Доброжелатель. Часть 5, глава 7

Глава 7
На службе у родины

В отделении метромилиции служил товарищ Карпенко Иван Васильевич, с недавних пор собутыльник и друг Авдюкина. Именно Карпенко подсказал простой способ заработка денег – трясти чернозадых: эффективный и без затраты сил. Ненаши определялись легко – конфигурацией носа, цветом кожи, развалистой походкой, частой небритостью на щеках, в общем, сам того не осознавая, Карпенко стал специалистом по сравнительной антропологии, тем более, что к этому способу его подтолкнуло родное государство, предложив всем приезжим в Москве прописываться.
Институт прописки был хорошо знаком русскому человеку и обид не вызывал: крепостное право, сталинские паспорта, тотальный контроль за человеком – над миром парило громадное государство, закрывающее небо и светила, а внизу, в его теплой тени, стояли Карпенко и Авдюкин и шмонали приезжих, используя право на первородство.
Авдюкин, в отличие от Карпенко, не был ни жадным, ни философом межнациональных отношений. Брал в щадящем режиме, людей интеллигентных вообще уважал и если, например, кавказец носил очки, то отпускался Авдюкиным сразу после озвучивания краткой морали о необходимости вовремя посещать паспортный стол.
Девиц не трогал, хотя и недолюбливал – они ему не давали и на заигрывания не отвечали, не то, что наши хохлушки (тут он прищурился, вспомнив коленки Анютки), Карпенко же был художник и философ – деньги воспринимал как эквивалент свободы, главным считал борьбу за чистоту расы и спокойствие во вверенном ему городе, черных не любил искренне, назначая именно их причиной высокой криминальной активности в Москве. Авдюкин спорил с ним, приводя примеры своей работы в районном отделении – среди задержанных основную массу составляли пьяные соплеменники и соплеменницы, черные обычно сами разбирались со своими проблемами – что-то типа землячеств тля. Вот и сегодня они, до этой мокрухи, по утряне нескольких черных потрясли на рынке (правда, теперь может не хватить, если гулянку в ночь затеять) – Карп, так прозвали адвюкинского дружка, жабры растопырил, плавники напряг, и по вверенной им территории прошелся, широко открыв глаза, таки похожие на рыбьи – почти без ресниц, выпуклые и прозрачные, а рядом вышагивал Авдюкин, гордо оглядываясь на побежденный народ.
После рейда в нагрудных карманах голубеньких форменных рубашек, по-холостяцки застиранных, плохо глаженных, похрустывали денежки, как раз на вечернюю гулянку, а рыночные бабы, пытаясь возместить обязательные ежедневные потери, обвешивали и обсчитывали покупателей, не подозревавших, что часть их денежек уже перекочевала в карманы карпа и авдюкина, и других коллег двух бравых милиционеров.
Выпустив Анютку, которая на выходе будто случайно, прижалась, протискиваясь в дверь, к Игорю Ивановичу, отчего сердце его заколотилось, изнутри давя на тощую пока пачечку банкот в надсердечном карманчике гимнастерки, и солдатская грудь ощутила в двух точках горячие следы прикосновения анютиных сладких форм, сержант российской милиции сел на вверенный ему государством служебный стул и набрал номер тов. Карпенко.
Друг ответил почти сразу же – он в своем отделении маялся дурью, только что составив протокол по поводу бытовой драки – пьяный сынок в кровь расколошматил морду мамашки, соседи вызвали наряд, и теперь сынок буйствовал за решеткой, а мамашка давала показания, и врала, что сама упала, в очередной раз выгораживая гаденыша, лишь бы того не засадили наконец.
И так не в первый раз,   пожаловался Карпенко,   не понимаю я этих мамаш, вот отпустим мы его без заявлений потерпевшей, а он придет, с радости напьется и снова морду своей родительнице начистит,   ладно, еще разик черных спекулянтов трухнуть дел милое. Еще мясников не трогали и продавцов рыбы, правда там и нашего брата хватает, ну с них возьмем поменьше, пусть порядок знают, а с этих продавцов мандаринов сдерем под первое число.
Условились через час прямо у входа на рынок, и Авдюкин погрузился в мечты о сладком грядущем вечере, в отделении слышались крики – привезли пьяную компанию студентов, взятых в каком-то скверики, студенты орали, требовали адвокатов, упоминали конституцию – все, как всегда, будут топорщиться, пока кому-нибудь в дюндель не заломят или под замок к уркам не посадят – сразу успокоятся, свою долю отстегнут и их отпустят.