Серьезный ночной разговор

Давайте сегодня серьёзно поговорим, да?

Про то, на что мы имеем право в смысле своей жизни.
Про эгоизм принятия решений.
Про то, насколько мы,  принимая необратимые решения,  грозим оказаться трусами.

Вчера один хороший, популярный и богатый 41-летний музыкант из «Linken Park”  расстался с жизнью. Самостоятельно. У парня остались шестеро детей, двое из которых приёмных, вторая жена с пятью из них, куча альбомов, премий и нагружённые банковские счета. В бухгалтерских жизненных книгах под названием «биография» также указаны расходные материалы: в одиннадцать лет мальчик пережил тяжёлый развод родителей, остался жить с отцом, подвергся сексуальному насилию со стороны отцовского друга, связался с плохой компанией, наркотики, драки, наркотики, опять насилие, секс и снова наркотики. К счастью, параллельно со всем этим существовала музыка. Где, конечно, туда же наркотики.
«Победить наркотическую зависимость ему удалось к концу десятых нынешнего столетия», при этом он страшно боялся официальной биографии и того, что в нём заподозрят гея. Вторая жена обеспечила семейное официальное счастье, но год назад близкий друг, тоже музыкант из другой группы, совершил самоубийство, и это, вероятно, подкосило человека окончательно. Вчера он намеренно расстался с жизнью в день, когда его покойный друг праздновал бы 53-летие.

Я понимаю, что люди в ужасе: как может успешный отец шестерых (!!!) детей так эгоистично распорядиться собственной жизнью?! Каким трусом надо быть, чтобы так подставить семью? Ведь нормальный человек будет бороться до последнего – психиатры, терапия, рехабы, благо денег хоть лопатой!
И у каждого есть своя история, почему это эксцентрично и неприемлемо. Нельзя распоряжаться собственной жизнью в ущерб окружающим! Некрасиво!

Как будто кто-то из нас, со всеми нашими историями, знает, как правильно распоряжаться жизнью.
Я знаете, что хочу сказать?
Что нам всем, кто это читает или потенциально может, сильно повезло.
Не потому, что мы умные, мудрые, битые и на своих ошибках воспитанные. А просто тупо повезло выжить, не получили несовместимого с жизнью жизненного опыта.

Есть такие моменты, хоть в детстве, хоть во взрослой жизни, после которых жизнь ломается. Отламывается несущая мелочь напрочь. Жизнь  длится, но только окружающие, оценивающие нашу жизнеспособность по вздыманию грудной клетки, могут считать это жизнью. Для самого дышащего это может быть борьбой за каждый вздох, потому что он  знает, что вздохи бессмысленны, они были  бы бесценны, если была бы хоть надежда, нет, не на счастье, хотя бы на отдых от пытки. А когда надежды нет, попытки утрясти свою корявую, царапающуюся и неудобную жизнь  в социальный пакет «счастье»    - дополнительная мука. И да, жалко всех, и детей, и родителей, и вообще мир оставлять в таком раздрае, но дальше уже крест не несётся, отваливается с руками.
Я настаиваю: бывает жизненный опыт, несовместимый с жизнью.

Книга «Маленькая жизнь» - по-английски «A little Life”, и я не знаю, почему на русский не перевели «Немножко жизнь» - рассказывает именно эту историю. Не в деталях, но наш почивший музыкант мог бы быть главными героем. Когда детство выдалось такое, что выжить было полным безумием. А ты умный, успешный, тебя любят все, кроме себя. Поэтому в жизни публичной ты глянцевый красавец, а в личной ждёшь, пока дрберёшься до своей ванны в фешенебельном Нью-йоркском лофте, отлепишь из-под раковины скотчем зафиксированный пакет с лезвиями, салфетками и перекисью водорода и станешь себя резать до обморока от потери крови. И даже лучший друг юности, популярный актёр и любимец женщин, который пытается строить свою жизнь в стандартном русле, понимает, что ты – трясина: замкнутый, опасный, таинственный, но бесконечно дорогой. И однажды признаётся себе, что счастливо он может прожить только с этим странным типом, которого надо выковыривать из прошлого и по миллиметру внедрять в нормальную жизнь. Любовью. Аккуратной, чтобы не вспугнуть. И не разбудить демонов детства, которые уже всё разрушили. Оба, кстати, не геи. Актёр на вопросы журналистов о резкой смене ориентации пытался честно отвечать: я ничего не менял, просто этого человека я люблю больше всех на свете; я не гей, я просто люблю Д.

Итак, если мы пережили всё то, что довелось, и избежали всего того, что могло бы с нами теоретически в этом мире случится, давайте говорить о везении.
Прямиком – везучие ублюдки.
И отставить, наконец, все эти юношеские чаяния о мировой справедливости, где каждому воздаётся по делам его.
Почитайте документальное об Индии, Африке, Ближнем Востоке – нет никакой справедливости в том, что творится с детьми, женщинами, мужчинами, которые пытаются их защитить. Справедливость – это то, на чём мы можем строить утопии, политические, социальные, эмоциональные.
На деле справедливость можно наблюдать не в мире, а в отдельно взятом человеке.

Вот он живёт в ладу с совестью, старается делать добро и быть хорошим семьянином, ответственным гражданином и мусор сортирует. И вдруг происходит какая-то ситуация, когда ему его идеалы в горле раком встали – скажем, государство ограбило налогами или реальный вор в дом проник и унёс всё. И человек понимает, что он хороший в ущерб себе – в неидеальном мире его имеет каждая сволочь, а он – козёл отпущения. Он меняет тактику и начинает агрессивно жизнь использовать во все тяжкие. Не потому что козёл, а просто выводы такие жизнь навязала. И начинает внезапно, скажем, задыхаться или сердце колет под рёбра остро. Ясно, что человеку неуютно физически от потери ориентации в мире – его как бы жизнь учит, но жить с этим тяжело. Встаёт вопрос: пусть он остаётся для всех простофилей и идиотом, но при принципах, или меняется, мучаясь в новых условиях в чужой неуютной шкуре?

Просто перемены, теоретически возможные и психиатрией рекомендуемые, не всегда приживаются. Иногда  свеже-пришитые мозгоправами с таблетками жизненные принципы отторгаются организмом до повторной оперативной ампутации. Ну невозможно сменить масть в течение жизни!
Вот не  может такса по необходимости переквалифицироваться в сенбернара и вытаскивать людей из снежных завалов. И сенбернар не может пролезть в нору кролика, даже если фиг знает почему отправился на охоту по принуждению под антидепрессантами…

Знаете, не принято свои истории выставлять публично. Стыдно как-то, неуютно. Спаниели так себя не ведут.
А борзым вроде можно, поэтому расскажу на собственной шкуре, котороя временами в струпьях на руках, но жить можно.

Шесть лет назад мы опять, как и сейчас, отдыхали на маленьком острове. На тот момент мы прибыли сюда на четвёртом месяце беременности, сильно долгожданной, до того два года многочисленные  беременности во мне дольше трёх месяцев не держались.
Немецкие врачи – пофигисты: мы никак не можем повлиять, летите куда хотите – если случится, то произойдёт хоть в своей постели, хоть в Зимбабве. Поэтому живите и не откладывайте жизнь на потом, летите уже в отпуск и любите семью какая есть, а там – как Бог даст.
В тот период жизни бог был скряжистый, ничего не давал, только дразнил и опять отбирал.
Я не хочу рассказывать про кровотечения потоком в ночи и моё полуамплитудное трясение мужа в три часа  ночи «вези меня в больницу.» И рассказывать о том, как я там лежала первые двенадцать дней, а потом через неделю ещё двадцать, тоже.
Испанцы от немцев отличаются тем, что предпочитают наблюдать в стационаре, как женщины теряют разум, параллельно пытаясь помочь очень постельным режимом.
Мне сказали:  утром в душ -это максимум. С кровати съезжаешь на одеяле, потом пять шагов чапаешь до душа, там кнопка, если что. И не дышать!

Я и не дышала. Мне муж принёс все английские книжки на острове, плюс тетрадь на 96 страниц и ручку.
Книжки прочитала, тетрадь была исписана сквозь одной фразой «я рожу здорового, умного и красивого  ребёнка». Не знаю, сколько раз туда это уместилось, на странице – раз двадцать. Но даты я не ставила, поэтому всё кончилось на тот раз ожидаемо плохо.

Муж откладывал отъезд дважды, но на работе однажды надо было появиться. Поэтому он серьёзно зафрахтовал частный самолёт, чтобы перевезти меня с этого грёбаного в смысле неудачного деторождения острова в Германию.
 «Я никуда не полечу, там неудач было уже шесть штук, я всё это огребу здесь,» - сказала я, и в день, когда муж и сын улетали в Германию, мне сделали УЗИ, зафиксировали смерть мальчика внутри и простимулировали искусственные роды. Когда мои мальчишки взлетали домой, на пятом часу реальных схваток и утробного визга, родился fetito (Испанская акушерка Мария Салюд не называла его младенцем, но спросила: хочешь посмотреть? Это ещё не вполне человек, но если тебе надо – дай мне две минуты обмыть. Я сказала – нет, у меня ещё есть надежда, не убивай.).
Наркоз, чистка, сознание. Назавтра меня выписали из больницы, где моя Мария (а "Салюд" по-испански «здоровье», как подсуропило фортуной с именем дуэньи) в официальном напечатанном письме приписала от руки по-испански: Каталина, главное – лети домой. Скалы Ла Пальмы привлекательны сегодня и, может, завтра. Но послезавтра у тебя будет возможность обнять сына и зачать дочь. Жду тебя через год с девочкой на руках. Уёбывай!»

Два дня в гостинице я засыпала в 7:30 после ужина, в 9 меня будил наш друг Хельмут, врывавшийся ко мне в номер с виноградом, персиками и папайей, один раз вылетел с бананом на макушке в спину – я могла спать только днём, ночью я сидела в интернете и читала, как можно пережить очередную потерю ребёнка, а если не пережить, то каким именно способом. Потом Хельмут завернул меня в ковёр, отвёз к себе домой, где уложил на террасе и кормил курицей – единственное, что не просилось обратно – пока самолёт не отвёз меня в Берлин.

А там были неразобранные двумя моими засранцами чемоданы с кучами белья для стирки, плюс подосиновики в лесу…

Знаете?
Просто повезло!
Во всём, включая чемоданы и грибы.

При этом испытываю жуткий ужас с Ниной войти в госпиталь на острове – он от меня в десяти минутах езды. Я знаю, что моей Марии Салюд я обязана продемонстрировать здоровье ментальное и физическое в виде дочери, но мне даже парковаться там неудобно – рядом детский игрушечный магазин, давайте лучше туда?

Вот в свете всего сказанного хочу спросить:
Я не музыкант, не звезда и подробности личной жизни известны только те, коими готова поделиться, поскольку не стыдно. А за кулисами стоит ещё целая тачка стыдного, например.
И вдруг я выйдя из госпиталя шесть лет назад, сносимая с автобусного сидения коровью из себя же, вышла и прыгнула с обрыва, потому что не могу и жить вообще несправедливо.

И тогда я для друзей, которые меня вроде знают и любят, сразу стала бы эгоистичным ссыклом?
Тупой коровой, которая обрекла близких на муку?

Я вас, конечно, очень люблю, но идите вы в жопу.
Пусть ваш путь будет прост и радостен.
Без обид.
Я приветствую здоровый образ жизнь и взвешенное, урегулированное употребление нервных клеток. Но самые яркие люди сгорают быстрее, чем хочется. Это несправедливо, но факт.
Всяка жизнь – это путь к самоубийству.
Давайте уважать разные пути.
Все, кто ушёл рано, не жалкие трусы, испугавшиеся ответственности психотерапии. Они сделали, что могли, и исчезли, когда мочь дальше было невозможно.

Давайте по делам оценивать, а не по продолжительности.

Спокойной стремительной ночи!