Кочегар

Всё дежурство отчего-то неспокойно было на душе у Ирины, медсестры участковой больницы. Ампулу с лекарством вот выронила из рук… Та с треском упала на кафельный пол и разлетелась на мелкие осколки. Такой оплошности не случалось с Ириной даже в медучилище. Всё потому, что подумала вдруг о Толике: сегодня он должен быть дома, а не на смене в своей кочегарке.

…Они поженились год назад: к своим сорока пяти Ирина Ивановна успела уже трижды побывать замужем. У него на той страничке в паспорте – девственная чистота. Сколько у Ирины было хахалей – не сосчитать. Хотя назвать её гулёной тоже нельзя. Просто нравилась Иринка мужикам. Росточка маленького (обувь себе находила только в детских магазинах), характер – весёлый. Засмеётся – хочется тут же улыбнуться её игривому настроению. Как-то легко было с ней.

Однако долго жить с кем-то одним у Ирины не получалось. С первым мужем, одноклассником, развелась сама, потому что стал её из-за ревности поколачивать; второго на лесозаготовках задавило сосной; третий уехал на Север за длинным рублём да там и остался.

За Толика она держалась: новый муж был моложе её на десять лет, рукастый. Правда, красавцем назвать его сложно: одни оттопыренные уши, как у ребёнка, чего стоят. Почему не был раньше женат? Как самый младший в семье остался на хозяйстве, помогать маманьке, брат и сестра уехали после школы учиться в Вологду, где и обосновались. Отец, Василий, умер рано – запился.

– Ох, в батьку ты у меня, – горевала баба Вера, мать Толика. – Не женишься никогда, наверно.

Женой Толику была бутылка, почти каждый день он ею заканчивал. Потому мать молилась за младшенького всем святым.

После войны, когда церковь на угоре решили превратить в МТС – машинно-тракторную станцию, три иконы Вера тайно, ночью, унесла к себе домой: Николая Угодника, Василия Великого и Неопалимую Купину. Последнюю она почитала даже больше, чем Николая Угодника. Не сразу решилась показать образы, долго прятала в голбце. Времена были страшные, а она ещё бригадир в колхозе… Только спустя время все иконы заняли своё место в святом углу под белым полотенышком.
Баба Вера радовалась, когда разведённая соседка Иринка начала чаще, чем обычно, захаживать к ним в гости. Мать подталкивала сына к свадьбе: хотела пристроить к доброй женщине, да ещё к медику.

– Свой фершал в доме будет, – говорила баба Вера, возвеличивая Ирину Ивановну.

Мать чувствовала: недолго ей оставалось жить…

…После похорон, как полагается, подождали год Анатолий и Ирина и сыграли скромную свадьбу. И в самом деле, не гулять же ей в четвёртый раз.

Молодая жена перебралась в дом Толика, исправно вела хозяйство. Казалось, всё у них было хорошо. Возвращаясь с работы, он нарывал в кепку лесной ягоды и торжественно вручал с присказкой «Иринка – малинка». Она стряпала по выходным манники – Толик их очень любил. Секрет, как их лучше печь, баба Вера рассказала незадолго до смертельной болезни.

«Иришка – малышка» – эта поговорка Толика для ночи, когда они падали на кровать со скрипучей металлической сеткой.

Но муж всё равно часто брался за бутылку, пил и пил – точно в отца. Пока Ирина была на дежурстве в больнице, он приглашал друганов – Вовку Козлятника и Семёныча, тех ещё бухариков. Они пили фанфурики – маленькие флакончики с какой-то технической дрянью. Семёныч от них ходил в последнее время в опрелых штанах, и у Толика началось недержание. Напьётся, уснёт – обязательно напрудит. Иринка устала сушить матрас. Один Вовка ещё держался, потому что мать отпаивала после фанфуриков козьим молоком. Коз они в деревне одни держали. Недаром его Козлятником прозвали.

– Чтобы духу вашего здесь не было! – выгоняла Ирина, придя с работы, Вовку и Семёныча. Проветривала избу: накурено, что хоть топор вешай.

На фанфурики тоже постоянно нужны были деньги. Вот тогда-то Толик решился на дело – отвезти в антикварную лавку в районный центр одну из икон матушки.

– Иринка всё равно не молится – некогда, да и молитв толком не знает. А там добрые люди купят, пригодится, может, кому больше нашего, – рассуждал про себя Толик, словно искал оправдание.

Икону Василия Великого взять не решился – уж больно грозен был лик святого. Перед Николаем Угодником Толик иногда неловко и сам крестился, а вот Неопалимая Купина… Он толком не знал, кто на ней изображён. Но икона была в золотом окладе или выглядела, как в золотом, что и предрешило её судьбу.

В антикварной лавке за неё дали к удивлению Толика много: на эти деньги закупил ящик водки и решил шикануть – взял ещё неведомый джин.

– Вот порадую мужиков! Никогда такого не пили, поди, – думал он, возвращаясь из города.

Собутыльники джина не оценили:

– Тьфу, чего Толяха притаранил… Ё-моё! Да это же бодяга на ёлочных опилках!

– Ничего вы не понимаете! – обиделся он.

Долго ругала жена за продажу иконы бабы Веры, ведь та пуще всех ценила и восхваляла именно Неопалимую Купину. А что сделаешь? Чтобы выкупить обратно, денег не было: она медсестра, он получал в кочегарке ещё меньше её.

Котельная отапливала школу, учительский дом и сельсовет (к новому словечку «администрация» деревенские так не привыкли: старики три согласных кряду в слове обычно не выговаривали, и получалось неприличное). Педагоги одни в деревне жили с паровым отоплением. Раньше молодых специалистов с высшим образованием удавалось заманить в село только городскими удобствами. Теперь в этом благоустроенном доме жили уже пенсионеры, среди них – бывший учитель физики Яков Наумыч, который когда-то учил-мучил Толика.

– К лешему эту интеллигенцию! Задницу, что ли, заморозили? – смачно сплёвывая, ругался кочегар, когда старые учителя жаловались на недогрев квартир. Назло Якову Наумычу, который оставил его на второй год, Толик топил на следующий день ещё хуже.

Один раз кочегар в самую лютую стужу чуть не разморозил эти три самых важных здания в деревне. Каким-то шестым чувством глава администрации решил проверить ночью котельную: после фанфуриков Толик, конечно, спал сном младенца, у топки было тепло…

В кочегарку, когда на смене дежурил Толик, мужики иногда приносили приплод от кошек, чтобы избавиться. Грех какой, а что делать? Когда в каждом доме и так по две хвостатых, куда ещё больше? В реке тоже не утопить, в лес утащить – кошка найдёт и обратно принесёт, сколько раз такое уже бывало. А Толику папиросы или дешёвый портвейн отдашь за котят в мешке – и все дела. Последнее, что видели кошаки на белом свете, это громадные чёрные ручищи, пропахшие луком – самой любимой закусью Толика.

Кочегар доставал несчастных из мешка по одному и кидал в топку как дрова. Мог, конечно, прямо в мешке, не развязывая, но ведь он в хозяйстве пригодится… Зачем жечь?

Вот и нынче принесли котят, уже большеньких, они всё видели и, кажется, что-то понимали.

…Бедные животинки дико визжали от боли, пытались отползти подальше от обжигающего огня, к дверке топки, но длинной кочергой Толик толкнул их к адскому пламени. Шерсть мигом вспыхнула… Он не слышал последнего писка – пламя в топке громко гудело. А в пустой мешок, в котором только что принесли котят, Толик уже складывал бутылки из-под портвейна «Три семёрки».

Из трубы кочегарки шёл белый дым, он быстро сливался с облаками...

– Жуково горит! – сестрички распугали всех больных, разыскивая Иринку, чтобы сообщить о пожаре в деревне. Ирина как будто уже ждала дурной вести, в чём была – в летних туфлях и белом халатике – задыхаясь, побежала из больницы по весенней грязи.

Только выскочила на дорогу (от больницы до их дома было километра три) – её охватил жар. Она ещё не видела деревни, но поняла, что горит их дом. Несколько раз упала на асфальт, ободрала коленки. Кровь, слёзы, грязь размазывала на щеках. Когда прибежала – мужики спасали соседние дома, никто не пытался поливать водой их пятистенок.

– Да люди вы или нет? – дико закричала Ирина. Бросилась в свою горящую избу – соседи еле удержали. Через секунду крыша и перекрытия рухнули.

Утром на месте пожара нашли всего несколько вещей – рукомойник, чугунки бабы Веры и железную кровать, где Иринка и Толик так любили друг друга. А под ней – одни мелкие угли…

Семёныч рассказал участковому, что накануне сообразили, как обычно, на троих. Толик захотел спать, потому они быстро ушли. Уснул, видимо, с непотушенной папиросой, что уже не раз бывало.

Чтобы хоть что-то положить в гроб, с пепелища соседи собрали угли. Ирина эти дни провела в больнице под капельницами снотворного. Похороны прошли без неё.

Выйдя из больницы, Ирина уехала из деревни, живёт теперь одна, но раз в год возвращается на место сгоревшего дома. В заброшенной деревне остов кровати никто не тронул. Ирина кладёт на металлическую сетку живые цветы... Трава всё никак не хочет расти на пепелище.

Из книги "Счастье прошедшего времени" (Северодвинск, 2018 г.)