Годы молодости

Глава пятая.

Заняли два купе, но собирались всегда в одном, засиживались допоздна, пили дешёвый портвейн, закусывали нехитрой закуской; варёной картошкой, которую покупали у женщин на станциях вместе с малосольными огурцами, салом домашним, килькой в томате. Пели песни, рассказывали анекдоты и весёлые случаи из студенческой жизни. Из купе доносился такой хохот, что не выдерживали соседи и стучали в тонкие стены. Ехали долго - целых семь суток; поезд стоял на станциях по два – три часа, пока загружали уголь. На восьмые сутки в купе постучал проводник:
 – Кому в пос. «Апрельский» готовьтесь, стоянка пять минут.
Оделись быстро, вещи были собраны накануне; вытащили вещи в тамбур.
- А почему так мало стоим? – спросила Аня.
 – Остановка по требованию, – объяснил проводник.
 Поезд остановился.
– Где посёлок? Кругом  лес, да по пояс трава, - ей, коренной москвичке, городской жительнице, показалось всё это настолько удивительным и не понятным, что и представить было сложно.
Проводник открыл дверь. Вдалеке стоял небольшой домик, скорее избушка «на курьих ножках», над входом фонарь. Прыгали прямо на железнодорожную насыпь, скидывали вещи туда же. Паровоз запыхтел, поезд медленно отъезжал от « станции». Собрав вещи, по тропинке прошли к домику. На лавочке возле домика, сидел мужичок, непонятной  национальности, в сапогах, в рабочей куртке – штормовке.
- Однако здравствуйте,- приветствовал он.
 – Однако машина там. Вещи берите и грузитесь. 
За домиком, на дороге стояла грузовая машина, пройти к ней нужно было по тропинке - по мокрой траве, по веткам деревьев, нападавшим после недавнего урагана.  Девушки были одеты в лёгкие летние платья, в туфли на каблуках, мужчины - в брюки, светлые рубашки с коротким рукавом, парусиновые туфли. Пока дошли до машины, вымокли от холодной, утренней росы, и все позавидовали этому немногословному мужику, одетому в походную одежду. Ехали недолго, посёлок оказался в четырёх километрах от станции, но дорога оказалась такая ухабистая, что всем эти сорок минут показались вечностью. Машину кидало то вправо, то влево, но все смеялись, не представляя, что их ждёт впереди на суровой сибирской земле.
А вот и посёлок « Апрельский»: бурятские юрты, бараки для заключённых, да пара кирпичных двухэтажных зданий. Водитель подрулил к одному из них, остановился.
- Однако контора,- сказал он. – Вещи не берите, поедем потом.
- Как он интересно разговаривает, - сказал Миша. – Вроде на русском, а как – то по своему, свой говорок.
 Вещи выгружать не стали, прошли в «контору».  Их встретил крепкий седой мужчина среднего роста, в армейском кителе, в сапогах; внимательно осмотрел, улыбнулся и сказал:
- Рад приветствовать молодых специалистов - ждали вас. Нам, дорогие мои, предстоит нелёгкая задача - строить и запускать комбинат, это решение Партии и Правительства. Жить пока будете в разных общежитиях - пока только так; но город строится очень быстро, месяца через три получите жильё, в первую очередь семейные.
- А где же город, комсомольская стройка, о которой пишут все газеты, - спросил Саша Боровиков.
- Молодые люди,- внимательно посмотрев на них, - сказал Захар Иванович. - Хочу всех предупредить, домой ничего не писать, то, что вы увидите здесь. «Комсомольцев»  - пятьдесят четыре тысячи, вольнонаёмных - около двух тысяч, но об этом знаем только мы и это не обсуждается - приказ т. Сталина.
- А город есть. В мае этого года, ему был присвоен статус. Строится по Ленинградскому проекту, уже есть три квартала двухэтажных домов, магазин.  Рынок есть -  в «Апрельском», торгуют буряты, китайцы, продукты хорошие, не дорогие, ходит автобус в выходные дни, и у вас в магазине всё есть, а обедать будете в столовой. Сейчас вы заполните анкеты в соседней комнате, вас сфотографируют на пропуск и развезут по общежитиям, устроитесь - а завтра с утра  на работу. Прошли в соседнюю комнату, там сидел мужчина, и всем сразу стало ясно, что это сотрудник НКВД, по его особому взгляду, который раздевал  с ног до головы. Раздав анкеты на четырёх листах, он сказал: - Данные на всех вас у меня есть, прислал институт, анкеты заполните по месту проживания,  фотографируйтесь на анкету и на пропуск, больше я вас не задерживаю.      
Город  находился в восьми километрах от посёлка. Ехали по укатанной дороге, кругом тайга: сосны, кедры, лиственницы,
– Какая красота,  - сказал Саша. - Комбинат заработает на полную, и погубит эту красоту.
– Саша, ты давай  осторожнее, мнение при себе держи, сам видишь куда попали, - сказал Миша. Все молчали, понимая,  обратной дороги нет, ехали они работать и осваивать эту красивую сибирскую землю.
 А вот и город, новенькие двухэтажные дома, все одинаковые, как под копирку. Машина подъехала к одному из домов.  – Женское общежитие, - прочитала Аня.  – Нам сюда. Ну что Миша, будем теперь   друг к другу в гости ходить.
- А что? Это не плохо, своего рода романтика,- засмеявшись, сказал Боровиков и посмотрел на  жену.
 Мужчины выгрузили вещи и занесли их в холл общежития, на двери которого весело объявление – « Посещение проживающих, разрешается до 23.00» В Холле за столом, сидела женщина – комендант, той же национальности, что и водитель. Она улыбнулась, прищурив и без того узкие, как щёлочки глаза и попросила паспорта у девушек. Мужское общежитие находилось рядом.  Мужчины забрали чемоданы, и ушли к себе, договорившись, через два часа встретится, пройтись по городу, зайти  в магазин. Комендант повела девушек на второй этаж, в четырёхместную комнату, по пути сказала:
- Пойдёте, маленько,  гулять,  обратно приходите в 18.00 - тогда везут заключённых в бараки, однако лучше быть  дома.  Она открыла ключом дверь и девушки вошли в светлую, чистую комнату, где стояло  четыре кровати, с панцирными сетками, возле каждой кровати - тумбочка; стол, четыре табуретки, шкаф. Всё было новое: суконные одеяла, которыми были заправлены кровати, пуховые подушки, занавески на окнах.
– А что, очень плохо, - сказала Ольга Боровикова. - Я думала, будет хуже. Ничего, обустроимся, казарму превратим в уютную комнату, неизвестно, сколько, нам предстоит здесь жить. Комендант отдала им ключ, предупредив, чтобы они сдавали его на вахту, а бельё, получат у кастелянши на этаже. Через два часа, распаковав чемоданы, получив бельё и обследовав общежитие, в поисках туалета и душа, которые находились на первом этаже, где горячая вода нагревалась в титане, который растапливали только утром и вечером углём, они вышли на улицу,и,  встретившись с мужчинами, отправились осматривать  город.
 – Странно, как будто мы находимся в другом измерении, -  задумчиво сказал Миша. - Тишина, природа первозданная и эти, будто нарисованные одинаковые дома, выстроенные чётко по квадратам.  Далеко от Москвы и  совсем другая жизнь, не похожая на ту, нашу, прежнюю.
– Привыкай, мы здесь надолго, а может быть навсегда, - подмигнув Мише, произнёс Боровиков. – Не забывай, мы здесь по приказу т. Сталина.
Они прошли по всему городу, заходили во дворы, везде было чисто, возле домов палисадники, где росли цветы: космея, львиный зев, петунья, астры, георгины. Больше всего их поразило, что сосны, ели, пихты не вырубали полностью, а оставляли на некоторых участках земли, казалось, что тайга вошла в каждый дом, наполнив всё зелёным светом и своей неповторимостью.  Единственный магазин, расположенный на первом этаже жилого дома, представлял собой  большую деревенскую лавку, где продавали  парфюмерию, ткани, мебель, посуду и другие необходимые в обиходе вещи. Удивил их продовольственный отдел, где было изобилие таких продуктов, каких не было в московских магазинах или они были в коммерческих, по баснословным ценам.
 – Ребята  смотрите, красная икра, колбаса разных сортов, сгущёнка, конфеты, хорошие вина, неужели мне это снится?! - удивлённо воскликнул Боровиков.
 Они набрали полную авоську продуктов, истратив оставшиеся у них деньги, и отправились праздновать новоселье. Недалеко от магазина увидели вновь строящиеся дома, обнесённые забором и охранников с автоматами, ходивших вокруг заборов.
- Вот тебе обратная сторона медали, - сказал Миша.
- Похоже, что эти дома строят «комсомольцы», где нам потом придётся жить.
Не знали они тогда, что город и комбинат строился на крови и костях заключённых: политических и воров, которые жили в одних бараках, где витала смерть,  это было в порядке вещей - их жизнь никому была не нужна, эти бараки каждый день пополнялись новыми жертвами репрессий.
На следующий день их отвезли на комбинат, он ещё только начинал строиться, построены были два здания управления, а за ними территория, огороженная колючей проволокой, по периметру ограждения вышки с охранниками, ощущение концлагеря. Распределили по  отделам, и началась каждодневная кропотливая работа по изучению материалов и чертежей, вывезенных вместе с оборудованием из Германии. Аня попала в  конструкторский отдел, где уже работали специалисты, приехавшие раньше. Она познакомилась с шустрой, востроглазой женщиной Асей; та уже прекрасно разбиралась с чертежами - работала в Германии, по демонтажу оборудования. Весёлая, общительная, она на долгие годы станет лучшей подругой Ани.
Через три месяца они с Мишей получили комнату, в новом доме, 26 кв.м, с балконом, в трёхкомнатной квартире, где соседями были сотрудники комбината.  Перед домом росла ель, она тянулась ветками прямо к окну, они часто любовались этой сибирской красавицей, им казалось, что её зелёные иголки издают особый звук какой-то  священной музыки этого края. Они были не сказано рады тому, что у них своё отдельное жильё, где можно ходить в чём угодно, заниматься любовью, зная, что рядом никого нет, и никто ничего не услышит и не увидит. Начались совсем другие отношения в их жизни, новая ступень любви и влечения друг к другу. Аня написала письмо домой, ей хотелось обрадовать маму.  Она описала в письме их городок, новое жильё, магазин, где были такие продукты, которых в Москве не было, о том, что они с Мишей получают хорошую зарплату, часть которой Миша отправляет своей маме. Через три недели пришёл ответ - писал брат Асим. – Ты Анька ври, да не завирайся, про город поверю, про зарплату и продукты, а вот про комнату 26 кв.м , да ещё с балконом, которую вы получили через три месяца – никогда. Аня расстроилась. – Не переживай, - успокаивал Миша. – Они ведь практически ничего не знают, живут московскими понятиями, где комнату, не говоря о квартире, сейчас получить сложно, вот поэтому не верят.
Строился город, строился завод, уже стояли печи коксохимического производства, задымили трубы завода, и всё понесло на город, проектанты не учли розу ветров, и в этом была основная ошибка, отравляющая экологию леса, города, близ лежащих деревень.
Ну что ребята, это я и предполагал, - сказал Боровиков  с мрачным видом, понимая дальнейшую проблему строительства комбината. Генеральный план прекрасно знали, но что они  могли сделать... только молчать и продолжать работать, отдавая все свои силы, для воплощения идей коммунистической партии и т. Сталина.
 В выходные и по праздникам собирались у Ани с Мишей или у Боровиковых, обсуждали насущные проблемы, пили водку (в Сибири испокон веков – это основной крепкий напиток), пели песни негромко, почти шёпотом, особенно по сердцу пришлась эта:
                Товарищ Сталин вы большой учёный,
                В науках знаете вы толк.
                А я простой советский заключённый
                И мне товарищ – серый Брянский волк….
Сколько раз Аня видела глаза политических, которые отличались от глаз воровских, наглых и ощупывающих тебя с ног до головы. У политических были совсем другие: в них жила тоска, передающая весь трагизм эпохи, всю боль, которая жила в людях в то время.
Жизнь продолжалась. Через год Аня родила дочь, им дали двух комнатную квартиру в новом доме. После родового отпуска, она отдала двухмесячного ребёнка в ясли – сад и вышла на работу. Миша перешёл работать в НИИ, открывшийся недавно, где предстояло изучать немецкое оборудование, на основании которого, предполагалось создавать своё советское, оснащая им вновь строящиеся химические производства. Он был рад тому, что придётся заниматься наукой, защитить диссертацию, не ходить на комбинат, сверяя чертежи с действительностью, особенно после того, когда с ним произошёл неприятный случай. Специалистам необходимо было посещать завод, где проходил монтаж оборудования, они проходили, через три КПП, предъявляя пропуск, женщин водили с вооружённой охраной, а мужчины ходили одни. В один морозный день, а мороз был сильный, его раздели: сняли тулуп, валенки, шапку. Он в одних носках, чуть не отморозив ноги, добежал до КПП, где его долго отогревали, выдали новую одежду и отправили домой. Начальник отдела, боясь потерять талантливого специалиста, больше не отправлял его на стройку.
Аня осталась работать на комбинате, кропотливо изучая чертежи и разрабатывая крепления для монтажа оборудования, прорисовывая всё в объёме, это нравилось руководству и её часто премировали грамотой и вывешивали её фотографию на доску почёта. Улыбчивая и лёгкая, она всегда находила общий язык с сотрудниками не только своего, но и других отделов; познакомилась с инженером по топографии Таей, которой часто приходилось летать  на самолёте и делать аэросъёмку местности, составлять топографические карты. Приветливая девушка вдруг стала молчаливой и замкнутой. У тебя что – то случилось? – спросила её Аня. Тая долго смотрела на неё, а затем сказала: - Я обещала одному человеку ничего не рассказывать, но тебе можно, знаю, что сохранишь всё в тайне, держать в себе всё это не могу. Они ушли в Красный уголок, и Тая стала рассказывать.
– Я летаю на аэросъёмки с одним и тем же лётчиком. Не так давно, мы вылетели с ним на очередную аэросъёмку. Он сделал несколько кругов над комбинатом, и когда я закончила работу,  предложил, показать одну поляну, но о том, что я увижу, просил никому ничего не говорить. Аня поклянись, что ты будешь молчать.
– Ни кому, даже Мише. – Тая, дорогая моя, - удивлённо сказала Аня. – Неужели я не знаю, в какой стране мы живём? Ты даже не сомневайся, что я буду молчать.
– Так вот, - продолжала Тая. – Я  согласилась, и мы полетели немного севернее города, где глухая тайга, далеко от реки и от железной дороги. Подлетая к большой поляне, он снизил самолёт и то, что я увидела, потрясло меня до такой степени, что я просто онемела. На поляне лежали кости, черепа и свежие обнажённые трупы заключённых, без всякого захоронения. Аня, какой же это цинизм, а скорее всего фашизм. Тогда скажи мне, чем эти скоты, отличаются от фашистов? Я не могу теперь смотреть на лица охранников, которые живут по соседству с нами.
– Тая, милая, надо жить, когда – то ОН умрёт, не вечный.
1953 год отмечали у Боровиковых. В углу залы, стояла ёлка, украшенная картонными игрушками, хлопушками, звёздочками.  Народу собралось много, пили шампанское, стреляя пробками, танцевали под патефон, пели песни военных лет, и, не смотря на трудные послевоенные годы, в людях жила радость, любовь и надежда на будущее.
Пятого марта передали по радио: умер Сталин. Эта весть быстро разлетелась по городу. Люди не верили в его столь быструю кончину, у всех был один и тот же вопрос: - "Что будет дальше?" Все молчали, спрятав свои потаённые мысли. Начались обсуждения, но как всегда говорили в полголоса, понимая, что его тень будет преследовать их ещё долгие годы.

Глава шестая.

А потом наступила Хрущёвская оттепель. Политических постепенно переводили на свободное поселение, но покидать места заключения им не разрешалось. Они устраивались на работу, в строительный трест, где им давали койку в общежитии.  Жилые дома и цеха комбината возводили теперь строительные бригады. Для остальных заключённых была построена колония с охраной, а вблизи, где стояли бараки, в которые селили жителей города.
А годы шли своим чередом. Аня родила вторую дочь, девочка была слабенькая, пришлось взять няню.  Душевная, пожилая женщина  стала для них родным человеком, помогая с детьми и по хозяйству.  Аня, всё так же работала на комбинате, где открывались новые и новые заводы, дымили трубы, и отравленные газы несло на город. Гибли деревья, сосны и ели стояли с жёлтыми иголками, выживали лишь тополя, которые высаживали взамен таёжных красавиц. Но люди уже не замечали этого, работая в три смены, выполняя планы семилеток и пятилеток. Единственным утешением было то, что быстро решался квартирный вопрос, снабжение города было отличным, устраивала высокая зарплата, но какой ценой платили они за эти блага – своим здоровьем.
В один из дней к Ане подошла  Ася, и сказала: - Командировка есть в Москву, я просила, чтобы тебя отправили - ничего сложного, бумаги нужно отвезти в Министерство и там кое – что подписать.
 – Я не знаю, а как же дети, Миша, справятся ли они без меня?
– Конечно, справятся, тем более у тебя хорошая няня, и потом это не надолго, пять дней, по Москве погуляешь, повидаешь своих.
– Хорошо, я посоветуюсь с Мишей, завтра скажу.
Дома она сказала Мише, спрашивая у него совета.
– А что тут думать, конечно, поезжай, увидишь своих родных, зайдёшь к моей маме, а мы справимся, няня поможет. Отвезёшь сибирских гостинцев; орешек кедровых, омуля, они и не знают что это такое. Как бы мне хотелось побывать в родном городе, - вздохнул Миша.
Через неделю Аня вылетела в Москву. Первый раз в жизни она летела самолётом, не отрываясь, смотрела в иллюминатор, видела, какими маленькими становились дома, дороги, деревья, самолёт поднимался всё выше и выше в небо, за облака. Летели восемь часов с двумя посадками в Новосибирске и в Омске. Но вот, наконец, Москва. Сердце защемило,  давно  она не была в родном городе, и как она по нему соскучилась. В аэропорту взяла такси: сумки были тяжёлые, сама бы не дотащила. Таксист, молодой парень, повёз по Садовому кольцу, пытаясь показать всё и рассказать о Москве. Аня не сопротивлялась, молчала, любуясь своим городом, вновь отстроенным после войны. Вот и Башиловка; её не снесли, тот же деревянный дом, тот же двор, даже песочница осталась, в которой она когда - то играла. Таксист помог донести вещи. Аня постучала в знакомую дверь - дверь открыла мама и обомлела: - Что же ты телеграмму не дала, мы бы с Асимом тебя встретили. Она обняла Аню и заплакала. - Я уж думала, не увижу больше тебя, слава Богу, что бабушка  жива. Аня прошла в комнату. Бабушка сидела на своём сундучке и моргала подслеповатыми глазами. Аня бросилась к ней, обняла, расцеловала и сказала, как когда-то: - Я вам гостинцев привезла. А где Асим?
– Они живут  в соседней комнате, соседи выехали и мы выхлопотали ему эту комнату. У тебя теперь  есть не только племянница, но и племянник. 
 Вечером накрыли стол к ужину, пришёл Асим с семьёй, они обнялись, и долго стояли, прижавшись, друг к другу.
 - А ты изменилась, - сказал Асим. – Выглядишь прекрасно, но куда-то исчез московский шарм, появился огонёк в глазах, дух свободы.
 – Ты прав, Сибирь сделала меня сильнее и более открытой, исчез страх, сидевший во мне многие годы.
 – Значит не жалеешь, что уехала как декабристка с мужем? Сыном репрессированного отца. Аня усмехнулась. Она не стала рассказывать ни Асиму, ни родным, сколько видела этих несчастных, которые живут и работают теперь рядом с ними.
На следующий день, Аня съездила в Министерство, отвезла бумаги,  и можно было уходить, но она сидела до конца рабочего дня. Удивлялась тому, что чиновники, ходят здесь с такими важными лицами, будто решают мировые проблемы, а на самом деле, обсуждают  театральные новости и новости кино, жизнь известных актёров, какие – то свои проблемы, снуют по коридорам  из комнаты в комнату.  Ну, прямо видимость кипучей деятельности.  "Вот она бюрократия в полном расцвете", - думала она, сравнивая работу на комбинате, где нужно было каждый день бороться за выполнение повышенных обязательств перед Партией и Правительством, а здесь похоже никто ни за что не борется, тишь да гладь.  Закрыв командировку, предварительно положив сибирские гостинцы на стол начальнику отдела (похоже это было ритуалом, чтобы быстрее решили твои вопросы) Аня поехала навестить свекровь. Та встретила её радушно, как родную дочь.  "Наконец – то признала", - подумала Аня. Она передала подарки и деньги, немного рассказала о  жизни в Сибири, о Мише, о внучках.
– Да, Анечка, я знаю, что Миша счастлив с тобой, как я была не права, советуя ему на тебе не жениться, - грустным голосом произнесла свекровь. – Аня, может быть, есть возможность вернуться в Москву?
Аня посмотрела на неё удивлённо и сказала: - А куда возвращаться и зачем? Там у нас хорошая трёх - комнатная квартира, а здесь, где мы будем жить вчетвером?
 – Это же  край каторжан, он испокон веков был таким, - взвизгнув, воскликнула Берта Наумовна.
- Приезжайте к нам в гости и сами всё увидите, - улыбнувшись, сказала Аня.
Она не стала говорить ей, что этот край стал для них родным и любимым. Этот таёжный запах трав, высокие сосны и кедры, быстрые, холодные реки, священное озеро Байкал, эта первозданная красота, где ещё во многих местах не ступала нога человека, где живут  дорогие её сердцу люди, от которых идёт свет, где она, по настоящему, счастлива и ей не хочется  уезжать оттуда.
Домой она вернулась в девять вечера. Бабушка спала, мама ждала её, оставив ужин на столе.
– Как тебя встретила свекровь, - спросила она.
- На удивление хорошо, - ответила Аня. – Значит признала?
– Наверно надо было уехать за семь тысяч вёрст, чтобы стать любимой невесткой. Поужинав, Аня подошла к этажерке, где стояли её книги, взяла томик Пушкина, открыла, на пол выпала  фотография, на неё смотрела юная девочка и взрослый парень. Она смотрела на фото и не могла понять, что она испытывает к этому чужому человеку, в которого когда-то была влюблена. Жив ли он? Ей очень хотелось, чтобы он выжил в той страшной войне.  Пусть у него будет семья, дети, жива его мама, чтобы он был счастлив так же, как счастлива она: с мужем,  детьми и со своим маленьким городом, где ей хорошо, где живёт её душа, куда она завтра улетит - улетит в свой суровый, таёжный край. Она положила фото на место, закрыла книгу и поставила на полку, улыбнулась и сказала, - Как я хочу домой!