Яко печать на сердце... Служба -2

 

    ГЛАВА 83.КАРЬЕРА, СКЛОКИ, ФИНАЛ -2 .
               ВТОРОЙ  ПЕРИОД  -  МАРАЗМ  КРЕПЧАЕТ               
               
                1984

Ещё до, но особенно после защиты диссертации началась пора некой возни вокруг и около вероятности карьерных изменений, спровоцированных извне, но волнующих, отвлекающих и досадных для главного действующего лица настоящего повествования. Находясь в командировке в Москве, Юрий пишет об этом в дневнике:

«19 апреля. Интересно: Саня осторожно спросил о Федотове: правда ли, что он собирается уходить! А потом – как я отнёсся бы к предложению занять его место? И видно было, что мой отказ его обрадовал. Откуда, спрашиваю, слухи? – Богатиков (академик по партийной линии, занявший кресло заведующего отделом в Институте геологии рудных месторождений, петрографии и т.д., после смерти ГД.Афанасьева – шеф Юриного друга Сани Борсука – Ю.М.) говорил.
21 апреля. А мысль, заброшенная Саней (об Институте!) не покидает голову. Неужто хотелось бы навалить на себя этот груз?! Удивительно.
26 апреля.  Позвонил Космач. Очень длинный разговор о том, что все мы недобрали от жизни славы. В меру, якобы, нашего таланта. А я считаю, что недобрали таланта. Он в кризисе. Это чувствовалось давно, а сейчас вылилось словами. Недоволен жизнью из-за того, что у него не было «кипариса, по которому он мог бы…(неразборчиво).. подняться к солнцу». Чушь. Надо просто работать.
27 апреля.  …приехал Космач. Он, конечно, в некоторой депрессии, которую я почувствовал в нем ещё в прошлом году. Замыслы есть, а не пишет. Выходят словами. Не терпит нисколько, спешит  хватать благодарные взгляды и похвалы. Хоть от рассказа. Но до бумаги не доносит. Заждался славы, а её всё нет и нет. Обобщает на Гену, Борю Галкина, меня и всё окружение. Талант есть, а ему не отдано должное.
А мне кажется, что это просто тщеславие, опережающее тщеславие. Хотя где-то в глубине себя тоже вижу несоответствие между тем, что отдаю и что получаю.
3 мая. Шли с Милой, и думалось, что сейчас самое вожделенное? Не защита, не карьера. И не Москва. А просто река с чистой водой и живой рыбой.  Твёрдый берег с зелёной травой. Чистый ветер с запахом щедрой Земли. И всё. И никого не надо.
5 мая. Вникаешь в работу, и настроение заметно улучшается.  Неизменно испытываю удовлетворение от неё и приток уверенности. Как от Земли-матери мифический герой. Может быть, в этом что-то  есть?!
31 мая. …Саня опять заговорил о будущем (моём): Федотов собирается уходить, он озабочен тем, кого оставить после себя. И готовит для этого тебя. Теперь у тебя есть все основания ждать этого. Москва тебя приняла. Я это говорю не случайно. Это мнение и Богатикова. А для камчатских властей необходим директор из местных, свой. Тот, что будет жить и работать на Камчатке. Подумай об этом (это было уже после успешной Юриной защиты – Ю.М.).
24 июля.  В аэропорту до вылета (Юрий с Сергеем были в это врем в Ключах в  связи с  облётом вулканов – Ю.М.) Федотов рассказал о своей статье. Я похвалил. И тогда он вдруг спросил, не соглашусь ли я на включения меня в директорский резерв. Этого (резерва), якобы, требует Президиум. В резерве Сугробов, но у него мало шансов. У меня больше.
Спросил у него,  означает ли это его уход? Нет, говорит,  не означает…Ответ дал такой: коль скоро ты не уходишь (а ты лучший директор) и считаешь, что это нужно, я согласен. Тем более, что вероятность этого ничтожно мала. Но это не моё  амплуа!
30 июля. Утром условились с директором о разговоре, обещанным им при облёте  (более подробно о его предложении), а после обеда – к картам, забыв о не состоявшемся разговоре…К вечеру Федотов всё же позвонил: - Нужно количество твоих публикаций для того дела, о котором мы с тобой договорились. И вообще, послезавтра я уезжаю, если что надо, я всё время здесь.- Надо думать, что это приглашение  к разговору. И вдруг стало тяжело и очень не захотелось. Как подумал, чем он занимается, стало тошно Не дай Бог.
А может быть, это можно делать иначе, по-своему?! А поговорить всё же надо, видно, напрасно я хотел удержаться от разговора.
31 июля. Позвонил Сергею и попросил аудиенцию. Промариновал меня до 19-30. Я напомнил. Он извинился и пригласил. Я попросил  рассказать, что всё это значит. Он подал  письмо, подписанное Шило, с просьбой прислать список руководящего резерва. И ответ на него:
 директор – Сугробов, Масуренков;
 зам. по науке – Ипполитов, Токарев;
зам по экспедициям – Балеста, Феофилактов;
 учёный секретарь – Жаринов Сергей, Будников.
 Это дело обычное, мне опасаться нечего. И слава Богу! Тепло попрощались с ним. Спросил его ещё о планах Сугробова. Кажется, хочет уходить и заменять его надо Балестой или мною.
31 октября. Славка рассказал, что директор около часа уламывал его работать в месткоме. Еле отбился. Возмущён тем, что  вообще обсуждается идея работы доктора (!) в месткоме. Действительно смешно. Наши заходят в крайность, как это и свойственно дуракам и провинциалам. Верноподданным.
Вечером собирался партком, чтобы утвердить список рекомендуемых в местком. Меня не трогают.
1 ноября.  Призвал директор Славу, Мархинина и меня – докторов, говорит. И всё для того, чтобы помусолить представления нас в члены-корреспонденты и себя в академики. Играется этим, «как дурак с писаной торбой» - большая серьёзность вокруг клоунады.
Игорь и Слава, а затем и Галя (Арсанова – Ю.М.) сообщили мне, что вчера на партбюро меня рекомендовали в местком (!). Возмутился страшно. И особенно тем, что  только со мной одним из 15 человек никто предварительно не поговорил, а Федотов заявил, что он говорил  и получил от меня согласие (!!!). Как это понимать? Рассвирепел до того, что вечером дома пил реланиум. По-видимому, завтра надо поговорить с Феофилактовым…
2 ноября. Заговорил об этом с Феофилактовым, а он в ответ: - Это он сделал так, взяв на себя всю ответственность разговора с Вами. Это его ошибка, а партбюро здесь ни при чём! – Пришлось говорить с директором. Правда, говорил не я, а он. Извинялся и объяснял, как это всё необходимо. Просил подождать до до его  приезда в Институт, чтобы продолжить разговор… свою обиду Сергею высказал. Тот ещё и ещё раз извинился и через час предложил в лабораторию молодого специалиста, внука Пийпа.
12 ноября. … в 17 часов началось заседание редколлегии. Был мрачен и всё время задирался. А мрачность, видимо,  от того, что стало известно: внуку Пийпа предлагают Ключи и  активный вулканизм. Кто предлагает? Директор. Слух не проверен, но похоже на правду – внук глас не кажет. Противно, что уши развесил. А директор просто водит за нос дурака. Злость от того и срывал на всех, в том числе и на директоре.
15 ноября. Вызвал директор – вместо внука великого деда дал вакансию  для молодого сотрудника без претензии на квартиру. А Белоусова,  внука Пийпа, - в Ключи – здесь для него тоже нет жилья. Этот ход директора, конечно, его несколько оправдывает. За последние пять лет я потерял восемь человек, а получил одного. Этот будет вторым, если удастся найти такого сотрудника (Был принят Алексей Захаров,  «временный» муж Ларисы Гонтовой, а участвовать в профкомовских делах Федотов всё-таки уговорил Масуренкова – Ю.М.)».

                1985

В январе – бурная активизация Шанцера с Челебаевой, Краевой и Балуева, претендующих на полную научную самостоятельность (выбор своей собственной темы,   объектов исследования и программ их выполнения на средства Лаборатории) и независимость от лабораторной тематики, определяемой заведующим. Отказ им в подобной «махновщине» повлёк требование перевода  их в другие лаборатории, где такая свобода им, якобы, обещается. Заведующий предоставил им такую возможность на условиях замены их сотрудниками принимающих лабораторий или освобождением ими занимаемых должностей для использования образовавшихся вакансий в пользу  покидаемой лаборатории. Пример:
«24 января. Сегодня был нелёгкий разговор с Краевой. Тоже, как и Шанцер, явилась со своей темой, и когда услышала отказ… (неразборчиво), то попросилась на свободу. Я согласился, но с условием освободить занимаемое место в штате , чтобы я мог на него взять другого сотрудника. Нет, говорит, отпустите в другую лабораторию с единицей.. Отказал. Тогда стала грубить и хамить. Прекратил разговор.
8 февраля. Об Институте противно думать, не то, чтобы ходить туда. Хочется  писать стихи, воспоминания, мемуары, романы, эссе и т.д. и т.п.
15 февраля. Был очень тяжёлый разговор с Балуевым. Предложил нереальную тему, требовал повышения зарплаты – совсем обнаглел. Пришлось ставить на место, а это  тяжело.
28 февраля. Звонил директор, уговорил ехать 1 сентября в Италию. Не стал сопротивляться…
12 марта. Интересно: при сокращении планов НИР директор (через Кожемяку) предложил мне включить тему Шанцера и К; в лабораторную. Если я откажусь, выбросить из тематики Института. Я отказался. Надо проверить, выбросит ли Кожемяка их из планов.
20 марта.  Главное событие – профсоюзная конференция. Пришлось вести её мне. Подготовлена была хорошо, прошла тоже неплохо. Иногда слегка терял контроль над собранием, но тут же быстро брал в свои руки. Вечером позвонил Белоусов – высказал восторг по поводу блестяще проведённого собрания…Якобы Сугробов тоже отметил это. А дело в том, что я впервые на профсобрании заговорил о главном – планах НИР и  их выполнении.
22 апреля. Прошёл слух, что директор уходит в МГУ, обсуждается новый. Якобы, кандидатура – Белоусов. Вот хохма! Это может быть ужасающей правдой. Шило сменим на…(неразборчиво). А слаще ли хрен редьки?!
24 апреля. Началось раздражение против всего: институт, люди, город, сам. Думаю о бесперспективности жизни здесь, о доживании. Не хочется. Держит привычка и зарплата. Пенсия в Ставрополе?! Не сойдём ли с ума от ненужности?
25 апреля. Партийное собрание: задача парторганизации - в свете решений  последнего пленума. Феофилактов и Кутыев лихо потребовали создания каждый себе отдела (Феофилактов) и лаборатории (Кутыев). С негодованием провалили. Так дураки и карьеристы понимают «реализовать программу».
12 июня. Москва. Валентина Горельчик сказала, что в ИФЗ ходят слухи об уходе Федотова от нас к ним. В связи с этим снова мысли о судьбе Института и своей. Директорство – не моя ниша. Пропаду и дело загублю. Но почему же тогда об этом думаю? Каким-то кусочкам натуры хочется потому что. Вот ведь как!
3 июля. Общался с директором дважды.
1. По поводу моей несостоявшейся поездки в Италию …Так как не отказался, а недоразумение, активно помогает догнать группу.
2. На Совещании. Говорильня, в которой он хочет быть добрым для всех желающих поехать. Может быть, он и прав в этом.

Комментарий. Поездка в Москву, Италию, Ставрополь

                1986

26 января. Затеял «операцию Эльбрус». Окончательный толчок – события на вулкане Руис в Колумбии. 23 тыс. жертв.
Сначала подал докладную Федотову о создании вулканологической станции на Эльбрусе. Подал в декабре. Никакой реакции. Составил подробную записку о вулканической опасности Эльбруса и мерах по предсказанию и предупреждению.
С этой запиской уехал Ю. Кузьмин в Ессентуки – Нальчик. Отправил её Ю.А.Жданову в Ростов,  новую редакцию приготовил для Кабардино-Балкарского Обкома и Ставропольского крайкома КПСС. Жду «мецената».
4 февраля (вторник).  В пятницу – Учёный Совет. Делаю доклад об Эльбрусе. В сомнениях.
14 февраля (пятница).  Совет прошёл хорошо. 15 – 17 вопросов, 6 выступавших. Реакция – нужная мне. Руки развязаны. Готовлю письма академикам А.Л.Яншину, О.А.Богатикову, Ф.В.Чухрову, Ставропольский крайком и КБ обком КПСС. Думаю о подходах к Яншину.
25 февраля (вторник). Проводил Милу…у дедушки воспаление лёгких…Как жалко Милу и Марию Ивановну!
27 февраля (четверг).  Партийное собрание. Говорильня. Один В.Д. Слепенков (начальник Перого Отдела – всяких секретных дел) выступил резко и по делу. Впрочем, местами перегнул. И я взорвался. Наговорил «грубо прямо в лоб». Зацепил директора, заместителя (Сугробова), Токарева, Гордеева, Вакина. Виктор Михайлович, как всегда (это у него от Федотова!) встал и откорректировал моё выступление в части, касающейся его промахов.
Неприятный осадок от своего выступления, хоть говорил правильно. Неприятный от того, что не был спокоен, а позволил излишнюю (?) страстность. После собрания Надеждинский сказал: Ю.П,, жаль, что Вы выступили последним, а не первым! Это, конечно, несколько утешает.
                -----------
Запросили из ДВНЦ мои характеристики. Анчуткин смеется: президента уже выбрали, что они от вас хотят?
28 февраля. Симбирёва, Белоусов и Никольский благодарили за хорошее выступление…
                ----------
Всю жизнь лелеял надежду и ощущал близкую возможность вдруг перешагнуть какой-то порог и вступить  в высокую сферу власти, славы, большой жизни. Но так и остался запасным, претендентом.

Комментарий. Обращаю внимание на две предыдущие записи (о характеристиках и ожиданиях «большой жизни») и анализирую: это он о себе или как наброски для психологического образа  будущего своего литературного героя? И делаю вывод: это, конечно, литературный образ, но всё-таки в нём присутствует и автор, потому что эта тема не была ему чуждой, какой-то частью своей натуры он жаждал кое-чего из перечисленного, а какой-то не мог этого принять из-за иного устройства своей личности. Она была скорее индивидуалистичной, более склонной к интровертности, чем публичной. Его не хватало на непрерывное общение с окружением, и в человеческом плане оно, это общение не было ему особенно нужно. Но как учёный он понимал, что большое дело в науке можно сделать только большим коллективом соратников.
И в конечном итоге победило в нём интровертное начало, повлекшее отказ от карьерных устремлений выше в административном направлении.

8 марта. Вчера… директор…предложил занять место Сугробова. Я отказался (но не очень твёрдо, а «деликатно», с аргументами). Мотивы:
1. Не подхожу по психологическому типу.
2. Есть дело, от которого не хочу отрывать силы и время – Эльбрус.
3. Предпочитаю принимать решения самостоятельно, поэтому  между нами возможны искры, это нежелательно.
Он ответил:
1. Я тоже не подхожу, а приходится.
2. Эльбрус проигнорировал.
3. Есть  расписанные обязанностей и выделенные сферы влияния. Я  - геофизик и вулканолог, Сугробов – геотермика, геохимия, геология.
10 марта. Не перестаю удивляться себе. Вспоминаю разговор с директором. Он нвчал с того, что надо отпустить Сугробова на время, чтобы  тот подготовил диссертацию. И вот не мог ли бы я на это время заменить его. А я будто и не слышу об этом «на время». Я слышу другое: будто диссертация Сугробова только приличный предлог, чтобы заменить  медлительного и непутёвого зама на талантливого и делового, то есть на меня. И весь разговор строю, будто мне предлагается это место не в качестве ВРИО, а навсегда, даже больше – как плацдарм для реального пути ещё выше! Очарование!
Сегодня всё это становится на свои места, проясняется и выясняется. И вся комичность моего внутреннего …(неразборчиво) и самомнения стала бесстыдно обнажённой и беспощадной.
Позвонил ему по эльбрусскому делу и так это между прочим (в своих глазах!) спрашиваю,  остаётся ли в силе его предложение. Какое, спрашивает в свою очередь он. Я намекаю ему. Он будто не понимает. Я – прозрачнее. Он уясняет и мямлит что-то невнятное, неоднозначное, невразумительное. Тогда я с армейской (или дурацкой?!) прямотой поясняю: если предложение остаётся в силе, то мне надо изучить вопрос, в частности, о разделении функций директора и замов. Он усмехнулся и отмахнулся: об этом позднее, при встрече.
Надо сказать, что всё это не обескуражило, а повеселило как  прекрасная психологическая миниатюра! Наблюдать за собой огромное удовольствие!
11 марта. Всё развивается по классическим канонам – Витя Сугробов предложил своё кресло Балесте и потащил его к директору. Тот сказал, соберитесь трое с Ю.П. ирешите этот вопрос. Славик звонит мне – что ему делать? А перед тем я рассказал ему, что директор мне предлагал, но я отказался. Сейчас он спрашивает меня, но Сугробову-то  уже дал согласие.
Ему, конечно, очень хочется, впрочем, как и мне, но он знает, что возьмётся за это дело, а я не знаю. Только об этом и толкуем с ним. Он настаивает на принятии нами  двоими предложения временно заменить, а они пусть, мол, сами выберут. Виктор Сугробов явно хочет его и хочет уйти совсем. Федотов не отпускает – незаменим, мол. Удивительно, что во всём странная поспешность, будто идёт выбор не одного из руководителей ведущего НИИ, а курьера за водкой.
Услышал музыку, столь нежную и высокую, так странно и волнующе звучащую в этом суматошном и дурашливом мире, будто распахнулась дверь в истину и обнажила то, куда следует идти.
13 марта. Вчера состоялась беседа с Федотовым. Относительно Эльбруса опять неопределённость. Письма Козловскому и Сидоренко не подписал – сделал ряд замечаний. Записку по Эльбрусу не подписал, но велел прочесть Токареву, Сугробову и Балесте и написать заключение. После чего порекомендовал включить их в соавторов – коллектив убедительнее, чем один я! Но показалось мне, что это намёк на своё участие
В общем осталась неопределённость.
И стал уговаривать идти в замы. Для обкома, говорит, подготовил две кандидатуры – тебя и Балесту. Балеста не отказался. А как ты? Я тоже не отказался, а согласился временно и с условием командировки на Эльбрус на два месяца – в  июле и августе.
31 марта. Страшно и противно думать о вероятном деле администрирования. Даже в науке уже чувствую себя отставшим и архаичным, как динозавр. А ведь она мне любима!
14 апреля. Конечно, он предложил кресло Славе, а мне – член редколлегии институтской  стенгазеты «Вулканы и люди». Умора!

Комментарий. Конечно, согласие было дано почти в полной уверенности, что он предпочтёт Балесту, так как своё нежелание и неумение ходить в замах Юрий  продемонстрировал вполне внятно. Ожидаемый выбор директора в пользу Балесты больше обрадовал, чем огорчил, хотя, конечно, пренебрежение тобою, даже если ты сам фактически подготовил его своим направленным на это поведением, всё-таки несколько неприятен. Потому что  твоё поведение было продиктовано не только желанием не обидеть начальника прямым отказом, но и перекладыванием решения в руки «судьбы»: мол, если она, то есть судьба (!), решит в твою пользу, то тебе откроется дорога к возможности осуществить свою мечту об организации коллективного системного изучения вулканов. И тут уж придётся по необходимости смириться с омерзительным администрированием.
И ещё естественное завершение этой карьерной эпопеи давало тем самым реальный и самый вожделенный путь к его детищу – милому сердцу и ожидающему его вулкану Эльбрус. Тут уж не до уныния от лишения административной карьеры, тут – конкретные действия по организации экспедиции на Эльбрус. Но… не тут-то было:

5 мая. Зарубил и  Эльбрусскую экспедицию. Без всяких доводов и обоснований. Все недоумевают, я – в первую очередь. И не только недоумеваю – гневаюсь.
10 мая. Отказ директора глубоко уязвил… парализован, как лягушка, вялой акцией директора. А ведь предвидел её и готовился к ней.
12 мая.  Отказ надо получать по форме – в письменном виде. Поэтому написал рапорт в соответствие с замечаниями, исправленный приказ и программу и передал всё это ему. А вечером была редколлегия, где он был зол и смотрел ненавидящими глазами…
               14 мая. Вызвал и вернулся к Эльбрусу. Видно, подействовал мой рапорт. Очень туго начал отыгрывать назад. 
               15 мая. …продолжили разговор. Согласились на отряде. Поручил подготовить ответы на ответы по поводу моей записки в КПСС Ставрополя, КБ, Севкавгеологии, Жданову (Ростов) – «чтобы не рвать образовавшиеся нити».
                23 мая. А сегодня опять не подписал приказ об отряде. Отговорка: нет виз Округина, Балесты, обоснования на Курмашову. Договор с ПНИИСИ не подписывает Манько, возражает Гаврик. В общем, нервотрёпка противная. А все стараются изо всех сил сделать гадость.

                Комментарий. Как следует из приведённых записок, Юрина попытка деликатно отказаться от Федотовского предложения стать его заместителем была крайне неудачной: она сильно разозлила Сергея. И он всячески, не умея или не хотя этого, пытался отомстить ослушнику, посмевшему неуклюже отказаться от благородного предложения босса. Это были постоянные придирки, отсрочки и унижения отказами  неблагодарному подчинённому в его, как он посмел сказать «любимом детище  Эльбруцсе» и вообще его кавказской затее.
Служба подхалимов сразу же почувствовала, куда дует ветер, и стала вести себя в соответствие с  погодой. Могло  ли это  нравиться Юрию? Нет, конечно.  Но он избрал тактику невозмутимого благодушия при настойчивом проталкивании своего дела. И, по-видимому,  она или ещё что-то возымело своё действие:

               28 мая. Директор (со слов Балесты) в присутствии служб заявил, что «Масуренкову – зелёную улицу». Непонятный финт, непонятное обращение»(?!). Службы в ярости (Манько и Гаврик). Балеста намерен провести в жизнь эту директиву директора вплоть до организации (снова!!) экспедиции. Посмотрим. А пока служба выпендривается. Всё думает, бедная, что мы едем на курорт!


Комментарий. Далее – поле на Эльбрусе и вокруг. Складывалось оно по-разному. Главной задачей было получение новых данных о составе газов в так называемых фумаролах, обнаруженных и изученных нами  в далёком 1961 году. Вторая задача – повторное изучение химизма минеральных вод, окружающих Эльбрус. Решение первой было возложено Юрием на  Анатолия Рожкова, второй – на Милу и себя. Впрочем, лучше об обстоятельствах судить по дневниковым записям:

20 июля (воскресенье). Идёт дождь. Костёр разводить нельзя (подножие Эльбруса, где обосновались вулканологи лагерем по разрешению местной администрации, представляет собой запретную для подобных вольностей зону – Ю.М.). Неуютно и тоскливо. В лагере Толя Рожков, Римма Курмашова, Олег Лаптев (лаборант) шофёр Саша с дочечкой Надей. Очень другие. Одиноко. Сегодня ходил с Олегом в маршрут на ледник Большой Азау. Мрачное место. В верховья ледника не выбрались, запутавшись в фантасмагорическом нагромождении гигантских каменных исполинов,  которые лежат столь неустойчиво, что шевелятся от прикосновения.
Вчера сидел а лагере из-за солнечных ожогов, полученных на Элььбрусе позавчера. Позавчера же проводил Алексея Захарова в Ессентуки за бензином. Нет ни бензина, ни Алексея – уехал в Москву за талонами на бензин. Чудеса!
Вчера была авария. Отряд ГИН,а свалился вместе с машиной у Тырныауза. Погибли четверо.
29 июля (вторник). Провожаем (пока только собирались!) Рожкова, Захарова и Лаптева на Приют 11…22 -26 ездили в Ставрополь, собрали химию, вернулись с Милой. 26 –го появился Саня Борсук..Трагедия произошла не с ГИН,овцами, а с ИГЕМ,овцами. Погибли Чесноков, Гзовский, двое молодых парней из Саниного окружения и одна женщина – подруга шофёра. А сам шофёр жив и даже без травм, не считая ушибов..
Машина при загадочных обстоятельствах свалилась с дороги в реку, пролетев 26 метров. Даже не с дороги, а с поляны (40;60 м), где разворачивалась.
Комиссия, траур, Саня растерзан. 27-го пробыл у него в лагере. 28-го занимался разработкой инструкции для отряда по  ТБ (технике безопасности) и ОТ (организации труда). Погода холодная , но частично солнечная. Мила развернула химию. Римма дуется и в трансе из-за того, что не  пускаю её на Эльбрус. А маршрут туда не законен, так как разрешено нам работать (Балестой) только до 3000 м н.у.м. Сознательно нарушаем.Иначе зачем мы ехали сюда?
Сердце замирает, как подумаю о своей роли в судьбе Гзовского. Ведь это я его устроил к Борсуку. Галина Владимировна так долго и упорно мучила меня с этим, что я вынужден был рекомендовать ей обратиться к Сане. И вот результат! Страшно. И за мать – ей-то каково?!

Комментарий. Известный советский геолог и геофизик Михаил Владимирович Гзовский был одним из первых учёных, изучавших геологию и тектонику Приэльбрусья. Его имя широко известно всем кавказским геологам. Скончался он в 1971 году. Его вдова Галина Владимировна в 80-е годы работала редактором журнала «Вулканология и сейсмология» в Институте вулканологии в Петрорпаворвске-Камчатском. У неё с Юрием Петровичем Масуренковым  сложились отличные рабочие отношения.
Ей очень хотелось познакомить своего сына с  кавказскими местами, где началась славная геологическая карьера её мужа, отца Володи Гзовского. И когда она узнала о планируемой поездке Юрия на Кавказ, то очень настойчиво просила его взять с собой Володю. Но из-за долгой неопределённости этой поездки Юрий устроил его в отряд своего друга Сани Борсука. И вот что из этого получилось,

19 августа. Во вторую неделю августа ребята взяли Эльбрус. Я не рискнул. Рожков и Лаптев были очень недолго на фумарольном поле и опробовали только одну хилую фумаролку (+8 ; С). Жаль. Вот что значит не пошёл сам. 25 лет назад всё было сделано разве так?!

Комментарий. Да, всё было сделано существенно не так! Даже по этой несчастной фумаролке Юрий так и не получил от Толи Рожкова результаты анализа. Причина – невнятные формулировки: то ли ничего интересного, то ли неуверенные данные, то ли вообще ничего не получилось, то ли их просто  не захотелось дать. Словом – пшик, ноль результата, и командировка на полевые работы по сути превратилась для него в  хорошоё оплаченную и обеспеченную турпоездку.

22 августа. Вчера… отправились в Долину Нарзанов. Ночевали возле Нижнее- Муштинского источника. Хорошо, с костром (!), а сегодня… выехали в Хасаут, отобрали Главный Хасаутский и солёный Хасаутский. По жуткой (много лет не езженой и полуразрушенной дороге – Ю.М.) поднялись на Бичесынское плато. Блукали в дожде, тумане, внезапных и коротких прорывах солнца. К 17 часам заехали за г.Тызыл, приблизились к Сырху, но – опять дождь, туман и жуткая дорога.
Не рискнул ехать дальше, помятуя о трагических событиях с игемовцами…Очень красивый вечер с  пёстрым и мгновенно меняющимся закатом, феерической радугой и цветным туманом.  Зловеще и красиво.
2 сентября  (вторник). Р. Махар.  За прошедшие дни посетили Бичесынские источники (Индыш, Тохана), верховья Кубани (Худес, Учкулан)..Взяли более 20 источников… Сейчас сидим на Махаре. Опечален отвратительными следами цивилизации: опоры ЛЭП с журчащими и фантастически мигающими ночью проводами, лагеря для туристов и бездельников-спортсменов, новые дороги в отвратительно состоянии и всюду страшная грязь от отбросов. Природу любят и сильно губят. Организованно и неорганизованно. Убивать таких надо в детстве из рогатки.
Сосны, ели, берёзы, осины, даже груши и внезапные, как фейерверк крокусы на поляне. Может быть, это единственная в мире поляна крокусов с мурлыкающими и фосфорисцирующими проводами ЛЭП.
С людьми утрясается. Лёшка очень старается услужить и подладиться, а это подкупает. Олег, как  щён, сразу  валится на спину и задирает ноги кверху, только стоит его уличить в промахе или небрежении. Сашка исполнителен, но безмерно болтлив и шумен. И десятилетний человек тоже терпим, несмотря на бесконечное нахальство и самомнение утверждающей себя в правах личности.
22 сентября. Борт самолёта АН-24 Ставрополь – Ростов. Внизу золотая Земля от засвеченного встающим солнцем воздуха…11 – 16 сентября были на Битюк-Тюбе и Хурзуке. Взяли 13 источников – хорошее завершение эльбрусских дел. Парни 19-го приехали в Москву…Это и было для нас окончательное завершение полевого  сезона 86.
20 октября. Над Институтом нависла реорганизация – переход на новую систему оплаты (одним больше, другим меньше) и новое штатное расписание для научных сотрудников. Вместо старшего и младшего вводится более дробное членение: младший, просто научный сотрудник, старший, ведущий  и главный.
 Через Славика директор предложил на увольнение ряд кандидатур: Дубик, Цюрупа, Важеевская, Флоренский. Последние двое меня и удивили и это мне не понравилось. Лаборатория буквально растерзывается: после ухода Краевой (рак), Шанцера с Челебаевой (Москва) ещё и эти двое – пять человек и никакой компенсации. Это же просто атака не только на диссидентов, но и на меня! Почему? Неужто мой отказ–согласие (от должности зама)  и Кавказ?! Посмотрим. Тем не менее, погружаюсь в суету сует.

Комментарий. Кстати, об этой «суете» в дневнике интересная запись о стиле руководства Юрием Лабораторией и следствиях такого руководства:
 
20 ноября (продолжение). Провёл заседание лаборатории, где обсуждали характеристики, данные мной каждому сотруднику (для аттестации – Ю.М.). Несмотря на почти все повышения либо окладов, либо должности, либо того и другого, недовольны:
Балуев – мало повысил,
Важеевская – отметил как недостаток превышение потенциала над фактической работой (а надо бы как достоинство?! – Ю.М.),
Литасов – повысил только оклад, а должность не повысил,
Флоренский – ничего не повысил,
Храмов – отметил  пьянство как простое нарушение дисциплины в прошлом.
И даже Козлова, которую мало (!) похвалил.

Комментарий. Сейчас, много лет спустя, эта демократическая гласность, которую реализовал заведующий Лабораторией, и ему самому представляется  скорее глупой, чем разумной. Это демонстрировали ему его собственные сотрудники в обстановке реализации им самим своей «демократии».


6 ноября. Вчера закончился первый этап работы аттестационной комиссии. На увольнение – Осипов, Волынец(!), Кузякина, Самойленко, Таракановский, Гребзды и ещё кто-то из лаборантов…
Сейчас, вечером, позвонил Славик: Федотову, якобы, через нейтральное лицо (!) предъявлен ультиматум: или он восстанавливает Волынца, Клару Гребзды и повышает оклад Пономарёву, или они начинают войну без правил.
Если это не самодеятельность самого Федотова (для сплочения!), то за ультиматумом может стоять только какое-то близкое окружение Волынца…
12 ноября. С.Т. Балеста сообщил, что С.А.Федтову позвонил Жора Пономарёв и повторил угрозу включить в хлопоты за себя своих каких-то жутко влиятельных родственников из Президиума АНСССР, если Федотов не поднимет (вопреки рекомендации аттестационной комиссии) зарплату ему и не восстановит остальных.
14 ноября. …Расстаюсь со своей профсоюзной деятельностью… Директор, Партбюро и Профком настаивали на продолжении моего пребывания в Профкоме. Отбился, хотя в какой-то мере сожалею. Это была не только просто работа, это была ещё и жизнь! 
17 ноября. Опять рухнул – головокружение, тошнота, давление. Скорая помощь. Весёлый доктор, посоветовавший скорее бежать отсюда, уколы магния, …(неразборчиво) и я тоже шучу. Но тем не менее – в постели.
21 ноября. Начался третий тур заседаний комиссии по аттестации. Сегодня намечены стать жертвой Цюрупа и Подклетнов. Подклетнова буду отстаивать – Ветеран Войны. Пусть это останется светом и неприкосновенным
Днями размышлял о судьбе Лаборатории. После аттестации, когда пересмотрен весь Институт, стало явным неблагополучие её. Сотрудники стареют, звёзд с неба не рвут, новых методов не открывают, новых идей и подходов не выдумывают, еле-еле дотягивают классику. И ещё к тому же собачатся. Тенденция на умирание (некрасивое) очевидна.
30 ноября. Судьба Лаборатории непривлекательна. Люди неталантливы, шизофреничны,  претенциозны. Отобрать в группу пять – шесть человек и уйти в научные сотрудники?!
2 декабря. «Сражался» с Балуевым – совсем наглеет: не явился на вызов, уходит  с работы (когда вздумает) без разрешения, не вернул вовремя микроскоп и т.д. Сделал ему ещё одно предупреждение и решил для себя – выгнать. Но сначала потребовать все материалы по Карымской структуре то ли в виде диссертации (это хуже), то ли в виде отчёта.
8 декабря.  Состоялось совещание дирекции в присутствии В.И.Волкова (представитель областной партийной организации – Ю.М.), где рассматривалась жалоба(ы) Волынца, Дубика, Гребзды, Цюрупы, Таракановского. Кроме директора были Слава Балеста, Белоусов, Сугробов, Кутыев, Жаринов и я. Моё присутствие в таком составе было естественным – представитель профкома в аттестационной комиссии.
 Вызывали по одному. Вели себя спокойно, но некоторые (Гребзды и Волынец) с обидой: почему, мол, меня сочли не соответствующим, по каким признакам!?
Конечно, решение осталось  в силе. Но после окончания обсуждения в кабинет ворвались одетыми Клара, Дубик и Цюрупа и в гневе забросали директора весьма обидными словами («не советский руководитель!») за то, что буквально за час до встречи с ними приказ об их исключении был уже вывешен. (Уже после Федотов якобы сказал Балесте или ещё кому-то, что он сделал это, чтобы отрезать себе путь к отступлению). Надо сказать, что решение о том, что приказ этот надо вывесить сразу же после обеда, то есть не в 17 часов, а в 14 часов, было принято на нашем предварительном совещании в дирекции утром 8 декабря. Почему он изменил срок, почему приказ вывесили, когда они фактически не успевали прочесть его до заседания (началось в 18 часов), не понятно.
Как сказал Волков, вы создали сами себе ещё одну проблему, лучше было бы вывесить приказ после нашего совещания, то есть 9 декабря.
Может быть он и прав, но мне представляется, что принятое до обеда решение в 14-00 было самым верным: противники знакомятся, вылетают из седла и не успевают  придумать контрмеры. А получилось ни то, ни сё.
Теперь всё это представляется просто невероятным – выставили самого Волынца (кстати, в список кандидатов, вопреки сомнениям Славика, вставил его я) и основательно очистили Институт от смутьянов, демагогов и бездельников.
16 декабря.  Началась атака с их стороны: выключают нам свет  на коридорном щитке, Клара почти ежедневно звонит в Народный контроль, уличая кого-нибудь из дирекции, членов комиссии или их жён в хождении вне Института в рабочее время, Кутыеву звонят с угрозами (инкогнито) и говорят какие-то гадости его жене, Жора Пономарёв грозится. По мне должен быть произведён солидный залп -  как-никак, а именно я выступил с публичным обвинением Волынца в непрестижности его тематики, в неспособности на теоретические обобщения и в индивидуализме. (Федотов сказал ещё лучше: вы работаете много, но вы научный пустоцвет!).
Теперь идёт подготовка нового штатного расписания, куда меня не допускают. Подал рапорт на повышение зарплаты Егоровой, Лупикиной, Базановой, Пузанкову, предложив снять деньги (недостающие) с моей зарплаты.
20 декабря. Снова, в который уж раз кто-то гасит свет нам поворотом ручки на коридорном щитке! Похоже, что это Клара. Господи, что же это такое?! (А ведь какая была у Масуренковых с нею дружба!  - Ю.М.)
 
Комментарий. Да, да! Это систематически  продолжалось какое-то время. И, помимо гаснущего в квартире света, иногда у  порога квартиры Масуренковых появлялись даже кучки коридорного мусора, сметённого со всей поверхности пола к их двери. К счастью, этот разрыв с Кларой и её мужем Эриком Гребзды продолжался недолго. Через пару лет или около того она сама пошла на примирение, но вернуть прежнее безоблачное и весьма дружеское расположение уже едва ли им удалось.

                21 -22 декабря. Начать «Донскую смуту» высказываниями о личности И.Г.Зерщикова – уж так плохо, дальше некуда. Какой-то балаганный злодей. И если история это наш опыт, то какой опыт можно извлечь из этого, будет ли он праведным этот опыт? Не будет ли это уроком зла и глупости! Что нам до этой истории?

Комментарий.  Трудно вспомнить, да, наверное, и невозможно, когда наш герой Юрий Петрович Масуренков сначала подумал, а потом и утвердился в мысли о своей  ответственности не только за себя и своих потомков, но и за своих предков.  И прежде всего эта ответственность коснулась, наверное, одного из самых ярких из предполагаемых своих предков – Ильи Григорьевича Зерщикова.
 Именно он был дважды или трижды избираем донским казачеством на самую высокую должность Войскового Атамана Всевеликого Войска Донского и многократно на другие почётные и высокие должности. Именно он последовательно боролся и остановил развитие Булавинской смуты, посчитав столь радикальный способ борьбы с царским самодержавием не только безнадежным, но и трагически губительным для казачества. И именно он был обвинён в донской смуте и казнён Петром I. И это бездоказательное обвинение в последующие века было подхвачено всеми историками и литераторами, и имя И.Г.Зерщикова стало чуть ли ни нарицательным в качестве  синонима предательства, злодейства, подлости, трусости и прочих свойств человеческого ничтожества.
Считая  эту историческую личность  своим предком и зная  себя и своих близких родственников этой фамилии, Юрий априори не мог принять эти обвинения на его счёт хоть в какой-то мере справедливыми и потому принялся за  собственные исторические исследования донской смуты конца XXVII – начала XXVIII веков. Этому он посвятил многие годы, анализируя архивные и исторические материалы. Результатом стала монография «ЦАРИ  И  АТАМАНЫ или ДОНСКАЯ СМУТА 1707 -1709 гг., ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ ХРОНОЛОГИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ с авторскими комментариями и выводами».  Книга опубликована им в Интернете: Проза.ру, Юрий Масуренков. В ней, как представляется пишущему эти строки, убедительно показана истинная положительная роль И.Г.Зерщикова в донских событиях исследованного периода и высказаны принципиально новые суждения о роли в российской истории таких явлений и движений как казачество, церковный раскол, народные восстания, место и значение в ней религии, монархии, демократии, личности царей и вождей, представителей элит.

                1987

1 января. Ночью отключили свет – это нам Новогодний подарок (от Клары с Эриком? – Ю.М.) При этом спёрли ручку переключателя.
1 февраля. В 8-00 позвонила Катя – дедушка умер. В 11-00 купил билет и пошёл в Институт оставить распоряжения (на бумаге), доверенность, закончить неотложное…В 17-00 вылетел и в это же время прибыл в Шереметьево в сплошных зарядах пурги. Катю  и Андрея застал в городской квартире. Позвонил в Ставрополь. Мария Ивановна и Мила в слезах,  не ждали меня, видно, но рады и теперь будут ждать. А билетов нет…
2 февраля. …В 5-00 поехали с Катей во Внуково….В 7-10 вылетели в Ставрополь…В 16-00 похоронили…

Комментарий. Ужас, горе  и скорбь всего этого переплелись с маразмом государственных неуклюжих телодвижений, а именно с гримасами антиалкогольной кампании: пришлось для поминок «доставать» спиртное и  камуфлировать его под водичку. 

13 марта. Москва. Позвал Федотов. Долго о журнале…нет редактора в Петропавловске (Шарунова не годится), уходит …? Неразборчиво… в декреиный ит.д. просит меня всё это взвалить на себя…О сионизме: в СССР возвращаются 30 тыс. евреев, конечно, завербованных и перевербованных, они  здесь наделают! О демографии: вымирание русского народа.
Звонил Сане. Он рекомендует организовать  моё выдвижение в чл.-корр. АН СССР.

Комментарий. Телодвижения в этом направлении проявлял не один Саня. Некоторые подвижки исходили и от директора. Но решительно никаких шагов не было сделано самим Юрием. Теперь это и для него выглядит какой-то загадкой.

22 апреля. Закончил работу с Литасовской диссертацией. Каждая страница с помарками, нет живого места. Бред.
И. Гущенко сделал те же замечания о диссертации Бориса Иванова, что были  и у меня. Доволен – значит я не чёрный злодей, значит правда, что Боря не дозрел.
27 апреля. Игорь показал свой отзыв на Иванова. Уловил те же промахи, что увидел и я. Написал жёстко, но Боря рвётся на отдел. Федотов советует (ненавязчиво!) оценить по достоинствам. Я увиливаю. Славик подталкивает. Но ведь я обещал Борису молчать. Хоть и сильно не хочется, но придётся.
Заседали по Атласу.. Устным приказом назначил меня диктатором, что я уточнил: козлом отпущения!
4 мая. Приходил Боря с попыткой сдвинуть меня. Крутой разговор, в котором вынужден был высказать горькую правду своего понимания его работы как недостаточной для защиты докторской. Он обозвал необъективным…(неразборчиво).
5 мая. Переписывал заново материал по Жупановскому – так скверно его изложил Ванечка Флоренский… Храмов рассказал о своём впечатлении о работе Литасова. Плохое впечатление, в таком виде зашищать нельзя. Просит меня переделать работу (!). Чудесно!
11 мая. Вот уж поистине – понедельник день тяжёлый. . Выгнал из кабинета.  Ванечку Флоренского за то, что он обвинил меня в действиях методами 37-го года. Говорил и с Лилей Базановой. Сначала тяжело, потом хорошо. Трудно разговаривал с Олегом. Он считает, что надо было дать Ванечке возможность работать самостоятельно по Жупановскому. Будто он не работал у меня самостоятельно (и без пользы!) всю прошлую пятилетку и начало этой!
21 мая. Очень хорошая статья в «Литературной газете» об уставе АН СССР и демократизации науки. Будто  прочитали мои мысли! АН хочет отсидеться без всяких перемен и перестройки, в надо бы тоже вводить выборность. И главное, в основное звено АН – НИИ. И ещё бы приспособить к делу АХЧ.
22 мая. Большой Учёный Совет – об организации временных групп и представление Иванова (таки прорвался, введя  в заблуждение о сделанных изменениях!). Резко выступил против группы Хренова – нет ни постановки проблемы, ни новых подходов, ни способностей исполнителей. Просто группа подхалимов для директора. Да и вулкан (Ключевской) сам большой, но не главный (Авача!). За что им повышать зарплату?! По-моему, ошеломил директора. А вот группу Кирюхина поддержал: способен, честолюбив. И ещё на него набросились дисседенты прямо по «Катехизису». А с Борей – нейтралитет.
23 мая. Гостила Горельчик. А дома у них ликование по поводу вчерашнего представления Бориса. В общем все хотели, чтобы расправился с ним я, попытались сами, но не хватило духа. А хотели провалить. И директор, и Гущенко, и Слава! Правильно я поступил, что обманул их ожидания.
28 мая.  После работы – открытое 6-часовое партийное собрание по поводу жалоб на Дудченко. Против него голосовали 7 человек, за – 14. Остановились на выговоре, хотя готовивший собрание Мархинин хотел добиться резолюции о несоответствии. Не получилось. Я отмолчался, хотя не был нейтральным. Надо было всыпать, но против выступали тоже противные: Мархинин, дисседенты, Анчуткин, Хохлов и др. Пусть погрызутся сами. Враг Дудченко – Балеста – выступил в его поддержку – так велел  директор.
1 июня. …И снова резко вошла мысль о тщете дальнейшего пребывания здесь. Надо бросать всё и подаваться домой. И весь день - эта мысль.
3 июня. До обеда  - в комиссии по приёмке планов полевых работ. Сам её когда-то родил и сам на неё смотреть не могу: пустая говорильня… А в Сергее  Федотове угадываю черты Сталина. Видно, таким надо быть, чтобы лезть вверх! Гадко. Институт гадок, жизнь гадка, люди гадки…
5 июня. Газеты ..(неразборчиво).. критикой и требованиями последовательных реформ, а они половинчаты. В Академии всё по-старому и всё плохо. И нет веры в возможность изменений, так как не вижу, как это сделать. Ощущение и осознание, что жизнь уходит вперёд, и мне не угнаться за нею.
6 июня (суббота). Жизнь как крушение, как полный провал и бесповоротное скольжение вниз! Что за чёрт! Терзает тщеславие и неутолённая жажда большого дела. А дни проходят в лежании на диване,  сне и полном безделии. Да и ожидание дела не волнует, не увлекает. Какого же чёрта тогда надо? За окном дождь, туман, прохладно. На лето совсем не похоже.
11 июня.  Настойчивые слухи об уходе директора в ИФЗ. Кто вместо?
12 июня. Слухи об уходе директора усиливаются – от Белоусова в передаче Иванова. Наследник – Славик. Как к этому отноститься.
23 июня. Появился Литасов. Намерен форсировать работу, причём – формально. Предупредил его, что этого не допущу. Расклеил объявления о продаже мотоцикла. Всё в думе о пенсии, перспективах, поиске выхода из безвыходного положения с Марией Ивановной. Мила не хочет бросать Камчатку, а главное, не хочет, чтобы бросил я. А ей, видно, придётся.
26 июня. Директор опять призывал к себе, чтобы найти у меня сочувствие в его нападках на  Иванова – не понравился ему…  (неразборчиво).. . Учёного Совета,  велел исправить в соответствие с  действительностью.  И правда, он слишком хвалебный. Однако оставил решение до октября.
27 июня. Мила очень погружена в размолвку с Еленой по поводу Марии Ивановны. Очень горюет и жалеет маму. Звонит. Сейчас М.И. у Кати – рассорилась с Юрой, он накричал на неё. Весь вечер обсуждаем эту проблему. Как быть, не ясно. Хочется забрать её сюда, но она боится ехать.
19 июля. Из всего, что Господом было создано, самое неудачное творение – время. Так сказала Мила. Хорошо. Потому что время нельзя познать, так как на него невозможно повлиять или изменить его.
3 ноября. …разговор с Олегом об Институтских делах ( как пауки в банке), о перестройке. И в связи с перестройкой в Институте (выборы завлабов) заговорили о положении в моей лаборатории. Он говорит: – Плохое, даже Лиля недовольна.Что-то в тебе есть, говорит, такое отвращающее людей. - Неприятно и неизбывно, потому что не знаю, что это, да и он тоже не знает, что это такое.
8 ноября. Мысль о добровольном конце не показалась  страшной и невозможной. Где выход  из появившейся скуки жизни? Не хочется ничего, а хотеть ещё хочется.
Часто говорим с Олегом и Ириной. Для нас перестройка – крушение идеалов, потому что  она…(неразборчиво).. такие невозможные для нашего внутреннего социализма искажения и преступления, которые вопят или скорее свинцово-тяжко свидетельствуют -  он ЭТОТ  социализм без них невозможен. И вера рухнула. Или только в растерянности?
13 ноября. Отправил Миле две посылки и три-четыре письма – и никаого ответа. Жалко её бедную – нет ни сил, ни желания писать и изображать что-то.               
1 декабря. Принял решение отстраниться от работы над Атласом и вообще отойти от директора подальше. Свою роль как ответственного редактора выполнил, сдав Атлас в Издательство в августе. Дальнейшая  переработка мною не разделяется, не одобряется и не поддерживается. А высказанное Федотовым мнение обо мне либо свидетельствует о непонимании им проблем вулканологии, либо, что совсем плохо, о его лукавстве. Дальнейшее продолжение сотрудничества с ним невозможно.
3 декабря. Опять звонил директор. Очень долго об Атласе, в том числе о моей главе. Считает, что можно (!?) её помещать в Атласе. Предлагает вернуться на работу. Я молчу на все его доводы и заигрывания. Болею.
11 декабря. Наконец, преодолел внутреннее сопротивоение бешеной силы и сел за работу – над Атласом.
14 декабря. Пришлось преодолеть себя и взяться за невозможно противное дело – завершение Атласа.
Звонил Миле. Очень плохо. И с Марией Ивановной и с ней. Отчаяние, тоска, ужас, одиночество. Явно нужна помощь, нужно срочно бросать всё и бежать туда.

Комментарий.  29-го  декабря Юрий прилетел в Ставрополь и тотчас пошёл в больницу (Мила была там безвылазно). Пока шёл туда, в это время Мария Ивановна умерла. Это, как обухом по голове. Мила в ужасном состоянии. И все эти три дня до Нового года, как страшный сон.