Сказка про Холодную Комнату

Монитор высветил холодные каменные стены, бесцветный бетонный пол и крошечное слуховое оконце почти у самого потолка комнаты. Больше в ней не было ничего - разве что совсем незаметный на сером унылом фоне ребенок - девочка лет шести. Она сидела в самом углу, и в мрачной тени стен ее действительно было не так-то просто заметить: маленькую, в коротенькой юбочке, с разбитыми от бесконечных падений коленками и растрепанными, давно нечесаными волосами. В ее позе было много одиночества и самой настоящей, неподдельной, огромной скорби - девочка сидела, обхватив руками колени и уткнув в них лицо.

- И долго она так сидит? - я оторвалась от созерцания грустной картины и повернулась к своему непосредственному начальнику и близкому другу - пожилому, но еще достаточно бодрому мужичку с очень мягким и добрым взглядом и серой густой бородой. Имя, конечно, ему при рождении дали не очень, но уж какое есть - Внутренний Голос.

- Да вот как завели вчера, так и сидит, - ответил начальник.
- И что - неужели одна совсем? - со вчерашнего дня... на бетонном полу... и все в такой позе! В голове не укладывалось - бедный ребенок. Что же могло произойти с ней вчера, что она вот так вот...
- Одна... Правда, один раз Эндорфин к ней поскребся, но она на него наорала и даже голову приподнять отказалась. И не впустила его. Он, горемычный, от неожиданности даже описался на пороге. А потом хвост поджал - и в будку к себе. Лежит теперь там, разобиженный на весь белый свет. И скулит.
- Это я слышала. Скулит, да. А Тельце? Неужели не приходила?
- Ну как она могла не прийти? Пришла... Забралась к самому слуховому окошку. Мяукала... В ответ - ноль реакции.
- М-да... Что-то в этот раз как-то совсем печально, - пробормотала я, судорожно пытаясь сообразить, как же помочь малышке, в своей беде отгородившей себя даже от Эндорфина.
- Печально, - согласился Внутренний Голос.
- А завел-то кто?
- А то ты не знаешь. СДХ* этот, чтоб его... самого СДХ куда-нибудь уже привел и там и оставил!
- Опять?! Опять СДХ? Ну на этот-то раз что?! - я не верила своим ушам. Ведь только же все проработали! У нас солнышко и днем, и ночью светило! Ну что опять?..
- А все то же самое. Больная мозоль, которую не долечили. Решили, что и так сойдет.
- Ты о Треке*?
- Ну а о ком еще? Трек родимый... Старая болячка, которая все никак не заживет.
- Видимо, в этот раз особенно хорошо наступили...
- Как видишь, - кивнул головой в сторону монитора мой друг.

За разговором мы не заметили, как вдруг потемнело еще недавно безоблачное синее-синее небо. Я выглянула в окно: на нас медленно, но верно надвигалась сумрачная темно-серая Боль.
- Боли сгущаются, - подтвердил Внутренний Голос.
- А Эндорфин в будке...
- А Тельце на улице...
- Вот уж совсем нехорошая ситуация. Если Тельце не выдержит Болевой Ливень - нам всем не жить.
- Без Эндорфина у нее шансов нет. А позвать его сможет только ребенок. Иди давай. Сделай хоть что-нибудь. У нас времени нет.

***

Признаться, я действительно не знала, что делать. Нет, конечно, нашу девочку мы уже не раз вытаскивали из этого склепа - но тогда она хоть голову готова была приподнять, был хоть какой-то контакт. А тут - полная отрешенность, полная изолированность. И со всех сторон привалило - снаружи Князь Боли прет, мало ему его Пределов Терпимости, все о мировом владычестве помышляет, чтоб всю Вселенную захватить, чтоб кроме него ни о ком и ни о чем больше никто и помыслить не мог, весь мир до самого себя сузить хочет... И за что Тельцу такая мука досталась? Ведь безобиднейшее же существо! Послушная, добрая, такая красивая... и вот - оказалась самой уязвимой перед его ядовитыми Ливнями. А не выдержит она - и нас всех ведь тогда не станет. Останется только Боль...

Я тихонечко постучалась в холодную серую дверь.
- Можно?

В ответ - ноль реакции. Ну что ж. Хотя бы не заорала - уже хорошо.

Дверь была не заперта - в сущности, войти мог кто угодно. И вот это-то и удивляло - ребенок просидел в Холодной Комнате почти сутки, и за это время к нему даже не попыталась просочиться Поддержка! Она даже не заглядывала сюда!

Ну, спасение утопающих - дело самих утопающих, значит, - пожала плечами я. Будем исходить из того, что имеем.

Я вошла. А ведь действительно холодно! Надо бы выключить из розетки Уныние - сколько можно морозить? Но ведь и розетку найти здесь может только она... а у меня нет таких полномочий. Зато я захватила с собой плед и подушки. Ничего. И с Унынием можно согреться, когда ты не один.

Малышка все так же сидела в углу, все в той же позе застывшей скорби. "А ведь этак-то она и навсегда такой может остаться!" - в ужасе подумала я. И почти физически ощутила, как медленно и неуклонно каменеют мышцы ребенка. Нет-нет-нет. Это не наш сценарий. Наш - вытащить тебя на свет Божий, позвать Эндорфина и прогнать Князя Боли. И мы это сделаем. Как - не знаю пока. Но сделаем обязательно.

- Ты не против, если я с тобой посижу? - подойдя ближе, спросила я у малышки. В ответ - слабое шевеление левым плечом. - Ну и отлично. Я подушки и плед принесла. Если захочешь - буду рада с тобой поделиться.
- Не надо, - глухо ответила девочка.
- Хорошо. Я не настаиваю... Тебе тут письмо пришло от кого-то. Отправитель не подписался. Сама прочитаешь или мне разрешишь?
- Мне все равно, - прозвучало из-под коленок.
- Ну тогда я почитаю. Все равно здесь больше нечем заняться.

"Привет. Ты меня вряд ли помнишь - ведь тогда даже твоей Взрослой Але было всего 10 лет. Вы поехали отдыхать в Евпаторию всей семьей, и вас поселили на втором этаже дома отдыха. А на третьем жили мы - детский лагерь. Мы познакомились как-то легко и сразу нашли общий язык. Ты нам всем сначала очень понравилась - такая умненькая, веселая, добрая девочка. Мы стали общаться. Ты приходила к нам в номер, и мы тебя прятали от нашей жирной воспиталки в шкафу - помнишь? Ты там сидела, как мышка, а потом мы громко смеялись. Но ты была слишком открытой и слишком доброй. С тобой было слишком удобно дружить. И однажды мне это надоело. Ты пришла в наш номер, как ни в чем не бывало, с ворохом новостей и хорошего настроения, а я сказала тебе, что мы не хотим с тобой больше общаться. Я сказала тебе, что ты тупая и скучная дура, что ты никому не нужна и ходишь к нам от того, что больше-то с тобой и общаться некому. "Но ты же только вчера говорила, что со мной интересно и чтобы я приходила!" - ответила тогда ты. А я сказала: "Вчера это было вчера. А сегодня уже сегодня. Давай, идиотка. Вали."

Ты была в полной растерянности. За что? Почему? Что ты сделала не так? В той комнате я была не одна. Со мной были еще три девочки. Но никто из них не заступился за тебя ни тогда, ни потом. До самого отъезда мы каждый день встречались в коридоре и в буфете, садились за соседние столы, и ты отчаянно делала вид, что не знакома ни с кем из нас, а мы демонстративно начинали вести особенно громкие и смешные беседы. Чтобы сделать тебе как можно больнее, чтобы опустить тебя до самого дна.

Хочешь знать, почему я так поступила тогда? Потому что я лидер. И те девочки, которые были вокруг меня - это были мои вассалы. Это были мои девочки. Но ты стала их у меня отнимать. Они стали слишком хотеть тебя видеть. А я боялась их потерять. Ты превосходила меня во всем. Ты была умнее, красивее, смешнее. Ты играла на пианино по вечерам, и тебя слушали даже взрослые парни! Ты помнишь того, 18-летнего с темными волосами? Я видела, как вы играли с ним в четыре руки... И я тебя ненавидела в тот момент. Потому что ты так могла, а я нет.

Зачем я тебе пишу? Чтобы сказать, что эта мозоль, мозоль, которая у тебя сейчас так болит - ее поставила тебе я. Вот в то самое лето. Я выковыряла ее ножом своих страхов, своей неуверенности. Вместо того, чтобы обрести в тебе настоящего, самого лучшего друга, я предпочла уничтожить тебя, лишь бы не меняться самой. Лишь бы не выходить из своей зоны комфорта.

Знай, девочка. В эту Комнату завела тебя я. И буду заводить до тех пор, пока будет болеть твоя рана. Но я больше не хочу тебя убивать. Не хочу желать тебе боли. И мне стыдно сейчас за то, что я тогда сотворила с тобой. Я помню твое лицо - ты стояла, как пораженная громом. Только смотрела на меня огромными своими глазами. "Че уставилась, тупая? Я сказала, вали".

Пойми. Ты ничего плохого не сделала. Ты не была никогда плохой! Наоборот - ты была для меня слишком хорошей. Мне было плохо от осознания того факта, что ты просто лучше меня. Мое самолюбие, моя гордость не выдержали. Но ты не сделала ничего плохого! Ты просто была собой.

И сейчас ты сидишь с тем же вопросом: "За что?" А ни за что. Ни за что, понимаешь! Просто у тебя своя боль, а у другого - своя. И когда один нечаянно надавил на больную точку, он тут же получает в ответ."

Я отложила в сторону белый листик бумаги. Девочка по-прежнему не поднимала от колен своей головы, но плечи ее тряслись - она плакала.
- Ты вспомнила? - тихо спросила я и подвинулась к ней поближе. Малышка кивнула.
- Мне тогда действительно было больно, - еле слышно сказала она. - Я действительно не понимала, за что со мной так. Хоть бы как-то предупредили... а она ведь мне нравилась! Мне так хорошо было с ней, и даже в голову не приходило, что она по отношению ко мне чувствовала совсем другие эмоции...
- Но ты понимаешь, что она имела на это право?
- Понимаю. Каждый имеет право быть таким, какой есть.
- Ты можешь на меня посмотреть?
- Зачем?
- Я очень хочу увидеть твои глаза. И еще мне хочется прикоснуться к тебе. Обнять тебя. Ведь это же и моя боль. Я тоже была тогда. И я была маленькой.

Девочка медленно, словно раздумывая, менять положение или нет, оторвала руки от ног и приподняла заплаканное лицо.
- Мне холодно, - сказала она. Я укрыла ее пледом и пересадила на руки. Она прижалась ко мне, и постепенно ее всхлипы становились все тише и тише.
- Ты знаешь, что ты хорошая? - спрашиваю ее.
- Знаю.
- Вот и не сомневайся. Ты очень хорошая девочка, - говорила я, медленно проводя рукой по ее густым взлохмаченным волосам, прикоснувшись губами к влажному и горячему лбу. - Что ты сейчас чувствуешь?
- Очень холодно. Надо Уныние выключить. Не знаю, зачем я его включила. Мне было плохо, я не в себе, наверно, была.
- Замечательное предложение. Ты видишь розетку?
- И вижу, и вырубила уже. Вот, так теплее, - улыбнулась малышка.
- Да, гораздо, - улыбнулась и я. - Слушай. А не пойти ли нам отсюда?
Девочка сразу же напряглась:
- Ой нет, мне нельзя.
- Это тебе раньше было нельзя. А теперь тебе очень даже можно. Пойдем, моя хорошая. Надо Тельцу с Эндорфином помочь.
- А что с ними? - встрепенулась малышка.
- Тельцу грозит опасность, надо помочь.
- Так что же ты сразу-то не сказала! - Ребенок аж подлетел к двери. Теперь она снова была, как и прежде - задорной, боевой и очень доброй девчушкой.
- А ты бы услышала? - мне оставалось лишь усмехнуться и идти вслед за ней.
- Ай, ну тебя! - нетерпеливо отмахнулся ребенок и принялся изо всех сил подзывать к себе кошку. - Тельце! Маленькая! Иди ко мне!

Тельце мы обнаружили снаружи под завалами старого шифера. Она лежала там, выпучив свои изумрудные глаза и с ужасом смотрела на почти полностью закрытое темно-серой клубящейся массой небо.
- Вот-вот польет... - тихо сказала девочка. И схватила Тельце в охапку. - Ничего. Мы успеем. Где Эндорфин?
- В будке. Обиженный на всех. Лежит и скулит, - ответила я.
- Хватит ему лежать. Отлежался уже. Эндорфин! Ко мне, моя радость! - позвала девочка любимого пса.

И в этот момент на Тельце упала первая капля.

Она издала истошный вопль и чуть было не вырвалась из рук ребенка.
- Держи ее! - взмолилась я. Только бы Эндорфин прибежал!..

От второй капли мы ее увернули. Накрыли собственными телами - и я, и девчушка. Душевная боль - штука тоже не сильно приятная, но сейчас это было наименьшим из зол.

Больше всего Князь Боли не любил веселый собачий лай. Эндорфин обладал дивной способностью - разгонять своей радостью тучи боли. Они очень боялись голоса Эндорфина! И рассеивались моментально. Вот и сейчас - мы его еще не видели, но зато уже очень прекрасно слышали: мальчик знал свое дело и теперь вовсю обгавкивал подернутое пеленой боли небо.

И она отступала. Князь Боли потерпел очередное фиаско. Но как же он был близок к победе!
- Ну ничего, ничего, - шипел он у себя в Черном Замке. - Еще придет мое время, я подожду!
- Не дождешься, дубина! - весело прокричала ему в ответ наша девчушка. - Пока мы все вместе и в радости, и пока нас дедушка Внутренний Голос обкуривает своей Трубкой Любви, ничего ты не сделаешь нам, понятно? Не видать тебе другой земли, кроме твоих Пределов Терпимости. Вот как ушей своих не видать!

***

Вот и расчистилось небо. Эндорфин гавкал, как сумасшедший. Он радовался от всего и все на свете любил: и боль он любил! И всегда ей так радовался! А она почему-то от его радости куда-то очень быстро девалась... Ну да ничего! Зато рядышком - его любимое Тельце, которое отвечает ему полной взаимностью. Ну и что, что один из них пес, а вторая - обычная пушистая кошка. Зато так, как они дружат, не может больше никто. Настоящие неразлучники! И так хорошо, когда Подсознание с Сознанием находят общий язык и вместе выходят из страшной Холодной Комнаты!..