Глава 21. Миллионщики или триумф Чижикова

Однажды утром он получил с нарочным депешу явиться по приглашению в «Клуб миллионщиков». Так заведение называлось на старинный манер в память о тех временах, когда миллионер приравнивался по капиталу к нынешнему миллиардеру, когда деньги были другие и полушроф водки «казенки» стоил 40 копеек, на 80 копеек можно было купить 0,7 л плюс 0,5 л на наш, понятный нам современный разлив, а не за 800 рублей, как сейчас, трешку стоила «буренка», и на зарплаты в 12 полновесных рублев их можно было купить четыре, а на нынешние 12 000 рублей ни одной, даже в разделанном на говядину варианте.
Приглашение было в приказном порядке, хотя и во вполне вежливой форме, потому что миллионщики, это такая публика, которая никогда не церемонится и не просит, а велит. В качестве вступительного взноса Чижикову приписывалось сделать доклад о своем удачном, как теперь говорили, коммерческом старте, в некотором смысле чуде, выплеснувшем его в серьезные и уважаемые люди, как ребенка с водой.
В отличие от большинства членов клуба миллионщиков, Павел Иванович не вырос из патрийно-комсомольского верхушки, не эксплуатировал старые номенклатурные связи в хвост и гриву, а возрос на пустом месте, что твой сорняк или одинокая березка на пустыре. Этим-то и был вызван повышенный к нему интерес.
Еще его положительно отличало то, что у него были не мифические финансовые капиталы по версии близорукого Форбса, позволяющего попавшим в его списки дуть щеки и покупать в кредит спортивные клубы, яхты и острова. Эти рейтинги всегда основаны, как правило, на фальсифицированных годовых отчетах, приписках и постановочной, едва не поддельной модернизации германского довоенного оборудования в ЧПУ, «компьютеризованную систему управления приводами технологического оборудования, включая станочную оснастку». На самом же деле закупали дешевые компьютеры под огромный кредит, кое-как веревками приделывали их к допотопному ровеснику великого Вернера фон Зименса, чъя фирма до сих пор приносит прибыль и на слуху, а остаток средств выписывали себе как премиальные олигархической величины.
Такие капиталы при неудачных обстоятельствах, перемене политической конъюнктуры или, не дай бог, царственной милости на строгость, превращаются в пшик быстрее, чем накопления советских пенсионеров в Сберкассе, учрежденной высочайшим повелением Николая I на благо трудящихся, ни сном ни духом не грезившим об экономических и финансовых проделках детей большевиков и кухарок при управлении государством. У Чижикова была настоящая наличка в рублях и валюте, о чем ходили упорные слухи при достаточном количестве живых свидетелей, благодаря природной наивности и простоватой открытости характера владельца состояния.
- За что тебе это все, Павел Иванович? - не верил себе и своему счастью Чижиков, оказавшись в кругу миллионщиков.
Появление его в клубе произвело необыкновенное впечатление. Кто бы злопыхателей потом что ни говорил, однако миллионщики действительно обступили новенького, протягивали для пожатия руки, совали визитки, наперебой говорили: — Павел Иванович, как я рад с вами познакомиться! — А я рад еще больше, чем Вы рады! — Откуда вы видите, что вы больше рады? — Да сразу ж заметно! — и только один Дренцалов стоял в стороне, злобно и нервно сверкал, позыркивая завистливыми глазенками.
Были здесь все, или почти все более или менее заметные по списку Форбса, и Розенштольц, и Чековпуд, и молодой Шкваркин, со странным именем Чича, Леопольдов, Бердбердский, Прошкин, Мордовкин, Кузьмичев, Момзинов, Подошвин, Блюменберг, Зайчонков с Волчанским, всегдашняя пара, вызывавшая нехорошие подозрения по части их толерастной ориентации, Абдулаев — третий в списке Форбса по России и во второй десятке в мире, Парамыслов, Гвинтовкин, женщина Чурпак в сопровождении, братья Магомед и Рамзан Истамбуловы, граждане России и Турции, Вавилонский, никогда не снимавший головной убор, Бабец, наоборот, мужского пола, Немирская, с юным мужем или поклонником, Апокалипсов из армян, Ванючкин, Дизраельский, Ротшильдов, вовсе не родственник, напротив, из ставропольских, казачьих мест, Забубенко, Смачный, Колхозов, чеченец Узор Побоев, Семиреченский, Чесночков, Андрокакис, обрусевший грек, Промзонов, Хрюмина со своим старым Хрюминым, который ее ужасно раздражал, Полянко, Блютузов, давние компаньоны Склянкин, Оловянкин и Деревянко, владельцы общим бизнесом по торговле утильсырьем, немец Нахтигаль, из российских, Иван Мудь, Марья Мудь, одинаковые по возрасту, однако однофамильцы, весь татуированный кроме ладоней и ушей дед Изекиль, из воров в законе, Черепанов, Пароходов, Пруд-Прўди, с ударением на первый слог во втором слове, Кулессыков, родом из окрестностей озера Иссык Куль, Моразматов, пишущийся вопреки правилам через «О», Брюквин, Попкин, Чучмеков, Стрижак, — замучаешься перечислять, но надо из почтении и кабы кого не обидеть, — всего семьдесят человек, а также жены и любовницы в весьма смелых по глубине декольте, будто присутствуешь на самой престижной выстаке искусственных грудей.
Жены были, как правило, дылдами по сравнению с маленькими, юркими в большинстве своем миллионщиками, подстать нашему Чижикову. Совсем редко попадались наоборот, маленькие хваткие женщины с крупными спутниками, крепко смахивающими на телохранителей с полномочиями. Чижикову сразу было видно, кто в доме добытчик и хозяин.
Присутствовал сам влиятельный куратор Хомячков, к которому каждый считал своей обязанностью подойти, пожать руку и улыбнуться, глядя в глаза, причем так преданно и слащаво, что чиновника в какой-то момент стало мутить, как от килограммового киевского торта, который он в студенческие годы опрометчиво поспорил съесть в одиночку.
Многие из присутствовавших, как и Хомячков, были родом из провинции, если не большинство, в ранней молодости приехали покорять столицу и всякого претерпели, и надо же, восхождение им вполне удалось и пошло в зачет, чем они лишний раз доказали, насколько богата была талантами советская глубинка.
- А где ваша, Павел Иванович, половина? - интерес к этому в силу некоторых обстоятельств был особый.
- Не обзавелся пока еще, - улыбаясь в ответ, говорит наш герой.
- Пора уже, пора. И доход, и возраст соответствуют. А то смотрите, сосватаем невесту. Кое у кого есть интересные дочери на выданье с не менее интересным приданым.
- У меня уже есть одна невеста на примете, - отвечает Павел Иванович и мечтательно закатывает глаза, имея в виду одну их двух провинциальных дам, так приглянувшихся ему на приеме у губернатора и выгодно отличавшихся от местных здоровьем, впрочем, как и живыми, нестандартными чертами лица.
Дело в том, что лица большинства дам были схожими, однотипными, как по одним лекалам сделанные, все точно припухшими, слегка одутловатыми, с выдвинутыми далеко вперед губами, видными из-за ушей и пришлепывающими при ходьбе. Такое складывалось впечатление, что мужья, козыряя и чванясь друг перед другом, стремились создать из них эталон красоты до тех пор, пока лица жен не превращались в то, что вышло из под скальпеля известного хирурга Персикова, под условным названием «Жопа` ля Барби`», и сотворить более того уже ничего нельзя. Хотя сходство было далеко от планированного, писаного совершенства, как и от природного дарования оригинала, однажды подвернувшегося на известной элитной тусовке, где миллионщики, как на ярмарке, выбирают себе юных невест, - такое лицо было входным билетом в высокое общество, и иначе уже было никак нельзя. Простые лица носили теперь только безденежные простушки.
Когда эксперимент по исправлению лица заходил в тупик и ничего уже хирургическим способом поделать было нельзя, оставалось только сменить старых жен на новых и предаваться теперь мечте вместо неудачной Барби из Нюси о какой-нибудь Анжелине Джоли из Гели в супружеской постели, громадной, как полигон.
Старые половины, как правило, одиноко сидели с детьми по домам на острове брошенных жен Кипре, безутешно рыдали, однако безбедно проживали отсуженные у миллионщиков немалые барыши, со временем переквалифицируясь из брошенных старых кляч в состоятельных вдов.
- Жаль, - хором сказали отцы семейств, у кого были созревшие дочки известного прыщавого, призывного в жены возраста, понуро отходя в сторону, явно разочарованные завидным женихом.
Но оставим в сторону лирику и вернемся к делу. На самом деле Чижикова пригласили к себе на равных небожители, к числу которых Павел Иванович раньше даже не мог заикнуться себя причислить, причем приняли не только в свое сообщество, но хотели его послушать и, может, набраться от него кое-какому уму-разуму.
«По мере того, как древние люди уверовали в бога, так и современный человек постепенно свыкся с сознанием, что Родовой стресс есть, признал его объективной реальностью, как и поверил в необходимость от него избавиться для личной пользы с помощью благодетельной фирмы «Чижиков и К°», - начал свой доклад Павел Иванович.
Иногда Павел Иванович думал и говорил о себе в третьем лице, как писатель Достоевский или пророк Моисей. Это наваждение наступало в те минуты, когда он был собой или особенно доволен, или наоборот, когда Фортуна, как кельнер, предъявляла ему неоплатный счет, и наш герой погружался в унылую философию вины и самобичевание.
Но здесь как раз был первый случай. Ведь если говорить открытым языком, без экивоков и потайного помысла, то Чижикову на самом деле удалось создать нечто новое по типу религии в таком смысле, что он внедрил в жизнь чудеса и спровоцировал веру в них народа, за редким исключением циников и умников из числа креативного класса, сидящего у компьютера, заменив собой прежнюю наивную и романтическую интеллигенцию с гитарой у костра. И за эти чудеса народ готов был заплатить деньги себе на пользу, или, хотя бы для того, чтобы не нанести себе вреда. Так, на всякий случай и кабы чего по недосмотру не вышло.
- Не те ли соображения заставляют иного человека верить в Бога? - задал он вопрос в зал, однако, не дожидаясь ответа, продолжил.
Идея Чижикова, как он объяснял собравшемуся коллективу миллионщиков, была еще и всеохватывающая по универсальности, то есть задевала без исключения всех, а таких показательных идей в мире совсем мало: собственно все религии, вера в угрозу глобального потепления, под воздействием которого всем нам придет каюк, закон всемирного тяготения, изобретение доллара как меры всех денег, колеса и НДС.
Только вот сам Чижиков, по его собственному признанию, едва ли мог бы из-за своего мягкого характера претендовать на звание пророка, несущего поголовно всем людям истинную веру, потому что роль порока — заставлять, жестоко сгонять народ к его собственному счастью, Чижикову была непосильна из-за его демократического нрава, упиравшего на добровольность и сознательность.
Но на это есть другие, более достойные и крепкие духом, и он готов передать свою фирму со временем в государственное управление с 51% народным участием.
С другой стороны, его учение о Родовом стрессе имело то преимущество, что у последователей всегда был выбор, верить или не верить, и если кто выбирал веру из прагматических соображений, польщенный относительной дешевизной обещанного чуда, и чем свободнее он принимал решение, тем крепче была его вера, тем меньше он сомневался в целесообразности затраченных не понапрасну средств. В таком случае правильнее было бы вывести фирму на Лондонскую биржу и начать продавать акции вовсю.
В этот момент сильно насторожился куратор Хомячков, заподозрив Чижикова в попытке вывести активы и резиденцию конторы за рубеж.
Тут, конечно, Чижиков сам себе противоречил, но противоречия были, как вы сами давно и правильно заметили, его личной особенностью.
В итоге своего обращения к коллегам, а он уже полноправно считался причисленной частью к этому сообществу, Павел Иванович рассказал о планах, основанных на успешном опыте лаборатории, снимать Родовой стресс с животных, насекомых и даже растений, дабы увеличить урожайность в пику генной модификации и назло фирме Монсанто. Опыт на грызунах показал, что продолжительность жизни мышей, сусликов, сурков и крыс увеличивается в среднем на 40% по сравнению с контрольными экземплярами, активность у белок повышается чуть ли не в двое, а служебный попугай Геша выучил к имеющимся в его арсенале двум фразам третью: «Как вы меня все задолбали!», предположительно при молчаливом влиянии глухо-немого старика, начальника бюро инвентаризации.
Когда Чижиков поведал о перспективах для домашних животных и растений, зал встал и устроил ему оглушительную овацию, продлившуюся целых 10 минут, словно хотели повторения доклада на бис, чего раньше с ними не случалось никогда. Ведь почти у каждого в доме были любимые животные, кошки, собаки, лошади, коровы, свиньи, жены, дети, у которых тоже были свои белочки, суслики, сурки и хомяки, которым не худо было бы продлить жизнь, не говоря о растениях.
Не говоря уже об экономии на букетах цветов, которые можно будет реже выбрасывать и менять.
В этот момент влиятельный куратор Хомячков снова угрюмо насторожился. Большой любитель Набокова и экзотических бабочек, он опасался, что Чижиков нечаянно сможет их оживить, и они разлетятся кто куда. По всему было видно, что он Чижикова сразу не взлюбил, как-то насторожился и нахохлился.
Чижиков, по наивности, до того о себе возомнил, что через час, когда все уже пили и ели, снова вышел к микрофону, продолжил свою торжественную речь как бы действительно на бис, перешел грань дозволенного, и наговорил много лишнего, особенно относительно тайно проведенных опытов, находящихся под семью печатями, о существовании которых в этом присутствии до сих пор никто не подозревал, в очередной раз проявив себя как последний канотье.
От этого его признания у многих вытянулись лица и в глазах застыла тревожная мысль. Каждый примерил на себя возможное влияние эксперимента Чижикова, и ему стало не по себе. Не успокоило и заверение Павла Ивановича, что эксперименты окончательно приостановлены. А вдруг нет? На слово верить еще со времен Троцкого давно никому нельзя. Более того, каждый стал припоминать какие-нибудь разительные перемены в себе или окружающих. И находили ведь кое-что, подозревая проделки Чижикова.
Например, одному припомнилось, что ему вдруг опротивел коньяк и он окончательно перешел на шампанское, которое раньше надух не переносил из-за пузырей, другой заметил, что как-то уж очень сильно разрослись кусты сирени в саду, а у садовника вздулись мышцы и он нарочито в упор не смотрит на миллионщикову жену. Сосед по столу справа вдруг стал хвастать повышением тестостерона и победами по женской линии, а некоторых действительно за душу задел рассказ Павла Ивановича о воссоединении с Крымом — ведь действительно все получилось как-то легко и просто, но неспроста.
- А как можно поближе ознакомиться с вашими исследованиями, - спросил у Чижикова Хомячков, когда Павел Иванович шел от одного стола к другому столу в сопровождении распорядителя, и случайно поравнялся с влиятельным куратором.
- Они у меня за семью печатями.
- А все-таки?
- Мне надо связаться сперва с моими кураторами.
- Поверьте, они вам непременно разрешат, если скажете, что я просил.
Чижиков никак не решался, что ответить. Спас его чеченец Узор Побоев, бесцеремонно вмешавшийся в разговор, передал привет от самого Рамзана Ахматовича, с которым наш герой никак не был знаком, даже ни разу не представлен для пожатия сановней ручки, и предложил купить бизнес Чижикова во имя русско-чеченской любви.
- Отойди, - сказал ему властно, одновременно и дружественно Хомячков, и тот послушно исчез, будто услышал приказ старого, уважаемого аксакала.
- Ладно, поговорим позже, когда никто мешать не будет, - сказал куратор и отпустил Чижикова вместе со старостой-распорядителем знакомиться с другими гостями.
Чижиков был так возбужден, что толком ничего не попробовал из еды, ни устриц, ни заливного судака, ни чудес азербайджанской кухни виртуозных поваров, специально выписанных по случаю из Баку, а только чокался за успех и здоровье, пил за новое знакомство со всеми, к кому его подводили. Он был рад всем и все были рады ему, потому что в этом обществе никто ни у кого ничего не просил, потому что знал, что никто никому ничего не даст. Поэтому разговоры и тосты были искренними, не заискивающими, без цели подобострастить, и если уж пили, так пили, без всякой задней мысли напоить другого, чтобы с него чего-нибудь да поиметь.
А если кто случайно и обратился с предложением купить бизнес, так ведь не для себя старался, а для Рамзана Ахматовича.
- А вот скажите, Павел Иванович, известная свинья о шести ногах — это не вашего ума и рук дело? - спросил Колхозов, перепутав стресс с последствиями радиации, когда нашего героя подвели к нему для знакомства.
- Нет, - ответил Чижиков, про себя подметив, что ум и эрудиция не самые важные качества для миллионщиков, намного полезнее неукоснительность, хитрость, изворотливость и напор.
- А гигантская рыба с двумя головами?
- Нет. Мы больше по политической части, - ответствовал Павел Иванович под пристальным вниманием вновь появившегося рядом Хомячкова, хотя ведь никто его за язык не тянул.
По неосмотрительности и на радости Чижиков, пройдя все столы, толком не закусив, так набрался, что застыл со счастливой улыбкой на лице, ничего не соображая, и мог передвигаться только с помощью распорядителя, милейшего старичка, еще кое-как различавшего и указывавшего дорогу.
В конечном итоге его пьяненького посадили в лимузин и отправили домой. На вопрос Перловки, выруливавшего на Большую Никитскую, как там было, Павел Иванович коротко ответил:
- Зае...сь.

Перейти к следующей главе: http://www.proza.ru/2017/07/26/719