Глава 19. Снятие стресса посмертно

Тем временем Чижиков сидел у себя в конторе и, как говорится, в ус не дул, занятый текучкой и развитием коммерции, нисколько не подозревая о готовящемся подлом заговоре фармацевтов и лекарей.
- Тут к вам, Павел Иванович, старушка, - сказала смешливая Леночка, всем своим видом заранее показывая, что тут какой-то бред, с которым пускай разбирается шеф, а она быстренько займется, что называется, гигиеной собственных рук. Они и нее были совсем маленькие, как у поросят копытца, и она в момент задумчивости будто совершала обряд омовения под невидимой струей воды.
- Что такое?
- Тут к вам старушка, - повторила Леночка, - хочет ваш стресс снять.
- А что тут смешного?
- С деда своего.
- И что? Мы тут только этим и занимаемся. Разве не знаешь? - рассердился Павел Иванович.
- С деда, который уже некоторым образом того, - она замялась, - умер.
- Посмертно что ли?
- Вот именно.
- Гони её взашей.
- Не могу. Она уже знает, что вы здесь.
- Откуда.
- Я сказала.
- Ну и дура.
- Скажу, что ушел через потайной ход.
Действительно, Павел Иванович мог легко уйти сперва в спальную комнату отдыха, а через нее прямо на лестницу, спуститься вниз со второго этажа — и тю-тю.
- Хорошо, пойди ей скажи.
Леночка пошла было назад в приемную, но не успела открыть дверь, как старушка в черном платке и застиранном малиновом пиджаке уже стояла на пороге и глядела маленькими глазенками прямо в Чижикова.
- Чем-то я должен быть ей благодарен, - подумал Павел Иванович, смутно припоминая старушку, но не мог придумать, чем именно.
- Здравствуй, милый человек. Не ты ли тут главный?
- Ну, здрасте, - безрадостно ответил наш герой, предчувствуя неприятный разговор.
- Я хотела спросить, но никак не решусь.
- Ладно, чего уж там церемониться, спрашивайте, мамаша, - сказал Чижиков, усадив старушку против себа за стол переговоров.
- А не будете ли вы братом Пыжикову, Ивану Павловичу.
- Кто такой?
- Наш участковый доктор.
- Нет. У нас в роду никаких докторов с роду не было.
- А похож, очень похож.
- Так в чем дело-то? Или вы только за этим и пришли?
- Нет, не за этим. Он меня к вам послал. За другим послал.
- Зачем же?
- Стресс моему покойному отцу снять.
- А не поздновато ли будет, мамаша?
- В смысле мужу, я его при людях отцом звала.
- Так я говорю, не поздно ли?
- Доктор сказал, что не поздно. Можно, говорит, до. А можно и после. И все будет в самый раз.
- Так прямо и сказал?
- Так прямо и сказал, только, говорит, хорошо бы успеть на девять дней, но если нет, если не успею, то до сорокового дня можно, но дальше тянуть уже никак нельзя.
Вот молодец, подумал Чижиков про Пыжикова, такой своего не упустит, да и другому подсобит. И ведь придумал же, паршивец, снимать Родовой стресс посмертно. Как я сам до этого не догадался? Ведь сколько человек прибыло, столько же и убыло, - он даже стукнул себя ладонью по лбу.
- Как зовут?
- Пелагея Антоновна.
- А деда как звали?
- Егором звали, Кузьмичом.
- Умер от чего?
- От старости. 93 года было.
- Стресс-то зачем снимать?
- Так ведь он же умер. Зачем ему хронический стресс, доставшийся при родах, на тот свет тащить? Так доктор сказал.
- А еще что сказал?
- Говорит, что если не снять, то ему там, - она указала на потолок, - не хорошо, не комфортно будет.
- Направление от доктора есть? - решил схитрить Чижиков в надежде на то, что ни один здравомыслящий доктор такого направления не выпишет, - без направления снимать Родовой стресс на том свете никак нельзя.
- А как же, родненький. Есть конечно. Вот фотография, вот направление, - она протянула бумажку в оригинале. Павел Иванович внимательно посмотрел направление из поликлиники. Это был подлинник с малоразборчивой подписью некоего Пыжикова. От удивления у нашего героя взметнулись брови.
- Что-то не так? - заерзала старушка.
- Все так, - поторопился успокоить ее Чижиков. - А копия где?
- Копию я в гроб положила, как доктор велел, чтобы там не сомневались, если что, подождали бы.
- С чем?
- С выводами.
- Это вы правильно сделали.
- Да я вот сомневаюсь. Мы деда кремировали. Копия, стало быть, совсем сгорела.
- Не беда, - успокоил ее Чижиков, - секретарь Леночка вам другую копию снимет в приемной.
- Только у меня еще одна просьба есть.
- Просите, - смилостивился Павел Иванович.
- А можно как-нибудь подешевле сделать, - сказала старушка, - с похоронами я совсем поиздержалась.
Наш герой сперва хотел сделать процедуру бесплатно, задаром и отпустить старушку с восвояси, но вспомнил свое первейшее правило ничего никогда не делать просто так, без оплаты, без денег, без гонорара и предложил старушке скидку в 50 процентов от обыкновенной цены, указав ей устно на свое великодушие.
- Снятие Родового стресса посмертно я дам указание произвести для вас за полцены, - сказал он, мысленно похвалив себя за благородство и находчивость одновременно.
- Премного благодарна, - ответила старушка, вскочила, стремглав оббежала стол с несвойственной ее возрасту прытью и попыталась пристроиться поцеловать Чижикову ручку, но тот вовремя успел ее отдернуть.
- Ну-ну, не баре мы тут какие, - а сам тем временем подумал, что хорошо бы познакомиться с этим Пыжиковым Иваном Павловичем, может, еще какую полезную мыслишку подбросит. Он уже бредил о группах альпинистов для снятия родового стресса на Эльбрусе, о том же, только в присутствии бардов в подмосковном лесу, о мотопробегах здоровья, о полетах с той же целью на Луну, на худой конец, как-нибудь задействовать планетарий, зоопарк и кинотеатры повторного фильма, но все они не удовлетворяли Чижикова своей ограниченностью, узостью, отсутствием полного масштаба. Все было мелко и не то. То ли дело посмертно. Тут тебе и восхождение на Эльбрус, те же барды и переохлаждение в лесу, мотопробеги по бездорожью, ухабам и пьянство за рулем.
- Леночка, - позвал он секретаршу, - бабуленьку проводи в кассу, а направление сдай в бухгалтерию и поинтересуйся, кто этот доктор Пыжиков.
- И вы к нам сами обращайтесь, тоже снимим за те же полцены, пока не поздно. А то, знаете, дети же могут позабыть.
- Твоя правда, милок, - сказала на прощание бабуся, - раз уж я здесь.
Оставшись один, Павел Иванович подсел к любимой конторке и стал записывать мысль, которая, без преувеличения будет сказано, явилась плодом коллективного труда нескольких умов: и молодого человека армянской наружности из Сочи, и неизвестно какой наружности столичного доктора Пыжикова, и самого Павла Иванович. Как это часто бывает — передовая мысль или великое открытие вдруг созрели для всего человечества — и остается только воплеснуть его в жизнь или, как минимум, зафиксировать на бумаге. Кто первый — тот молодец, того и тапки.
Цикл снятия Родового стресса от рождении, как напутствие и благословение на существование, через дальнейший уход за ним на протяжении всей жизни, логически замкнулся, как отпущение грехов!
Павел Иванович написал заголовок: «Посмертное снятие Родового стресса», подумал, зачеркнул и написал «Снятие Родового стресса посмертно». Так звучало лучше, потому что в первом случае было не понятно, кто кому снимает стресс, покойник или покойнику, потому что не очень прозрачно получалась, кто там умер первым.
«Считается, что каждый человек, при рождении, - писал Павел Иванович, - уже наделен совестью. Как паук умеет геометрически точно плести сеть, чтобы поймать жертву, даже сородича и съесть, так и человек одарен нравственным императивом (так Павел Иванович назвал категорический императив Канта), и наоборот, затрудняется съесть себе подобного, хотя может еще нагадить ближнему, однако потом страдать и каятся перед богом, который, похоже, что есть. А иначе зачем человек, отродясь настроен мыслями на вечность?».
Тут он отвлекся и подумал, что паук в некотором смысле, высшее существо, чем рыбак, потому что последнему еще надо научиться плести сеть, а пауку ничему учиться не надо. Совесть, думал Чижиков, это как навык паука или детородный мужской орган, сотворенный Господом сперва без цели, словно про запас, когда женщины как таковой в природе не было. С другой стороны, если сам орган есть, а применение ему пока не предусмотрено, то получается не совсем логично, учитывая совершенство Господа. Правильно было бы, с учетом создания детородного органа, создать женщину сразу, как пару к твари, а не извлекать адамово ребро и дополнительно над ним колдовать и мастерить.
«Однако, - продолжал он мысль дальше, - благодаря Родовому стрессу человек обогатился предрасположенностью к грехам, которая отрицает генетический обусловленный нравственный императив, что, в свою очередь, может привести к неустойчивости врожденной морали и грехопадению. Путем снятия Родового стресса посмертно, но не позднее, чем в течение отведенных на это сорока дней, устраняется подсознательная причина безнравственности, грехопадения, а вместе с этим и ответственность покойного за вынужденное отступничество от морали, имеющее исключительно неосознанное происхождение, как зараза, а потому неподвластное воле человека при жизни. Таким образом с него снимается ответственность за совершенные грехи».
Закончив фразу, Павел Иванович сложил лист втрое, вложил в конверт, провел аккуратно уголком с клеем по кончику языка, чтобы не порезаться, и понес в приемную Леночке, рассуждая о двух вещах: о том, какой поток писем следует ожидать после публикации в прессе этой завершающей мысли, как бы замыкающей весь сложный биохимический процесс под названием жизнь, и стоит ли сегодня выпить водочки, закусить блинчиками с икоркой, балыком, побаловаться бараньей ушицей за обедом, а то и побезобразничать в баньке по такому случаю до ночи.
День казался плодотворным. Внутри нашего героя в районе солнечного сплетения легко струился холодок, как у молодого писателя, только-только создавшего удачное произведение или пассаж на бессознательном творческом потоке, поймав созидательную волну божественного провидения — в зависимости от атеистических или религиозных наклонностей автора.
Чижиков никогда не верил в то, что в один день могут прийти в голову две, не связанные друг с другом, гениальные идеи. С некоторых пор он себя на другие, простые идеи на тратил. В этом смысле рабочий день, хотя это был еще не совсем полдень, был для него завершен. Ждать и высиживать в кабинете теперь больше нечего, а оставалось только отдыхать и радоваться.
Насвистывая мелодию про трусливого тореадора из оперы Бизе и подбадривая его заочно на подвиги, Чижиков спустился в ресторан Империя. Персонал зевал. Одетые по русскому обычаю официанты и повара еще только готовились к открытию и походили на заспанных и нерадивых слуг при барской усадьбе. Наш герой позвал милейшую официантку Светочку, пригласил сесть с ним за стол, чего обычно не делал, а только в особом случае, как сейчас. Она же из вялого, позевывающего существа тут же переменилась в бойкое и кокетливое создание.
Это означало, что после обеда в ресторане остаток дня они по обоюдному согласию проведут вместе, сперва тут же, в караоке-баре, где Чижиков, как и большинство дельцов схожей руки, полюбили издавать сомнительные звуки, следя за бегущей по экрану строкой. Потом в баньку, а затем в недавно благоустроенном бункере для утех, где в соседней комнате-сейфе хранилась вся рублевая наличность Империи. В связи с сегодняшним открытием, она была просто обязана многократно умножиться пятитысячными купюрами.
Правда, он сразу не подумал о том, что снимая всякую ответственность человека за грехи, он автоматически вступает в конфликт с интересами РПЦ и церкви вообще как таковой, вне зависимости от конфессии. До этого дня только у них была монополия на покаяние и отпущение грехов. Но в тот момент эйфории и предчувствия больших денег это обстоятельство волновало Чижикова меньше всего. А зря, ведь церковь, лишаясь заработков, может подвергнуть анафеме и проклясть, и только безрассудному и воинствующему атеисту, кем Чижиков, безусловно, никогда не был, на это может быть категорически, мастерски и виртуозно наплевать.

Перейти к следующей главе: http://www.proza.ru/2017/07/26/666