21 глава. Свидание
Любовь - это наше второе рождение.
Оноре де Бальзак
Белый морозный декабрь пришёл на смену хмурому ноябрю. Сибирская зима щедро- метельная... Берендеево царство! Избы в снегу утопают... Пришлось и Лине Сергеевне сменить ботинки на валенки. Купила в сельпо. В первый раз надела - жёстко, неудобно! Скользила, падая и смеясь. Потом привыкла. В учительской переобувалась.
Уроки. Библиотека. Репетиции к Новому году. Мишкина назойливость…
Вечером - время отложить тетрадки, подумать… Катя безмятежно посапывает на койке - она жаворонок. А Лина - сова: не спится... И мысли одолевают разные. Слишком часто появляется на её пути этот несуразный деcятиклассник. Вымахал детина под потолок, думает, что наглостью чего-то добьётся.
"Интересно, а чего он, собственно говоря, добивается? - думает Лина. - Чтобы обратила на него внимание? Так уже обратила – каждую перемену выгоняю из библиотеки и не могу выгнать. Испытывает? Есть такие характеры – любят поиграть на нервах. Я уже устала от него.
Парни над ним смеются, а мне намекают, что влюбился, дескать, и ждут, как я буду реагировать. Да никак. Нахальный мальчишка, что ещё скажешь? Больше ни-че-го. С девчонками груб, учителя на него жалуются… Хорошо ещё, что он «немец», то есть учил немецкий язык. А преподавателя немецкого нет, вот и гуляют ученички во время уроков иностранного".
Лина улыбнулась, вспомнив. На днях Михаил попросил:
– Можно, я посижу на вашем уроке?
– Ты мешать будешь.
– Не буду! Обещаю вам, слово даю.
Так упрашивал, что смилостивилась:
– Хорошо, оставайся. Но чтобы ни одного замечания! – И строго сдвинула брови.
Миша просиял. Он сел за первую парту, сложил руки, как самый примерный отличник, и смотрел, не отрывая взгляда, только на неё. Взгляд его отмечал всё.
Как ладно сидит светлая блузка с кружевным воротничком... Тёмно-синяя юбка перехвачена кожаным поясом.
Вот пишет число на доске. Повернулась к классу. Золотистая чёлка падает на лоб. Улыбнулась, и на щеках - милые ямочки. Задаёт вопросы. Удивляется ошибкам и ругает Федьку. А Машу и Колю хвалит.
Вначале она не замечала этого пристального взгляда. Но постепенно шестым чувством, зардевшейся кожей ощутила беспокойство: чего глазеет так демонстративно? Подошла к парте и, наклонившись, прошептала в самое ухо (чтобы другие не услышали):
– Прекрати сейчас же, а то выгоню. – Глупость, конечно, сморозила: что прекратить и за что выгонять?
Но он понял. Посидел неподвижно ещё несколько секунд и поднял руку:
– Можно выйти?
– Выходи, – обрадованно вздохнула учительница. И дальше урок проходил уже нормально.
Смешно было видеть, как он под градом насмешек краснеет, злится, но упорно не уходит из библиотеки, отвечая на упрёки грубоватым баском:
– Ну и чо? Подумашь! Ба, чо выдумали!
Постепенно он, похоже, стал неотъемлемой частью этого книжного царства, и, когда отсутствовал, даже казалось: чего-то не хватает – места-то много занимал! Большой, неуклюжий, иногда напоминал богатыря из былин или сказок. Увы, к сожалению, вовсе не былинный и не сказочный герой.
Лина вздыхает: в неё влюбился деревенский, плохо воспитанный мальчишка.
Или не влюбился, а просто блажит?
Или, может, захотел доказать друзьям, что способен добиться ответного чувства?! Вот тогда бы все над ней посмеялись…
Как угадать правду? Это и пугало больше всего. Но тем не менее иногда смешно, иногда досадно видеть его. А иногда... приятно. Он был такой большой, надёжный. Был готов на всё! Достать ли книгу с верхних полок..., рыкнуть на наглого семиклассника... оттолкнуть назойливых пятиклашек...
Оглянешься - серые глаза распахнуты навстречу. Что-то было в его взгляде, пристально-дерзком и в то же время нежно-покорном, что заставляло сердце стучать сильнее... Ох, Мишка, Мишка... Лина невольно вздыхает.
Хозяйка спит на русской печи. Тикают старые ходики, маятник мерно качается, навевая сон. Киска уютно устроилась рядом, мурлычет о чём-то своём... Лина грустно оглядывает горницу - так по старинке называет комнату хозяйка.
Стены из цельных брёвен, меж ними кое-где торчит мох...
Одежда на крючках у двери.
Справа – рукомойник над тазом.
Ведро с чистой водой на лавке слева.
Полосатые домотканые половички на полу.
Иконы в углу – за белой занавеской.
В деревянной рамке семейные фотографии на стенах.
Украшенный сусальной красоткой и плывущим по синему озеру белым лебедем клеёнчатый коврик на стене у её кровати.
Над головой красотки обожаемый Ален Делон слащаво улыбается с открытки, купленной в киоске на юге. «Рокко и его братья» – любимый фильм, смотрела, плакала и восхищалась благородным героем…
Вздохнула ещё раз. Снова вспомнился непутёвый Михаил. Вон сколько симпатичных деревенских девчонок. А она ведь старше его на шесть лет (с ума сойти!), да и совершенно не имеет права, даже если бы он понравился, ответить симпатией – из соображений педагогической этики.
Об этом уже сообщил ей всевидящий и всезнающий директор. Интересно, сколько глаз у него и сколько ушей? Упомянул статью за совращение несовершеннолетних. Звучит страшно: совращение, бр-р!
А Мишке плевать и на мораль, и на этику, и на грозную статью, и на науку педагогику.
Интересно, как возникают чувства, почему любовь так избирательна? Почему из множества людей невидимая нить привязывает к одному - именно к тому, а не к другому? Нет, что-то здесь необъяснимо-мистическое всё же есть.
Такие философски грустные мысли ещё долго не давали ей уснуть.
А утром – снова сражение за дисциплину на безбрежном поле знаний. Как говорил Александр Блок? – «И вечный бой! Покой нам только снится!» Когда-то она восхищалась этой героической строчкой – и только теперь поняла её чудовищный трагизм.
«Вечный бой!» – это ужасно, она не выдержит. Нервные клетки, говорят, не восстанавливаются, с каждым годом их у человека становится всё меньше... А если погибнут все, тогда одна дорога – как там у Пушкина: «Не дай мне бог…»?
После уроков к ней подошла симпатичная девочка из Мишиного класса. Лина вспомнила: Оля Зенькова! Высокая, с красивой осанкой и пушистыми косами, она смотрела на учительницу яркими русалочьими глазами. На загорелом лице – румянец смущения и вызова.
– М-можно поговорить с вами?
– Конечно. Что-нибудь важное?
– Д-да...
– Ну, тогда идём в библиотеку.
Зашли. Ольга, опустив глаза, теребила кончик косы. Лина вдруг поняла, и гулко забилось сердце. Виду не подала, села у хлипкого столика.
– Что случилось?
Девушка подняла ресницы, и взгляды их встретились.
– Зачем вам Мишка? – Дрогнувший голос... Слёзы, казалось, вот-вот брызнут из глаз.
Что отвечать – Лина не знала совершенно. Потом опомнилась: не зря в институте слушала лекции по психологии. Решила быть по-учительски назидательной:
– Ты спрашиваешь зачем. А правда, зачем мне нужен этот приставучий, невоспитанный мальчишка? Послушай, Оля, ну не нужен он мне! Я сама не могу от него избавиться.
– Но почему же… почему он… – не находя нужных слов, отвернувшись к стене, девочка всё-таки заплакала. Лина не осмелилась обнять её, лишь едва прикоснулась к вздрагивающему плечу:
– Ты... тебе он нравится?
– Д-да, – выдохнула Оля, – мы летом… встречались… А сейчас… он… совсем переменился…
Что могла ответить этой девочке растерянная собеседница? Сказать, что любовь непредсказуема и неуправляема? Вряд ли поверит.
А чему поверит? Хотелось хоть чуть-чуть утешить! Заговорила горячо:
– Ты хочешь знать, нравится ли он мне? Конечно, нет! А у него это... просто блажь… Ты должна подождать – всё изменится.
– Изменится? – тихим эхом повторила Ольга.
– Конечно, – Лина постаралась вложить в голос как можно больше уверенности, и, наверное, ей это удалось. Девушка сморгнула остатки слёз, благодарно улыбнулась:
– Да? Вы знаете?
– Знаю! – Ничего-то она не знала, но понимала, что только так можно погасить пожар. Оля детским жестом прижала руки к груди:
– Спасибо, – прошептала и выскользнула в коридор.
А Лина Сергеевна сидела на шатком стуле и, опершись щекой о ладонь, ни о чём не думала. Перед глазами, словно в тумане, светилось лицо этой влюблённой девочки. И как помочь ей – она не знала.
Дала себе обещание не разговаривать с Михаилом, не улыбаться ему, выгонять из библиотеки и вообще…
И честно – не разговаривала, выгоняла, сердито ругала, тем более что начались напряжённые репетиции. Он злился, но всё равно как-то получалось, что по-прежнему всегда был рядом.
...Бывают дни, быстрые, радостные, когда идёшь домой, хоть и уставшая, но с твёрдым сознанием нужности, полезности. А бывают: бьёшься, стараешься, устаёшь – и всё без толку, то одно не получается, то другое. И настроение падает, а дела от этого ещё хуже идут, и одолевают мрачные мысли. И директор скрипучим голосом "настругает" кучу замечаний... И жизнь покажется гадкой, неудавшейся...
В один из таких дней Лина Сергеевна покидала школу последней. Репетиция прошла отвратительно. Мальчишки не слушались. Даже девочки баловались.
Она отпустила всех... Осталась одна, испытывая усталость, почти отчаяние. Сунула ноги в валенки, застегнула пальто, укуталась шалью. Где этот рыжий портфель с тетрадками? Ох, тяжёлый!..
Шаркая, шла по пустому коридору. Тихо в школе, безжизненно. Дети разбежались. Даже Михаил второй день пропал куда-то. Наверное, с Ольгой помирился и, может быть, сейчас на свидании обнимает её? Ну и хорошо!.. Пусть так!
Мальчишка… Дети по природе эгоисты – закон жизни. А ты вообразила...
Но не успела додумать – раздался скрип входной двери. Замерла от предчувствия. Да, это был Миша, занесённый снегом, румяный. Улыбка до ушей. И Лина, увы, напрочь забыла все-все свои благородные помыслы.
Невольно мелькнула мысль: «Вот кому, наверное, я ещё дорога здесь» – и кольнуло сердце, словно осколок от зеркала троллей (недавно Андерсена читали в пятом классе)проник вглубь... Но не ожесточил, а, наоборот, размягчил его. И ещё неизвестно, что хуже.
Они стояли в пустом коридоре, глядя друг на друга. Зарделись щёки. Ушли недавние огорчения – остался этот высокий мальчишка, в улыбке которого светилась нежность. И (чего уж скрывать) ответная нежность родилась в сердце девушки, заставив его стучать сильнее.
Слабый голосок совести в самой-самой-самой потаённой глубине души шепнул: «А Оля?» И тут же другой, голос практичного разума, коварно-заботливо зажурчал, смиряя все жалобы. Ну, что Оля? У неё ещё всё впереди… А кто тебя пожалеет? Совесть твоя чиста: ты, и вправду, не делала никаких шагов навстречу. Что ж теперь – ругать и прогонять? – Нечестно как-то...
Рассудок настойчиво твердил: «Отругай! Прогони!»
Но вопреки ему – и неожиданно для самой себя – Лина не холодным рассудком, не читательским, богатым на примеры опытом, но словно размягчённым сердцем поверила в искренность невысказанных, но так ясно читаемых во взгляде чувств.
Лёд в её сердце растаял окончательно – исчезли обида, усталость. Остался этот высокий мальчишка, его покорные, ждущие глаза, его влюблённые глаза…
Предостерегающая мысль всё же начеку: «Только виду не показать, что рада. Быть строгой!»
Строго и спросила:
– Ты почему здесь? Поздно ведь.
– Мимо проходил, вижу – свет. Зашёл. Помочь?
– Ладно уж, закрой, пожалуйста, школу… Подержи-ка портфель, забегу в интернат, ключ отнесу.
Ждал, прислонившись к столбу. В раскачивающемся круге света от фонаря роились взвихренные ветром снежинки, а у Мишки ворот фуфайки, как всегда, распахнут.
Лина протягивает руку:
– Давай портфель. Давай же… Ну, ладно, как хочешь. Неси. Откуда идёшь?
– Не откуда, а куда.
Лина, Лина, зачем расспросы? А ведь, наверное, тоже от смущения. Всё-таки приятно идти вот так, рядом, и знать, что тебя любят, бескорыстно и безответно любят. Она вдруг ощутила это именно сейчас. Любят. И на душе стало теплее.
Любят. Разве в этом нет счастья? Теперь-то она так хорошо понимала Ольгу. Может, спросить о ней? Нет, нет! Намекнуть? Нельзя! Эгоизм собственницы заглушил голос совести.
– Я тебя в школе не видела.
– Где уж видеть, вы же заняты весь день. – Голос глуховатый, ветер относит слова в сторону. Он наклоняется ближе, чтобы лучше расслышать.
– Да, сегодня был отвратительный день, ужасный!
– А вы не переживайте.
– Хороший совет! Репетицию сорвали... Если бы ты только мог понять, как трудно с вами работать, пожалел бы учителей.
Он сочувственно хмыкает. Какой-то короткой на этот раз показалась дорога. Вот и знакомые ворота. Лина берётся за перекладину калитки.
– А всего трудней в пятом классе, там такие неслухи и оболтусы. Ты тоже был таким вредным?
– Каким?
– Ну вот, как Туберский, Молков…
– Хотите, я с ними поговорю?
– Как?
– По-свойски. Скажу пару ласковых.
– Ради бога, Миша, не смей этого делать!
– Почему?
– Не поможет.
– Поможет!
– Нет, нет, не надо! Прошу тебя!
– Ла-адно.
– Обещаешь?
– Хорошо, обещаю.
– Пришли. До свидания, Миша, – протягивает руку за портфелем. Но парень прячет его за спину, лихорадочно ищет предлог, чтобы продлить прощание.
– Холодно, Миш, – жалуется Лина Сергеевна, и он видит, как ёжится она в пальтишке, как покраснел от мороза нос, а щёки начали белеть. Он бы сейчас обнял её и согрел, как девчонку, но не смеет даже прикоснуться, лишь бурчит с сожалением:
– Да-а, уж вижу: небось, заледенели. Идите …– Протягивает портфель. – До завтра.
– Спокойной ночи, Миша.
И кажется ему: он слышит в её голосе сожаление. Кажется, и она не хочет расставаться. Кажется… Но Лина Сергеевна уже в избе.
Михаил плотнее придвигает калитку и уходит навстречу ночи, снегу, метели, ухмылкам друзей. Да разве могут они понять его? Им лишь было бы над чем похихикать.
Раздевшись, молча забирается на печь, не отвечая на подначки.
– Гля, замёрз, чо ли?
– А как же она?
– Ох, доведёт тебя, Миха, эта любовь до греха.
– Они, городские, хитрые, любят за нос водить.
– И что ты в ней нашёл? Была бы баская, а так… худоба одна.
– Целовались хоть?
– А ну, покажь губы.
– Отворачивается – знамо дело!
– Долго ходить думашь? На свадьбу покличешь?
Насмешкам нет конца. Михаил терпит их стоически, почти с гордостью. Скорее бы утро. Завтра он увидит её. Сердце вновь наполняется нежностью. Спит уже, наверное, или читает, или тетрадки проверяет.
А с Молковым он завтра... да, завтра…
Крепкий сон смыкает веки.
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/07/01/1801
Свидетельство о публикации №217072101672
Декоратор2 13.01.2024 10:34 Заявить о нарушении
Благодарна тебе, что вникаешь в сумбурные чувства моих героев!:))
Ох, нелегко им будет далее!
С улыбкой,
Элла Лякишева 13.01.2024 20:06 Заявить о нарушении