Картина

Я однажды позировала художнику – в течение нескольких дней. Это отбило у меня охоту позировать на всю жизнь. Правда, мне больше не предлагали, но если б кто-то сдуру и предложил, я б его, наверное, придушила.

Я была в том нежном возрасте, когда человек не ждет от судьбы никаких подвохов и доверяет всем слепо, в том числе и художникам. Я ходила в детский сад. К нам пришел художник, чтобы нарисовать картину «Ленин и дети». В то время почти каждый советский художник рисовал такую картину. Кто такой Ленин, я и другие дети хорошо себе представляли – добрый и всеми любимый дедушка, общий для всех детей на свете. Лично я больше любила Деда Мороза по вполне понятной причине, но очутиться в одной компании с Лениным тоже было очень лестно. Я волновалась, поправляя на себе косички и платье, другие дети тоже старались понравиться. Художник долго присматривался к нам, наконец выбрал несколько мальчиков и девочек, в том числе и меня – о, как я была счастлива! Нам всем дали в руки по какому-то предмету: машину, мишку, мячик и т.д. Мне дали книжку-азбуку. Я согласно художественному замыслу, должна была показывать ее Ленину.

Вместо Ленина, к нашему разочарованию, посадили на стул нашего сторожа, который не мог долго высидеть в позе Ленина (немного подавшись вперед), начинал нервничать и вскакивать со стула, поэтому его время от времени заменяла наша воспитательница, коренастая женщина с короткой стрижкой. Она надевала пиджак и брюки Ленина, снятые со сторожа, и сидела неподвижно минут тридцать, после чего решительно вставала и выходила из комнаты. Хотя комплекцией она и сторож были похожи, но лицом заметно отличались друг от друга, а также от Ленина, портрет которого висел в столовой, где рисовал художник. Меня это несоответствие очень расстраивало. Мне как-никак досталась вторая по значимости роль после Ленина (он, улыбаясь, смотрел на меня в то время, как я протягивала ему книжку), поэтому мне его внешний вид был не безразличен. Но я не решалась сказать об этом художнику и молча мучилась. Я же не знала, что он потом дорисует лицо вождя с другого портрета, как все это делали.   

Я позировала лучше всех. Другие дети постоянно вертелись, ныли, просились на горшок. Я стояла неподвижно в той позе, в какую меня поставили, так долго, пока художник, устав, не бросал кисть. У меня немели ноги и руки, но я держалась стойко, считая своим долгом всеми силами способствовать созданию картины, высокая значимость которой не вызывала сомнений. Чувство долга во мне было сильно развито. Меня хвалили со всех сторон, приводя в пример другим детям, это, конечно, мне льстило. Но когда художник надумал рисовать с меня мальчика с мячиком, отказавшись от реального мальчика, который все время ронял мячик, я задумалась. С одной стороны мне импонировала роль топ-модели и радовало признание моих способностей, с другой стороны, мне это начало надоедать. Тем не менее я застыла с мячом на неопределенно долгое время.

Это было моей ошибкой. Проклятый художник, нарисовав с меня мальчика, убрал всех детей с поля зрения и начал рисовать меня одну, поняв, каким кладом я для него являюсь. Меня то одевали в штанишки, то в платье, то снова в штанишки, запихивали мои косички под панамку, цепляли в волосы бант, давали в руки куклу, мишку, машину, и т.д. Эта пытка продолжалась неделю, я возненавидела художника, его кисти, краски, картину, и очень боялась, что он, убрав сторожа с воспитательницей, начнет рисовать с меня Ленина. Но чувство долга вместе с конфетами, которыми подкармливал меня хитрый художник, перевешивали во мне другие чувства и я, скрепя сердце, продолжала позировать.

Думаю, что картина «Ленин и дети», а точнее, «Ленин и я, я, я, я... », получилась удачной, судя по тому, как художник в конце радостно потирал руки. Когда и как он дорисовал лицо с прищуренными глазами, не могу сказать. Я радовалась свободе, и меня это уже не волновало. 

В те дни я усвоила одну важную истину: чрезмерное рвение и отрыв от коллектива до добра не доводят.

А на ту картину я бы хотела сейчас взглянуть. Узнать бы только, где она...