А вы так отдыхали?

К-9. Внеконкурсное произведение ("ГТ")".

Честно  говоря, я не пойму, почему приезжим не нравится наш московский климат. То холодно им летом, то жарко зимой, то снежно весной, то дождливо осенью.  И жалуются, и сетуют на нашу погоду. На грозы, дожди, град, сушь, заморозки, наводнения. И никак не поймут эти недовольные, что так мы жили испокон веков. Коренные москвичи неудобств по поводу погоды или непогоды не испытывают. Живут, как жили всегда, и удивляются ажиотажу вновь прибывших на эту тему.

В конце 60-х мы с родителями отдыхали на даче в Подмосковье. На фотографии тех лет видно, что я собираю клубнику в резиновых сапогах, теплой куртке, свитере и шапке, в шерстяных брюках. Мама моя одета примерно так же,  только без шапки. Лет пять было очень  холодно, как отмечают старожилы. Потом потеплело, начали гореть торфяники, в городе было не продохнуть. Повсюду -  завесы дыма. Плавился асфальт. Стоял 1972 год. За лето не выпало ни капли дождя,  а река Воря, где мы купались  в Подмосковье, в Дорохово, обмелела до ручья, да так, что детям вода доходила до бедер, а взрослым - до колена. Первоначальный же берег реки стал отвесной скалой. Никто не жаловался. Так мы отдыхали от задымленного города.

Время от времени, мои родители и их школьные и институтские друзья отправлялись в походы по Подмосковью, куда-нибудь вдоль Десны или Оки. Меня всегда брали с собой. Марш-броски по  густому лесу, в проливной дождь, при всей амуниции и с рюкзаками, мне, тогда 6-летней, запомнились на  всю жизнь! Мокрые по уши, грязные  от глины, мы шли до ближайшей  опушки, где можно было развести костер, поставить палатку, согреться, просушить одежду, наловить рыбы, набрать ягод и грибов и, наконец-то,  поесть и поспать. Иногда такая дорога занимала часов пять. Мама уговаривала папу взять меня, хотя бы, на руки. На что папа отвечал, пусть, дескать, сама идет. Но потом, все же, брал мой рюкзак и сажал меня к себе на плечи. Так ходить по лесу я любила. Вскоре папа уставал, спускал меня на землю, приходилось топать до привала самой. Помню, как я рыдала, но плелась за своими авантюрными родителями. А что делать!

Наконец, мы добирались до будущей стоянки, разбивали бивуак, готовили (мама отлично готовила и на костре, даже блины пекла!), ели, и я проваливалась в сон. Никогда я не заболевала на природе, хотя вымокала до нитки, уставала, как загнанная собака, тащила рюкзак, больше меня, ела на земле, покрытой скатертью, предусмотрительно взятой мамой из дома, из жестяной посуды, которую мы потом мыли в близлежащем водоеме. Никто ничего не дизенфицировал, а мало-мальская стерилизация посуды проводилась на костре с помощью огня и, кипяченой в котелке, воды.

Одним словом, романтики и приключений я хлебнула в раннем детстве, благодаря моим юным и, обожающим походы, родителям. К слову сказать, мама работала учителем в школе. Она постоянно ходила в походы с учениками. Прививать любовь к родному краю, его языку, красоте, природе и обычаям - это часть работы и призвание учителя. Как вы, наверное, догадались, я сопровождала маму и ее учеников во всех походах, начиная с малого возраста.

С тех пор, став взрослой, я предпочитала отдых со всеми удобствами, лучше, по пяти звездам. А если мне предлагали приключения без надлежащего комфорта, то я выбирала отдых дома с кухней, холодильником, теплым туалетом и горячей водой. Друзья и знакомые не всегда понимали мой выбор. Зато его отлично понимала я. С той поры моего боевого и беспокойного детства, я всем приключениям предпочитала комфорт.

Далее продолжаю делиться с вами  впечатлениями о моем детском отдыхе.  Когда мне исполнилось 7 лет, меня первый раз отправили в пионерлагерь. Раньше я выезжала на дачу с детским садом. Дача располагалась в бывшем дворце графа Орлова с балюстрадой и лестницей по кругу. Дворец был величественный, розового цвета, с золоченой маковкой наверху. Все дети, человек 50 спали в огромной зале, а под потолком, метров в двадцать,  летали летучие мыши. Нам они мешали спать, так как перемещались  всю ночь и хлопали крыльями.  Больше никакого вреда от мышек не было. Впоследствии, дачу у детей забрали под профилакторий для взрослых. В нашей стране во все времена торжествовала своеобразная справедливость во всем. Как и сейчас.

Однако, возвращаясь к пионерлагерю: меня отправили туда с чемоданом и без родителей, которые могли бы помочь его дотащить. На даче с садом  транспортировка вещей обходилась без участия детей. В лагере пришлось тащить огромный кожаный трофейный дедушкин чемодан на себе. Помню, как я плакала от ужаса и бессилия, когда нас, детей, выгрузили из автобуса и вручили нам наши вещи. Никто из взрослых помогать нам не собирался. Жаловаться было некому. Родители остались в Москве. Чемодан был размером с меня и претяжеленный! Колесиков у чемоданов в ту пору не было, их еще не придумали. Как-то удалось допинать вещи до корпуса, дальше, даже сам отдых не помню, только некоторые бытовые подробности, как, например, ночной туалет-ведро в палате мальчиков, чтобы на улицу в темноте не бегать. Тяжелые воспоминания детства.

Я бы не все уж так героизировала в прошлом, как любят у нас сейчас рапортовать, с каким-то уж   чрезмерным и фанатичным пионерским задором, пытаясь выслужиться. Мозгами, все ж, неплохо пораскинуть. Хотя бы, иногда. Все подряд, прям со слезой на глазах, ностальгируя о том времени, прославляют те, в прошлом, номенклатурщики, которые тогда, со своими детьми, в Жемчужине, в Сочи отдыхали. Им и сейчас отлично живется. Но, впрочем, в пионерлагере все радовались жизни (другой-то не знали), воздухом дышали, купались, хотя и надрывались с чемоданами.

На обратном пути мы, 7-летние дети, поумнели и пихали наши чемоданы к автобусу по очереди и коллективно. Сразу повзрослели, научились кооперироваться и дружить для взаимовыручки. По мне, так до сих пор самая большая проблема в путешествии - чемоданы. Если их за меня нести некому, то и приключение такое мне - по боку. Идем дальше.

Когда мне исполнилось 8 лет, один месяц маминого отпуска летом мы проводили на Селигере.  Дачу в Челюскинской, где мой дед построил дом на деньги, полученной им от родины, госпремии,  у нас, к тому времени, отжали родственники при дележе дедушкиного наследства. Пришлось родителям оттуда съехать. Обманули старшие родственнички моих юных, наивных дурачков. Мамина тетка выгнала нас с дачи, построенной моей бабушкой. Там каждая грядка была сделана мамой и бабушкой. Бабуля не пережила предательства и вскоре умерла, совсем молодой. А мы с мамой и папой остались без горячо любимого человека и без дачи.

Тогда мама стала вывозить меня летом на съемные дачи в Подмосковье и отправлять в пионерлагеря. Для отдыха. А также мы ездили на Селигер. Мама родилась и выросла в собственном доме в Сокольниках, как и мои бабушка и прабабушка. Все они были привычные лесные жительницы. Потому на Селигер мы ездить любили. Бетонки туда еще не было, дороги всегда были размыты распутицей и дождями, потому добраться к месту отдыха можно было только по озеру, когда начиналась навигация.

Приключения начинались в Москве, в очереди за билетами на вокзале. В кассу мы стояли с мамой попеременно. 6 часов. Наконец-то билеты покупались, и можно было трогаться в путь. Сперва от Москвы мы ехали в плацкартном вагоне (это, когда везло! Потому что  на обратном пути, однажды пришлось в общем вагоне  ехать. В этом случае,  пассажиры брали вагоны штурмом , а детей быстро  закидывали по полкам, пока другие, взрослые пассажиры не заняли места, так как билеты в общем вагоне давались без указания мест. Куда плюхнуться успеешь, там и поедешь! Все полки в общем вагоне были деревянные, что не мешало мне спать всю ночь. Проснувшись и свесив голову вниз, я видела взрослых, которые всю ночь сидели, человек по пять на полке. Это был тот еще трип). 

Туда ехали до Осташкова. Все необходимое на месяц, везли на себе, в огромных рюкзаках, мой рюкзачок был размером с меня. В наших баулах были вещи, теплые, особенно, посуда, лекарства, сухие колбасы, как замена мясу, которое купить в ту пору было невозможно в тех краях, бочонок топленого масла, которого было в деревне не достать, или можно, но втридорога, консервы, в основном, мясные, кофе, чай, крупы. Навьючены мы с мамой были, как ослицы. Иногда, самые тяжелые продукты, типа круп и муки, мы отправляли из Москвы посылками, а на месте получали. Но иногда посылки приходили с опозданием, подгадать было всякий раз сложно. Почта и тогда работала не идеально.

Папа с нами не ездил. Он работал в Москве. Но иногда, когда уже подсыхали дороги, садился на автобус, и приезжал. Надо сказать, что такое случалось редко. Мама всегда говорила, что без мужчины и дорога, и жизнь в селигерской деревне тяжелы. Но мы справлялись. Надеялись только на себя.

От Осташкова мы ехали на ракете до места нашего райского отдыха на природе. 4 часа. От пристани до деревни, где мы снимали полдома, добирались пешком, час в гору, с рюкзаками.

Те, кто ругают погоду в Москве, должны провести отпуск на Селигере, лучше, на болотах. Чтобы, в сравнении с местными погодами, оценить умеренность московского климата.

Мы жили в деревянном, некрашеном, небеленом, нештукатуренном, почерневшем от времени доме, рядом с болотами. За домом - огород. Земли под огород местные жители брали столько, сколько смогут обработать. И посадить они могли все, что хотят вырастить. И что им необходимо для жизни. Так все и делали. За огородами начинались поля ржи, пшеницы и гречихи. А за ними - лес и болота. Целый месяц мог идти дождь. Стеной. Не прекращаясь. Иногда он стихал, в воздухе висела какая-то взвесь, было очень влажно. Создавалось такое впечатление, что дышишь водой. В это время, особенно, когда холодало, лучшей одеждой были сапоги резиновые со шнуровкой под горло, шерстяные лыжные костюмы, теплые куртки и шапки. Когда ливень стихал, но было еще пасмурно, мы шли на болота за ягодами, одетые в свою непробиваемую броню, которую я уже описала ранее,  и, замотанные до носа, платками, чтобы не закусали комары и клещи.

В полях, на силосе, на болотах было  очень много гадюк. Никогда не слышала, чтобы они кого-то кусали. Надо было внимательно под ноги смотреть, чтобы на гадюку не наступить и не разозлить ее. А то могла укусить. За земляникой я даже босиком ходила по траве (но не на болотах), а гадюки на пеньках, на солнышке, грелись. Ни разу не укусили, да я их и не трогала. Кстати, гадюки и в сени дома заползали, когда было очень сыро и холодно. Отогреются и уползут. А может, змеи за мышами приползали. Но в доме жил дымчатый кот Дымок, и мышек отлавливал он. С Дымком было сложно конкурировать даже гадюкам, такой он был ловкий охотник. В общем, помимо наблюдений за окружающим миром, с болот мы приносили трофеи: ягоды собирали ведрами. Из морошки и черники варили варенье и на себе тащили в  трехлитровых банках в Москву. Витамины на зиму.

На болотах, было важно на кабанью тропу не становиться, а то затопчут, не успеешь оглянуться. Особенно, когда кабаны с кабанятами бегут. Внимательнее надо было быть. На болотах и лосей надо было избегать, за деревом прятаться. А то еще нарушишь территорию, неприятностей не оберешься. А у лосей рога-то мощные. Все сосны в лесу ими побиты, когда лоси рога об кору деревьев чешут. Но с нами ничего плохого не случалось, мы зверей обходили стороной.

Помню, что к огородам подходили и волки, и лисы. Также потом и убегали, увидев людей.  Никогда не нападали и на болотах. Завидев нас, звери исчезали. Местные жители рассказывали нам, что дикие звери на людей не нападают, если не бешеные. Бешеных зверей и не припоминали старожилы. Но, если зверь близко подойдет к жилью, то вилы и коромысло всегда рядом с домом стоят. Да и в сенях тоже. Можно шугануть. Или головешку из печки бросить. Но до такого никогда не доходило, местные жители не припоминали. Звери сами людей чураются. А в лесах они не голодные, особенно летом. Чего им на человека-то зариться? Пустое.

Когда в те края провели бетонку, чтобы возить местных детей в школу, а больных жителей - ко врачу, то туристы из Москвы, Ленинграда и прочих городов страны валом повалили на машинах в местные леса за ягодами, грибами и рыбой. Эти умники-бизнесмены вредили природе и мешали местным жителям своей жадностью и загулами. Смекалке селигеровцев можно позавидовать. Будучи лесными жителями, они придумали, как справиться с ордой пришельцев с помощью диких кабанов. Местные стали прикармливать зверей остатками овощей со стола и с огорода, выкапывая ямы недалеко от дома, куда остатки сбрасывали, а звери ночью приходили есть. Это называлось - разводить кабанов. Зверей с огромными клыками и размером с полдома, которые подъедались остатками с человеческих столов и из садов и огородов, действительно  много развелось в лесах. А пришлые перестали ездить на машинах в лес и ставить там палатки, так как это было опасно. Ночью, да и днем, кабаны могли выйти на свет, запах, звуки, и, сбесившись от незнакомых им обстоятельств, туристов бы могли затоптать или клыками разорвать. Такие кабаны дом могли поднять на клыки, не то, что человека. Так что, приезжие на машинах боялись опасных зверей, и постепенно поток приблудных вредителей в лесах иссяк. Так местные жители защищали от чужаков свои леса и родную землю, которые щедро кормили аборигенов своими дарами.

Кстати, о природных дарах. Грибов, как и ягод, в северных бескрайних лесах  тоже было  много: белых, подосиновиков, подберезовиков, маслят. Все сплошь благородные грибы! Нарежем ведро, и домой. Готовить-сушить. Грибы тоже в Москву везли. Такой суп из них ароматный получался зимой! Объеденье! Помнится, я настолько поднаторела в заготовках даров природы на Селигере, что потом, в Подмосковье, в пионерлагере, я, как заведенная, продолжала водить подружек в лес собирать грибы, сушить их, чтобы по окончании смены, привезти свои трофеи домой. В виде запасов на зиму. Так что, дома мы всегда были с летними заготовками, которые выручали и радовали зимой.
 
Возвращаюсь к рассказу о нашей жизни на Селигере. Когда становилось ясно и дождь прекращался, мы шли по малину. В малиннике, обычно, встречались медведи. Тогда мы замирали и не двигались,  пока звери ягодой лакомились. Когда мишки уходили, мы собирали малину в бидоны и возвращались домой. Из малины тоже варили варенье и везли в Москву. За земляникой ходили, когда солнечно, в дождь ее не видно, прячется. Больше всего земляники было на пригорках,  среди пшеничных полей, на солнечных местах. Но там и гадюк было  много, на солнышке, и оводов или слепней, которые жалили, как вампиры. Даже, если жарко, за земляникой надо было идти в резиновых сапогах, и закрывать тело, чтобы мошкара не сильно кусала. Земляника до варенья не доживала. Такая это ягода вкусная!

Еще мы ловили рыбу, ходили удить, загорать, играть в бадминтон и плавать на озеро. Когда стояла жара, то за неделю на озере можно было загореть до черноты. Вода на пляже согревалась  до состояния парного молока. Плавать было одно удовольствие. В общем, блаженство!
 
Рыбу готовили постоянно. Это была наша основная еда. Бывало принесем с мамой улов, красноперок, подлещиков, лещей, окуней, судачков, щурят, всех тех, кого можно с берега на удочку наловить, и ну чистить-готовить добычу. Мама варила уху, жарила рыбу, и пекла пироги  в печке. В печи пироги самые вкусные. Никогда не забуду пирог со снетками, который пекла бабушка Таня, у которой мы снимали жилье. Бабуля эта была вся сухонькая, согнутая пополам 75-летняя женщина, вырастившая 4 детей, потерявшая на фронте мужа и сына. В то время, когда мы отдыхали у бабушки в доме, внуки подкидывали ей правнуков на лето. Как говорила баба Таня, из Лениного града. Один сын ее жил в Осташкове и привозил нам иногда невиданную рыбу: стерлядь, угря, огромных щук. Он был заправский рыбак. Свежий угорь - очень вкусная рыба! Да я и копченого очень люблю. Так что, на подножном корму можно было неплохо жить. Дары природы нас очень выручали.

Мяса в деревне летом было не сыскать. Хотя все семьи держали коров, овец, поросят, кур, гусей, уток, но птицу и скот не резали летом. Летом и на охоту не ходили, других дел было полно. Надо было подрастить скотину и птицу и сделать заготовки кормов для всех на год. Для людей, в том числе. Привозного же мяса в тех краях отродясь не было. В деревнях, в глухомани, хозяйство было натуральное. Мы без мяса не страдали. Ели яйца из под кур. Желток в них был интенсивного желтого цвета. Как солнышко. Жарили яичницу  из этих экологических яиц на постном масле и ели ее с зеленым луком с огорода. С черным хлебом из сельского магазина. На столе всегда было молоко из под коровы, сметана, которую делали сами, кефир, тоже собственного приготовления, самодельный творог, ягоды, овощи с огорода, грибы, рыба. Крупы у нас были из Москвы, а макароны в сельпо покупали. Вот что там было, так это макароны и манка. А также спиртное, притом в большом  ассортименте. Но это уже была не наша тема. Хотя мужчины в деревне зашибали сильно, дрались с женами, но нас никто не трогал, и никто к нам не приставал. Как-то это было не принято, гостей обижать. Со своими - хоть убейся, а к посторонним, которые тебя не трогают, не лезь. Дачников вообще не обижали. Мы ж деньги приносили местным жителям, снимая у них жилье, покупая продукты. Святое дело. В целом, люди в деревне были спокойные, жизнь - размеренная. Только молодежи почти не было, в город уезжали. Стариков было много, в основном, женщины. Они сдавали жилье таким туристам и рыбакам, как мы. Многие отдыхали таким образом из года в год. Так что, компания там всегда у нас была. Некоторые приезжали с детьми и мы вместе ходили в лес и на озеро. Народ все время менялся, приезжали-уезжали. Короче, скучать было некогда.

Важной статьей расходов в северной деревне был керосин. Мама готовила на керосинке. Плиты не было, только на половине хозяйки стояла газовая плита, маленькая, в две конфорки. Бабушка готовила в печке. Нам тоже предлагала. Мы пользовались ее предложением редко, чтобы, например, пирог  с черникой или рыбкой испечь или кашу запарить. Было неудобно злоупотреблять разрешением и мелькать перед глазами нашей любезной бабули. Керосин привозили раз в неделю, за ним надо было идти на пристань, наливать в канистры и тащить в деревню. В горку, в течение часа. Машин в тех краях не видали тогда, только трактора и грузовые. Но такая техника была в работе и не подбрасывала тех, кто тащит керосин. Вернее, мы такие авто и не видели днем, все работали. Лошади днем паслись, все местные люди  были на работе. Мы с мамой тащили керосин до дома сами. Если уж керосин кончался раньше, чем мы его успевали купить, то мама готовила в печке. Но такое случалось крайне редко, может, пару раз за все наши визиты и то, по приезду.

Хозяйка наша была женщиной очень шустрой, даром, что согнутой пополам и с клюкой. На суковатую палку она, скорее, опиралась по привычке. Бабушка ловко управлялась по хозяйству, с правнуками, сеном, живностью, заготовками. Рядом с домом, со стороны улицы у бабы Тани был палисадник, где росли такие  цветы, как золотые шары, флоксы, георгины, пионы, лилии, астры, гладиолусы,  сирень, жасмин, а также клубника, крыжовник, смородина, черная и красная, и, даже, несколько плодовых деревьев, сливы, вишни, груши, яблони. Но она говорила, что эти украшения, мол, остатки былой роскоши, ее бывшего сада. Теперь, дескать, ей тяжело бы было за ним ухаживать. Потому, по ее просьбе, большую часть сада ее родные вырубили. Зато перед домом теперь была большая лужайка с нежной травкой. Там гуляли ее правнуки, и сама бабушка видела их из окна, пока хлопотала по хозяйству. В общем, все к лучшему.

Один раз Баба Таня повела нас в лес, чтобы показать ягодные и грибные места. Мы с мамой бежали за ней вприпрыжку, так как чесала она по лесу, как флагман, резко выбрасывая вперед свою клюку, как будто, проверяя и прощупывая дорогу. Угнаться за ней было проблематично. Нас она называла дачниками. Во время этой прогулки, я получила не только много впечатлений, но и целую лекцию о незнакомом мне, доселе, лесе, о невиданных животных и птицах, их повадках, растениях, которые нужно собирать, потому что они лечат и много других необходимых сведений, чтобы чувствовать себя в лесу, как дома. В лесу надо было говорить очень тихо, потому что даже громкий шепот разносится на версты, и звери могут испугаться. Да-да, в лесу нельзя пугать именно зверей, так как главный враг животных в лесах- это человек. Баба Таня обладала поистине энциклопедическими знаниями о родной природе. Бабушка видела среди деревьев колонию грибов или медведя, то, чего не видели мы с мамой. Кстати, читала бабуля без очков и видела от дома, кто это там идет около леса, когда мы не различали и очертаний движущегося объекта. Слух у хозяйки был феноменальный. Она слышала птиц, которые подлетают, людей, которые идут по дороге, когда мы были в лесу, на болотах. В общем, мы с мамой в этом случае, точно смахивали на опешивших Ватсонов, глядя на бабу Таню. А она только усмехалась.

Татьяна Степановна показала нам в лесу землянку, где наша хозяйка со своими четырьмя детьми и еще  односельчанами жила в войну. Мы с мамой и папой (который тогда к нам приезжал) никак не могли найти вход в землянку. Тогда баба Таня нам его показала, отодвинув листву и траву. Это был люк. Мы ахнули, увидев внизу большое пространство с ровным земляным полом, полатями и большим столом. На полках, около стен, стояли глиняные кувшины, горшки, кружки и много другой посуды. Землянка была просто роскошная. Настоящий краеведческий музей. Мой папа долго в себя не мог прийти от рассказов Татьяны Степановны, ведь он очень интересовался военным прошлым. Бабушка сказала тогда моим родителям, что те, кто ушли в лес, выжили. Всего шесть семей, женщины, дети и два старика. Остальные жители деревни погибли все, потому что не верили, что немцы будут убивать детей и женщин. А фашисты расстреляли всех, дома же - сожгли. К лесу оккупанты даже не подходили, боялись, только простреливали из автоматов кромку леса.

Татьяна Степановна рассказывала маме и папе (меня не посвящали, боялись напугать ), как освобождали Валдай. Через два года после начала оккупации, в землянку к бабе Тане (тогда просто Тане) пришли два молодых парня. Они выясняли, где расположены боевые орудия немцев. Все записали и должны были возвращаться за линию фронта, где стояли советские войска, которые ждали своих разведчиков, чтобы нанести удар по врагу и начать наступление. По дороге обратно одного из ребят схватили, другому удалось бежать, но он видел из леса, как над его пленным товарищем издевались немцы. Схваченного парня отвели на высокий берег, где стояла церковь, и где расстреляли всех жителей. Там его пытали так, что на человеке живого места не было. Парню удалось дойти до края мыса, с которого он, споткнувшись о камень, упал в озеро. Конечно, разбился, но оккупанты еще расстреливали его из автоматов. Все это видел товарищ погибшего героя, который переплыл через протоку и спрятался в лесу, напротив мыса. Затем, спасшийся чудом парень пришел к Тане и рассказал ей о случившемся с его другом. Потом он ушел, больше его не видели. А через два дня началось наступление русских войск. Валдай освободили от немцев. Настоящих имен героев-разведчиков, погибшего и спасшегося, никто так и не знал. Они, истинные герои, остались для всех безымянными. Хотя о них, как раз, надо бы всем знать! На месте гибели воина-героя и мирных жителей теперь памятники и кладбище. Вечная память!

Потом, когда началось наступление Красной Армии, уцелевшие в лесу жители вышли к своим домам. А там остались только пепелища. У церкви, на горе. лежали трупы. Выживших не было. Только те, что были в лесу. Они и хоронили своих родных и односельчан. Еды не было, все было сожжено и разрушено. В живых осталось человек десять взрослых лесных жителей и их дети. Таня поставила шалаш из веток. Это она умела. И всерьез подумывала о том, чтобы вернуться в лес, в землянку. Там хотя бы можно было дичи и зверья наловить, чтобы детей накормить. Было очень голодно, все хотели есть. И тут с озера прибежала односельчанка с круглыми , от потрясения, глазами. Таня подумала, что опять наступают немцы, и надо спасаться.

Оказалось, на берег выбросился снеток. Его давно не ловили, и теперь на берегу озера лежали горы снетка. Серебристого снетка, из которого можно варить янтарную уху, которого можно вялить и сушить. Это явление снетка голодному народу было настоящей манной небесной. Только рыбной. Народ таскал рыбу с берега мешками и огромными корзинами. Все наелись и заготовили рыбу впрок. Так и выжили. Взрослые боялись тогда только одного: чтобы дети с голодухи не объелись и им не стало бы плохо. Врачей-то в тех краях и не видели, тем более, в войну. Хотя, в войну никто и не болел, даже дети.  Ни до этого события, ни после, Таня больше не видела снетка на берегу, да еще в виде серебристых гор. Как тут не поверить в высшие силы? Хотя Таня, как раз, была верующая и молила бога о помощи. Бог ей помог.

А потом выжившие отстраивали дома заново, брали заем в сельсовете. Крепкие и основательные  рубленые дома из кругляка строили поморы,  молодые мужчины, светло-русые, с пронзительными ярко-голубыми глазами. Практически все они остались жить на озере, завели семьи. Баба Таня платила за свой двухэтажный дом по двадцать рублей в месяц. Заем на дом она выплачивала аж с войны, к тому моменту, когда мы жили у нее на Селигере, уже с пенсии, то есть более тридцати лет. Рассказы Татьяны Степановны можно было слушать бесконечно, как говорила моя мама. Многое из того, что не предназначалось для моих детских ушей, из-за трагичности былых событий и нежелания волновать меня, мама рассказала мне уже потом, в более взрослом возрасте.

Когда мы, наконец-то, вышли из леса за нашей проводницей, после 6-часового кросса по болотам, я так устала, что, перебираясь по самодельному мостику, в виде двух скользких палочек, через ручей, я, все же, свалилась прямо в ледяную проточную воду. Я вся вымокла, в сапогах была вода, а надо было еще добираться до дома. Баба Таня сказала, глядя на нас: "Ну дачники...догоняйте, сейчас печку Марине затоплю. Греться будет". И рысью припустила к своей избушке через поле. Мама подхватила ягоды и грибы и быстро пошагала за нашей лесной феей. Я плелась в конце процессии, вымокшая по пояс, в чавкающих резиновых сапогах, с хлюпающим, от расстройства, носом и замерзшая. Чтобы мыться, сушиться и греться на печке. Нагулялась.

Кстати, о мытье. Основательно мы мылись раз в неделю (купанье в чистейшем и прозрачном озере не в счет), в русской бане, которую топили по-черному. Мы шли мыться позже всех. Баня принадлежала премяннице бабы Тани и ее семье, они жили по соседству. Мы с мамой мылись, когда банька немного остывала, и жар был не очень обжигающим. Воду для мытья брали из ручья с родниковой водой, который протекал рядом. В тех местах было много таких ручейков, речек, родников. Из одной родниковой речки на краю деревни брали воду для питья и готовки. Воду носили в ведрах через всю деревню. Вода была такая холодная, что обжигала язык и зубы. И, казалось, сладкая, наверное, от трав. Напарившись, мы шли домой и пили чай со смородиновым вареньем. Волосы, после мытья ключевой водой, были как шелковые, а кожа прямо, как бархатная.

Если мы сильно мерзли в лесу или на своей летней половине дома, то хозяйка пускала нас спать на печку. Там мы стелили перины, тулупы, одеяла и грелись, а то и спали. Особенно, дети. Мама все время везла с нами на отдых своих приятельниц с детьми. Лучше б и не приглашала их. Очень уж капризные были, что мамы, что дети. Все, что вызывало у меня живой и неподдельный интерес, каждая травинка, облачко, рыбка, цветок, у приглашенных мамой вызывало раздражение. То дождь им был мокрый, то до озера идти далеко, то жара жгучая, то мошки кусачие. Ну точь в точь нынешние привереды приезжие, недовольные московским климатом. Мы оставляли нытиков дома, а сами шли за добычей. Если бы не это зуденье, все было бы идеально. Ведь я так любила идти с мамой по деревне, подниматься на косогор, откуда все озеро было видно, как на ладони. Я весело шагала к нему с удочкой на плече и бидончиком для  будущего улова в руке, а озеро живописно серебрилось и было похоже на игривую рыбку, блестящую в лучах солнца. Я была очень рада, что иду на озеро плавать и загорать, что я поймаю много рыбы, что рядом мама, а вокруг растут такие чудесные цветы: смолка, иван-да-марья, дикие гвоздички, васильки, ромашки, львиный зев, мальвы, колокольчики. Мы с мамой плели из них венки, и были самые красивые. А на обратном пути мы собирали прелестные букеты и украшали ими наш дом. Мое детское счастье не могли омрачить даже ворчливые мамины приятельницы.
 
Мне нравилась только одна мамина подруга, тихая блондинка Таня, она была коллегой мамы, работала в школе учительницей литературы и русского языка. Как моя мама. Вечером они наперебой  читали стихи и прозу наизусть, затевали литературные диспуты. Мне было весело с ними и интересно. Еще мы играли в кинга и преферанс, в бридж и покер. Читали книги, которых брали из Москвы с собой немало. Особенно, когда лил дождь, было так хорошо читать или играть в карты с мамой и ее подругой.  Ясными вечерами мы допоздна гуляли, иногда ходили в кино в местный клуб.
 
Таня умерла от рака через пару лет. Эта смерть разорвала мне сердце. Ведь Татьяна была моим настоящим взрослым другом. Детей у маминой подруги не было. Я, маленькая, все недоумевала, как это, не может быть детей и мужа. К тому же, у такой красивой и доброй, как Таня. Они же у всех есть, все пытала я маму. Мама отвечала уклончиво. Теперь я понимаю больше, чем тогда.

Однажды, рыбаки, которые жили в доме у бабушки,  Татьяны Степановны, взяли маму на утреннюю рыбалку с лодки.  На  спиннинг. До этого, мы ловили рыбу с берега, как я уже рассказывала. Было у нас рыбное местечко, все в кувшинках и лилиях. Там отлично клевало. Рыбаки женщин на рыбалку не берут, плохая примета. Они даже не знали, до какой степени, плохая. Но баба Таня уговорила их взять маму на такую рыбалку. Мама вернулась с триумфом и огромным уловом. Оба рыбака - с пустыми руками. Клевало только у мамы. Феноменальный успех. Всей деревне на удивление! А рыбы-то она принесла: там  были и язи, и лещи, и щуки, и судаки, и даже угорь. На следующий день рыбаки уехали в Москву.

Когда мне исполнилось 14 лет, мы в последний раз приехали к бабе Тане. О том, что это наш последний приезд в места нашего излюбленного отдыха, я узнала потом. Но об этом, после. Не прошло и недели после нашего прибытия, как мама и две ее приятельницы подхватили меня и своих сыновей, и мы срочно уехали в Москву. Больше на Селигере я не была. Мой летний отдых с мамой закончился. Став взрослой, я узнала от мамы, что  такой торопливый отъезд был связан с тем, что из колонии, которая находилась  в тех местах, сбежали рецидивисты. Они пришли в дом к бабе Тане и увидели нас, трех женщин и девушку, меня. Баба Таня как-то отвлекла мужчин, насовав им еды и продуктов, а маме сказала быстро собираться и выезжать немедленно. Старуху за 80 лет не тронут, мол, а с нами, не дай бог, беда может приключиться, если промедлим. Мы уехали быстро. Больше в тех краях я не была. Теперь там, наверное, людно.