Чудо

Священник устало поднялся с колен. Он безо всякой надежды смотрел на свечу, стоящую на алтаре. Он уже почти знал, что сегодня она не загорится. Священник медленно перевел взгляд со свечи на лампаду. Огня в ней тоже не было. Большая, старинная, искусно сделанная древними мастерами, серебряная лампада должна была освещать потемневший и уже почти неразличимый Его лик. И сейчас, в отсутствии света в лампаде, на старой чудотворной иконе священник не различал даже Его глаз. Эти глаза всегда давали ему силу. Всегда. А сейчас, когда ему так необходима помощь, он не видел их.
Священник оглянулся. Храм был пуст. Сегодня Великая Суббота, а в Храм на самую главную молитву года опять никто не пришел. Священник был последним служителем Храма. Все, с кем он начинал свои служения, умерли. Новые не приходили. Ему так и не удавалось найти преемника. А горожане в Храме не появлялись давно. Очень давно.

Город был недалеко от Храма. В те годы, когда священник еще ходил в Город на поиски своего приемника, он, выходя их Храма на рассвете, к закату пешком добирался до него. А если воспользоваться любым видом транспорта, дорога от Города до Храма не займет больше часа. Однако никакой транспорт в эту сторону не ходил. И все потому, что между Городом и Храмом оказалась широкая и бесконечно длинная зона Отчуждения.
Эти зоны возникали вокруг любого города. Сначала это были маленькие куски, небольшие островки отчуждения. Но по мере того, как рос и развивался город, росло и увеличивалось количество таких зон вокруг него. Разрастаясь, зоны сливались друг с другом, образуя гигантские мрачные трущобные окраины города. Они были тенью Города, его отходами, его отбросами, его мусором. В зонах отчуждения находились автоматические или полуавтоматические заводы по переработке мусора, который в невероятно огромных количествах ежедневно, ежечасно, ежеминутно производил любой город.
Эти территории, залитые в асфальт и бетон, застроенные серыми, однотипными зданиями, которые соединялись уродливыми транспортерами, производили гнетущее впечатление. Горы мусора и снующие около них неказистые роботы-манипуляторы еще больше усугубляли состояние скуки, тоски и уныния у всякого, кто попадал сюда. Именно поэтому всякий здравомыслящий горожанин избегал тех дорог, которые проходили через зоны отчуждения.
Со временем дороги местами разрушились, местами по чьей-то воле соединились в новые плутающие трассы. Места эти становились не только скучными, но и небезопасными. О них ходила дурная слава. Люди, обслуживающие зону, ездили туда небольшими бригадами, хорошо вооруженными и только по определенному хорошо известному маршруту. Впрочем, с этими бригадами ничего никогда не случалось. Но слухи о таинственных существах-мутантах, живущих в зоне отчуждения, давно стали городской легендой.

Священник устало осматривал огромное, пустое, постепенно погружающееся во тьму, внутреннее пространство Храма. Когда-то очень много веков назад ежегодно в Великую Субботу Храм заполнялся многотысячной толпой. Люди, стоявшие в Храме и на площади перед ним, с надеждой ждали великого чуда – схождения Благодатного Огня. Древнее пророчество гласило, что тот год, в который этого не случится, станет последним. И люди страстно и покаянно молились и Он зажигал для них этот Огонь.
Но годы шли, шли века. Исчезали болезни, сглаживались конфликты, человеческие взаимоотношения становились все более гармоничными и совершенными, жизнь комфортной и удобной. Все меньше и меньше людей приходило в Храм. И, наконец, в Храме остались только священники, те, кто обязан был хранить и воспроизводить древние традиции. А потом и священников в Храме стало все меньше и меньше. Все меньше находилось желающих посвятить свою жизнь служению Ему. И вот несколько лет назад он остался один.
Священник вздохнул. С каждым годом все сложнее и сложнее ему давалась эта самая главная ежегодная молитва. С каждым годом он все раньше начинал ее и позднее заканчивал. И все-таки каждый год Огонь зажигался, заполняя невыразимой радостью его душу. Священник зажигал лампаду перед Его ликом. И это была единственная лампада, для которой все еще сходил благодатный Огонь. Больше никто не приходил в Храм за Огнем и не разносил его по своим домам. Неугасимая лампада горела весь год. Священник внимательно следил, чтобы в ней никогда не кончалось масло. Но за сорок дней до Великой Субботы лампада гасла. Она гасла сама. Никто никогда не тушил ее. Все собирались в этот день в Храме и безмолвно следили, как медленно, словно внутри себя не находя сил для продолжения горения, гас огонек в лампаде, до краев заполненной маслом. И наступали сорок дней тревожного ожидания и непрестанной молитвы.
В этом году, когда лампада потухла, старого священника охватил ужас: “Все. Она больше не загорится”, – пронеслось в голове и отчаяние сжало сердце. Сорок дней священник усердно молился. Сегодня ночью он не спал и с первыми лучами солнца пришел в Храм. И вот день уже заканчивался. Еще немного и мир погрузится в темноту.
Священник опустился на каменную ступеньку. “Зачем все это?” – подумал он и даже не испугался. Когда впервые несколько лет назад эта мысль пронеслась в его голове, он долго с ощущением страшного непоправимого греха замаливал ее. А сейчас он был равнодушно спокоен.
“Когда она возникла первый раз? Да, да. В тот год, когда я сделал последнюю попытку отыскать себе преемника”.

В тот день священник долго ходил по городу, разговаривал со многими людьми и приглашал их прийти в Храм. Его слушали внимательно и с интересом, с удовольствием расспрашивали, но прийти в Храм отказывались. Всех устраивала привычная, комфортная жизнь в Городе. И никто не собирался менять городские удобства на аскетизм священнического служения.
Старый священник очень ярко припомнил ту, самую сложную его беседу с юношей-студентом. Молодой человек  с необычно синими, очень внимательными и живыми глазами долго и заинтересованно расспрашивал о Храме, о древних традициях и обычаях, о его служении. Юноша был будущим архитектором, очень любопытным и критически настроенным.
– Зачем ты все это делаешь? – спросил он.
– Что делаю? – не понял священник.
– Ну, молишься. Совершаешь какие-то ненужные ритуалы, обряды, непонятные действия. Это ведь бессмысленно и бесполезно.
– Это делали всегда.
– Да всегда. И всегда это было ненужно и бесполезно. Только раньше этого не знали и верили, что что-то при этих действиях происходит. А теперь все всё знают. Знают, как надо строить, как синтезировать материалы, как лечить и предотвращать болезни, как не допускать конфликтов и разлада. Мир живет в гармонии по законам, которые он познал и которые он установил для себя.
– Но что-то ведь осталось непознанным, – возразил священник. – Нельзя познать всё.
– Несомненно осталось. Но всему свое время. Со временем будет познано все. Человечество раскроет абсолютно все тайны природы.
– Познать можно законы, но есть еще великая тайна свободы, которая способна творить  чудо.
– Чудо – это просто очень редкие природные явления, настолько редкие, что за ними с трудом можно увидеть закономерности. Но я уверен, что любому чуду со временем найдется объяснение.
– Есть ежегодное чудо. В Великую Субботу в пустом и темном Храме сам собой зажигается Огонь. Это происходит уже много тысячелетий. И никто не знает, как он загорается. Священники хранят и передают из поколения в поколение древнее пророчество: тот год, когда Огонь не сойдет с небес, будет последним для человечества.
– И вы в это верите?
– Да. Иначе бы я не молился о его схождении.
– А вы бросьте молиться. Пусть один год чуда не случится. И мы посмотрим, что же произойдет, – с азартом предложил молодой человек.
– Вы мизантроп? Хотите заката человеческой эры? – удивился священник.
– Да почему вы решили, что эра человеческая закатится? Это всего лишь ваши безумные фантазии. Не более того.

Почему он решил? Священник много раз возвращался к этому вопросу. Он ведь знал, что не все пророчества исполнялись. Он знал, что время пророчеств прошло. Он знал, что отношения с миром сложнее любых пророчеств. Он давно снисходительно улыбался любым попыткам подогнать события прошлого и настоящего под пророчества древние и современные. Но в это единственное древнее пророчество о конце человеческой эры он верил. Да, верил. Иначе, зачем это ежегодное чудо?
Зачем? Не затем же, чтобы осветить смыслом его жизнь и служение? Или все же только ради этого? Так из года в год мучился этим вопросом священник. И эти сомнения подрывали силу его веры. И чтобы ее восстановить, с каждым годом ему все усиленней приходилось молиться.
И вот сегодня… сегодня он понял, что все напрасно. Огонь больше никогда не сойдет на свечу, стоящую на алтаре. Он не знал, последний ли это год человечества, но он знал, что это его последний год. Ему больше незачем было жить. Священник почувствовал смертельную тоску уставшего тела. И в глубине этой тоски он отчетливо различил желание вернуться в алтарь и снова молиться. Уставшее тело все еще сопротивлялось смерти. Священник усмехнулся. Поздно. Встал и пошел к выходу.

В огромном дверном проеме Храме на фоне догорающего рыжего заката появились три силуэта. Священник никак не мог разобрать, кто это. Низкое солнце било в глаза и на его фоне три растрепанные маленькие фигуры виделись черными тенями. Он подошел ближе. Перед ним были дети. Два мальчика и девочка. Одетые в лохмотья, они стояли, держась за руки. Взгляд огромных карих глаз девочки был какой-то необычный, нездешний. Мальчик постарше смотрел цепко и настороженно. Тот, который был между ними, не смотрел вовсе. Он был слеп. Его веки срослись и он словно бы спал.
– Что вам здесь нужно? – растерянно спросил священник. – Где ваши родители?
– У нас нет родителей, – ответил за всех старший мальчик.
– У всех есть родители.
– Арагон тоже так говорит.
– Кто такой Арагон?
– Он из Города.
– А вы откуда?
– Мы из зоны.
– Как из зоны? Но там же никто не живет. Тем более дети.
– Мы там живем. Мы мутанты.
Старший мальчик помолчал. Посмотрел на своих спутников.
– Эльза не может спать по ночам. Она все время что-то видит и должна об этом рассказывать. Иначе с ней случаются припадки. Тео слеп, но зато многое слышат. Он даже мысли слышит иногда. А я… со мной тоже что-то не так.
Не так… Священник украдкой рассматривал уродливое лицо мальчика, боясь ненароком выдать взглядом брезгливую жалость.
Священник молчал. Что делать с этими детьми, он не знал. Тем более это его последний год.
– Мы все равно там погибнем. Там все гибнут. Арагон велел нам искать Храм. Он сказал, там есть священник и он поможет, – сказал Тео.
Священник вздохнул.
– А где Арагон?
– Он остался в зоне, в лаборатории, где над нами, мутантами, проводят какие-то опыты. У него там дела. Он ищет своего сына. Но он тоже хотел прийти сюда.
– Он смотрит на меня, – сказала Эльза.
– Кто?
Девочка смотрела в глубь Храма и тихо, робко улыбалась. Священник тоже посмотрел туда. В раскрытую алтарную дверь было видно свечу. Она горела. Горела и лампада перед Его ликом, освещая все понимающие, все любящие глаза. Тихая волна радости всколыхнула душу священника и спустилась куда-то в ее глубины, и принесла туда свет Благодатного Огня.
– Пойдемте.
Священник взял три свечки, зажег их от алтарной свечи и дал детям. Они стояли посреди Храма, а он молился в алтаре и благодарил Его за радость. Потом с зажженными свечами они вышли из Храма и в сгустившейся темноте пошли к жилому зданию.
Из темноты к ним шагнула еще одна тень. Священник встал, загородив собой детей.
– Это Арагон, – сказал старший мальчик.
– Вы меня помните? – спросил Арагон. – Однажды в Городе вы говорили мне о чуде. Тогда мне казалось, что чудеса в нашем мире больше не нужны. И вы последний странный чудак, хранящий в них веру. Потом… случилось много разного… непонятного … трагичного … страшного… Я часто вспоминал тот разговор. И … мне очень нужно сейчас чудо…
Священник поднес свечу к его лицу. Он узнал его, хотя страдания вырезали печаль и тоску на его лице и посеребрили волосы.
– Я тоже часто вспоминал тот разговор. И сегодня чудо Он явил для тебя. На, – священник отдал Арагону свою свечу. А сам пошел вперед по знакомым мощеным тропинкам. За ним в темноте двигались четыре маленьких трепетных огонька. Четыре слабых огонька надежды.