Кома Эпилог

Эпилог
Уют- это…
   И снова снаружи начали слышаться истошные крики и звуки сражения. То ли это гнев, то ли отчаяние. Не знаю. Мне бы не было дела до воплей, источаемых когда-то по-настоящему живыми людьми, будь бы они тише. Ор смердел что было мочи, нагоняя тоску и усталость.  Я отошёл на пару шагов назад и, дёрнув за трос, толстенное мансардное окно захлопнулось, окатив меня последней, на сегодня, волной холодного воздуха.
---
Чердак огородился от света уличных фонарей. Лампа со второго этажа была слишком тусклой, чтобы найти проход к выходу. Не так уж долго мы тут живём в таких условиях, чтобы я смог на память обогнуть весь этот хлам годящейся на непредвиденные обстоятельства. В одном из карманов тёплого комплекта одежды, сшитым лично мной по собственным пожеланиям, находился фонарик, который я со временем научился выхватывать машинально быстро. По щелчку, пролился свет на барахло, вынуждавшее пробираться сквозь завалы, и зигзагами огибать то, что казалось монолитным и не сдвигаемо тяжёлым.  Да, всё это не будет больше эксплуатироваться по назначению, но и выбрасывать пока тоже было нельзя.
Чердачная лестница захлопнулась за мной, изолировав нас от злого внешнего мира за толстыми кирпичными стенами, обшитыми листовым металлом, за бронированными заваренными окнами, пара из которых охраняются турелями, оснащённые датчиками движения. Поздний час напоминал о себе, вызывая непроизвольные зевания и всё более нарастающем шумом.
В читальной комнате её не было, значит уже ждёт меня в спальне, укрывшись одеялом. Я развязал узел, что держит импровизированную лестницу (две трубы с приваренными металлическими стержнями). Так, спустившись на первый этаж, производящий впечатление абсолютно необитаемого дома, направился в самый его тёмный угол, куда не падал свет с улицы, где из-под крышки доносился грохот от дизельного генератора.
Незаменимый фонарик, заряжающейся тряской, помог спуститься в, на что хватило сил, шумоизолированный подвал и выключить грохоталку. Воцарилась абсолютная тишина и непроглядная темнота. Самыми быстрыми движениями, на что способны конечности, вновь я оказался на одном этаже с принцессой. Поскрипывания в петлях сопровождали ленивый подъем лестницы. Турели, свет, камеры- всё погрузилось в сон. Мягкие шаги в сторону спальни- единственное, что услышал бы сейчас, неизвестно как, проникнувший в холл.
Второй этаж был жилым и самым защищённым: небольшие крепкие окна, единственная вертикальная подъёмная лестница, утолщённые межкомнатные стены. В коридоре между комнатами, под ногами, без малейшей погрешности, каждый угол повторяет шелковистый кремовый ковёр. Стены с неприметными обоями тёмных оттенков придавали короткому пролёту контраст.
 Первая дверь справа почти всегда открыта и ведёт в читальный зал. В срезанном углу коридора слева, неказистая бронированная дверь вела в спальню, в наше, и только наше гнёздышко, в самое неприступное местечко во всём доме. Чуть дальше- сан узел, с двумя проходами, один из которых идёт из коридора, а второй…
Само спальное место находилось ещё за одной дверью. Гардеробная (или кладовая) показалась нам идеально изолированным местом не только от непрошенных гостей, но и шума. Небольшая работа по обустройству и обычная дверцы шкафа превратилась в пуленепробиваемый, звукоизолированный щит. Пару ударов кувалдой и прямые руки так же соорудили небольшое окно на улицу и дверь в ванную напрямую. Цветок, светильник, коврики, постельное бельё и прочий декор, окутывающий теплом и ламповой атмосферой, - уже не мои заслуги.
Закрыв за собой дверь в спальню на замок, я переоделся в серую водолазку и двинулся, под всё не прекращающиеся вопли, к "шкафу".  По площади, внутри места было чуть больше, чем в грузовом лифте. Слева стояла невысокая, но очень пышная и мягкая кровать, в которой уже нежилась молодая, невысокая девушка, с чёрными распущенными волосами, закрывающие плечи и так гармонично смотрящиеся с её немного бледной кожей; большие ярко-голубые глаза; острые, но и в тоже время нежные привлекательные черты лица и тела. Это тот самый человек, встретив которого, однажды, я не готов отпустить более никогда.
Она никогда не умела прятать улыбку, как и сейчас. Даже накрывшись одеялом по уши, я был не в силах сдержаться и тоже заулыбался, даже позабыв обо всех неприятностях, что произошли сегодня и очень задолго до того, что побудило нас сбежать сюда, в глушь, и не возвращаться, даже из побуждений безопасности. Жалеем? Нет. Конечно нет. Мы ценим это одиночество и относительную тишину. Нам очень тепло и уютно. С каждым днём узнаём что-то новое из литературы, что я нахожу в городе или что ещё было тут, до переезда. А еды вполне достаточно. Хоть в чём-то австрийцы, действительно, проявляют заботу и небезразличие к таким, как мы, к тем, кого мало интересует политика и какие-то там новые порядки.
Однако, при всём доверии, прямо напротив под окном стоит трофейный автомат, который выронил пробегающий мимо меня повстанец. А патроны, в такое время, найти не составляет труда. До этого же приходилось надеяться на дедушкину сайгу и оставшиеся дроби.
Наступала глубокая ночь. Как обычно, пошептавшись перед сном о чём-то произошедшем или прочитанном, мы прицепили одеяло к кровати постельными прищепками, поцеловались и уснули друг у друга в объятиях, потушив керосиновую лампу.
Погода снаружи ухудшалась. Сквозь сон была слышна вся суровость зимнего ветра, которая ещё и принесла первый, стучащийся в окно, снег. Это были не те хлопья, что тогда в детстве, которые тихо ложась сугробами под окно, наутро не оставляли дома ни одного ребёнка. Эти маленькие дротики так и норовили ворваться, как мой брат в нашу жизнь.
Позавчера он от нас уехал. Точнее, его пришлось выпроводить. Ибо ни ему и никому либо другому, тем более, я не позволю вот так просто разрушить эту идиллию, созданную любовью, ещё и в такое непростое время. Нам здорово повезло, что мы приютили солдата и смогли помочь ему припасами, а он нам. Впервые гостеприимность сыграла с нами двойную игру.

-"Андрей Артурович оказал нам огромную услугу тем, что согласился. Нельзя упускать такую возможность, пойми! Мы остались последние, кто влезет и все мы поедем в..."
-"Нет, стоп. Погоди-погоди. Какова цена этого переезда? Ты спятил? За то, чтобы он просто проехал мимо, подобрав нас по пути?"
-"Мы семья. Нам нужно держаться вместе. И нужно перебраться ближе к северу, враг идёт сюда."
-"Ты идиот. Ему и без того по пути, так он ещё и денег таких хочет. Я вижу, ты настроен решительно, но нет, без нас. Это наш дом, и мы его не оставим, даже если они вздумают нас атаковать."
-"Так, подожди-подожди. Но разве мы не…"-, я не хотел больше, да и не мог, выслушивать этого чурбана, который за телефонный разговор смог лишиться небольшого состояния. Я не знаю что он хотел сказать, но выносить его нытьё, что все они погибнут от рук бездушных австрийцев, всё равно, что слушать хнычущего ребёнка. Ни возмущённого, ни огорчённого, не напуганного, а именно хнычущего. И только я собрался уже толчками выгонять его руками, он пригрозил револьвером.
Он называл их врагами лишь потому, что верил в рассказы нашего поехавшего дяди, который состоял в ополчении и был свято уверен, что всех нас хотят поработить или зомбировать. В конце концов он погиб от руки дезертира, что убедило братца в правдивости его слов. Этой ночью мы как раз обсуждали это:
-"Слушай, как думаешь, они ведь сейчас необходимы? Ну то, что они делают. Да ситуация сложная, но почему все реагируют на это как на захват?"-, обычно начинает она, рассказывая о философиях и своё мнение на их счёт. Да, ей очень нравилось читать о философиях и учениях, особенно о тех, которые зародились до начала нашей эры. Но разобраться самому в том, почему мы живём сейчас так, без неё никак не получится.
-"А кто его знает? Может и действительно, всю эту систему убийств, как вирус, придумали Австрийцы. Не поленились придумать и противоядие, но зато какое одурманивающее и пленяющее, буквально."
-"Как ни крути, всё равно, мы остались бы беззащитными."
-"Ты знаешь… Я думаю, что не совсем. Эти последние, выжившие... Они, наверное, даже в меньшинстве будут сильнее всех остальных, кто не выдержал конкуренции."
-"Естественный отбор?"
-"М-м… Скорее истребление слабых."
-"Хитро. И всё же я думаю что, чем меньше, тем уязвимее. Интересно, а Антон, он, получается, тоже не из слабых?"
-"Меня очень испугало, когда он достал автомат. Думаю, он даже сильнее, чем просто сильный. Он совестливый. Да, ведь ему ничего не стоило обокрасть нас. Тем более военный. С автоматом! Наверняка, убивший хотя бы одного человека".
 Её мысли заставила меня задуматься и дала ей возможность вновь заговорить о религиях и философиях.

-"Значит так. Сейчас ты быстро собираешься, и мы уезжаем. Берите самое необходимое, понял? Чёртов урод. Думаешь, я так просто позволю тебе умереть тут?"
Он бы не убил меня. Ей богу что угодно, но на убийство ни то кишки, ни то тестикулы у него слишком малы. Пострелял бы в воздух, потыкал бы в рот, но нет. Даже с предохранителя не снимал. Чёрт, ненавижу его! Всем сердцем стал ненавидеть после такого! Я просто стоял и ждал от него чего-то, самое главное было для меня тогда- защитить, закрая спиной… Но надо же каким он стал, узнав, что находится на мушке у солдата, который зашёл к нам за помощью!
Нет, мы не такие простофили, чтобы будучи безоружными впускать вооружённого солдата. Когда он заходил, моя держала его под прицелом дедушкиной сайги со второго этажа так, что он не видел. Я сам разрядил ему автомат, а он замотал его в какое-то тёплое и плотное одеяло, скрепив ремнём. Кухня была на первом этаже, единственная причина по которой мы можем находиться внизу. Я зажёг светодиодную лампу над кухонным столом и стал доставать всё подряд из холодильника. Мне было всё равно кто он, за кого и почему воюет. Ему нужна была помощь, и я хотел её оказать. Я доверял ему.

-"Клади. На пол. Медленно"-, он стоял в дверном проёме, говоря бегающими зрачками, чтобы я забрал револьвер.
И вот он, уже раздосадованный и без фамильной реликвии, погружается в раздолбанный маленький внедорожник и с резкой пробуксовкой уезжает прочь.
Антон отсоединил магазин от АК и, отдёрнув затвор, показал, что он был даже не заряжен, после чего замотал обратно в покрывало. Он помылся и уже вечером простился с нами, продолжив свой путь домой.
Даже будучи пацифистом, никогда не помешает самооборона. Дело было даже не сколько в оружии, сколько в самой вещи. Она досталась по наследству мне от прадеда, но вы же знаете этих капризных детей. Этот револьвер с выгравированной надписью "Крамов" я решил отнести на могилу дяде, как всё уляжется. А пока, остаётся надеяться, что "Крамову" больше никогда не придётся целиться в людей.