Преодоление 11

             Глава   десятая.

        Не    находила    Таня    себе    места,  и   не    было   ей    покоя.   Казалось   бы,   что    ещё    нужно.    С   учёбой    успевала,  и   редакцию    внештатным    корреспондентом    приняли   -   уже   полгода    работает.   Новые    друзья    появились   и   знакомые.   Стремясь   к  людям,  одолевала   опасную    зимнюю  дорогу,   и   природную    застенчивость.   Часто    видели    её   теперь   колхозной     конторе,   на   заводе,   в   школе.   Несколько   рассказов   и  больших    очерков    на   странице    районной   газеты    принесли    ей,   своего    рода    известность,   и   Таня    везде    чувствовала   себя    желанной    гостьей.    Небольшой   постоянный    заработок    тоже    кое -  что    значил.   И   хотя   родители   никак    не   соглашались    брать    у   неё    эти    деньги,   она   в  душе   очень   радовалась   тому,   что   хоть   что – то   может   заработать  -  сама!   И  что-то    нужное  купить….   Хоть   по   мелочи,   или    себе,  или   сестрёнке.
       -   Ты    мне   её    не   балуй!  -   бросил    как  -  то   отец. И   даже   пальцем   пригрозил.  Но   по   тому,  как   нетерпеливо    дёрнула   плечом   Ленка,  и    улыбнулась   мама,   да   и   отец    прищурился  лукаво   -   по   всему     этому    было    видно,   сколько   тепла    и   радости   таится   за   этими   словами.
           Николай    работает    на   ферме   плотником.   Хорошо   работает.   Столкнулась    как-то    на   улице    с   тётей   Клавой,   разговорились.
      -   А   ведь    вы    мне    вроде    крёстной,  -   улыбнулась   Таня.   -   Про   вас   написала,   и   получилось,   а     до   этого   -   хоть    умри!   Только    бумагу   зря    портила.   
       -   Хороша    крестница!  -  тут   же   нашла,    что    сказать   собеседница.   -  Везде    ходишь,   про   всех    пишешь,   а   нас   десятой    дорогой    обходишь.  Чем    же    тебе   доярки    наши   не   по   душе?  Обижаешь!
       Всё   было    сказано   в    шутку   и    без    умысла.    Но    Таня   так   смутилась    и   покраснела,   что    и    сама    тётя    Клава    притихла,   посерьёзнела.   Не   сразу   найдя    слова,   чуть    слышно    продолжала:
         -   А,   пришла    бы,   когда,   Тань.   Хоть    бы   глянуть,   как   он    работает.   Вот   бы   про   кого   написать!   И   полочки,   и   шкафчики    разные   нам   понаделал,   и   окна    все    починил.   Никогда    у   нас   такого    порядка    не   было.   Иной    хозяин    во    дворе    у   себя    так    не    старается.  Молодчина!...    Ну    а   ты    что    всё   краснеешь   да   теряешься?   Своё    счастье    нашла,   не   украла,   ни    чьей    семьи   не   разбила.
        Потупившись,   Таня    молчала,  а   потом   обронила    со   вздохом:
         -   Жизнь    я    ему    разбила.
         -    Вот    ещё   придумала.    Да    если   б   не    ты,    он,   может,   так   и   остался   бы    перекати  -  полем.   Он     же    тебя   любит,   потому    и   старается,   как    лучше….    Для    тебя…..    Ведь    насильно    никто    не    заставит    хорошим    стать.    Ты    смотри,    не    подводи   его.   Без    тебя    у   него   ничего   хорошего    не    будет.

          -   Спасибо,   тётя   Клава,    добрая   душа.
          Услышанное    только    больше    разбередило   Танино    сердце.   Все    друзья   ей    так    говорят,    все   добра     им    с   Николаем    желают.   Но    что   из    этого    следует.
        -   Сходиться    нам    надо,  -   Настаивал    Николай,  -    жить    вместе.   Нельзя    больше    так.   Жена   ты   мне   или   кто?
        Жена.    Вот   она    где    новая    пытка.    А   она  -  то   думала!.    Отлюблю,   отрадуюсь  за    всю     жизнь    свою    горькую,   а там    хоть    трава  не   расти!  И    что    вышло:   не    бросает    он   её,   как    других    бросал.   Пора   бы    уж.    Чикнул    бы   раз   по  живому,    и   отмучились    бы    оба.    Будет   с   неё,   пора    и  честь   знать.   Отпустить    его   надо.    Пусть    семью    заводит,   живёт,   как   все   люди.   Что   он   выдумал?    Узнает    отец,   будет    жару!
         Видя,   что     родители    примирились    с   тем,   что    есть,   закрывают    глаза   на  её    поздние   возвращения    домой,   Таня   не   смела    ни    о  чём    теперь  и   заикнуться.   Да    и    как    можно    было    вымолвить   эти    нелепые    слова:    отпустите    меня    к  нему,   я   теперь    его   жена.
            Однажды    не   стерпела,   будто    лопнуло    что  -  то   в    душе,   надломилось,  и   закричала,    заплакала    громко   и   отчаянно,   как    ребёнок:
        -   Женись,   Коля!   Женись,   родненький,   прошу   тебя!   Ни   единым   словом   не   попрекну.   Слышишь?   Пропадёшь    ты   со  мною,   жизнь    свою    загубишь.
         И   хотя,   он    сумел    утешить    её,   переубедить,   найти    для    этого    свои    неповторимые    слова,   отрадных    минут   было   немного.
        На   этот    же    раз,   причина    для    волнения    была    вполне   основательная.    Запропал    куда -  то   Николай.   Третий   день   его   не   видно.   Хоть   бы   издали    на   глаза    попался.   Тут   бы   и   отлегло   на    душе,   отпустили   бы   её  эти   назойливые   мысли:   рядом  он   близко,  значит,   всё   хорошо.   Было    же     так,   почти    два   года    и    все    невзгоды   кончались    тем,   что   они    снова   были    вместе.   Может,   и   теперь….   Однако,   теперь  -  то    всё    наоборот,   долгое    затишье   постоянных    встреч   оборвалось    внезапно   и   непонятно.
           Где    он,   что    с   ним?   Почему    не   приходит?     А    время -  то    как    летит!   Прогорело   и    угасло    ещё   одно   лето.   Потемнело,   насупилось   небо.   Зачастили    холодные    дожди,   а    вчера     упал    первый    мороз.    Поздно   и   тихо.    Слышно,   как   шелестит    сухая,   обожжённая    морозом   листва    на   берёзе.    Стоя    в    тени   забора,   Таня    замерла:   скрипнула    калитка,   там,   у   Николая.    Кто -  то    вышел….   Нет,   не   он.    Сливаясь    с   темнотой,   медленно    двигалась    сгорбленная    старушечья    фигура.
         -   Аль    не    с  тобой   он,  Тань?  -   спросила    старуха   насторожённо,   без   предисловий.   -   Ах,   окаянный!   Где,   скажи,   носит   его!   Опять,   что    ль,   за   старое?   Получку    дали    вчерась.
        -   Не    знаю    я,   -   растерянно    промолвила    Таня.   -   Не    знаю,   где    он,   только    глупостей    делать   не   станет.   За    это    не   переживайте.   Может….
       -   Да    как    же   ты    не    углядела    за   ним,   чадушко   моё!  -   запричитала   старуха.   -   На    тебя   ж    вся    надёжа    была.    Ты   ж   как    заговорила     его,   скажи,   от   зелья   того    проклятого.    А    людей    вон   завидки    берут.   Вот   и   держи   его,   непутёвого    в   руках.    Держи! 
          «Держи,  -   мысленно    повторила    Таня   и   усмехнулась.   -   Раньше   как    на   ведьму    на   меня   злилась,  а   теперь    за  помощью    пришла…    как    к   ведьме».
       Жалко    стало   эту    чужую   и,    вроде   бы,  не   чужую    ей    женщину,   не   имевшую    понятия    о  тех     мучительных    противоречиях,   когда    само    понятие   -   кто    прав,   кто   виноват   -   становится    бессмысленным.    Однако,   неумолимое    стремление   матери    во    чтобы   то   не   стало,   обвинять    вызывало    в   душе   Тани   неприязнь.   Пусть   бы   сама   разбиралась    со    своим    сыном.   При    чём    тут    она,   чужая,   лишняя,   непригодная     к   нормальной    жизни?
        -   Как    же    удержишь   его?   -   сказала,   наконец,    Таня.   -   Жил    по  -  человечески,   пока   самому    охота    была.   Вот   вы   попробуйте    и   удержите.   Вы    мать,   вы   должны….   А    я   ему    никто.    У   него    таких    много    было.
       -   Чего    ты    уж    так – то?...    Встрепенулась     старуха.   -  Больно    вы   обидчивы,   молодые.    Чуть    что,  от   себя   его   отбиваешь,   жениться    его     заставляешь.   А    ему   опосля    маета    одна,   ночь    не   спит.  А   с   ним,   коли   по -  доброму,   он   трава   травой….
          Всё,   сказанное   Таней,   мать    приняла   как    отместку    за   свою    былую   строптивость.
         А     чего   душой   кривить.   Тяжко    матери.   Невмоготу.   Сын     больше    к   подруге    льнёт,    все    радости    и   горести    с    нею    делит   -    от   матери    будто    на    ключ    запёрся,   слова   к   ней,   будто   скупец   монеты,   отсчитывает.   «А    виновата,   чай,   сама,  -   укоряла    она    себя.   -   Водил   бы    Таньку,   и    мне   б   веселей   было.   Куда    уж    тебе  -   срам    посидеть    с   нею    в   хате.   Лучше    было,  когда    дружков  -  пьяндыг    водил.   Понагадят,   бывало,   как   в   конюшне….  А   Танька   зайдёт  -   будто   светлее   от  неё.   Где   он   теперь   с  нею   бывает  -  холодина,   дождь,   сырость».   Недавно    вернулся   Николай    среди   ночи    промокший    и   озябший.   Видя,   как    он   промокший   и   озябший    снимает   мокрый   свитер,  не   стерпела:    пришли   бы,  мол,   в   хату…
      -  Нет,  мать,  -   вздохнул   Николай.  -  Не   приведу   я   сюда   Танюшку.  Не    хватало   ей    ещё   от  тебя  унижений.  Мало   ей    горя!    Да   ты   и  сама   её    к   сердцу   не   примешь,   она   же   понимает.   Придумаем,   что – нибудь   сами.   Чтоб   никому    в   тягость    не   было.
     И   в   этих    словах    чудилась   ей    обида,   упрёк.    Ведь    не   о   том    думалось,   не   того   хотелось.   А    выходит    наоборот.   От  своей   же   боли   не   стерпела,   в   скандал    кинулась:
        -   Уж,    не    в  примаки  ли   тебя    Андрюха   берёт?   У   него,   поди,   попросторнее   нашего   будет.   Можа    хоть    чужой   дядя   ума    вставит,   коль    родная    мать   не  сподобилась.
        Аппетитно   уплетая    краюху    хлеба   с   кружкой    молока,   Николай   усмехнулся:
         -   Можа,   можа!..     У   него    есть    чему    поучиться.   Мне    до   него    далеко,   чего    уж   тут.   Такой    воз   на   себе   тянет.   Куча    детей   на   горбу,   и   всё   в   норме!  Не   разбросал   по   интернатам,   как   иные.  И   характер    у   него   -  силища!   Хоть    злится,   хоть   веселится   -    язык    бритва,   любого    обрежет.   Но   по   существу.   По   справедливости….   Чтоб   там   ни   было   у  нас,   мировой    он    мужик.  Мировой!   Не   то   что   ты….   Ведь   всё   про   нас   с  Танюшкой    знает,  и   молчит.   В   душу  нам   не    плюёт….   А    тебе,   всё    такое   на   руку.   Что   подсмотрела   или    подслушала   -   скорее    испохабить,   обгадить,   так    что    и    самому    человеку    тошно   станет.   Ты,   мать   -  недобрая!    С   дурой   этой,   с   Максимовной    связалась,   на   Танюшку   всю    гадость    сволакиваете.     А    ведь    она,   бедная,   каждой    жилочкой    за    меня    трясётся.    Страдает,   боится,   чтобы   меня,    дурня   отпетого,   в   сторону   не   повело.   Потому   и   кидается    в   огонь,   сплетен   не    боится.   Это   для    тебя   я  окаянный   да   проклятый,  а   для   неё…
         А    у    неё   сердце   зашлось.  Места   себе   не  находит.   А   теперь   он    третьи    сутки   неизвестно    где   носится.
        -   Думай,   переживай,   не    спи.   Можа    милиция    заявится,   натворил    чего.   Ох,   зародился   ж   такой   беспутный!
              Сердце   Тани     ёкнуло    от   этих    слов,   хотя   тут   же   и   возмутило    её    это   предположение.
       -   Идите    спать,   -    сказала   она    старухе. -   Ничего   с   ним   не   случится.
       Проводив   её,   долго    ещё    стояла   одна.    Был    уже    первый    час   ночи,   когда    издали    неожиданно    послышались    шаги   -    она     узнала    бы     их    из   тысячи.   Наконец   -   то!
        -   Что,   Татьяна    Батьковна,   заждалась?   -   возбуждённо    заговорил    Николай.   Кинулся    к   ней,    до    боли    прижал    к   груди.
        -   Ну  тебя!  -    вспыхнула    она.   -   Чудишь,   как    не   перед    добром.
        -   Добра    уж    точно,   кот   наплакал.   -  От    быстрой    ходьбы,   Николай    часто   дышал,   вытирая    рукавом    вспотевший    лоб.   -   Стряслось,  Танюшка,   такое,   что   ни    в   какие    ворота…. Четвёртые    сутки    участковый    пасёт.   Обложили    со   всех   сторон,   как   медведя.  Будто   и  вправду    рецидив    какой….   Да    не   трясись    ты    загодя!    Может,   обойдётся.
        -   Что   же   это?   -испуганно    выдохнула    Таня.
        -  А,   комедия    бесплатная,  -  Николай    досадливо    обыскал    карманы,   не   находя    курево.   -   Ты    ж,   слыхала,  наверное:    двух    тёлок    на   ферме    свистнули.   Ну,   вот    ищут   рыщут.  По   законам   логики   и   мне   хвост   прищемили.   Помнят    моё    романтическое   прошлое.   Тут   ещё    наколки    эти    чёртовы!..   Мне   с  ними   только   в   кино     бандитов    играть….    Собрал    себе,   идиот,   набор    улик:   уезжал,   приезжал,  выписывался,   работы    менял.   В   натуре   блатной!  Эх,    мама   родная!  Этому    блатному,   сейчас   бы   к  горячей    стеночке,   да  прикорнуть    минут    шестьсот.   -   Он    зевнул   и    зябко   по  -   мальчишески    съежился.
       У   смотревшей    на    него    Тани    заныло    в   груди.   «Какой   же   он    вор,   бандит?   -   тоской   подумала   она.   -    Неужели     своровав   этих    проклятых    телят,   он    мог   бы  вот    так   беспечно   терять   время,   объяснять    всё   это    мне?   Зачем?»
        -   Где   ж   ты   пропадал    столько?
       -    Да    так….   Дружок    один    прятал    меня.   Думали,   пронесёт.   Да    не   стерпел    я.   Представил,    что    нагрянут    к  матери.   О    тебе     уж    не   говорю.   -   Обнял     её,   погладил    по   голове,   как    ребёнка.   -    Я – то     уж    ладно,   за    старые   грехи   плачу.   Но    тебе    за    что    страдать,  а,   Танюшка?..     Я   ведь    с   горя    даже    напился    вчера. Подумал   о     тебе,    как    ты     тут   одна….    Сумерничаешь.    До    чего    же    глупо!    Какой  -  то   подонок    это    сделал,    а    ты….   Даже    не    я,   а   ты    страдаешь.   Вообще  -  то   я   виноват.  Потому    что    загубил    своё   доброе    имя    навсегда.   И   тебе    вот    жизнь    испортил.
          Забыться     бы    в  этой     боли,    отойти   от   всего    подальше.
         -  А   как    же    работа,  Коля?  Неужели….
        -   Пропади   она   пропадом!   -   вскипел    Николай.  -   Это    же    заведующая    и   подлила    масла    в   огонь.   Сволочь!   Всё,   мол,   видит    здесь   и   знает.   А    человек    ненадёжный,   в   тюрьме    сидел.   Ненадёжный!   Видно    так   мне    и   подыхать   ненадёжным.
        -   А   может,   лучше   не   прятаться   и   самому   пойти?   Что    они   тебе   сделают?
       -   Что    сделают?  -  Николай    снисходительно    пожал   плечами.   -   Для    начала   в   КПЗ    посадят.   Держать  будут,  сколько    им   надо.   Задумают   на   меня    это   повесить,   так   и   печёнку   отобьют,   чтоб   не   рыпался….
       Испуганная   Таня,  буквально   сникла.
       -   Так    что    мне    этот    визит   ни    к  чему,  -   продолжал    Николай.   -   Начальничек    плевать    хотел    на    мои    благие   начинания.   Первым    делом    на   психику    нажмёт:   ангелочком   прикидываешься!   Честным   фрайером    стал!...    Любят   начальнички   эти   провокации!   А   тут-то    и   сдают   нервишки….
         Опустив    голову,   Николай    затянулся    папиросой.   Не    хочется   ему   в   милицию.  Ох,    как    не   хочется.   И    где    гарантия,    что   он   стерпит    всё   это,   не   сорвётся   опять?
             А     у    Тани    в     висках    больно    выстукивало:   что   же  будет?    Что   придумать?   И   тут   со    стороны    моста    смутно   послышался  тяжелый,   нарастающий    гул.   Необъяснимой     тревогой    отозвался    он   в   сердце.   Кажется,   машина?   Нет,  скорее   мотоцикл.   Да    пускай    себе   едет.    Почему   же   сердце   её   так   зашлось?
        -   О!    Слышишь?   Милицейский!   -    воскликнул   Николай.   -   Я   же   говорил….
          Мотоцикл     меж    тем    уже    нёсся   по    улице,   мимо    них.    Резкий    клин    света    поочерёдно   вырывал    из    темноты    углы   домов,   заборы,   потом    остановился    на    продолговатой    стене    Николаевой    хаты.
        -   Иди,   Коля.   Там  же   мать.   Подумает    невесть   что.    Хочешь,   я   с   тобой?
       -    Ещё   чего!   Смутился    Николай.   -   Ну,   всё,   пошёл   я.
    Но   Таня,   не   отдавая    себе   отчёта,  побрела    следом   за  ним.
           -    Собирайся,   Михайлович,  -   послышался   из    темноты    наигранный    голос.  -  Тысячу    лет   тебя   не    видел.   Прокачу   с  ветерком!    А   без    тебя,   и     дело    на  мёртвой    точке.   Удружи   по   старой    памяти.
          -   С   удовольствием!  -  тон    ему,   ответил    Николай.   Странно    он    выглядел   в   этот   миг:   руки   назад,   голос    хрипловатый,   голова    опущена  -   ни   разу    его    таким    не    видела.
         -   Вот    и  славненько,   -    продолжал    в   темноте  милиционер.  -   Разберёмся,   что   к  чему,   а   там   видно    будет.
       -   А   без    помощников,    значит,   не    разберётесь,   Алексей    Иванович?   -   подражая   общему    тону,   отозвалась    Таня.  -   она    узнала    участкового    милиционера   -   приятель     отца,  еще   с  юности,  не    раз    в   доме   своём   видела   его.   -   Ведь     неплохо    платят   за   эти    разборы,  а   вы  других    эксплуатируете.
       Николай    дёрнул   её   за   руку:
        -   Не   встревай!  Не    зли   его.
      Участковый    же    удивился:
      -   Татьяна?!   -    добродушно    засмеялся.   -   Выходит,  что   зря    хлеб    едим.  Вот    и   сообрази    фельетончик,   о   том,    как    участковый    инспектор    с  бывшим   уголовником   в  долю    пошёл.
       А   Таня    в   ответ   лишь   головой    покачала:
      -   Эх,   я – то    думала,   вам   не  до    шуток.   «Телятники»    эти   сейчас    на   природе   шашлычки    жарят,  да   водку   пьют    во    здравие    советской    милиции.   А   вы    тут….   Юмором   исходите.
        Николай    понимал   Танины    чувства:   задирается    с  горя,   напропалую.…  И   всё – таки,   даже    его,  видавшего    виды,  смутила   эта   дерзость.
       Милиционер,   в   свою    очередь,   крякнул     нетерпеливо.   Чиркнув     спичкой,   закурил.
       -  Смелая   ты,   однако.   Хвалю!  Батин   у  тебя   характер.
        -    Не    знаю….   -   подавленно   ответила    Таня.   -   Терять    мне    нечего,   вот   что.   -    В  гнетущей    тишине   вырвался   у   неё   нервный   смешок:  -   что   с   меня    взять?
      В   этих   её   словах    сквозили    боль,   страдание,   угрюмое,   затаённое,  не    приемлющее   сочувствия.
        -   Так    уж   и  нечего?    Вот   заберу    твоего   дружка,   а   он….  Может,  у   нас   останется.
      Но   она    и   тут,   как   ножом   полоснула:
      -   Не   дружок    он    мне    значит,   если    за   дело   у  вас   останется.  Так    что   не   пугайте.
       Алексей   Иванович    снял   фуражку,   устало    привалился    к   мотоциклу,   вздохнул    и    превратился    в    пожилого,   безобидного,   измотанного   беспокойными    делами,  человека.   Хотел,   как     лучше,   отвлечь    от    унылых     тягостных    переживаний    бедную   девочку,   а   вышло   не  так.   Видать,   не   мастер   он   людям    дух    поддерживать.   Может,   профессия   не    подходящая    или  поставил    себя    не   так.  Смущённый    нахлынувшими    сомнениями,   он    заговорил    тихо    и   неуверенно.
      -   Какой     мне    резон,   пугать    вас,   ребята.   Работа  моя    такая.   Садись,  Коля,   поехали.   Отпустят   тебя,  ты  же   знаешь….    А   ты,   Татьяна,   зазря    сердце   не   надрывай.   Человек    ты   умный,   так   что….
          Мотоцикл    как -  то    зловеще    взревел,   и   когда    Николай    сел    в   коляску,   почудилось    Тане,   будто    разделила     их    неодолимая    пропасть.    Мёртвая    ночная   тишь    поглотила    все    звуки   и  голоса,   еще   недавно   близкие,   реальные.    Стояла   она,   «умный»   человек   -   растерянная,   чувствуя,   как    всё    дальше   уходит    от    неё     всё    суетное,   беспокойное,   изматывающее,   что    было    неотъемлемой    частью   её   жизни,   и   её   счастья.   А   само    счастье….  Оно    как   спелая    золотая   нива,   над    которой    нависла  тяжёлая    иссиня-  свинцовая   туча.