История про игры Перамайяна

   Как-то после недели гроз дед сильно простыл, кашлял, как раненый грокх и несколько дней не вставал с постели. Потом, когда ему сделалось лучше, он вспомнил, что уже давно не рассказывал мне правдивые истории. Хоть я и не настаивал, дед все же решил поведать мне что-нибудь, чтобы долгим разговором прочистить свои легкие.

   Это сейчас я стал стар, и иногда здоровье меня подводит…

   Дед все еще кашлял в конце каждого предложения, а то и посередине.
Но когда я был молодым, еще моложе, чем сейчас твой отец, я участвовал в играх Перамайяна, которые раз в пять лет устраивает бог Румит. Может быть, и ты, когда вырастешь, сможешь поучаствовать в них, если, конечно, люди не перестанут верить в богов. Когда я был такого же возраста, как сейчас твой отец, большинство из нас верило, что Румит, как и вся его свита, и все остальные боги – это старые боги. Они пришли вместе с древними царями из-за Северного Бесарийского моря, и взяли новые имена. Мы верили, что до них земли Семнадцати были необитаемы, или обитаемы только зверолюдьми на западе и Бантенгутарами на севере. Мы верили, что старые боги, поселившиеся на новой земле, принесли с собой древнее знание и помогли древним царям построить первое правление Бесарии и удивительные дворцы Лелухура и Буайяна, и даже пробраться в холмы Рахасии, где до сих пор в скалах и поймах рек ютятся полудикие племена Дурджанов и келапаранцев. Сейчас же предпочитают верить, что боги жили на этой земле всегда, рука об руку с Бантенгутарами, или даже что старые боги умерли вместе с древними царями, и на их место пришли новые. А прочие и вовсе не верят в богов. Я же воочию встречал двух из них, Белого Геланданга так и вовсе видел несколько раз, не считая бесчисленного множества мелких черных божков, и поэтому, не могу не верить.

   Говорят, сейчас Румит не спускается, чтобы положить рог в центр лабиринта. Я бы тоже не стал показываться, если бы люди вели себя, как стая голодных диких медведей, хотя, уверен, с медведями Румит ладит гораздо лучше. Когда я участвовал в играх Перамайяна, Румит сам спускался к высокому пьедесталу в центре лабиринта и возлагал золотой рог, и приветствовал соревнующихся и зрителей, и сам провозглашал начало игр. Поэтому, раньше никто не сомневался в существовании богов. Последние сомнения отпадали при виде самого Румита. Он выглядел, как клубок свежеостриженной шерсти с боков самых тучных двиновых овец, которую успели вымыть и выкрасить горячим раствором цимовой соли, и был он в десятину хада ростом. По крайней мере, в те времена Румит не выглядел, как человек, хотя иногда и принимал человеческий облик. Например, ему нужно было пожать руку победителя, того, кто первым доберется до рога. Синий клубок вряд ли мог это сделать, поэтому, на время Румит отращивал себе правую руку. Потом же, исполнив свой долг, рука исчезала, и Румит воспарял к облакам, так что сомнений в божественной природе Румита ни у кого не возникало.

   Сам лабиринт, остатки которого и по сей день привлекают любопытствующих, располагался на границе Буайяна и Данаи-Бесаф. Представлял собой он огромный диск с высокими стенами, вьющимися внутри него, как кольца на срезе столетнего дуба, и с тысячью ходов между ними, как в гигантских панцирях окаменелых сипутов, обитавших в доисторическую эпоху на архипелаге Усатого кота, и которые можно увидеть теперь в Красном дворце. Стены лабиринта перестраивались каждые пять лет, перед играми, и на каждом сегменте диска работала одна бригада, не знающая о действиях соседей, и генеральный план перестройки был известен только одному человеку – заправителю игр, так что никто не смог бы узнать заранее о кратчайшем пути к центру. Трибуны же, располагающиеся по внешнему кругу лабиринта, были всегда опущены, и поднимались только после того, как все участники запускались в передние камеры, предваряющие вход в лабиринт, и вновь опускались, когда последний участник был извлечен из него. Когда в играх участвовал я, трибуны были заполнены до отказа, и не было ни одного свободного места, и даже Буайян-кепала делил свою трибуну с двумя десятками чиновников из дворца.

   Не знаю, что подвигло на участие в играх Перамайяна меня. Признаться, я и сейчас с трудом понимаю, зачем рвутся в лабиринт молодые люди, ибо выигрыш ничтожен, а слава победителя меркнет так быстро, как грокх ест из корыта. Иные говорят, что победа дает огромный шанс, который может выпасть единожды в жизни, узреть вблизи живого бога. Говорят, Румит исполнял любую просьбу, но я не могу вспомнить, чтобы чья-то просьба заключалась не в деньгах. Знать, такие у нас победители. Сейчас же, когда новый лабиринт построили в Румахе, а старый забросили, Румит больше не показывается, и победитель наследует только золото. Но разве золото имеет хоть какую-то ценность в жизни?

   Так что же двигало мной?  Безрассудство. Изначально я не надеялся на выигрыш, но в наши времена считалось очень модным похвастаться перед какой-нибудь милой каилин значком участника Перамайянских игр. А я только начал служить в Синем легионе, и был так молод, что сейчас вряд ли вспомню, каково это. Многие из нашей части, если не вся часть, были направлены на отбор в игры Перамайяна. Из них отобрано было только двое, я и мой товарищ. Конечно, хоть и говорят, что игры доступны всем желающим, абы - кого не пускают в лабиринт. Уж не знаю, как я умудрился пройти все испытания, но иначе мне никогда не узнать этой истории.

   Так я оказался у одного из двенадцати входов в лабиринт. Но это не значит, что участников было только двенадцать. После того, как запускали первых, выжидали некоторое время, и запускали еще двенадцать, затем еще.
Я был первым. Я стоял перед закрытой заслонкой у входа в лабиринт и страшно нервничал, так, будто в ту минуту решалась моя судьба. Трибуны с грохотом поднялись, так, что мне показалось, что рушатся сами стены лабиринта. Послышались удивленные возгласы зрителей. После того, как все затихло, я уловил еще одну волну удивления и наступившую после нее тишину, и понял, что должно быть, это Румит спускается в центр лабиринта и кладет рог на высокую колонну. Я немного жалел, что не увидел его, потому что вид живого бога, хотя бы и представляющего собой шерстяной остриг, всегда любопытен. Позже я все-таки увидел его, но уже через десять лет, когда судьба еще раз занесла меня в те края. Люди захлопали, и снова затихли. Потом долго говорили Буайян-кепала и заправитель игр, и люди снова хлопали им. Я же сгорал от нетерпения начать схватку с лабиринтом. И вот, наконец, настала тишина, в которой я услышал долгожданную команду открыть ворота. Заслонка отодвинулась, и я рванул в лабиринт, тут же наткнувшись на стену. Я сворачивал из угла в угол, не имея ни малейшего понятия, куда мне бежать, и даже солнце было сокрыто за густыми тучами, лишая последней подсказки. Говорят, Румит нарочно прячет солнце, чтобы участники игр не хватались за его свет, и не знали направления. Невозможно было также ориентироваться по зрителям на трибунах, возвышающихся теперь как самые длинные савиты, ибо все они были одинаковы, а сама трибуна кругла, да и вряд ли это помогло хоть как-то при поиске ходов, не ведущих в тупики.

   Через несколько минут скитаний по узким стенам лабиринта, я услышал еще один призыв открыть ворота, и понял, что в мой сегмент впустили соперника. Единственным шансом избежать его было затаиться недалеко от входа и обрушиться со всей неожиданностью из-за угла, хоть это было бы и нечестной игрой. Тем не менее, я так и сделал. Притаившись за крутым углом, я слушал шаги. Гомон зрителей заглушал все звуки, а мой соперник, вероятно, не шел, а крался, потому что план мой был весьма ожидаем. Так я и стоял, замерев, пока не увидел своего соперника, наступающего совсем с другой стороны, а вовсе не с той, откуда я поджидал его. Мой план обратился против меня, и соперник мигом сбил меня с ног.

   Дед рассмеялся.

   Так и закончилось мое путешествие по Перамайянскому лабиринту. Все-таки, не важный из меня трюкач и стратег.

   Очнулся я задолго после окончания игр, когда всех застрявших в лабиринте игроков извлекала команда лекарей с носилками. Что ж, хоть путь мой был бесславен, я узнал, что мой соперник, прервавший мое и без того короткое путешествие, также не добрался до центра, и его обезвредил третий участник, запущенный в наш сегмент. Но и третьему пришлось несладко, его оглушил Кетагар-Саар, тот самый белый воин,  который победил лабиринт и, чуть было не победил единственного оставшегося соперника. Кетагар был запущен последним, и все знали, еще на тренировках перед играми, что он – самый сильный соперник на пути к золотому рогу, и все ставили на него.

   Кетагар был моим соседом по комнате в гостинице при лабиринте, которая и сама походила на панцирь улитки, и за те два дня, что мы томились в ожидании игр, мы успели сдружиться с ним, и я многое о нем узнал.

   Кетагар-Саар происходил родом, как нетрудно догадаться по его имени, из Бумипахита, и уже успел отслужить пять лет в армии Семнадцати, и снискать себе славу непобедимого воина, как те, что охраняют спокойствие сада белых богов. Конечно, сам он не говорил такого о себе, иначе это сошло бы за хвастовство, так не приветствовавшееся в наши времена среди воинов. Все это говорили о нем другие, например, солдат из моей части, который прошел вместе со мной отбор в лабиринт. Также я узнал, что Кетагар отправился на эти игры с одной-единственной целью – возвратить себе каилин, которую он любил с самого детства.

   -Вот что я тебе скажу, все гадости в мире происходят из-за каилин, разум которых полон таких ходов и завитков, что Перамайянский лабиринт – жалкая улитка в сравнении с ними, - говорил Кетагар, когда мы прогуливались на получасовом послеобеденном отдыхе. - Порой, каилин поступают с нами так, как если бы они знали, что у нас два сердца, и одно из них, разбившись, может быть легко извлечено и выброшено, или же нет сердца вообще, как у кемайласанской песчаной гадюки.

   Дело в том, что каилин эта поклялась в вечной любви Кетагар-Саару, и она ждала его четыре полных года, и еще немного. Однако же на пятый год службы вышла замуж за красивого и богатого прийю из их деревни.

   Кетагар страдал. И, несмотря на внешнюю веселость, которая внушала всем окружающим доверие, я замечал, что взгляд Кетагара порой столь мрачен и хмур, что можно было понять, как плохо у него на душе. Очень часто у веселых людей в груди таится печаль, черная, как зубастая рыба Лед, что обитает в глубинах Ночь-реки и мешает удить щук Бусукбаратским рыбакам. А улыбка их горька, как земли Бумипахита.

   -Как же ты это сделаешь, если победишь лабиринт? – спросил я.
Кетагар сжал кулаки.

   -Я попрошу у Румита сделать так, чтобы она вновь полюбила меня.

   Бедный Кетагар, он не знал, что боги не умеют этого. Никто во все времена, ни ученые из румахского института, ни лелухурские чернокнижники, ни бусукбаратские лекари не смогли объяснить, как это выходит. А если уж не вышло, то никакие приворотные зелья не помогут. Даже самим богам иногда не везет в любви, разве могут они устроить ее для людей?

   -А если Румит не сумеет?

   -Тогда я попрошу его убить....

   Тут нас прервал громкий сигнал о возвращении к тренировкам. И хорошо, что я не дослушал, иначе я никогда больше не заговорил бы с Кетагаром. Тем не менее, этого мне хватило, чтобы увериться, насколько тяжелая обида затаилась в его сердце и постепенно обращает его в камень. Никто не знает, как сложилась бы судьба Кетагара, если бы он все-таки добрался до рога. Кетагар был запущен в лабиринт четвертым, и он знал, что большинство соперников уже не опасны. Он проходил лабиринт так, будто заранее знал, куда поворачивать и к чему прислушаться. Наверняка, он прошел мимо меня, пока я пребывал одновременно в стенах лабиринта и в пространстве между садом белых богов и чертогами Яханама, не пущенный ни туда, ни туда. Кетагар знал, что останавливаться ему нельзя. Также он нашел и второго участника, запущенного сразу после меня, и понял, что в этом сегменте ему угрожает только третий соперник. Справиться с ним было проще простого. Кетагар был силен и ловок, и удачлив до поры – до времени, так что, ему достаточно было резко и с силой опустить руки на голову соперника – и вот, путь в лабиринте свободен. Совсем не заблудившись в ходах сегмента, Кетагар вышел на середину.
Кетагар был рад, как заплутавший в Тенгахских лесах путник, вышедший на человеческое жилье, когда увидел впереди себя круглое поле и колонну в центре лабиринта. За спиной он услышал рев трибун. Так публика оповещала всю округу, что первый из участников, наконец, вырвался к финишу. Недолго думая, Кетагар бросился к центру, и когда до заветной колонны, где на плоской капители с лепниной лелухурских мастеров покоился рог, оставалось не больше сотни паков, его сбил с ног черный воин, Хиитам. Мы называли его черным воином, потому, что одежда его была черна, и многие даже боялись, что он и есть разыскиваемый тогда в Румахе преступник, главарь самой опасной банды к востоку от криттских гор. Хиитам сбил Кетагара с ног, и они стали бороться. Бой их был тяжел и жесток, и Кетагар понял, что силы их почти равны, и он не встречал раньше такого соперника. Все те прийя, с кем сражался Кетагар ранее, показались ему хилыми детьми в сравнении с Хиитамом. Неизвестно даже, справился ли воин из сада белых богов, если бы ему довелось сразиться врукопашную с этим черным воином. Зрители на трибунах затаили дыхание и перестали следить за прочими участниками, которые не зная, что происходит в центре, все еще устремлялись к колонне с рогом. Многие зрители перед началом игр брали у входа маленькие подзорные стекла, за пол-анга серебра, и теперь рассматривали в них драку у колонны, и подавались вперед, чтобы лучше разглядеть, а некоторые привставали со своих мест. Бой был тяжел и жесток, и никто из зрителей не пожалел денег, потраченных на билет. Когда же один из воинов остался на земле, а другой поднялся над ним, все зрители ахнули. Никто не ждал, что победителем в схватке выйдет Хиитам, и все до последнего надеялись на отважность и ловкость Кетагара.

   Кетагар и сам не ожидал такого исхода, и, когда он понял, что силы, как и победа, покинули его, Хиитам уже возвышался над ним громадным черным исполином, выше самой колонны и трибун, выше облаков. Хиитам затмил свет показавшегося из-за туч солнца, и по-гадючьему улыбался. Потом он присел, отвернулся, и с паучьей ловкостью взобрался на колонну. Солнце освещало его, зрители повскакивали со своих мест, бросая оземь свои подзорные стекла, а Румит уже несся с небес навстречу победителю. Не сразу Кетагар понял, что не может больше встать, и пошевелить рукой или ногой. Хиитам сломал ему хребет.

   Так и закончилась история Кетагара, непобедимого воина, храброго и удачливого. И началась совсем другая.

   Подобранный лекарями, я очнулся в тренировочных садах, далеко за пределами лабиринта. Голова и шея мои болели, как после схватки с диким грокхом, однако руки и ноги были на месте. Чего нельзя было сказать о Кетагаре. В больничном покое несложно было найти побежденного воина. Возле койки Кетагара столпились лекари и удрученно качали головами. Они не могли ничего поделать, и Кетагар оставался недвижим. Один из лекарей сказал мне, что руки, с малой вероятностью, вернутся Кетагару, но все прочее, что ниже груди – вряд ли, шанс совсем мал. Мы все были опечалены, ведь Кетагар-Саар был самым отважным и веселым, добрым и бесстрашным воином, которого все любили. Что же станет с ним теперь?

   Желая утешить Кетагара, я подошел к нему и сказал:

   -Держись, храбрый воитель! Не пристало непобедимому воину, которому обычный солдат, вроде меня, соперник не сильнее двиновой овцы, грустить из-за царапины.
Но Кетагар не взглянул на меня, и даже не повел бровью.

   -Вот, что я сделаю, - воодушевившись удачной мыслью, сказал я, - в следующий раз на Перамайянских играх я снова пойду в лабиринт! Уж тогда-то, когда у меня не будет столь сильных соперников, я без труда выиграю. И тогда меня не будет мучить вопрос, что попросить у Румита, потому что это будут новые ноги для моего друга Кетагара.

   Мысль казалась мне крайне удачной, и, клянусь, я поступил бы так, если бы вскоре не приключилась война с Селатангами. Кетагар, однако, не спешил отвечать мне. Ни один нерв не дрогнул на его лице. Позже, лекарь сказал, что он, скорее всего, и не слышал меня вовсе, поскольку ему прописали три ложки настойки травы меббиускан, от которой мгновенно становятся невосприимчивы к человеческой речи. Но я видел взгляд Кетагара. Он был полон ненависти и отчаяния. Уверен, еще секунда моей навязчивой доброжелательной речи, и он прогнал бы меня, невзирая даже на действие травы меббиускан. Тогда я ушел сам, и видел после этого Кетагара всего один раз, в самом начале войны, когда наш полк был направлен к границам Гелиссах-Хутана, и мы еще не знали, что нас там ожидает, и гордились своими новыми синими шинелями.

   Позже я узнал, что стало с Кетагаром. Его старый отец забрал его в родную деревню, и ухаживал за ним, как мог. Приходила так же и каилин, из-за которой Кетагар отправился в лабиринт, и гладила его по голове. Однако Кетагар не желал ни с кем разговаривать. Сердце его точила черная, как камни на дне Ночь-реки  злость, и он клялся себе тысячу раз, что отыщет Хиитама. После долгих дней и ночей, полных злости и отчаяния, ему не нужна уже была та каилин. Все, чего теперь хотел Кетагар – это отыскать черного воина и свести с ним счеты.

   Нет союзников страшнее и надежнее в деле мести, чем черные боги, и Кетагар стал каждую ночь молиться Яханаму, самому черному из богов, властителю Ада и отцу всех прочих черных богов. Говорят, Яханам ненавидит это имя, потому что оно на языке древних царей означает «второй в очереди», поэтому, хоть имена черных богов и не принято произносить вслух, называя Яханама, мы как бы ругаем его. Те же, кто призывают его, используют другое имя, еще более черное, которое я не могу тебе назвать.

   Известно, что верховный черный бог, сколь ему ни молись, редко когда удосуживается лично встретиться с живыми. Но сердце Кетагара источилось и превратилось в черный алмаз, наполненный ежедневным ядом ненависти, поэтому Яханам счел его достойным, и сам явился к нему. Как водится, во сне. Сны Кетагара уже давно стали тревожными, и превратились в кошмары, и вот, в одном из них он предстал перед Яханамом, пожирающим вместо палочек сладкой гулы души, парящие вокруг.

   -Если живой усердно молится мне, значит, он хочет чего-то от меня, - с напускной усталостью проговорил Яханам, так что Кетагар понял, что на самом деле ему интересно.

   -Ты прав, владыка Ада, я искал встречи с тобой.

   -Так излагай быстрее, не трать мое время, - лениво проворчал Яханам, хоть при этом и не выглядел занятым.

   -Я знаю, как ты любишь выгодные сделки, владыка Ада, и хочу предложить тебе такую. Я прошу вернуть мне на небольшой срок руки и ноги и мою прежнюю силу…
Яханам насторожился. Он и заранее знал, что попросит Кетагар, но что же способен он предложить взамен?

   -Взамен я отдам свою душу в твои владения… как только выполню одно важное дело, разумеется.

   Яханам принял разочарованный вид и проглотил еще одну душу, которая, как рыбка, проплывала мимо и она в мгновение ока растаяла на его языке.

   -Мало. Что еще?

   Кетагар удивился, но не подал виду. Он считал свою душу достаточной платой, и не знал, что предложить еще. Он даже был немного разочарован тем, что душа оказалась такой малой ценности. Однако же и встреча с самим отцом черных богов выпадает не каждый день. Нужно было еще одно подношение. Кетагар поразмыслил немного. Он глядел в сторону Яханама, который лопал души, как бисквиты из хрустящего теста. И тут он придумал.

   -Я притащу с собой душу Хиитама! – в нетерпении заговорил он.

   Яханам поводил бровями, соображая, кто такой этот Хиитам. А вспомнив, его глаза просияли, и улыбка проступила на его белом лице. От радости он даже проглотил полдюжины душ разом, и принялся хрустеть ими, как палочками гулы, если положить их на язык и быстро разжевать.

   -Душу Хиитама мне просто так не добыть, - размышлял Яханам. – Уж больно лакома она для меня, уж больно хочу я ее… - и он принялся облизываться, предвкушая хруст новой души. – Так и быть. Я верну тебе прежнюю силу, но только на полгода. Не больше. А за это время потрудись доставить мне душу Хиитама, и твою, в нагрузку. Но если не добудешь… - грозно зашипел черный бог, так что все души, плавающие вокруг в эфире сна, как медузы в водах Бесарийского моря, разбежались в страхе. – Если не добудешь, то я прикажу своим слугам войти в твою деревню, так, чтобы каждый прийя, каждая каилин, и даже скот и грокхи стали одержимы, и при жизни вытащу души всех и вся, и пущу их летать над Бесарийским морем, и это будет твоя вина, и душа твоя сделается чернее вод подземной реки Кресц, и тебе вовеки не отмыть ее ни золой, ни каленым железом.

   Яханам хлопнул в ладоши, и Кетагар проснулся, лежа в своей постели, ставшей для него и домом и целым миром. Попробовал он поднять правую руку – и та повиновалась. Левая тоже стала слушаться его. Обрадованный, вскочил он на ноги, и крепко встал на них, как прежде, будто и не было продолжительной болезни. Он сделал шаг, и два, и подпрыгнул на месте, и понял, что сила вернулась к нему, и что теперь он сможет осуществить то, чего желает больше всего на свете.
Не сказав ни слова отцу, и даже не показавшись, прокрался он прочь из дома, и ушел из деревни, где больше его не видели. Каилин, ради которой забрел он в лабиринт, правда, рассказывала, будто видела Кетагара, стоящего под окнами ее дома в ту ночь. Еще она говорила, будто он хмурился и криво улыбался.

   Кетагар ровным счетом ничего не знал о Хиитаме, кроме того, что за первенство в играх Перамайяна он попросил у Румита золото.

   -Никчемный болван, - думал Кетагар. – В его руках была власть вершить чужие судьбы, а он попросил горстку монет! – и злоба вновь наполняла его. Так, ведомый своим ожесточенным сердцем, он отправился в Даун-Хидуп, рассудив, что такое имя Хиитам мог получить только на севере, и не ошибся. Изредка захаживая в таверны, он справлялся у каждого попадавшегося на пути, не слышал ли кто о победителе Перамайянских игр, и узнал множество историй о черном воине. Кто-то говорил, что он на самом деле оказался разбойником из Румаха, и его уже успели казнить за кражу грокха; кто-то рассказывал небылицы о данаибесафских озерных чудовищах, к которым он примкнул; кто-то утверждал, что на выигранные деньги Хиитам отстроил корабль и отправился прочь из Семнадцати по Северному Бесарийскому морю; а кто-то заявил даже, что он живет теперь в доме того другого воина, с которым ему довелось сражаться в жестокой схватке у колонны, и ухаживает за немощным. К счастью, большинство опрошенных все же подтверждали, что Хиитам проживает в Даун-Хидуп.

   В Даун-Хидуп люди уже куда более охотно говори о своем земляке. В первой же таверне Кетагар узнал, что дом Хиитама располагается в южной деревушке, как раз там, где Даун-Хидуп граничит с Рахасией и племенами Дурджанов. Так, менее двух месяцев понадобилось Хиитаму, чтобы отыскать ту дверь, за которой прячется его злейший враг. Вооружившись кхукри и спрятав его за поясом, и прикрыв широкими полами своего посеревшего плаща, заточив два пахитских ножа с укороченным лезвием, и спрятав их в голенищах сапог, и еще два спрятав в обшитых выделанной кожей грокха карманах жилета, приспособленных под крепкие потайные ножны, Кетагар был уверен, что готов ко встрече лицом к лицу. Взволнованный, встал он перед дверью, за которой его ждало окончание пути, пролитие крови и вверение своей души во владения Яханама. Не сразу решился он постучать. Однако же пути назад не было, а цель была близка. Выдохнув, он все же решительно забарабанил по черным доскам.
Дверь открыла каилин с младенцем на руках. В нетерпении она осмотрела гостя.

   -Чего тебе?

   -Скажи, добрая каилин, могу ли я отыскать здесь Хиитама?

   -Я бы тоже хотела знать, где этот бесчестный прийя, - ответила каилин, а младенец на ее руках скорчил недовольное лицо и захныкал.

   -Неужто не знаешь, где искать его?

   Каилин вздохнула.

   -Благородный сын белого бога Элокта, видите ли, заскучал в обществе людей и решил проверить собственное бессмертие.

   -Не понимаю, о чем ты говоришь, добрая каилин.

   Каилин снова нетерпеливо вздохнула. Весь вид ее говорил о том, как она устала и как расстроена.

   -Хиитам, пусть грокхи сожрут его сердце, как видишь, оставил меня одну с детьми и пустился добровольцем в армию на границы с Селатанией, где сейчас неспокойно, и Бумипахит собирает армию против селатангов.

   Кетагар прищурил левый глаз, соображая, что такой длинный путь был проделан зря, и вернется он в родные земли, по-видимому,  ни с чем.

   -Причем же здесь белый бог Элокт? – будто бы заразившись усталостью каилин, не пускавшей его на порог дома, спросил Кетагар.

   -А при том, что Хиитам – потомок Элокта! Он выиграл игры Перамайяна, не пошевелив и бровью, и даже покалечил какого-то беднягу, оставив его без ног. Как, ты думаешь, ему бы это удалось, если он не посетил ни единой тренировки за всю жизнь? И вообще, зачем ты спрашиваешь его? Какое у тебя к нему дело?

   После долгих уговоров каилин все же впустила Кетагара в дом, так как он желал проверить, не прячет ли она Хиитама в сундуке или погребе, при этом на ходу сочиняя небылицы. Но Хииама нигде не было. Только старые поношенные сапоги с голенищами из черной шкуры киданга напоминали о том, что он был здесь когда-то. Кетагар прекрасно помнил эти сапоги, оказавшиеся перед его лицом, когда он сам был повержен на землю. С левым сапогом, выщипывая и без того худую шкуру и слюнявя ремни, играл старший мальчик, и еще один ползал вокруг ножек большого стола.

   -Так что же, дети твои тоже будут полубогами с недюжинной силой?

   -Время покажет, - пожала плечами каилин.

   Чуть только каилин сказала это, ее средний сын, ползающий у стола, приподнялся, обхватив деревянную ножку, и перевернул весь стол вместе со стоящей на нем посудой. На вид стол был сработан из толстых досок рахасского вяза, и для двухлетнего малыша представлял преграду, а не посильную ношу. Все покатилось, зазвенело, стол с грохотом завалился набок. От громкого шума оба ребенка на полу испугались и в страхе смотрели на мать, а младенец на ее руках принялся громко плакать.

   -Если отыщешь этого разбойника, то передай, что лучше ему будет не возвращаться сюда! Пусть идет хоть в чертоги Яханама! – и каилин тоже горько заплакала.

   Нечего делать, Кетагару пришлось поспешно возвращаться в Бумипахит. Когда он прибыл к границам, уже было объявлено военное положение, селатанги напали на Кидул-Пахит, и армия Бумипахита вела первые бои. Синий легион, в котором я числился с самого моего момента поступления в армию Семнадцати, был направлен на оборону пограничных городов. Там, в Окри-Пахите, который из столицы за считанные дни превратился в военный пункт, мы ждали приказа, куда нас направят, и насколько серьезным считают вооруженный конфликт. Там-то, в таверне, полной солдат в синих шинелях, я и встретил Кетагар-Саара. Но это был уже совсем не тот благородный белый воин, и я с трудом узнал его. Его лицо и сердце были черны, и блестящие глаза, как у вора, зорко следили за всеми вокруг. Завидев его, я тут же подошел, и весело поприветствовал, протянув руку. Поначалу я посчитал его угрюмый вид страхом перед войной. Мне же, хоть и было страшно в ожидании войны и своей участи, я не умел придаваться унынию. Когда я приблизился, Кетагар лишь злобно озирался. На нем не было шинели, и я спросил, почему он все еще не в армии, ведь он должен был иметь звание капитана и командовать сборами. На это Кетагар фыркнул, скривил губы и ответил, что это не его дело. И не мое тоже. Его некогда белый плащ сделался серым от пыли и был изорван от долгих путешествий, а на лице проступили тысячи черных морщин, как у сердитых стариков или колдунов. Тогда я понял, что лик Кетагара изменился так сильно, потому что изменилось его сердце. Морщины всегда уродуют злых и нечестных людей, а добрым и веселым придают красоту.

   Кетагар махнул рукой, чтобы я убирался, и даже не удостоил меня словом. Удивленный и опечаленный, вернулся я к своему взводу. Только усевшись на свое прежнее место в таверне, я вспомнил, что Кетагар с самых Перамайянских игр не может ходить и отсутствие на нем шинели – самое меньшее, что должно меня удивлять. Я обернулся, однако Кетагара и след простыл. Долго я размышлял, кого же я видел в окрипахитской таверне, Кетагар ли это был, или, может быть, злой колдун, принявший облик прежде искусного воина, и не постеснявшийся показаться перед лицом целой армии в охваченном войной городе. Может быть, это происки черных богов или оборотного бога Мемунтара, или Кетагар давно мертв, и его дух, не пущенный в сад белых богов, скитается по военным городам? Так размышлял я, и размышлял бы еще долго, но тем же вечером мне была дана разгадка.

   Вечером Окри-Пахит погрузился в огни, сверкающие сквозь военную темноту. Всего через год уже сложно было представить, чтобы в ночное время из окон окрипахиских домов лился свет, или были зажжены уличные фонари. Весь город еженощно погружался во мрак, и уцелевшие жители, те, кто не успел бежать на север, и солдаты оборонительных войск не смели зажигать огни в темноте. Тогда же, в самом начале войны, света на улицах было достаточно, и наш полк, расквартированный в восточном районе города, посреди ночи был поднят на ноги. Прямо под окнами жилого дома, где я был устроен на ночь, прогремел врыв, началась беготня и не прекращались крики. Первым делом, я выглянул в окно, ожидая увидеть селатанских подрывников и шпионов, но на мостовой было всего лишь два человека. Хоть после Перамайянских игр и прошло уже больше двух лет, я без труда узнал обоих. Это были Кетагар-Саар и Хиитам, черный воин, на котором теперь была синяя шинель.

   -Мне не удалось уладить наше дело по-тихому, - кричал Кетагар и размахивал кхукри. В другой руке он держал дымящийся камень. В ту же секунду бросил он камень под ноги Хиитаму, и взрыв на время ослепил улицу. Из-под ног Хиитама повалил дым. В это время мы получили приказ обезвредить селатанского террориста, за коего приняли Кетагара, и оказались  на улице. Мы сбежали по лестницам вниз, спешно зашнуровывая синие шинели на ходу, и похватали огнемашины. Когда мы оказались на мостовой, дым успел рассеяться, и мы увидели, что Хиитам уже сумел выбить из рук Кетагара кхукри, но у белого воина наготове были пахитские короткие ножи, которые он ловко извлек из потайных карманов жилета. Припомнив свою былую ловкость, Кетагар торопливо прыгнул, пригнул спину, отбил удар, развернулся, и оказался за спиной Хиитама, удерживая за спиной его локоть, а у горла уже блестел пахитский нож. Такую картину увидели мы, когда дым унесся прочь в сияющие дворы Окри-Пахита. Десяток стрел уже было нацелено на обоих воинов, и четыре огнемашины были наготове, лишь стоило нажать на рычаг. Но солдаты не знали, в кого стрелять.

   -Кто ты такой, и что тебе нужно от меня? – взмолился Хиитам.

   -Как же ты не упомнил меня? – злобно улыбался Кетагар. Из всех солдат и офицеров, скопившихся под окнами жилого дома, где развернулась схватка, кажется, только я понимал, что происходит. Солдаты ждали отмашки. Странным им оказалось увидеть не селатанга-смертника, учинившего взрывы посреди улицы, а двух воинов, прежде белого и черного, теперь же серого и синего. Никто не шевелился. Шинели в свете окрипахитской ночи казались черными, как небо, с оранжевыми блестящими от уличных фонарей пуговицами.

   -Потомок Элокта имеет сильные руки и вместе с тем дрянную память? – насмехался Кетагар.

   -Что тебе до Элокта? Какое дело и мне до него? Или до тебя?

   -Вижу я, богов ты не уважаешь и подавно! Ты попросил у Румита золото, почему? Считаешь его неспособным создать что-то лучше, или это все, на что у тебя хватило фантазии?

   Солдаты ждали. Никто не понимал, кто в этой схватке прав, кто виноват. Хиитам грустно улыбнулся.

   -Каков же ты глупец! Как ты не понял, что никакого Румита…?

   В это время майор, выжидавший у дверей дома, понял, что оба нарушителя спокойствия ведут беседу между собой, как будто даже дружескую, и дал отмашку. Поток железных стрел и огонь из блестящих начищенных огнемашин захлестнул обоих воинов.

   После того, как огонь потушили, оказалось, что допрашивать уже некого. В тот день Яханам наверняка радовался добыче, - думал я.


   Так, Кетагар, прежде славный и удачливый воин, сделался безумным и злым. Я размышлял долго, как это получилось. Ведь если бы каилин дождалась его со службы, и он не попал на игры Перамайяна, все сложилось бы иначе. Он растил бы малышей и жил в своей деревне, и старый отец радовался бы сыну и внукам. А, может, и каилин, и игры, и даже травма Кетагара тут совершенно не причем. Во время и после войны я видел множество раненых и увечных, и многие умели держать себя достойно, невзирая на беду, приключившуюся с ними, работали и рожали детей. Быть может, сердце человека покрывается чернью, только если чернь уже есть внутри него. Как железо, которое ржавеет в мгновение ока, а вот золото всегда остается чистым, и поверхность его никогда не изъедают рыжие язвы.