Хроники будущего. Глава 1

   –...Нас обманули! Вы все это знаете! Человек, после Войны, ослаб, остался наедине с самим собой, оглупел – и стал верить подонкам, наконец! Но мы, мы не дрогнем! Твари из Глаглорпла не никогда нас не обманут, а мы должны образумить людей, ведь наше дело – правое! – Его голос охрип. Он подошёл к станану воды, стоящему на старой металлической табуретке, и отпил. Толпа молчала. Вдруг он продолжил: – Нищета. Голод. Пропаганда. Оболванивание. Произвол милиции. Произвол властей. Обворовывание государственной казны. Культ диктатора. Угробленная экономика. Во что превратилось будущее?! Этого вы ожидали тогда, сидя в своих небоскрёбах?! Ядерной войны, а затем – дегенеративного общества!? Мы должны прекратить этот ужас! Наше дело – правое! Да здравствует Восточное Подполье! Да здравствует Подполье всего Глаглорпла!
   Аплодисменты. Оглушительный рёв толпы. Джеймс Тат, первый оратор Восточного Подполья, спустился со сцены. Люди перед ним расступались. Вскоре он скрылся за неприметной дверцей в западной части зала.
   Степан Фоурт, вместе со всеми, направился в сторону выхода. Рядом с ним шёл Художник и говорил:
   – Да, вот это речь! Действительно мощно сказано, правда?
   – Правда, – ответил Степан. – Я бы, конечно, так не сказал.
   – Ну, на то он и первый оратор. Однако боюсь я. Все боятся. Почти никто не вернётся. Картограф вчера, на пьянке, – жаль, кстати, тебя там не было – сказал, что нам придётся пройти треть страны. Треть! Не помню я такого масштабного дела.
   – Да уж. – Степан действительно жалел, что не выпил вчера, ведь скоро надо уже выходить. – Умирать не охота, это верно. Но всё же, ради свободы... – Он поник.
   Художник похлопал его по плечу:
   – Да ладно, не расстраивайся! Вернёмся мы, обязательно вернёмся. У нас же тут семьи, дети...
   – А, думаешь, у всех, кто умер до нас не было семей? Таков, наверное, и есть смысл жизни – играть в прятки со смертью... Не сегодня, так завтра...
   – Ах, опять философствуешь! Тебе бы лозунги писать, и умирать бы не шёл, и денег больше получал.
   – Не нужны мне деньги. Я, по-твоему за деньги сражаюсь, что ли?
   Они уже вышли из заброшенного здания школы, где и проходило собрание 3-ей организации Восточного Подполья. Сейчас люди расходились по домам. Собрания проводились редко, ведь на них было много людей, следовательно повышался и риск поимки. В основном, все сведения передавали лично нужным людям. Однако тут, в самом, наверняка, большом деле года...
   – Ну разумеется – нет, – ответил Художник. – Однако, всё же... Лозунги ведь должен кто-то писать.
   – Так их и пишут, Художник.
   – Значит, те, кто их пишет хуже, что ли? Что не умирают?
   – Нет конечно. Просто писать лозунги – это не моё, вот и всё. А ты, Художник, что же их не рисуешь, даром что художник?
   – Я же тебе говорил. Не подхожу стандартам, и лишь потому, что стиль свой имею. А среди тех, кто на фронту, рисую лучше всех, оттого и Художник.
   – Ладно, давай о другом. Не знаешь, как мы скрываться будем?
   Они уже подходили к общежитию. Вокруг сновали унылые и мрачные люди, ездили старые дряхлые грузовики, тротуар же освещали фонари, которые, впрочем, почти ничего и не освещали. День клонился к вечеру, на западе небо было кроваво-красным, а на востоке – тёмно-синим.
   – Ну и дурень! – воскликнул Художник. – Вот что значит – на дружеские-то встречи не ходить. Из них же всю информацию и собираешь, а всякие Таты её лишь обрамляют. «Голова болит!», – язвительно передразнил вчерашние стёпины слова Художник. – «Идите без меня!», – он рассмеялся.
   – Ладно, ладно, хватит... Так как скрываемся-то?
   – На окраине, на складском, стало быть, районе, собираемся всё, шестнадцать, то есть, и садимся в четыре повозке, по четверо. Легенда: перевозим сено в Хенну. Если патруль остановит, не дай бог, – начинаем стрелять. Ну так и до Хенны доберёмся, правда, не с сеном, а с оружием. Потом везём его на северную часть города, ну а там старшина знает кого найти надо. Вот.
   – В десять часов, да? – рассеянно спросил Стёпа.
   – Да! Ты ведь и сам знаешь, зачем же спрашиваешь, Философ? Задумался о чём-то?
   Они находились в тесном вестибюле общежития. В качестве стойки, за которой стоял вахтёр Геннадий Варибб, использовался старый, ржавый холодильник, на который была поставлена столь же старая дверь. Сам же вахтёр поглядел на Степана  и Художника и, узнав, кивнул. Затем они поднялись в свою комнату, где, слева и справа, находились их койки. Между койками находилось окно с подоконником, на котором лежали картины Художника, а над койкой Степана, левой, стояла длинная полка со степановыми книгами. Также в комнате был шкаф без одной дверцы, где родились их вещи.
   Войдя в комнату, они переодевались в одежду земледельцев. Художник изредка поглядывал на часы. Через пару минут они были готовы. Степан сказал, закидывая за спину портфель:
   – Идём, Художник?
   – Идём, Философ.
   Они тут же вышли, поднялись на третий этаж, встретили Адмирала и Туза и вышли через чёрный ход. Чёрный ход, кстати, был сконструирован ими же, во время глобального ремонта общежития.
   Времени было, судя по восклицанию Туза, девятнадцать двадцать. Они не опаздывали, однако слегка задерживались.
   Повстанцы, быстрым шагом, довольно скоро преодолели расстояние до восточной окраины города. Людей на улицах почти не было. Путники шли, опустив головы, чтобы их нельзя было узнать, да и люди благополучно обходили их, считая за какую-нибудь банду. На обозначенном месте их уже дожидались четыре повозки, запряжённые мотоциклами; две из них уже были заняты, две – ещё пусты. Поприветствовашись, Степан, Художник, Адмирал и Туз влезли к себе. Оставалось лишь дождаться ещё одну четвёрку, а затем – в путь.
   Через некоторое время прибыла последняя четвёрка. Когда они сели, все приготовились, старшина экспедиции зычно крикнул «Поехали!», и группа тронулась.