Четыре с половиной метра счастья

С утра мелко сеял тёплый дождик. Он будто бы прошивал висящую над землёй, как пар над кастрюлей, завесу и нёс оттуда, сверху, это мягкое июльское тепло, цветочно-травяной запах с нотками тополиного клея. Ольга, выкатила на крыльцо велосипед и подумала, что так пахнут облака, если к ним подлететь поближе. Но ей самой сегодня было в другую сторону.

Традиционно среда — день военных действий. Обычно пустынная, как прерия в ковбойском вестерне, рыночная площадь стремительно заполняется шатрами осаждающих посёлок торговцев, трепещут на ветру разноцветные флаги футболок и халатов, слышится гортанный говор южных завоевателей. Весь посёлок стекается сюда откупаться от осады. Торгуются, требуют сатисфакции, уносят с собой трофеи, оставляя приезжим тугую мошну, набитую ассигнациями и серебром. Вот сюда-то и спешила Ольга, закинув за плечи худой рюкзак и сунув за пазуху почти недельный бюджет в бумажном эквиваленте.

Мелкий дождик на руку торговцам радугой — кропит на алое, оранжевое, жёлтое, зелёное и фиолетовое, товарный вид придаёт. Оля выбрала половину палитры — огурцы, помидоры и морковь, — все они в голубых шуршащих кульках отправляются в ненасытную утробу рюкзака.

А вот и местные — пользуясь военным положением, разложили сочные пучки зелени, расставили ведёрки с морошкой и земляникой, на вес золота продают. Это для дачников,  пузатых, расхаживающих в гавайках и не здоровающихся ни с кем. Что с них взять — городские, в городе разве наздороваешься со всяким встречным-поперечным?

Утреннюю клубнику все хвалят, красавицей называют, она лежит на деревянных прилавках, зардевшись от смущения. Оля не удержалась, разорилась на ведёрко, уж больно малыш любит.

Вокруг Ольги шумит, как улей, ворочается рынок. Рюкзак проглотил две куриные тушки, похожие на дачниц в июне, пакет вкусных рогаликов, увесистый снежный ком творога и пять пар разнокалиберных носков, сверху всё это великолепие увенчали два патронташа свойских яичек. Велосипед аж крякнул, когда почуял новый вес хозяйки. А она, как первобытный человек с мамонтом на спине (ну ладно, пусть с мамонтёнком) — добытчица.

То здесь, то там останавливается народ, разговоры завязываются, как же — раз в неделю и видятся. А потом расходятся, до следующей осады. После обеда площадь опустеет, и только забытые хвостики укропа будут помахивать пролетающему ветерку, как дворняга случайному прохожему...

По дороге домой заглянула к двум знакомым семейкам лисичек. Выглядывают, носики любопытные, из мохового ковра, ждут-гадают: на супчик или на жарёху? Всё в дом, всё в холод, мороз, кипяток, чуланчик. Разложить, нарезать, приготовить, накрыть на стол. А как иначе, когда дома четыре с половиной метра детей? А то и длиннее Ольгина радость, растёт ведь с каждым днём. Смешно, наверное, детей в метрах измерять, но Оле всегда казалось, что это её лесенка. Растущая лесенка в небо. Сейчас придут с ягодников лесных, губы и пальцы перепачканы, ведёрки полнёхоньки черники с алыми искрами земляничин.

А повзрослеют, один за одним станут сами мамонта добывать. Им надлежит расти, а Оле — мАлиться. Станет она крохотной старушкой. Жить будет в коробке, устланной мягкой ватой, ходить неслышно, петь-мурлыкать. Вязать на завалинке из мягкой ангорки пушистые облака. Приедет длинный-предлинный эшелон детей и внуков, а у бабушки над домиком свеженавязанные облака. И тепло, шерсть-то ангорская.
Но это потом, не скоро. А пока вот они, рядом, четыре с половиной метра утешения и забот, тревог и счастья.