Сыновний подарок Разговор по душам

   - Какой мне Новый год? – горестно прошептала она, опершись на клюку – неизменную свою спутницу. И ещё больше согнулась, чтоб смахнуть варежкой набежавшие слёзы. Она не прятала ни их, ни страшных слов, пугающих своей откровенностью, на которые способна не каждая мать.
- Выгнал меня сынок  раздетую на мороз. Долго в дом не пускал, а потом закрыл на замок, ушёл Новый год отмечать. Приду, говорит, разделяюсь с тобой.
   С помощью соседей выбралась старая мать из заточения и у них прокоротала остаток праздничной ночи.
   Много таких «подарков» на её памяти. Так много, что не в силах она уже их оправдать, защитить своё дитя, как предназначено мудрой природой. Выплёскивается наружу материнская боль. До того страшны и неестественны были эти откровения, что стало жутко и долго холодило внутри от возмущения, протеста, жалости.
   И подумалось – а с чего всё начиналось? Конечно, не с родовых мук. И не с того, как жадно тянул он силы из материнской груди. И не с первых неуверенных шагов, когда её руки поддерживали и оберегали, пеленали и согревали. Его, такого беззащитного, уязвимого, не смогшего без её заботы прожить и дня. Не видел он в ней врага и объекта  издевательств и позже, когда стал резвым мальчишкой и она смывала  с него вечерами грязь улицы, обрабатывала ссадины и порезы жгучим йодом, кормила и стелила постель.
   И всё же когда? Ведь было же самое первое обидное слово или дразнящая гримаса, или язык высунутый. Ведь было же, не могло не быть. И не заметила, не обратила внимания, а, может, посмеялась, превратила в шутку или поощрила – расти, сынок, погрубей, ведь в наглости второе счастье. А, может быть, стерпела, не показала обиды, проглотила те первые слёзы, которые с годами становились всё горче?  Ведь слепа любовь материнская, родимое дитя, выношенное под сердцем, лучше всех.
   Была, конечно, была первая слеза, стёртая украдкой, а потом явные, неприкрытые. Теперь сын привык к ним. Привык, что она единственная мишень для его пьяных выходок. Поднял на неё руку первый раз, потом второй, третий. И привык. Семья не сложилась. Кто будет терпеть пьяницу, дебошира, лодыря, не имеющего работы? А мать так и осталась матерью – кормит, поит, одевает на свою мизерную пенсию и ещё жалеет своего великовозрастного сына. И уйти некуда из родного дома. Не сбылись надежды, что станет он защитой и опорой в старости. Единственное, что жаждет – покоя.
   Растут и наши дети. И частенько приходиться замечать, как слепо защищает мать любой проступок сына и дочки. А, может, стоит призадуматься. Пока не поздно: права ли я, не обернётся ли всепрощение против самого близкого на свете человека – матери. А если обидел, пусть видит слёзы. Дети не выносят материнских слёз, грустных маминых глаз и говорят клятвенно: «Я больше так не буду!» И пусть подольше помнят эти обещания.


               
                Январь 1997