Сковородка рассказ

   В больничном сквере отцветают тюльпаны. Высокая плакучая ива полощет в знойном мареве светло-салатовые,  длинные, до самой земли, косы свои. Жара, никак не соответствующая началу мая, ничуть не утомляет, а, напротив, радует. Люди вышли из душных корпусов, расселись по крашеным круглым лавочкам с цветниками посередине, греются на солнышке, кормят голубей. Они порхают стайками, склёвывают крошево. Кто побойчее, тому побольше и достаётся. Всё, как у людей. Затем, сытые, начинают любовные игры. Голубь, распушив перья, став больше и солиднее, вьётся-кружится возле подруги, не отстаёт от неё, которая не вдруг принимает его ухаживания, а манерничает – убегает или взлетает, но недалеко. Он догоняет и опять вьюном выхаживает, словно танцует. А потом они целуются, очень интересно, сцепив клювы, со страстью, видимо, отчего раздаётся сухой клёкот.
   На соседней лавочке тоже целуются парень и девушка, чем вызывают осуждающие взгляды. И, признаться, лучше смотреть на голубей, чем на эту парочку. Всё как-то неестественно, дерзко, напоказ. Оголённые торсы, тугие джинсы до середины ягодиц, не вмещающие последних. Нет ощущения чистоты, свежести и искренности, юношеской трепетной несмелости. Сольются в долгом поцелуе, а потом оглядываются, как бы спрашивая: ну, как, круто? И чего смотрите, старые калоши? Завидно? Ваше-то время давно отошло!
   На скамье, в тени голубой ели и раскидистого каштана, сидят двое – мужчина и женщина. По возрасту из тех, в ком давно отбушевало половодье чувств. Они в той золотой поре, когда, кружась и порхая, устилает тропки мягкая разноцветная листва. По ней легко идти, щуря глаза от ярких лучей ещё не остывшего сентябрьского солнца. Небо ещё светло, высоко и чисто, а вокруг щедрая благодать созревшей, мудрой матери-природы. И некуда торопиться. Дети выросли, быт отлажен многолетьем, рабочие будни в прошлом. Самое время подставить ладони уходящему теплу, собрать его по лучику, пусть оно струится нежным потоком от кончиков пальцев до самой глубины души. А если душа эта одинока, то вольётся в неё живительным светом робкая надежда на встречу с такой же, как и она.
   Мужчина невысок, полноват, седые волосы подстрижены коротким ёршиком, на крупном лице под светло-пшеничными бровями большие зелёные, чуть навыкате, глаза. Он не отводит их от собеседницы – миниатюрной моложавой женщины с густой копной волос цвета спелого мёда. Она явно смущена столь пристальным вниманием и старается перевести тему разговора на нейтральную – о погоде, например, или о том, что ждёт дома. Трёхнедельное отсутствие потребует окунуться в весенние хлопоты с головой. Давно пора «прогенералить» квартиру, вымыть окна, распахнуть их, надышаться чистотой и свежестью майского лёгкого ветерка, настоянного на смолистом аромате только что распустившихся листьев, ни с чем не сравнимых, тревожащих запахах оттаявшей, дышащей едва видимой влажно-волнистой испариной, земли и молодых трав. Ждёт её рук огород, где уходят  сроки посева овощей и высадки рассады. Надо позаботиться и о цветах, без них серо и тускло в небольшом палисаднике. Она сейчас там мыслями. Но мужчина, придвинувшись вплотную, очередной раз интересуется, ну почему же сегодня она задумчивая, невесёлая. Как объяснить ему, что она далеко не хохотушка, да и оттенок грусти в её положении вполне понятен – хочется домой из больничных стен. И как-то неуютно ей сейчас от  натянутости, разности их слов, которые никак не сливаются в спокойную беседу.
   - Дай губки… - перебивает он. И даже видя покрасневшие от смущения  щёки, округленные в искреннем изумлении глаза, заговорчески, глядя в сторону, повторяет тоном обиженного ребёнка,- Ну, дай губки…
   - Хочешь как они? – она с горькой улыбкой оглянулась на молодую парочку. -  Да и чужие мы пока. Ты же меня совсем не знаешь.
  - Ничего себе! - изумляется кавалер. – Я вчера ещё дал понять, что нравишься. Не мальчик уже, ухаживать разучился.
  Да, они познакомились вчера. Он пришёл в больницу навестить сестру и остановил взгляд свой на ней, нежной, светлой, как этот солнечный весенний день. Тут же выяснил, что они знакомы и более того обретаются в одной палате. Что зовут женщину Людмила, что не замужем, живёт в селе, есть квартира и небольшая учительская пенсия. Здесь же проявил несвойственную ему прыть, сбегал на ближайший рынок, купил у старушки два букетика душистых ландышей – для сестры и для той, что заняла его воображение.
   - Ой, какие красивые! – удивится через несколько минут Людмила небольшому подарку с белоснежными цветами, источающими необычайно свежий серебристый аромат.
   Сегодня, выходит, второй день их знакомства и период ухаживания закончился.
   - Ну, я так не играю, Людок,- выпятил он нижнюю пухлую губу,- мы ведь взрослые люди.  Я не просто так. Хоть сейчас поедем ко мне.
   Его ладонь по-хозяйски опустилась на её колено. Людмила покраснела, ей стало душно от скоротечности и  столь очевидного  физиологического настроя её собеседника. Мужчины в её жизни были и немало, но уже давно поняла она, что не стоит больше никого из них пускать в свои мысли.  Не стоит надеяться на появление сказочного принца, который поможет ей поднять детей, облегчить её бытие, потому что полюбит и не сможет без её заботы, нежности и верности. Не один мост сожжён и маячит за спиной чёрным скелетом. А так лучше и спокойнее – не ждать, не верить, не надеяться. Нет боли, разочарований, слёз и той неизбывной горечи, которая копится с годами и нарастает, как снежный ком. Большой снеговик получился и улыбается злорадно.  Теперь душа пуста и спокойна. А тут опять наводится мост. И каким он будет – с белыми ажурными перилами или старым и трухлявым?
   Простились наскоро. Лицо пожилого жениха не скрывало обиды, досады и разочарования. Это было столь явным, что рассмешило далеко немолодую невесту. Ну да, не девочка уже.  Но может быть поэтому и хочется тепла, доверительной беседы, тихого разговора.
   Он пришёл через день. Хмуро рассказал, что ездил к матери, которая каждое лето живёт в деревне, а зимой у дочери. Совсем старенькая стала, надо помогать. Вот и вчера дом окашивал по требованию сельсоветчиков.
   - Дел полно,- посетовал,- ещё надо пион полить на кладбище.
   - Так поезжай,- Людмила не понимала странной усталости пенсионера, у которого уйма времени и, судя по всему, имеется ещё порох в пороховницах.
   - Легко тебе рассуждать! - сорвался на крик в ответ,-  Всё один делаю – сготовь, убери, постирай. Всё один, хоть разорвись. И к матери надо.
   - Я тоже всё одна делаю, - изумилась этой вспыльчивости Людмила.
   И опять услышала, что ей-то хорошо, ей-то легко. А вот не слабо ли пожить на даче с апреля по октябрь. Дача в деревне, дом хороший, магазин недалеко, рядом мама и огород двадцать соток. Райская жизнь – свои овощи и картошка, сад с яблонями и ягодниками. Для закруток-заготовок всё есть, только руки приложить надо.
   - Молодухи не хватает!- весело резюмировала Людмила,- Она бы и дом окосила.
   - Вот и мама говорит, чтоб женился на чистоплотной и работящей, да приезжал. Красота ведь в деревне. Только женщины сейчас избалованные. Была у меня одна…
   И он длинно и пространно поведал случай, который возмутил его. Накануне нового года он нашёл немытую сковородку с присохшими остатками котлет, которые готовились на его день рождения.
   - День рождения у меня в сентябре! С сентября сковорода лежала! – излил гнев праведный. И трагически вопросил, - Это что – порядочная женщина?!
   Людмила отметила про себя, что порядочный мужчина не был бы столь мелочным и злопамятным. Но её позвали на процедуры, что она восприняла как избавление от этого неприятного разговора. Ей не нравилось, когда мужчины хаяли жён и подруг при чужих людях. Да и поспорить насчёт возраста молодайки хотелось. Если ему за шестьдесят, то и ей столько же. Прыти молодой ждать не стоит, ей  бы тоже  заботу и внимание. Тут же ей не знать покоя от рассвета до заката.
   На следующий день она была дома. От дел круговых оторвал её телефонный звонок.
   - Вот новости! – услышала она недовольный голос,- Я же приглашал сразу ко мне. Погостила бы, поговорили.
  Следующий звонок был более нетерпеливым и категоричным, который сводился к одному вопросу:
   - И сколько ждать мне ответных действий?
   Ответ? На что? На какие действия? Ах, да…  Ведь был ландышевый букет, а потом полулитровая бутылка кефира однопроцентной жирности и два зелёных мохнатых киви, мягких, вкусных, пахнущих земляникой. И ещё твёрдое заверение, что она теперь не будет просыпаться одна в холодной постели. Последнее, видимо, было предметом его гордости и мужской состоятельности и должно подвигнуть любую на ответные чувства. Только не её, похожую теперь на равнинную реку с плавным течением.
   И всё же она решилась на встречу. Выпали несколько свободных часов. А почему бы не поговорить, не погулять по красивой Набережной, на которой он живёт? 
   Он встретил её и привёл в квартиру на третьем этаже.
   - Проходи, Валюша, располагайся!
   - Меня Людой зовут! – обиженно-удивлённо возразила гостья, в глазах которой вмиг померк весёлый огонёк.
   Она прошла на кухню. К её нерешительности и запоздалому сожалению примешалось чувство брезгливости – на подоконнике и мебели, немытом полу слой пыли. В гостиной разложен диван с застиранным, несвежим бельём.
   - Вот и хозяйствуй,- пригласил к «ответным действиям».  И тут же нашёл компромисс,- Нет, ты устала. Отдыхать, отдыхать!
   От отдыха Людмила отказалась, а вот чаю попить было бы неплохо. Тем более что за несколько минут она с помощью тряпки и швабры привела маленькую кухню в относительный порядок. Мужчина, что с него спросить, подумала  и оправдала.   В холодильнике нашлись банка шпрот и замороженные котлеты. Запахло гречневой кашей и жареным.
   - Хорошая, новая,- презентовал хозяин сковороду для жарки,- а та испорчена, не годится уже. Я ж её нашёл в таком состоянии…
   Несколько минут живоописывал явление ему предмета многострадальной кухонной утвари. Людмила предпочла оставить монолог без комментарий. Спокойно перенесла его замечания по поводу готовки.
   - Ты не обижайся, но многие накормить мужика не могут. Была у меня одна…
   - У нас страна советов, - скаламбурила гостья, уверенная в своих кулинарных способностях,- так что советуй. 
 Во время обеда поведал  о том, что квартира завещана его дочери и что женщины в зрелом возрасте должны уже иметь собственное жильё.
   - У меня своя квартира, на твою не претендую,- попыталась Людмила остановить нравоучительную тираду.
   - Да вот была у меня одна. Пион-то она не кинулась поливать или убрать-постирать. Сразу о квартире беспокоиться стала. Валентиной звали. Звонит сейчас, опомнилась. На пляж её своди, да по Набережной проведи. Как же, буду я её выгуливать!
   Прогулка, то есть выгул по Набережной, явно отменялась.   Стало грустно. А хозяин распалялся в критике женского пола. Все хотят гостевого брака. Пришла и ушла к своим детям и внукам. У каждой только своё на уме. Все алчные до чужого добра! И имущество чужое не берегут.
   - Вот ведь спалила и спрятала. Оставила память! Совести нет. Звонит теперь. Не своё, не жалко!
   - Ты опять про сковородку! – взорвало Людмилу,- Да помыл бы  её сам! Что ж ты зануда такой?
   У хозяина вытянулось лицо, и задрожал отвисший подбородок. Светлые глаза часто заморгали и подёрнулись, заблестели слёзной плёнкой. Большой обиженный ребёнок!
   - Валюш, послушай,- хотел он досказать что-то после минутной паузы.
   Людмила встала, взяла сумочку, спешно, наощупь отыскала в тёмной прихожей босоножки. Ушла, не прощаясь.  И шла по шумной, многолюдной городской улице - свободная, лёгкая, независимая от чужого мнения, самодостаточная, уверенная в себе и красивая зрелой, многоцветной и тихой красотой ранней осени. Как хорошо!
   - А сковородку-то не успела помыть,- подумала с весёлой укоризной.
   Лёгкая тревога дня улеглась до вечера. А ночью ей приснился кладбищенский пион. Он, не политый молодайкой,  тихо и грустно шелестел бескровными засохшими листьями цвета шоколада.
                Любовь Скоробогатько