3 глава. Мишка
Чувствовать я начал раньше, чем мыслить...
Жан-Жак Руссо
МИШКА
Портрет на фоне эпохи.
В ноябре Мишке будет шестнадцать. Девчонки и в родной деревне, и в новой школе называли его Медведем не только за неуклюжесть и грубоватость манер и речи, но и за внешность. Был он рослый, широкоплечий, с сильными руками и медлительной походкой вразвалочку. О ней потом для школьной радиогазеты сочинили на мотив популярной песни "Топает малыш":
Топ, топ, Мишенька идёт.
Всех людей он на пути метёт.
Обойди, прохожий, стороной,
Видишь: человек идёт большой.
Топ-топ, очень нелегки,
Топ-топ, Мишины шаги!
На прямой шее крепко посажена голова. Взгляд серо-голубых глаз исподлобья. Лицо чистое, смугло-загорелое, губы с упрямой складкой. Был Мишка самостоятелен, полон внутреннего достоинства, упрям, особенно когда видел угрозу своей самостоятельности или, может быть, самолюбию.
Уже пробовал курить, и срывались с губ «матерки» как статус взрослости. У сельского клуба по вечерам в толпе таких же сорванцов он представлял опасность спокойствию, особенно девчонок. Хмель подростковых гормонов бродил в жилах, выплёскиваясь наружу бесшабашными выходками.
Старая бабка, с затаённой любовью глядя на внука, подсовывала за столом лишний кусок и ворчала: «Чисто дед, царствие ему небесное, такой же здоровенный да шалoпутный».
В школе это был тугодум, чьё естественное желание отстоять свою точку зрения (пусть даже неверную) принимали за грубость, поведение приводило учителей в недоумение, а его самого – в кабинет директора.
Девчонок, ощущая неосознанное влечение к ним и не умея рассчитывать силы, он иногда обижал. Не то, чтобы издевался, нет, упаси Боже, но подшутить любил, и даже безобидные, а может быть, и ласковые шлепки были ощутимы, не говоря уж о том, когда Мишке хотелось кого-нибудь из них по-дружески огреть ремнём в игре.
И они с визгом разбегались, чтобы не попасть в кольцо по-мужицки сильных рук. Ещё бы не быть им сильными: сызмала все деревенские и колхозные тяжёлые работы он выполнял наравне со взрослыми мужиками, не отлынивал никогда.
В последнее лето на покосе его не раз замечали рядом с Олькой Зеньковой, конопатой, симпатичной девчонкой с зелёными глазами и толстой рыжей косой. С ней он остерегался озорничать, потому что рука у неё тоже была тяжёлая, крестьянская.
Не раз он ловил на себе её любопытные взгляды, хотел как-то проводить, но она смешалась с гурьбой девчат, и они, хохоча, убежали от него. Мишка сгоряча решил, что посмеялись над ним, обиделся. Но потом несколько раз провожал её, да и на току в горячую пору уборки всё чаще оказывался рядом.
Ученье его не увлекало. Естественный, привычный с детства мир природы, не требующий зубрёжки совершенно, по его мнению, ненужных сведений, был ближе, понятнее, роднее. Старший брат как-то взял мальчишку на охоту, а потом он и сам с дружками или без них уходил на озеро «рыбалить» или в лес с отцовским ружьём.
Где-то, далеко от их деревни, бурлила другая жизнь, о существовании которой Михаил не то что не подозревал, но просто не думал.
Глава государства распорядился вынести Сталина из Мавзолея, разводить на полях царицу полей кукурузу, а в городах строить знаменитые "хрущёвки".
Приоткрыл российские границы: появилось итальянское, латиноамериканское, французское кино.
Русские искренне восхищались Кубой. Её название расшифровывали: «Коммунизм У Берегов Америки».
Денежная реформа аукнулась неизбежным подорожанием и горестными вздохами. В деревне особенно болезненно отнеслись к тому, что подорожал "карасин"...
В городах появились шариковые ручки, плащи «болонья», рукава-фонарики, жевательная резинка, музыка «Битлз».
Здесь же... продолжался послевоенный несытый быт. Тяжёлый труд на полях и в домашнем подворье.
В деревенских школах - ещё пользовались перьевыми ручками и чернильницами-непроливашками. После полуночи зажигали в избах керосиновые лампы, а на вечорках задушевно (а может, и задорно) звучали песни под гармошку или баян.
Обычная одежда - стёганые "куфайки", замасленные шапки-ушанки, летом пиджаки, залатанные штаны, сатиновые юбки, платки да картузы.
Потрясающий голос Лолиты Торрес пел об иноземной, не нашенской, киношной, страстной любви. И сердце стучало сильнее, когда в клубе звучала "Коимбра" и тоненькая отчаянная девушка так зажигательно танцевала на белом, аккуратно сшитом экране...
Да, вот что ещё! Хрущёв объявил о строительстве коммунистического общества... Деревенские мужики за стаканом самогонки хмыкали в усы. Деревенская молодёжь о высоких материях не задумывалась.
В России на смену одному великому эксперименту пришёл другой, заманчивый и многообещающий! Однако колхозники "Красного Октября" на эту тему не заморачивались. Работали много на фермах и полях, как и раньше. На гулянках много пили и с душою пели. Некогда им было размышлять.
В родной деревне была лишь малокомплектная школа. Оканчивал учёбу Михаил уже в другой – за 20 километров от дома.
Отец привез его в Угуй на попутной машине, вместе с ним - мешок картошки да бутылку рыжикового масла. Привёз и одежду, строго глянул на Мишку, не забыл о наказах. Оставил в избе у знакомых и уехал. Торопился: было самое время уборки хлебов.
Пока Миша устраивался и присматривался, завечерело. Вышел на деревенскую улицу. Прислонившись к воротам, вдохнул ещё пахнувший летом тёплый воздух, огляделся.
В светло-сером небе, над силуэтами крыш, звёзды похожи на девчоночьи веснушки. Расплывчато-неясно светлеет дорога. Где-то осталась родимая изба, отцовские натруженные руки, мамкин пригляд, бабкино заботливое ворчание.
Чужая деревня как чужая страна. И смутно на душе, и одиноко.
Там он знал как свои пять пальцев любой двор и его обитателей. Сейчас подскочил бы к нему лохматый, в репьях головастый верный пёс... и стоять не дал бы спокойно, скуля, бросился бы на грудь, повизгивая и царапая когтями. С ним, преданным другом, пропадал Миша в лесу и на рыбалке, не боясь заблудиться. Однажды и впрямь чуть не заблудился, да Бог спас.
Тоскливо заныло сердце. Здесь всё чужое. И школа большая, да чужая. У входа столб с фонарём. Помятый ветром жестяной абажур колышется, позвякивая, поскрипывая.
Тусклый свет вырывает из сумрака то ступени деревянного школьного крыльца, то перила, то шелестящие последними листьями деревья.
Где-то запели тонкие девчоночьи голоса. Мишка посмотрел в ту сторону, но никого не увидел. Вновь незнакомо заныло сердце. Повертел головой, словно отгоняя наваждение.
Навстречу песне метнулся переливчатый свист, громче и злее залаяли псы. Протарахтел и смолк мотоцикл, надсадно стреляя, промчался за домами.
Слышно, как переговариваются в соседнем дворе.
– Дашь ты мне поисть чо-нибудь?
– Суп хлебать будешь?
– Буду.
– Ну, айда в избу.
Голоса смолкли, стукнула дверь. Снова запели девчонки грустно и нежно:
Куда бежишь, тропинка милая?
Куда зовёшь, куда ведёшь?
Кого ждала, кого любила я,
Уж не догонишь, не вернёшь…
Пойти бы к ним, поозорничать. Мишка снова вспомнил летние вечера, шастанье по деревне, визг напуганных девок. То ли было! Усмехнулся.
Ночью он долго ворочался на полатях. А утром чуть свет уже был на ногах: разбудил гул машины и тарахтенье трактора. В школу прибыли ученики. Чувствуя себя почти старожилом, Миша снисходительно наблюдал из окна.
Пацаны, да и девчонки, что побойчее, прыгали из кузова прямо в пыль. Другие, аккуратно передавая друг дружке портфели или матерчатые сумки, сползали по борту, одёргивая платья. Видя местных подружек, обнимались, радостно взвизгивали, делились новостями.
Учителя (в основном, учительницы) встречали приветливыми улыбками, и девчонки тут же бросались обнимать их – деревенская детвора эмоциональнее, чем
сверстницы в городах.
За полчаса пустынный школьный двор заполнился шустрым народом. Кто торопился в интернат, кто – на прежние квартиры.
Мишка тоже зашёл в школу. Длинный коридор. С одной стороны - широкие окна, с другой - двери в классы.
Протопал по коридору, толкнул дверь. Комната просторнее, чем в его старой школе, чёрные парты блестят свежей краской, доска тоже чёрная, большая. Выбрал место у окна.
Деревья пришкольного сада приветливо закивали ему ветвями. Меж желтеющих листьев синью мелькнула озёрная гладь.
Заглянул в учительскую. Большой квадратный шкаф, наверху - кубки спортивные. Мно-о-ого! Стол. Широкий чёрный диван. Ух ты, кожаный! Мягкий, наверное...
Что дальше по коридору? Спортзал. Эх, жаль, что закрыт. Ну, завтра посмотрим.
А это что за дверь? Табличка: «Библиотека». Тоже закрыто. Ладно, всё завтра. На озеро смотаться, что ли?
Там свежий ветерок рябил воду, сминая отражения луны и облаков. Просторно, прохладно, дышать-то как легко! Была бы лодка… На мостках, переговариваясь, полощут бельё бабы.
Пацаны в камышах шуршат на самодельном плоту, отталкиваясь кривыми жердями, – последние забавы уходящего лета. Мужик возвращается с рыбалки довольный, с уловом. Мишка позавидовал: " Эх, пошто лето всегда так-то быстро пролетат! И кому нужна эта школа – отменить бы её совсем!"
Но ещё быстрее, чем лето, с первого сентября полетели школьные дни – неделя, другая, месяц...
Теперь Мишка уже не хочет отменить школу. Здесь интересно – не то, что в маленькой, старой. Учителки не только старые, есть и молодые, городские, ладные, уроки ведут с придумкой, рассказывают – заслушаешься.
Директор, правда, строг. Зато девчонки в классе вполне приглядные. Олька Зенькова сидит на соседней парте, таращится исподтишка. Ладно, разберёмся...
А в октябре приехала ещё одна учительница.
Продолжение на
http://www.proza.ru/2017/07/21/1638
Свидетельство о публикации №217072101625
Хрущёвки... Боже мой! Помню, как помогали с новосельем родственникам, которые переезжали из бараков. Москва отстраивалась. Люди были счастливы, что теперь живут со всеми удобствами. Ведь эти хрущёвки до сих пор стоят. Время показало, что это было правильное решение Верхов.
Мишка... Нет, Миша. Мишка - не могу так называть. Понимаю, так все его звали. Но для меня это грубовато, поэтому буду писать - Миша. На фотографии - какое хорошее лицо. Мне понравился этот парень. Посмотрим, что будет дальше.
Спасибо, Элла!
Замечательно написано - читать - одно удовольствие!
С искренним теплом!
Григорьева Любовь Григорьевна 21.07.2025 05:38 Заявить о нарушении
Ох, уж этот Миша!
С улыбкой,
Элла Лякишева 21.07.2025 16:30 Заявить о нарушении