Как я получил профессию мебельщик-сборщик
А вне работы я решил совершенствовать свои стихи и другие знания, изучал стенографию (не знаю зачем, просто случайно попался учебник), читал всяких философов, книги по истории. В общем, само -усовершенствовался.
В Леспромхозе работала моя мама на, так называемом, прессе. Так что я с самого детства знал это место.
Мебельный гидравлический пресс тех времен был для меня таким огромным шумных извергающим пар чудовищем, в него вкладывались обклеенные шпоном ДСП, после прессования они доставались и пропускались еще через агрегат для лакирования.
Работа была не очень тяжелая, но жутко вредная, ведь это был нитро-лак, кроме это совсем рядом находился цех полировки, где эти самые ДСП пропускались уже через полировочный агрегат. Вот там было вообще не продохнуть от мелкой полировочной пыли, по правилам техники безопасности надо было работать в противогазе, но кто будет работать в противогазе, надевали этакий намордник для фильтрации и работали так, за вредность не давали никакой прибавки, а только бесплатное молоко, да и зарплата была маленькая.
Работали там одни женщины.
Таким был сексизм советской эпохи – женщинам всегда доставались самые вредные работы.
За ними шел огромный станочный цех со всякими столярными станками. Станки были старые, громыхали, гудели, но работали.
В вот далее шел цех в который я устроился работать – цех по сборке мебели, отгороженный от других двойными дверями – это было тихое уютное место – никаких станков, стояли мужички за верстаками и работали кияночками, молоточками, вкручивали шурупчики, иногда чуть шумели дрели, работало радио. Там был еще один плюс – было очень тепло, потому что двери были закрытыми открывались на полную только при погрузке мебели.
Причем за сборку неплохо платили.
В 87 году экономика была еще советской и работала на полную катушку, еще никто не подозревал, что уже через пару лет все окажется в полной заднице.
Мебель мы делали очень качественную, полированные раскладные столы (я сейчас работаю за таким, он ничуть не сломался), тумбочки (также стоит у меня дома), диваны (я все еще сплю на таком), иногда на заказ – табуретки и стулья, столы для школьников и многое другое.
Я - человек, плохо приспособленный к постоянной работе. Меня убивает постоянный однообразный режим – с 8 утра до 5 вечера с перерывом на обед с 12 до часу, а не сама работа. А сама работа меня не нагрягала, я с детства любил работать с деревом, как-никак батя у меня был не только алкаш, но и гениальный плотник-столяр. Стоять за верстаком и бить молоточком-кияночкой да крутить шурупы – тут ничего сложного нет, причем никто особо к тебе не цепляется, если не делаешь брак. За брак строго карали, вычитали из зарплаты, да и просто могли рассчитать. Помните – тогда кругом был план.
Вся гениальная экономика СССР держалась на плане и это работало. А для молодежи, типа меня, существовала такая существенная фишка, которой сейчас нет (поскольку нет ваще экономики), как получение профессии прямо на рабочем месте. Устроился работать – работаешь сначала учеником, получаешь ученические, потом сдаешь на мастера – тебе дают разряд, потом разряд можешь повысить. А если окончил только восьмилетку – то были Вечерки (Вечерние школы или Школы рабочей молодежи), где ты мог получить Среднее образование бесплатно. То есть ты мог и работать и учиться одновременно, социализьм….не худший вариант устройства общества. Вот нынешний тоталитарный феодализм – это настоящий крендец!.
При Леспромхозе была шикарная столовка, готовили там очень хорошо, и я не ходил домой на обед, а ел в ней, обычно пюрешку с жареным минтаем или курочку (тогда я еще не был вегетарианцем), пил компот (чаи и кофии тогда были омерзительны во всех столовках). Все уминал за 15 минут и уходил валяться на диванах в диванный цех, где в обед было очень тихо и мягко. Там я читал всякие книжки, тогда я открывал для себя Ремарка, Дневники Толстого, Хулио Кортасара, из поэзии Гейне и многих поэтов Серебряного Века. Тогда уже стали печатать Гумилева да всех прочих – Кузьмина, например, ведь до этого были только Блок, Есенин, Брюсов, Маяковский, в общем, или те, которых было никак не избежать, либо те, кто лизал задницу большевикам. Другие не то, что были запрещены, а просто – их просто не печатали.
У себя в цеху я был не один такой молодой. Нас было трое и, когда надо было людей на наряд в сушилку, конечно, всегда гнали нас, никому не хотелось работать в сушилке. Сушилка – это был такой тамошний вариант ада, где сушились доски и плахи, иногда 50-ки, иногда 70-даже. Внутри - температура бани, где-то 50 градусов, снаружи (в основном дело было суровой зимой) обычно – 25, а то и 30 ( в те годы климат на Урале был жесткий), и это еще ничего, если надо было вытаскивать эти плахи из огня да в полымя (то есть грузить же сухие и легкие доски в какой-нибудь там Зилок, это еще было терпимо, но вот затаскивать сырые в снегу плахи с улицы в сушилку – это был просто ад. Но мы были молодые и выносливые. Все-таки простуды избежать при таких условиях труда было невозможно. А больничные, конечно, оплачивались слабенько да и не поощрялись ведь надо было гнать план и при отсутствии рабочего страдала вся бригада.
Так что наглотаешься после сушилки таблеток и вперед…к победе социалистического труда.
Еще иногда всех гоняли на лапку. Собирали большую толпу из всех цехов, грузили на газон и отправляли на делянку – рубить пихтовую и еловую лапку для колхозов, где ее мельчили и добавляли в пищу животным, всяким там коровкам, как витаминную добавку в пищу. Если погода была не жуткая. То это было даже прикольно. Можно было посидеть в лесу у костерка, подышать свежим воздухом, мужички частенько киряли там водовки, но немного, чтобы завтра выйти на работу, за прогулы выгоняли по 33ей статье. А с 33ей потом устроиться было сложно на работу.
Я проработал мебельщиком-сборщиком где-то до начала лета 88 года, а потом рассчитался, чтобы уйти в путешествие в другой огромный иной мир, который и стал моей жизнью, но нисколько не жалею, что получил такую классную профессию, хотя сейчас и мебель делают по-другому, и Леспромхоз тот развалился вместе с Советским Союзом, сначала он стал шарашкой под названием Гортоп, а потом и ваще от него ничего не осталось, кроме развалин, мимо которых я иногда прохожу.
Как там сказано
Sic transit gloria mundi
Свидетельство о публикации №217072201385