Пожар в лесу рассказ

  В большом полутёмном зале гремит музыка – ритмичная, заразительная, зовущая в круг танцующих.  Весело снуют, мечутся разноцветные зеркальные  блики, усиливая ощущение бодрости и беззаботной радости.
  - Ох, черёмуха белая, сколько бед ты наделала! – надрывается магнитофон. И тесно, душно  этим звукам в стенах, они летят в длинную галерею с зимним садом, поднимаются на этажи санаторного корпуса, врываются в комнаты и льются их открытых апрельских окон. Легко и задорно отплясывают им в такт отдыхающие, в большинстве своём  пожилые  люди,   забывшие  в  сей   миг о хворостях  и прочих терниях многотрудной своей жизни.
   Он стоит у входа под раскидистой пальмой, стараясь не быть выхваченным из её тени яркими огнями танцующего зала.  До тихой ординаторской, где коротают время дежурные врачи,  давно донеслись дискотечные отголоски. Пойти? Но медлил, задумчиво - отстранённо смотрел в окно на заросшее мутное озеро, окруженное смешанным  лесом, островки пробивающейся первой зелени, высокие раскидистые сосны на песчаном пригорке, на извилистую дорогу.
   Всего неделю назад эта дорога привела в санаторий женщину, перевернувшую вверх дном всю его жизнь, отлаженную, текущую плавно и тихо, как равнинная река. Теперь смута, водоворот, каменистые пороги, смятенье в душе. Даже радость от встреч с нею не затаённая, а волнующая, как ураган, путающая мысли, превращающая слова в  громоздкие, неповоротливые, медово-вязкие. Это у него-то, ловеласа  и острослова?!
   Он пристально всматривался в ту точку, где шоссе делало изгиб, становилось видным вплоть до входа в санаторий. Смотрел и мучительно морщил лоб, как от головной боли. И вновь, как тогда, увидел две крохотные фигуры - женщину и мальчика лет десяти. Они приближались со свойственной отдыхающим неторопливостью, неся вместе яркую клетчатую, внушительных размеров дорожную сумку и, видимо, вспоминали что-то смешное.  Такими,  с разгорячёнными  от смеха и весеннего солнца  лицами,  они вошли в кабинет дежурного врача,  в его кабинет.
   - Ещё одна осталась ночь у нас с тобой, ещё один раз прошепчу тебе «ты мой»,- музыка сменилась медленным санаторным хитом, над которым он всегда подшучивал, как и над слёзными  прощаниями отдыхающих, ставших на время заезда ближе.
   Он знал, что она здесь. Смотрел, будто видел впервые и пытался понять, докопаться до глубины, до истока нынешних чувств. У него, известного женолюбца, имеющего «подругу» почти в каждом заезде, бывали  лучше и  ярче. И через три недели ни к чему не обязывающей плотской связи они расставались,  бескровно, без надрыва.  А что такого в ней? Почему так цепко следит его взгляд за женщиной с длинными светлыми волосами.  Они как маяк, как магнит. Почему ему так неприятен танцующий с ней мужчина и этот её взгляд лукаво-доверчивый и открытый,  и рука её на его плече?
   - Кокетка!- раздражённо взрывается внутри.- Со всеми танцует, всем улыбается. Пустая кокетка! Кукла!
   И тут же сонной мухой вползла в голову иная мысль: Да я ревную!  Всё просто и банально – ревную! - он попытался спорить  с собой,- Этого ещё не хватало! Кто она мне?
   - Что же вы тут стоите?- вырвала его из задумчивости дежурная медсестра,- Трудно ведь. Идёмте в зал.
    Как он хотел быть, как все! Как бы он кружился, скользил по паркетному полу, весёлый и здоровый! Искрились бы зеленоватые его  глаза, развивались тёмные волосы, извивалось в согласии с музыкой его спортивное, крепкое тело с широкими плечами. Как отчаянно хотелось этого всегда, а сейчас особенно, остро, болезненно. В кольцо своих рук увлёк  бы он эту, такую желанную, женщину,  и не тот, а он чувствовал бы её тепло, мягкость  волос, интимное единение медленного танго. Были бы близки эти странные глаза, то серо-голубые, то дрожащие фиолетовым отсветом.
   Но… Он  неподвижно сидел в кресле. Болезнь, настигшая его в трёхлетнем возрасте, изуродовала его ноги, сделала их непослушными. И с тех пор нелегко давался ему каждый шаг, только с помощью движений плеч и рук, отчего болели и ныли мышцы и ходить не хотелось. В школе старался ничем не отличаться от других, разве что отличными оценками.  Они помогали ему повысить самооценку,  статус  в классе. Уроков физкультуры не пропускал, хотя был от них освобождён. Напротив, поставил целью укрепить тело, сделать его сильным, что ему также удавалось. После окончания школы с золотой медалью он в тот же год поступил в медицинский институт, на факультет педиатрии, чтобы лечить потом заболевших детей. Он помнил свои слёзы, свою и родительскую беспомощность перед болезнью, сделавшей его инвалидом.
   Тут, в мединституте, он узнал всё о своей  болезни, звучавшей грозно и обречённо – полиомиелит и что избежать её, сохранить здоровье ребёнка,  может сейчас простая прививка. Потом работал в районной больнице, женился, родился сын.   Супруга верностью не отличалась, да и он быстро охладел к ней, не чувствуя взаимности, домашнего уюта, заботы и понимания. Развелись, но жили под одной крышей, в разных комнатах. Менять жильё не хотелось, чтобы быть ближе к сыну,  которого очень любил.  Были сцены ревности со стороны бывшей жены, с битьём посуды и бранью. От этой неустроенности он, конечно, страдал, поэтому старался дольше быть на работе, чаще брать дежурства или обретаться в гараже, где стояла его гордость – белая, ухоженная «Лада». А теперь врач в местном санатории. Практически здесь живёт. Спокойнее стало, коллектив хороший  и вниманием женским не обделён.  Помогает сыну, который поступил в институт.
   Его отношения с Людмилой  были вначале похожи на праздник. Было весело и легко. Он читал ей стихи, которыми обычно ошеломлял и удивлял  других, так как в специально отобранный «джентльменский набор» входили пронзительные строки любви. Но она не таяла, а парировала в ответ такими, от которых хотелось одновременно плакать и открыть сердце, до донышка, без остатка. Он узнавал её мир, погружался в него, и с каждым днём она становилась ему родней.  Признавался, что очень завидует семейным парам, которые всегда вместе, в горе и радости. Вместе гуляют, взявшись за руки, собирают грибы и травы, работают на земле, растят детей и внуков. Меж ними, наверное, нет уже той страсти и любви, что некогда соединила их, но осталась привычка, взаимное уважение, забота друг  о друге, что выше всех чувств. Не зря говорят, что у супругов часто одна аура, одним целым они становятся.
   - Я тоже хочу так,- сказал он в минуту очередной откровенности,- с тобой, до конца.
   - Ты только не бойся. Ты хороший и сильный,- Людмила гладила его по голове, как плачущего ребёнка,- ведь грань невидимая между тобой и другими. Всё миг может решить. Каждый может оказаться таким.
   Она знала, что говорила. Именно миг, секунда коверкает порой  отлаженное бытиё, делая человека инвалидом если не телесно, то душевно. Его величество случай может поднять и вознести или убить и покалечить.
   Он готов был изменить свою жизнь, переехать к ней, найдётся ведь в её городе место для опытного врача. Готов полюбить её детей. Лёнька показывал ему фото, где он сидел рядом с темноволосой девушкой, говорил с гордостью:
   - Сестрёнка моя! В институте учится!
   С фотографии глядели на него большие ясные глаза, задумчивые и умные.
   - Красивая какая!- восхищенно признал Сергей, - И как мама с вами одна управляется? Тяжело…
   - У нас всё хорошо, -  успокоено–серьёзно убеждал его Лёнька.
   Сергей чаще стал задумчив, будто решал что-то про себя. Накануне Первомая он пообещал Людмиле и Лёньке сюрприз.
   Утро первого майского дня выдалось ясным и тёплым. Солнце просвечивало тонкие, только что распустившиеся листочки берёз, сверкало на освежённой после вчерашнего дождя хвое сосняка. Прозрачный, без единой пылинки, воздух, напоённый смолисто-свежим ароматом тополей, молодой листвы, не сравнимым ни с каким другим запахом влажной, отошедшей от зимнего сна земли, пьянил, наполнял ожиданием радости.
   - Прошу,- бодро скомандовал уже ждущим его Людмиле и Лёньке, открывая дверь машины и не без удовлетворения отметив про себя, что у его спутников настроение тоже праздничное. У матери и сына одинаково светились глаза. Его обволокло облако покоя и тихого, затаённого счастья. Но теперь это не пугало. Эти два человечка сродни ему,  также затеряны на житейской тропе, не совсем ровной и радужной, также нуждаются в тепле и любви. Только если его душа очерствела от потерь и обид, то они смотрят на мир не настороженно - враждебно, а по-детски, открыто и доверчиво, спокойно и добро, будто никто и никогда не делал им зла и будто нет его на земле. Простые  и непосредственные, как сама природа. Вот и вся разгадка его долгих раздумий. А то мерещилось всякое от ворожбы до морока.
   - Хорошо выглядишь,- сказал Людмиле вместо приветствия, пожал тёплую ладошку, немного задержал, сжимая пальцы. Он соскучился за те несколько часов, что провёл без неё. Она мягко высвободила руку и скосила глаза на сына. Но Лёнька интимности рукопожатия заметить не мог по причине занятости завтраком. Карманы его брюк оттягивали  конфеты и два красных яблока.
   Дорога была не оживлённой, но уже на въезде в город их машину попытался обогнать мальчишка на велосипеде. Несколько секунд мчался вровень, пока не наскочил на придорожный камень и не упал. Завизжали тормоза, колёса остановились в метре от перепуганного лихача. Через мгновение он, видимо боясь гнева Сергея, вскочил и, подхватив велосипед, скрылся.  Сергей окаменел. Едва не задавил ребёнка!  Фаталист, верующий в судьбу, во все её знаки, спросил себя: что это значит, какой крутой поворот уготовлен ему. Или это звонок, предупреждение о скорой беде?
   Он привёз Людмилу и Лёньку на кладбище, заросшее высокими берёзами, под одной из них покоились его родители. Как на смотрины - пошутил горько про себя, но и не ушёл далеко от истины, ведь он, действительно, как бы ждал от них помощи и совета.
   - Это и есть твой сюрприз?- спросил весело Лёнька.
   - Не главный,- ответил Сергей.
   Через несколько минут они входили в небольшой опрятный домик. Хозяйка, статная пожилая дама с высокой причёской, представилась:
   - Ксения Ивановна,- и шутливо крикнула,- кавалер, хватит прихорашиваться!- после чего из соседней комнаты вышел крепкий седовласый мужчина, её муж Иван Павлович.
   Их ждали. По-праздничному был накрыт стол и за ним все окончательно познакомились, коротко рассказали о себе. Хозяева – давнишние друзья родителей Сергея. Иван Павлович воевал вместе с его отцом, потом работали, дружили семьями. Хозяйка пытливо всматривалась в Людмилу, задавала множество вопросов.  Гостья и её сын понравились ей. Потом, как водится, пели песни. Затем был экскурс  по саду, где супруги взахлёб нахваливали  груши, яблони и множество других деревьев и кустарников, выращенных своими руками. При прощании старики всплакнули, приглашали приезжать. Ксения Ивановна что-то шепнула Сергею, отчего тот улыбнулся и порозовел.
   В тот день в санаторий  вернулись в полночь. А до этого посетили несколько гостеприимных домов друзей Сергея.  Они, друзья его, были замечательными, с ними было просто и весело, как с давними знакомыми. В дороге Лёнька дремал на заднем сиденье, а Людмила тихо пела.
   -Ты пой, пой,- попросил Сергей, когда она замолчала,- как хорошо, какой день сегодня и какая ты!…
   - Спасибо за сюрприз, - потянулась она к нему с прощальным поцелуем.
   - Завтра будет ещё, - сказал он, - долго только не спите, сони. А я сейчас на рыбалку.
   Разбудил он их рано, распахнул шторы, дал на сборы несколько минут и совсем скоро они остановились в лесу, под огромной разлапистой медноствольной сосной. Среди сосен росли молодые берёзки и зеленели забавными курчавыми  листочками клёны.
   По всем правилам был разожжён костёр, в этом Сергей был мастак. Быстро поспела ароматная уха, поджарились и дразнили румяной корочкой аппетит огромные караси. Они, как и фрукты-овощи, красиво нарезанные Сергеем, были очень вкусными. Людмила и Лёнька шутили, щурились от солнечных лучей, пробивающихся сквозь кроны деревьев.
   Всё произошло в одно мгновенье. Достаточно было искре отскочить от раскалённых углей  с еле слышным  щелчком, вспорхнуть крохотным огненным кузнечиком на сухую пожелтевшую хвою, как с лёгким хлопком вспыхнула она голубым язычком пламени.  Он пополз яркой змейкой, шипя и разрастаясь от обилия  на своём пути прошлогодних листьев и травы. Это было так неожиданно, что в  первые секунды все были неподвижны. Но огонь не шутил. Он, набирая силу, жёг мелкие сучья, опалил берёзовую поросль, крохотные листики её вмиг сворачивались, чернели и повисали смолистыми безжизненными  капельками.
   Первой очнулась от безмолвия Людмила:
   - Скорей ведро бери, беги за водой,- скомандовала она Лёньке, который вмиг со свойственной детям резвостью помчался к болоту. Благо оно было рядом,- Сергей, неси быстрей одеяло, накрывай огонь.
   Сергей метнулся к машине, вытащил одеяло, попытался накрыть пламя, но не мог наклониться и размахивал им.
   - Дай мне,- она вырвала одеяло, накрыла им горящий участок. Лёнька вылил сверху ведро воды. Поднялся пар и запах жжёной шерсти. А потом оно, горячее, набухшее водой, переносилось с отвоеванного у огня места на другое. Лёнька всё понимал без лишних слов, к ручью им уже была протоптана тропинка и он без устали носился по ней, вооружившись кроме ведра ещё и котелком из-под ухи. Сергея будто не было.
   - Поезжай в санаторий за подмогой,- закричала Людмила,- да позвони в пожарку.  Боюсь, не справимся.
   Ответа не было. Людмила оглянулась и увидела Сергея лежащим на земле. Недалеко от него валялась лопата. Он, видимо, хотел помочь  засыпать пламя, да запутался в  траве и упал.  Встать не мог, мешали больные ноги, поднимался на четвереньки, скользил и опять падал.  Его, такого беспомощного, никто не видел, но он этого не знал, и когда Людмила подбежала к нему, лицо его было грязное от  весенней травы и влажное - то ли от непросохшей ещё росы, то ли от слёз.
   Помощи не понадобилось. Потушенных, чёрных от гари плешин, становилось всё больше. К болоту по отсыревшей земле огонь не пошёл, как и через дорогу с двух сторон. Не тронул он и высоких сосен, не дали ему мать и сын разгореться, разбуяниться, созреть  до такой степени, что бы он слизал, сожрал их в адской ярости и перекинулся на другие участки леса.  Людмила и Лёнька заливали последние дымящиеся клочки пожарища, тлеющие угли костра. Сергей сидел около него молчаливый, потемневший.
   - Вас надо в медпункт,- сказал он хмуро.
   Только тут Людмила увидела волдыри, выпятившиеся водянистыми бляшками сквозь прожжённые носки и брюки. У Лёньки были такие же, горели покрасневшие руки и лицо.  И только тут они поняли, как устали, какую беду-стихию  увидели воочию, так близко, что она испугала, опалила и могла бы сжечь, как те берёзовые листочки. Не забыть её теперь.
   Собирались  молча и торопливо, будто хотели быстрее покинуть это место, которое так радовало их  ещё недавно, будто боялись новых  горящих сполохов, зловещего шипения огня.
  - Простите меня,- сказал Сергей на прощанье, тихо, глухо, виновато. И после удивлённого вопроса Людмилы, повторил твёрже и громче,- Простите, что я такой!...
   Через день он провожал их на поезд. На перроне поцеловал Лёньку, пожал ему руку. Людмилу после поцелуя крепко обнял и удерживал, сжимая руки на её спине до боли. Он вдыхал запах её волос, ставший таким родным, ощущал теплоту желанного тела и его отзыв  на эту близость, какую-то неестественную, горькую, покаянную. Она поняла, что это прощание.
   Не смирился он со своей непохожестью на других, весёлых и здоровых, могущих позволить себе танцевать, гулять с любимыми, ходить и бегать по путям-дорогам, жить полнокровно и наполнено, не замечая этого счастья, этого божьего дара, которым он обделён. А его удел, завидуя им, отстраниться, обособиться, отгородиться, остаться нераскрывшейся почкой, нераспустившимся бутоном  на живом цветущем дереве. Не достало тепла и солнца, живительных соков земли. Хотел поверить в себя, во всепобеждающую силу любви, потянулся к её спасительному свету. Но получил удар, ожог от лесного пожара. Он опалил его душу,  усмирил её, сделал ущербнее и виноватей. Его огненные блики всё жгут, освещают горячими всполохами больную память. И лечить, зализывать раны Сергей  будет как одинокий волк.
      Людмила позвонила ему, как условились, через несколько дней:
   - Я приеду на выходные! - не получив ответа спросила,- Хорошо?
   - После заезда,- ответил он коротко и такие же обидные короткие гудки оборвали её вопросы, на   
   которые  она уже знала ответ.

                Любовь Скоробогатько