Железный век

               
               
   Солнце всходило. Разгоняя утренними лучами лохмотья прятавшихся по оврагам туманов. Нижний край его красного раскаленного шара растворялся в синей, мутной пелене. Верхний край царапали обрывки ночных облаков. Солнце всходило тяжело.
   Две черные длинные тени перечеркнули солнечное сияние, и его заволокло зыбким, дрожащим маревом тепла.
 Грохот. Вспаривая воздух, как будто нож рвет жестяной  лист, прорезал слух.
   Сидящий внутри стеклянной вышки человек за пультом, проводил взглядом две взлетевшие машины.
   Сидя здесь он видел летное поле, стоянки и бетонные укрытия для самолетов, похожих на гигантских жуков - капониры. Самолеты и технику. Он видел всю картину происходящего. Он чувствовал и знал ее.
   Аэродром словно вымер. Ни людей, ни движущихся машин. Только  вращающиеся антенны локаторов пронзали пространство щупальцами радиоволн.


  Взлетная полоса провалилась в перископ самолета. Дрожащая, в раскаленных газах. Провалились огромные белые цифры на ее краю, стоянки и самолеты.
  Она канула в никуда, словно отброшенная чудовищной силой.
   Машина вонзалась в небо, насаживая на острие пространство. Машина – хищник. Созданная человеческими руками она не парила как птица. Сродни быть может ракетам и молниям она пронзала небо. Горизонт не плыл, не уходил плавно. Он проваливался, взмывал и метался, земля отбрасывалась в сторону словно мяч.
   И человек должен был успеть за машиной. Сейчас как будто бы стальная сетка сжала мозг пилота, стиснула в металлический комок все чувства, все человеческое. Он видел, чувствовал и слышал только то, что нужно машине. И не она работала на него, а человек работал на нее. И с этим остекленевшими глазами и твердо сжатыми губами он был сродни ей – машине.   
   Где-то там внутри человека сжался в испуге теплый комок, похожий на маленького человечка живого и чувствительного.
   И боялся он не напрасно. Ощущая неизбежность человека на время влиться в машину, он боялся, что может произойти обратное страшное чудо, и…  машина отдаст человеку свою душу, холодную и безжалостную.
    Как все хищники они была стремительна и зубаста. Человек создал эту машину для войны.
  Даже не понимая до конца, что он сделал. Ему нужна была
машина, как меч или копье, и он сделал ее. Эта машина не строила, не создавала, она разрушала. Она стоила немалые деньги, но человеку нужна была скорость и жало, которое вопьется в такую же летающую железку. Он еще не обжил эту машину, а на смену ей уже приходила следующая, еще более ядовитая и стремительная. И человек торопился. Он должен был успеть за машиной.



   Сидящий внутри стеклянной вышки человек слушал эфир.
Военная машина проверяла свою исправность. Исправность машин и нервов. Она брала все самое лучшее: лучшие  машины, лучшее горючее, лучших людей и лучшие годы жизни. Она превращала это в рев, грохот и взрывы. Старели машины и люди, росли дети, седели волосы. А взрослые дяди играли в войну. Они сталкивались на учениях, горели  в воздухе, хоронили друзей, бомбили цели, сбивали мишени.
  Они ничего не создавали и не строили. Сброшенной бомбой дома не построишь.
  Они учились разрушать. Взрывать и сбивать.
   Они играли в войну. По субботам и воскресеньям, по праздникам и будням, в непогоду, днем и ночью, зимой и летом.
    Они приходили и уходили, совсем молодые и уже старые, а машина  брала из них все самое лучшее. Год за два.
 Под бетонным мрачным колпаком год здесь, как два года за его стеной. Или год перегрузок, высоты, тревог и нервов. Но если честно, за десять, за двадцать! Чем мерить? Жизнями, разводами, морщинами, потом, кровью, сединой?

    Кто-то не выдерживал и уходил. Но другие оставались. Оставались только те, для кого небо что- то значит. Для кого самолет - это связь между человеком и небом. Для кого небо не просто атмосфера, а живое существо, которое надо любить и оберегать. Об этом знали только те, кто чувствовал небо и жил им.
   Оставались только те молодые и уже седые летчики, которые тайком от всех шепчут ласковые слова своим железным птицам. Слова, которые не говорят даже любимым женщинам.
   Во имя чего приносились все эти жертвы? Во имя какого Бога. Бога Войны или Бога Железных птиц?
   Менялись идеи и идеалы, кумиры и кумирни, кроссовки и татуировки. Миллионы людей пили, ели, спали, читали газеты, спорили, ошибались, рожали детей, старели, умирали, лысели, смотрели телевизор и хоккей, занимались делами и сплетнями или просто бесцельно проводили время.
   Менялись люди, менялись города, менялись правители и правительства, но небо не менялось. И пока люди на этой планете не договорятся между собой, по каким правилам или законам им сосуществовать, небо должно быть свободным.





   Огромная высота и пространство не охватывались сознанием.
   Там на высоте крыльям не на что опереться. Им не хватает воздуха. Летящей на огромной скорости машине не хватает воздуха, которого здесь так мало. Она вяло слушается рулей, как будто сонная рыба. Задыхаются крылья, задыхаются двигатели. И жизнь человека зависит только от машины. Если она не выдержит, то смерть наступит мгновенно. Они вышли за красную черту. Человек и машина.
   Ту самую черту, жизнь за которой напоминает хождение  над пропастью, где нет страховки и шеста.
   Черное от высоты небо повисло над ним. Земля утонула в сизой мгле, провалилась в облачную пелену с торчащими из нее белыми башнями облаков.
   Казалось, что их занесло так далеко, что они никогда не вернуться. И не было ничего, и как будто так было всегда.    Это черное небо с проблесками звезд и ослепительное белое солнце, нестерпимым водопадом света взрывающее пространство.
   И все остановилось и замерло.
   И не было ничего. Только гул двигателей, солнце и звезды и эти двое затерянные в пространстве.



   Сидящий в стеклянной вышке, знал что такое машины.
Раньше машины жили среди людей. Люди посмеивались над их детской неловкостью, или удивлялись  тонкому изяществу механических кукол, граничащих с произведением искусства. Это были не более как развлечения или игрушки. Милые капризные игрушки, за которыми надо было присматривать, как за маленькими детьми.
   Но пришло время. И люди стали жить среди машин. Этих огромных монстров, которые становились похожими на людей. Они стали подразделяться на добрых и злых, на ленивых и быстрых, на хищников и не хищников.

   Однажды он пролетал над морской армадой. Авианосцы, корабли, подводные лодки. Вся эта громада металла давила своей мощью и безжалостностью.
   А эти маленькие мураши, называвшиеся людьми, так плохо и так мелко видимые с высоты, казалось совсем отсутствовали, а было только это безжалостное и безмолвное скопление металла, железных великанов с этими ракетами, бомбами и самолетами.
   И казалось, что они только и ждут дня, чтобы смести это муравьиное царство людей и завладеть всем миром. Мы стали работать на машины. Мы стали зависеть от них, от их капризов и желаний.
   
   Военная машина проверяла свою исправность. Исправность железа и нервов, механизмов и характеров.
   Сейчас около тысячи человек находилось под железобетонными колпаками.
   На связи, напряженно прислушивались к  всплескам эфира в кабинах самолетов.
  Техники сидят у стен бетонных сводов. Говорят вполголоса, изредка посматривают на пилота. На самолете полное вооружение. Хочется курить. Пересохшие губы, охрипшие голоса.
   Они ждут, когда раздастся  команда, чтобы броситься открыть выход позади самолета.
   Затрещат свечи, взвоет турбина, раскаленные газы вырвутся из сопла. Ревом огласит своды проснувшийся двигатель.
   Они включат механизмы. Бетонные челюсти раздвинутся в стороны и самолет пойдет вперед. Они упадут на бетон, чтобы не попасть  под горячую струю. И потом опять ждать, когда вернется самолет.

   Генерал поднялся на вышку.
-  Товарищи офицеры!
    Генерал поднял руку, предупреждая уставную команду.
-   Работайте.
    Офицеры, штурманы и планшетисты продолжили работу.
    Генерал подошел к сидящему за пультом и пожал ему руку.
-   Обстановка?
-   Одна пара в воздухе. Поднята по учебной тревоге.
-   Какой уровень?
-   Второй и третий класс.
-   Хорошо.

   Зазвонил красный телефон. Генерал и сидящий за пультом вздрогнули.  Они знали, что значит этот звонок.
    Генерал взял трубку.
-   Говорит «Граница»! Реальная цель! Беспилотник. Тип Стелс. Идет по воздушной трассе. Мы не можем по нему отработать. Внешнего управления нет. Значит запрограммирован на цель.  Наведение со спутника по тепловому следу. Сбить любой ценой!
-  Дежурному звену взлет!
-  Дежурному звену взлет!
    Сидящий за пультом, повторил команду.
-   Где пара в воздухе? Расстояние до цели?  Подполковник, пару в воздухе наводить.
    Сидящий за пультом бросил взгляд на генерала.
-  Наводить, командир.
-  511, я вышка! Реальная цель. Включить канал наведения!
-  511, принял.
    Генерал подошел к сидящему.
-   Думаешь не справятся?
-   Нет.
     Раздался грохот. Четыре машины оторвались от полосы и исчезли в небе.
-   А эти уже не успеют.

   Сидящий за пультом взял микрофон. Как гранату, как рукоять затвора пушки. Он знал, что наступит та самая секунда, когда его антенна выстрелит эфир его голосом. Он взял микрофон из чёрной пластмассы с резиновой воронкой. Почувствовал, как  наливается теплом его чёрный корпус. Он слышал все команды и ответы. Он весь превратился в слух. Растворились окна и двери вышки. Аэродром перестал существовать.  Были только команды и ответы, и он был там, на высоте, где были два человека. И он ждал свою секунду. Он чувствовал их движения, видел их глазами, слушал их ушами. И ждал. Когда его собственная станция пошлет импульс туда на высоту, где двое работали в воздухе.

    Автоматический радар, находящийся в хвосте самолета, что - то увидел. Его антенна из режима поиска перешла в режим наведения на цель и уставила свой глаз в точку пространства. Шестиствольное, сверхскорострельное орудие  сдвинулось с места. Зверь, за которым шел охотник, затаился за камнем, сузил глаза, подтянул задние лапы, напряг мускулы и ждал своей секунды. В этом мире вещи стали существовать независимо от людей.

     Время пошло. Включился секундомер. Цейтнот. Максимум правильных решений при минимуме  времени. Мозг как вычислительная машина. Двое против одного. Шансы высоки.
Оружие в бою. Лампы готовности ракет.  Зуммер готовности ракет. Курс, скорость, высота, обороты двигателя. Норма. Прицел, связь, курс, скорость, высота, обороты, метка цели. Вот он. Чужой.

    Ведущий промахнулся. Он произвел залп двумя ракетами. Две белые стрелы сорвались из-под крыльев,  в клубах дыма полетев вперед, сверкая четырехзвездными трассерами.
    Но в ту же секунду, он с ужасом увидел, как экран отражателя прицела вспыхнул зеленоватым светом, и кольцо захвата соскочило с электронного креста, беспорядочно заметавшись. Ракеты прошли мимо, взорвавшись от самоликвидации. Цель поставила помеху.
   И он допустил ошибку. Он не вышел из атаки. Как завороженный он смотрел на прицел, пытаясь понять, что произошло, продолжая полет и вошел в зону поражения. Зверь прыгнул.
   «Умная» пушка в хвосте у Чужого изрыгнула тучу снарядов. Она разметала самолет ведущего на тысячи кусков металла.

   Ведомый  успел увернуться от обломков взорвавшейся машины ведущего. И это его спасло.
-  512! 511 сбит! Вышел из атаки!
   Настала секунда черного микрофона. Сидящий за пультом стиснул клавишу.
-  Спасательные вертолеты из ближайшего квадрата!
-  512! Внимание! Слушай меня. Выключи радар, включи теплопеленгатор.
   Набери высоту выше над ним три тысячи метров.  Будешь атаковать с помощью пушки. Сверху! Из мертвой зоны.  Атака по тепловому следу. Он не пойдет на высоту. Он умный. Его засечет ПВО.  Не забудь. Только пушка. Тепловые ракеты не пускать. У него наверняка есть защита.    Я верю в тебя, лейтенант!

   У пилота не было опыта. Он никогда не был в реальной опасности. Страх появился откуда - то из живота. Как будто всегда был там и ждал своего часа. Картина взрыва ведущего перед глазами не уходила. И страх стал вползать в него черными щупальцами. Сначала задрожали ноги мелкой противной дрожью, потом руки. Живот стал дрожать и щупальца стали подбираться к сердцу, бьющемуся на запредельном ритме. У него не было опыта. Но только всплыла эта фраза, сказанная в эфире, страх замер.
-  Я в тебя верю.
  Это сказал тот, кто знал, что такое страх.
-  512! Я «Граница»! Курс… высота…
    И когда он услышал голос, он забыл о страхе.
-  У тебя будет не более десяти секунд для атаки!
-  Внимание, 512! Над целью. Превышение три. Атаку разрешаю!
-  512, атакую!

-  Спасательные вертолеты из ближайшей зоны!
-  Я вылетаю в тот район!- Сказал генерал.
    Сидящий за пультом кивнул.
    Генерал вышел.

    Он стал падать сверху из мертвой зоны, где радар чужого не видел его. Белая игла на экране теплопеленгатора - тепловой след от самолета. На острие ее - Чужой. Секунды пошли. Игла стала расти в толщине. Теплопеленгатор захватил острие иглы. Секунды как вечность. Руки дрожат, пот заливает глаза. Держать кольцо в захвате. Ближе, ближе!
    Разведчик. Черный,  как смерть. Чужой. В его небе. Что он нес в своем черном брюхе, с какой целью пересек границу не знал никто. И он был чужой в этом небе.

    Сигнал атаки!
    Он нажал гашетку.  Вой скорострельной пушки потряс самолет.
    Дымная трасса протянулась кипящей струей к черному силуэту и зацепила его.

   Чужой напоролся на снарядную струю как на лезвие бритвы, вспыхнул,  перевернулся кверху брюхом и когда начал падать, глаз автоматического радара засек нападающего.
  И за секунду до взрыва,  смертельно раненный зверь, перед тем как сорваться в пропасть,  полоснул  охотника когтистой лапой  снарядным залпом из автоматической пушки.
 



   Щелчок. Кислород под большим давлением вошел в легкие и они раздулись как мяч. Щелчок . Воздух вышел. Щелчок-вдох. Щелчок –выдох. Две секунды вдох, две секунды выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох.   
   Взрывная декомпрессия. Высотный костюм работал. Его толстые резиновые шланги, словно полосатые удавы, опутывающие все тело, раздулись.
   Они стянули капроновую ткань костюма.  Нечеловеческой силой она сжала тело, не давая своим натяжением на этой чудовищной высоте вскипеть крови в лабиринтах вен и артерий. У машины была всего лишь доля секунды, чтобы не дать взорваться сердцу и мозгу. Немедленно кислород под большим давлением ринулся в легкие, сплюснутые костюмом. Они раздулись как мяч. Потом щелчок и воздух вышел. Вдох- выдох, вдох –выдох.  Высотный костюм работал. В мертвой машине осталось жить  кислородное сердце и оно  вдыхало в него кислород.  Эту голубую кровь. Мертвая машина заставляла  жить это существо, замотанное в капрон,  раздутое как резиновая кукла с  болтающейся от ураганного ветра железной головой. Даже не зная, жив он или нет. Вдох- выдох, вдох- выдох. Живой воздух входил него, касаясь омертвевших клеток. Кровь несла эти драгоценные капли в мозг. В этот сгусток вещества такого непрочного и слабого. Но машина упрямо вдыхала в него кислород.  Он заставил мысль родиться в потухающем сознании. И человек открыл глаза.

   Грохот. Страшный раздирающий мозг и пространство.
Все ураганы мира обрушились на него.  Стоя под громадой  Ниагары, ревущей как тысяча тигров, обрушивая тонны бешено бурлящей воды. Стальные вихри терзали его тело. Они были в грудь и в голову,  бросали из стороны в сторону, вырывали его из кресла. Натянутый как тросы капроновые ремни стонали, еле сдерживая натиск взбесившегося потока воздуха. Боль в голове и ушах.  И этот грохот! Нескончаемый грохот падающих с огромной высоты каменных глыб. Стекло гермошлема было белым от инея. Это броня защищала его. Но он был слеп. Он был слеп и беспомощен. Сверхзвук ревел, врываясь в разбитую кабину.
    Он же вышел из темноты! Смерть?  Нет! Смерть это когда темно! Опасность! Секунды как смерть. Руки! Где его руки! Жестокий холод! Не то, не то! Руки! Найти в себе силы, чтобы найти руки! Этот грохот! Раздирающий мозг на тысячу кусков! Где же руки? Погруженные в бурный ледяной поток.  Неужели их нет?  Его трясет  как в железной  бочке, сброшеной с водопада. Клацают зубы, он захлебывается кислородом, глотая его окровавленными губами.  В этой гремящей преисподне, в железной бочке катящийся по камням! Пропасть! Сейчас удар! Зловещий скрежет и взрыв! Белая ослепительная вспышка расцветет и погаснет! Взрыв и … темнота. Он почувствовал. Руки  мечутся,  их рвёт поток! Прижать к себе изо всех сил! Вниз! Вниз! Руки! Он понял, что схватил рычаги. Красные рычаги опасности! Напрячься и всех своих последних сил! Даже не зная, сделает ли он это, он судоржно стиснул предохранители и с хрипом, криком и яростью рванул их на себя, уже ни на что не надеясь.


   Генерал, молча смотрел, как медицинский транспортный самолет выруливал на взлетную полосу. Рядом на рулежной полосе стоял еще не остывший вертолет. Его винты  медленно вращались, останавливая движение.
   Он смотрел, опершись рукою на борт своего железного орла, распластавшему  крылья над бетоном.
  Вряд ли кто узнает, о чем думал генерал в эту минуту.
Думал ли о том, как сложится судьба пилота в ближайшее время? Ведь после катапультирования на сверхзвуке остаются весьма тяжелые последствия.   Думал о том, что сказать родителям погибшего пилота?  И сколько еще пилотов пожертвуют собой ради этого неба?
   Или надеялся на то, что молодой  пилот преодолеет все барьеры, и опять ворвется в это небо, чувствуя под своей рукой двести тысяч лошадиных сил, и пробьет звуковой барьер, расписавшись в бесконечной синеве белым росчерком пера.
  Вряд ли кто узнает.
  И мало кто знает, где генерал заработал свои погоны и совершенно седые волосы. Ему было всего тридцать два года.
   Транспортник взлетел.

    Пилот чувствовал боль. Самолет качало, и врачи не всегда удачно попадали своими иглами в его вены. Опутанный капельницами, проводами и датчиками, он вздрагивал и смотрел в потолок. Отрешенным взглядом. Может он еще не совсем понял, что происходит и где находится.
   Молодая девушка медсестра, как могла, заботилась о нем, укутывая в одеяло и смачивая его сухие, израненные губы влажной салфеткой.
   Ее пугал этот взгляд. Она хотела прикрыть его от беды.
«Господи! Спаси его! Ведь совсем молодой. Наверное, и девушки еще нет». Ее душа хотела согреть его. Она взяла его руку в свою,  и он повернул к ней голову.
   Ее пронзила эта синь в его глазах,  как будто кто- то щедрою пригоршней зачерпнул небо и плеснул ему в них.
  Он увидел ее глаза, почувствовал тепло ее руки и уже больше не отводил взгляда.
  Он что- то увидел в ее  глазах, наполненных слезами. Что  - то очень важное и настоящее для него. Эта девушка, которую он не знал, и первый раз видел в своей жизни, эта девушка  хотела, чтобы он жил.  Ему вдруг стало теплее . Как будто выходишь из холодного погреба на солнце.
   Его часто бьющееся сердце стало успокаиваться, прерывистое дыхание становилось ровнее.
   Он был не один, с ним была женщина.

   Самолет молотил воздух, рвал его мощными винтами, натружено выли двигатели, на максимальном режиме.
Он набирал высоту.  Земля покрывалась сизой дымкой, отходя назад, пространство распахивало свои границы, непостижимые и бесконечные.
   На огромной территории, невидимое и неслышимое движение, как будто встревоженное крыльями самолета, катилось как волна в сторону большого города. Катилось, звонило телефонами, хлопало дверьми, срывалось в эфир с радиоантенн.
   Командные пункты, диспетчеры разводили борты, меняли курсы и высоты, освобождая пространство, и передавали тревогу из рук в руки, из уст в уста:- «Человек в опасности»!
-   Борт 65711 займите высоту…
-   Реанимобиль на аэродром!
- …отверните влево на курс…пройдите две минуты.
-  Подготовить операционную к работе!
 - Бригаде нейрохирургов подготовиться!
-  Квартира полковника Короповского? Срочная операции. Машина за вами уже выслана.
-  Управление принял, я «Озерный подход». Внимание всем экипажам, находящимся в воздухе! Усилить осмотрительность, строго выдерживать  заданные высоты, пропустить литерный борт!
-   85322, ваше удаление…впереди свободное небо!
-   Спасибо «Озерный»!
   Ревели двигатели на максимальном режиме, фюзеляж дрожал и вибрировал, самолет хотел успеть, как будто не пилоты управляли им, а он сам стремился изо всех сил.
И сквозь этот вой и рев металла, которого накопилось в мире так много, что его лязг порой заглушает и детский смех и пение птиц. Металла, которого стало так много, что среди его синевато-холодного нагромождения, пушек и ракет, авианосцев и танков, самолетов и подводных лодок, порой не увидеть человека и его душу. Металла, который хочет заставить подчинить себе людей, сделать их своими придатками и рабами, сквозь этот лязг и грохот металла, женские губы, склонившись над  раненым,  тихо шептали как молитву:
-  Ты потерпи, милый, потерпи, родной, потерпи…