Луиза. часть 1

Описание:
Одиннадцатилетний мальчик влюбляется в ровесницу, но ему запрещают с ней водиться. История о детской дружбе, разногласиях с родителями, ночных страхах и первом в жизни предательстве.

Кол-во глав: 7
85 страниц

========== 1. Знакомство ==========

Он ужасно не любил рано вставать. Младшая сестра Настя это знала и будила его из вредности. Вот и сегодня он проснулся оттого, что ему щекотали нос одуванчиком.

— Вить! Вставай.

«Апчхи!» — он сел в постели. Настька залилась смехом.

— Чеши к себе, а то сейчас родители проснутся, — вместо «доброго утра» сердито сказал ей Витька.

Девочка проворно скатала свою постель и ускакала, шлёпая босыми пятками по грязному полу.

Она боялась темноты, боялась до крика, но родители не разрешали детям спать в одной комнате, потому что это неприлично, и Настька каждую ночь, дождавшись, пока мама с папой уснут, на цыпочках пробиралась в комнату брата и дрыхла на диванчике.

Пару раз её застукали и оба раза долго ругали, но упрямая, точнее, трусливая Настька продолжала делать по-своему — даже научилась просыпаться раньше всех, чтобы вовремя удрать.

Он снова улёгся и попытался вспомнить, что снилось, но сон исчез без следа. Помнил, что про воду. И всё. Скорчил рожу Настькиной двери, встал, оделся и вылез в сад через окно.

Соловьи ещё пели, и солнце блестело на мокрой листве. Он прошёлся по каменным дорожкам, глядя, как за кустами сверкает река, и решил искупаться, пока родители спят. Купаться одному, ясное дело, тоже было нельзя, и он торопливо перемахнул через забор. До реки было две минуты пути.

Наплававшись, он вернулся домой — через забор же, и чуть не оглох от Настькиного вопля:

— Ви-ить!

Она выскочила из-за кустарника и показала ему что-то на вытянутых руках. Он посмотрел и поморщился: на её ладонях в пучке травы сидела чёрная птица, покрытая вшами, явно больная, а может, и издыхающая.

— Я его нашла, — шёпотом сообщила Настька. — У нас будет ручной дрозд.

— Не дрозд, — задумчиво сказал Витька. — Скорее, скворчонок... И не будет. Ты же видишь, он на ладан дышит.

— На что дышит? — не поняла сестра.

— Он больной совсем. Лучше отнеси туда, где нашла.

— Нет, я его буду лечить. Я спрошу у мамы лекарство. Мама! — и наивная Настька побежала в дом.

Ровно через пять секунд она вышла расстроенная в сопровождении матери. Мать кричала, срываясь на визг. Трепыхающегося птенца она держала за крыло.

— Хочешь заразу от него подцепить?

— Мама, ему же больно! — ревела Настька.

— Это мне больно, что у меня такие дети! А ты куда смотришь, большой дурак? Хочешь, чтобы твоя сестра умерла?

Мать бросила птенца в мусорное ведро и пошла к рукомойнику. Вымыв руки, заставила то же самое сделать Настьку и Витьку, хотя он птенца не трогал, и, ворча, ушла в дом.

Витька заглянул в мусорницу. Птенец пошевелился и посмотрел на него чёрным глазом. Сестра, сопя, стояла рядом. Витька молча взял свежую газету из почтового ящика, свернул кулёк, посадил туда птенца и направился к калитке.

— Ты куда его? — спросила сестра.

— К реке. Отнесу под ивы, пусть хоть помрёт по-человечески.

«Все лучше, чем в помойном ведре», — добавил он про себя. Взрослым не понять, чем отличается ещё живой птенец от уже дохлого.

— Я с тобой.

— Валяй.

Дети шли по берегу, обходя крупные розовые камни. Они нашли уютное место у старого бревна, вынули птенца из газеты и усадили в траву. Настька сбегала к реке и принесла воды в большом лопухе, но птенец не захотел пить. Его головка склонилась набок, и глаза закрылись.

— Я хотела его вылечить...

— Лучше оставить в покое, — сказал Витька. — Пойдём искупаемся?

— Не хочу, — буркнула Настька и, заложив руки за спину, потопала домой. А Витька посмотрел ещё раз на птенца, махнул рукой и побежал к воде. Жара стояла ужасная. На обратном пути он прихватил с собой газету и, сложив поровнее, запихнул обратно в почтовый ящик.

К обеду он, разумеется, опоздал, за что и получил от мамы выговор. «Пожалей мать!» — кричала она каждый раз, когда еда остывала, и вот он сидел и хлебал холодные щи, Настька в прихожей смотрела мультики, почти касаясь носом телевизора, а родители пили чай и обсуждали какого-то дипломата, который припёрся сюда с семьей на всё лето.

Этот негодяй привез три контейнера барахла, его негодяйка-жена разгуливает вся в золоте, а в магазин за жратвой они ездят на негодяйском чёрном мерседесе. Папа, как истинный работник автосервиса, начал ругать мерседесы.

«Если имеешь такие деньги — купи что-нибудь японское!» А мама, поджав губы, сказала, что лучше быть бедными, но честными. Папа воспринял это на свой счет и гневно воскликнул: «А где теперь, чёрт возьми, заработаешь?» Они поругались, мама с грохотом собрала посуду и унесла мыть во двор. Обед закончился.

После обеда Витька должен был переделать массу важных вещей: починить звёздочку на велосипеде, прикрутить новый шланг к насосу и съездить в соседнюю деревню вниз по реке, где жили Ромка и Славка.

Но со звёздочкой он провозился дотемна, поэтому остальные дела пришлось перенести на завтра. О несчастном птенчике он вспомнил, уже лежа в постели. «С утра схожу, посмотрю», — засыпая, подумал он.

Ему снилось море. И опять ему не дали запомнить сон. Витька стоял на палубе корабля и зачарованно смотрел на огромное морское животное, и на этом сон закончился, потому что животное вдруг оглушительно закричало маминым голосом:

— Ты мне назло это делаешь? Назло? Хочешь меня в гроб загнать?

Ещё не проснувшись окончательно, он сел в кровати. Сердце колотилось как бешеное, голова кружилась. У него до сих пор всё внутри сжималось от криков матери, хотя он был уже большой. Через секунду он понял, что случилось, и успокоился.

Ничего страшного. Просто сестра проспала, и мама застукала её в Витькиной комнате. Мама кричала, а зарёванная Настя торопливо скатывала постель. Скатав, взяла в охапку и неуклюже зашлёпала к себе.

— Бессовестная!

— Она темноты боится, — зевая, сказал Витька.

— Ничего она не боится! — рассерженно возразила мать. — Она мне назло делает!

— Боится, вот и приходит.

— А у тебя что, светлее?

— Здесь она не одна.

— А какая разница? Она мне назло делает. А ты её защищаешь. Оба моей смерти хотите.

— Мам, купи ей ночник, и она перестанет тебе назло делать. Вот посмотришь.

Мама задержала на нём взгляд. Такое простое решение ей в голову не приходило. Она резко открыла занавески в его комнате, проворчала: «Мне деньги девать некуда, только вам ночники покупать», — и вышла.

До того бревна было пять минут ходу. Витька не спешил. Он знал, что застать птенчика в живых шансов почти нет. Он посмотрел на небо. Ветер гнал редкие облака. Над горизонтом летел самолёт, оглашая землю далёким гулом.

Вот и ивы. Витька быстро нашёл бревно и тщательно осмотрел траву вокруг, но птенчика не увидел. Ни живого, ни мёртвого. Значит, одно из двух: либо улетел, либо съели, причем первое навряд ли. Витька начал ворошить траву в поисках следов и пристально изучать землю.

На его руку легла тень. Он поднял глаза и увидел, что по бревну идёт девочка в длинном голубом платье. Длинном в смысле чуть ниже колен. И откуда успела взяться?

— Вы что-то потеряли? — спросила она.

Голос у неё был... такой голос, с хрипотцой, обычный девчоночий фальцет, но некая неуловимая нотка придавала ему такое очарование, что Витька замер.

Она смотрела на него серьёзно и ждала ответа, балансируя на бревне. Витька поднялся с земли и отряхнул штаны, чувствуя себя дураком.

— Мы с сестрой вчера оставили здесь больного птенца. А он пропал.

— Как жалко! — сказала девочка. — Вы любите животных — значит, вы добрый.

«Значит — ворона крачет» — обычно говорили друг другу дома в таких случаях, но он не рискнул нагрубить незнакомке и пробормотал что-то несуразное, и девочка тихо засмеялась. Он поймал себя на том, что рассматривает её.

У неё были белокурые локоны, распущенные по плечам, и тёмно-голубые глаза. Платье на ней было из простого марлевого хлопка, но всё в голубых кружевах, отчего казалось пышным и дорогим.

Тогда в моду только начали входить длинные платья для детей, и оттого оно смотрелось ещё необычней. Наряд девочки довершали белые сандалии на низком каблуке и белые носочки. Это летом-то в белых носках! В руке она держала голубую шляпку с лентой — Витька сначала подумал, что это корзина.

— Как вас зовут? — спросила девочка, и до Витьки наконец дошло, что она обращается к нему на «вы».

— Виктор, — сказал он. Представиться такой особе «Витька» или «Витёк» показалось ему неуважительным. — А... вас?

— Луиза, — ответила она.

Витька вытаращился. Это вместо того, чтобы сказать «очень приятно». Впрочем, на его месте любой бы остолбенел.

— Вообще-то полное имя Луизиана, — скромно пояснила девочка, — но я не люблю официоза. Можно я буду звать вас Витей?

— Ага, — кивнул он.

Она прошлась по бревну туда-сюда, ни разу не сорвавшись и помахивая шляпкой для баланса.

— Витя, сколько вам лет?

— Одиннадцать, — ответил он и подумал: «Надо было соврать, что двенадцать».

— И мне тоже! — обрадовалась Луиза. — Мы ровесники. А здесь ещё ребята есть? Я тут недавно и никого не знаю.

— Только мальчики, — сказал он, вспомнив Ромку и Славку. — Да и те далеко. Из девочек только моя сестра.

— Вы нас познакомите? У меня совсем нет подруг.

— Она малявка, — предупредил он.

— Это же славно! Мы будем гулять втроём.

Так и сказала: гулять, а не играть.

— Познакомлю, конечно, — согласился Витька, обдумывая, как бы это получше устроить. Приглашать домой Луизу опасно: мать, чего доброго, устроит при ней скандал, и тогда позора не оберёшься. — Приходите сюда после обеда, в три, например. И мы с Настей придём.

— Хорошо, в три! — улыбнулась Луиза и спрыгнула с бревна, и Витька увидел, что она все-таки пониже его ростом.

— Скажите, Луиза, — Витька запнулся, — а в школе вы одноклассников тоже на «вы» называете?

— Я на домашнем обучении, — сказала она, кивнула на прощанье и пошла вдоль берега вверх по реке. Её белые носочки запачкались, но она не обратила внимания. «Навряд ли сама стирает», — подумал Витька, сел на бревно и почесал затылок, силясь понять, приснилось ему это существо или нет.

Луиза. С ума сойти! Не Настя, как сейчас зовут почти всех девчонок, и не Пелагея какая-нибудь, что тоже модно, а Луиза. Да ещё в кружевах. Луизы в России лет двести назад вымерли, если верить литературе. Попадись эта Луиза Ромке и Славке, они не стали бы долго думать, а отлупили бы её, в песке бы всю извозили вместе с кружевами, чтобы знала. Правильно она сделала, что пошла вверх по реке, а не вниз. Надо её предостеречь, чтобы не шаталась тут одна.

— Лу-и-зи-а-на, — повторил он, скривившись, сбросил одежду и полез купаться. Нырять не стал, чтобы мать не вычислила его по мокрым волосам.

Витькина мама пребывала в счастливой уверенности, что её сын до сих пор ни разу в жизни не купался в реке и вообще не умеет плавать. Славкина мама пребывала в такой же уверенности, потому что Славка нарочно постригся налысо и теперь мог даже нырять. Витька ему завидовал и тоже собирался постричься, но после встречи с Луизой раздумал.

Ещё с порога он услышал мамин голос и машинально сжался, но, вопреки ожиданию, мама не кричала на Настю и не ругалась с папой — она разговаривала по телефону с какой-то тёткой, и речь шла о сестре. Витька навострил уши.

— А ведь большая уже, через два года в школу — их теперь с шести берут... Да ты что? В девятом классе — и с ночником? Это ж сколько вы за свет платите? Ага, ага... Спасибо, Тань. Витьку пришлю.

Далее разговор перешёл на любимую тему деревенских женщин — помидоры. Ни картошка, ни перцы, ни цветы не пользуются таким трепетным вниманием, как помидоры, и разговор обещал быть долгим.

Даже не разувшись, Витька повернулся обратно и пошёл в сарай за велосипедом. За чем придется ехать и куда, он ещё не знал, но колеса подкачать не мешало.

Тут из дома выбежала Настька. Об утренних слезах она уже напрочь забыла, а о птенчике помнила.

— Ты куда ходил? К птенчику? — выпалила она.

Он кивнул, не зная, что соврать.

— Он там? В траве?

— Улетел, — ответил Витька, честно глядя ей в глаза.

— Куда улетел?

— На юг. Тут одна девочка хочет с тобой подружиться — после обеда буду вас знакомить.

Настька молча хлопала глазами.

— Ногти почисти.

— Я вчера чистила. А почему без меня ходил?

— Потому, что кончается на у, — машинально ответил он и впервые задумался, что сестре, может быть, тоже обидно слышать от всех одни грубости. — Платье одень.

— Зачем?

— Малявка ты, вот ты кто, — сказал он беззлобно и взлохматил ей волосы.

— Ничего я не малявка, — надулась она. — Сам ты маляв.

Потом он помогал маме полоть помидоры, а Настька крутилась рядом. Мама сообщила детям, что тётя Таня (не родная их тётя, а просто знакомая тётка с другого конца деревни) отдаёт им свой старый светильник, и новый покупать не нужно.

— Это чтобы ты не куролесила по ночам, — объяснила мама Настьке. — Со светом-то не будешь куролесить?

— Не буду! Вот здорово! — завопила Настька и запрыгала по грядке.

— Вить, привезёшь? Дом 24.

— Угу, — отозвался он. Как будто можно было сказать «нет».

— Отец с работы придёт, на смех вас поднимет. Удумали тоже — с фонарём спать.

— Мам, а ты в детстве темноты не боялась? — спросил Витька.

— Нет, — жёстко сказала мама. — Единственное, чего я боялась — это огорчить родителей.

После этого разговаривать стало неинтересно, и Витька закончил свою часть работы молча.

Стояла жара, кусали мошки, и после прополки ему хотелось хоть немного отдохнуть в прохладной комнате, но надо было ехать за светильником. Он мог, конечно, отдохнуть и съездить после обеда, но тогда накрылась бы встреча с Луизой.

Тётя Таня жила за три километра, и поездка туда-обратно заняла минут сорок: он по дороге купил хлеб и два раза останавливался пить у колонки. Чумазый и жёваный целлофановый пакет, который ему торжественно вручила тётя Таня со словами: «Сумочку верните», он повесил на руль поверх пакета с хлебом, чтобы не разбить содержимое.

Говорливая тётя Таня успела рассказать ему, что её дочка, здоровенная дылда, у которой уже есть жених, тоже боится темноты. «Эта лампочка ей не нравится, я ей купила другую. Вот и подумала, что вещь пропадает!» — так тётя Таня объяснила свою щедрость.

Витька поблагодарил её, даже не задумавшись, с чего бы это дочка-дылда отбраковала хороший новый светильник, ему и в голову не пришло развернуть и посмотреть, что там такое. Ночник он и есть ночник, пусть женщины разбираются. Ехал и радовался за сестру. Сегодня она распрощается с ночными страхами!

Пока он ездил, вернулся отец с работы — значит, сегодня опять короткий день. В последнее время короткие дни в автосервисе стали чаще, а настроение у папы — мрачнее. Мама хлопотала на кухне. Витька отдал ей пакеты и побежал в душ. До встречи оставалось чуть больше часа.

Первое, что он услышал, выйдя из душа, был громкий Настин рев.

— Бессовестная! — донесся голос мамы. — Ты хотела ночник — вот тебе ночник! Чем ты недовольна?

— Она страшная! — проныла Настька.

Витька догадался, что что-то опять пошло наперекосяк, и со вздохом потащился в Настину комнату. Завидев брата, Настька замолчала.

— Витя, хоть ты ей скажи, — обиженно попросила мама. — Ведь правда, хороший детский светильник? — и пальцем показала на прикроватную тумбочку, куда поместили это чудо.

Одного взгляда Витьке хватило, чтобы понять, почему светильник «она» и почему тёть-Танина дочка от него отказалась. И он, против воли, начал хохотать.

— Прекрати паясничать, — рассердилась мама.

А Витька, не в силах сдержаться, хохотал все громче. На тумбочке красовалась большая, сантиметров тридцать в высоту, глиняная фигурка сидящей кошки с лампочкой внутри, сделанная вполне реалистично. Вытянув шею, зверюга пристально смотрела вперед, словно готовясь к прыжку, а вместо зрачков у неё зияли отверстия, сквозь которые и шёл свет. Даже днём это произведение искусства выглядело жутковато, а во что оно превратится ночью, страшно было представить.

Услышав его хохот, в комнату заглянул папа.

— Что у вас тут весёленького?

— Настюха темноты боится, — давясь от смеха, начал объяснять Витька. — А мама ей ночник подарила — смотри. Чтобы не страшно было...

— А, узнаю! Когда я пешком под стол ходил, этими кошками все универмаги были завалены. И ещё домики были стеклянные. Экое старьё... А юмор-то в чем?

Отсмеявшись, Витька вытер слёзы и миролюбиво сказал:

— Мам, пап, вы взрослые люди. Вы хоть сами-то понимаете, что это не ночник, а фильм ужасов?

— Симпатичная кошечка, — обиженно протянула мама.

— Ага, очень симпатичная, — хмыкнул Витька. — Ты бы такую кошечку к себе в спальню поставила? Представляешь: просыпаешься среди ночи, а из темноты на тебя пялятся два жёлтых глаза.

— Прекрати пороть чушь! — прикрикнул отец.

— Она правда стра-ашная, — опять захныкала Настька, глядя на кошку с непритворным ужасом. — Мам, унеси её!

— То хочу светильник, то унеси! Семь пятниц на неделе! Хочешь меня в гроб загнать?

— Я хочу не такой...

— Ты мне ещё попривередничай! — вконец рассердилась мама. — Неблагодарная свинья.

— У тебя в спальне будет стоять этот светильник, и точка, — назидательно сказал папа. — Дарёному коню в зубы не смотрят.

— Коту, — проворчал Витька.

— Так, мне надоел этот цирк. Мила, мы будем сегодня обедать?

Мама объявила Настьку бессовестной и позвала всех на кухню. За столом родители мгновенно забыли о дьявольском ночнике и стали обсуждать ремонт. Бессовестная Настька насупленно молчала, а мама, стараясь затолкать в неё побольше манной каши, горячо доказывала отцу, что глиняная штукатурка гораздо лучше гипсокартона. Витька тоже молчал, хотя от манной каши уже два года как был освобождён.

До назначенной встречи оставался час. До встречи с Луизианой... Как она выразилась? Он не утерпел и заглянул в словарь Ожегова, но про слово «официоз» было написано совсем не то, что он подумал — будто это какая-то газета. Ладно. Витька решил надеть чистую майку и причесаться поближе к трём, нашёл расчёску, положил на видное место и лёг ждать. Через десять минут в комнату вошла мама.

— Что разлёгся? А сумку кто отвозить будет? — строго спросила она.

Витька, очнувшись от грёз, сел и уставился на неё.

— Какую сумку? Кому?

— Таня звонила. Она же тебя просила, как человека: сумку верните.

Витька вспомнил про пакет.

— Сейчас, что ли? А вечером нельзя?

— Она ждёт! — закричала мама, и лицо её покрылось красными пятнами. — Только о себе и думаешь, как бы на диване поваляться! А на других тебе наплевать! Лентяй несчастный, наградил бог детьми!

Витька встал и молча пошёл в коридор.

— Нормальный сын давно бы сам отвёз, а этот, пока не понукнёшь, мизинчиком не шевельнёт! — продолжала мама чуть тише.

Она аккуратно сложила грязный пакет, выжав из него воздух, и протянула Витьке. Он взял пакет двумя пальцами и вышел во двор.

— Бессовестный, — донеслось ему вслед.

Больше всего он боялся опоздать на встречу и поэтому гнал велосипед что было сил. Добравшись до дома 24, на ходу соскочил, бросил велик и подбежал к двери. Звонить и стучать пришлось больше минуты. Когда нерасторопная тётя Таня показалась на пороге, он вручил ей «сумочку», буркнув:

— Спасибо.

— Ну, как светильник? — напыщенно спросила тётя Таня. Ей явно не терпелось почувствовать себя благодетельницей. — Понравился девочке?

Витька хотел что-то сказать, но передумал и ответил:

— Понравился.

— Вот и хорошо! — расплылась тётя Таня. — Для ребенка в самый раз.

— Ага, — кивнул Витька, прыгнул на велик и был таков.

Он вернулся домой весь взмыленный, но на душ времени уже не оставалось. Наскоро сменив майку на рубашку, он плеснул в лицо водой, провёл по волосам расчёской и позвал сестру, и они, взявшись за руки, пошли к калитке.

— Куда? — осведомилась мама.

— Мы погуляем по берегу, — ответил он.

— Смотрите, не купайтесь.

— Не будем.

Витька подумал, что большинство матерей мира хотело бы, чтобы их дети прожили свою жизнь, ни разу не искупавшись в реке.

— А рубашку зачем одел?

— Майка грязная.

— На тебя не настираешься! С утра чистая была, что ты в ней, уголь, что ли, таскал? Пожалей мать!

— Я сам постираю, — сквозь зубы процедил Витька, продвигаясь к калитке.

— Как же, ты постираешь, от тебя дождёшься, ты только и знаешь, что свои удовольствия справлять, а на мать тебе наплевать, что она с утра до вечера, как прислуга...

Они вышли за калитку. Как всегда после общения с матерью, Витьке хотелось рвать и метать, и, как всегда, он сдержался. Он знал по опыту, что минут через двадцать злость сама пройдёт, а пока лучше молчать.

Но Настька молчать не могла.

— Мы куда идём?

— На берег.

— Мы будем играть?

— Угу.

— А в какие игры?

На ней было безобразное короткое платье в горох и панамка. Витька остановился и проверил у неё ногти. Почистила все-таки.

— Значит, так. Во всю глотку не орать, болтать поменьше, в носу не ковыряться. Я тебя познакомлю с новой соседкой.

— А как её зовут?

— Луиза.

— А почему?

— Потому... Потому что она принцесса.

— А у неё корона есть?

— Нету.

Так болтая, они добрели до места, где лежало бревно. Настька убедилась, что птенца нет, и быстро нашла себе занятие: делать караваи из песка.

— Извозишься опять, — недовольно пробурчал Витька.

— Не извозюсь.

Луизы не было. Витька всматривался в даль: не мелькнет ли голубое платье, но тщетно. Что, если она приходила, пока он отвозил мешок мелочной старухе, не нашла его и обиделась? Но ведь он опоздал всего на минуту-другую.

Витька ходил по берегу, пинал бутылки и не знал, что подумать. Злость прошла, уступив место беспокойству. Если Луиза забыла о назначенной встрече, это не беда, с кем не бывает, но вдруг с ней что-то случилось?

Жара давала о себе знать. Луиза Луизой, а ребенка нельзя долго держать на солнцепёке. Витька помог сестре долепить последний каравай и повёл её домой.

— А где принцесса Луиза? — спросила Настька, грязная с ног до головы.

— Наверно, её мама не пустила.

— А разве принцесс тоже ругают мамы?

— Мамы всех ругают. В другой раз познакомишься.

Конечно, влетело обоим за то, что Настька грязная. Витьке было до того муторно, что он огрызнулся:

— Мам, купи себе куклу, посади на шкаф, и она всегда будет чистая! Её не надо ни купать, ни пичкать манной кашей — идеальный ребёнок!

Мама начала кричать, что он хочет её смерти, и Витька спрятался в душ.

========== 2. Ночные страхи ==========

Потом он час лежал на диване и предавался мрачным раздумьям. Позвонить Луизе он не мог, потому что она не оставила телефона, её адреса он тоже не знал, и эта неизвестность давила сильнее маминых упреков. Ему было бы гораздо легче знать, что Луиза на него наплевала, чем вот так ждать и мучиться.

Отец ему напомнил, что надо прикрутить шланг к насосу, и Витька, как во сне, пошёл и прикрутил, потом снова накачал колёса, которые постоянно сдувались, и собрался съездить к друзьям.  Передумал, вернулся в свою комнату и попытался читать, но мысли о Луизе не давали сосредоточиться, и тогда он вытащил из нижнего ящика стола коробку с заветными вещами.

Витькина комната была проходная, смежная с комнатой сестры, и обычно Настька бегала туда-сюда, но сегодня она боялась заходить к себе из-за глиняной кошки, и Витька на весь вечер был оставлен в покое. Такое случалось крайне редко, и он решил воспользоваться временем, чтобы перебрать вещи в коробке.

Последний раз он перебирал их в позапрошлом году, когда его чуть не приняли в пионеры. Мама купила ему шёлковый галстук и напутствовала сына трогательным рассказом, как принимали в пионеры её, но организация рухнула, и Витька остался просто школьником, а галстук очутился в коробке, пополнив коллекцию талисманов. «Храни, храни, — съязвил тогда папа. — Может, ещё пригодится. Вот сменится власть...»

Витька развернул галстук, свернул опять и положил на диван рядом с собой. Не очень-то и хотелось ему вступать, и к галстуку благоговения он не испытывал, но хранил его, как памятник эпохе, вещь из безвозвратно ушедшего прошлого, хранил, как хранил бы дореволюционные эполеты, если б они у него были. Во всяком случае, это был не просто лоскуток.

Странное дело, доведись Витьке носить этот галстук хотя бы полгода, он бы его с наслаждением выбросил или даже сжёг, как это сделал восьмиклассник Жорик-хулиган, а так — не хотелось. Пусть лежит.

Затем он вынул Книгу, полистал немножко, понюхал — она пахла ладаном — и тоже отложил. Книга была без обложки, зато с «ятями», жёлтая от времени и почти рассыпавшаяся. Витька стащил её со склада во время сбора макулатуры и несколько раз пробовал читать, но ничего не понял — Книга была научная и чрезвычайно сложная, и хранил он её только из уважения к древнему возрасту.

Следующим экспонатом была машинка — малюсенькая блестящая модель старинного Форда, память о детстве. Ему было три года, когда он с ней играл и спрашивал папу, почему не крутятся колёса.

«Заржавели», — отшутился тогда папа. Машинка была целиком отлита из пластмассы, и благодаря этому Витька ничего не смог в ней сломать. Пожалуй, это единственная его игрушка, которая выжила. Красивая вещь, можно даже поставить на полку, но тогда Настька быстро найдет ей применение. Нет уж, пусть лучше лежит в коробке.

А вот его первая ручка, белая с синим колпачком, он ею рисовал ещё до школы. Теперь таких уже не выпускают, и правильно делают: этих ручек нормальному ребёнку хватало от силы на три дня, при малейшем нажатии они ломались пополам. Когда сломалась эта, Витька обмотал её изолентой и рисовал дальше.

Он взял ручку, повозил в блокноте — надо же, пишет! Этой ручкой можно написать себе письмо из прошлого.

Ещё лежал в коробке предмет, который он трогать не стал, слишком тяжёлые воспоминания были с ним связаны — неуклюже отрезанный пучок рыже-чёрной собачьей шерсти, посаженный на клей, чтобы не рассыпался. Иногда Витька открывал заветную коробку и проводил по этому пучку пальцем, но сегодня — нет, и так нервы на взводе.

Здесь же он хранил свои карманные деньги. Уже набралось достаточно, чтобы купить новые камеры для велосипеда, но Витька знал, что это не спасёт ситуацию и покупать надо целые колёса, а на колёса ещё копить и копить.

Он сложил все предметы обратно, оставив один, самый ценный. Ценный в буквальном смысле — старинные карманные часы на цепочке, доставшиеся Витьке от прадеда, которого он никогда не видел. Часы работали, но он не заводил их, боясь испортить. Считалось, что они золотые, и все родственники хором убеждали Витьку, что часы надо продать.

А Витьке часы нравились. Они помнили царские времена — стоило взять их в руку, и он словно переносился в ту эпоху. Да разве можно расстаться с такой «машиной времени»? Впрочем, любые часы немножко машина времени — они же время показывают. Надо будет записать эту мысль, причём обязательно той самой ручкой. Он открыл часы, посмотрел на циферблат — и тут ему в голову пришла ещё одна хорошая мысль.

В одиннадцать лет люди уже не верят в Бабу-ягу, но в чудеса  верят. А не обладают ли эти часы волшебными свойствами? Ведь они такие старые. Нужно их завести и, когда чего-нибудь сильно ждёшь, смотреть не на свои серенькие электронные часики, а на эти часы, и наверняка дождёшься! Он очень аккуратно, с уважением к старинному механизму, поставил стрелки и завёл часы. Секундная стрелка ожила, и Витька улыбнулся. Теперь ждать известий от Луизы будет легче.

Он не заметил, как наступили сумерки. Мама начала ругаться, созывая всех к ужину, и он спрятал коробку и часы в стол.

Вечером мама еле загнала Настьку спать. Несмотря на нытьё: «Боюсь, боюсь!» — ей включили кошку и закрыли дверь. Витька так и не выспался в ту ночь: сестра вопила, несколько раз выскакивала из комнаты и хныкала, что кошка шевелится.

— Ну и пусть шевелится, тебе-то что, — сонно пробормотал он. — Вот мать узнает, тогда будет тебе «шевелится»...

В конце концов он выключил ночник и минут пятнадцать объяснял на разные лады, что глиняная кошка не может шевелиться, и сидел с сестрой, пока девочка не уснула. «Хороший детский светильник» даже в выключенном виде выглядел настолько устрашающе, что Витька один раз сам дёрнулся, случайно бросив на него взгляд. Он отвернул глиняное чучело мордой к стене, чтобы оно не смотрело на спящую Настьку, и не стал закрывать дверь между комнатами.

Наутро Настька подозрительно спокойно заглатывала манную кашу, а после завтрака не галдела и не бегала по двору, а уткнулась смотреть мультики и смотрела три часа, пока кассета не кончилась. Мама была довольна такой переменой и в качестве поощрения поставила Настьке вторую кассету.

Витьке такой расклад был, в принципе, тоже на руку: сестра боялась своей спальни как огня и не мешала ему читать, но его грызла смутная тревога. Что-то шло не так, а что — он не знал. Он чувствовал, что с сестрой происходит неладное, а мать упорно отказывается это видеть.

Витька посмотрел на часы — на те самые, старинные, и отметил, что про сестру думает больше, чем про Луизу. Легче от этого, впрочем, не становилось. Была одна проблема, стало две.

Он помог маме на огороде, потом накачал в который раз колёса и сказал, что поедет к друзьям.

— Езжай, езжай, — разрешила мама добрым голосом и поспешно скрылась в доме.

Витька вошёл следом и стал искать ласты и плавки. По радио передали дождь, и надо было использовать оставшиеся жаркие дни. Перерыл все ящики, но не нашёл ни того, ни другого.

— Ма! Где ласты?

— А тебе зачем? — спросила мама, поджав губы.

— Ну... — он опешил от такого вопроса. — Вообще-то, плавать. А что?

— Я запрещаю тебе купаться одному.

— Я буду не один, а со Славкой и Ромкой.

— Такие же бездельники, как ты. Хочешь моей смерти? Чтобы к речке близко не подходил!

— То есть, они будут купаться, а я сидеть на берегу?

— Да! — крикнула мама. — Купаться будешь, когда всей семьёй пойдем на речку!

— Вас дождешься, — тихо сказал Витька и вышел поскорее, пока мать не запретила вообще куда-то ехать.

Спрятала плавки и думает, что он не найдёт, в чем искупаться. Смешно! Мамы Ромки и Славки поступают точно так же, а сыночки из воды не вылезают. «А Славка еще и курит», — злорадно подумал он, крутя педали. Вот только ласты... Жаль.

Когда они втроём, уставшие от плаванья, отогревались лёжа на горячем песке, Витька рассказал про светильник. Ребята сначала посмеялись, а потом задумались, как решить этот вопрос. Славка посоветовал научить сестру бросать камни в деревенских кошек — она поймёт, что живые кошки нестрашные, и перестанет бояться глиняную.

А Ромка молчал-молчал, а потом сказал в сторону:

— Ну ты и дурак...

— Чё это я дурак? — обиделся Славка, но выяснилось, что дураком обозвали Витьку.

— А я чё дурак? — обиделся в свою очередь Витька.

— У тебя вроде бы руки есть, голова тоже, — охотно объяснил Ромка. — Давно бы скрутил из провода нормальный ночник. Год назад или два. Знаешь, что? Поехали ко мне в сарай, я тебе дам трансформатор.

— Поехали, — глухо отозвался Витька. Ромка был прав по всем статьям. — Как я сам не додумался...

— Да ну вас, потом съездите, — заныл Славка. — Самое речное время, а вы себе дела находите.

— Мы быстро, — пообещал Ромка. Он уже оделся.

— Не перегрейся на солнышке, — вредным голосом сказал Витька, садясь на велик.

Ему в спину полетела пробка от бутылки.

В сарае Ромка выдал ему не только трансформатор, но и крепление для лампочки, и штепсель, который вилка, и даже остаток дефицитной изоленты. Хотел снабдить Витьку и проводом, но этого добра у Витьки было достаточно.

— Спасибо, — сказал он, распихивая подарки по карманам.

— Будет гудеть, — предупредил Ромка, — правда, тихо.

— Да знаю...

На речку Витька больше не поехал, ему не терпелось сделать ночник. «Ромка молодец, — говорил себе он, — а я действительно дурак». Подумать только, все эти годы сестра могла быть избавлена от ночных страхов, если бы он чуть-чуть пошевелил мозгами.

Витька до сих пор с содроганием вспоминал своё раннее детство, когда Настьки ещё не было и его укладывали спать одного в кромешной темноте. Стоило высунуть голову из-под одеяла, как изо всех углов начинали таращиться красные глаза, отовсюду раздавались странные скрипы и шорохи, а до выключателя надо было идти через всю комнату, потому что торшера или прикроватного светильника не было.

Маленький Витька очень быстро убедился, что с родителями говорить на эту тему бесполезно. Мама готова была сто раз на дню повторять: «Тебе это кажется», приучая его не верить своим глазам и ушам, а папа бодро говорил, что мальчику стыдно бояться темноты.

Стыдно или не стыдно, но дошкольные годы для Витьки были прочно связаны с чёрным непреодолимым ужасом, поэтому он понимал сестру очень хорошо. Единственное, чего он не понимал — почему до взрослых не доходят такие простые вещи. Как будто сами не были детьми.

Витька был полон решимости и ехал во весь опор, когда вдруг увидел что-то жёлтенькое неподалёку от дома, словно второе солнышко засияло на берегу. Или очень большой одуванчик. Он ещё не успел осознать, что происходит, а ноги его уже перестали крутить педали, он потерял равновесие и чуть не упал вместе с велосипедом.

За всеми треволнениями он и думать забыл о Луизе. Почему-то он ждал, что она появится опять в голубом — глупо, конечно, ведь у такой барышни наверняка целая куча нарядов. Издалека он не мог различить лица идущей девочки, но знал, что это она. Луиза. Кто ещё в деревне наденет длинное платье?

Уже узнав её, он сошёл с велосипеда и, не чуя ног под собой, приблизился. Сейчас он ей выскажет всё, что думает о людях, которые обещают прийти и не приходят. Луиза заулыбалась. Опять вся в кружевах, даже в волосах заколки с кружевами, и вместо локонов сегодня — мелкие пушистые кудряшки, и шляпка в руке новая — соломенная, с жёлтой лентой. Ишь, Мальвина выискалась.

— Привет, — сказал он, глядя исподлобья.

— Привет! Витя, как я рада, что вас нашла.

— Мы с Настей ждали тогда. Что-то случилось? — сдержанно спросил он, избегая обращения на «вы».

— Да. Меня мама посадила за рояль, и я не смогла прийти. Витя, не сердитесь на меня, пожалуйста. Я бы вам позвонила, но не знаю телефона.

Витька уже почти не сердился. Он представил, как мама снимает трубку и слышит детский голос: «А Витю можно?»... Луизе, может, и полезно будет выслушать поток грубостей, но тогда уж она точно не станет с ним водиться, а это Витьку не устраивало.

— Ничего страшного. Даже хорошо, что вы не позвонили, а то мама ругается.

— Вот такие у нас строгие мамы! — светски подытожила Луиза. — Скорей бы вырасти.— Она помолчала ровно секунду, словно дожидаясь от Витьки чего-то, а потом вроде как спохватилась и достала из кармашка микроскопический блокнот с малюсенькой ручкой. — Витя, знаете, что? Моя мама не ругается, когда мне звонят. Давайте я вам оставлю свой номер, чтобы между нами больше не было недоразумений.

— Ага, — сказал он. Сам он бы никогда в жизни не смог состряпать такую длинную фразу.

Размашистым недетским почерком она написала номер и инициал: «Л.» с чуть заметной виньеткой. Он кивнул, не зная, говорят ли в таких случаях спасибо, и с опозданием понял, чего ждала от него эта маленькая аристократка: нужно было самому попросить у неё номер, а он повёл себя как невежа.

— Я обязательно позвоню, — твёрдо сказал он, пряча листок в карман, и наткнулся рукой на тяжёлый металлический куб.

— Ой, а что это у вас в кармане? — тоном хитрой лисы спросила Луиза, лукаво улыбаясь.

Витька вспомнил, что он весь грязный, вспотевший и в песке, а из карманов торчат старые железки.

— Трансформатор. Светильник делать.

Луизе непременно нужно было знать, что за светильник, она начала расспрашивать, и он слово за слово рассказал ей про глиняную кошку и Настины страхи. К концу рассказа Луиза уже не улыбалась, и на её лице появилось незнакомое выражение.

— А почему ты просто не выбросил эту мерзость? На помойку.

— Ты мою маму не знаешь, — с легкостью перешёл на «ты» Витька, радуясь, что Луиза приняла его сторону. — Она такой шум поднимет.

— Ну и что, — фыркнула Луиза, глядя в сторону. — На меня тоже ругались, когда я отказалась прокалывать уши.

Проблемки у людей! Другие девчонки жалуются, что им запрещают носить серьги, а эта... Он машинально посмотрел на её уши. Аккуратненькие такие. Наверно, их больно прокалывать — и как девчонки терпят? Точно, боли испугалась.

Луиза смотрела вдаль, повернувшись к нему самым выгодным ракурсом, и делала вид, что задумалась. Дав ему вдоволь наглядеться на свои ушки, кудряшки и ресницы, она снова улыбнулась и спросила:

— Витя, а твоя мама не будет ругаться, если ты пригласишь меня в гости?

— Не знаю. Я никого раньше не приглашал. Нет, наверное. Я спрошу.

— Вот и славно! Позвони мне сегодня вечером, и если разрешат, завтра я приду. Как раз познакомлюсь с твоей сестрёнкой.

— Хорошо, — ответил он и добавил: — Будет здорово, если придёшь. Я сказал Насте, что ты принцесса.

Луиза хихикнула. Ей нравилось быть принцессой.

— До завтра, — сказала она и пошла вдоль берега, помахивая шляпкой.

Старинные часы сработали!

Едва он переступил порог родного дома, как на него дохнуло атмосферой холода и отчуждения. Было тихо. Отец по случаю выходного читал детектив на веранде, мама, как всегда, стирала, а Настька смотрела мультики. По второму кругу.

Витьке это не понравилось. Он вернулся на веранду и позвал:

— Па!

— Чего ещё.

— Ты не боишься, что Настька зрение испортит?

— Да ну, брось.

— Она с утра мультики смотрит.

— И что? Ребёнок же. — Отец не отрывал глаз от книги.

— Пап, она боится идти к себе, потому и смотрит обе кассеты по десятому разу, — чуть настойчивей сказал Витька.

— Надо третью купить. Сейчас детям лафа. В моё время видиков не было.

— Видик ни при чём, она боится этого чучела!

— Да ну. Привыкнет. Не мешай читать, у меня один выходной в неделю.

Витька развернулся и ушёл к себе. Ничего другого он и не ждал, но попытаться стоило. Выгрузил запчасти под стол, накрыл пуфиком, чтобы мать не нашла, и пошёл отмываться.

Потом сходил в сарай за проводом, пассатижами и паяльником, расстелил на столе газету, вывалил запчасти и собрался уже с чувством, с толком, с расстановкой заняться производством ночника, как вдруг вспомнил, что нет лампочки. «По такому случаю можно выкрутить из фонарика», — решил Витька, выдвинул нижний ящик и застыл. Фонарик лежал на месте, но часов не было.

Чего только не передумал Витька в ту минуту. Воры? Залезли через окно и украли самое ценное. Был бы жив Чапа, он бы залаял и не пустил воров. Или это не воры, а родной отец взял и продал? Он давно намекает, что часы Витьке не нужны. Или ещё хуже: Настька взяла поиграть и заиграла.

Подозревая всех, он вышел во двор, где мама развешивала бельё, и спросил:

— Ма, ко мне в комнату никто не заходил?

— Никто, — ответила мама. — Кому ты ссохся.

— Часы пропали, — объявил он. — Прадедушкины.

— Я их в верхний ящик переложила, — как ни в чем не бывало ответила мама и оглушительно хлопнула простыней.

— А зачем? — поинтересовался Витька, чувствуя, как всё в нём закипает.

— У тебя в столе разбирала и переложила.

— Разве у меня в столе беспорядок был?

— Конечно! У тебя везде беспорядок, и в столе, и в голове. А я на вас на всех одна, как служанка.

— Мам, я тебя очень прошу, — как можно спокойнее сказал Витька. — Никогда больше не разбирай в моём столе. Я сам разберу.

— Как же, разберёшь! Когда это ты сам что-нибудь делал? Только о своих удовольствиях и думаешь, нет бы спасибо сказать родителям, что вообще есть своя комната, другим детям такое и не снилось.

Мама ещё что-то говорила, но он, не слушая, уже возвращался к себе. Много чего ему хотелось сказать в ответ, но сегодня нельзя. Сегодня за ужином он будет просить разрешения пригласить Луизу в гости.

Тем более что ничего плохого не случилось, мама сказала правду — часы лежали в верхнем ящике, закрытые, и спокойно тикали. Витька открыл их, посмотрел, закрыл и переложил в нижний ящик. И только после этого занялся ночником.

Провозился до самого ужина, но вещь получилась лучше магазинной. Из старого пластмассового шарика для игры в кегли он сделал плафон, закрепив его на проволоке, и теперь свет от лампочки не резал глаза, а был мягким и рассеянным.

Для чего каждому ребенку покупают кегли, Витька не знал, в них никто никогда не играет, а вот шарик пригодился. Ну и отлично! Можно выбрасывать мусор и мыть руки. День прошёл не зря.

Настьке решил пока ничего не говорить, а то ещё маме проболтается, и хана тогда новому светильнику. Как всегда, за едой разговаривали о ремонте. Мама и папа спорили, какая краска лучше, Настька с видимым отвращением поедала разогретую манную кашу с коричневыми подгорелыми ошмётками, а Витька выжидал удобный момент. Улучив паузу, спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Можно, ко мне завтра в гости зайдет кое-кто?

— Ромка, что ли, со Славкой? — вскинулась мама и тут же, не давая ни секунды на возражение, на одном дыхании прокричала: — Нечего этим лоботрясам у нас делать, они тут весь дом разнесут! От них вся ихняя деревня стонет, матеря не знают, что с ними делать, я Кате звонила, она от своего Славки волком воет, криком кричит — ему тринадцати лет нет, а он уже курит! Курит! Ты тоже хочешь курильщиком заделаться? Со мной этот номер не пройдёт, я твоих дружков на порог не пущу, не надо мне, чтобы ты курить начал! Нет! Не разрешаю!

— Вообще-то, я не Ромку и Славку хотел пригласить.

— А кого? — недобро прищурилась мама. Большинство Витькиных ровесников на лето разъехались, кроме упомянутых Ромки и Славки остался один Жорик-хулиган, и мама наверняка подумала на него. Ну и зря, Витька с Жориком не водится, потому что Жорик не только курит, но ещё пьет пиво, не стрижётся и катает на своём мотоцикле девиц.

— Одну девочку.

— О, — многозначительно протянул папа.

— А не рано ли тебе с девочками дружить? — язвительно спросила мама.

— Она не ко мне, а к нам с Настей придет. Если вы разрешите, конечно, — терпеливо объяснил Витька.

— Что ещё за девочка? На лето к соседям, что ли, приехала? — недоверчиво спросила мама и сама же себе ответила: — Чья-нибудь племянница. Привезли из города.

— А что, пусть зайдет, — неожиданно поддержал Витьку папа. — Посмотрим, что за чудо в перьях.

— Она не чудо в перьях, — процедил Витька, глядя в тарелку. — Она обычная девочка.

— Сколько лет? — быстро спросила мама.

— Одиннадцать.

— В пятом классе ходит, — вычислила мама.

Витька не стал говорить про домашнее обучение.

— Если можно пригласить, то я ей позвоню.

— Да можно, можно, — махнула рукой мама и понукнула Настьку, которая под шумок начала отлынивать от манной каши: — Ешь, ешь! Это полезно.

— Во сколько?

— Ну, с утра уборка, в обед помидоры... В четыре приглашай, чтоб до ужина ушла. Не сажать же её за стол.

Витька наскоро дохлебал кислые щи, буркнул: «Спасибо», и пошёл... нет, не звонить, позвонит он чуть позже, когда мама уйдёт мыть посуду, а отец включит новости, — а в свою комнату ещё раз посмотреть на светильник, да и на часы не мешало взглянуть.

Подумав, вытащил часы, открыл и поставил на книжную полку, за стекло. Настька сюда не долезет, зато теперь можно смотреть на них, сколько угодно. И ждать Луизу.

Из телевизора на весь дом загрохотала отвратительная музыкальная заставка новостей, и Витька пошёл в прихожую звонить. С замиранием сердца набрал заветный номер по бумажке и приготовился услышать что угодно — грубость, нравоучения, но никак не то, что услышал на самом деле.

— Я слушаю, — медленно и жеманно произнёс детский голосок, но не Луизин. Это был тоненький, цыплячий голос совсем маленького ребенка, и Витька растерялся. «Маму позови», — хотел он сказать, но что-то его удержало.

— Здравствуйте, а Луизу можно?

— А кто её спрашивает? — строго пропищал цыплячий голос.

«Ого», — подумал Витька и назвался.

— Ждите, я сейчас её приглашу, — высокомерно велел цыплячий голос, и Витька подивился, как легко его обладатель справляется с буквой «р».

В трубке зашуршало.

— Алё, — услышал он знакомый фальцет с хрипотцой.

— Привет, это Витя.

— Привет.

— Разрешили. Приходи завтра в четыре.

— Здорово, — обрадовалась Луиза. — Я приду. Как дела у Насти?

У Витьки мигом испортилось настроение.

— Погано, — ответил он. Едва сдержался, чтобы не сказать покрепче. — Я сегодня самодельный светильник собрал, вечером включу.

— Какой ты молодец! — восхитилась Луиза.

Витька только хмыкнул в ответ. Луизе ведь не скажешь: «Ага, я такой!» или «Стараемся». Это вам не Ромка со Славкой. Луиза вежливо поинтересовалась, как дела у него, выразила надежду, что завтра будет хорошая погода, и попрощалась до завтра, отговорившись тем, что её зовет мама.

— Да, до завтра, — повторил за ней Витька, подождал, пока она повесит трубку, и несколько секунд слушал гудки. Ну вот, поговорили.

Он выглянул в прихожую. Гремели новости. Настька сидела рядом с папой на диване и пустыми глазами глядела в телевизор. Теперь она так до ночи будет сидеть, пока не окосеет, а мама только рада. Все-таки взрослые с другой планеты.

Ладно, сегодня посмотрим, как себя покажет новый ночник. Может быть, все проблемы будут решены. Только и делов — поработать паяльником, и прощай ночные страхи! Жаль, что папа не догадался сделать такой ночник, когда Витька был маленький.

Витьке вдруг пришло в голову, что решение любой проблемы всегда лежит на поверхности, просто люди об этом не знают, вот и маются годами, разбивая себе лбы. Мысль стоила того, чтобы её записать, но он отложил это дело на завтра, а пока взял с полки «Капитана Блада» и залёг читать.

В одиннадцатом часу, когда почти уже стемнело, из-за двери донеслись крики, а затем рёв. Это погнали спать Настьку. Между прочим, раньше она укладывалась без рёва. Подарок тёти Тани сделал своё дело.

Как назло, чтение пришлось прервать на самом интересном месте. Только он успел поставить книгу, как между столом и кроватью вихрем пронеслись Настька и мама, обе вопящие каждая своё.

— Боюсь!

— Бессовестная!

— Боюсь!

— Бессовестная! А ты почему ещё не спишь, балбес? Хотите меня в гроб загнать?

Вот так, и Витьке досталось за компанию. Несмотря на Настькин рёв, мама включила жуткий светильник и захлопнула за собой дверь, крикнув напоследок:

— Чтоб через минуту лежала в постели! А то выпорю!

Это была пустая угроза, и Витька, и Настька росли нелупленными, мама считала, что на ребенка надо воздействовать словом. Но сестра всё же притихла, и Витька услышал, как она возится, укладываясь в кровать.

— И тебя тоже касается! Марш в постель.

— А то выпорешь? — спросил Витька.

— Ты мне еще пооговаривайся! Неблагодарные оба, у каждого по своей комнате, другим детям такое счастье и не снилось, а вы...

Мама не договорила, выключила свет и хлопнула дверью. Нет, сейчас никак нельзя огрызаться. Завтра Луиза придёт. Он разделся в темноте и улёгся. Выждал несколько минут, опасаясь, что мама придёт проверять, уснула ли Настька, убедился, что родители засели смотреть кино, и вскочил с кровати.

Первое, что сделал — подтянул половик к порогу, закрыв щель под дверью, чтобы родители не заметили свет. Потом включил настольную лампу, вынул из-под стола самодельный ночник и пошёл к сестре.

Настька пряталась с головой под одеялом. Ну конечно, мама опять поставила глиняную кошку глазищами к кровати. Позаботилась, значит, чтобы ребенку светлее было. Услышав шаги брата, Настька высунулась и шёпотом доложила:

— Она опять шевелится.

— А мы её сейчас выключим, чтоб не шевелилась, — с тихой злобой прошептал в ответ Витька и дёрнул штепсель. — Смотри, вот нормальный светильник.

Оранжевый шарик засиял, и по комнате разлился мягкий ровный свет. Витька аж загордился.

— Ой, какой красивый! — подпрыгнула Настька. — Ты сам сделал?

— Тихо ты! — шикнул на неё Витька. — Сам, сам. Теперь не страшно?

— Не страшно!

— Да тихо же, а то мама придёт. Дрыхни, — буркнул Витька вместо «спокойной ночи» и вернулся к себе.

Настькиного счастья хватило на пять секунд. Только он улёгся, как сестра со стуком спрыгнула на пол и пришлёпала к нему.

— Ви-ить! — замогильным шёпотом позвала Настька. — Она опять на меня смотрит.

— Я же её выключил, — простонал Витька.

— А она всё равно смотрит.

— Да ёлки-палки.

Витька встал, сходил за кошкой, поставил её в своей комнате на стол и ещё раз велел Настьке дрыхнуть. Опять улёгся и только закрыл глаза, как вспомнил о половике. Чертыхнулся, снова вылез из-под одеяла и поправил половик, чтобы мама утром не догадалась, что он включал свет.

После этого сон совсем пропал. Сейчас бы почитать, но нельзя — влетит. И он ещё долго ворочался, думая о разных вещах.

Иногда его взгляд падал на зловещий чёрный силуэт, выступающий на фоне полупрозрачной занавески, и смотреть на это было весьма неприятно. Что за дурак её изобрёл?

Интересно, а как она выглядит во включённом состоянии? Спать всё равно не хотелось, и Витька задумал провести эксперимент. То, что идея была плохая, он понял сразу. Света от ночника было чуть, свою руку не разглядишь, зато...

Кошка шевелилась. Прежде чем успел что-либо сообразить, он вскочил и с бормотаньем: «Чур меня, чур меня» хлопнул ладонью по клавише настольной лампы, напрочь забыв о светомаскировке. К счастью, родители были увлечены фильмом.

Он стёр со лба испарину и посмотрел на «детский светильник». Чучело как чучело, стоит себе на столе и не двигается. Что за фантастика? Тут до него дошло, в чём секрет, и он обругал кошку словами, которых набрался от Ромки и Славки. Выключил и свет, и кошку, залез под одеяло и отвернулся лицом к стене.

Ведь в этом чучеле тоже есть трансформатор! А как он работает — это уж на совести производителей. Видать, не очень правильно работает. Напряжение то падает, то возрастает, поэтому лампочка внутри горит то ярче, то тусклее. С интервалом этак примерно три — четыре секунды.

Малюсенькие дырки в глине — «очаровательные глазки» — как нельзя лучше подходят для демонстрации этого эффекта, создаётся впечатление, что чучело прищуривается, а отражённый свет заставляет его «шевелиться». Разумеется, при свете настольной лампы никаких эффектов не видно, они работают только в темноте.

Всё просто, никакого колдовства, но сколько нервов потрачено! Витька представил, что пришлось пережить маленькой Настьке. Тот, кто изобрёл этот светильник, похоже, не такой уж и дурак. Гад он, вот он кто. С таким же успехом мог бы сделать ночник в форме черепа. И ведь скольким детям таких кошек включают на ночь! Наверняка у этого гада своих детей нет, а чужих ему не жалко. Почему-то Витьке и в голову не пришло спрятать кошку, она так и осталась ночевать на столе.

========== 3. Визит ==========

Утро началось с крика. Мама пришла открывать занавески и увидела подарок тёти Тани. Не разобравшись, в чём дело, она обрушила на ещё сонного Витьку град обвинений в том смысле, что он у ребёнка последнее готов отобрать, и унесла кошку обратно в Настькину комнату.

Там мама не стала кричать. Витька хорошо видел через открытую дверь, как она аккуратно поставила кошку на прежнее место, а Витькин светильник вынула из розетки. Мама вышла, прикрыла дверь и ткнула оранжевым шариком Витьке в лицо:

— Твоя работа? Хочешь пожар устроить? Хочешь нас всех уморить?

— Она боится кошки, и я...

—Ничего она не боится! А ты решил нас всех сжечь живьём! Бессовестный! Да тебя в колонию посадить надо! Всю семью убить захотел!

Она вышла, держа светильник за провод и намереваясь, видимо, выбросить его в помойку. Витька оделся, кое-как заправил кровать. Настроение было уже паршивое, а тут ещё Настька проснулась и пулей вылетела из спальни с воплями:

— Вить! Кошка обратно пришла! Я проснулась, а она сидит! И смотрит...

— Не выдумывай, — осадил её Витька. — Глина не ходит. Давай одевайся быстро, а то манная каша остынет.

У мамы была замечательная черта: она мгновенно забывала всё, что недавно сделала, поэтому Витька беспрепятственно вытащил из помойки свой ночник с оранжевым шаром и спрятал в сарае до вечера, не боясь, что мама заглянет в ведро и спросит: «Где светильник?»

Мама уже не помнила, что утром хотела отправить Витьку в колонию. У неё было слишком много домашних хлопот, чтобы помнить такие мелочи. Глава семьи спозаранку уехал на работу, сын возится в сарае, дочь, наглотавшись полезной каши, смотрит мультики — значит, всё прекрасно, и есть время спокойно постирать и сварить щи.

А потом нужно будет полоть помидоры, мыть полы и вытряхивать половики. Для себя у мамы не было ни секундочки. Витька это знал и видел, но не вмешивался. Понимал, что маме надо помочь, но боялся, что его опять обругают.

Ближе к трём Витька попросил маму одеть Настьку во что-нибудь приличное.

— Я и забыла, что к тебе эта вертихвостка придёт, — с раздражением сказала мама.

— Почему сразу вертихвостка? Ты её ещё ни разу не видела, а уже обзываешь! — возмутился Витька.

— Не защищай! Ишь, встал на защиту! Защитничек! — крикнула мама, но Настьку всё-таки оторвала от телевизора и одела.

Витька с сожалением оглядел мерзкое куцее платьишко, висящее на сестре как балахон. И кто придумал, что детские платья должны быть короткими и широкими?

И стригут её каждый год тоже зря. Уродуют ребёнка, как могут. Ради чего, спрашивается? Чтобы не тратить время на косы? Такова логика взрослых. Пусть девочка будет пугалом, зато я сэкономлю пять минут в день.

(продолжение следует)