Спектакль Старик и море А. Васильева

                Спектакль «Старик и море» - приношение Юрию Любимову


«У нас есть Эрнест Хемингуэй, свирепый молодой человек, прошедший суровую жизненную школу, вышколенный высокой требовательностью к себе, настоящий художник, для которого жизнь – родная стихия…». (Синклер Льюис)
           * * *
«За год до премьеры разве можно сказать, что получится из Хэма (я по-дружески, из Хемингуэя, по памяти прошлого), из его трагической повести «Старик и море».
Да разве в этом дело!
Что мы хотим: Алла Демидова, Владимир Мартынов и я, да еще команда художников и техников – все вместе под зонтом Чеховского фестиваля?
Благодарности хотим. Памяти хотим. Любви хотим. К этому Великому Творцу Протеста – режиссеру Юрию Любимову. И никаких предательств, и никакого ропота.
Ради имени его в год столетнего юбилея собрались мы все вместе, чтобы представить публике наш спектакль «Старик и море». (30 сентября 2016, Анатолий Васильев).
           * * *
 
                Победителей не судят!

                ПОКЛОН! Ом.

                * * *

     Мне трудно начать писать отклик/рефлексию на этот потрясающий спектакль, по многим причинам… но в первую очередь потому, что он необъятен и многослоен, как само Море - Душа. Ярок и сочен, многоцветен и аутентичен, как сама великая Повесть великого Писателя. Непредсказуем и многогранен, как сама великая Актриса, сыгравшая архигениально в моноспектакле – акции Памяти Юрия Петровича Любимова, нашего великого современника, 100-летний юбилей которого отмечается во всем мире. И утончен, как поставивший его режиссер, и композитор, написавший к нему музыку.

Трудно (физически…) и потому, что нашу Планету раскачивает сегодня, как в бурю на море, и любая высокая акция Памяти – шедевр Искусства, как данный спектакль, есть очищение нашей Планеты от переполнившей ее скверны!  (И только общение (астральное) с моим учителем/антиучителем (осознано позднее) – Аллой Сергеевной Демидовой – спасает меня от потери равновесия и растраты энергии. Потому и держу всегда ее портрет – фото перед собою. Поклон!)

Я страстно хочу, чтобы канал Культура снял этот шедевр Анатолия Васильева, которого я безмерно уважаю, как художника и гражданина, и показал всей России. Уверена, это будет сделано. Аминь! Поклон.

И, конечно же, это – Мировая премьера, ибо более европейского, интеллектуального спектакля я за последние 25 лет не видела. Последний, который смотрела, – «Федру» М.Цветаевой на Таганке, в постановке Романа Виктюка, с Аллой Демидовой (1992-93 годы).  Поклон!
_________________

    Демидова начинает почти с тишины… для ее-то голосовых возможностей!, почти вкрадчиво, обволакивая… и… нарастает, нарастает как ураган, дойдя до сверхъестественной кульминации в сцене смертельной борьбы Старика с акулой. И взрывается море и грохочет музыка и над всем этим захватывающим зрелищем – трубный глас Актрисы! Разрывающий сердца зрителей на части, разбивающий черепа! Дабы создать их заново, наилучшим образом – трансформация, огненная трансмутация, или алхимия психической  энергии, называется. (См.: «Пространство Голоса»: http://www.proza.ru/2015/05/26/1795).

(Весь спектакль Актриса работает БЕЗ микрофона, прекрасно слышно и в конце амфитеатра, где я сидела.)

    Да-а-а- … нечеловеческие связки у Вас, Алла Сергеевна. Да-а-а-а-а….  Разумеется, Вы повесть Хемингуэя подняли до высот Античной трагедии, кто бы сомневался, как Вы уже делали не раз с другим литературным материалом (см.: «Темные аллеи»  И.Бунина: http://www.proza.ru/2015/05/18/50.)  И взглядом медузы Горгоны с гарпуном в руках взираете в зал, сидя с прямой спиной на стуле, с полузакрытыми глазами, прямо как корифей!  Мне нечего сказать, это – Дуэнде, Алла Демидова! Браво! Я счастлива, что живу с Вами в одно время! Поклон! Ом. 
Я видела вчера (20 июля) в Вашей Игре – и Короля Лира, и Федру, и Медею (в сцене с акулой) и Эдипа, – в одном лице.

Демидова играла не Старика, не мальчика, не Хемингуэя, но – себя (в кое веки раз)!..

(И не надо ходить ни к каким экстрасенсам,  господа-товарищи, сходите лучше на Демидову, выйдите – другими, новыми, свидетельствую. ОМ!
Так, в 1991 году  Алла Демидова со сцены пробила мою горловую чакру – вишудху, до сих пор замолчать не могу :-)).

Из анахаты Актрисы (центра сердца) били по очереди: фиолет, рубин и золотой цвета – захватывающее состояние! Актриса работала сразу на трех чакрах: манипуре, анахате, вишудхе. Конечно, без Сахасрары чакры дело не обошлось, само собой. Связь с Космосом у Демидовой на лицо. Поле стоит Огненное, огромное, на весь Арбат и дальше!..

Уникальный ритм был взят и не порван Актрисой, ни разу не сбившейся с напряженного, почти экстремального ритма, даже страшно. Да, так гонит нас Рок, судьба, вперед – в Неведомое! за счастьем, реализацией предназначения своего! Интонационно голос Актрисы штопором или острым ножом врезался в зрителя.

Отдельная тема – деликатность декораций, утонченность их: бирюзово-лазоревый, нежный, колышащийся занавес - Море, большая, серебристо-сиреневая Рыба зыбко колеблется в воздухе, - одним словом, рафинированный классический театр. Филигранно всё: цветотерапия (голубой - Душа, серебряный - духовный Путь), миракль - чудо создано. (Надо сказать, спецэффекты не довлели, как сейчас это везде принято, пошловатое эстетство, довлело содержание/Идея – текст/Слово и вело за собой форму.)

Очень сильная, захватывающая, контрастная, мистериальная музыка Владимира Мартынова – композитора-мыслителя, написанная специально для спектакля, композитор был на премьере. Поклон!
Свет был наитончайший, шедевральный! Тарасу Михалевскому - художнику по свету, браво!

Алла Сергеевна, оставшись верной себе, магически сыграла мистического Старика, и хотя и произносила слово «сука» с особым смаком.., но Старик у нее всё же остался врожденным/внутренним аристократом, не плебеем. Загадочный этот Старик, однако… .

Мне этот Спектакль сравнить не с чем! Спектакль-посвящение, духовное кредо.

Я обожаю театр имени Евгения Вахтангова! Спасибо Судьбе!

Анатолий Васильев – подлинный гений.
 
Это – высокая Культура.

Всем – поклон!

Шаг и Путь! ОМ!
* * * *

Зал стоя единодушно Благодарил создателей этого Действа - духовной ИНИЦИАЦИИ!

(очень хочется посмотреть спектакль еще ни один раз!)

P.S. Думаю, не ошибусь, если скажу, что данный спектакль, как и все поэтические моноспектакли Аллы Демидовой последних десяти лет, это - рождение новой театральной формы.

21.07.2017
Наталья Шлемова,
Москва

____________________

Приложение 1.   См.: http://www.demidova.ru; https://vk.com/demidovaalla;
 + ... http://www.proza.ru/2014/01/14/1942

_____________________

ПРИЛОЖЕНИЕ 2.

ВЫСКАЗЫВАНИЯ Анатолия Васильева о самообороне, театральной свободе и России.       05.05.2017

    "На прошлой неделе тридцатилетие отметила  «Школа драматического искусства». Основатель театра, режиссер и педагог Анатолий Васильев, в театральном мире известен экспериментами со стилем, концепцией «Лаборатория — Школа — Театр» и учениками — актерами и режиссерами, которые сегодня продолжают его дело. Мы вспомнили главные высказывания Анатолия Васильева, которые помогут лучше понять природу театра.
Об искусстве: Как я ненавижу искусство. Ну где его сегодня кто видел?

О самообороне: Театр по своему бытованию должен прикидываться вульгарным, пошлым, банальным, отвратительным, никчемным. Это его метаморфозы. Только благодаря этому он выживает. Если бы он был тем, что он есть на самом деле, что он есть сам по себе, то он бы никогда не выжил. Искусство слишком уязвимо. Оно должно прикидываться и принимать элементарные формы.

О театральной свободе и диктатуре: Тoлкoвaтeль, пeдaгoг и зepкaлo — тpи ликa peжиccepa. <...> Из трех функций режиссера самая опасная -- режиссер-толкователь, потому что в конце концов толкование превращается в диктатуру, а без диктата режиссуры практически производство спектакля невозможно. Но диктатура приводит к зависимости, исполнительству и художественному рабству. Мне кажется, от решения этого противоречия зависит судьба труппы, и на протяжении всех лет жизни театра, от Шекспира до Театра-Лаборатории Ежи Гротовского, великие и малые умы решали одну и ту же проблему: все труппы в театре ищут свободу, и все режиссеры в театре ищут строгость. Это сочетание строгости и свободы, равновесие сочетания дают качество спектакля.

О традициях и переменах: Мне мои педагоги, профессора , завещали заниматься театром, основами театра, русского театра и развивать эти основы. Я хочу сказать, что русский театр не только из Станиславского вышел, а из его учеников также, из Станиславского, из Вахтангова, из Мейерхольда, из Михаила Чехова. Русский театр – не только русская психологическая школа, русский театр ждет перемен. И в этот момент, когда вся страна устремлена к разрушению традиций, русский театр ждет не только сохранение традиций, но перемена в традициях.

Об анархии: В работе актера важны две составляющие - стремление к свободе и соблюдение строгости. И этот баланс - в зависимости от ментальности - меняется. Например, французам очень не свойственны естественность и освобожденность. Требуется долгий путь, чтобы освободить французского актера для креативности. В отличие от французского греческий актер, наоборот, анархичен. Ему требуется строгость. Русский актер безобразен в своем стремлении к свободе и анархии. Русский и анархичен, и фанатичен. Если он во что-нибудь верит, то уж до упрямства, с которого его не сбить и не "спить".
О России: Россия для меня — это почва, по которой больно ходить ногами. При возвращении первые несколько дней очень боязно. Хочется охранять себя, свои глаза, свое тело, свое настроение. Но потом привыкаешь.

О тяге к безобразному:  Предел всякого искусства связан с организацией. Дальше начинаются симулякры, некие имитационные объекты, которые имеют видимость свободы, но на самом деле имитируют то, что уже достаточно круто сварено. Заорганизовано. Тогда появляются культуры варварские, грязные, и люди, для которых особым удовольствием является желание обрушить на глянцевую поверхность ведро с навозом. Они с удовольствием наблюдают, как навоз течёт по глянцевым телам, по глянцевым отношениям.

О современном театре: Театр в России уже совершенно другой — новый, молодой. Никто больше не задумывается над теми вопросами, над которыми задумывался я. Просто театр сказал, что необходимо нечто новое. Это нужно принять. Я думаю, что с этого момента и началась новая история русской драмы.
Я не из числа тех, кто отвергает современный театр. Я могу рассуждать о нем, анализировать, но я отказываюсь его отторгать и критиковать. Я вижу, что у него есть свой путь, обусловленный закономерностями. Театр поступает так, как поступает с ним жизнь, и к его процессам надо относиться с большей открытостью.

О молодых режиссерах: «Карамазовых» Константина Богомолова я принял от начала до конца. При том, что сам работал над Достоевским много лет и по-другому. Путь эстетических тюрем, подзатыльников и поджопников непродуктивен. Если позволить нынешнему поколению быть художественно свободным, оно, возможно, спросит: а каким был русский или советский театр в прежние годы? И обратится к традиции.

О рефлексии: Мне кажется, что русская театральная школа хороша именно стремлением к глубокому знанию, нас не удовлетворяют зрительские аплодисменты, я точно знаю, что даже после лучшего спектакля актер уходит со сцены недовольным, даже если он не показывает вида. Он понимает, что зрители удовлетворены, но сам все равно постоянно задает себе множество вопросов, его грызет душа, мешает, не дает покоя, и это хорошо.

О коллективном обмане: Встречаются два человека, где-нибудь в стране третьего мира, около гостиницы. Одному из них необходимо обменять валюту, ему в этом помогает случайный встречный, обмен совершен, все счастливы и расстаются. Позже человек, который обменивал деньги, видит, что купюры фальшивые. Он возвращается и найти обманщика, конечно, не может.
Можно ли сыграть это на сцене? Чем отличается реальность реального от реальности сценической? Лишь единственным обстоятельством: в реальной реальности тот, кто обменивает, не знает, что он будет обманут, а в сценической реальности оба участника об этом знают, и это очень существенное различие.  Преодолеть это знание никакой техникой невозможно. Как бы вы себя ни обманывали, вы не сможете затуманить себе сознание. <...> Все это значит, что мы занимаемся искусством обмана, приходим ради этого в институты, то есть мы коллективные жулики. Мы ищем лучшего педагога-жулика, чтобы он научил нас этому воровству. Получается, что самая лучшая школа – та, которая обучает искуснейшей имитации? Это серьезная проблема, но она устраняется.

О границах воображения: Нельзя все сочинить, это невозможно. Существует зона, отведенная для сочинения. Импровизация не может быть сплошной и постоянной просто потому, что сплошная импровизация — это жизнь, сливаться с которой театру нельзя и незачем. Реальность театра объективна, в ней есть свои строгие законы, подлежащие изучению.

О реализме: Я думаю, что, когда люди теряют Бога, они говорят о реализме. Современная культура оперирует категориями реализма, но упаковывает их в нереалистические формы.  <...> Устремляясь к реализму, они тем самым начинают претендовать на роль творца. Те, кто устремляется к реализму, имеют предел и никогда реализма не достигнут. Как бы к нему не приближались. Они должны иметь разум, чтобы останавливаться на достаточно большой дистанции до предела.

О трансмиссии: Спектакли не могут быть целью мастера. Целью всякого художественного начинания является передача. И общество, которое уничтожает институты трансмиссии в области культуры, наносит вред самому себе. У людей отмирают те составы души, которыми они должны гордиться.

Об учениках: Продолжает ли ученик учителя — дело не учителя. Если я заразил их художественной болезнью, воспитал в них охотника за сокровищами искусства, значит, я сделал свою работу. У Иакова было 12 сыновей — все разные. И это хорошо. Пусть будут такими, как есть. Но за их судьбой я не наблюдаю. Может, это покажется циничным, но так проще.
Думаю, что ученик должен сам взрослеть, развиваться и наблюдать за учителем: не умер ли он еще? <...> Но если я вижу, что кто-то из учеников стоит на краю обрыва, предупреждаю: «Старик, посмотри, что происходит». Они меня никогда не слушают. И я всегда наблюдаю эффектное падение.

Об опыте: Я ни в коем случае не хочу быть ни для кого примером. Равняться на меня — значит сделать свою жизнь ужасной. Но прислушаться можно. Я хочу только поделиться опытом, творческим и человеческим". // https://www.silakultura.ru/

* * *
"Меня интересует актер, который не является персонажем. Мне более не интересно, чтобы актер представлял из себя какой-то персонаж. Я хочу его видеть как персону, как поэта, как личность. Его самого и больше никого. Я не хочу, чтобы он был исполнителем воли режиссера, я не хочу, чтобы актер был рабом персонажа, я даже не хочу, чтобы актер был рабом пьесы. Я хочу войти в зал и увидеть исключительную личность, я ожидаю от этой личности открытий, театр я перестал понимать как средство для того, чтобы воспитывать публику. Мне кажется, что театр — это опыт, который делают сами актеры".

© Анатолий Васильев
___________________________

Информация о XIII Международном Чеховском театральном фестивале и данном Спектакле: https://vk.com/wall-35636692
___________________________

На фото - Ю. Любимов и А. Васильев.

__________________________

P.P.S. Спектакли Анатолия Васильева
14 мая 2017

"...режиссеру эпохи непрерывного безвременья Анатолию Васильеву — всего 75! Дай Бог ему всяческих таинств, которые продлили бы его жизнь до возраста оптинских старцев для мира и для России. Россия больше чем кто-либо нуждается в нравственных спасителях и наставниках, к несчастью, власти, отлучившие его от своей сцены, не способны осознать своего позора и замолить грех.
У большинства русских режиссеров — Станиславского ли, Мейерхольда ли, Таирова ли — не сложилась вторая половина творческой жизни, все они, так или иначе, истаяли тенью. К счастью, это не ожидает Васильева, в раздвинутом виртуально-дигитальном мире его свобода не тотально ущемлена. Я молю Богов театра, а они обитают где-то под небом Эпидавра или Парфенона, чтобы они вернули режиссера домой....". //
http://oteatre.info/podnoshenie-anatoliyu-vasilevu/
_________________________________________________________

За скобками.
    Надо сказать, публика в наших театрах становится всё хуже и хуже...сидишь в партере ли или амфитеатре и вокруг - веерное сопение, ёрзание, шуршание, свет от телефонов, а то и звонки на весь зал - и это на культовых-то постановках. Всё ниже и ниже опускаемся, "культурные" люди! ...

Н.Шлемова
________________________________

P.S. ... Еще раз акцентирую внимание всех, кто мало-мальски разбирается в искусстве театра, на том, что Демидова работала БЕЗ микрофона, на самых контрастных регистрах: от нижнего до верхнего. И Актрису было прекрасно слышно в конце амфитеатра! Много ли сегодня тех, кто могут позволить себе такой диапазон Голоса?! Да нет таковых вообще, или почти нет!.. (сегодня принято и на маленький зальчик в микрофон говорить или петь). Но критика почему-то это явление мощи голоса обошла стороной, какая, однако, атрофия восприятия Высокого искусства, точнее – всеобщая горизонталь сознания!..
А ведь Голос – это поток (или излучатель!) Энергии, и она (Энергия!) либо есть, либо ее нет! 
Так вот, в наше время почти ни у кого ее нет, этой высокой Психической энергии. Думайте, на что растрачена, господа!.. )).

А  Алле - свет - Сергеевне - наш трижды Поклон! Храни Бог! Ом!

06.09.2017
Н. Шлемова
(Ничего личного, но! если бы у актрисы была полностью раскрыта анахата - центр сердца, то сыграть можно было бы сильнее...на стихии огня, и усилители не понадобились бы.)
____________________
____________________

Здесь можно посмотреть большой фрагмент из спектакля "Старик и море": https://vk.com/n.shlemova


Рецензии
http://iz.ru/621850/svetlana-naborshchikova/nepobezhdennyi-starik-i-more-na-starom-arbate

КУЛЬТУРА
Непобежденный: «Старик и море» на Старом Арбате
XIII Международный театральный фестиваль им. А.П. Чехова завершился спектаклем, посвященным Юрию Любимову

21 июля 2017, 00:01
Светлана Наборщикова

Наталья Анатольевна Шлемова   22.07.2017 00:56     Заявить о нарушении
NB!!! http://vk.com/performanatolyvasiliev - Группа ВК "Спектакли Анатолия Васильева".

Наталья Анатольевна Шлемова   22.07.2017 10:46   Заявить о нарушении
Thursday, July 20th, 2017
1:41 am - "Старик и море" Э.Хемингуэя на сцене театра им. Вахтангова, реж. Анатолий Васильев
Перед началом Анатолий Васильев вышел в зал и предупредил, что считает свою постановку не столько "спектаклем", сколько "акцией" в память, в честь Юрия Любимова. Ну я и по ученикам Васильева давно заметил, что они очень часто свои постановки рассматривают именно как акции. В данном случае, помимо Юрия Любимова, знаковым именем можно считать и Аллу Демидову, которая играет "Старика и море" фактически одна более двух часов находясь на сцене - при всех сложностях отношений Любимова с Демидовой, ею неоднократно описанных в мемуарной прозе, она все же несколько десятилетий отдала Таганке в свое время. Учитывая, чем был Эрнест Хэмингуэй для героев "Взрослой дочери молодого человека" - для акции набирается целый комплекс поводов, связанных не только с Любимовым, но и с самим Васильевым. А все же лично мне интереснее "Старик и море" в качестве не "акции", но "спектакля", и весьма интересно, замысловато придуманного, сконструированного.

Он начинается как традиционное и совершенно непритязательное "моно", как чтецкое слово, в этом формате Алла Демидова выступает нередко, привыкла, наработала приемы, и тут вроде бы все то же: на сцене стул и перпендикулярно к нему столик, из-за которого актриса до эпилога считай что не встает, а лишь чуть смещается иногда, меняя позу. На столе - кружка "пива", которым старик угощает мальчика, и, вместо описанной автором соломенной рыбацкой шляпы, черный "цилиндр", его Демидова порой надевает и надвигает глубоко на лоб - собственно, "бутафория" тем и исчерпывается. Первые полчаса примерно ничего не происходит внешне - Демидова воспроизводит текст повести, подсматривая в листки, разве что один за другим уходят кверху голубые тюлевые задники и меняется освещение. Один из занавесов-задников, правда, отличается эллиптической формой и как бы воплощает "большую рыбу".

Тем неожиданнее в этот задающем инерцию и даже некоторую нарочитую монотонность (при том что Демидова в не совсем характерной для Васильева манере "проигрывает" текст, обозначая в тем разных персонажей интонационно, тембрально, мимически) врываются элементы из совершенно, казалось бы, другой театральной эстетики. По стечению обстоятельств накануне я побывал на премьере "Галилео" Бориса Юхананова в Электротеатре Станиславский - и вот, все-таки, очень важно понимать, откуда Юхананов так много для себя взял, чей он последователь, как и Клим, как и Яцко, многие! Продолжительное актерское "чтение" Васильев резко прерывает - эпизод сна старика - выводя на сцену гротескового "льва" в кедиках с подсветкой на передних лапах и колесами вместо задних: будто пародия на номер из китайского цирка, этот "лев" и внешне похож на огромную нелепую игрушку азиатского производства; а заканчивается сон "выстрелом" из пушки блестками. Поимка рыбы решена с помощью огромного удилища-"крана", крючок которого погружается в подобие "оркестровой ямы" на месте снятых трех первых рядов партера и "выуживает" оттуда "рыбу", тоже тюлевую (из первого ряда мне смутно виделось, что у основания "стрелы" крана размещается что-то вроде сакрального изображения в духе карибских или центральноамериканских полухристианских-полуязыческих культов). Бой с акулами - самая "ударная" и внешне эффектная картина, где спрятанные под покрывающей сцену тканью лопасти приходят в движение, имитируя ходящие под поверхностью воды акульи хвосты с плавниками, а вверх летят ворохом блестки-"брызги". Здесь Демидова, взяв в руки гарпун, застывает неподвижно и безмолвно - а ее монолог, уже не просто актерский, но декламация, отчетливо обозначающая паузы между словами, включая служебные (фирменный васильевский ритм) продолжает звучать... на фонограмме.

Это, конечно, удивительный парадокс: от формы минималистского моноспектакля, в котором не задействовано практически ничего, кроме актера, то есть актрисы, за столиком с текстом в руках, перейти сообразуясь с внятной эстетической логикой к форме инсталляции-перформанса (еще и прожектора загораются внутри "ямы" и в глубине сцены, еще и картинка возникает в подсветке на заднике), где использовано масса приспособлений и работают несколько техассистентов, но откуда актер оказывается номинально "выключен". На самом деле это не "выключение", а "транспозиция" в какое-то другое качество, или, что вернее, в другое измерение. И затем следует "возвращение" - к жизни, к сцене, когда актриса (и лишь в эпилоге), взяв у ассистента микрофон, уходит вглубь площадки, оттуда, спиной к залу, произносит последний монолог.

Еще и поэтому, видимо, а не только ввиду таганского прошлого (эта деталь биографии скорее по разряду "акции" как раз проходит, нежели "спектакля") невозможно в васильевском "Старике и море" представить на месте Аллы Демидовой никого кроме Аллы Демидовой. Актриса, которую лично мне не довелось уже видеть играющей "роли" в обыкновенных "драматических" спектаклях, на моей памяти выступающей в несколько ином статусе и, если угодно, "амплуа", она, понятно, не "играет" здесь старика Сантьяго, но и не "читает текст", но текст звучит, транслируется через нее; и в этом тексте, кстати, практически отсутствуют женские персонажи (исключая, допустим, рыбу... а если совсем без шуток, то не считая, отчасти, моря, которое для героя повести - женского рода: "Мысленно он всегда звал море la mar, как зовут его по испански люди, которые его любят").

Я предполагал, что коль скоро особо оговорено участие в постановке композитора Владимира Мартынова, музыки в спектакле будет больше - но по объему ее не так уж много, зато она и присутствует не как фон, но наряду с текстом и трансформирующимся пространством, как своего рода "персонаж". И потом, Мартынов - соавтор сочинений Любимова в позднейший таганский и пост-таганский период (то есть к "акции" имеет прямое отношение). Помнится, у Мартынова есть опус "Танцы с умершим другом", в другой, более ранней версии (для фортепиано соло) названное "Танцы на берегу", посвящено оно не Юрию Любимову и написано еще при его жизни, но обе формулировки сюда, к "Старику и морю" как приношению Любимову подходят идеально. Ну и состоялось приношение на вахтанговской сцене, откуда Любимов вышел когда-то и где под занавес жизни поставил свой последний драматический спектакль "Бесы".

При всем том для меня васильевский тип театра в том по крайней мере варианте, какой реализован сейчас в "Старике и море" (я понимаю, что Васильев, как и Любимов, как любой художник на разном этапе жизни и творчества проявлял себя по-разному, но мне остается исходить из опыта, ограниченного собственной хронологией), соединяющий аккуратно, будто не без сомнения, без уверенности (эстетической и, если угодно онтологической) задействованную технологическую изощренность с наивностью и минимализмом, а ставку на внутреннюю мощь, силу и энергию актера с возможностью в нужный момент полностью переключиться с исполнителя на текст и внешнее его "оформление" (фонограмма, сценография, свет) для меня остается слишком манипулятивным и одновременно недостаточно рациональным - короче, в своем обращении к подсознательным, иррациональным структурам это, по большому счету, не близкий мне тип театрального высказывания.

Но раз уж Васильев в этой постановке, как и в предыдущих, до продлившегося много лет перерыва осуществленных в Москве ("Каменный гость, или Дон Жуан мертв", "Погребение Патрокла") обращается к пограничному для человека состоянию жизни и смерти, к теме (и форме) запредельного путешествия по краю бытия и небытия, то ритуальная основа театра, который он давно практикует и развивает в теории, вероятно, тут определяется и содержанием, отправной точкой замысла, да и изначально литературного материала. "Рыба, ведь тебе все равно умирать - зачем же тебе надо, чтобы и я тоже умер" - вступает ведет диалог, спор, борьбу с рыбой, с морем, с самим собой герой Хэмингуэя, в лице Аллы Демидовой соединяя индивидуальное, человеческое, разумное и стихийное, универсальное, космическое; умирая и воскресая.

Очевидно, не совсем уместно упоминать, но и странно было бы не иметь в виду, что за прошедший сезон выходит в Москве уже вторая сценическая версия повести Хэмингуэя, прежде никогда не считавшейся театральным хитом и материалом, удобным для инсценировок. Достойный в своем роде спектакль Александра Назарова с Федором Добронравовым на малой сцене ("Чердаке") Театра Сатиры заведомо несопоставим по значимости и статусу, по масштабу замысла и методу реализации с проектом Анатолия Василева-Аллы Демидовой-Владимира Мартынова, тем не менее объединяет их, как ни странно, не только литературная основа, вплоть до того, что обоих случаях на сцене один актер - но несколько технических помощников работают вместе с ним на образ спектакля. Так что не сравнивая их оценочно, я бы, отталкиваясь от некоторого формального сходства, отметил бы принципиальное различие в подходах: Назаров с Добронравовым, "аранжируя" текст (где-то режиссерски остроумно и актерски блистательно, где-то грубовато и с пережимом), превращают за счет почти цирковой эксцентрики историю плавания героя в аттракцион, ассоциативно разомкнутый в широкий культурный контекст (там находится место и биографии автора, и интересу героя к звездам спорта и много чему еще):

http://users.livejournal.com/-arlekin-/3527221.html

Наоборот, Васильев с Демидовой, не пренебрегая внешними эффектами сценографическими, световыми, музыкальными, концентрируются на внутреннем даже не состоянии героя, но содержании текста, обыгрывая - и этим отсекая от него психологические нюансы, бытовые подробности, пробиваясь к универсальной, метафизической сути конфликта.

Надеюсь, кое-какие мысли об увиденном смогу для себя прояснить и уточнить, обратившись к книге интервью Анатолия Васильева - Полине Васильевой спасибо за долгожданный подарок!

Наталья Анатольевна Шлемова   22.07.2017 11:33   Заявить о нарушении
Новая газета.

"Эзотерик от театра. Анатолию Васильеву – 75 лет

"Режиссер-философ, создатель собственного метода, основатель «Школы драматического искусства» (ШДИ) празднует юбилей. Сегодня имя Анатолия Васильева известно всему миру, а его работы в последние годы принадлежат Европе, мировому, а не русскому театру. Хотя именно русский театр, русскую классику Васильев и открывает – для Франции, Венгрии, Германии. Уже больше 10 лет прошло, как Васильев уехал из России. Но уже скоро должен вернуться (см. «НГ» от 06.07.2016).

Когда министр культуры Франции, где режиссер не только ставил спектакли, но и впоследствии преподавал, - вручал Васильеву «Орден искусств и литературы», он сказал: «Вы воплощаете образ творца, исследователя и того, кто передает талант и умения, оставаясь при этом свободным, - того, кто по-настоящему превратил театр в некий всемирный язык».

Так Анатолия Васильева и воспринимают, как творца и создателя нового театрального языка: его спектакли-мистерии открывали неизведанное пространство не только для зрителей, но и для актеров. Первые сенсационные постановки Васильев осуществил на основе реалистических пьес драматурга – современника. Это были «Взрослая дочь молодого человека» (Театр им. Станиславского) и «Серсо» (на Таганке) Виктора Славкина в конце 70-х-начале 80-х.

А вот эпоха васильевских, близких к религиозным, опытов по древним и парадоксалистским текстам началась именно с образованием собственного театра. Театра исследовательского метода, где спектакль – это не только акт искусства, но и, по словам режиссера, «ситуация, когда актер выступает посредником между небом и землей». «Шесть персонажей в поисках автора» Л. Пиранделло, «Плач Иеремии» В. Мартынова, «Моцарт и Сальери» и «Дон Жуан» А. Пушкина, «Медея» Х. Мюллера, «Диалоги» Платона. Эти спектакли-притчи, а скорее практическое воплощение теории режиссера об игровых, универсальных, структурах, проходили вехами развития для истории театра и того коллектива единомышленников, актеров и режиссеров, которых Васильев воспитывал через триединство «лаборатория-школа-театр». Его метод работы никогда не ограничивался производством спектаклей: репетиции на тему, исследования внутри литературных сочинений, театр как процесс и, наконец, театр как таинство. Его ученики из мастерской ГИТИСа выросли целым поколением нового, радикального и интеллектуального, театра: Борис Юхананов, Андрий Жолдак, Борис Мильграм и другие.

Васильев с его экспериментами над актером, актерской речью и поведением на сцене, взаимоотношениями между «персоной» и «персонажем», на самом деле реконструировал школу психологического театра. Ведь объектом его исследования в искусстве был и остается человек, но человек в высоком, онтологическом смысле. Поэтому театр Васильева, как и театр его последователей - это элитарное искусство, зачастую «вещь в себе». Того же, отчужденности от массового, Васильев всегда требовал и от своих актеров, которых погружал не в социально-политическую, а в художественно-философскую атмосферу, создавая театр на грани метафизики бытия и физики среды обитания. Не изменившим себе, видимо, стоит ждать его и в триумфальном возвращении на российскую сцену предстоящим летом – в память о Юрии Любимове Васильев для Чеховского фестиваля ставит спектакль «Старик и море» с Аллой Демидовой в главной роли".

«НГ»

Наталья Анатольевна Шлемова   22.07.2017 11:52   Заявить о нарушении
Алла Шендерова:

"Золотая рыба длиною в жизнь
«Старик и море» Анатолия Васильева и Аллы Демидовой"

Чеховский фестиваль в Москве завершился громким событием — после более чем десятилетнего перерыва на российскую сцену вернулся Анатолий Васильев. Он поставил спектакль для легендарной примы Таганки Аллы Демидовой. О том, как все эти события связаны с повестью Хемингуэя, рассказывает Алла Шендерова.

Теперь, когда фестиваль закончился, в нем ясно просматривается сквозной сюжет — о том, что большие мастера с возрастом проникают не только в секреты профессии, но куда глубже. Нет, тайну мироздания они нам не раскрывают, но доказывают, что путь к ней — только через совершенствование своего ремесла. Об этом было «Поле битвы» Питера Брука (см. “Ъ” от 30 июня). Об этом и нынешняя премьера Анатолия Васильева.

«Наш спектакль — поклон Юрию Петровичу Любимову, оммаж, как говорят французы»,— сказал Васильев, предваряя показ, состоявшийся в Театре имени Вахтангова, на сцене которого Юрий Петрович служил артистом. В руках Васильева сюжет Хемингуэя стал рассказом о судьбе Любимова, о судьбе Демидовой, о собственной его, Васильева, судьбе. О судьбе всякого, кто ловит рыбу и тянет леску, когда руки изранены, а акулы норовят сожрать все, что тебе так дорого.

«“Стааарик!” — сказал мальчик»,— весело произносит Демидова, появляясь из глубины сцены в широких укороченных брюках, жакете, высоких ботинках и подходя к авансцене, где стоит выцветший голубой стул и стол с кружкой пива. Нет, она не становится стариком и не изображает мальчика, читая текст с листа,— но ее голос звучит то по-мальчишески задиристо, то по-мужски отрывисто, то отстраненно. И даже самый недоверчивый зритель после двух-трех фраз видит перед собой то, про что говорится. «Натянул соломенную шляпу»,— шаманит Демидова, надевая на голову черный цилиндр,— и зритель «видит» полинявшую солому. Слова материализуются, имеют цвет и запах, переливаются, как рыбы на солнце, ранят, вызывают ужас — здесь Демидова близка к лучшим мастерам «Комеди Франсез» (вспомним «Лукрецию Борджиа», еще одну вершину нынешнего Чеховского — см. “Ъ” от 26 июня).

Выпускница Щукинского училища, знающая секрет таинственной вахтанговской техники, когда трагедия звучит празднично, Демидова, едва ли не самая европейская из русских актрис, осваивает текст с тем же перехватывающим дыхание азартом, с которым герой Хемингуэя преследует рыбу. Огромного — на два фута больше лодки — марлина с фиолетовыми полосами по бокам, что несколько дней кряду не желает сдаваться и затягивает изможденного старика далеко в море. Наконец рыба убита, старик привязывает ее к лодке и просит у нее прощения, объясняя, что она прокормит его всю зиму.

Напряжение сгущается постепенно. Так же, как поднимаются и опускаются светло-голубые шелковые занавеси — декорации, придуманные самим Васильевым, и свет (за него отвечал Тарас Михалевский) меняются непрерывно и незаметно, как само море. А музыка, сочиненная Владимиром Мартыновым, вплетена в действие так, что сначала и правда кажется плеском ночных волн и скрипом лодки.

«Дело… шло… уж больно… хорошо…»,— захлебываясь азартом, подчеркивая знаменитые васильевские цезуры, почти хрипит Демидова, доходя до крещендо. «Через час появилась первая акула»,— тут она стихает, стилизуя хулиганский жест и словно дразня зрителя: думаете, это история о победе человека над стихией? Нате-ка, выкусите!

Последняя часть спектакля (у Хемингуэя добытую в муках рыбу рвут на куски акулы) пронизана всполохами света. Демидова тянет сонорные «р» и «л», как когда-то Высоцкий,— текст пульсирует, а трагический реквием, в который Мартынов вплетает чьи-то веселые голоса, отпевает и воспевает красоту и бессмысленность жизни. Васильев посвящает этот реквием всем великим театральным исканиям. Здесь есть и поклон китайской опере — «настоящий» лев, выходящий на сцену, едва старику удается заснуть, привязав к ноге леску, и спецэффекты, достойные Нового цирка, который так часто привозят на Чеховский; нарисованная на занавесе лодка напоминает иероглиф — это об увлечении русских режиссеров Востоком, а Демидова, застывающая в призрачном свете как трагическое изваяние,— явный оммаж спектаклям Роберта Уилсона. Есть в спектакле и много чего еще. Из Любимова. Из Демидовой. Из Васильева. Из нашей собственной жизни, которая лишена смысла, но жить, как доказывает этот спектакль, стоит так, будто этот смысл есть".

Главные новости от «Ъ» вы можете получать в Telegram
Газета "Коммерсантъ" №132 от 22.07.2017, стр. 4

Наталья Анатольевна Шлемова   23.07.2017 15:00   Заявить о нарушении
Из ВКонтакте:

Наталья Шлемова:

И так, и не так! Я тупика не увидела в этом финале. Нет. Видимо, настроенческое всё же, что вполне понятно. Рыбу- Аватара Иисуса БЕЗ ВОСКРЕШЕНИЯ воспринимать НЕЛЬЗЯ. Это как само Море. ....
Но спасибо, очень интересное прочтение, первое - философское. С уважением.
.
Спектакли Анатолия Васильева
вчера в 22:03
Наталья Сергеевна Пивоварова о спектакле-посвящении "Старик и море".
#старикиморе #чеховскийфестиваль:

"Ну и напоследок, день завершен и необходимо сказать о спектакле Анатолия Васильева. Просто необходимо, потому что не видела последних работ, потому что это - для меня - что-то совсем новое, потому что это - как всегда: мощное высказывание философа, размышляющего о человеке и смерти, о силе жизни и ее бессилии, о погоне за счастьем, о вечном состязании человека с безысходностью и надеждой; человека, который знает, цвет и запах моря (он путешественник, у него зоркий глаз фотографа) и которому снятся львы; он знает про вечный бег времени от восхода к закату, из сна в явь, времени, которое протекает, как вода сквозь пальцы, времени, которое мучает и дает пищу....
Для меня Васильев поставил спектакль, конечно, трагический - про невозможность достижения и закономерность умирания.
И эта парящая в воздухе серебристо-голубая, с сиреневым отливом огромная рыба - вдруг - но закономерно - превращается в ничто, от нее остается только хвост и позвоночник. Он, старик - убил ее, и он умирает: не оттого, что она могла бы кормить его год, нет, он умирает - потому что растерзана, разорвана, распята абсолютная красота, божественная и природная, только что ему данная, осознанная им. У Васильева - гибель этой прекрасной рыбы - христианская метафора, семантика внятная и глубинная - ее растерзанное тело воспринимается как гибель Христа, безвозвратная гибель, без воскрешения.
И с каждой страницей текста спектакль набирает силу. И вот уже голос Аллы Демидовой звучит мистически громко и трагически просто. "Трагедия требует сухого горла" . И дальше - к финалу- спектакль не сбавляет нервного, мощного напряжения, хотя главное событие уже произошло. Отчего это? Васильевский финал эпичен (конечно, без сантиментов), он ведет вглубь, туда, в прекрасное бирюзово-голубое, алмазное, воздушное, уже спокойное море, куда уходит Старик-Демидова и я понимаю, слышу (в музыке Мартынова, конечно, тоже!) как нестерпимо больно,что стихия хаоса бессмысленно убивает красоту и она исчезает просто за ненадобностью. И это жизнь, Бэмс)))
И я вспоминаю море васильевской "Медеи. Материал". Бог умер".

Наталья Шлемова:

P.S. Убить Красоту - марлина, чтобы прожить/выжить?... ой, не знаю, но по-моему, Спектакль - мистерия не об этом. Понятно, искусство - не товар, хотя многие его именно в него и превращают и во все времена. Думается, это всё же победа над Хаосом, Гадесом. Ну сожрали акулы марлина, но Старик-то жив остался - бессмертный Старик - Душа/Дух.

"Наверху, в своей хижине, старик опять спал. Он снова спал лицом вниз, и его сторожил мальчик. Старику снились львы". ("Старик и море")

Аминь!

Наталья Анатольевна Шлемова   24.07.2017 01:02   Заявить о нарушении
Спектакль А. Васильева "Старик и море" - это Инициация.... Поклон!

Наталья Анатольевна Шлемова   25.07.2017 15:25   Заявить о нарушении
Журнал Театр.

"Большая рыба". Рецензия
25.07.2017. Наталья Исаева

"Анатолий Васильев и его память о Юрии Петровиче Любимове. О себе. Обо всех нас – в спектакле “Старик и море”, выпущенном Международным театральным фестивалем имени Чехова. Вспомнила сейчас, как в восьмом классе папа контрабандно (вроде, рано ещё было) сводил меня на «Таганку» на «Ревизскую сказку». Как я всё не могла очнуться — или, напротив, очнулась на годы вперёд! И увидела иного Гоголя — совсем не так, как нас учили в очень хорошей школе с английским языком и продвинутыми кандидатами наук на уроках литературы… Вдруг наглядно увидела и поняла сама: про «небесного ревизора», пред которым придётся давать отчёт. И в «Ревизской сказке» — как потом и в «Мастере и Маргарите» — трудно было ждать той конечной эсхатологической трансформации, что обещал нам Булгаков. Не было четырёх коней, скачущих в полуночной тьме, скидывающих шелуху ёрничанья и стёба. Не было обещания бессмертия как вечной радости или вечного разрыва, отрыва. Мы все время оставались внутри смешного мира с его милыми, пошлыми приключениями, детскими шалостями, неуклюжими грехами. Только после, отсмеявшись и отыграв с актерами во все эти игры, ты начинал слышать это дальнее эхо так и не случившегося наглядно преображения.
А вот и Хемингуэй через сорок лет. Под занавес Чеховского фестиваля! Как сказал сам Васильев: «акция», «оммаж». Васильева Юрий Петрович пригласил на “Таганку” в 1982 году, когда тому пришлось уйти из Театра имени Станиславского. На Малой сцене «Таганки» Васильев поставил тогда свой легендарный спектакль «Серсо». А сейчас вот наоборот — Вахтанговский зал нет-нет, да и вспомнит «Бесов» — последний спектакль легендарного режиссёра, изгнанного собственной труппой. Боже мой! Почти ровнёхонько на столетие Юрия Петровича собрались эти трое, работавшие с ним вместе: Анатолий Васильев, Алла Демидова, Владимир Мартынов. Великие художники, объединившиеся специально ради этого дела. И впрямь, словно бы и не спектакль — скорее приношение, восклицание в резонанс, дальнее эхо. Как перекликаются пастухи, каждый при своём стаде. Как слышат друг друга рыбаки, ревниво сторожащие каждый свою добычу. Выбрали Хемингуэя, знакового писателя своей юности, немногословного сурового мачо.
Вот выходит, выбегает на сцену так ценимая Любимовым Алла Демидова (помните, у Васильева она тоже играла — на французских гастролях в Картушери, в «Дон Жуане, или Каменном госте и других стихах»). В мужском (или андрогинном) просторном костюме восточного покроя, с укороченными штанами, в высоких башмаках. Какая-то немыслимая васильевская чёрная шляпа вместо соломенного сомбреро Старика Сантьяго — прикрыть голову. Она идет к своему складному бирюзовому стулу и столику вместо деревянной лодки. К своей кружке пива вместо неизменного крепчайшего кофе Старика и Мальчика.
Какая-то детская история, совсем простая, без сложных изысков и выстроенных, далеко протянутых утонченных ходов. Цирк, кукольный театр. Большая рыба, что поднимается как белье на веревке — вся в складках бледного шёлка, с коротким хвостом, с тупой мордой. Марлин вместо левиафана. Все — из той же Библии, которую Хемингуэй ближе к старости стал звать «Seabook», «Морской книгой»… Как там? «Можешь ли ты удою вытащить его и верёвкою схватить за язык его? / вденешь ли кольцо в ноздри его? / проколешь ли иглою челюсть его? / будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко? / … / станешь ли забавляться им, как птичкою, / и свяжешь ли его для девочек твоих? / будут ли продавать его товарищам ловли, / разделят ли его между Хананейскими купцами? / можешь ли пронзить кожу его копьём и голову его рыбачьею острогою? / Клади же на него руку твою, и помни о борьбе: / вперёд не будешь». Гора, дуга, целый холм, что вылезает вдруг из моря, фантом, которого Алла Демидова будто и не замечает вовсе, — разве что чувствует сзади, позвоночником. Отдельно — рассказ, неизменно в третьем лице, неизменно в той же укорочённой, резкой интонации Хэма: ничего лишнего, только рубленные звуки, только краткие, собранные действия, только сухой звук и шелест страниц, только чувственный, бледный запах океана и мощная тактильность морских приключений.
Многослойные занавески шелка над чередой нескольких утр этого рыбака-охотника, журчащая, пузырящаяся игра света и блёстки пены. То ли солнце восходит за шторкой, то ли луна, перечёркнутая лаконичным японским иероглифом. Васильев, как водится, сам придумывал сценографию, но разрабатывал её Петр Попов (сын Игоря Попова, вот и ещё один «оммаж» впридачу!), а свет тут ставил Тарас Михалевский. Как в тексте: череда чудищ морских, той легкой добычи, которую жалко брать: как-то слишком роскошен, слишком красив этот божий мир. Модернистские васильевские цвета — бирюзово-сиреневый, блекло-голубой — неправдоподобные, слишком нежные, слишком рваные и ранящие… Как там в повестушке: рыбы золотые и сиреневые, с фиолетовыми полосками (фиолетовый цвет проступает «от страха» или же — «когда они движутся слишком быстро»). И ходит в черном восточный Удильщик (марионеточник, кукловод), который длинной коленчатой стрелой, корабельным багром разворачиваете, кружит эту красоту перед нашими глазами, чтобы виднее было… Невозможная, чрезмерная, декоративная красота. Слишком уж наивная для Васильева, слишком райски-конечная. Как и этот лев из Китайской оперы, совсем уж абсурдный в своём смешном мохнатом тулупчике, поочередно поднимающий ножки и прядающий ушами — он вообще явился из другой, параллельной реальности, дикий и нелепый, чрезмерный в этой нарочитой наивности: сон старика или ребёнка, сон того, кто не стыдится смешных красок и простых линий. Игрушка китайщины, а внутри — наш Вадим Андреев, который как раз и сочинял всё в шелковых нежных тряпочках — ту прозрачность моря, которая заслоняет белесое солнце, прячет темных рыб.

Наталья Анатольевна Шлемова   26.07.2017 16:07   Заявить о нарушении
Я вспоминала тут, конечно, и многослойное морское видео «Медеи-материала», которое кроме экрана проецировалось на кирпичную кладку Страсбургского театра, на ржавую облезлую штукатурку «Буфф дю Нор» в Париже. Везде Васильев полагался не столько на театральную элегантность, сколько на вещественность площадного кукольного театра, эстетику Панча и Джуди… А здесь в этом смешном райке работает великая Гертруда, Федра, Медея… Скажу снова: это самый наивный, самый детский, самый простодушный васильевский спектакль, где все участники «приношения» — одновременно Старики и Мальчики, а смысл так прост, что его страшно отгадывать.
Музыку писал Владимир Мартынов, струнная запись Opus Posth Татьяны Гринденко. Музыка, которая приходит не в начале — позже. Не музыкальный номер, декорирующий действие, а звук, шум, раздвигающий пространство. И опять-таки вдруг, из кукольных кулис и задников — голоса «латинос», человеческие голоса фоном со смутно узнаваемой мелодикой народных марьячос: только звучат они так, будто в шуме волн или же в стуке паровозных колёс приходит шумом (придуманное тобой же?) едва различимое пение…
Скажу то, в чем уверена: наивность и простота этого спектакля сознательно резонируют с документальным фильмом, который Васильев снимал год назад на итальянских бегах «палио» в Тоскане и Эмилии-Романье. «Осел» — «L’Asino». Где тоже мало что случается, где не так уж много событий, остающихся в памяти. Кроме настойчивости. Такой крайней упёртости — ну, как, собственно, ослику и положено. И сам он не знает, зачем. И не знает, что у людей это зовётся храбростью. Что в конечном счёте не уберегает его от той последней комнаты, куда ни за что он не желает заводиться, и упирается, и садится на пол, и не идёт. А там — рабочий пистолет в голову, а потом этого, ушастого, подвешивают рыбьим кульком за крюк, за ногу. А глаз открыт: он даже больше, чем при жизни, и он светится светом, что идёт изнутри. Последняя новелла там у Васильева зовется «Esodo» — «Исход», в ней двух осликов, стоящих под деревом, кто-то: человек? проводник? пытается оттащить куда-то прочь. А они, как водится, не идут. Одного утаскивают насильно, а второй — поменьше, помельче — постояв немного, вдруг соглашается и идёт сам. Ослик как метафора живой, животной нашей души, которая смешна, неловка и бестолкова. И которой страшно. И отправляться куда-то приходится. В тусклый белый горизонт.
В васильевском «Старике и море» более всего помнится этот пронзительный свет, время от времени режущий глаз напрямую, фронтально со сцены. С ним не просто яснее — наглядно виднее, зачем нужны декоративные занавесочки нежного шёлка: слоистый мир, слоистый земной рай (у Арто, когда он описывает чужие картины, в особенности, листы или полотна величайшего Андре Массона, высшим словом, поверх всего, идёт: «слоистый», «слюдяной»). Господь уже распорядился, чтобы высокая напряженность была хоть как-то затенена, смикширована… И есть мгновения — (никогда — слишком долго, потому что невыносимо), — в самый зрачок светит, палит, выжигая роговицу — свет конечной черты, и одновременно — свет высшего творчества и высшей храбрости. Только Старик не жалуется: он понимает — и терпит, и сам зовёт, и тащит себя в этот луч — если уж нельзя иначе… Посреди всей наивной кукольной картинки, радующей глаз, вставлен невыносимый крик обычно сдержанной Аллы Демидовой (он записан, то есть — остановлен) и мгновения света, вскрывающего зрачок (а вспомните, как ещё на Сретенке, в «Плаче Иеремии», и не только — врывался накатом из глубины сцены этот белый свет. Нет, не «как бы сквозь тусклое стекло», даже если стекло это сиреневое, и сине-зеленое, и голубовато-маревое, красивейшее из всех, но «лицом к лицу», то есть — невыносимо, нестерпимо. Но Медея Демидовой ведь уже знала прекрасно, что дети ушли в свет, к деду, к Гелиосу — в ослепительный блеск солнечной колесницы (как и в васильевской «Медее» того же Хайнера Мюллера за мерной качкой волн, уже после всего напряжения страсти, идёт ослепительная белизна последнего острова, айсберга, сияющий блеск холодного бессмертия).
И финальное нападение акул. Купол голоса Демидовой, накрывающий собою всё случившееся: запись мощной, «сделанной» интонации — по следам Васильевского вербального тренинга — та запись, которую, пожалуй, не повторить. Да и вообще не прокричать, не выдержать больше одного раза подряд. Демидова хватает гарпун, стоит неколебимо: против акул, против неизбежного поражения, против смерти и забвения. «А потом пришли акулы» — это ведь не злодеи-завистники, которых немало в земной биографии любого порядочного художника. Да нет, не то! Скелет, который остаётся — голые косточки того цехового, мАстерского «шедевра», который все равно ведь потом неизбежно будет брошен сохнуть, сломан, обглодан. Превратно понят или полузабыт. Сами вспомните: те же спектакли Любимова периода изгнания, слух о которых доходил до нас издалека. Спектакли Васильева: и в «Комеди Франсез», и в «Одеоне», и в ТНС или в «Буфф дю Нор», его работа над Дюрас в Венгрии, над Эврипидом в Эпидавре… Дай бог, чтобы хоть что-то доползло в блёклых фрагментах, в куцых словах и пересказе критиков — так по косточке и силишься восстановить абрис.
Конечно же, как в той «Ревизской сказке» Юрия Петровича: как ответим, с чем придём, с ворохом мертвых душ (как опавших листьев), со своей собственной мертвой душой (ведь ежели недоглядел — тут она, пожалуй, и помрет прямо у тебя на руках), с душой, которая только утомилась понапрасну за время скитаний — или с чем-то, что добыл в это отпущенное нам время охоты… Если только о тебе, охотнике, о тебе, рыболове, не скажут словами из книги Иова: «Нет на земле подобного ему; / он сотворён бесстрашным; / на всё высокое смотрит смело; / он царь над всеми сынами гордости».
Так и вижу: Васильев, который волочет за собой на бечеве большую синюю рыбу, лучшую из всех. И сами мы все — на леске изо всех сил тащим хоть какую-нибудь аквариумную мелочь. Или тот ослик из фильма, которому вообще нечего принести, кроме своего светлого тёплого живота, который ещё так недавно был живым".
Наталья Исаева.// Театр, 25.07.2017.

Наталья Анатольевна Шлемова   26.07.2017 16:08   Заявить о нарушении
NB!!! Очень интересный фильм к Юбилею Актрисы: "Сбылось - не сбылось", 2016г. : http://www.youtube.com/watch?v=lJC9cNh6n2o

Наталья Анатольевна Шлемова   30.07.2017 17:16   Заявить о нарушении
Думаю, не ошибусь, если скажу, что данный спектакль, как и все поэтические моноспектакли Аллы Демидовой последних десяти лет, это - рождение новой театральной формы.

Наталья Анатольевна Шлемова   01.08.2017 16:57   Заявить о нарушении
Мысли вслух.

Есть некая, распространенная ныне как никогда, порода режиссеров театра и кино – самоучек-самозванцев. Некоторым из них, в силу принадлежности к определенной сексуальной ориентации, столичные чиновники дают/давали театры. Однако принадлежность к той или иной половой ориентации (которая будучи в меньшинстве и потому требует сплоченности – для самозащиты и демонстрации, гей-парады, например) еще не является поводом (тем более, правом) для руководства театром, имеющим исторические культурные традиции, которые они, эти режиссеры, и пришли сломать.
Вывод: ну пусть псевдоэлита на личные капиталы открывает частные театры и декларирует в них свои «элитарные» либеральные ценности – для узкого круга «посвященных», точнее, извращенных.
Вы мне скАжите, что эту «элиту» поддерживает «голубая» часть Европы – так пусть, вдалеке от дома/родины они и сольются в едином порыве с Западом! Мир всем!
Сегодня время – отделения зерен от плевел. Тем более, пособники разврата,
кормящие своим «искусством» низшие демонические слои астрала, не надо раскачивать государство, на деньги которого театр преимущественно и существует. В противном случае, вперед – в самозанятость, если ты борец с системой, не пачкая свои «белые одежды», получая подачки от последней.
Люди актерской специальности (лицедеи, без негативных коннотаций будет сказано), так же как и политики, по причине постоянной репрезентативности публичной профессии, склонны утрачивать чувство реальности, питаясь иллюзиями собственного нарциссизма. Если их полметра приподнимают над зрительным залом, как и свет рампы и внимание видеокамеры, значит, по их понятиям, это дает им право чувствовать себя богами, априори восседающими на Олимпе, навязывающими свой «акт творения» (читай, произвола) – неискушенному большинству, не играющему, а живущему в подлинной и часто суровой реальности.
Н. Шлемова, 20.10.2017.

Наталья Анатольевна Шлемова   21.10.2017 19:52   Заявить о нарушении
P.S.
Часто медиум может транслировать сильную энергию, но берет он ее снизу. Тогда как медиатор транслирует энергию от Высших сфер, в которые медиуму вход закрыт. (Агни Йога).

Наталья Анатольевна Шлемова   24.10.2017 09:34   Заявить о нарушении
Анатолий Васильев снялся с «Золотой маски»: http://www.colta.ru/news/16485 - Поклон! Храни Вас, мастер, Бог! АОУМ!

Наталья Анатольевна Шлемова   04.11.2017 17:25   Заявить о нарушении
PPPS. "Основа творчества — дух. Дух, это не пол, вне пола. Говорю элементарные истины, но они убедительны. Пол, это разрозненность, в творчестве соединяются разрозненные половины Платона". (М. Цветаева)

Наталья Анатольевна Шлемова   07.11.2017 11:12   Заявить о нарушении