый суп»

но Васко умер
Югославия разделена
православным иконам
снова выбиты очи
на Косовом поле
любимые мною бобы и фасоль
не одну ещё миску зёрен бобовых
съедаем мы с мастером Джорджем
…фасоль по-бретонски… то вкус
нашей юности
молодость дай же мне крылья
над умершим миром взлететь
разом младые друзья!

Ричард и Пётр посмотрели
на себя и меня
я это он он это ты ты это я (меня отрыгнуло Левитасом)
я с Рысем заговорил
о Мандельштаме и пани Надежде
об Анне Ахматовой и лагере
пересыльном Вторая Речка
оседлав своего конька
говорил я о Достоевском
об оправдании Веры Засулич
о Плаце Семёновском
и о том что я ездил в прошлом году
в крепость «Орешек»
был в камере Валериана Лукасинского

на столе появилось червоно вино
хлеб и сыр я воды попросил
In vino veritas in aqua sanitas
в вине есть истина в воде здоровье

я приступил к атаке на Левинаса
что модным начинает становиться
я был зол… а он забрал
моё лицо (до выясненья дела)

Пётр знает в чём дело и даже
смог растолковать

мы успокоились и начали молчать
Пётр нам представил сцену
что разыгралась
много лет назад
в кафе парижском
там был Ярослав Ивашкевич
и дама незнакомая одна
она сидела
за столиком и плакала
в «явленье» это не вникал никто
возможно это было модно
в кафе экзистенциалистов
участников «сопротивления» (хо! хо!)
и коллаборационистов
а дама плакала
не прятала лица

Ярослав встал
он к женщине подсел
склонился к ней
сказал ей что-то тихо прямо в ушко
и продолжал рукою приобняв

и дама сразу перестала плакать
отёрла слёзы и ушла

Ярослав сел на своё место
и рассказал (Петру)

что «если кто-то плачет
дотронься до него а лучше
обними»

мы выпили по рюмке
красного вина

я помню – отозвался Ричард
как Ницше обнял шею
коню извозчика
и плакал… то было в Триесте?

то было в Турине
и было всё не так
возница бил коня по голове
а Ницше обнял раненого зверя
и плакал

Wenige Augenblicke spatter                (спустя мгновение)

Taumelte er von einem Gehirnschlag geruhrt     (он пошатнулся и замертво упал
Zu Boden                на землю)

ведь Ницше знал что конь
не будет говорить банально
не будет утешать

сверхчеловек философ
он утешения искал у лошади
не у Платона
Ричард: что вам смешно?
понятно Ницше тронулся умом но что же
стало с лошадью?
я знаю… кони
их съели итальянцы, они
съедают польских лошадей и даже
жаворонков (я писал о том в статье
Меч и спагетти) их надо
евангелизовать… всех
Москву… Париж… и Рим…

мы говорим о боге
вспоминаю
вы знаете что отписал Мицкевич
французскому писателю
который пригласил его в «Салон»
поговорить о боге

«о Боге попивая чай не говорят»

в конце концов так более мудро чем
Ницше рассуждение о мёртвом боге

и Достоевского что «если бога нет
то всё позволено»

Hora est нам шепнула тишина                (есть время)

Левинас будет вам ещё
пред вылетом с Варшавы

Бог это модно Мода тоже абсолют
сегодня бога крутят на ТиВи
Бог Левинаса Бог Бубера
Бог Гегеля Паскаля Блоха
Хайдеггера и Розенцвейга
он занимает место между аргентинским сериалом и кофе
с чаем

Левинас выдумал что можно Бога
склонять по падежам
он теологию меняет на грамматику

Левинас!
Левинас то что должен умереть
узнал от Янкелевича
но если Бог на самом деле есть то философии не нужно
не нужно философии Хайдеггера и Розенцвейга

Hora est… и ложится тишина
(всё, продолжения не будет)

тут Пётр поднял воду
и прошептал из Гегеля
и по-немецки…

«es ist der Schmerz, der sich                (какая это боль

Als das harte Wort ausspricht                как слово тяжело произнести

daB Gott gestorben ist»                сказать Бог умер)