В море

- Курить будешь?
Протягиваю незнакомцу открытую пачку «Примы».
- Спасибо.
- В первый раз в море?
- Ага.
- Я тоже. Будем знакомы, Женя.
- Израфиль.
  Палящее солнце Дагестана  высоко стояло над махачкалинским портом, и мы, с новым знакомым, укрылись в тени старого дома, ожидая своей очереди в контору «Дагрыбы» для оформления на судно. Вторым вопросом при знакомстве на Кавказе, после первого «как зовут», идёт «кто ты по нации», от ответа на этот вопрос зависит, во многом, вся политика по отношению к тебе. Мой новый знакомый, худощавый брюнет в белом костюме (надо было видеть этот костюм в конце рейса - рабочую одежду нам не выдали) оказался карачаевцем.    Дагестан - уникальная республика, в которой не стоял остро национальный вопрос, поскольку, по официальным данным, в 70-х годах века двадцатого там проживало 32 народа.
  На следующее утро бодро шагаем по причалу в поисках судна « Ропак»*, на котором нам предстоит первое плавание и ждёт долгожданный обед! Питание на судах бесплатное и начинается оно с первого рабочего дня. Надо сказать, что за последние сутки я ничего не ел, и щёки Израфиля, пожалуй, выглядели  слишком впалыми…
- Вот он, наш будущий дом! Небольшое судно, метров в тридцать длиной, полученное после войны по репарации* из Германии, выглядело довольно уютно. Почуяв новых хозяев, юркий пёсик Черныш с радостным лаем кинулся нам навстречу.
 Старший механик с любопытством высунулся из машинного отделения и крикнул: «Капитан, принимай пополнение»! Левченко, капитан «Ропака», грузный мужчина  лет сорока пяти, с важным видом   взглянул на наши бумаги и отослал нас к старпому* для «вводной». Старпом Витя неторопливо объяснил нам для чего служат брашпиль*,кнехты*, кран –балки* и прочая корабельная техника. Мы с понимающим видом кивали головами и с нетерпением спросили: «А где жить будем?». Витя весело кивнул в сторону проёма на носу судна: «В кубрике». Матросы на «Ропаке» держались не более 3-4 месяцев, как и на других судах этого водоизмещения. Капитан, старпом, два механика, радист и кок представляли собой более или менее постоянный состав команды и жили в каютах по 2 человека. Шесть матросов помещались в кубрике.
  Спускаемся в кубрик (что может  быть ближе матросу!): двое сидят за столом и молча окидывают нас взглядом, продолжая разговаривать. Один из них был Вовиком, русским мужчиной лет сорока. Перед ним стояла посудина, заменявшая матросам пепельницу, и он с наслаждением курил «бычки», запасённые когда–то впрок. Другим был Алик, красивый большеглазый  даргинец с атлетической фигурой  и чёрными кудрями, только отслуживший в морской авиации и готовый всем рассказывать о своей службе, а также о своих любовных похождениях после армии. Кто – то ещё лежал на нарах и буркнул что-то нечленораздельное на наше «здравствуйте». Как выяснилось позднее, это был  Гаджи, аварец лет  двадцати пяти, невысокого роста коренастый брюнет.
  Застилаем постели и заваливаемся на свои койки. Вечером  первый долгожданный ужин! Совершенно лысый и толстый кок дядя Вася, лет так под пятьдесят, разливает харчо по тарелкам, снисходительно поглядывая на новоявленных мореманов. Вечером прибывает ещё один новобранец –  аварец Абакар, которому уже за пятьдесят.
  Следующий день прошёл в загрузке судна солью, тарой из деревянных ящиков и продуктами. После полудня наш «кэп» по мегафону скомандовал «отдать швартовы»*. Наше судно, легко рассекая крупную зыбь, направляется к заправочной барже. На барже двое в плавках быстро перебросили нам конец шланга, который наш механик ловко просунул в лючок горючепровода. Алик объяснил, что заправщики «балдеют», то есть получают хорошую зарплату и имеют возможность каждый вечер бывать на берегу.
  Наше судно смело выходит из гавани. С моря крепчает ветер и срывает несколько ящиков в воду. Срочно укладываем ящики и крепим их сверху брезентом: на судне всё должно быть хорошо принайтовано, иначе смоет водой или унесёт ветром. Как позднее выяснилось, морской болезни я не подвержен, но вот от такой крупной зыби поташнивало. Морская болезнь – свойство человека от рождения: наш капитан плавает 20 лет, но страдает ею. Поднимаюсь на мостик и смотрю на стремительно удаляющийся горизонт - мы  в море! Старпом Витя сочувственно справляется: «Ну как, не укачало»? Израфиль с бледным лицом, тонким голосом отвечает: «Да, есть немного…».
 Вечером в кубрике дымно от сигарет и скучно. Вовик ещё не совсем отошёл от последнего запоя и, по большей части, молчит. Ему уже 39, но нет у него ни семьи, ни даже родного угла на берегу. Судьба бросает его по морям и судам, он, что называется, бич. На судне много узнаёшь о людях поскольку, если ты не на смене, заняться нечем и люди рассказывают о своей жизни.   Нам, новобранцам, уже придумали клички – здесь они у всех. Израфиль проговорился, что работал снабженцем, за что немедля был прозван «экспедитором». Меня окрестили «философом», думаю, за разговоры на темы, неуместные в этом тесном мирке. Абакара между собой называем просто «старым».
  Внезапно шум машины стих, слышно было, как старпом подошёл в брашпилю и кубрик огласился диким грохотом – отдали якорь. Мы поднялись на палубу. «Кэп» со старпомом посовещались и решили опускать «кишку». «Кишка» - это длинная эластичная толстая труба, которая опускается на глубину 20 – 30 метров в воду. С одной стороны она соединена с насосом на палубе, который засасывает кильку вместе с водой, с другой крепится светильник – кильку ловят на свет. Ещё два светильника на длинных фалах опускаются с носа и кормы. Включается насос, и на решетчатое дно нержавеющего бункера падают первые серебряные блёстки. Два-три раза сверкнув, они становятся недвижимыми (вода из бункера стекает по палубе за борт). Рыба идёт плохо: за час всего 2-3 ящика, вместимостью примерно 20 кг каждый. Сворачиваемся.
  Утро. В кубрике душно, тело - липкое от соли и влаги. Палуба залита ещё нежарким солнцем, море тихо плещет в борт волной. Окатываемся из шланга тёплой водой. На завтрак – осетрина, которая здесь не в цене по причине своей жирности. Настоящим деликатесом считается уха из только выловленной кильки. После завтрака – работа. Нужно заколотить ящики с рыбой, опустить их в трюм, достать из него соль, которая пригодится ближайшей же ночью, подкрутить хомуты у «кишки», проверить работают ли светильники. Такую работу будем выполнять каждый день, если рыба ловится.
 Поздний вечер, сегодня нет луны, при которой рыба идёт плохо. Монотонные щелчки эхолота в рубке уверенно чертят улиткообразную форму – косяк! Отдаём якорь, быстро разворачиваемся. Включается насос, и часто-часто заколотило по дну бункера и вот уже не слышно шлепков о дно, рыба пошла «жваком»*.Еле успеваем оттаскивать по палубе,  цепляя железным крюком, ящики и укладывать их ровными рядами. Жарко, работаем по пояс голыми. Килька, не успевая подохнуть в бункере, брызжет в глаза солью, которой мы пересыпаем рыбу, на ходу ополаскиваем глаза пресной водой из ведра. Быстрее, быстрее, быстрее… При хорошей рыбалке матросы не справляются, тогда старпом,  механики и радист работают с нами. Зарплата всех нас, включая капитана, зависит от улова… В минуту отдыха облокачиваюсь на лееры*. Тюлени, почуяв лёгкую добычу, прямо таки кишат за бортом, стаи чаек летают перед самыми глазами. Тюлени отпугивают рыбу, поэтому по ним стреляют для острастки. В этот раз ружья не было и мы криком и замахами палкой пугаем их. Забавно видеть, как быстро скрываются любопытные морды под водой.
  Полночь, иду в кубрик поднимать смену. Работают рыбаки по 12 часов в сутки: шесть через шесть, никого твои биологические часы здесь не интересуют. Хорошо раздеться и растянуться на нарах! Если ты действительно устал, никакого шума ты уже не слышишь – спишь «без задних ног».
  Трюм нашего судна – огромный холодильник –  заполнен  наполовину. Снова штормит – работать невозможно. Мы находимся у берегов Ирана и смотрим в кают-компании иранскую программу. Дни тянутся томительно и однообразно. Разговариваем  с Абакаром, ему уже 52 и на судно попал случайно: наговорили ему о высоких заработках и лёгкой работе, и то, и другое не соответствует действительности. Особенно тяжело в таком возрасте отдавать вручную якорную цепь (увы, не всё немцы механизировали!), и мы с Израфилем выполняем эту работу за него. А деньги ему нужны: на руках больная жена, а денежную профессию так по жизни и не освоил – не всем на Кавказе есть тёплые места! Работал до этого бетонщиком на домостроительном комбинате в Махачкале - тяжело, но  за два года дали квартиру. Абакар собирается после рейса вернуться туда и зовёт меня с собой. У меня зреет в голове гениальный план: поскольку хочу в свой срок пойти в армию (мне 18 лет), надо списаться с судна, так как в рейсе можно пропустить время призыва, устроиться на комбинат и, после двух лет службы, будет своя крыша над головой.
  Швартуемся левым бортом к плавбазе «Пирсагат», приятно видеть новые, незнакомые лица. После двухнедельного плавания в чисто мужском окружении, немногочисленные буфетчицы и кокши кажутся самыми прекрасными женщинами на свете, от постоянного внимания мужчин они цветут как майские розы! На «Пирсагате» можно купить всё, даже водку, но в три раза дороже, чем на берегу, хотя на судах сухой закон. Мы заправляемся пресной водой, покупаем сигареты и арбузы, которые распределяются так: Алик отворачивается от груды арбузов на палубе, а старпом берёт их поочередно в руки и спрашивает его: «Кому»? Тот называет имя и под дружный хохот кавуны  летят в наши руки. Мы с Израфилем опускаем наши арбузы на верёвке метров на десять в глубину, чтобы охладились, а сами, забавы ради, удим тараньку*, которая здесь берёт неплохо. Он рассказывает о себе: ему уже тридцать, но не женат и пока сам не знает, чего хочет от жизни. Не все кавказцы жёсткие, Израфиль - явно  мягкий и добрый человек, никогда не слышал от него мата, может быть, его предки жили в Хазарии*. После обеда покидаем гостеприимный «Пирсагат» и движемся в сторону древнего Дербента.
 Чудный вечер, полный штиль, суда, как на картинке, проплывают мимо нас, посылая приветственные гудки – мы отвечаем им тем же. Вдали синеют горы Дагестана. Вся команда собралась на носу, даже нелюдимый марконь* спустился со своего насеста – радиорубки. Как водится, разговор вертится вокруг женского пола, особенный любитель коего длинный, загоревший до черноты второй механик Гриша по кличке «Пиллерс»*.Сегодня все на редкость откровенны: каждый норовит рассказать свою выдуманную или невыдуманную историю о победе над слабым полом (как будто мы выбираем женщин!), обязательно упомянув, что был при этом в «селёдку» пьян. Даже степенный, видавший виды кок дядя Вася делится воспоминаниями своей юности: работала в «Дагрыбе» легендарная кокша Антонина Ивановна, наводившая страх даже на портовых девок. Заходит она как–то в портовый ресторан «Волна», видит, сидит за столиком молоденький курсант мореходки с юной стройной подругой. Кокша подошла к столику и кричит на весь зал курсанту: «Ну что ты в ней нашёл? У неё ни сиси, ни писи, то ли дело у меня, вот, смотри» ! И вываливает прямо на его, пока пустую тарелку, одну из своих необъятных грудей, а оная грудь, по свидетельству очевидцев, на большой тарелке не уместилась. В зале дикий гогот мореманов.
 Вечер догорал. Я вспомнил:
« В темнеющих полях, как в безграничном море,
Померк и потонул зари печальный свет…»*.
  Может быть, мы живём вот для таких мгновений...
 Лежу на чуть влажных простынях, со вчерашнего дня штормит и влага пропитывает всё вокруг. Резким порывом ветра распахнуло дверь в кубрик.
- Ты слепой , что ли? Закрывай быстро!
В голосе звучал приказ, слепая вера в свою силу. Это на меня крикнул Гаджи. Он никогда первый ни с кем не заговаривает, не зовёт никого по именам. Я встречал и позднее таких замкнутых и озлобленных на весь мир людей. Кто вас обидел?
- Сам закрывай.
 Он соскочил с нар, я сделал то же. На меня смотрели глаза зверя, я почувствовал, как впадаю в такое же точно состояние. Он бросился на меня, и мы повалились на нижние нары. Его руки искали моё горло, я сжал нечеловеческим усилием эти руки, прижимая лбом его голову к стенке кубрика…Руки матросов разорвали клубок из тел на две части.
- Убью, утоплю как собаку, хрипел Гаджи.
- Заткнись…
Нельзя на борту ссориться, слишком близка морская пучина…
  Я поднялся на палубу. Светло-серое небо сливалось на горизонте с морем. Ветер неустанно гнал белые барашки волн. Противно было думать о происшедшем. Поднялся в рубку, сменил Абакара у штурвала. Курс - на жёлтое пятно – остров Свиной. Беседую со старпомом Витей, он сейчас вахтенный начальник. На его лице всегда играет лёгкая улыбка – легко с такими людьми. Он рассказывает о своей семье: молодой жене и маленьком сыне, и его лицо озаряется любовью; об учёбе в астраханской мореходке, о незабываемой кругосветке на паруснике. Ему нравится «Ропак», потому что на большом судне работать не интересно - оно похоже на большой завод. Витя по-настоящему любит море, и  это - на всю жизнь.
 К вечеру шторм стих. Просыпаюсь от крика сменщиков: «Подъём»!     Одеваемся. «Кишка» уже в воде. Наша смена теперь с 12 ночи до 6 утра. У нас всегда идёт соревнование между сменами: кто заготовит больше ящиков с рыбой. Быстро врубаемся в работу. Стою у бункера на самой тяжёлой точке цикла - моя задача деревянной лопатой проталкивать из бункера по жёлобу кильку в ящик, Абакар пересыпает рыбу солью, а Израфиль оттаскивает ящик в сторону. Матросы ночью, при свете прожекторов, среди кричащих чаек похожи на дьяволов, работа, порой, тоже становится дьявольской сумасшедшей гонкой.
 Светает, рыба почти не идёт. Выключаем насос, сразу становится тихо. Мою водой из брандспойта палубу и бункер от рыбы с красными глазами (верный признак разложения).
   Какое нежное утро. Спускаем на двух верёвках трап в воду и скребками счищаем с бортов водоросли. Вода, как парное молоко, тюлени торпедами ныряют под нами, их довольное фырканье так гармонирует с тишиной августовского утра. Отплыв от стоящего на якоре судна, переворачиваюсь на спину и гляжу на лазурное небо, чистый рог месяца и парящих над морем чаек. «Ропак» похож на древний ковчег, который баюкает вольная волна.
 В пересменке кок кличет команду на завтрак. Сегодня уха из свежей кильки и кофе с сухарями – объеденье! После завтрака идём с Израфилем на корму, закуриваем. Удивительно: всю ночь вкалывали, а сейчас не тянет ко сну. Тёплый ветер веет нам в лица, за кормой тянется золотой, пенистый путь…
 «Жизнь – это пенный след за тёмною кормою»…*
- Скажи, друг, разве не стоят эти мгновения дней жизни в пыльном, суетном городе?
- Клянусь, стоят. Давай всегда держаться вместе, я знаю, ты не продашь!
 Я молча протянул ему руку. В его кавказском профиле и имени было что-то библейское, такое не вырабатывается человеком, но даётся ему от рождения.
 Полдень, палуба залита ярким солнечным светом. На судне непонятное оживление, но нами, матросами, никто не командует. На мостике капитан  с биноклем в руках оглядывает всю поверхность моря, остальные члены комсостава разматывают на палубе длинную нейлоновую бечеву с большими коваными крючками через каждые два метра – это калада. Затем на каждый крючок насаживается по 2-3 кильки и снасть спускается в море. Через какие–нибудь полчаса каладу начинают вдвоём вытягивать из воды, прилагая заметные усилия. И вот, у борта, что-то яростно заплескалось, вспенивая воду. Кто-то длинным багром зацепляет, а затем вытаскивает на борт огромную рыбу, длиной около метра – это осётр. Вскоре на палубе оказывается больше десятка рыбин, которые сразу разделываются на балыки. Головы и хвосты идут на уху для команды. Залитую кровью палубу тщательно моют из брандспойта, а завтра уже будет сушиться на верёвках наверху под солнцем просоленная рыба.
  Встаём на смену в 6 утра. Палуба уже убрана после рыбалки, но судно почему-то не движется, хотя на море небольшое волнение и как следствие болтанка на борту. Невиданное дело: капитан в первый (и последний) раз собирает на корме всех матросов. Что-то случилось...
- Ну, орлы, кто умеет плавать?
Поднимаю руку и оглядываю товарищей, но больше не поднял руки никто. О дети гор, где же вам было учиться плавать! Но как же Вовик и наш морской волк Пиллерс, выглядывающий из машинного отделения? А причина стоянки  проста: подводное течение намотало электрический кабель кормового светильника на единственный винт – судно не в состоянии двигаться! Выясняется, что на таких небольших судах не предусмотрены ни водолазные костюмы, ни акваланги...
-Ну, что ж, я попробую.
Спасибо тебе, Кама и наш пруд!
Раздеваюсь до плавок и ныряю под корму, благо вода тёплая. Главное - не разбить башку о дно судна! После нескольких нырков на глубину в полтора–два метра, удаётся освободить винт.
 Поздний вечер, в рубке полумрак, лишь фосфорически светится компас, да тлеет приборная лампочка. Вглядываться в циферблат компаса утомительно и вахтенный советует держать курс по звёздам: надо заметить какую звезду будет закрывать передняя мачта при точном курсе.  Горизонт впереди подёрнулся оранжевым туманом - заревом городских огней, то вспыхнет, то погаснет свет вращающегося маяка махачкалинского порта. Все думы уже о суше… В гавани штурвал берёт в руки вахтенный  - надо знать фарватер. Нам по рации сообщают номер причала. Швартуемся. Черныш  первый с радостным лаем бросается по трапу на берег. Семейные механики, «кэп» и кок спешат домой, на борту остаётся вахтенным старпом. Мы тоже сходим на берег, прогуливаемся, пошатываясь, привыкая к твёрдой земле. Над городом тёмная южная ночь, но в порту работа никогда не прекращается: краны величаво разгружают баржи и суда, слышен скрип транспортёра, доставляющего кильку прямо в цех консервного завода на переработку, диспетчер по громкой связи руководит работами. Рядом с нами стоит, залитый огнями, красавец «Избербаш», но мы не завидуем тамошним матросам: их труд на разделке крупной рыбы смахивает на работу у станка… К нам подходит матрос с «Избербаша» (он знает Алика), здороваемся с парнем лет двадцати пяти, зовут Сашкой. Делимся новостями об улове, о том, куда ходили.  Сашка уже ходил на Джорджес-банку*, по Северному морю, а Балтику знает вдоль и поперёк. Пару лет назад списался с судна, уехал домой на Урал, женился и…вернулся назад.
- Не могу без этих кранов, балок, мачт, хоть убей!
 Кого-то море привязывает на всю жизнь…
 На следующий день хмельные грузчики за два часа опустошили наш трюм. Весь улов принят по первому сорту, у всех отличное настроение, потому что будут хорошие деньги. Душа и ноги матроса устремляются в «Волну». Как самый молодой несу вечернюю вахту и вижу, как ночью, поодиночке, нетвёрдым шагом матросы возвращаются на судно.
 Утром прощаюсь с командой – списываюсь. Протягиваю руку и Гаджи – не поминай лихом! Грустно. Как море роднит людей, как привязывает друг к другу! Черныш, всё понимая, вертится под ногами и тянет за бахрому истрепавшихся брюк – «останься»! Израфиль провожает меня до проходной – ещё увидимся завтра.
 В кармане моём два рубля – только на суточное проживание в третьеразрядной гостинице. Деньги получу, в связи с расчётом, только послезавтра, а это означает голодовку завтра.
 Промелькнул день. Вечер. Сижу на скамейке возле гостиницы, ветер треплет листву – кончилось лето. Голова - ясная от голода, легко и грустно. Кто-то трогает за плечо.
- Привет, Израфиль! Когда уходите?
- Сегодня вечером. Курить будешь?
- Спасибо!
- Возьми пачку себе. И вот тебе рубль, завтра сам деньги получишь.
- Благодарю, друг. Невольные слёзы наворачиваются на глаза. Никогда  не забуду эту пачку сигарет и этого рубля.
 - Пиши дорогой, когда сможешь.
 - Ты тоже.
Обнимаемся на прощанье. Мы больше никогда не встретимся...
 Следующий день. Уже при деньгах, иду в кинотеатр – сто лет там не был!
Слева от кассы, у окна на полу лежит человек, кого-то мне напоминая. Нагибаюсь к нему.
- Вовик?! Вставай !
 Держась за мою руку, он поднялся, посмотрел на меня пустыми глазами, вытащил из кармана два билета.
- Вот, хотел пригласить какую-нибудь даму…
- Твой фильм прошёл. «Ропак» уже в море! Валюта есть?
Вовик отрицательно помотал головой.
- Завтра уходят «Даргинец» и «Каякент», им нужны матросы. Вот, возьми.
Протягиваю ему рубль.
- Ага, пойду в контору.
 Вечер. Пустой пляж. Море штормит. Волны с шумом набегают на берег и отступают назад. На тёмном небе не видно звёзд.
 
 1977 – 2017
 Каспий – Байкал

Ропак – льдина, стоящая вертикально.
Репарация – выплата побеждённого государства победителю.
Старпом – старший помощник капитана, второе лицо на судне.
Брашпиль – устройство для опускания и подъёма якоря.
Кнехты – устройства для крепления верёвки на судне или пристани.
Отдать швартовы – команда при отходе судна от причала.
Кран-балка – подъёмное устройство.
Жваком – очень интенсивно.
Лееры – перила на судне в виде металлических тросов.
Таранька – рыба, идущая на засушку.
Хазария – древнее государство в низовьях Волги, знать которого составляли евреи.
Марконь, маркони (от фамилии изобретателя радио) – радист на флоте.
Пиллерсы – стойки в трюме, поддерживающие палубу.
«В темнеющих полях…» - строки из стихотворения Ивана Бунина.
Вахтенный начальник (вахтенный) – старший по судну, обязанности которого на небольших судах по очереди выполняют сам капитан, старпом и старший механик.
«Жизнь – это пенный след…» - строка из стихотворения Ги де Мопассана.
Фарватер – путь для безопасного прохода судов.
Джорджес - банка – сравнительно мелкое рыбное место у берегов Северной Америки.