Посылка из Израиля

                Дождь, казалось, никогда не закончится.
                «Ты как с похмелья. Буровишь, не пойми что… буровишь…», – мысленно упрекнул его Михаил, выходя на крыльцо и поглядывая то на небо, то на лужи, покрытые изморозью мелких капель. – «Чего хочешь?!.. Россия! Тут  бредом, как с похмелья, никого ни удивишь, ни напугаешь. Летали! Знаем! …А отношение к себе испортишь! Дурья башка! Испортишь отношение, говорю, потом… попробуй поправь.  …Водонос, хренов! »
                Сев на крыльцо, достал сигарету и стал размышлять о том, чем бы сегодня заняться.
                Внук Матвей вчера уехал к себе домой, пробыв месяц «у дедов». Дом чуть не разваливался от гула и гама малышни, которая собиралась вся, чтоб «ближе познакомиться друг с другом», но вместо этого эта «поросль» активно и упорно убеждали всех, что ни братьев, ни сестер им больше не надо.
                «Бешеный дом!» – подвела итог их бабушка Мария – жена Михаила.
                «Как свои на сеновале курили – забыла!» – мысленно, защищая внуков, подумал Михаил, молчал, лишь укоризненно посмотрел не жену и тут же мысленно добавил: «Правда, пуговицы себе пришивали сами… и «крестиком» все умели вышивать… Оттого и чистописание давалось. А эти… как курица лапой.
                – Да-а-а… Наши хоть кого-то слушались! – громко, словно слыша мысли мужа, парировала та его взгляд.
                «Слушались! Когда зубами к стенке спали!» – про себя согласился тот, но молчал, глядя то на пасмурное небо, то на неё.
                – Ну, вот не чудак ли на букву «М»… – Мария вышла на крыльцо и посмотрела на небо. – Вот ведь… язви его! Жена что ли его  бросила? Все лето сопли жует!
                …Картошки не будет! Говорила прошлый год, что не радуйтесь большому урожаю хлеба. Не радуйтесь! Так и вышло: ни хлеба, ни картошки, ни яблок… Знать бы что это проделки какого либо шалопая – выпорола бы. Ни тебе… даже грибов нет. А черника? Разве это черника? Мелкая. Кислая. А земляника? Пацан месяц прожил, а так и не поел всласть. В его годы надо не меньше стакана земляники съедать за лето. А где она? Где?!
                Этот… Как… Прости, Господи…
                Вот что делать?! Матвейка бы был – чем-нибудь занялись бы. Тимка бы был – почитали. А вместе… не берет их ни мир, ни общие заботы, проказы. Каждый на себя тянет. Дождались рыночных отношений!
                И этот… Язви его! Трава еще… кругом… как с привязи сорвалась. Куда прёт? Не успеваю за ней. Весь огород уже утрамбовала, бегая по нему за ней.
                Зима впереди еще… тоже… даст прикурить! Только держись… крепись да утрись… жись…
                …Нет бы, приехать и сразу позвонить! Куда там…
                …Сама позвонила! Профырчали что-то, типа, что доехали хорошо. Матвей всю дорогу не спал. Она тоже. Говорила ей… Как об стенку горох…
                Доехали! Слава Богу!
                Мария посмотрела на небо, что-то буркнула  и пошла в дом.
                «Доехали. Это хорошо», – мысленно повторил про себя Михаил, достал еще одну сигарету, глянул на небо, закурил.
                По дороге кто-то шел в ярко желтом дождевике с капюшоном. Широкий ворот скрывал лицо.
                – Привет, дед Миша, как жись… – из-под него показалось лицо соседки-почтальона Людмилы.
                – А тебя какая нелегкая из дома выгнала ни свет, ни заря? –  кивнув, улыбнулся, приветствуя её.
                – Да вот, передавали, что к обеду распогодится, решила с утра почту разнести. А, тебе бандероль. …Из Израиля! О, как!.. Вроде ваших-то там никого нет!.. А бандероль вот! Тут! – она протянула листок, достав его откуда-то из-под дождевика.
                Вторник и пятница. Запомни. В другие дни не работаем. Вторник и пятница. В Выселках вообще один день работаем – понедельник. Не забудь!
                Михаил взял листок, покрутил его перед глазами.
                – Кто был? – жена вышла на крыльцо.
                – Людмила. Сказала, что к обеду распогодится. Вот бандероль из Израиля, – он протянул листок. – Нам! Надо получить. Вторник и пятница.
                – От кого? – она взяла листок и стала его разглядывать.
                – От детей! От кого ещё? Кого-нибудь из них туда черт забросил. Вот и прислали весточку. Не по телефону же звонить – деньги жечь! – буркнул Михаил. – Язви вас всех! С этой перестройкой, с этим рынком, с этими…
                В детстве – не пори… в юности – не ругай, в старости… Вот!.. Бегай теперь на почту, чтоб весточку от них получить. Нашли бегуна!
                …Приедут… выпорю! Измордую, как Бог черепаху!
                Обнаглели совсем!
                …Выпорю!
                Михаил встал и ушел в дом.
                …К обеду, и в правду, дождь закончился. Михаил, глянул на косу – пожалел, взял косарь и пошел на огород.
                Маша крутилась около грядок.
                – Видел? Забор пошел. Земля, что губка. Столбы загниют. На следующий год надо будет менять. Или начать, хотя бы…
                – Видел. По осени пару–тройку заменю. Перед, напротив дома, вдоль дороги… Перед заморозками.
                – Напротив дома надо бы. А то ветра… Еще какая зима припрет никто не знает…
                – Думаю, со снегом придет, – хмыкнул, улыбаясь, Михаил.
                – Очень смешно! Я говорю, что вдоль дороги сначала менять надо. Этот дурак-ветер разгонится… хоть кол ему на голове теши… Сам видишь, не устоять им.
                – Нас еще переживут, а что менять надо – права. Потом некому будет. Туристы!..
                Нет бы к нам наведывались… Нет!  Минутка появилась… на! В Израиль их черт унес!
                Язви их!
                …В пятницу утром жена спросила: – Где бумажка-то? Я в школу на собрание. Получу заодно.
                – Вызвали? Так вроде повырастали оболтусы!
                – Очень смешно! Собрание у нас сегодня.
                – У кого?
                – Бабы собираются. Будем решать строить церковь или нет, – Маша опустила голову.
                – Во-о-о-на как!.. – Михаил зажал ложку в кулак. – Они решать будут… Может тебе топор дедовский дать?.. Это у нас любят – решают одни, а делают другие.
                – Не ерепенься! Мужики тоже будут. Это тебе я не говорила. Иначе бы душу вынул. Сказала «пойду» – пойду. Не хочешь, чтоб получала бандероль – иди сам.
                – Вона как! Она сказала… Церковь они будут строить! Деды клуб вам строили, который заколоченным который год стоит, а они будут церковь строить… На клуб денег нет, а на церковь нашли!
                …Правильно говорят… Что не дурно, то потешно… И кто там из мужиков-то?!.. Кто там мужики-то?!.. Церковь они будут строить… Мать вашу!
                …Не смогли детей у себя сберечь, теперь давай… давай… Вот! Правильно… правильно… волос длинный…
                Ну, ты-то… Маша… ты-то… Не помнишь, как детей поднимали… Ты то…
                – Я пойду! – Маша встала. – Будешь есть, а то я уберу?
                – Убирай!  То все, как у людей… столбы там надо заменить… земляники внукам набрать… а то… на тебе! Церковь они будут строить! На дурака рассказ!
                А те и рады – какой с дурака спрос, он и думкой богат!
                Ну, и дуры!!! Есть ли хоть там у вас хоть один мужик, какой-никакой?
                – Есть! – Маша распрямилась и в упор поглядела на мужа. – Есть у нас и мужики. И «никакой», а какие надо!
                – Понятно! Мать их, этих папуасов, что всю жизнь за спины баб прятались… Ну!.. Ну!..
                Вот… скажешь мне, что за козлы там были! Урою болтунов этих! Вместо того, чтоб делом заниматься, баб… баб на… на хрен знает что подвигают. Скажешь мне! Скажешь! Иначе сам приду туда… в… богадельню… мать вашу… выкину мужиков… мать их…  бездельники… хоть церковь им строить – лишь бы ничего не делать… все… все пустили под откос… Трава в полях выше человека, а они… Пчел никто не держит, а они… Церковь они строить будут! Мать вашу!
                Михаил ударил ложкой по столу, посмотрев на неё согнутую, бросил на стол и вышел.
                – А ты ещё спрашиваешь, почему дети редко приезжают с внуками? Дурдом тут у вас! Дурдом! И правильно делают! Клуб закрыт – у власти денег нет, а они давай будут в церковь теперь ходить! Изыди! – в  дверях остановился. – И все!  Чтоб я больше при мне в нашем доме этого не слышал.
                …Прошел в сарай. С полки снят дедовский топор.
                – Дожили! – сказал соболю, что был на лезвии. – Дожили! Деду-прадеду было кому тебя передавать, а мне некому. Пойдем в дом.
                Он взял топор и пошел к дому.
                …Маша пришла уже был вечер.
                Муж сидел за столом, напротив стояло четыре граненых рюмки, наполненных в-четверть, покрытые хлебом, лежал топор, буханка хлеба, лук с огорода, огурцы.
                Маша прошла и села напротив.
                – Можно мне с вами? – она кивнула на рюмки.
                Михаил встал, достал из буфета рюмку, налил её и, молча, поставил напротив жены.
                – Давай! Мирись-мирись больше не дерись, кто будет драться я буду ругаться… – она выпила, взяла перья лука, согнула их пополам, обмакнула в соль – … а ругаться не при чем я ударю кирпичом… Вот! Она, улыбаясь, протянула коробочку.
                – Посылка.  И не дети это, вовсе, прислали. Это тебе кто-то…
                Михаил выпил, взял, протянутое Машей, и стал рассматривать.
                – Записка есть?
                – Есть! Одно слово – «Спасибо!» и всё! Кто прислал-то?
                …Подари мне. Пока батюшки не было, девки пристали – «Покажи да покажи». Показала. Тут батюшка пришел. Посмотрел. Перекрестился. «Знамение», – сказал. Поставил на стол рядом с собой. Сказал, что все будет хорошо, сказал, что воля Господня только в благо людям.
                Отдай мне, а… Там ещё подсвечник… А подсвечник нам оставь. А это… отдай людям. Девки завтра спросят… говорить что-то надо.
                Михаил молчал.
                – Не молчи, – Маша подвинулась к нему.
                – А в доме есть еще что-нибудь? – он кивнул на рюмки. – Не у дедов же забирать!
                – А кто и когда её в доме прятал. Есть. Не наливала тебе никогда и не буду. Хочешь – бери сам… – жена, не отводя взгляда от мужа, не двинулась с места.
                Тот встал, из буфета достал ещё бутылку.
                – Вот, значит, как вы со мной! – сказал, налил и выпил.   
                Маша взяла рюмку, кивнула на рюмку мужа:– Рассказывай!
                Михаил ещё налил, выпил, взял лук, ткнул в соль.
                – А чего рассказывать? Не о чем. Месяц назад прибежал Колькин пацан. Сказал, что люди застряли на дороге в Миловку. Я поехал. И не застряли – ехать боятся. Пока таксист ждал, мы с пассажиром в Миловку съездили на нашем Уазике. Мужик был из Израиля. Сам жил в Миловке когда-то. На кладбище приехал. Сводил его на кладбище. Спросил мой адрес. И все. Отвез к таксисту. Сел, уехал. И все.
                – А мне не сказал!
                – Я тебе знаешь, сколько всего за жизнь «не сказал»?
                У человека в душе кошки скребли. Смотреть на такое… А говорить?.. Это его крест. Вот пусть и несет. А мы что знаем об этом? Нам с какого рожна об этом судить? Приехал и спасибо ему.
                – Так в Миловке уже и нет, поди, ничего…
                – Есть! В доме где Пастернаки жили, живет кто-то. Испугался – сбёг.
                – А вы?
                – Мы… Прошли в дом посмотрели. Чисто живет. Пусть живет.
                – Кладбище заросло, поди, всё?!..
                – Не все! Бывают люди-то. Бывают! Кто жив тот бывает! Но и брошенных много… Много… Может уже и нет живых, а может и недосуг ни им ни детям их, ни внукам… Всякое бывает! Но кто-то же бывает… Значит душа не покрылась коркой из денег. И этот… Судя-то по обуви - не из наших мест. Хотя говорит чисто.
                …И мы, вот, прошли. Ходили. Травища-а-а! Кого знали и не знали помянули. Он молчит – я не мешаю.  Он спросит – что помню и знаю – отвечу. Деньги давал – отказался я. Свои, я так понял, у него там. А и сам-то не молод.
                – Просил о чем?
                – Нет. Молчал. Все решено уже – о чем просить. Живые не смогли…
                – Ты говоришь, что живет в Миловке кто-то?
                – Живет. Как говорил дед – «Толи тать, то ли, с что с него взять!»
                – Так, может, помощь человеку нужна?
                – Может и нужна! Вот собрались бы да пошли с крестным знаменем туда, навели бы порядок, а то…
                …– Так в Миловке же было третье отделение совхоза… Может кто и помнит?!
                – Кто?!.. Ты о чем говоришь?.. Кто живой-то?!
                …– Действительно! Глянешь кругом, на себя… кто? Парень-то хоть как?
                – А… Для тебя сейчас все кто моложе семидесяти – молодняк. Вона… Церкви строить они будут! Сохраните то, что есть да что было!
                Клуб стоит который год.  Когда-то всем миром его строили. Я ещё, помню, отец скобы ковал на него. Переделайте в церковь, если уж зудит, и тусуйтесь там.
                Вот жись! Всем миром думали, что клуб строим, а оказалось церковь!
                …Хорошо, что хоть что-то еще всем миром могли! Смогут ли потом?
                …Обещаю вам маковку с крестом срубить без единого гвоздя, как в Кижах, – Михаил взял топор и поскреб лезвием по ногтю.
                – И правда… – оживилась Мария,– всем миром ведь строили клуб-то. Ты-то срубишь… Срубишь!
                А вот, что дальше?..
                – Другие придут – маковку скинут! Ладно,  если в чулан уберут – не выкинут.
                …–Сашка скала, что Матвей у нас вырос на целых пять сантиметров… Я говорю ей, что не может быть такого…
                – Правильно говоришь! Не вырос, а распрямился рядом с дедами. Теперь будет родителей строить, как хочет. Как мой дед говорил: отомстят внуки родителям за дедов-то.
                – Не надо! Всем им не просто! …А тебя построишь!..
                – Меня?!.. Меня, знаешь, когда и кто построил? – Михаил взял топор и поскреб им ноготь на пальце. – Кто меня построил – тех уж нет! Да и для чего построили меня – того тоже уже никто не знает!
                …Плохо, что сам не знаю!
                Он закурил, глядя на грустную жену, положившую ладони на неожиданный подарок.