Ювенальная юстиция

Февральское полуденное солнце, настырно врываясь через закрытые, холодные окна и пробираясь в каждый уголок класса, залило всё вокруг таким нестерпимым, ярким светом, что казалось, даже портреты классиков на стене морщились и щурились, мечтая о солнечных очках. Все дети, словно загипнотизированные, одинаково подперев кулачками подбородки, смотрели на эти огромные, голые окна и под монотонный голос преподавателя, смешивающийся с токсичным, предвесенним солнцем окончательно погружались в сомнамбулистическое состояние. Учительница, всё ещё пытаясь бороться с предательской, усыпляющей погодой, беспрестанно зевая, то и дело сама поглядывала на начавшую подтаивать улицу, мечтая вдохнуть свежий воздух, с пробудившимися нотками тепла. Резкий звонок, словно щелчок доктора, мгновенно пробудил весь класс, и все рванули из-за своих парт, стремясь скорее выбраться из этой сонной западни.
– Так, Петров, а ты останься. – учительница показала пальцем на одного из мальчиков. – Мне нужно с тобой поговорить.
Ученик нехотя остановился у дверей и, вздохнув, подошёл к учительнице.
– Так, Серёжа! – строго начала учительница. – Мне совсем не нравится твоё поведение. Почему мне жалуются другие преподаватели, что ты кое-как выполняешь домашнее задание, приходишь не подготовленный на уроки?! Мне, как классному руководителю, приходится за тебя краснеть. В чём дело?!
– Ну, я не виноват, Галина Васильевна… Просто, родители всё время ругаются, и у меня от этого голова болит, и я не могу делать домашнее задание.
Галина Васильевна на мгновение растерялась и неуверенно предложила:
– Ну, давай я их вызову в школу, поговорю с ними?..
– Нет, не надо! – запротестовал Серёжа. – А то меня ещё ругать будут за то, что я всё рассказываю.
– Ну, так никуда не годится, надо что-то делать с твоей успеваемостью. Ладно, иди пока. – сказала учительница.
Дома, съев на обед куриный суп и рис с креветками и овощами, Серёжа начал собираться на прогулку.
– Ты куда собираешься? – удивлённо спросила мама. – А уроки делать?
– Ой, я попозже. Пойду, погуляю, а то у меня голова после школы болит.
– Ну… Хорошо. Только не долго, всего на часок. – согласилась мама.
Однако ни через час, ни через полтора Серёжа так и не появился дома. Выглянув в очередной раз в окно, мама окликнула его в толпе играющих мальчишек:
– Серёжа, иди домой!
– Щас! Ещё пять минут погуляю!
Через некоторое время мама вновь позвала его, и ещё раз, но мальчик даже не отозвался. Ей пришлось одеться и выйти во двор, чтобы увести сына, наконец-то, домой. Накатавшись с горки и наигравшись в снежки, Серёжа сидел в кухне и пил горячий чай с яблочным пирогом. Съев несколько больших кусков, он потянулся за предпоследним, лежащим на блюде.
– Серёжа, ну оставь папе хотя бы кусочек. Ты и так уже много съел. Да и я ещё даже не попробовала. – улыбнулась мама.
Но Серёжа, обхватив блюдо обеими руками, словно жадный зверёк, совершенно серьёзно сказал:
– Нет, не отдам. Это всё моё.
От неожиданности мама улыбнулась, решив, что это шутка, но увидев, как сын вновь принялся за пирог, растерялась, и не нашла, что ответить. Бросив недоеденный, обгрызенный кусок обратно в блюдо, Серёжа погладил набитый живот.
– Приноси сюда тетрадки, будем здесь делать уроки. – предложила мама.
– А нам ничего не задали. – ответил мальчик.
– Как это не задали? – удивилась мама. – Неделя только началась и ни по одному предмету ничего не задали? Не может быть! Неси дневник, посмотрим.
Уйдя за дневником, Серёжа снова пропал. Обнаруженный мамой, играющим в своей комнате, он нехотя достал дневник.
– Ну, вот, как же не задали? Математика, небольшое сочинение на тему зимы и два упражнения по русскому языку. Так что, давай, садись, пиши и учи, а то времени уже, посмотри сколько.
С глубоким вздохом разочарования Серёжа уселся за письменный стол и разложил учебники. Выписав в тетрадку несколько примеров, он, недолго думая, посмотрел готовые ответы в конце учебника и, записав их в свои задачи, захлопнул тетрадь. За окном, всё ещё по-зимнему рано, солнце закончило свой рабочий день и скрылось за верхушками многоэтажных домов, оставив после себя лишь пустое, тёмное небо. Серёже совсем не хотелось писать какое-то ненужное ему сочинение, он сейчас с большим удовольствием посмотрел бы телевизор, но тогда мама обязательно проверит уроки и заставит доделывать. Да ещё и папа уже вернулся с работы, а ему только попадись на глаза, придётся не только сочинение писать, но и всю таблицу умножения рассказать наизусть. Прикрыв дверь комнаты, Серёжа включил компьютер и загрузил свою любимую игру. Увлечённо убивая роботов и виртуальных противников, он не заметил, как вошла мама.
– А ты чего играешь? Уже всё сделал? – удивилась она.
– Конечно, сделал! Чё там делать-то!– воскликнул Серёжа.
– Ну, хорошо, пойдём тогда ужинать, как раз папа уже пришёл. А потом всё проверю.
Серёжа недовольно посмотрел на маму, но ничего не ответил.
После ужина она всё-таки пришла проверять уроки, и ненаписанное сочинение предательски бросалось в глаза пустотой разлинованных тетрадных страниц.
– Мне ничего не приходит в голову! Давай, ты напишешь начало, а я уже тогда смогу сам дальше. – он настойчиво вкладывал шариковую ручку в мамину руку. – Просто не знаю, как начать.
Мама неодобрительно покачала головой, но, посмотрев на время,  взяла чистый лист и набросала пару строчек.
– Пиши. Я пока вымою посуду и потом приду. Давай, шустренько, а то уже скоро спать ложиться, а ты опять растянул свои уроки до ночи.
Написав кое-как несколько нескладных предложений, Серёжа наотрез отказался что-либо переделывать, сославшись на нечеловеческую усталость после тяжёлого дня. Забравшись в постель, он смотрел из-под одеяла, как мама доделывает его домашнее задание и, в конце концов, довольный закрыл глаза.
Утром, после невероятных усилий родителей, пытавшихся разбудить сына в школу и одновременно самим собраться на работу, Серёжа был, наконец, умыт, одет и накормлен. Улучив момент и оказавшись в коридоре наедине с отцом, Серёжа выпросил у него пятьсот рублей, спутанно объяснив, что нужно то ли на школьные экскурсии, то ли девочкам на восьмое марта, а может, на то и другое сразу. Папа, никогда не ходивший на собрания, был, в целом, не в курсе современной школьной жизни, поэтому, торопясь и почти опаздывая, легко поддался на нелепые объяснения.    
Плановый медосмотр в школе уже подходил к концу, все младшие школьники были взвешены в килограммах, измерены в сантиметрах и записаны в журнал. Зайдя в кабинет, Серёжа сел на кушетку.
– Ну, Петров! А чего не здороваешься? – улыбнулась медсестра.
– Я сказал «Здрасьте». – ответил мальчик.
– Что ж тебя совсем не слышно, каши мало ешь? – засмеялась медсестра.
– Да, пока родители на работе, приходится целыми днями сидеть голодным, а вечером немножко поем, но мне мало достаётся, в основном всё папе дают, и потом ложусь спать.
Медсестра перестала улыбаться. Она внимательно осмотрела Серёжу, пытаясь осмыслить услышанное. Вес нормальный, рост тоже  соответствует возрасту, никаких отклонений в развитии  или признаков недоедания не видно. Но ведь это же просто ребёнок, не может же он такое придумать?! Выйдя за детьми во двор, медсестра отыскала глазами Серёжину маму и, немного виновато улыбаясь, заторопилась к ней.   
– Танечка, здравствуйте! Как у вас дела? С работы идёте? Ой, вы такая молодая, столько дел, устаёте, конечно, что-то не успеваете, наверно… Но вы, всё-таки…   – медсестра слегка замялась, не зная, как сказать. – Хоть котлетку Серёже пожарьте или супчик какой приготовьте… Чтобы мальчик всё-таки не сидел целый день голодный.
– А… что… вы имеете ввиду, Ирина Моисеевна?.. Какую котлетку?.. – растерялась Татьяна. – А… почему вы решили, что он голодный? Он нормально ест, и даже добавку просит, и аппетит хороший…
– Да, да, я понимаю, всё хорошо! Я просто, на всякий случай решила спросить, вдруг вы устаёте на работе и дома, и за собой ещё надо ухаживать, вы ведь такая хорошенькая!
Медсестра поспешила обратно в школу, слегка ссутулившись, как человек, не уверенный в правильности своих действий и испытывающий вину, от причинённой, возможно совершенно несправедливо, обиды.
Сидя за большим обеденным столом, родители молча смотрели на сына, пытаясь понять, что же они сделали не так, в какой момент допустили ошибку в воспитании, и насколько переусердствовали со своей любовью и заботой. Как случилось, что их ребёнок, их любимый, чудесный ребёнок превратился в бессовестного лгуна и манипулятора?
– Ну? Что? – наконец нарушил молчание Серёжа.
– Как же так, Серёжа?! Что же ты делаешь?! – мама от отчаяния развела руками. – Неужели тебе совсем не стыдно, такое придумываешь про свою семью: то тебя не кормят, то Ольга Николаевна, извиняясь, просит, чтобы тебя не били за невыученные уроки, то ты прогуливаешь занятия, прикрываясь тем, что болеющие родители посылают тебя в аптеку за лекарствами. Как ты так врёшь-то?! Что ж ты творишь?!
– А что, разве не правда?! – возмутился Серёжа. – Мы вот в прошлый раз пришли из поликлиники, и я очень хотел есть, а ты мне не дала! Что, не так, что ли?
– Да тебе же зуб удаляли, и врач запретил тебе есть пару часов, чтобы не было воспаления, ты же сам знаешь! – воскликнула мама.
– Может, тебя и вправду выпороть, дурак?! Может, тогда мозги на место встанут?! – вскочил отец. – Больше никакого компьютера и никаких аттракционов и роботов, раз в таком возрасте не соображаешь, что говоришь!
– Ты хоть понимаешь, до чего может довести твоё враньё? Ведь сейчас кому-то что-то где-то показалось и вот, всякие надзорные органы уже тут, как тут. Ты что, хочешь в детский дом или в какую-то другую, приёмную семью, к чужим дядям и тётям?! – мама заплакала от реальности подобного развития событий.
– Да ладно, ничего меня никуда не заберут! – уверено сказал Серёжа. – Я просто скажу, что пошутил и всё.
Однако оказалось, что шутки во взрослом мире часто воспринимаются слишком серьёзно, особенно, если чувство юмора не входит в должностные обязанности, а бдительность  подкрепляется окладом. Серёжа ехал в маленьком казённом автобусе и, прижавшись лбом к холодному, запотевшему стеклу, снова и снова обдумывал всё, что случилось с ним за последние несколько недель. Такие тяжёлые и странные, словно бесконечная, надоевшая игра, из которой никак не удаётся выйти, эти несколько недель так неожиданно и совершенно реально перевернули всю его недолгую и беспечную детскую жизнь. Что же теперь будет? Почему же, почему никто не поверил ему? Ни инспектор, так неожиданно нагрянувший к ним домой, ни судья, так недобро и  осуждающе смотревшая на его родителей. Ведь он же говорил им, клялся, что всё придумал, что никто и никогда не обижал его, ведь его мама и папа самые лучшие на свете! А эти взрослые с понимающим сочувствием кивали и обещали ему спасение от жестоких родителей. И что может означать временное лишение родительских прав на шесть месяцев? Выходит, теперь его родители уже совсем не его родители?! Но, как же так? Он ведь точно знает, что мама и папа его родители, самые любимые и ему никаких других не надо! Как же он сможет всё это время без них? Ведь шесть месяцев… это наверно ужасно долго… А вдруг… а вдруг они совсем забудут его и даже не узнают при встрече?.. Или даже… вдруг им вообще дадут взамен какого-нибудь другого ребёнка, а он теперь всю жизнь будет совсем один?! 
Серёжа испуганно посмотрел на грузную тётеньку-инспектора, дремавшую рядом с ним огромным меховым сугробом. Он с трудом проглотил подступивший комок слёз, пытаясь не заплакать, но слёзы мгновенно вырвались на волю и крупными, горячими каплями покатились по щекам.
В детском доме было тепло и тихо. Директриса посмотрела на Серёжу оценивающим взглядом поверх очков и, почти уверенная в своих выводах, на всякий случай спросила:
– Неумеха, наверно?
– Да нет… обыкновенный. – неуверенно пожал плечами Серёжа. 
– Ладно. – она махнула рукой. – Ты всё равно у нас ненадолго. 
Необъятных размеров нянечка отвела Серёжу в спальню и указала ему на свободную кровать с огромной подушкой-петушком. Оставшись в одиночестве, Серёжа присел на краешек кровати и осмотрелся. Комната была не очень большая, на шесть человек, на полу распластался некрасивый, непонятного коричневого цвета ковёр с которым, наверно, по задумке дизайнера детских комнат должны были гармонировать блёклые бежевые обои и унылые, слегка желтоватые шторы. Возле каждой кровати примостилась тумбочка, а вдоль противоположной стены тянулся один большой шкаф с поцарапанным зеркалом и торчащим рукавом какой-то куртки. Серёжа заглянул в него и, рассмотрев все полки с набросанными джинсами и трусами, повесил свою куртку на свободную вешалку. Просидев ещё некоторое время в тишине, он, наконец, решился выглянуть за дверь и вышел в коридор. Пройдя по безлюдному помещению, Серёжа прислушался. Откуда-то издалека доносился гул голосов и запах то ли супа, то ли солянки. Неожиданно всё пространство коридора оказалось заполнено знакомой необъятной фигурой, которая громко позвала:
– А, новенький! А я, как раз, за тобой. Пойдём-ка в столовую, обедать.
Столовая оказалась абсолютно такой же, как в школе и Серёжа с облегчением вздохнул, увидев хоть что-то знакомое. Взяв на раздаче гороховый суп и макароны с большой серой котлетой, он поискал глазами, куда бы сесть. Столовая гудела, словно улей, смешивая стук ложек с десятками детских голосов. Увидев свободные места, Серёжа направился с подносом к столу.
– Привет! Я тут поем, ладно? – спросил он у мальчишек, сидящих за столом.
– Здорово! А ты чего, новенький, что ли? – поинтересовался один из них, разглядывая Серёжу. – Ну, давай, садись новенький, не стесняйся.
Доедая котлету и болтая с местными мальчишками, Серёжа подумал, что всё оказалось не так страшно, как он боялся, и у него найдутся силы переждать эти долгие шесть месяцев до встречи с мамой и папой.
Однако уже на следующий день выяснилось, что детский дом с толстой нянечкой и пахнущей щами столовкой не последнее Серёжино пристанище. Директриса, как-то уж чересчур радостно улыбаясь, представила ему новых «родителей» на ближайшие полгода. Родители, стараясь изобразить добрые лица, растянули губы во всё лицо и улыбались Серёже злыми, холодными глазами.  Неприятное предчувствие неотвратимых бед гадким холодком проползло по спине и закрутило живот, словно от прокисших огурцов.
– Но мне не надо новых родителей. – всё-таки решился запротестовать Серёжа. – Я могу и здесь подождать, когда мне вернут моих, настоящих…
Взрослые громко рассмеялись, глядя на него умилённо, словно на дурачка.         
Они долго ехали в машине, куда-то за город и Серёже казалось, что с каждой новой промелькнувшей за окном деревней, где-то позади, навсегда остаётся его прежняя жизнь. Наконец машина остановилась возле большого двухэтажного дома из красного кирпича.
– Так, давай, доставай из багажника своё шмотьё и неси в дом. – крикнул мальчику новоиспечённый папаша, выходя из автомобиля.
Серёжа достал свой рюкзак и полез, было, за чемоданом, однако извлечь его самостоятельно оказалось почти невыполнимой задачей и, повиснув, словно тряпичная кукла наполовину в багажнике, он понял, что лёгкая жизнь теперь точно закончилась.   
– Эээээ, да ты совсем никудышный. – подперев бока, разочарованно констатировал опекун. – Ты смотри, в этом доме кусок хлеба просто так не даётся, в этом доме всё надо заслужить!   
– Это я чего, буду в деревне жить, что ли? – растерянно и немного недовольно спросил Серёжа, вылезая из багажника.
– Не в деревне, а в частном имении. – поднимая многозначительно палец вверх, поправил его опекун. – Читал, как раньше жили помещики? В больших домах, вокруг свежий воздух, крепостные. Вот где жизнь-то была! А! – он махнул рукой. – Чего ты там мог читать, двоечник, небось. Все вы разбалованные и с пустыми башками, одни только развлечения на уме. Ну, ничего, из тебя тоже человека сделаем.
Войдя в прихожую, Серёжу тут же заставили снять ботинки, и повели мимо всех комнат в самую дальнюю часть дома. Там, почти под лестницей, за невзрачной дверью оказалась небольшая комнатушка. Если бы Серёжа знал, что такое самый дешёвый хостел или камера в следственном изоляторе, он бы понял, на что похоже это тесное помещение, забитое многоярусными кроватями, покосившимся шкафом и маленькой, обшарпанной тумбочкой у окна. Но, так как он ничего не знал ни о хостелах, ни о тюрьмах, то просто очень удивился, увидев впервые в жизни такую странную комнату.
– Давай, размещайся тут. Вещи складывай, как следует, мать потом проверит.
– А когда мы есть-то будем? Я уже голодный весь. – поинтересовался Серёжа, подтаскивая чемодан к шкафу.
Опекун, уже выходя из комнаты, обернулся в глубочайшем изумлении:
– Да ты чего парень?! Здесь тебе не санаторий с трёхразовым питанием. Ты чего сегодня сделал, чтобы заслужить свою краюшку? Чревоугодие это грех, запомни. Подумай-ка лучше о душе.
– Но, мне нельзя голодным спать. У меня с рождения тяжёлая болезнь и я могу умереть. – попытался использовать прежний трюк Серёжа.
– Все болезни лечатся молитвами и трудом. – сказал опекун и закрыл за собой дверь.
Серёжа остался в одиночестве и полной растерянности, пытаясь сообразить, какую же тактику следует использовать в дальнейшем, потому, как перспектива спать голодным его совершенно не устраивала. Через некоторое время в коридоре послышалось движение, дверь распахнулась и в комнату ввалилась целая толпа детей. Увидев в своём жилище нового поселенца, они замерли в дверях и, пытаясь понять, как же к нему нужно относиться, с интересом разглядывали мальчика. Серёжа встал возле шкафа, почему-то пытаясь прикрыть собой свой чемодан, как будто стесняясь его величины, несуразной для этого тесного помещения.
– Ого! Ну, у тебя и чемоданище! – наконец засмеялся самый старший. – Живёшь, что ли в нём?
– Да… нет, вроде. – немного неуверенно ответил Серёжа, не совсем поняв, как это можно жить в чемодане. – Ну, у меня там всякие вещи… нужные… и там… ну… разное.
– Чё, не детдомовский, что ли? – спросила девочка лет двенадцати в большом зелёном пуховике.
– Ну, я вообще из детдома, вчера целый день там был и даже ночевал. – Серёжа произнёс это уверенно и даже с какой-то гордостью, чувствуя некоторую причастность к своей новой компании.
А компания, надо сказать, подобралась колоритная. Самым старшим из пяти детей был рыжий тринадцатилетний Антон. После смерти матери отец определил его в интернат, решив, что воспитательный процесс слишком трудоёмкое занятие и помеха в обустройстве личной жизни. Все ребята обращались к старшему уважительно «Антоха» и лишь Даше было позволено называть его «Рыжий». Дашина мать в очередной раз сидела за воровство и писала дочери из колонии длиннющие письма с обещаниями завязать с криминальным прошлым и зажить, наконец, как все, по-человечески. А Даша донашивала большой, зелёный материн пуховик, ждала и верила, что всё, обязательно, так и будет. Два брата-близнеца, Фёдор и Иван были бы совершенно обычными Фёдором и Иваном, если бы в своё время, а именно девять лет назад, не умудрились бы родиться чернокожими. Их мать, скорее всего, не ожидавшая подобного счастья, решила не усложнять себе жизнь и сразу же отказалась от них. И теперь братья, крепко держась друг за друга по жизни, удивляли окружающих не только экзотическими именами, но и абсолютной одинаковостью лиц, очевидной при внимательном рассмотрении. Одиннадцатилетний Миша был трудным подростком из неблагополучной семьи. Его родители-алкоголики давно потеряли свои родительские права, и парень так и скитался бы по улицам и приютам, если бы однажды случай не привёл его к огромной плотине гидроэлектростанции. Увидев своими глазами это грандиозное сооружение, Миша дал себе слово, что когда-нибудь и он сможет стать инженером и создать подобное великолепие. С этого дня, как бы ни было трудно, он больше не сбегал и усердно учился, шаг за шагом приближаясь к своей мечте.
– Так я не понял, здесь во сколько часов кормят-то? – Серёжа вопрошающе смотрел на своих новых друзей.
– Ууу, приятель, ну, ты разбежался, здесь всё не так уж просто. – Антоха повесил куртку в шкаф и сел на кровать. – Садись, я тебе объясню, как здесь всё устроено. Твои новые родители – Борис Андреевич и Тамара Николаевна – очень хотели иметь детей, но детей у них, почему-то, всё не было и не было. И вот пошли они к батюшке и спрашивают, как же так, мы, вроде, и порядочные, и трудолюбивые, и службу посещаем каждое воскресенье, а детей всё нет, что же делать-то? А батюшка им и советует: возьмите, мол, дитя из сиротского приюта, и дитю польза, и вам, как доброе дело зачтётся. Ну, они подумали-подумали, поузнавали что там, да как, а как выяснили, что к ребёнку прилагается ещё и приличная ежемесячная выплата от государства, так сразу и решились и взяли прямо оптом, вот этих двоих из ларца, одинаковых с лица. – Антоха указал на Фёдора и Ивана. Братья активно закивали в подтверждение его слов. – А потом выяснилось, что дети – это ещё и очень удобная в хозяйстве вещь. Ты их, как бы приучаешь к труду, а тебе за это ещё и деньги платят. И Борис Андреевич с Тамарой Николаевной решили взять ещё троих, тем более, что эти двое криворуких по хозяйству пока плохо справлялись и толку от них не было никакого, только зря кормить приходилось. Так вот, для того, чтобы у таких родителей съесть на завтрак кашу, а на ужин сосиску с хлебом, нужно уметь убираться в доме, стирать и гладить бельё, мыть полы и посуду, чистить ванную и готовить еду. А ещё помогать Борису Андреевичу в автомастерской и наводить чистоту в салоне красоты Тамары Николаевны. Вот теперь и подумай, во сколько и, самое главное когда, тебя здесь будут кормить.
– Но… я не умею стирать и готовить еду… – совсем огорчился Серёжа. – Что ж я, весь голодный теперь буду, всё время?..
– Ладно, не плачь. – похлопал его по плечу Миша. – Первое время мы тебе, конечно, поможем. Но и ты тоже старайся, не подводи нас.
– Я не буду вас подводить, честное слово! – искренне заверил Серёжа. – Я и так уже подвёл маму и папу… 
Одинаковые дни тянулись медленно и уныло, объединяясь в такие же одинаковые и унылые недели. Каждое утро, просыпаясь на рассвете, дети начинали свой день с работы по хозяйству и, лишь затем завтракали чаем и бутербродом с плавленым сыром. Потом Борис Андреевич вёз их в областной центр в школу, а после занятий на работу, в автомастерскую и в салон красоты. Подметая с пола килограммы волос, Серёжа раздумывал, зачем же люди, всё-таки ходят в парикмахерские и так безжалостно расстаются со своими волосами. Вот у его мамы такие красивые, длинные волосы! И было бы так странно, если бы она захотела, чтобы её волосы так же безжизненно и некрасиво валялись на полу, и какой-то мальчик подметал бы их. Нет, его мама точно не захотела бы такого! Каждый раз, думая о маме, Серёжа ещё крепче сжимал швабру и глубоко вдыхал напарфюмированный воздух, чтобы удержать рвущиеся наружу слёзы. За пару месяцев приёмной жизни он      научился мыть посуду и чистить рыбу, гладить бельё и варить яйца всмятку. По вечерам, вместо мультфильмов и сказок, Борис Андреевич читал своим подопечным лекцию о грешности их детских душ, о смирении и повиновении, а так же о том, что чревоугодие – это смертный грех, открывающий путь падения души в бездну.
Как-то ночью, лёжа без сна и думая о маме с папой и ещё о жареной картошке, Серёжа вдруг решился.
– Антоха! Антоха, ты спишь?
– Ну.., уже нет, спасибо. Чего тебе? – Рыжий недовольно открыл один глаз.
– Ты знаешь, Антоха… – Серёжа громко выдохнул и неожиданно признался. – Знаешь, я решил сбежать отсюда.
– Ты уверен, что стоит? Тебе осталось-то всего четыре месяца, может, подождёшь?
– Нет, я не могу ждать! Мне надо сейчас, пока родители не забыли меня. – Серёжа взволнованно сел на кровати.
– Да как они тебя забудут, они ж твои родители! – уверенно сказал Антоха, словно забыв свою собственную боль.
– Нет, Антоха, меня могут забыть. Я так плохо себя вёл, принёс им столько неприятностей, что вдруг они решат, что без меня им лучше?! Нет, мне надо бежать, надо найти их, чтобы они простили меня и взяли обратно!
– Ладно, помогу тебе. – согласился Антоха. – Сам понимаешь, отсюда уйти нереально, можно только в городе. Только вещи твои мы не сможем взять, слишком заметно будет, и с деньгами проблема, вряд ли мы сможем их достать. А без денег не знаю, как ты доберёшься до Москвы.
– Да ничего, доберусь! – заверил Серёжа, воодушевлённый новой надеждой. – А давай сбежим вместе? И вообще, всех возьмём с собой! Даже удивляюсь, чего вы давно не сбежали, терпите таких отстойных приёмных родителей… они же злые!
– Да я думаю, что каждый из нас давно уже сбежал бы… – Антоха грустно улыбнулся. – Да просто, к сожалению, бежать некуда... А жить на улице, на самом деле, не так круто и свободно, как кажется.
Тамара Николаевна суетилась с самого утра в ожидании инспекции. Под нервные покрикивания хозяйки весь персонал красил, стриг и мыл ударными темпами, не жалея расходных материалов, то и дело вздрагивая от звука колокольчика над входной дверью. Вокруг всё было начищено до блеска, и ни одна волосинка не успевала даже долететь до пола, пойманная в совок ловкими детскими руками. Собрав огромный мешок мусора, Рыжий громко позвал Серёжу:
– Давай, иди, вынеси во двор, а то мешок скоро уже в дверь не пролезет. И куртку надень, а то ещё простынешь, лечи тебя потом.
Серёжа схватил мешок и на мгновение замер, глядя на Антоху. В его глазах были тысячи слов, рвавшихся наружу, но он только тихонько кивнул и направился к выходу.
– Давай, Серёга, удачи тебе! – едва слышно прошептал Антоха.
Серёжа бежал, что есть сил, не зная дороги, без обеда и без денег, совсем один, к маме и папе. Остановившись на минуту, чтобы перевести дух, он осмотрелся. Куда-то, по своим делам торопились люди с хмурыми лицами, и всё вокруг было совершенно незнакомым, он никогда не бывал в этой части города.
– Тётенька, а как доехать до Москвы? – спросил он проходившую мимо женщину.
– Да как? Вон с вокзала, на электричке. – тётенька махнула рукой в сторону застеклённого сооружения и, вдруг нахмурилась и с подозрением спросила: – А ты что мальчик, один, что ли?
– Да нет! Я не один! Как я могу быть один – мне всего восемь лет?! Вон моя бабушка огурцы покупает. – Серёжа помчался в сторону овощных палаток и спрятался за одну из них.
Убедившись, что внимательная тётенька ушла, мальчик побежал к вокзалу. Найдя нужную электричку, он пристроился среди взрослых пассажиров и прошмыгнул в вагон. Утомлённый переживаниями и голодом, Серёжа задремал возле окна, провалившись в сон, словно в тёмное, мягкое облако.
– А мальчик с кем? С кем, говорю, мальчик? – неприятный, громкий голос пробирался в теплоту сна холодным сквозняком. – Слышишь, пацан, ты с кем едешь? Где твой билет?
Серёжа с трудом открыл глаза. Женщина с большим, круглым лицом землистого цвета со всей силы трясла его за плечо.
– Предъяви билет мальчик. – женщина нависла над ним всей своей громоздкой фигурой в форменной одежде.
– Ну… я… не знаю… я выбросил его… думал, он больше не нужен в поезде…. – Серёжа судорожно соображал, как же выкрутиться.
– Так, парень, у тебя есть билет или мне штраф выписывать?! – контролёр недовольно сжала губы.
– Какой штраф? – растерялся Серёжа.
– Тысячу рублей за безбилетный проезд. 
– Но… у меня нет столько много денег. – откровенно признался мальчик.
– Я так понимаю, что и билета у тебя нет. – контролёр зловеще подпёрла руками бока. – Зайцем, значит катаешься. Пойдём-ка на выход.
– Нет, тётенька-контролёр, пожалуйста, мне нельзя на выход! Мне обязательно надо в Москву! – взмолился Серёжа.
– Да всем вам надо в Москву. Только в мою смену этот номер не пройдёт, в моей электричке зайцем не проедешь!
Пассажиры вокруг смотрели на эту сцену устало-недовольными  взглядами, кривя губы и удручённо покачивая головами, правда, не столько сочувствуя ребёнку и негодуя жестокосердию контролёра, сколько огорчаясь, что очередная поездка в общественном транспорте не обошлась без эксцессов.
– Да ладно, отстаньте от ребёнка, пусть спокойно едет в Москву, раз ему надо. – наконец заступился за мальчика грузный мужчина в кожаной куртке и с огромной золотой цепью на вспотевшей шее.
– Что значит «пусть спокойно едет, если ему надо»? – контролёр тут же переключилась на заступника. – Что ж вы, гражданин, такой добренький, не купили ему билетик? Или денег жалко, только советы бесплатные раздавать можете?
– Да ничего мне не жалко, у меня, слава Богу, денег хватает. На, держи, парень, пятьсот рублей, купи себе билет на станции. А то будут тут стоять над душой до самой Москвы.
Протянув купюру, сердобольный дяденька поудобнее уселся и, с чувством глубочайшего удовлетворения от сотворённого добра, снова уткнулся в телефон. Пассажиры одобрительно закивали головами, радуясь, что неудобная ситуация наконец-то разрешилась и можно снова ехать спокойно, не забивая себя размышлениями и беспокойствиями о том, почему же, всё-таки этот маленький мальчик едет совершенно один.
Электричка остановилась на станции, и контролёр выпихнула Серёжу в открывшуюся дверь. 
– Давай, давай! А то, ишь, взяли моду разъезжать по всяким Москвам без билетов!
Подбежав к кассе, Серёжа подтянулся к окошку и звонко попросил:
– Продайте мне билет в Москву, вон на тот поезд.
Кассир, удивлённо посмотрев на пустое окошко, не поленилась встать и окинула Серёжу строгим взглядом с высоты.
– Билеты продаются только взрослым.
В этот момент двери электрички закрылись и поезд тронулся.
– Как же… Как же это? – Серёжа заметался по перрону. – Тётенька, скорее продайте мне билет, у меня есть деньги, тётенька! Ну, поезд ведь уезжает!
– Я же сказала, пусть взрослые приходят и покупают. – кассир была непреклонна. – Ничего страшного, следующая электричка будет через два с половиной часа. Что за безответственные родители пошли, сами сидят вечно в телефонах или с пивом, а детей посылают за билетами? И куда правительство только смотрит?!
Растерявшись, мальчик побежал за уходящим составом, но разве случается такое где-то на свете, чтобы восьмилетний ребёнок был способен догнать целый поезд, наполненный взрослыми людьми?..
Серёжа сел на скамейку и стал ждать. Стрелки на больших круглых часах, висящих над платформой, совершенно не пытались спешить, казалось, они жили в каком-то своём, неторопливом времени, с невероятным трудом преодолевая каждую минуту. Постепенно из этих медленноползущих минут сложился целый час, а затем и второй, и станция начала наполняться людьми, ожидавшими следующего по расписанию поезда. Никому не было дела до маленькой, одинокой фигурки, съёжившейся на краешке огромной скамейки и устремившей свой взгляд на замирающие во времени часы. Рядом присела парочка – мужчина лет тридцати, с небритым лицом и маленьким, непонятным хвостиком на макушке и такая же молодая женщина, не сказать, что совсем уж не привлекательная, но почему-то очень неприятная.
– Ты что, один, мальчик? – спросила женщина.
– Нет, не один. – осторожно ответил Серёжа.   
– А, ну, понятно. – женщина осмотрелась вокруг и протянула ему банку с пивом. – Пива-то хочешь?
– Нет, я не пью. – Серёжа простодушно пожал плечами, как бы извиняясь.   
– Куда едешь-то? – спросил мужчина, зевая.
– В Москву. – мальчик вдруг вспомнил про деньги в кармане и попросил: – Купите мне, пожалуйста, билет, а то мне не продают совсем. У меня есть деньги! 
– Давай, поедешь с нами, чтобы никто не цеплялся. Мы тоже в Москву. – предложила женщина, направляясь в сторону кассы, не забыв прихватить серёжину купюру.
Новые знакомые оказались людьми современными и креативными. Кирилл был когда-то то ли музыкантом, то ли актёром, но предпочитал зарабатывать на жизнь не творчеством, а спонсорством обеспеченных дамочек, беззаветно верящих в его непризнанный талант. Его гражданская жена Светлана представлялась, как продюсер, пиар-менеджер и директор в одном лице для несостоявшейся звезды.
– Чего в животе-то шумит, жрать, что ли хочешь? – спросил Кирилл, удивившись громким позывам голодного серёжиного организма.
– Ужасно хочу! – признался Серёжа. – Вообще ничего не ел с утра.
– На, закуси. – Светлана достала из сумки пакет с солёными орешками. – В Москву приедем, как следует пожрём. Только надо будет сначала заработать, в одном проекте поучаствовать, ну, нам должны за это денег дать. Ты как, в доле? 
«Опять надо заработать. – огорчённо вздохнул про себя Серёжа. – Наверно, в моей жизни теперь вообще просто так и не поешь, как раньше».
– Да, конечно. А чего надо делать-то, что за проект?
– Творческий, мы же творческие люди. Ты читать-то умеешь? – спросила Светлана.
– Да, я же учусь в школе.
Уже через пару часов Серёжа стоял на Арбате, держа в руках книгу с синим библиотечным штампом, и декламировал Маяковского. Прогуливающиеся по историческому центру москвичи и гости столицы, с удивлением останавливались возле гениального мальчика и, растроганные,  щедро бросали монетки и купюры в пакетик у его ног. Светлана сидела неподалёку на скамейке и внимательно наблюдала за успехом юного дебютанта. День уже близился к закату, и повсюду загорались жёлтые шарики фонарей. Неожиданно рядом с Серёжей возник полицейский патруль.
– Так, мальчик, чем здесь занимаешься? Один? Где взрослые? Сам попрошайничаешь или кто крышует?
– Нет… – растерялся Серёжа. – Это творческий проект… 
– Ага. А деньги чего в пакете держишь? Ждёшь, когда вырастут, Буратино? – офицер по-доброму засмеялся. – Давай-ка, собирайся парень, оформим протокол и поедем в участок.
– Нет, не надо в участок! – испугался мальчик.
– Ну, как не надо. – удивился полицейский. – Ты тут один на улице, в вечернее время, попрошайничаешь. Давай, давай, собирайся.
Внезапно подскочившая Светлана ловким движением схватила с мостовой пакет денег и набросилась на полицейских:
– Чего пристали к мальчику?! Что за полицейский произвол?! На каком основании применяете силу к беззащитному ребёнку?! Я сейчас всё сниму на телефон и выложу в сеть, пусть все смотрят, какая у нас полиция!
– Какая сила, вы чего несёте?! Вы, вообще кто, гражданка?
– Я сидела тут на скамейке, слушала стихи. Ничего он не попрошайничает, он просто борется со своей застенчивостью. Может мальчик ходит в театральную школу, может это педагогический метод такой. – женщина уже лезла на полицейского чуть не с кулаками.
– Так, гражданка, отойдите. Если вы мальчику не родственница, то не мешайте, иначе и вас придётся задержать за нападение при исполнении.
Улучив момент пока Светлана скандалила на всю улицу, Серёжа выскользнул из-под внимания полицейских и стремительно побежал в первую попавшуюся подворотню.   
Бредя по тёмным улицам, мальчик пытался понять, что же ему теперь делать, куда идти. Уставший и голодный, он прятался от прохожих и полицейских за мусорными контейнерами и углами домов. Он не знал, кому можно довериться, кто из взрослых поймёт его и не обманет, и ощущал себя совершенно потерянным в этом огромном и чужом ему мире.
Круглосуточный супермаркет светился огромными витринами и притягивал к себе словно магнитом. Блуждая среди ярких, аппетитных стеллажей, голодный детский организм был готов съесть всё и сразу. Серёжа осмотрелся. В магазине было всего три покупателя – огромный дядька с бородой и два парня, ковырявшихся в холодильнике с пельменями. Кассир, надев уставшее лицо, болтала с толстым охранником, пристально наблюдавшим за мальчиком. Серёжа дважды прошёлся мимо полок с булочками и шоколадками, но так и не решился взять хоть что-нибудь. Все деньги у него забрали противные творческие люди, а попросить у кассирши что-то просто так, без денег, он вдруг застеснялся, взглянув на недоброе лицо охранника. В овощном отделе сонный служащий уныло выкладывал ящики на полки, периодически откликаясь на разговор возле кассы. И тут неожиданно из очередной коробки, неловко поднятой на полку, вывалилось несколько крупных краснобоких яблок. Вяло выругавшись, служащий полез за раскатившимися во все стороны фруктами.  Одно яблоко, красивое и сочное оказалось прямо возле серёжиных ног. Серёжа мгновенно поднял его и быстро скрылся из поля зрения охранника за стеллажом с консервами. Едва вцепившись зубами в сочную, сладкую мякоть, он вдруг услышал за своей спиной строгий голос:
– Что же ты не мытое ешь? Хочешь, чтобы потом живот болел и глисты завелись?
Серёжа вздрогнул и повернулся на голос с испуганным лицом и внушительным куском яблока во рту. Перед ним возвышался тот самый дядька с бородой и смотрел на него, ну, прямо, как серёжина  мама. Серёжа вынул кусок изо рта и спрятал откусанное яблоко за спину.
– Я не ел… – соврал он еле слышно.
– Ну, ладно, тогда пойдём со мной. – улыбнулся дядька. – Нечего одному по ночам шататься.
Серёжа сам не знал, почему он пошёл за этим бородатым дядькой,  наверно, лишь потому, что глаза у него были добрые, как у мамы.
Дядька выложил на ленту продукты. Кассир посмотрела на Серёжу и с подозрением спросила:
– А мальчик ваш, что ли?
– Мой, конечно, чей же ещё! – утвердительно кивнул дядька. – Припозднились сегодня, пока доехали по пробкам. Да, и вот это посчитайте тоже. – он забрал у Серёжи яблоко и положил на кассу.
– Ну, а чего оно откусанное-то? Кто же откусанное взвешивает? – кассир недовольно покачала головой, но взвесила яблоко.
Сев в машину, дядька протянул Серёже руку:
– Ну, давай знакомиться! Дядя Дима.
– А я Серёжа. – мальчик пожал руку дяде Диме. – Но, я не один, я просто за хлебом пошёл… ну… меня дома попросили. Просто родители заняты, а я чего, могу и сбегать, мне не трудно...
– Да ладно, мне можешь не врать. Я ведь вижу, что один. Это повезло, что с тобой ничего не случилось, бегаешь один, приключения ищешь. Детям нельзя ходить одним, понимаешь?
Серёжа опустил голову, понимая, что он абсолютно прав. У дяди Димы была хорошая квартира с большим телевизором и красивыми шторами. Но самым удивительным и великолепным был огромный аквариум с разноцветными рыбками и кораллами. Рыбки открывали рты и удивлённо разглядывали нового гостя.
– Вот тебе полотенце. Там мыло, мочалка если надо. Давай, мойся пошустрее, и  будем есть.
Серёжа весь намылился и стал тщательно натирать себя мочалкой. Его маленькому, уставшему тельцу было так хорошо и спокойно в потоках горячей воды, что хотелось мыться и мыться, не вылезая из этого уютного тепла. Однако, очень скоро сквозь маленькую щёлочку под дверью, через шум воды и аромат мыла начал потихоньку прокрадываться сладкий, соблазнительный запах чего-то необыкновенно вкусного и родного, и этот запах был сильнее всего на свете. Серёжа наспех вытерся большим мягким полотенцем и, надев длиннющий дядядимин халат, поспешил на запах. Дядя Дима, в домашних трениках и футболке с яркими разноцветными зверушками жарил блинчики на большой сковородке.
– Ух ты, блинчики! – Серёжа облизнулся, предвкушая такую радость.
– Ага. – улыбнулся дядя Дима. – Только сначала надо поесть чего-нибудь посерьёзнее. Так, сейчас посмотрим, чем тебя угостить… Куриного супа будешь? – спросил он, выглядывая из холодильника.
– Да! – Серёжа радостно закивал.
Дядя Дима снял кастрюлю с плиты и поставил перед Серёжей полную до краёв тарелку дымящегося, ароматного супа.
– Вот, ешь пока суп, а потом блинчики с творогом. Они хоть магазинные, но, знаешь, очень вкусные, сам пробовал.
Серёже казалось, что ничего вкуснее он не ел за всю свою жизнь. Он с аппетитом доедал суп, собирая с тарелки кусочком чёрного хлеба всё, до последней вермишелинки. 
– Ну, подкрепился немножко? – спросил дядя Дима, улыбаясь. – Может, теперь расскажешь мне, почему же ты один ходишь по ночам и где твои родители?
– У меня теперь нет родителей. – вздохнул Серёжа.
– Сирота, что ли? – спросил дядя Дима.
– Да, наверно. – печально согласился Серёжа. – Понимаешь, дядя Дим, я сам во всём виноват! Я всё время врал, когда не хотел чего-нибудь делать или вообще, просто так. Теперь вот, честно, сам не понимаю, зачем. Я же не думал, что всё так выйдет… – Серёжа скривил губы, пытаясь сдержать слёзы. – Я ж не знал, дядь Дим! А суд забрал у меня и маму и папу…    
Серёжа размазывал по лицу слёзы, тихонько хлюпая носом и рассказывал дяде Диме про детский дом, приёмных родителей, про Антоху и обо всём, что случилось с ним за эти несколько месяцев.
Дядя Дима покачал головой и по-отечески обнял мальчика. Серёжа уткнулся в него, ощущая впервые, за столько времени, потерянное родительское тепло и, от нахлынувших эмоций, рыдал в его смешную футболку.
– Ну, что ж ты, дурачок, натворил дел… – дядя Дима ласково погладил Серёжу по голове. – Ты ведь уже достаточно взрослый парень и уже должен понимать, что мужчина не может быть пустомелей, мужчина должен отвечать за свои слова, а соответственно осознавать, что говорит и зачем. Ну, всё, всё, не плачь, я обязательно помогу их вернуть. Обещаю.
И дядя Дима сдержал своё обещание. Он добился пересмотра дела и, как адвокат представлял интересы мальчика, сумев привлечь общественное внимание к столь беспощадному вершителю детских судеб – ювенальной юстиции.   
Когда Серёжа впервые после долгой разлуки увидел глаза своих родителей, его сердце на мгновение сжалось и тут же заглушило своим радостным стуком весь мир вокруг. Мама и папа его не забыли! 
Иногда, несмотря на все наши недостатки и проступки, жизнь даёт нам ещё один шанс, чтобы через испытания и лишения понять всю ценность любви, дарованной нам судьбой и, порою трудной и долгой дорогой, но дойти, доползти до заветной цели, которую все видят по-своему, но называют одинаково – счастье.