Преступник

     Си­мон про­вел в не­боль­шой ка­мере шесть ме­сяцев и се­год­ня в его две­рях по­яви­лось ли­цо ох­ранни­ка. Тот бро­сил за­ин­те­ресо­ван­ный взгляд на уз­ни­ка, ко­торый по­ко­ил­ся в кро­вати и гром­ко объ­явил:
— Вста­вай да­вай, те­бя хо­тят ви­деть.
Си­мон за­шеве­лил­ся под ста­рым об­лезлым оде­ялом и под­нял го­лову.
— Ко­му я ну­жен?
— Под­ни­май­ся.
С ох­ранни­ком Си­мон на­шел об­щий язык ещё в на­чале, иног­да они пе­реб­ра­сыва­лись нес­коль­ки­ми фра­зами че­рез ме­тал­ли­чес­кое от­вер­стие для еды, ког­да ря­дом ни­кого из на­чаль­ства не бы­ло. Со­сед­няя ка­мера, как и ка­мера са­мого Си­мона, пус­то­вала, мес­тных жи­телей то ли каз­ни­ли, то ли пе­реве­ли ку­да-то, то ли они прос­то за­боле­ли и умер­ли. На весь от­сек ос­тался толь­ко один зак­лю­чен­ный и его ох­ранник. Си­мон мол­ча под­нялся, как и ве­лит про­цеду­ра, стал ли­цом к сте­не, за­вел ру­ки на­зад. Под но­гами что-то хрус­тну­ло - ог­ромный та­ракан.
      Ох­ранник вел сво­его уз­ни­ка длин­ны­ми ко­ридо­рами, ко­торые тот час­то ви­дел еще до су­да, ког­да его де­ло толь­ко на­чали рас­смат­ри­вать. Ох­ранник ос­та­новил­ся воз­ле ка­бине­та под но­мером семь, пос­ту­чал, спро­сил раз­ре­шения зай­ти и лег­ко тол­кнул Си­мона впе­рёд. Мо­лодой ко­мис­сар С. си­дел за ра­бочим сто­лом и мрач­но смот­рел на при­шель­цев. Они ос­та­лись вдво­ём.
— Мо­жешь сесть
Си­мон мол­ча сел на крес­ло нап­ро­тив ко­мис­са­ра.
— Ну? Как те­бе здесь?
— Нор­маль­но, спа­сибо.
Ко­мис­сар С. прис­таль­но ос­матри­вал зак­лю­чен­но­го, а то­му бы­ло без­различ­но. Си­мон от­ки­нул го­лову на­зад.
— Это так, ос­тался на весь от­сек один. Счас­тли­вец. Ни жа­лоб, ни ин­ци­ден­тов. Прос­то та­ки об­разцо­вый зак­лю­чен­ный.
За­дирис­тый тон ко­мис­са­ра раз­дра­жал Си­мона. Он тя­жело вздох­нул.
— Ко­мис­сар, что вам нуж­но?
Со­бесед­ник дос­тал из ящи­ка не­боль­шую пап­ку.
— Прос­матри­вал твое де­ло не­дав­но. Мне ста­ло ин­те­рес­но. Статьи у те­бя от­но­ситель­но не тя­желые, а суд Мо­рали так упор­но же­ла­ет те­бе объ­явить при­говор в ви­де де­сят­ка лет пре­быва­ния в ко­лонии. В чём де­ло?
Си­мон пос­мотрел на ко­мис­са­ра. Раз­го­вари­вать не хо­телось сов­сем. За шесть ме­сяцев в ка­мере он боль­ше ду­мал, вспо­минал, пред­став­лял - но толь­ко не вёл раз­го­воров.
— Там всё пи­шет, ко­мис­сар. Всё там есть.
— Ага - ко­мис­сар скри­вил ли­цо - "Не приз­на­ет ви­ны и не рас­ка­ива­ет­ся в со­де­ян­ном". Ви­дел. Вот и спра­шиваю - ты ду­рак, двад­цать вось­мой? - Ука­зав по­ряд­ко­вый но­мер уз­ни­ка, спро­сил ко­мис­сар.
— По­чему вас так вол­ну­ет мое де­ло?
— Не вол­ну­ет во­об­ще, я прос­то та­ких не­дале­ких ещё не ви­дел. Да­же че­лове­ко­убий­цы, во­ры и му­чите­ли вып­ра­шива­ют про­щение и ка­ют­ся, все до од­но­го. Но вот на не­дале­кого ты не по­хож. Ну?
Воп­рос мо­лодо­го ко­мис­са­ра по­вис в воз­ду­хе. Си­мон ус­тал от­ве­чать на по­доб­ные ве­щи ещё во вре­мя слу­шаний и пов­то­рять это сно­ва пе­ред стра­жем за­кона не очень хо­телось. Од­на­ко, нем­но­го по­мол­чав, от­ве­тил:
— Я не чувс­твую рас­ка­яния, ко­мис­сар, по­чему в та­ком слу­чае я дол­жен ка­ять­ся?
— По­тому что ты пос­ту­пил неп­ра­виль­но! По­тому что те­бя, ес­ли ты до при­гово­ра судьи не рас­ка­ешь­ся, бу­дет от­прав­ле­но в та­кое мес­то, где лю­ди пок­репче те­бя за­гиба­ют­ся в пер­вую же не­делю. Вче­ра, кста­ти, суд Мо­рали оп­равдал да­му, ко­торая спа­ла со мно­гими муж­чи­нами, из­ме­няя сво­ему бла­говер­но­му. Она рас­ка­ива­лась, суд ви­дел. Се­год­ня она уже на сво­боде.
Си­мон удив­лялся. И че­го это ко­мис­сар за­нима­ет его?
— За­чем вы мне всё это го­вори­те?
— Я не ви­дел ни­ког­да та­кого сле­пого уп­рямс­тва и глу­пос­ти в од­ном фла­коне. Это пер­вый слу­чай за все го­ды. Вот смот­рю и пы­та­юсь по­нять.
— Не сто­ит пы­тать­ся, ко­мис­сар. Я знаю, что ме­ня ждет ко­лония. Но я не ка­юсь. Я не жа­лею о том, что де­лал, мне при­нес­ло это хоть ка­кое-то удо­воль­ствие.
— То есть, ты во­об­ще не чувс­тву­ешь где-то там глу­боко в ду­ше со­жале­ния о том, что так жес­то­ко обо­шел­ся с эти­ми жен­щи­нами? Ты ду­рил го­ловы обе­им, го­воря од­ни и те же ве­щи, в кон­це кон­цов, раз­бил сер­дце двум, ког­да они уз­на­ли. Ты ис­поль­зо­вал их.
— В мои пла­ны это не вхо­дило. Хо­тя, веч­но двой­ная иг­ра длить­ся не мог­ла.
— А ещё, двад­цать вось­мой, ты де­лил кро­вать с муж­чи­ной - Ли­цо ко­мис­са­ра С. зас­ты­ло в брез­гли­вой гри­масе - но да­же с этим всем ты мо­жешь поп­ро­сить о по­мило­вании. Хо­тя, я так ви­жу, обыч­но­го че­лове­чес­ко­го со­жале­ния ты не чувс­тву­ешь.
— А ка­кой смысл со­жалеть, гос­по­дин ко­мис­сар? Раз­ве луч­ше пос­ту­пить пло­хо, осоз­на­вая свои дей­ствия, за­тем приз­нать се­бя ви­нов­ным и про­сить про­щения? Ка­ять­ся? Че­ловек де­ла­ет про­тив­ную вещь, го­воря се­бе: "Я обя­затель­но по­ка­юсь и ме­ня прос­тят, по­это­му я спо­кой­но сде­лаю вот так и так." Не по­хоже ли это на ры­ноч­ные от­но­шения, где за рас­ка­яние да­рят про­щение и вто­рой шанс? Я сде­лал то, что сде­лал, я не бу­ду го­ворить, что это бы­ло про­тив­но и так уж пло­хо. Да, я ис­поль­зо­вал двух жен­щин и не был вер­ным, да, в свое вре­мя я раз­де­лил ло­же с муж­чи­ной. Все это при­нес­ло мне удо­воль­ствие, я прек­расно знал, что со­вер­шаю прес­тупле­ние про­тив Мо­рали и си­жу вот пе­ред ва­ми, го­тов по­нес­ти на­каза­ние. И я не хо­чу быть про­щен­ным или при­нятым об­ратно в об­щес­тво. У ме­ня, зна­ете, хва­та­ет му­жес­тва приз­нать, что это бы­ло дей­стви­тель­но хо­рошо.
Ко­мис­сар С. сно­ва нах­му­рил бро­ви.
— Ты - че­лове­коне­навис­тник! И ли­цемер. А что ты ска­жешь о за­яв­ле­ни­ях, ко­торые ты по­давал на од­ну из сво­их пас­сий? Ты по­доз­ре­вал её в гря­зи, хо­тя в это вре­мя со­вер­шал по от­но­шению к ней ужас­ные ве­щи. Как ты это на­зовешь ?!
Мо­лодой страж за­кона по­чувс­тво­вал се­бя по­беди­телем, свы­сока гля­дя на Си­мона. Но не­надол­го.
— Так и на­зову, ко­мис­сар. Мне все рав­но. Я со­вер­шал, то, что мне хо­телось, де­лал свой вы­бор. Каж­дый де­ла­ет то, что ему заб­ла­горас­су­дит­ся. Да, я по­доз­ре­вал од­ну из сво­их жен­щин в из­ме­не, рев­но­вал, пи­сал за­яв­ле­ния в по­лицию Мо­рали и в это же вре­мя из­ме­нял ей сам. Стыд­но мне? Нет. Я бы не стер­пел та­кого от­но­шения к се­бе.
— Ты се­бя счи­та­ешь вы­ше? Луч­шим? Те­бе мож­но, а дру­гим - нет? Ты - ко­мис­сар пе­решел на ше­пот - по­гиб­нешь, двад­цать вось­мой. Я пос­тавлю под­пись под тво­им при­гово­ром с боль­шим удо­воль­стви­ем. Ты ху­же всех убийц, что си­дели здесь пе­редо мной. Ты - жи­вот­ное.
— Да нет. Жи­вот­ные - это те, кто при­думал це­лый свод пра­вил, не име­ющих ни­како­го от­но­шения к че­лове­чес­ким пот­ребнос­тям.
— Мол­чать! - Ко­мис­сар ух­мыль­нул­ся - а это уже по­хоже на серь­ез­ное прес­тупле­ние про­тив Мо­рали, Че­ловеч­ности и За­кона. О, с ка­ким же удо­воль­стви­ем я от­прав­лю те­бя в ко­лонию!
      Си­мон смот­рел сквозь ре­шет­ку ка­мер­но­го ок­на на за­кат. При­говор су­да ста­нет из­вес­тным уже зав­тра и он не сом­не­вал­ся, что это один из пос­ледних спо­кой­ных ве­черов в бо­лее-ме­нее тер­пи­мых ус­ло­ви­ях. Не по­ужи­нав, зак­лю­чен­ный лег спать.
      А ут­ром ох­ранник при­нес ему не­ожи­дан­ное пись­мо. И как же это оно по­пало сю­да бес­пре­пятс­твен­но? Си­мон пор­вал кон­верт и вы­тащил лист бу­маги, на­поло­вину ис­пи­сан­ный кал­лигра­фичес­ким ак­ку­рат­ным по­чер­ком. Ему пи­сала жен­щи­на, од­на из двух. В сер­дце что-то тро­нулось, ды­шать ста­ло труд­но. Она пи­сала ему, что нес­мотря на все им со­де­ян­ное, все ещё на­де­ет­ся на по­мило­вание су­да и на то, что его вы­пус­тят, пи­сала, что все ещё лю­бит и про­ща­ет. А в кон­це спро­сила, не за­мерз ли он там в ка­мере и мож­но ли ему как-то пе­редать шер­стя­ной плед. Си­мон уро­нил пись­мо на пол, сел на кро­вать и ти­хо зап­ла­кал.