Теперь, когда вечность уже на пороге...

 

 
                Роман поток.

 И потому я пренебрегаю всеми жанровыми канонами и пишу, не торопясь, не поспешая, всё то, что хотела сказать урби эт орби – городу и миру.
 Жизнь прошла, осталось лишь несколько последних лет, чтобы успеть сделать самое главное – поставить точку... Иногда вместо точки выходит многоточие – но разве это плохо?..
 Многоточие предполагает незавершённость судьбы...
 Итак, ещё вчера были надежды, светлые мечты, сегодня – отчаянье, страх перед неизвестностью. А завтра, возможно, не будет ничего - для меня, потому что мы расстаёмся с этим реальным миром навсегда!
 И поэтому я тороплюсь, любимый мой!
 Где-то я прочитала, что каждое наставление, начинается обычно с исповеди. Коль скоро я решилась передать городу  и миру нечто своё, тайное – откровение, то приходится сначала исповедоваться. Что ж, надо так надо, для того мы берёмся за перо, тянемся к чистому листку бумаги, к пишущей машинке... Главное условие при этом – видеть                крышку собственного гроба и попытаться первой бросить на эту крышку комок земли или... грязи, не дожидаясь, пока это сделают другие. Другие это сделают с большим удовольствием, но это вовсе не значит, что они сделают лучше.
 Итак, представив себя в последнем пути, за час или за минуту до погребения, надо попытаться честно рассказать всё, что знала, видела, чувствовала... Без прикрас. Урби ет орби.

                Как начиналась тайна.

 - Юнармеец Шапиро! Вы физически недоразвитая! Два! Будете ходить на физкультуру, не будете – всё равно два!
 ... «Сам ты недоразвитый!» - огрызаюсь я. И «гордо» опустив голову, удаляюсь из спортзала. Зараза!  Интересно, каким местом я тебе недоразвитая!!! Оглядываю себя в большое зеркало раздевалки. Хи! Ну, невысокая. А сам-то метр в кепке!!! Ну, размер груди у меня третий в 14 лет (по-моему, это ещё не признак недоразвитости). Ноги стройные. Фигурка. Коса ниже колен. Ну,  мордашка еврейская... Стоп! ВОТ ОНА - НЕДОРАЗВИТОСТЬ!!! А мордочка даже ничего. И нос - не шнобель, хотя и с горбинкой. Ну, а умственно-недоразвитой отличницу вообще назвать просто кощунство! Ну, не знаю я алгебру! Зато в меня влюблены Фурман и Григалайтис, которые её очень даже хорошо знают! А я им сочинения пишу. Так что тут всё в порядке. А ты просто старый козёл!!!
 «Старый козёл» был уволенный в запас майор-ракетчик Бублик Борис Дмитриевич. Коммуняка-антисемит 52-х лет, не доросший до метра шестидесяти, был прислан в нашу школу военруком. А по совместительству ещё и физруком. Он тут же возненавидел всех девчонок в школе.  Оккупировал в качестве своей территории 5 учебных классов. Сломал туалет мальчишек и сделал там настоящий кабинет. С дубовым столом, стендами и диваном. Даже паркет из военкомата выбил. Дверная ручка была только снаружи, как в дурке. Старшекласницы панически боялись заходить туда. Молодые учительницы, впрочем, тоже.
 Бесполезные жалобы родителей всех, без исключения, девочек с восьмого по одиннадцатый класс волновали его меньше всего. С ним считалась даже директрисса с её иксообразными ногами. Если девочка приходила на НВП в модных колготках с рисунком, то ей при построении приходилось выслушать тираду типа: «О! С Эйхвилевой башни свалилась! С Бродвею Парижского! И какая приморская б... дала тебе эти «калгатки» (с ударением на «и»)?» А если он видел серёжки,  то речь была такой: «Сними серёжки! Они давят на мозги и голову - в результате   позвоночник искривляется, коленки подкашиваются, и вы теряете сознание...!»
 Господи! И это учитель... Так долго продолжаться не может. Триместр заканчивается,  а по физ-ре «пара»  беспросветная. Надо что-то делать. Все девчонки в трансе. Собираемся на «нашем» подоконнике. Жуя булочки, пытаемся найти решение. Жалобы ему по барабану. Прибить что ли?!!! Так живучий гад! Когда ломал туалет пацанов на пятом этаже, грохнулся с окна. Сбежались все. Вызвали «скорую». А этот козёл встаёт и говорит:  «Чаво тут собрались? Не кино!» Тут предприимчивая Кондратьева выдаёт «фишку» - влюбиться этому барану надо. Гы! Мы хохочем. Да кто на эту фигу с ножками позарится? Кондратьева многозначительно смотрит на меня. Я, замирая:  «И не думай!!!» - на меня уже смотрят все. « В Театральный собираешься?» - тихо ведёт Чальцева. «Ну?» - ещё не соображаю я. «Вот и разыграй любовь-морковь!» - заканчивает Дерибезова. «Или слабо?!» Ну, этого моё львиное самолюбие никак не выдерживает.  «Ладно!» - на том и порешили.

Атака
 
 С чего-то надо было начинать. Я знала, что после уроков и допоздна он торчит в своём кабинете. Значит, вечером я должна быть в школе. Как? Та-а-ак... Начинаю шевелить извилинами. В школе я в комитете Комсомола, ага, активистка, типа. Хорошо. Петь умею. Отлично! Младшие классы от меня без ума – великолепно! На этом и проедемся! Утром перед первым уроком летящей походкой бегу к завучу. Так, мол,  и так, школу продвигать надо. Хочу два ансамбля организвать, но репетировать могу только вечером. Завуч счастлива и, конечно, своё «одобрям-с» я получаю. Набираю два ансамбля с первого по пятый класс. Дети в восторге – их с уроков будут отпускать выступать, кроме того, я им обещаю, что выступать они будут не в школьной форме, а в костюмах. Кабинет пения находился на пятом этаже – возле туалета...
 Месяц я изо дня в день приходила в школу к 18.00. Уставшая, как собака и голодная, как скотина. Всё-таки прямо после школы я бежала на занятия в другую школу – художественную. С запачканными краской конечностями я «телепала» обратно в школу – вкалывать по-настоящему. Теперь я рада, что мне удалось поднакопить опыта. Я ставила детям голоса, разбивала на двух-трёх голосье. И пели они не патриотические, а мои песни, и песни , которые сочиняли сами. Я изощрялась, аккомпанируя им на гитаре или фортепиано. И вот  я стала замечать, что дверь кабинета-туалета стала оставаться открытой. Бублик СЛУШАЛ! Это была моя первая ПОБЕДА...
 Я приползала домой в десятом часу, садилась за уроки, чтобы сделать хотя бы письменные задания. Год был экзаменационный, восьмой класс, учёбу запускать нельзя было… Бабушка, моя любимая Бабушка, пыталась подкормить меня, чтобы я так дико не теряла в весе. Она называла меня «рахиткой» и не понимала, зачем мне «обчественная деятельность». Но и не мешала, разумеется. А родителям было всё равно – лишь бы училась... «Что ты замышляешь?» - спрашивала моя мудрая Бабушка.
 - С чего ты взяла? - недоумевала я.
 - Так ты стала носить чулки, исключительно со стрелкой и лодочки на шпильках, хотя больше ничего не изменилось. Похудела, перестала носить косу ... - и ругала, на чём свет стоит, школу.
 Косу я носить действительно перестала. Это был мой второй ход. Я закручивала волосы в тугой узел и закалывала его гребнем. «Для интриги!» - говорила Емельянова Ирка, которая считала, что из нашей затеи ничего не получится.
 Так прошло два месяца. На физкультуру я ходила, мне по-прежднему ставили двойки, но недоразвитой уже не называли. Это была моя вторая Победа.
 Наступил февраль. Надо было готовить концерт на 23 февраля. Я понимала, что концерт должен быть НАСТОЯЩИМ, а не для «галочки». Я снова отправилась к завучу. Уговорила её не вмешиваться, клятвенно пообещав, что не пожалеет. Мне был дан регламент 1 час 20 минут. Сделаю!!! Лопну, но сделаю! Выставлять только себя и два ансамбля - нескромно. И я пошла ва-банк. Я узнала, кто в каких кружках, и из каких классов занимается. Итого у меня набралось:  2 джазовых танца, номер гимнастики, фокусник из 9 «Б»,  два ансамбля и я...
 Всё это уместилось в час и десять минут, остальное я списала на апплодисменты. Скромная! Ладно. Выкручусь. Снова пропадаю в школе. Чеканю выходы, кто за кем, какие стихи вставить. Рисую на простынях декорации... Наступил день концерта. Я не спала всю ночь, прогоняя в голове программу, и вот...
 ...Крики «бис», буря аплодисментов, слёзы учителей... Что ж, по крайней мере, уважение в школе я заработала. Декорации сменяются одна за другой, вот уже Лёшка Звягинцев глотает огонь и неизвестно откуда извлекает кролика, огни, лампочки. Поющие и счастливые дети... Всё проходит на одном дыхании. Концерт окончен. Нас не хотят отпускать со сцены. Казалось, актовый зал накалился и сейчас вспыхнет и тут... На сцену поднялся Бублик...
 - Будете вы ходить на физкультуру или нет, я ставлю вам «5». Вы поработали!
 Хоть это. Вечером иду в школу, хотя никакой репетиции нет. Дома к моим уходам привыкли, поэтому не хотелось чего-то менять. А потом пора предпринять новую попытку...

                Развязка.

 Медленно иду в сторону школы. А куда мне спешить. Концерт прошёл на «ура», завтра я буду героем школы. А разве не этого я добивалась? Я же хочу стать певицей, поэтому успех для меня – всё. Или не всё?.. Февральский морозец стал пробирать меня до костей. Надо же, в Прибалтике мороз такая редкость, а тут даже снежок посыпал. Надо было шубку одеть, да сапоги с мехом, а не выпендриваться! А то вырядилась, как шахматная доска - чёрное полупальто с белым мехом, белый шарфик, чёрные полусапожки на шпильке, белый свитерок и чёрная юбка-годэ, расклешённая к низу. Картину довершали кожаные перчатки, да три рубля в кармане, которые, собственно, никто не видел, зато они грели душу.
 Уверенная, что в школе никого нет, всё-таки 23 февраля, мне просто хотелось побыть наедине с собой. Подумать. Попеть. Я не спеша поднялась на пятый этаж, вошла в класс пения, и, торопливо скинув пальто, подошла к пианино. Тихо заиграла музыка, пальцы были холодными, поэтому не слушались. Но пальцы перебирали клавиши, а из сердца вырвались слова песни:
 «...А я по письмам вижу, как скучаешь,
   И сознаю, что значит быть вдвоём...»
 Я пела, душа таяла, и я не заметила, как по щекам потекли слёзы... Слёзы усталости, радости и отпущения.
 - Вам плохо? - я резко вскочила, в дверях стоял Бублик.
 - Мне хорошо. А почему вы не на митинге? - задала я глупейший вопрос в своей жизни.
 - Там скучно.
 - И это говорите вы? - удивилась я.
 - А что, я  не человек?
 - Возможно... - усомнилась я.
 - Замёрзла? - перешёл он на «ты», - чаю хочешь?
 - А есть? Столовая закрыта.
 - У меня кипятильник. И конфеты.
 - Хорошее сочетание! Хочу.
 - Но пить придётся в моём кабинете. Не боишься?
 - Нет. А должна?
 - Нет. Все боятся...
 Ну вот, тот самый кабинет. Дубовый стол чёрного цвета , кресло, несколько стульев, раковина и диван. Над раковиной полочка с банкой кофе, чаем и сахаром. Запасливый!
 - Ну, как? - спросил он.
 - Не уютно.
 - А по-моему хорошо, - попробовал спорить он.
 - Нет. Грязно, пыльно. И не хватает пары вещей для уюта.
 - Пей-пей! - как-то по-отечески сказал он, – и конфеты ешь. Слива в шоколаде. Любишь?
 - Ага, - осмелела я, - я все конфеты люблю. И побольше!
 - Сластёна... Ликёр хочешь?
 - Что Вы! Я маленькая. А что, повод есть?
 - Я день рождения ещё не отметил.
 - Сегодня?
 - Нет. Позавчера был.
 - Всё равно не пью.
 - А спеть можешь?..
 - Для Вас?!.. Конечно!
 - «Утро туманное» знаешь?
 Мы вернулись в класс пения и я, робко наигрывая, запела. Один романс за другим... После очередного романса, до меня донеслись всхлипывания. Я повернула голову – Бублик плакал! По лицу этого непробиваемого салдафона текли слёзы. Я подала ему свой белый платочек и отвернулась.
 - Знаешь, когда плачут мужчины? - спросил он.
 - Когда им больно...
 Бублик кивнул головой и вышел из класса.

Сердце.

 Сердце моё бешено колотилось. Я шла домой, не замечая мороза, не чувствуя холода. «Что ты делаешь?» - шептало моё сердце. Впервые в жизни я отказалась от Бабушкиных пирожков. Мне захотелось забраться в постель и уснуть. Сон не шёл. Я ворочалась, ходила по квартире, смотрела в окно. Сон не шёл. Третий час. А завтра в школу. Почему я думаю о нём? «Бред!» - сказала я себе, - «ты очень впечатлительная!»
«Неееееет»... - возражало моё сердце... «Ну, и дура!» - сказала я себе.

Кабинет

 Утром прихожу в школу, скажем, не первой свежести. Совершенно не выспавшаяся, получаю свои лавры. Со мной здороваются все без исключения – от двоечников и до самых крутых. Отсиживаю первых два урока, с ужасом думая, что следующий - физкультура. На физкультуре всё, как обычно – построение, перекличка.
 - Шапиро, ко мне! - началось. Во, козёл! А я из-за него ночь не спала! Зараза! Говнюк! Ругая его  почём зря, повинуюсь. А сам стоит в другом конце зала. И ни с места. «Иду-иду, не рычи!» - думаю. Я замучаная, только тирады от Бублика мне не хватало!
  - Девочка, ты совсем не спала..., - тихо сказал он, - вот ключи от кабинета, иди, отдохни.
 У меня отвисает челюсть. Но ключи беру. Прямо в спортивном костюме, не переодеваясь, но забрав свои вещи, иду в кабинет. Благо, урок начался, и никто по коридору не болтается. Окрываю дверь. Ну,  вот – могу спокойно осмотреться. Пыль. Во, козёл! Неужели ты думаешь, что я прилягу на твой диван?! Ага! Шнурки только поглажу. Сон куда-то пропал. Проснулось женское желание навести порядок. Беру тряпку. Нахожу какие-то порошки из хозяйственного магазина. Пригодится. С чего начнём-с? Бодро спрашиваю себя. Ответ напрашивается сам собой – со всего! Разбираю пыльные полки, красиво расставляю на них всё барахло, довожу до блеска стол, пол, окна, раковину, посуду. Щёткой с мылом вычищаю диван. Напрочь забываю про следующий урок. Прогуливаю. Когда блеск наведён, понимаю – не хватает занавески и покрывала. Сделаем! Будет! Пропускаю следующий урок. Бублик всё равно в спортзале. Успею! Я тебе покажу женскую руку! Бегу домой.
  - Бобинке (Бабушка)! Ба!!! Есть старое покрывало не нужное? И шторки?..
  - Опять в школу? - Бабушка качает головой. - Чичас.
 С моей стороны это было свинство. «Старое» у моей Бабули выглядело не хуже нового. Просто многое надоело со временем. Минут 10 она возится в шкафу. Извлекает оттуда бежевый занавес (ему лет 30, а аж пахнет!!) и коричневое покрывало с бежевой мелкой клеточкой. Подумав, достаёт такой же расцветки наволочку – для декоротивной подушечки. Чмокаю бабулю и бегу в школу. До конца урока полчаса. Ничего! Прорвёмся!!! Рядом универмаг (благо, трёха цела!) – рубь двадцать трачу на подушечку и ещё рубль на два маленьких цветочных горшочка с цикломенами - розовым и фиолетовым. Ушло ещё 15 минут. Быстро расстилаю покрывало на диван, бросаю подушечку. Один цветок на полочку, другой на подоконник. Ура! Леска, натянутая над окном, красноречиво говорила – тут планировалось нечто. Только успеваю повесить штору – робкий стук в дверь. Бублик. Чё стучишь -твой же кабинет! И вспоминаю – дверная ручка только изнутри. Открываю. Бублик заходит, закрывает за собой дверь и, как будто до него что-то дошло, замирает.
 - Что это?!.. Как ты?..
 - Я пойду? - пугаюсь я.
 - Нет-нет. Красиво... У меня даже дома не было занавески и цветов в горшочках. Только в детстве, у мамы...
 - Простите. Не удержалась. Я не должна была...
 - Я и так здесь долго бываю. Теперь пропишусь... Как ты успела?
 - А Вы и так здесь живёте. Или почти... Прогуляла...
 - С чего ты взяла?
 - В шкафу военная форма, рубашки, костюм... бельё...
 - Просто не всегда хочу домой. – Подума, добавил, - Никогда не хочу.
 - Жена? - осмелела я.
 - Нет. Пустота.
 - Поэтому вы такой... - тихо сказала я.- Я пойду.
 - А чай?
 - Только конфету на дорожку! Мне в художку надо!
 - И до скольки малюешь?
 - Рисую. До восьми. До свидания.

День здоровья.
 
 Не знаю, как в других городах, но у нас каждый месяц отмечают «день здоровья». Здоровья от этого ни у кого не прибавляется, но все школы города сгоняют в какой-нибудь лесок и устраивают соревнования. И так каждый месяц. Причём делают это в воскресенье – явка обязательна. Добровольно-принудительно. Последнее воскресенье февраля выдалось солнечно-морозным. А везли нас на озеро Талшос. Одев белый свитер с высоким «горлом», достающий до колен, такие же рейиузы – высшее произведение моей Бабушки, белые сапожки на низкой танкетке и красную куртку на меху, я направилась к двери. Бдительная Бабушка закрыла собой проход.
 - Разбежалась! - я была обречена на шапочку и варежки. Белые с красной вишенкой. Еле убедив её, что я не «голая», быстро выскользнула за дверь. «Запарюсь!» - подумала я, но, выйдя на морозец, поняла, что ошибаюсь. Разве что придётся совершить марш-бросок по замёрзшему озеру. Бр-р!!!
 Прошло 4 дня с тех пор, как я совершила переворот в кабинете Бублика. С тех пор мы не виделись. И не надо. Сегодня увидимся, я бы сказала, даже слишком! Загоняет нас... козёл!!! «Козёл»... я впервые поймала себя на мысли, что говорю это уже без злости. Ну, и славненько!..
 ...Вся школа, кроме первых трёх классов, столпилась у входа в школу, в ожидании автобусов, которые должны были прислать наши шефы. С ужасом мы увидели несколько военных грузовиков с брезентовой крышей и надписью «ЛЮДИ». Хорошее уточнение... и прогулочка. И как я туда в своих белых слаксах???!!! Вот корова!!! Разоделась!!!
 - Девушка! - я повернулась, за спиной стоял молодой сержантик. - Вас просят в ВАЗик.
 - Спасибо! Я как все.
 - Я должен выполнить приказ и доставить Вас...
 - Попробуй!- и направилась в сторону грузовиков.
В одну секунду я оказалась подхваченной на руки сержанта.
 - Ты чё?! С дуба на кактус?!!! А, ну, поставь, где взял!!! - завопила я. И куда делась моя интеллигентность?
 - А мне сказали, что вы робкая... - сказал он, не спуская меня с рук. И я заткнулась. Ну, и тащи! Я тебя сейчас смущу!!! С этими мыслями я обхватила его шею руками и положила голову на плечо. Он немедленно поставил меня на снег.
 - Не положено...
 - Вот и положь на место! - сказала я и кинулась к «ЛЮДям».
 - Мне влетит... - жалобно сказал сержант, и я остановилась.
 - Ладно. Пошли. - сдалась я.
 В ВАЗике сидели наши шефы, Бублик и завуч по внеклассной работе – Наталья Сергеевна.
 - Долго тебя уговаривали! - сказала «Натали».
 - Нееее… Меня тащили!
 - Гиента! Надо сделать шефам подарок. Несколько концертов по воинским частям. Осилишь?
 - Да. Можно идти?
 - Нет. - Бублик испытывающе смотрел на меня. - Поедете с нами.
 На озере была невероятная красота... Затянутое льдом озеро стояло в обрамлении соснового леса, покрытого снегом. Снег переливался на солнце, но пейзаж был безнадёжно испорчен натыканными в снег флажками.
 Каждый класс получил своё задание, компас и маршрут. Надо было искать какой-то пакет. Я бросилась со всеми в лес, но кто-то схватил меня за руку. Бублик.
 - Пошли.
 - Куда? Зачем?
 - Литовский знаешь?
 - Конечно!
 - Переводить будешь. Я тебя отпросил.
 Бублик родился в глухом украинском селе. Долгая воинская служба и вечные переезды были преградой выучить язык какой-нибудь республики. Это сейчас по-русски не договориться, тогда же проблем не возникало.
Шли мы довольно долго по заснеженной тропинке. Я увидела небольшую мельницу. Всю дорогу мы шли молча, но тут я не выдержала:
 - За мукой?
 - Сначало за пакетом вашего класса, поскольку я тебя обманул и не отпрашивал, а так принесёшь, и вопросов не будет.
 - А потом?
 - Ципелины кушать! В мельнице ресторан.
Ципелины – литовское нацианальное блюдо – картошка, а внутри мясо или творог в грибном соусе.
 - Я еврейка, свинины не ем.
 - Знаю. Я заказал с творогом и грибами.
 - Зачем?
 - Ты же не ела? - с надеждой спросил он.
 - Нет. Но весь класс не ел.
 - Будет солдатская кухня, не волнуйся. Но это ты есть не будешь.
 - Не буду.
 - И где же я нашла пакет?
 - Под ёлкой.
 - Мы что, ёлку ещё искать будем? - такая перспектива меня не радовала.
 - Нет. Он у меня.
 - Ничего себе! И сколько времени они будут искать?
 - Три часа.
 - Ужас!!!
 В мельнице действительно оказался маленький ресторанчик в литовском стиле.  Дерево сочеталсь с глиной и соломой. Еду подавали в глиняной посуде. В ресторанчике было почти темно, маленькие лампочки освещали углы, придавая помещению таинственнось. Посетителей было не много. Нам подали наши ципелины с кефиром. Я молча принялась за еду. Вкусно!!!! Забегая вперёд, скажу, что в следующий раз мне удалось поесть ципелины, когда я носила под сердцем третьего ребёнка, почти через 20 лет... А тогда я спокойненько лопала ципелины, стараясь не думать, придётся ли мне платить самой, зачем эта прогулка и как себя вести.
 - Наверно, я был несносен...
 - Почему были?! - искренне удивилась я.
 - У меня такие правила.
 - Плохие правила, Борис Дмитриевич.
 - Сможешь ли ты меня простить? Понять?
 - Попробую...
 - ...Когда я впервые увидел тебя на уроке физкультуры, ты бежала... У тебя выпала заколка, и волосы рассыпались, прикрывая тебя почти полностью... Я не дышал , боясь помешать. У меня подкосились ноги... Почти тридцать лет назад я любил девушку, с такими же волосами. Валя... Она умерла.
 Он смолк. Абсолютно забыв про ципелины, я уставилась на него, понимая, что он не врёт.  Понимая, что человек, может быть, впервые за все годы, сказал то, что сказал...
 ...Наш  класс «первым» нашел пакет. Там был приз – экскурсия в Клайпеду.

Каунас.

 Наступила весна... Мы жили во времена «горбачёвской оттепели», когда вдруг открыли границу СССР. Все, кто много лет пожил за границей,  поспешил на свою бывшую Родину, хотя бы посетить могилы родных, я уже не говорю о семьях, разделённых километрами на десятки лет. Мои дедушка с бабушкой, по отцовской линии, уехали, когда мне не было и года, но регулярно присылали посылки с красивыми вещами. С бабушкой мне так и не суждено было увидеться – она умерла в 1982-ом, а вот с дедом ... Не виделась со своим сыном больше двадцати лет и дедушкина соседка – Клара. Она уехала в середине шестидесятых, а сын Юра так и не смог из-за железного занавеса. И вот Клара приехала к сыну, а дед передал для меня целый чемодан подарков, оплатив ей все расходы за лишний вес на таможне. И теперь, поскольку мама и отчим работали, мне предстояло пропустить один день в школе и съездить в Каунас.
 Автобус подъезжал к остановке к девяти часам. Меня устроил это рейс ещё и потому, что я могла избежать встречи с кем-либо из учеников или учителей. Из-за дождика пришлось надеть коричневое пальто из плащевой ткани, коричневые полусапожки, которые жутко натирали щиколодку, но подходили к пальто и платью. «Красота требует жертв», сказала я себе, предварительно наклеив пластырь на предполагаемые «натёртости». Так как зонтик у меня был синий в горошек – я решила его не брать, спрятав волосы под капюшон. Перекинув через плечо сумочку, я торопливо шла к остановке, надо было ещё купить билет.
 Вдруг меня накрыли большим чёрным зонтом.
 - И почему вы не в школе?
 Бублик. «Вовремя»... Врать мне не хотелось, и я сказала, куда и зачем я еду.
 - Два билета до Каунаса, - Бублик быстро расплатился и повлёк меня в сторону «Икаруса», отправлявшегося в Каунас. «Этого мне не хватало!» - подумала я. Места оказались в конце автобуса. Я повесила пальто на крючок возле окна, Бублик повесил свой китель рядом. Я собиралась всю дорогу проспать, но расслабиться я могла только , если бы я ехала одна – тут же надо было держать «фасон». Держать «фасон» не получилось. Я заснула ещё до того, как тронулся автобус. Когда я проснулась, прошло больше часа, а голова моя покоилась не на пальто, а на плече у БУБЛИКА. Хорошенькое дело! Ну, в конце концов, не должна же я его разговорами развлекать?!
 - Выспалась?
 - Не-а… Ой, извините!..
 - Знаешь, мой дед ещё говорил – если ты смотришь на женщину, когда она спит, и она тебе нравится –  это твоя женщина... Мне ещё никогда не нравились спящие женщины. Я на них просто не смотрел.
 - Почему?
 - Не смотрел, потому что ни разу деда не вспоминал, а тут вспомнил.
 - Нет, вы не поняли! Почему спящая?
 - Потому что во сне не притворяются... Лицо расслаблено... Ну, ты поняла?
 - Ага. Только я не женщина!
 - Скажешь тоже! - засмеялся Бублик. - Ты – маленькая женщина. Я тебя не обижу – не бойся.
 В Каунасе было пасмурно, но дождя не было. Чтобы не плутать, мы взяли такси, быстренько добрались до места, чтобы потом не спешить.
 - Иди сама. Я подожду там, в кафе. - и он показал на какую-то забегаловку на другой стороне улицы.
  ...Мне казалось, что целую вечность Клара расспрашивает меня обо всём, рассказывает как там в Израиле. Потом она извлекла довольно увесистую сумку: «Тебе!» Я отдала ей сувениры для деда, и на этом мы расстались.
 «Забегаловкой» оказался очень даже приличный ресторан. Почему-то запомнились синие скатерти и жёлтые накрахмаленные салфетки. Это, дикое на первый взгляд, сочетание цветов смотрелось очень изысканно на фоне свечей и картин из осенних листьев. Бублик потягивал коньяк.
 - Будешь?
 - Мне нет 16... - я не сказала, что вино пью ещё с детства. Еврейские праздники обязывали девочек до 12 и мальчиков до 13 лет обмакивать пальчик в вино и слизывать его, а после еврейского совершеннолетия надо было пригубить.
 - Я заказал тебе котлету по-киевски и картошку фри.
 - Спасибо, - я слегка задумалась, - Борис Дмитрич! Так продолжаться не может! Вы не можете водить меня по ресторанам, да ещё и платить! Это галантно, я всё же... заплачу сама. Я хорошо зарабатываю.
 - Что?! - удивился он - И как это, интересно?
 - Мы в парке по субботам рисуем...
 Наш третий курс художественной школы оказался очень предприимчивым. В парке сидели художники и рисовали шаржи и портреты за 10 рублей. Мы выбили разрешение у директора художки, мотивировав это практикой, и рисовали за 3... Я ходила только раз в месяц – мне хватало 30 заработанных рублей. После 10-го  портрета я всегда сворачивалась. Половину денег я отдавала бабушке, родители на это не обижались. У меня всегда было на свои расходы, а если надо было больше, то я выходила в парк ещё субботу.
 - Теперь начну в парке гулять! - засмеялся Бублик, - а за обед плачу я. Или я не мужчина?
 С сумкой, набитой подарками, было бессмысленно гулять. Поэтому мы просидели в ресторане почти три часа. Бублик потягивал коньяк, мы пообедали, а потом часа два я ела десерт. Передо мной уже стояло несколько опустошённых вазочек от взбитых сливок, мороженого, желе... Теперь принесли блюдце с пирожеными. Мы доели и их и еле поднялись из-за стола.
 - Я с Вами ни в одно платье не влезу!
 - Ну, ты и сладкоежка!!! От тебя дома сладкое прячут?
 - Наоборот! Бабушка считает, что сахар извилины подкручивает!!! Мы опоздаем!
 Автобус подъехал вовремя, и мы промолчали, думая о своём всю дорогу...
 «Что это со мной? - думал он, - я, как мальчишка, готов, пренебрегая всеми правилами, бежать за этой девочкой! Идиот! Меня с работы попрут!»
 «Так тепло с ним...» - подумала я.
 За несколько минут до того, как мы приедем, Бублик протянул мне небольшой свёрток.
  - Пока ты встречалась, я в книжный магазин зашёл... Вот. Тебе.
  - Спасибо.
 Бублик проводил меня почти до дома. Он передал мне сумку.
  - Спокойной ночи, милая. - И,  резко повернувшись, скрылся в темноте...
 Дома, распаковав подарки (надо же - дед не забыл никого, даже мою младшую сестру, которая ему и не внучка!!!), наконец, оказавшись наедине с собой, я достала из сумочки пакет. В пакете оказалась книга Стефана Цвейга «Нетерпение Сердца»...
               
Грипп.

 Поездка в Каунас в слякоть в демисезонных сапожках не замедлила сказаться. К утру у меня поднялась температура и в школу, естественно,  меня никто не пустил. В другое время я бы обрадовалась, а тут я почувствовала, как в животе у меня «летают бабочки». Своё состояние мне очень хотелось списать на грипп, но умом я понимала, что что-то тут не гриппозное... Делиться своим состоянием я не стала ни с бабушкой, ни, тем более,  с родителями, а принялась читать Цвейга. Я читала, проваливаясь в температурное забытьё, но оторваться не могла. Дочитав до 69 страницы,  мои пальцы нащупали что-то твердое. Я быстро перевернула лист и... обомлела! На 71-ой странице ножиком было вырезано отверстие на несколько листов книги, из которого что-то поблёскивало... «Я же брежу! У меня жар!» Руки же судорожно перебирали страничку за страничкой, пока то, что почти остановило моё сердце, не оказалось у меня на ладони... На последней странице с отверстием, почти незаметно было написано: «Любимая, тебе...» На моей ладошке, красной от жара, лежало тоненькое серебряное колечко. Его можно было почти назвать обручальным, но четыре рельефных бугорка не делали его гладким. Дрожащими руками я одела колечко на безымянный палец правой руки. Как раз! Я понимала, что о кольце спросят родные, поэтому решила сказать, что нашла его в коробочках с косметикой, которые привезла Клара. Но никто меня и не спросил – так и подумали.
 Неделю на Бабушкиных пирожках, чае с малиной и любви я быстро пришла в себя. «Нетерпение сердца» прочитала 4 раза и почти могла цитировать. Но самое главное я поняла – это у меня НЕТЕРПЕНИЕ СЕРДЦА. И ещё я поняла: он - учитель, я - ученица. И с этим не шутят.
 Отбросив все мысли и сомнения, я с головой окунулась в учёбу. От физкультуры у меня было освобождение на месяц – это позволяло мне избегать ненужных встреч. Со школы я летела в художку, оттуда на музыку и домой, где я еле добиралась до кровати, и меня еле хватало на бутерброд.
 В преддверии 8 Марта снова был концерт, прошедший с бешеным успехом. Я старалась всячески затесаться в толпу школьников, чтобы ко мне невозможно было приблизиться. Так наступил апрель...

                Поцелуй.

 День 18-го апреля выдался солнечным и тёплым. Весна. Я неторопливо шла к солнечным часам, дорожка от которых вела к озеру. К 750-летию города власти постарались - город был красив и манил. Цокая каблучками джинсовых лодочек, семеня ногами в узком джинсовом платье, я просто наслаждалась. Мне хотелось гулять, подальше от   суеты, к уточкам, которые ждали моего печенья. Я поймала себя на мысли, что хочется просто улыбаться. «Смех без причины..." -подумалось мне. Я подошла  к озеру.…  Плавали серые уточки с зелёными шейками, и, как будто почуяв лакомство, они стали плыть к берегу. Я села на бортик, бросала печенье и думала, что, вот просидеть бы так долго-долго...
 - А меня не покормишь?
Я вздрогнула. Бублик.
 - Обычно вы кормили меня в последнее время.
 - Почему ты прячешься? - вопрос ребром, я бы сказала. - Ты ведь носишь то, что нашла в книге?
 Мне захотелось спрятать руку за спину, но я сдержала сей порыв, поскольку сочла его глупым.
 - Ношу. Сама не знаю, почему не могу снять его...
 - Пройдёмся?
 Я кивнула. Мы шли вдоль озера, приближаясь к маленькой молодой берёзовой рощице. Он придержал мою руку, и мы остановились.
 - Мы должны смотреть правде в глаза, - от этой правды меня стал бить озноб, но я стояла, как парализованная, не в силах сказать ни слова. - Я не могу без тебя, и, глядя на твоё поведение, с тобой происходит нечто подобное.
 «Нечто подобным» я называла то наваждение, которое преследовало меня после поездки в Каунас. Бублик начал мне сниться. Я начала учиться для него, рисовать для него, петь. Никто об этом не подозревал,  но об этом знала я. «Это спор!» - уговаривала я себя, но... не уговорила.
 Мои мысли прервал лёгкий поцелуй в щеку. И тут Бабушкино воспитание вырвалось наружу - воздух оглушил свист пощёчины. Я схватилась за голову и бросилась бежать... Я забыла, что на шпильках бегать очень неудобно, что дорожка ведёт в другую сторону... Я не заметила, что нахожусь вовсе не в берёзовой роще, а в хвойном лесочке, что за ветвями совсем не видно неба... Споткнувшись о корень, я упала и зарыдала... 
 - Ты бы на физкультуре так кроссы бегала!
 - Опять Вы? Зачем?
 - Так носовой платок принёс!
 И тут мы оба расхохотались. «Носовым платком» называлась в моём понятии какая-нибудь, желательно чистая, тряпочка, в которую можно погрузить  не совсем чистый нос. То, что было предложено мне, скорее напоминало половую тряпку, причём тоже не первой свежести. Я быстренько поспешила достать свой, пока это нечто, не проехалось по моему лицу.
 - На физкультуре не могу, - всхлипнула я, - никто не подгоняет...
 - Издеваешься?
 - Ага...   
 - Пошли, темнеет уже. Я провожу?
 - Ага...
 - Что-то у тебя с речью стало. Так «агакать» и будешь?
 - Ага...       
 - Нога не болит?
 - Почему она должна болеть?
 - Так разбила всю! И колготки... того... порвались чуток. - И тут я увидела его «чуток»!
 - Как я домой пойду?!
 - Отнесу! - и, дабы слово с делом не расходилось, подхватил меня на руки.
 - Отпусти! Ненормальный!!!
 - Вот и слава Богу. На «ты» перешла. И зови без отчества.
 Мы возвращались, взявшись за руки. Нога побаливала, но это боль была даже приятна. Мы приближались к озеру, где гуляли, ничего не подозревающие, жители города. И какое им дело до нашей драмы?

Бойся людей
 
 В жизни моей почти ничего не изменилось. Не зря, не зря я собиралась стать актрисой – на людях всё было обычно. Разве что взгляды, которыми мы обменивались, и  которые были понятны лишь нам двоим, расценивались, как проявление ненависти с моей стороны. Но, разубеждать мы ни кого не собирались, нас это устраивало.
 Я получила ключ от кабинета, так что могла заходить туда, когда считала нужным, прибрать, оставить пирожки или бутерброд и оставить или забрать записку.
 «Сегодня «пьянка» в военном госпитале. Надеюсь, что ты беспрепятственно выйдешь из дому в обнимку с гитарой. За тобой заедет «Волга». Люблю-люблю. Бориска. Ах, да! В верхнем ящике стола шоколадка. Будь готова в семь».
 «Буду-буду! Шоколадку слопала. А цветы ты не полил!!! Выговор».
 Уйти из дому на концерт не составляет труда. Меня дружно все делают красивой, и я направляюсь к белой «Волге», ожидающей меня у подъезда.
 В госпитале украшен банкетный зал, куча военных, столы ломятся от деликатесов. Я, растерянная, стою в дверях, но мне уже навстречу бежит Борис.
 - Слава Богу! Я боялся, что не придёшь. - он ласково сжимает мою руку. - Знакомтесь! Моя маленькая жена.
 Я оторопела. Что это?.. Ко мне стали подходить военные, отдавать честь... Я держу фасон, не понимая, что происходит.
 - Борька! - шепчу я. - Ты что задумал?
 - Это помолвка.
 - Чья?
 - Наша, дурочка.
 - А свадьба когда? - пытаюсь шутить я.
 - Когда тебе будет 18.
 - Так это ж не скоро!!! - радуюсь я.
 - Вот это-то и пугает...
 - Чего пугает?
 - Могу не дожить!
 - Бублик, урою! - уже кричу я, потому что заиграла музыка, и меня увлекли в весёлый хоровод. Я кружилась, переходила от одного к другому и не могла остановиться. Мне казалось – я сплю. И вдруг я резко остановилась и как заору:
 - Так я, что, невеста теперь?!!!
 Раздался хохот. Подполковник Анатолий Васильевич (фамилию я так и не узнала) отвёл меня в сторону.
 - Я Бориса с детства знаю. Он таким не был. Ты будь только осторожна, девочка, вам вместе нельзя.… Нет-нет! Я… я просто старый идиот! Приду на пирожки! - он резко отошёл…
 - Как - пирожки?.. - чуть слышно прошептала я. «И что он хотел сказать?.. У Бублика жена есть?!» Я почувствовала, что теряю самообладание, готова раскричаться, но вместо этого я ловила воздух, тщетно пытаясь открыть окно.
 - Помочь? - мне стало ещё хуже. Передо мной стоял учитель труда наших мальчишек.
 - Не бойся. Мы служили с Бориской. Я даже подполковник. Пройдём во двор? Подышишь. Я вижу, у тебя вопросов море.
 Я кивнула.
 - Геннадий Михалыч… У него жена?
 - Была. На 17 лет старше. Тут не в этом дело. Просто будь осторожна. Ты несовершеннолетняя… Я знаю – он тебя не тронет, но люди… Просто бойся людей. А он без тебя не сможет.
 - Болтаете? - Бублик.
 - Ага! Узнаю, что ты за фрукт! - я пыталась шутить. «Бойся людей» билось в моём подсознании.
 - Пойдём. Тебя ждёт гитара.
 Мы сели за  стол,  мне передали гитару.
                «Я жду тебя, когда ты уезжаешь,
                Обиды забывая день за днём.
                А я по письмам вижу, как скучаешь,
                И сознаю, что значит быть вдвоём…

                А где-то там, когда наступит вечер,
                Заплаканая, мокрая от слёз…
                Я мысленно спешу к тебе навстречу,
                С красивым, как апрель, букетом роз…»
 На меня смотрят десятки глаз. Взрослые мужчины качают головами, люди, побывавшие в Афганистане, повидавшие столько…
                «Как хочется к тебе…
                Я так люблю тебя, когда ты далеко…
                И одиноким вечером
                Пусть спустится на плечи мне,
                Печаль души, когда ты далеко…»
 Борис гладит моё плечо, подбадривая, мол,  «пой!»:
                «Я спешу к тебе бессонной ночью,
                Как будто жду последнего звонка.
                Когда я далеко – я близко очень,
                А рядом почему-то далека…

                Как хочется к тебе…
                Я так люблю тебя, когда ты далеко…
                И одиноким вечером
                Пусть спуститься на плечи мне,
                Печаль души, когда ты далеко…»
 …Вот я уже дома, в своей постели. Я счастлива, но одна фраза сверлит моё подсознание: «Бойся людей».
 
Экзамены.

 Уже двадцатые числа, двадцать пятого «Последний звонок» у десятиклассников, а  заодно примазываемся и мы – восьмиклассники. А там – неделя свободная для консультаций к экзаменам. Всё! Сегодня – никуда. Сижу мирно с Бабушкой на кухне – болтаем и пьём чай с вареньем. Телефон. Жить не дают! Я возмущённо отрываюсь от чая и бегу в прихожую.
 - Алло?!
 - Ентулька…
 - Что случилось?! Ты же домой не звонил никогда?!!!
 - Случилось, что в русских школах добавили 11-ый класс. Если сдашь экзамены не за восемь, а за девять классов – спасёшь для нас год!
 - Но как?! Я не смогу!!!!
 - Думай! - на другом конце провода раздались частые гудки.
 На помощь пришла, никогда не терявшая самообладания, Бабушка.
 - Обзванивай весь класс – пусть все сдают!
 …Ирка Емельянов жила одна. Её отца перевели, и родители вместе с младшей сестрой уехали, а Ирка осталась доучиваться. Все собрались у неё. Всю неделю мы зубрили с утра до ночи и, в конце концов, нам разрешили сдавать экзамены за девять лет, вместо восьми.
 1-го июня, в день защиты детей  - первый экзамен. Защитнички!!! Русский язык и литература, сочинение. Сказывается то, что мама филолог, и сочинение сдаю уже через два часа. На выходе из школы меня ждёт Борис.
 - Без черновика?
 - Как ты догадался?
 - Тебе же писать много лень! Поехали!
 - Так в белом фартуке?!!!!
 За углом школы нас ждал военный ВАЗик с молодым солдатиком за рулём.
 - Я не хотел говорить возле школы, знаю твою эмоциональность. Я уезжаю на месяц на сборы.
 - Куда?!!!!!!
 - Это же недолго.
 - Куда?!!!!!!!!!
 - Поможешь собраться?
 - Куда?!!!!!!!! - я чувствую, как ноги становятся ватными, и краска отходит от лица. - Афган?..
 - Да. Мы едем ко мне домой.
 Оставшиеся пять минут мы ехали молча, а я пыталась собрать всё самообладание.
 Двухкомнатная квартира на четвёртом этаже пятиэтажного дома новой постройки была похожа на казарму. Стол, один(!) стул, железная кровать и шкаф. Всё.
 - Не пугайся, тут бардак.
 И тут со мной начался приступ хохота. Конечно,  это была истерика, но я пыталась шутить.
 - По-моему, ты меня уже напугал до входа в квартиру. Когда?
 - Послезавтра.
 - Я голодная.
 - Посмотри, что там на кухне.
 На кухне был выключенный из розетки холодильник и плита. А в холодильнике открытая лет пять назад банка сайры.
 - Спасибо… Я  дома поем.
 Меня била дрожь, но  я скрывала это, как могла.
 - Утюг есть?
 Утюг был. Я расстелила на стол казарменное одеяло и принялась разбирать рубашки. Оставались всего сутки, а их надо было стирать.
 - Борь. Вези меня домой.
 - ?????
 - Через два часа заберёшь. Не спрашивай, хорошо?
 Он кивнул. И тут я заметила, как дрожат его пальцы. «Я должна всё сделать, как надо!» - это всё, о чём я могла думать.
 Приехав домой, я, как ни в чём не бывало, переоделась и пошла звонить на работу к маме.
  - Сдала? - сразу спросила мама.
 - Легко! - бодро ответила я. - Но послезавтра  - завал – геометрия!
 - Что будешь делать?
- Ма, у Ирки девчонки две ночи заниматься собираются… Может, и мне?..
 - А тебе это поможет?
 - Хоть чуть-чуть…
 - Я не против. Спроси Бабушку.
 - Целую.
 Вот так всегда, всё на Бабушку. А Бабушке врать я не могу. А выхода нет. Даже Бабушка бы не поняла, зачем я бегу к взрослому мужчине…  Да и к не взрослому. Поэтому я просто расплакалась. Бабушка, услышав всхлипы,  вошла в прихожую, где я так и сидела в обнимку с телефоном.
 - Что?
 - Геометрию не зна-а-а-а-а-ю!!! - само вырвалось у меня.
 - И я не знаю. И жила как-то…
 Я продолжала реветь, сбивчиво рассказывая, как все будут учиться, а я – нет, потому что непроходимая тупица. Выдержать, что любимая внучка « непроходимая тупица», Бабушка не смогла.
 - Так и ты иди!!!!!!!
 Что и требовалось доказать. Я бросилась в комнату. Схватив небольшую сумку, я запихала халатик, бельё, наволочку и простыню с пододеяльником. При всей любви – я была брезглива, и спать в грязной постели не собиралась. Кроссовки, джинсы и лёгкий голубой свитерок – симпатично и практично. Я, было, бросилась к двери, но меня остановил голос Бабушки.
 - А пирожки?
 - Давай! - обрадовалась я, ведь я так и не поела.
 - Какой там телефон?
- Там нету… Но я буду звонить из автомата в подъезде. Сто раз!!!!!!!!!
 Бабушка знала, что буду. Чмокнув её, я припустила на улицу. И как раз вовремя, потому что подъехал Борис.
 - Ты что, так убежала? Мне не по себе было.
 - Боря, не до этого. Едем к тебе. Собираться…
 Через десять минут мы были на месте. Я с деловым видом перебирала военные рубашки, майки, носки…  Всё это надо было срочно стирать. Несмотря на его протесты, я этим и занялась. Благо – солнце на дворе. Особенно Борис  протестовал, когда я стирала трусы и носки. Перестирав дюжину рубашек и гимнастёрок, гору трусов, маек и носков, я принялась развешивать бельё на балконе. К вечеру должно высохнуть. Брюки… Ох! Пятна…
 - Борька!!!!!!! Машину отпустил?
 - Нет.
 - Едем в химчистку!
 - Да так сойдёт!
 - Ага! Щас! Майор!! Это приказ!!!!!!!!
 - Дожил, - проворчал он, - девчонка командует!
 Аж за четыре рубля (за срочность) в течение часа было вычищено шесть кителей и столько же форменных брюк.
 - Ну, командирша, куда сейчас?
 - К тебе, есть Бабушкины пирожки, а то у тебя там сайра!!!
 - Нет. Поедем в ресторан, я ещё тоже сегодня не ел.
 - А, может, в магазин? Я приготовлю…
 - Нет.
 - Борь… Я могу остаться, пока ты не уедешь… Я дома отпросилась на две ночи…
 - Да. Мне надо много успеть сказать. А теперь обедать!!!

Расставание.

 Остаток дня я гладила, а потом раскладывала по мешочкам: брюки, рубашки, бельё, носки, бритва, расчёска, зубная щётка, паста…
 Всё это время Борис просто сидел на стуле и наблюдал за всей суетой.
 - Я должен подъехать в одно место. Останешься дома?
 - Останусь.
 Вернулся он около десяти вечера. За это время я успела перемыть все полы, вычистить ванну, туалет, выдраить кухню, перетянуть постель, которую принесла, сходить в душ, в магазин - надо же было хоть хлеб купить, приготовить салат, котлеты и пожарить картошку. Не смогла я только хлеб в дом занести!!! Чуть мяса, овощей, лимонада, сахара и чая - я посчитала достаточным запасом на эти полтора дня. И десяток яиц. Соль – о, прогресс! - я нашла под кроватью.
 - Ой! Что с домом?
 - Тот же бардак, только помытый, - улыбаясь, сказала я. - Поешь?..
 - Сайру? - фыркнул он.
 - Обижаешь!!!!!!!!!!
Не спеша, мы поели. Борис вопросительно посмотрел на меня.
 - Ты мне веришь?
 - Да. А что?
 - Ты сможешь лечь со мной? Я тебя не трону. Тут только одна кровать…
 Тут меня бросило в краску – об этом я не подумала!!!
 - Я устал и хочу спать. И ты с ног падаешь… Иду в душ.
 - А я - мыть посуду… - все, что я нашлась сказать.
 Перемыв пару алюминиевых тарелок, я села на стул и стала ждать. «Пусть идёт, как идёт…» - подумала я. Послышался скрип двери ванной, я крепко зажмурила глаза.
 - Ты что? - удивился Борис.
 - Ложись, ложись… - глаза я не открывала.
 - Я лёг, дурочка! У тебя есть в чём спать? Что это за постель? - заметил он.
 - Я принесла. Не в чем… халатик… китайский… - уточнила я, как будто это спасало.
 - Я отворачиваюсь. Раздевайся и ложись.
 - Я свет выключу?..
 Хохот. Выключаю. Блин! Я в джинсах, даже комбинации нет. Хорошо, хоть в душ сходила. По крайней мере – бельё красивое – из Израиля.
 - В халате не спят!
 - Значит, я буду первая!!!!!!!
 Сажусь на кровать, не решаясь лечь. Темнеет поздно, поэтому ещё не темно. И штор нет. Борис не торопит и просто держит меня за руку. Я решительно откидываю одеяло, и … пружины казарменной кровати врезались мне в душу!!!!
 - В пухах, небось, спишь-то?
 - Когда в пухах, когда не в пухах, но диван у меня -  удобный! - я старалась вдвинуться в край.
 - Двигайся ближе, не бойся.
 - А что я должна бояться?
 - Вот именно – ничего. До восемнадцати лет, - добавил он. Я прижалась к нему и положила голову на плечо.
 - Завтра у нас целый день, детка… Чем займёмся?
 - Какая разница!.. Зачем ты едешь? Ты ведь не обязан…
 - Я должен. Давай, не будем. Я езжу каждое лето.
 - Там страшно?..
 - Да. Отодвинься чуть… -  голос его задрожал.
 - Почему? - и придвинулась ближе.
 - Ради Бога! На пару минут… Я не железный.
 - Да в чём дело?!!
 - Тебе не надо знать.
 - Тогда я встаю, раз не надо.
 - Глупышка! Я же мужчина!
 - Ну и что?
 - Моей плоти невозможно объяснить, что ты ещё маленькая.
 - Ну и что?
 - Ох! Дай руку!
  Он взял мою руку и положил её поверх одеяла на что-то очень твёрдое.
 - Что это?
 - Это – я.
 - В каком смысле?- я действительно ничего не понимала.
 - Я очень тебя хочу. Поэтому убери ручку и чуть подвинься.
 - На пол? - кровать была узкая. Полчаса мы лежали молча.
 - Ну что ты, Борь?
 - Не помогло… Спи.
 - Борис?
 - Что?
 - А что значит -  хотеть?
 - Боже! Ну, как тебе сказать?
 - Просто скажи.
 - Это когда мужчина спит с женщиной.
 - Так мы же спим! - обрадовалась я. - То есть, если прекратим болтать – будем спать.
 - Ох... Спи. Ты устала. Давай спать.
 И я уснула. Спала без снов. Проснулась, как обычно, в семь. Бориса не было. Я встала, привела себя в порядок, заправила постель и пошла делать чай. Бабушкины пирожки были лучше бутербродов. Я заварила свежий чай и, только вскипел чайник, зашёл Борис с охапкой диких гвоздик.
 - Не успел… - расстроился он.
 - В самый раз – к чаю. Спасибо. А ваза у тебя есть?
Он растерянно смотрел на меня.
 - Банка! - обрадовался он.
 - На безрыбье и рак рыба, - констатировала я.
 Мы наворачивали пирожки с чаем и болтали ни о чём. Потом поехали за город, гуляли, ели шашлыки с помидорами, было весело и ничего не предвещало разлуки. Несколько раз я звонила домой.
  Всё было спокойно и безрассудно. Я была юна и вселяла молодость в человека,  повидавшего на своём веку много боли, ребёнком пережившего войну, не раз бывавшего на поле боя.
 К полуночи мы вернулись домой уставшие и измождённые.
 - Борька! Я в душ и спать!!!
 - И я!
 - Я - первая!!!
 Приняв душ, я легла, и вдруг сон как рукой сняло. Всего через несколько часов он уедет, и мы можем больше никогда не встретиться. Я старалась отогнать дурные мысли, но Борис вышел из ванной мрачный.
 - Детка… Я должен быть на вокзале в четыре утра…
 - Но ты же сказал – завтра!
 - Это и есть завтра. - он открыл шкаф и достал оттуда ключи. -
Это -  твои.
 - Мои? -  ошарашено спросила я, - но я не хочу! Ты сам!
 - Дурочка! Я не собираюсь умирать, - «Ага, если бы это от тебя зависело!» - подумала я, - в этой квартире никогда не было хозяйки. Теперь есть. Это и твой дом, встреть меня тут. В своём халатике.
Я пыталась что-то сказать, но он остановил меня.
 - Если что-то надо, обращайся к Геннадию Михайловичу (выше я писала – учитель труда), он знает всё. И, когда я уеду… вот. Вскроешь.
 Он протянул мне большой, толстый конверт.
 - Что это?
 - Завтра. А теперь иди ко мне. Я буду дышать тобой, любимая. Моя маленькая жена.

Ожидание.

 В половине четвёртого он ушёл. Плакать я уже не могла. В полдевятого надо было быть в школе на экзамене по геометрии, а до этого я должна была заскочить домой, переодеться. Боже! Я совсем забыла об экзамене! Тетрадь с билетами была с собой, но заниматься я не могла. Тогда я открыла первый попавшийся билет и стала учить, вместе с решённой задачей, наизусть. Если попадётся тот единственный, который я выучу,  – всё будет хорошо.
 В семь я уже была дома, бодренько завтракала, рассказывала Бабушке, как я «зубрила», а в восемь – я уже стояла в дверях – в школьной форме, в белом фартуке и белых босоножках.
 - Выйди с правой ноги! И без «пятёрки» не возвращайся! Когда будешь?
 - На экзамен дают четыре часа, оценки скажут в конце – так что раньше двух не жди!
 «Раньше двух!» - у меня был план. Я войду на экзамен первая, быстро завалюсь, оценку, конечно, скажут сразу, и – домой! – к нам с Борькой!!!
Как я и планировала, в класс я зашла с первой пятёркой.
 - Шапиро, бери билет! – это Клавдия Ивановна – математичка.
Подхожу к столу, где гордо восседает комиссия. «Господи, - думаю, - пожалуйста, одиннадцатый!» Беру билет из самой середины и… боюсь посмотреть номер.
 Математичка берёт его у меня.
 - Ты что, от страха  дар речи потеряла? Одиннадцатый, иди, готовься!
 - Я сразу, можно?
 Она удивлённо кивнула – великим математиком я никогда не была.  Выпалив без запинки первые два вопроса, я быстренько «решила» выученную наизусть задачу.
 - Я думаю, вопросов к девушке нет, - сказал дядька из ГорОНО, - «Отлично»!
 Математичка хотела возразить, что пять мне ставить нельзя, но, посмотрев на меня, промолчала.
 - Спасибо!!! - я пулей вылетела из класса и бросилась вон из школы.
 - Завалила… - услышала я вслед чей-то сочувственный голос.
 Ещё через пять минут я уже ехала в двенадцатом автобусе, а ещё через двадцать открывала дверь своим ключом.
 Халатик мой сиротливо лежал на кровати, и, решив, что три часа нечего париться в форме – я переоделась и почувствовала себя гораздо лучше. Оглядев неуютную и пустую квартиру, я, было, собралась прибрать на кухне остатки нашего ужина и ночного завтрака, как мой взгляд упал на конверт, который мне дал Борис.
 Чтобы не умереть от нетерпения, я пошла на кухню, всё вымыла, выпила стакан лимонада (для храбрости) и надорвала конверт. Конверт был больше похож на небольшую бандероль, поэтому, как только я чуть надрезала его – он лопнул, и оттуда посыпались деньги, какие-то бумаги и письма. Я остолбенела – столько денег я никогда не видела. У моих ног была горка банкнот, но, я схватила письма и бумаги. Белый лист бумаги был исписан его мелким почерком, и я принялась читать.
«Девочка моя! Я не знаю, увижу ли я тебя когда–нибудь, но то, что я сделал, я сделал ради нас. В сером конверте лежат заверенные у нотариуса бумаги, где указано, что в случае моей смерти квартира переходит к тебе – это выкупленный кооператив. Также там сберкнижка, которой ты сможешь воспользоваться, когда тебе будет восемнадцать. Не возмущайся – мне не хочется оставлять это государству, я и так служу ему всю жизнь. Наличными я снял 20 000 рублей, пользуйся, не стесняясь. Знаю, ты будешь всё свободное время проводить тут, дома, а стул – казарменный, жёсткий. Можешь свить себе (зачёркнуто), нам гнёздышко, чтобы   было уютно. Ты видишь перед собой ещё тридцать писем – это тебе на каждый день по письму от меня, не читай всё сразу. Потерпи. Телефон Генки (Михалыча!) - 99054. Люблю-люблю-люблю. Борька».
 Я испытала шок. Что делать? Ответ пришёл мгновенно – ремонт!!! Экзамены почти позади, и я сошлюсь на практику в художке, буду жить тут! Картин у меня много, дома их не видели – сойдёт за работы, намалёванные на выезде. Я – гений!!! И мебель куплю! В Риге есть дом мебели – закажу всё там! Я была готова себя зацеловать, но, поскольку не могла этого сделать,  стала собирать всё с пола.

…и ещё ожидание…

 Итак, экзамены позади, я успешно перешла из восьмого в десятый. Теперь я усиленно занимаюсь домом. Первым делом я обратилась к «Михалычу», мне нужны были краска, обои, паркет. Он даже не удивился.
 - Мне Борька сказал, что ты будешь устраивать сабантуй, но не думал, что так быстро и так капитально. Ты, наверно, в синяках ходишь от его кровати? - он рассмеялся, - я в отпуске, завтра едем и всё заказываем через военторг к ремонту, а как только всё будет, возьмём пару солдат тебе в помощь – они сделают ремонт. Только им готовить надо будет.
 - Спасибо. А синяки и в правду есть… А я завтра поеду в дом мебели в Ригу, там прямо с выставки можно заказать, наверное.
 - Ты, хоть и повзрослела, но ещё ребёнок – могут не продать. - Он задумался. - Давай завтра в военторг, а послезавтра – в Ригу. Добре?
Я не сдержалась и поцеловала его в щёку.
 - Спасибо. Поеду домой, надо перебрать всё, запиханное в шкаф, барахло.
 По дороге домой  я зашла в магазин, купила печенья, чёрный хлеб, сыр и творог. Потом заехала на рынок за белым наливом и огурцами, и, заваленная покупками, отправилась домой. Разложив всё в стареньком холодильнике «Днепр» (надо новый!), я пошла разбирать вещи. Но сначал, письмо!
 «Маленькая моя! Я сейчас, наверное, в песках Кандагара, мечтаю о душе, а ты громишь всё в доме. Так и вижу тебя с выбившимися прядями волос из-под платочка, с молотком в руке. Осторожно пальчики! Это же мои пальчики. Не уставай. Ешь свои любимые конфеты и люби меня».
 «Обязательно буду есть!» - сказала я вслух, и, включив радио,  принялась за дело. Я просто вывалила из шкафа всё на пол, села посредине и начала разбирать вещи. «Тут всё со времён моей прабабушки!» - снова сказала я вслух и стала всё закидывать в мешки – муссссссссссор!!! Шкаф был пуст и его можно разбирать. Остальная мебель выносилась легко. Делать уже было особо нечего, поэтому я достала кисти, мольберт и стала рисовать какое-то поле с ромашками. На картину ушло несколько часов до сна. На ночь я наелась творога и пошла спать. Так время шло быстрее.
 В девять утра, на своих «Жигулях», заехал Михалыч, и мы отправились в военторг. Для гостиной я выбрала бежевые однотонные обои, а для спальни - кремовые со светло-коричневым орнаментом – нежные! Для кухни я выбрала белую крупную плитку с вишенкой, а для ванны и туалета – белую с голубоватым оттенком. Новый унитаз, ванна и две раковины - на  всё это я потратила почти полторы тысячи.
Машина войсковой части доставила всё по адресу, а шустрые солдатики мигом затащили  всё домой.
 - Завтра в семь у тебя будет пять солдат – делать ремонт. Я их привезу, а мы едем в Ригу. Довольна?
 - Геннадий Михалыч, вы золотой!
  - Всё. Пока.
 За всей вознёй я поняла, как голодна, но готовить не хотелось, и я спустилась в кафе «Берёзка» поесть сосиски.
 Наевшись до отвала, я отправилась домой. Вышла на балкон и обнаружила красивый вид из окна. «Надо же! Не заметила… Тут можно уютненько сделать!!» Но потом, если успею. Я пыталась отогнать дурные мысли. Письмо я ещё не читала.  Я поставила стул на балкон, вечер был тёплый, и хотелось подышать.
 «Грустишь? Не надо, милая. Ведь я люблю тебя, так что возрадуйся, что растопила сердце такого дурака в портупее! Знаешь, в последний вечер я понял, что ты повзрослела. Расти, но оставайся всегда моей девочкой! Сходи завтра в парк, покатайся – ты ведь любишь! Отвлекись от меня, но не переставай любить. Пока, малыш!»
 Как же! Пойду я в парк! И так, выходя на улицу, боюсь кого-нибудь встретить. Я же «на практике»! Но неумолимо приближаются выходные, а с любой практики отпускают домой на два дня. Может, и к лучшему! Солдатики пока начнут ремонт хоть одной комнаты. Мне почему-то не спалось, развлечь себя было нечем, Борис умудрился жить ещё и без телевизора – полный спартанец. Поэтому я просто ходила из угла в угол, попутно хватая на кухне то конфету, то печенье, то снова конфету… В подъезде послышался шорох, потом робкий стук в дверь. Я посмотрела на часы – 23:40! Неужели? Но у меня не шевельнулось никакого предчувствия. Не он. Чёрт! Даже «глазка» нет!
 - Кто там?
 - Квартира Бублика Бориса?
 Больше вопросов я не задавала и открыла дверь. На пороге стоял молодой лейтенант с перевязанной рукой. Я догадалась сразу.
 - Вы оттуда?
 - Почему Вы решили? Да. Борис сказал, что жена молодая… Но не настолько…
 - Видели его? Ой! - спохватилась я, - Есть будете?
 - Чаю бы выпил. Я проездом. Поезд через три часа. Я оставил вещи на вокзале. Мне только передать вам и я пойду.
 - Вам есть куда?
 - Я – человек военный, подожду на вокзале.
 - Даже не думайте!
 - У вас ремонт.
 - Пытаюсь. Расскажите… - я умоляюще посмотрела на него, а руки мои резали хлеб, овощи, сыр. Пока кипел чайник, я делала бутерброды, а сердце стучало где-то в висках.
 - Да нечего рассказывать! Я видел его полчаса в части всего! Он – туда, я – оттуда! Просто услышал, откуда он и сказал, что в этом городке у меня пересадка. Он попросил вам передать… Вот!
 Он протянул скомканную бумажку, в которую было что-то завёрнуто. Гильза! А в гильзе, наскоро написанная записка: «Хотел передать тебе что-нибудь, но магазина не нашёл! Люблю!» Он ещё и шутит.
 - Спасибо!
 Мы проболтали ни о чём оставшееся время, и он уехал. А я даже не спросила, как его зовут…
 Я легла, зажав в руке подарок, и быстро уснула. Спать оставалось совсем немного.
 Утром, еле открыв глаза, я поняла, что на сборы у меня 25 минут и понеслась. Умылась, нырнула в платье и туфельки, быстро помыла посуду и  только успела попить воды – звонок! Михалыч с солдатами!
 - Ой! А я вас не затрудню?
 - Вы что?! - ответил сержант, - Это нам отдых!
 - Ну,  отдыхайте! Всё в комнате.
 - Поехали? - Михалыч вопросительно смотрел на меня, - Что-то ты сияешь, хотя не спала.
 - Вот! - я протянула гильзу с запиской.
 Он пробежал глазами записку.
 - Не пойму, что с ним стало. Женщины для него были не более, чем носовой платок. Да… я, кстати, моложе его. Так что можно просто Гена. Не в школе, разумеется! Поехали, доспишь в машине.
 Как мы доехали, я даже не заметила, потому что действительно уснула. Но через два часа мы бродили по этажам «Дома мебели»,  рассматривая выставку-продажу. На меня произвела впечатление белая спальня за 16 000 рублей «Людовик 16». Вокруг этой спальни собралась толпа и бурно обсуждала, что может советский человек делать в такой спальне. Меня этот вопрос не волновал, поэтому я приступила к поиску подходящей мебели. В гостиную я купила мягкий угол «Сабина-Рената» горчичного цвета, журнальный столик с полкой для газет и маленький чешский буфет с одним стеклом для посуды, местом для телевизора и шкафчиком для книг. Тогда в Европе входили в моду маленькие компактные буфеты, а не стенки. Стол и шесть  стульев в тон к буфету. Этажом ниже я выбрала тахту, шкаф, письменный стол и дорожку для спальни. А для гостиной - горчичного цвета ковёр с коричневыми разводами. Люстры и лампа для стола. Потом я долго выбирала кухню, остановилась на белых шкафчиках и столе с четырьмя стульями со спинкой. Белая лампа в красный горошек и квартира обставлена.
 - А в ванной что? Я там полочку с зеркалом присмотрел и прихожую. Глянешь? - а потом, вспохватившись, - Денег хватит? Я же не знаю, что ты там заказала?
 - Хватит. Я скромненько. Мне ещё надо подушки, одеяло, пару пледов, посуду, да и одежду какую-нибудь ему. Я всё выкинула, кроме плаща, пальто и куртки.
 - Подушки, одеяла и шторы советую купить тут же, чтобы не искать, ну, а остальное сама…
 Возвращались домой поздно. Уложившись в сумму 5000, и  заплатив за доставку ещё 400 грузчикам, которые должны были всё привезти через неделю, я удовлетворённо поглядывала на заднее сидение, где лежал сверток с ватным одеялом, три подушки, два пледа и два комплекта постельного белья.
 - Денег ещё осталось? - поинтересовался Михалыч.
 - Ещё много. А что?
 - Найдётся тысчёнка?
 - Да. - я не стала спрашивать зачем, понимала, что просто так не попросит.
 Когда мы приехали домой, вместо пяти солдат обнаружили два десятка. Зато кухня была покрашена и обклеена плитками, и в спальне почти закончно с обоями.
 - Ну, вы даёте!
 - На выходные уедете? - спросил один.
 - Да. А что?
 - Мы тогда сантехнику сделаем, чтобы к понедельнику было готово.
 - Ух, ты! У людей ремонт месяцами тянется! - сказала я. - Ладно! На сегодня отбой!
 Оставшись одна, я села на кровать и стала перебирать покупки. Очень хотелось всё распаковать, но я решила,  что сделаю это, когда всё будет стоять на месте. Лучшее, чем я могла заняться – это составить список того, что необходимо купить в первую очередь. Список оказался большим. Уже повзрослев, я часто ловила себя на мысли, что ни один свой дом я не обустраивала так продуманно и с такой любовью. Ещё бы! Ведь здесь я собиралась прожить всю жизнь…
 Впереди был ещё один день, который я собиралась провести с пользой.  Я завернула все вещи в клеёнку и положила на балкон в шкафчик, который собиралась покрасить и использовать в будущем для хранения солений. А пока – чтобы не мешало ремонту. Весь следующий день я провела в посудном магазине. Посуда – вещь нужная, но тяжёлая, поэтому приходилось несколько раз ходить туда-сюда. Вечером я уже выставляла на балкон коробки с чайным и кофейным сервизом, столовый сервиз на 12 персон, две сковородки – большая и маленькая, три кастрюли и ещё много всякой всячины… Теперь оставалось собрать картины, сумку и возвращаться в родительский дом. До понедельника.

…и всё ещё ожидание…

 Уже через неделю всё было отремонтировано и обставлено: шторы, тюль, люстры и даже цветы на подоконниках. На тахту я положила красно-чёрный плед и набросала 5 подушечек, бордовые шторы гармонировали с бордовой дорожкой. Мне нравилась проделанная работа. Нравился уют и я, слоняясь по дому, не знала, куда присесть – ходила и любовалась.
 Дождливым днём я решила не собирать постель, а так и проваляться с книжкой в руке. К полудню раздался настойчивый стук (это при наличии звонка!) в дверь. Набрасываю халат – бегу.
 - Спишь?!
На пороге стоял Михалыч и ещё два здоровенных дядьки с коробками в руках.
 - ???
 - Ну,  что стоишь, как не родная?
 Я пропустила их, и уже через десять минут на пустом месте буфета, предназначенном для телевизора, стоял он, родимый! Цветной «Шелялис»!
 - Ну, где машину ставить?
 - Какую? - не поняла я.
 - «Малютку»! Стиральная!
 - Так вот зачем вы деньги взяли! Вам нравится, Геннадий… Гена?
 - Ты умничка. Очень. Я сейчас.
Он ушёл вместе с дядьками, но вернулся уже один, да ещё и с пылесосом.
 - Ты готовишь что-нибудь хоть на этой кухне?
 - Конечно! Я ведь жду… Всё всегда должно быть готово, понимаете?
 - Вот и покорми меня, бо помру! И со мной поешь. А потом я телек подключу.
 Через пятнадцать минут я подала гуляш с гречкой и тушёными овощами и компот.
 - Готовишь неплохо.
 - По книжке, - призналась я, - Бабушка до кухни не подпускает никого…
 - Всё равно – вкусно. Держишься?
 - Стараюсь. Страшно мне… Он ведь лезет всюду, да?
 - Лезет! Только вот…
 - Что?
 - Так, подключаю и иду.
 Мне не понравилось, что Михалыч что-то не договорил. Он недолго возился, подключил телевизор на два канала – Литву и Москву. Теперь будет чем заняться помимо того, что я, как крот, тащила в дом всякую всячину. Я выглянула в окно – дождик кончился, и я решила пройтись до цветочного базара. На балкон очень хотелось посадить фиалки и настурции. Внизу я заглянула в почтовый ящик и обомлела. Письмо! Почерк был не Бориса, поэтому я решила, что письмо не мне и, положив его в сумочку, пошла по своим делам. Через час я уже сажала цветы на балконе, и  только я успела посадить последний – хлынул дождь. Серые тучи повисли над городом, предвещая грозу. Поэтому я быстро вошла в дом и плотно закрыла  балконную дверь, окна и форточки. Грозы я боялась. Я переоделась в тёплый халат, взяла подушку с пледом и , свернувшись калачиком, уснула на тахте. Не знаю, сколько мне удалось поспать. Проснулась я от ужасного грома и грохота - оказывается, распахнулось плохо закрытое кухонное окно. Ветер был настолько резок, что я, запутавшись в занавеске,  с трудом справилась с окном.
 - Помочь? -  я вздрогнула, дверь я заперла – это я помнила точно… И уже через мгновение я была в объятиях Бориса.
 - Не ждала?
 - Ждала, просто не ожидала…
 - Куда я попал?!!!! Что ты сделала? Так быстро? Ничего себе!!!!!!
 - Ты же мокрый весь!, - вспохватилась я . –Я наливаю тебе ванну!
 - Но…
 - Отставить разговорчики! Ванна, спортивный костюм и ужин!
 - Сдаюсь! Я вещи в прихожей оставил.
 - Потом. Наливаю ванну!
 Через пол часа мы уже ели, и мне так хотелось все расспросить, но Борис только хвалил мой ремонт, обстановку… Он здорово удивился, что все две недели я прожила здесь, да и ещё и собиралась остаться до конца месяца.
 - Если ты не против?
 - С ума сошла?! Надо вещи разобрать, все в прачечную отнесу завтра.
 - Не отнесёшь! Есть стиральная машина!
 - ?!!!!!!!!
 - А ты думал!
 - Дай на тебя посмотрю, девочка! Ты гильзу нацепила на шею? А если бы я  пулемёт передал?!
 - Катись ты! Дай посуду помыть!
 - А завтра не можешь?
 - Завтра другая будет!
Он порылся в сумке и достал маленькую коробочку.
 - Нравится?
В коробочке лежали серёжки с голубым топазом и такой же кулон.
 - Зачем ты?! Я же тебя ждала!
 - Вот и мило! Но я четверо суток не спал, постелишь?
 Было около одиннадцати, и мы легли в постель. Вдруг он крепко прижал меня к себе и поцеловал. Поцелуй был не коротким, как обычно, а долгим, пока я не стала задыхаться.
 - Прости меня, девочка. Не сдержался!
 - Ещё…
 - Нет. Я не выдержу. У меня и так с тех пор, как я полюбил тебя, никого не было. И не предвидится, пока не подрастёшь.
 - Тебе больно?
 - Да. Но не думай об этом.
 - И ничего нельзя сделать?
 -Можно. Но не нужно. Хотя если я ещёраз тебя так поцелую, то уже ничего не нужно будет…
 - Так поцелуй!
 - Нет. Ты испугаешься.
 - Чего?
 - Меня.
 - Ты псих?
 - Если поцелую, то непременно стану им.
 Наверное, это был просто инстинкт, но я положила руку поверх одеяла на его твёрдую плоть и сдавила. Он застонал, повернулся ко мне и снова поцеловал меня, но ещё более сильно и долго, чем в прошлый раз. И вдруг он затрясся и стал кричать. Через мгновение я поняла, что под рукой уже нет той твёрдости, а Борис откинулся на подушку и ещё долго тяжело дышал. Отдышавшись, он посмотрел  на меня.
 - Отвернись!
 - Так темно…
 - Пожалуйста… Я встать должен.
 Я закрыла глаза и открыла их, когда услышала, как хлопнула дверь ванной. Через несколько минут он вышел. Я могла различить в темноте лишь его силуэт, и мне показалось, что он не решается подойти.
 - Боря. Я всё ещё твоя маленькая жена? - голос мой дрожал.
 - Да. Если ты, конечно… Я скотина!
 - Ну, здрассти! Ложись!
 - Мне бы… Я не знаю где…
 - Ложись! - я не дала договорить.
 - Ты, правда, хочешь…
 - Да ляжешь ты уже?! - от страха я теряла терпение, я должна была получить ответ на свой вопрос. И немедленно. Он бросил на пол полотенце и лёг. Я так и сидела, прижав к себе одеяло.
 - Можно накрыться, а то я…
 -На! - я взяла себя в руки, - пожалуйста… Что это с тобой было? Ты контужен, да?
Он захохотал:
 - Лучше бы это! Нет. Просто я скот.
 - Боря. Что это тогда было? Пожалуйста… Не мучай меня.
 - Ты выйдешь за меня… потом?
 - Да.
 - Так я почти вёл себя, как муж… Только всё это должно происходить по-другому.
 -Это что, секс? - до меня начало доходить.
 -Да. Но не такой, какой будет, когда ты подрастёшь… Хотя мне стало легче, физически.
 Мне стало его жаль, и я прижалась к нему и вдруг поняла, что одежды на нём нет. Я выскочила из постели, как ошпаренная.
 - Я пытался сказать, что не знаю, где лежит бельё… Хотя муж и жена спят именно так.
 - Тогда спи так, я не буду пока, ладно. И смотреть не буду.
- Можешь, если захочешь. Солнышко моё, я люблю тебя и хочу не отпускать тебя никогда. Так что давай приклеимся эти две недели.
 -Ой! - вспомнила я, - тебе письмо!
 - От кого?
 - Я не посмотрела. В спешке в сумочку положила и на рынок дёрнула. Щас.
 - Завтра. Иди ко мне.
 Я робко легла под одеяло, но сильные руки обхватили меня, и мне захотелось вот так умереть…

Гости
 
 Утром я проснулась первая. Борис спал, чуть вздрагивая. Умывшись, я принялась готовить завтрак. Всунула в духовку горячие бутерброды и принялась стругать салатик.
 - Эй! Что там за запахи? - раздался голос из комнаты, - ты мне дашь, что одеть или так идти?
 - Не надо! Дам. - я вынула из шкафа бельё, носки, чистую рубашку и спортивный костюм. - У нас есть планы на сегодня, или как?
 Видя, что он собирается откинуть одеяло, я  поспешно отвернулась.
 - Я ставлю на стол, иди, мойся.
 - Угу. И побреюсь.
 - Потом побреешься, остынет.
 - Красиво.
 - Что?
 - Стол накрыт.
 Я прыснула - ничего необычного на столе не было. Просто всё было в нормальных тарелках, а не в казарменных. И чай мы пили не из армейских кружек, а из чашек.
 - Боря, так нормальные люди едят!
 Звонок в дверь. Борис пошёл открывать. На кухню он вернулся с Геной.
 Я быстро поставила третий прибор.
 - Шикуете!
 - Ещё один! Вы что, тарелок не видели?! С ума сойти! Ешьте, остынет!
 - Я предупредить зашёл, ты же без телефона живёшь. К тебе вечером ребята намылились.
Борис вопросительно взглянул на меня. Я кивнула.
 - Много?
 - Нет, человек восемь-десять.
 «Двадцать-тридцать!» -  подумала я про себя.
 - Тогда я в магазин! А вы посплетничайте!
 - Не дам я тебе самой тащить! Вместе пойдём позже, я машину вызову.
 - Мою бери! - сказал Михалыч, - Только меня домой подкиньте.
 - Нет! Я сейчас всё поставлю для винегрета, а ты карауль! А в магазин я сама…
 - Да ты не представляешь, что могут съесть несколько мужиков, да ещё и под водку! Я еду с тобой – мы быстро. В спецмагазин для афганцев. А потом я помогу готовить.
 - Ты?! Готовить? И что, например?
 - Ничего. Но лук и картошку почистить могу!
 - Так это пол работы! - меня пугала перспектива принимать гостей как хозяйка дома. - Но я не сумею, наверное…
 - Детка, он раньше гостей с воблой на газетке встречал! - подбодрил Геннадий.
 - Ух! - выдохнула я.
 - Собирайтесь!
 Михалыч решительно встал. Я робко глянула на неубранный стол, но поняла, что если заикнусь про мытьё посуды – меня пристукнут! Поэтому я лишь запихала её в раковину, а еду -  в холодильник. На улице шёл мелкий дождик, поэтому я осталась в спортивном костюме.
 - Я так иду!
 Мы отвезли Михалыча, а потом Борис повёз меня на рынок, где я набрала всякой всячины, а потом в спецмагазин. Он показал какое-то удостоверение – и нас пропустили.
 - Ого!!! - вырвалось у меня. Такого изобилия продуктов я не видела, разве что в «Торговом словаре» 56-го года.
 - Бери всё! - скомандовал Борис. Я смутилась. Ходить по магазинам самой и не стесняться тратить – одно, тут – совсем другое.
 - Э! - заметил он, - так не пойдёть!.. Ты – хозяйка, ясно! Мне выйти?
 - Нет! - решительно сказала я и двинулась вдоль прилавков. Баночки с горошком, болгарскими маринадами, майонезом и икрой, крабовые палочки и колбасы с пастрамами наполняли тележку. Борис добавил три бутылки «Столичной» и коньяк «Белый аист», зефир, птичье молоко и большие конфеты «Номеда», пепси, хлеб.
 - Не бери свинину! - взмолилась я.
 - А что?
 - Говядину – рулет сделаю. А свинину я не ем. По вероисповеданию.
 - Понял – не дурак! Всё?
 - Более чем! Давай платить и домой!
 Полчаса я всё раскладывала по местам на кухне, судорожно соображая, что делать? Борис наблюдал.
 - Картошку чистить?
 - И лук! А я пока займусь… А! Не важно!
 Бабушка всегда говорила – будешь планировать – обломаешься. Поэтому решила делать то, что руки делать будут. Первым делом я промыла и отбила два огромных куска говядины, добавила соль, перец и крупные кружки лука. Потом добавила  чуть майонеза – для сочности  и поставила мариноваться на пару часов. Борис наблюдал.
 - Ты дома готовишь?
 - Нет. Не умею.
 - Ты это делаешь, как будто делала всю жизнь.
 - Я всю жизнь наблюдала за Бабушкой – пригодилось.
 Он обнял меня за талию.
 - Прирежу! - пригрозила я, - лучше шинкуй капусту.
 - Понял! - он взял большой нож и стал неловко отрезать куски капусты.
 - Отставить! - запротестовала я, - я сама.
 - Давай,  я лучше её натру на крупной тёрке? - предложил он.
 - Три!
  Провозившись два часа на кухне, было готово «Оливье», «Летний салат», импровизированный салат из капусты, куда я запихала, кроме положенной морковки и яблока, еще и болгарский перец, огурцы,  редиску и фаршированные яйца. Не зная, что делать с крабовыми палочками, я натёрла их, добавила чеснок, тертое яйцо и зафаршировала помидоры. Сойдёт для закуски! Всё это было в большом количестве расфасовано по красивым блюдам. Что делать с мясом – я не знала. Потом, подумав, открыла банку сушёных грибов и обжарила их с луком и болгарским оранжевым перцем.
 - Сапожная нить есть?
 - Что? - удивился Борис, - да…
 - Давай!
 - Зачем?
 - Вешаться! Давай!!!
 Пока он искал нить, я вынула из кастрюли один кусок мяса и разложила  его на противень, а на мясо стала выкладывать грибы с луком и перцем. Потом прикрыла это вторым куском мяса. Борис как раз принёс нить.
 - Помоги!
 - Что делать? Тебя вешать?
 - Связывать мясо – рулет будет!
 Минут двадцать два неумехи провозились со связыванием мяса.
 - Всё! В духовку! А картошку – в большой кастрюле варить. Я убирать пошла.
 - Чисто же!!!
 - Пыль, да и ковры…
 - А поспать?
 - Так иди! Я пылесосом пройдусь – и спи себе, а я уберу пока!
 - Так я с тобой хочу!
 - Я потом лягу. Иди.
 Я быстро убрала, перемыла посуду и когда поняла, что могу расслабиться, почувствовала дикую усталость. Включить духовку я решила часа за три до прихода гостей, да и картошку потом разогревать смысла не было, поэтому решила отдохнуть. Борис не спал, а сидел за письменным столом и что-то писал. Я не стала стелить (глупо!), а лишь вынула из тумбы для постели подушку и плед.
 - Я не мешаю тебе? - поинтересовался Борис.
 - Мне уже ничего не помешает – я труп. Посплю, а потом ванну приму, чтобы понравиться твоим друзьям.
 - Очень смешно. Ты такая старая карга, что надо примолодиться!
 Если он и говорил что-то, то я уже не слышала – провалилась в сон. Не знаю, сколько мне удалось поспать, но просыпаться я стала от того, что меня гладили по спине.
 - М-м-м-м-м… - попыталась я запротестовать.
 - Лежи тихонько!
 Пальцы Бориса бегали по моей спине, совершая круговые движения, и мне, тихонько совсем не лежалось. Я попискивала от удовольствия, чувствуя, что внутри моего тела что-то происходит.
 - Изверг! Гости же придут!!!
 - Ага, - ехидно улыбнулся он, - и тебе надо купаться. Потереть спинку?
 - Иди в баню!
 - Приглашаешь?
 - Катись ты!!! - я выскользнула из-под пледа. – Лучше вкинь плед и подушку в ящик для постели!
 - Не могу.
 - Чего?? – возмутилась я
 - Третья нога выросла.
 - Ну тебя!
 - Если ты меня не поцелуешь – умру!
 - Ну, этого я допустить не могу! - я чмокнула его в губы, и хотела отойти, но не тут-то было. Борис крепко прижал меня к себе и целовал так сильно, пока снова не забился и застонал.
 - Тебе легче? - я уже понимала, что произошло и меня это уже не смущало.
 - Да, детка. Мне очень стыдно, но я уже не могу без тебя… Приготовь мне одежду – я в душ.
 - Э-Э! Я шла в душ!
 - Перебьешься. Могу пригласить с собой.
 - Перебьюсь! – я показала ему язык и полезла в шкаф за чистым бельём, брюками и рубашкой. Себе я достала серое платье и лодочки. Мой гардероб не отличался разнообразием, поскольку здесь я всё-таки ещё не жила. Пока Борис отмывался от удовольствия, я поставила в духовой шкаф мясо и картошку на огонь. Приготовила скатерть, салфетки и посуду. «Я смогу их принять!» - сказала я себе.

                …отступление.

 Сейчас, спустя годы, когда я сама взрослый человек, я понимаю, как важна была для меня та жизнь. Как хрупка любовь. И как, любя, ты оказываешься самой мудрой и умелой, самой красивой и желанной, даже если тебе нет и 15-ти…

 Через три часа стол был красиво сервирован, мы оба одеты и ждали гостей. Борис спокойно читал газету, я же нервно поглядывала в окно. И всё равно, прозевала - звонок раздался неожиданно. Борис открыл дверь, и в доме сразу стало шумно. Мне принесли цветы и конфеты, все шутили , и я почувствовала облегчение. Мы сидели за столом – ели и пили, болтали и пели. Гена подмигнул мне, чтобы я отошла. Я пошла на кухню с ним вместе.
 - Ты произвела фурор. Молодец.
 - Что-то случилось? - я тревожно посмотрела на него.
 - Случилось. Борис сдавал анализы после приезда… Он… У него отказывает почка. Он не хочет, но… он должен ехать срочно в санаторий. В Цхалтубо. Сделай всё для этого.
 Я кивнула. Молча протянула ему поднос с мясом и картошкой, и, собрав все мужество, надела улыбку. Как всегда, пришлось взять гитару. Один Бог знал, что мне не до пения.
 «…Мне кажется, что жизнь оборвалась
до мига нашей встречи,
и вот глазами я впилась
в твои глаза и плечи…»
 …Около двух часов ночи я стояла и мыла посуду. Борис курил на балконе. Я составила всё на место, убрала гостиную, даже протёрла пол. Я решалась. Я знала, что обрекаю себя на новые ожидания, но это было необходимо. Я вышла на балкон.
 - Солнышко, все так довольны. Ты устала?
 - Нам надо поговорить. Я всё знаю.
 - Что?
 - Ты любишь меня?
 - Больше жизни. А я знаю ей цену.
 - Тогда почему ты не сказал, что болен? Ты должен беречь себя для меня. Нас разделяет 36 лет, забыл? Ты должен поехать в санаторий. Пожалуйста.
 - Нет. Это целый месяц без тебя.
 - Когда путёвка?
 - На первое июля.
 - 10 дней... У нас на сборы 10 дней. Ты едешь. Точка. Это обсуждению не подлежит. Я так решила. Запомни, ты мне нужен любой. Но лучше здоровый. Спать пошли?
 - Пошли…
Мы постелили и, не проронив ни слова, легли…  Он положил мне голову на плечо и уснул. Я же не сомкнула глаз. И что меня ждёт?..

                Тревоги.

  Я встала и заварила себе крепкий чай. Борис спал, а я тихонечко стала собирать свои вещи, которые взяла из дому на «практику». Я решилась. Уйти сейчас было невыносимо тяжело, но мне хотелось поехать с ним на юг. Поэтому я должна была вернуться домой раньше и эти десять дней использовать для поездки. Как всё это представить дома, я не знала. Но в бессонную ночь я поняла – самой мне всё не осилить. Я решила сказать правду той, которая всю жизнь не оставляла меня – Бабушке. Она должна мне помочь. Я немного успокоилась и пошла на кухню. Надо было приготовить на пару дней еды, хотя после гостей много осталось. Я хотела налепить пельменей, котлет и блинчиков с мясом и творогом, чтобы заморозить. Эти полуфабрикаты станут «скорой помощью» на случай, если не смогу вырваться из дому. А обжарить Борис, возможно, сумеет. Так как я была на гране нервного срыва, я делала всё очень быстро, так что, когда Борис проснулся – я уже раскладывала всё на листы масляной бумаги и замораживала, чтобы потом расфасовать по мешочкам.
- Что значит эта сумка? - Борис был растерян и, похоже, зол.
- Доброе утро!- я оттягивала объяснения.
- Ты решила, что больной старый пердун тебе ни к чему?..
 И  тут я сорвалась.
- Ты! Да как ты смеешь?!!! Я рискую своей репутацией! Я несовершеннолетняя! Я готова выдумать кобылу в самолёте, лишь бы быть с тобой?!!! Две недели страха за тебя, пока ты воевал!!! Страх, что кто-нибудь меня на улице увидит!!! Мне через месяц только 15 лет!!!! а я уже готова отдать свою жизнь за тебя!!!!!!!!!!! Как ты можешь?!!!!!!!! Я могу, живя дома, всегда выходить на три-четыре часа и быть здесь. Эти десять дней мне нужны!!!!!!!!!!!!! Я еду с тобой!!!
 Борис стоял, совершенно ошарашенный. Я же уже не могла остановиться. Слёзы ярости и бессилия душили меня, я же, с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать. Торопливо убирая на кухне, я с такой силой мыла и тёрла тарелки, что, казалось, они  расколются прямо в руках.
- Не надо. Пожалуйста. Я не умею успокаивать женщин. Я идиот. Да тресни меня, может, легче станет!!!!!!! - эмоционально он взмахнул руками, и плед, в который он завернулся, упал на пол. Я вскрикнула и уронила тарелку. На нём ничего не было.
- Ну что, хорош?! - теперь прорвало его. - Вот я весь – хочешь, казни, хочешь, милуй! - он даже не пытался прикрыться. И, как ни странно, мне нравилось это зрелище. - Я боюсь! Я начну лечиться и заболею ещё больше! Я не хочу теперь умирать!!! Я хочу прожить до глубокой старости, хочу троих детей, хочу видеть, как ты растёшь, превращаешься в женщину. Я хочу дожить хотя бы до твоего тридцатилетия!!!!!!!!! А теперь всё! Считай, что первая семейная ссора состоялась! Гони завтрак! -  мы оба прыснули.
- Ты не замёрз? И потом в 30 лет я буду глубокой старухой!
- Ага! А мне 66 будет! Не замёрз.
 Я подошла и завернула его в плед обратно.
 - Бесстыжая морда! Идём, одежду дам!
 - Может, передумаешь?
 - Тогда на юг один едешь. Выбирай.
 - С тобой!
 - Тогда давай, завтра поедешь? - он умалял.
 - Вечером. Всё.
 - Тогда весь день пролежим в постели.
 - Ладно-ладно. Но сначала поедим, а?
Мы поели, и я, убрав кухню, почувствовала бесконечную усталость.
 - Ты не спала совсем, а?
 - Ни минуты…
 - Ты пока возилась, я тебе ванну наполнил. Даже пену добавил. Иди, расслабься.
 Я действительно расслабилась в ванной. Полежав минут пятнадцать, я выползла. Вытершись, я сообразила, что не взяла одежду. Блин! Я обмоталась большим махровым полотенцем и выползла, надеясь, что меня не увидят. Не тут–то было.
 - Ложись!
 - Сейчас оденусь!
 - Нет, так ложись. Я не буду смотреть.
 - И не думай!
 Борис подошёл и обнял меня. Он был снова без пледа.
 - Я не трону тебя. Но я хочу почувствовать… Пожалуйста.
 Пока он ложился, я натянула трусики под полотенцем. Так мне спокойнее. Я задвинула шторы и легла.
 - Спи! А я поглажу тебе спинку.
 Я легла на живот и, как кошка, поддалась ласке. Я расслабилась и стала засыпать. Мне было хорошо, но тревога мучила меня. Как же я буду дома? Как не выдать себя? Как вырваться в Цхалтубо? Я стала просыпаться.
 - Тебе снилось что-то? Ты тревожно спала.
 - Не снилось. Я просто уже не смогу без тебя.  Я поеду? Завтра приеду с утра.
 - Поедешь вечером! И с утра придешь! Не грусти. Хочешь мороженое и пирожное. Прямо в постель.
 - Хочу! Но дома нет.
 - Я мигом куплю!
 - Не надо. Завтра приду, купишь.
 - Я не смогу спать без тебя. И всё, что ты тут, в доме, сделала, теряет смысл.
 - Глупости. Ты же не знал, что я поживу здесь. Ты ожидал, что я изменю что-то в доме и в жизни. Как то ты раньше жил. Теперь у тебя, по крайней мере, уютно и красиво. И я буду здесь каждый день. Иногда ночевать. Но ты же знаешь, что это сложно.
 - Ты так всё обжила. Без тебя будет пусто.
 - Почему -  без меня? Со мной. Кроме того, у тебя - работа, у меня - учёба. Нам некогда думать будет. Это пока – лето.
 - Можно, я тебя причешу?
 - Ну, поворотец разговора! Чеши!
 Он взял щётку для волос и долго пытался расчесать мне волосы.
 - Хочешь, постригусь?
 Борис показал мне кулак.
 Около шести вечера я уже открывала двери своего дома. Не своего. Родительского. Даже не родительского – Бабушкиного. Она – Хозяйка. Дома была Бабушка и младшая сестра.
 - Ой! - кинулась она мне на шею, - Что привезла?
 Ей шёл восьмой год, и она, как все дети, ждала подарка. Это я предусмотрела.
 - Подожди. Увидишь! Или копайся в сумке сама. Там много чего тебе.
 Под писк восторга она извлекла модные шлёпки – мечта всех девочек её возраста, но почему-то дефицит, игру «Лего», джинсы-варёнки (с Рижского базара, что рядом с автобусной станцией), заколки-автоматки и пачку жувачек «ДональдДак» (с того же толчка).
Бабушке я «привезла» халат. Она обняла меня и испытующее посмотрела.
 - Ты другая стала. Поговорить не хочешь?
 - Хочу. Но потом. Где предки?
 - Уехали в Вильнюс.
 - Тем лучше.
 Сестра уже спала, а я ходила из угла в угол по комнате и никак не могла заставить себя лечь в постель… одной. Я понимала, что мне придётся спать так ещё три года, месяц и одиннадцать дней. Бабушка постучала. Странно. Раньше никогда не стучала.
 - Ты чего стучишь?
- Выросла потому что. Выкладывай.
 И я выложила. Всё. Кроме падающего пледа. Это было бы слишком.  Бабушка и так была потрясена.
  - И он не тронул тебя?
  - Нет.
  -На юг, говоришь?
 Я кивнула.
  - Сначала я хочу его видеть.
  - Но как? Ты же на улицу не выходишь?
  - Я хочу увидеть его квартиру и его.
  - А с малой что делать?
  - Это я решу. Итак, послезавтра.
  - Я утром пойду.
  - Иди на пару часов, но сначала в магазин сходишь, мама уехала и ничего не купила. Поешь?
  - Не-а.
  - Спокойной ночи.
 Уже двенадцатый час, а я сижу на подоконнике и смотрю на звезды. Вдруг под ивой промелькнула тень. Я пригляделась. Нет. Только не это! Борис! Дежурит! Я хватаю катушку ниток и спускаю записку с карандашом - "Сдурел!». Ответ - «Да!». Пишу - «Ну-ка, домой!». Ответ - «Давай, залезу в окно!». Пишу: «Рехнулся! Второй этаж!!!» Ответ: «Ну, и что!» Пишу: «Вали! Я к 9-ти приеду! Новости есть!» Ответ: «Вот и расскажешь!» Пишу: «Нет!!!» Ответ: «Да!» Понимаю, что не переспорю… Пишу: «С условием! Ни одного слова, даже шёпотом, и в 6 утра смываешься!» Ответ: «Идёт!» Через три минуты по пожарной лестнице он был у меня в комнате. Глазами он показал на диван с нетронутой постелью и одними губами: «Тоже не спишь?». Я пожала плечами. Он сбросил спортивный костюм и лёг. Я положила костюм у ног под одеялом, а кроссовки под диван, закрыв коробкой от туфель. Будильник завела на без четверти шесть и положила под подушку, чтобы услышала только я. Бабушка встаёт в семь, сестра не раньше девяти. Была, не была! Мы обнялись и тут же уснули. Будильник, как мне показалось, зазвонил через минуту, а на самом деле прошло почти шесть часов. Я пихнула Бориса в бок. Он открыл глаза и кивнул. Через десять минут он уже махал мне снизу рукой. Я помахала и пошла досыпать. Теперь пустая постель уже не пугала. Проснулась я в половине девятого. «Ни фига себе! Я же в девять обещала быть!» Я быстро оделась, заправила диван. Бабушка возилась на кухне. Я поняла, что без завтрака не отпустит.
  - Доброе утро!
  - Выспалась?
 - Неа. Но я обещала в девять быть.
 - Сначала в магазин. А до магазина – поесть!
 - Ба! Я там поем. А в магазин – иду! - было бы свинство не сходить.  Ничего, поеду на такси.
Список был не большим, а магазин под домом, так что справилась я за двадцать минут. Грохнула авоськи на стол.
 - Бегу!
 - Поешь и так опоздала!
 - Я там поем! Чесло!!!
 В 9:20 я входила в свой дом. Тишина. Борис спал, лёжа на диване в гостиной. Опоздания не заметит. Я накрыла его пледом и пошла готовить завтрак. Быстро замесила сырники и поставила их жарить. Натерла редиску с огурцом и со сметаной.
 - Я не слышал, как ты вошла!
 - Отсыпался от меня? Я тоже еле встала. Еще в магазин бегала.
 - Так у нас же есть всё!
 - У меня ещё и обязательства есть перед Бабушкой. Кстати, она завтра придёт в гости.
 - ?? Ё!!!!!!!!!!!!!!!!!
 - Вот тебе и «Ё»! Она всё знает. И тебе придётся её обаять, а не делать умное лицо, потому что ты офицер. От вашего разговора зависит поездка. Да и вообще – всё.
 - Горит!!!!!!!!!!
 - Блин!
 - Не блин,  а сырник!
Борис явно нервничал.
 - Давай, я уборкой займусь.
 - Давай поедим – я обещала Бабушке позавтракать. Потом займёмся. Потом пойдём в кулинарию. Надо её любимое печение купить к чаю.
 - Понял.
За уборкой и покупками время пролетело очень быстро. Я накормила Бориса обедом.
 - А ты?
 - Если не пообедаю дома – Бабушка меня уроет. Давай, не будем её дразнить.
 - Я тебе говорил?
 - Что?
 - Что люблю тебя?
- Ни разу! Доедай – я пойду.
 - Ладно, милая. И у меня дела есть. В военкомат надо, в госпиталь.
 - Зачем? - госпиталь меня пугал.
 - За путёвкой.
 - Тебе не больно?
 - Пока-нет.
 - Ох!
 Дома Бабушка готовилась разозлиться, но я, заявив, что голодная и сейчас помру, быстро оттаяла её, запихнув в себя первое и второе и попросив добавки (в жизни столько не ела!). Запихав в себя ещё и компот, я чувствовала, что сейчас лопну!
 - Ты говорила с ним?
 - Он будет рад с тобой познакомиться.
 - Вот и отлично. Утром поедем на такси. Там ступенек много?
 - Там лифт.
 - Тем лучше!
 Я явно переела,  и мне стало не хорошо. Чтобы Бабушка не заметила, я ушла к себе. Чтобы отвлечься, я стала составлять список – что взять на юг. Я никуда не выходила, и Бабушка успокоилась. Мне нельзя было показывать своего рвения. Легла я в девять, но книжка так и осталась на одной и той же странице. Я уснула. Была теплая летняя ночь, и окно я не закрыла. Во сне я почувствовала, что кто-то прижался ко мне. «Сон!» - пробормотала я. «Не сон! » - меня осенило.  Я вскочила. Борис лежал у меня на диване по вчерашнему сценарию. «Бандит!» - прошептала я. «Влюблённый!» - шепнул он. «Псих!» -  он кивнул - «Ага!»
 Утром мы с бабушкой отправились к Борису. Он ушёл в шесть, и теперь ждал нас дома. Я открыла своим ключом. Они поздоровались.
- Погуляй пол часика, - сказала Бабушка. Я со страхом взглянула на Бориса. Он был бледен. Я подчинилась. На нервах я проголодалась. Пошла в кафе «Берёзка», съела пять пышек и две порции пломбира. Прошло только двадцать минут. Я заказала пирожное. На меня уже поглядывала официантка. Я расплатилась и пошла на приговор.
Подойдя к двери, я не знала,  открыть или позвонить. Послышался смех. Я позвонила. Борис открыл. Он был весел и поцеловал меня в щёчку - Бабушка всё же рядом.
 - И сколько сладкого ты съела? - Бабушка улыбалась.
 - Много!
 - Я её знаю, нервничает  - сразу за сладкое. Учти, майор!
 - Учту. Спасибо вам.
 - Когда мне её собрать?
 - Я еду?!!!
 - Едешь, декабристка. - Бабушка улыбалась. Она повернулась к Борису, - Обидишь её – прокляну. А будет счастлива – помогу, как смогу. Но чтобы никто не знал.

Санаторий.
 
 Только моя Бабушка была на такое способна. «Оказывается»,  её сестре срочно нужна помощь в саду! Нечего мне болтаться дома, меня надо немедленно отправить помочь старушке. Бабушкина сестра-близнец была подготовлена, и я спокойно отправилась на юг. Сюрпризом для меня оказалось, что мне дали пропуск в санаторий, как «дочке» афганца, которому после процедур потребуется уход. Мало того, мне была выделена койка в  комнате. Комната была очень чистой, а главное, для двоих. То бишь – нас. Две кровати были тут же сдвинуты, а вещи я быстро развесила и разложила в шкаф. Так как ехала я, якобы, к Бабушкиной сестре, то всю сумку пришлось оставить дома у Бориса, а собрать  - что Бог послал. Спортивный костюм, джинсы, купальник, бельё, босоножки и тапочки, кроссовки и пару футболок.
- Купим! - сказал Борис, и мне нечего было возразить. Этому мы и посвятили первый день. Сдав документы, мы отправились в город. Мне было жарко – одета я была совсем не по-южному. Борис быстро одел меня в их военторге – шортики, шлёпки, два лёгких коротких платьица и он заставил купить меня подарки сестре, чтобы потом не отвлекаться.
  - Пошли, занесем покупки в комнату - и на море! А то потом не знаю, когда я смогу… - Борис смотрел с грустью. Я не знала, что он имеет ввиду.
 Чёрное море оказалось совсем не чёрным. Просто с каменистым дном. Тапочки-мыльницы очень были кстати. Мы плескались, ели мороженое и пили сок.
 - После завтрака мне на процедуру, а ты, малышка, сходи за фруктами.
 - А где нам их держать?
 - Там холодильник у окна, не заметила?
 - Нет. Хорошо.
 После ужина мы пошли на площадку, где массовики-затейники помогали коротать свой досуг. Мы прыгали и пели, танцевали и знакомились с отдыхающими. В уголке тихонько сидел седой человек средних лет. Он не проронил ни звука за весь вечер. Пока Борис соревновался, я подошла к нему.
 - Можно присесть?
 - Пожалуйста.
 - Вам грустно?
 - Как вы сюда попали?
 - Сердце привело. А вы?
 - Вы не больная. Болеет тот, кто сердцем завладел?
 - Точно.
 - Завтра он уже не будет так весел. Почки?
 Я кивнула.
 - Меня Ента зовут. А его Борис.
 - Староват…
 - Зато душой молод. Осуждаете?
 - И, конечно, он бросил жену ради вас? Моя меня бросила.
 - Он вдовец. Из-за болезни бросила?
 - Да. Вы догадливы.
 - Вас как-нибудь зовут?
 - Сергей. - я протянула руку.
 - Боря! Иди к нам!!!
 - Иду! А ты идёшь на площадку.
 - Зачем?
 И вдруг объявляют.
 - Молодая и талантливая из далёкой Литвы споёт под гитару.
 Я опешила. Но мне уже несли гитару и подставили микрофон.
  «Я всё о том, что не сумею
   сказать, как ширится душа.
  Что не успею, не успею
   Прийти к тебе сквозь даль спеша…»
 Мне аплодировали, а культ-массовики стали просить спеть ещё. Но в этот раз я отказалась. Я подошла к Борису и Сергею. Борис казался озабоченным.
 - Пойдём в комнату, милая. Серёжа, идёшь? Он сосед наш.
 - Останусь. Увидимся за завтраком.
 Всю дорогу Борис не сказал ни слова.
 - Малыш, может, уедешь?
 - Что?!!!
 - Не надо тебе всего этого видеть. Посмотри на Сергея, а ведь через пару дней я буду так же плох…
 - Никогда не проси оставить тебя в беде и боли! Ты просто оскорбляешь меня. Никогда!!!!!!!!!!!!!
 - Прости меня, девочка. Если бы я знал, что болен…
 - Всё. Тема закрыта. Я хочу мороженое.
 - Где я тебе его в санатории найду?
 - Тогда пошли есть конфеты. Этого добра у меня пол сумки.
 - Не нервничай – растолстеешь.
 - И это будет на твоей совести. Я с утра, пока ты будешь занят, перед рынком пойду на почту – куплю несколько талончиков, тут телефон есть – Бабушке звонить.
 - Умничка.
 Я кивнула в знак согласия и стала разбирать постель. Мы легли. Весь этот переезд-перелёт, море, вечер – я почувствовала неимоверную усталость.
 - Тебе плохо, детка?
 - Это тебе плохо, а мне – тревожно. Давай спать.
 Он переполз на мою кровать и крепко прижался.
 - Давай.
 Утром мы встали и, как ни в чём не бывало, отправились на завтрак. Борис одел серую водолазку, белые брюки и серые летние туфли, я же вырядилась в джинсовые шорты и белую футболку в обтяжку, белые шлёпанцы на пробке завершали туалет. В наши дни это называлось бы – одета сексуально. В каком-то заграничном журнале я вычитала, что женщины на западе бреют ноги и подмышками, я решила, что раз одеваю всё открытое - это будет эстетично. Косу заплетать не стала, а сделала высокий конский хвост, который закрывал всю спину и то, что ниже спины. Так мы явились в столовую. Борис заказал яичницу с колбасой и кофе, а я сок с ватрушками. К нам подсел Сергей и его сосед по комнате, Антон. Они заказали кефир с кашей. Глядя на них, я поняла, что через пару дней Борис будет заказывать то же самое. Но промолчала. Мы поели, и Борис проводил меня до выхода из санатория. В девять он должен был быть на процедуре.
 - Ты пропуск взяла?
 - Конечно.
 - А деньги?
 - Да. Иди, не волнуйся.
 - Не заблудишься?
 - Я такси возьму.
 Я пошла к остановке автобуса, идущего в город, но меня остановил Сергей.
 - Вы на рынок?
 - Да. Вам надо что-нибудь?
 - Мне – нет. Но мужу возьмите арбуз. Обязательно. Донесёте?
 - Спасибо Вам.
 - Ты его бросишь… после первой же поцедуры. Увидишь и бросишь.
 - Как Вам не стыдно! Почему Вы ровняете всех по вашей… гадине?
 - Простите. Я зол. Осторожно с кавказцами.
 - А они при чём?
 - Приставать будут!
 - АААА… учту. Мой автобус.
 - Он через два часа освободится. Постарайся справиться.
 Я кивнула и шагнула в автобус.
 Рынок представлял собой площадь, заполненную лотками с фруктами, которыми торговали люди восточной наружности. Абрикосы, персики, сочные груши… Глаза разбегались. Я решила купить то, что в Литве бы я не поела. Я купила абрикосы и персики и несколько жёлтых груш. Арбуз я решила купить на выходе. Я прошлась по рынку и купила беляши и арбуз. Арбуз оказался большой и тяжёлый.
 - Дэвушка! Помочь?
 - Если покажете, где такси.
 - А я - такси! Такой красивый дэвушка сам нэ должэн носыт. Такой дэвушка носыт нада!
 - Не надо меня носить – надорвётесь. Вы, правда, таксист?
 - Куда ехат желаешь? Вартан отвезот.
 Я назвала санаторий.
 - Ты болной?
 - Муж.
 - Ты же нэ восточный жэнщин. Ты молодой, откуда муж?
 - Его мама родила. Так мы едем?
 - Едэм.
 - Остановите по дороге в киоск, я газеты куплю.
 - Харашо. И баржоми купи. Хотя, если этот санаторий – поздно пить баржоми.
 Без приключений я доехала до санатория. Вошла в комнату. Было тихо, и я решила, что Бориса ещё нет. Маленький холодильник тут же был заполнен фруктами. Я тихонько мурлыкала песенку. Надо принять душ. Я открыла ванную комнату, и песенка оборвалась. В наполненной водой ванной сидел Борис. Он был бледен и без сознания. Вода была ещё тёплая, так что я не очень опоздала. Я принялась хлестать его по щекам, пока он не открыл глаза. В глазах была боль. Я шептала.
 - Ничего не говори. Давай, помоги мне. Соберись силами. Мы встаём. Тихонечко. - он попытался встать. И не смог. Я была вся мокрая.
 - Давай ещё разочек. Милый, давай. Мы справимся, я не буду никого звать. Или звать?
 - Не надо. Я сам. - он собрал все силы и потихоньку стал вылезать из ванной. Я завернула его в полотенце и  практически понесла на кровать. Ноги совсем не слушались его. Я вытерла его  и уложила в постель.
 - Что с тобой сделали? Тебя побили, что ли?
 - Ещё не хватало. Пройдёт, милая. Я полежу. Ты вся мокрая. Иди, переоденься.
 Я вытерла пол в ванной, сполоснулась и переоделась. Достала кипятильник для стакана и  пакетики чая, рафинад и лимон. Заварила чай и подала Борису с беляшом.
 - Поешь. Ты без сил.
 После чая ему стало лучше, по крайней мере, он не был так бледен.
 - Как будем развлекаться вечером?
 Я опешила.
 - Развлёкся уже! Ты в уме?! Лучше скажи, нафиг ты в ванну полез, если тебе было плохо?
 - Думал – освежусь к твоему приходу.
 - Умно. Я пойду, скажу, чтобы обед в комнату принесли.
 Я вышла и пошла вдоль длинного коридора. Меня остановил Сергей.
 - Как он? Я его видел. Он держался.
 - Плохо.
 - Уедешь? - он перешёл на «ты».
 - Нет.
 - Дай «пять»! И прости меня. Я зайду к нему?
 - Только попозже, сейчас он  никакой.
 - Пойди к медсестре. Деньги есть?
 - Да.
 - Дай ей «чирик», она даст обезболивающие. Уколы делать умеешь?
 - Научусь. А «чирик» – это что?..
 - Десять рублей! И взятки ты давать не умеешь, да?
 - Ну… не пробовала.
 - Пойдём вместе. Деньги при себе?
 - Ага.
 Мы зашли к медсестре. Она, не стесняясь, взяла деньги и дала десять ампул, шприц и «зайчика» - пилочку.
 - Вернёшь шприц потом. – она грубо выцедила два слова. Я положила на стол ещё пять рублей.
 - Спасибо. Верну.
 - Колоть-то можешь?
 - Ещё нет.
 - Ладно, покажу.
 Она показала на подушке, как и что. Она явно подобрела.
 - Спасибо большое. - я была готова её расцеловать.
 Про обед я напрочь забыла. Я быстро направилась в комнату. Попробую укол. Хуже всё равно не будет. Кипятильником я прокипятила шприц. Борис не спал.
 - Боря… ну… в общем укол делать тебе буду. - такого поворота он не ожидал.
 - Что???!!!!!
 - Ложись!
 Он повиновался. Никогда не думала, что я так склонна к медобразованию. Укол я сделала так, будто всю жизнь этим занималась.
 - Больно?
 - Приято.
 - Тогда постарайся уснуть. Потом Сергей зайдёт.
 - Не надо было тебе ехать. Я старый дурак.
 - Хорош причитать!
 - Обними меня?..
 Я села рядом и погладила его лысеющую голову. Мне было страшно. Он как будто прочитал мои мысли.
 - Не бойся. Я сдохну, но на тебе женюсь!
 - Кому интересен дохлый жених! Живи уж.
 - Очень хочу, милая, очень.
 Я гладила его голову, пока он не заснул. А ведь это только второй день в санатории. Что же будет потом? Вдруг ему станет хуже? Я вышла в парк, которым был окружён санаторий, и села на скамейку. К реальности меня вернул голос медсестры, разбогатевшей с моей помощью на пятнадцать рублей.
 - Плохо ему? - от её утренней грубости не осталось и следа, наоборот, голос был участливым.
 - Плохо.
 - Это до седьмой процедуры. Потом кризис и станет легче намного, а потом и вовсе пройдёт. Пару лет будет спокойно, потом снова. Надо только не запускать и можно ещё лет двадцать протянуть. Так что не кисни. Корми его арбузами, да пои кефиром. Если что надо, заходи.
 - Спасибо.
 Мне сразу стало легче. Вот уж не ожидаешь помощи, а она приходит! Я вернулась в комнату. Борис поспал всего полчаса, но выглядел лучше.
 - Обед через полчаса, давай, я соберусь.
 - Может, я принесу?
 - Я же мужик, ёлки! Ух…
 - Потерпи недельку, потом легче будет. Я знаю.
 - Потерплю. Куда денусь. Давай штаны спортивные и футболку. Потихоньку дойдём.
 Пока мы дотопали до столовки, уже было время обеда. За столом сидели Сергей и Антон.
 - Не ожидали вас увидеть за обедом. Молодец, держишься, - одобрил Сергей.
 - Так у меня жена молодая, умереть не даст!
 - Жена?!!! - кусок отбивной шмякнулся с вилки Антона прямо на скатерть, - а все говорят – дочка…
 - Говорят, что кур доят! - Борис был доволен собой. - Я буду борщ, а ты? - он обратился ко мне.
 - Бульон.
 - А на второе?
 - Котлеты. А ты?
 - Я циплёнка.
 - Ты не шутишь? -  Сергей был тоже удивлён, - ну, насчёт жены?
 - Не шутит. - мне стало весело. - Вы ешьте-ешьте! А то вид у вас, будто сырой ёжик на вилке!
 - Что, так глупо выглядим? - Антон засмеялся. - Забыл совсем! Вас массовик-затейник искал. Вадик зовут.
 - Меня? Зачем? - я и так знала зачем. А, может, сюрприз Борьке сделать? - я его найду.
 - Что будете после тихого часа делать?
 - В комнате будем наверное. - я вопросительно посмотрела на Бориса.
 - Найдём кафе-мороженое. Я её заморожу.
 - Можно с вами?
 - Конечно! Мы в шесть постучим.
 - Договорились.
 После обеда я собралась принять ванну и помыть голову – это был целый процесс.
 - Тебе спинку потереть?
 - Не надо. Я газеты купила, почитай, а я займусь собой.
 Час заняло помыть голову и искупаться. Я заплела две косы и надела длинную майку.
 - Я полежу – устала.
 - Угу, - он зачитался.
 В шесть мы все отправились в город. Нашли приличное кафе, наелись и пропустили ужин. Потом долго бродили, ели сладкую вату. Борис держался, да и Сергей и Антоном уже не были так хмуры, как за завтраком. К одиннадцати мы вернулись, нам досталось от дежурной. Она проворчала:
 - Ходуть тут ночами…
 Когда мы, наконец , оказались в комнате, Борис застонал.
 - Что? Больно?
 - Немножко…
 - Сказала же, лучше в комнате!
 - Но ведь тебе хорошо было?
 - Давай развлечения отложим, а? На время, милый. Пожалуйста. Всё потом успеем. Ложись.
 Два раза его просить не надо было. Я легла рядом, и больше всего на свете мне хотелось забрать всю боль себе…
               
Санаторий…

 Шёл пятый день нашего пребывания на лечении. Борис усилием воли заставлял себя встать пойти на процедуру, всё остальное время он неподвижно лежал. Ни о каком походе в столовую и речи быть не могло. Я еле заставляла выпить его бульон, который приносила, чай или кефир. Он почти не разговаривал, только сжимал мою руку. А ночью по его лицу текли слезы. Я не могла делать вид, что не замечаю этого.
 - Борюшка, не надо…
 - Знаешь, когда мужчины плачут? - шепнул он.
 - Когда им больно.
 - Нет. Когда любовь рвёт сердце, а сердце никак не остановится…
 - Не пугай меня! - я тихо заплакала. Мне ужасно захотелось оказаться в нашем доме,  на кухне, пожарить яичницу, и чтобы всё было хорошо. И чтобы обязательно шёл дождь.
 - Малышка, сходи на море. Развейся.
 - Разбежалась! Прям щас? - я злилась.
 - Ну, в кино сходи…
 - А на Луну не слетать?!
 - Нет. Не вздумай!
 - Тогда перестань! Тебе станет лучше -  вместе сходим.
 Я тихо сходила с ума. Удавалось поспать лишь пару часов, пока Борис ходил на экзекуцию, всё остальное время я уделяла только уходу за ним. Его приходилось купать, кормить из ложечки. Я перестала стесняться и отворачиваться, когда помогала ему мыться. Мне казалось, что я не пятнадцатилетняя девочка, а пережившая много чего женщина. Мне нравилось моё положение, я не воспринимала это, как временное, я знала, что проживу рядом с ним всю жизнь… Эх!.. Сергей и Антон сочувствовали мне и восхощались. Мне льстило это, чего уж там!
 Наступил седьмой день. Бориса рвало, поднялась температура, лихорадило. Он запретил мне звать врача, и я всю ночь обтирала его, меняла мокрое полотенце на лбу и боялась, что он умрёт. К пяти утра он затих и уснул. Я перекатила его на свою кровать, где была сухая постель, хорошо накрыла и стала прислушиваться к дыханию. Дыхание было ровным. Я не решалась уснуть, поэтому стала менять постель на его кровати – пусть будет сухо и свежо. Я устроилась в кресле и решила почитать, но тут же уснула.
 - Детка, с тобой всё хорошо? - рядом стоял Борис. Он был после душа и уже одет. - Почему я на твоей кровати? Я тебя столкнул?
 - Ты ничего не помнишь?- я опешила. - Ты как?
 - Нормально. А что?
 - Ты издеваешься?
 - Малышка, ты о чём?
 - Так, ни о чём… - я задумалась. Неужели он был в таком бреду, что ничего не помнит?
 Я взяла мокрую постель и отнесла дежурной. Вернулась в комнату, Борис был удивлён.
 - Ты ночью разлила что-то?
 - Да. Воду. - а сама подумала - «Лучше тебе не знать».
 - Я очень голоден. А завтрак проспал… И процедур сегодня нет. Поехали в город.
 - Может я сама?
 - У тебя там кавалер?!!!
 - Да ну тебя! - от усталости я была раздражена и еле сдерживалась.
 - Не кипятись, сладкого надо тебе – сразу успокоишься.
 - Ладно. Только я сначала быстро в душ.
 Я встала под ледяную струю. Меня трясло от холода, но в себя я немного пришла.
 Мы поехали в кафе на берегу моря. Борис с жадностью накинулся на свой завтрак, я никогда не видела его таким голодным. Я же ковыряла свои сосиски и смотрела, как волны бьются о камни. Так и я бьюсь… С ужасом я подумала, что научилась врать, ведь теперь вся моя жизнь – враньё. Для этого не обязательно что-нибудь придумывать. Скрывать – тоже ложь. Ложь во имя спасения. ЛЮБВИ, эх…
 - Ты ничего не ела. А ну быстренько, а то кормить буду!
 - Корми!
 - Не стыдно?!
 - Не-а! - я открыла рот, и Борис отправил туда кусочек сосиски.
 - Сама ешь. Ты меня возбуждаешь!
 - Я или сосиска?
 - Отшлёпаю!
 Ладно. Буду жить сегодняшним счастьем. И катись оно всё к чертям собачьим!!!
 - Давай, я куплю тебе попугайчиков!
 - Рехнулся!!! Тащить с юга попугаев! И я их боюсь!
 - А кого не боишься?
 - Тебя… Боря, - я серьёзно посмотрела на него. - Я не знаю, что при этом чувствуют, но я , кажется, хочу тебя. Поехали назад.
 - Забудь об этом на ближайшие три года и полмесяца.
 Мне стало стыдно. Я выскочила из кафе и бросилась к автобусу, который как раз подъехал. Куда он направлялся, мне было всё равно. Борис остался в кафе. Когда я пришла в себя, я поняла, что вскочила вовсе не в  рейсовый автобус, а в автобус, который направлялся в какой-то грузинский район на свадьбу. В автобусе кричали, пили вино и что-то пели. Я подбежала к водителю.
 - Остановите! Я ошиблась!
 - Э! На грузинский свадьба не ошибаются! Едут все!
 - Но как же?..
 - Вэчэром привэзу обратно.
 Ну, и ладно. Хоть развлекусь. Ехали мы минут двадцать. Приехали на большую поляну, где были накрыты столы, играла музыка. Я вышла из автобуса и тихонько стала уходить.
 -Э! Нэт-нэт! Я отэц жениха, понимаешь? Нэ уходи.
 - Но я ошиблась… Меня ждут…
 - Падаждут! - он протянул мне вино. - Пэй! - я глотнула. Ну, и фиг с ним. Я допила до конца. Минут через пять мне стало хорошо, угрызения совести уже не мучили. Я понимала, что Борис будет волноваться, но сейчас мне было всё равно.
 Тем временем Борис вернулся в санаторий и, увидев, что меня нет в комнате, решил, что я на море. И спокойненько себе отправился играть в теннис. Я же, воспользовавшись общей суматохой, смылась, и, поймав такси, вернулась в санаторий. Вино ударило мне в голову, и я свалилась на кровать. Я ещё долго хохотала, а потом вошёл Борис и без лишних вопросов втащил меня в душ. Он укладывал меня, приговаривал, что пьяная женщина ещё хуже курящей, что он, старый козёл, довёл девочку до «белочки»… Я проспала до утра. Борис уже успел вернуться с процедуры.
 - Идёшь завтракать? - «и это всё?!» - подумала я.
 - Нет. Иди один. Я спать хочу.
 - Я не знаю, чем я тебя довёл, но есть всё-таки надо.
 - Не хочу! - я отвернулась и накрылась с головой.
 - Ах, так!
 Через пару секунд Борис уже лежал под одеялом.
 - К черту завтрак! Не двигайся!
 Я замерла. Он наклонился ко мне и поцеловал. Сначала нежно. Потом более настойчиво. Я не двигалась. Его язык начал «гулять» по моей шее, за ухом, потом он стал покусывать мочки уха, во мне плыла какая-то волна, и я не могла двинуться с места. Вдруг он остановился.
 - Урок окончен.
 - Чего? - я треснула его подушкой. - А было приятно. И что теперь?
 - А теперь кууушать. Ладно. Лежи. Я принесу.
 - М-м-м-м…
 Он ушёл в столову, а я высунулась в окно. Как раз проходил тот самый массовик-затейник Вадик. Я помахала ему.
 - Здрасьте. Вы искали меня?
 - Искал. Ты ещё много песенок знаешь?
 - Ещё много. А что?
 - Давай, вечер романса сделаем нашим старичкам?
 - Каким старичкам?
 - Ну, папику твоему и всему санаторию. И ты блеснёшь и мне галочка! Ась?
 - Давай. Только сюрпризом, ась? - передразнила я его.
 - Идёт. На субботу.
 - Замётано! А ты девушка свободная? Или под зорким папика присмотром?
 - Угу. Под зорким… Репетируем по утрам, когда он на процедурах.
 - Договорились.
***

 И вот наступила суббота. Мне надо было сообразить, в чём выступать. И поскольку ничего особенного у меня с собой не было, я решила удрать на толчок. Это надо было сделать незаметно, а потому это было ещё сложнее. Я встала рано и, оставив Борису записку «Скоро буду, завтракай без меня», удалилась в город. Наверное, не было ни одного предмета в мире, который нельзя было купить на грузинском толчке. Я ещё не знала, в чём хочу себя видеть, поэтому бесцельно бродила между рядами, присматриваясь, но ни у кого ничего не спрашивая. А то прицепятся! И тут я увидела – ОНО! На вешалке висело яркое голубое платье с розовыми разводами. Оно было с рукавами – фонариком, коротким и… очень дорогим. Но это было МОЁ ПЛАТЬЕ!!! Пожилая грузинка быстро вычислила меня.
 - Иди, померь!
 - У меня нет к нему обуви.
 Я знала, что обувь должна быть именно голубая или розовая – Чёрно-белый ко всему подходящий вариант – не подходил. По крайней мере, для меня.
 - Какой размер? - не отставала бабка.
 - 32…
 Тут она заголосила на весь базар на своём тарабарском (грузинском!) языке, и к нам стали стекаться торговцы обувью. Какой-то дядя в шапке-«аэродроме» принёс голубые босоножки на очень высокой шпильке.
 - Тэбэ.
Я померяла. Как раз.
 - Даром бэри, да? А то такой птичий нога нэт ни у кого.
 - Ну, даром не надо, но сбить цену – это я не против.
 - Иди платье мэр! - не отставала бабка.
 Я зашла за ширму. Платье было шито на меня, итальянское. Мне захотелось убить грузина , который всё ещё думал, сколько взять с меня за босоножки. Я повозилась ещё пять минут и распустила волосы. Так я вышла. Грузин замер. Бабка захлопала в ладоши и стала говорить, что такую меня замуж любой возьмет. Я себе нравилась.
 Я ехала обратно и знала, что замуж меня и так возьмут. И хотелось побыстрее. В комнату мне удалось проскользнуть незамеченной. И только я спрятала покупки, зашёл Борис.
 - Я видел афишу. Там вечер романса вечером.
 - Кто поёт? - прикинулась я «шлангом».
 - Без понятия. Наверное, наши затейники. Хочешь пойти?
 - Почему нет? Всё равно нефиг делать.
 - Я решил уехать отсюда раньше.
 - Почему?
 - На неделю.
 - Почему?!
 - Поедем на Украину.
 - Чего?!!!!!!!!!!!!
 - У меня встреча одноклассников. Ты не хочешь знать, сколько лет назад я школу закончил?
 - Очень даже хочу! Но я и посчитать могу!
 - Не надо!!!!!!!! Ты математику не знаешь, ещё насчитаешь!!!
 Вечером мне надо было как-нибудь спровадить Бориса, чтобы одеться и выскочить незамеченной. Я ещё раз проверила, как украшена сцена, правильное ли освещение. За полчаса до концерта я была совершенно раздетой и с тоской смотрела на юбку с блузкой, которые мне предстояло «надеть».
 - Боря, ты бы места забил?..
 - Ладно! Только не пропади на сто часов.
 Борис вышел, а я кинулась натягивать на себя платье и босоножки. К платью, я одела топазы, привезённые Борисом. Надо было что-то делать с волосами. Я решила их не собирать. На фоне чёрного каскада волос – голубое платье! Не дурно.
 …Огни на сцене. В шестом ряду нетерпеливо вертит головой немолодой мужчина. Полная площадка людей. Какая-то тётенька норовит сесть рядом с мужчиной , но он держит оборону, ведь место предназначено ей. И вот, наконец, появляется  его ЛЮБОВЬ. От удивления он замирает, и тётенька, воспользовавшись замешательством, тут же опускает свое большое тело на кресло рядом с мужчиной. Потому что та, кого он так ждал, появилась на сцене…
 После концерта Борис ворвался за кулисы.
  - Как ты не сказала?!!! Как ты два часа выдержала. Откуда у тебя эта красота?!! - он тыкал пальцем в платье, совершенно обезумевшим взглядом сверлил меня насквозь. Потом схватил меня за руку и повлёк за собой в сторону пляжа.
 Я еле поспевала за ним на своих каблуках. На пляже не было ни души.  Вдруг он резко остановился и стал осыпать меня поцелуями. Обессиленная,  я опустилась прямо на мелкие прибрежные камни. Волна то накатывала, то отходила. Никогда в своей жизни мне не пришлось видеть такой страсти и тем более, испытывать. Казалось, Борис потерял голову. Он целовал меня, покусывал, извлёк грудь и припал к ней. Он ласкал мою грудь (чего никогда не делал), не смея опуститься ниже. И тут я почувствовала, как что-то необъяснимое произошло с моим телом. Я просто лопнула изнутри и стала кричать… Кричать стал и Борис…
 …Много лет спустя я узнала, что это был оргазм. Я узнала, что, чтобы изпытывать оргазм, не обязателен открытый секс, который впоследствии ни разу не доставил наслаждения…
 Мы лежали на берегу. Платье было испорчено, волосы полны песка и камней…
 - Что со мной было?.. - я была в шоке.
 - То же, что и со мной. Я люблю тебя…

***

 Я смутно вспоминаю, как какими-то окольными путями мы возвращались в санаторий.  Как лезли через забор, чтобы нас не увидела дежурная, как Борис распутывал мои волосы и вычесывал из них камушки, как мы сидели в ванной и снова любили друг друга, не нарушая запретную зону. Спать мы не могли. Я завернулась в махровый халат, а Борис в одеяло и мы вышли на веранду.
 -Эй, молодёжь!
 - Сергей?!
 - Я тут брожу – не спится. Ну, ты дала!!! Куда вы делись, тут корреспондент местной газетёнки весь слюной изошёлся!!
 - Только его нам не хватало. - я боялась огласки. - Если придёт – скажите, что я уехала.
 - Не скромничай.
 - Нас ни для кого нет! - Борис сразу понял мои опасения.
 - Ладно-ладно. - Сергей был озадачен. - Первый раз вижу девушку, которая бежит от славы.
 Я вошла в комнату. У меня неприятно засосало под ложечкой.
 - Мы собираем вещи. Сейчас же!
 - Но...
 - Полетим на Украину раньше. У тебя силы есть?
 Сил не было. Но страх, что родители где-нибудь прочитают, что их дочка, вместо помощи Бабушкиной сестре, пела чёрте где, придал сил. Уже через час мы мчались на такси в аэропорт. А ещё через два – сидели в самолёте на Львов. Из Львова мы тряслись на поезде в Белки. Так до сих пор и не поняла, что это – городок или село. Деревянные домики, стога сена, лошадь и какой-то невзрачный автобус. Мне было абсолютно всё равно, лишь бы подальше от цивилизации. Я была в ужасе от убогости, которую видела сейчас, но в ещё большем ужасе я была от страха. Я остановилась.
 - Боря, мы куда?
 - У меня здесь дом. Не бойся, тебе нигде не придётся ночевать. А рядом живут – мать и брат. Сначала к ним.
 - Нет. К нам. - мне полегчало.
 «Дом» - это громко сказано. Заросшая избушка из одной комнаты с удобствами на улице. Офигеть! Борис открыл дверь ключом, извлечённым из-под коврика. Он поставил сумки и схватил меня на руки.
 - Королева, ваш дворец!
Внутри стояла кровать, стол со стульями, комод, маленький холодильник и плитка на две конфорки. «Дворец под стать королеве» -подумала я. На кровати был брошен матрац и одинокая подушка. Слава Богу, моя привычка таскать всюду постельное бельё, скатерть и полотенца оказалась как нельзя кстати.
 - Пойдём к матери!
 - Боренька, может, уберём, а?!..
 - Потом. Да и тряпки надо у неё взять.
 - Дай хоть умыться! Тут вода есть?!
 - В бане! Я растоплю потом. А пока в колодце. Сейчас.
 От пережитого и от бессонной ночи я чувствовала себя помятой.  Борис принёс воду.
 - Давай,  полью!
 Умывшись, я почувствовала себя лучше. Борис вынул из сумки пакеты (когда он успел купить?) с подарками для всех, и мы пошли к соседнему домику. Домик был ухожен, выбелен с большим садом. В саду хлопотала маленькая старушка. Повернувшись на скрип калитки, она выронила корзинку с яблоками и бросилась к нам.
 - Бурис! Ах, ты ж, Господи. Шо цэ такэ?!
 - Мама, говори по-русски, - Борис крепко прижимал её к себе. - Это моя жинка.
 - Дожила, наконец! Молодуха… Дитятко сама… Ну, ничаво, подкормим – вырастет!
 Мы вошли в дом. Старушка тут же засуетилась и стала доставать вкусности. Как будто ждала. На столе появились горячие пирожки, яйца, хлеб, домашний сыр, молоко… И тут мы поняли, что после санаторного обеда мы не ели, а ведь сутки прошли. Борис развлекал маму разговорами, не забывая при этом есть, а я набросилась на пироги с яблочным соком. Долго Борис спорил, что остановимся мы не у неё, а у него. Мать аж всплакнула:
 - Дак у тоби ж свынарник!
 - Ты нам только тряпки дай – всё будет нормально, мать. А Мишуня где? Мишка мой брат, - пояснил он мне.
 - На работе.
 - Мать, мы прибирать пойдём, потом придём.
 - Ты четыре рока не был. Надолго?
 -На неделю. Детка, пойдём?
 - Пошли. Спасибо Вам.
 - Ты детей когда рожать думаешь? - спросила мать у меня. Я растерялась.
 - Мама! - Борис улыбался. - Через четыре года.
 - Уй… - разочарованно вздохнула она. - Не доживу.
 - Мать!
 - Всё-всё! Идите. На обед придёте.
 - Да, ма!
 Борис взял тряпки, губки, порошок и мы пошли драить.
 - Боренька, коса у тебя есть?
 - Коса у тебя есть!
 - Моя - для красоты! Траву скосить надо. А я дома приберусь.
 - Понял – не дурак!
 - И воды натаскай – много!!!!!!!!!!!!!!!
 Я разулась, одела шортики и маечку, собрала волосы под платочек и принялась за дело. Так как драить все его берлоги стало привычным делом – я уверенно, шаг за шагом стала драить.
 - Боря! Сходи к маме за утюгом!
 - ????????????
 - Делай, что говорят!!!
 - Есть!
 Я сняла ситцевые занавески и быстренько простирнула. Помыла окна и уже выглаженные повесила обратно. Вычистила кухонные шкафчики (аж три штуки!), холодильник и плитку. Матрац и подушка уже проветривались на калитке. Вытрусила и почистила щёткой коврик и тоже кинула проветривать. Несколько вёдер воды с мылом ушло на мытьё стен и полов. Наконец чисто. Надо налаживать уют – по возможности, разумеется. Две чистые наволочки  - одна на другую, две простыни – ну, брезгливая я! Пододеяльником я накрыла кровать. Скатерть на стол, коврик на пол. Две салфетки на комод, одну на тумбочку – вот и весь уют! Я вытащила из сумки вазочку, две статуэтки и часы, купленные в Цхалтубо. Вазочка на стол, статуэтки на комод, часы на тумбочку возле кровати. По сравнению с тем, что было – номер люкс! Я вышла во двор. Трава была скошена и очень красиво зеленела. Маленькая клумба заросла какими-то фиолетовыми сорняками, но было красиво. Во дворе был колодец под одной сиротливой яблоней, которая сгибалась от тяжести плодов. В доме была глиняная посуда. Я взяла болюдо и наполнив  яблоками поставила на кухонный стол, накрытый клеёнкой.
 - Ух ты! Детка, ты опять умудрилась сделать из дерьма конфетку!
 - Тут магазин есть?
 - Какая-то лавка.
 - Сходим?
 - Пошли. Я оденусь.
 - Не надо, ты и так хороша в шортиках! Одевай шлёпки и пошли.
 Борис остался в футболке и спортивных штанах.
 - Тут не перед кем. Косынку оставь! Ты смешная в ней!
 Деревенская лавка оказалась не далеко. Мы купили хлеб, кефир, заварку и колбасу. Пачку пряников. Больше ничего там не было. В отделе «текстиль»(!) на прилавке одиноко лежал синий плед в чёрную клетку.
 - Боря! Покупаем, у тебя одеяла нет, как раз по размер пододеяльника.
 Собрав покупки, мы отправились домой. Я натянула на плед пододеяльник, а Борис разложил продукты.
 - Борька! Мы не можем у твоей мамы есть всё время. Надо мясо купить где-то.
 - Завтра в город съезжу. К маме пора.
 - Надо искупаться. Я вонючая!
 - Ты дурная, а не вонючая! Ладно, сейчас вскипячу ведро воды.
 - Не вскипячу, а нагрею!
 Когда вода нагрелась, Борис поставил на плиту ещё ведро.
 - Идём на улицу.
 - Совсем спятил!!! Отнеси мне это в баню, а я сама справлюсь.
 - Ну, уж нет! Сама – нет. Я полью.
 - Боря. Я сама. Я же мыться иду.
 - И я тоже. Ты мне польёшь, я же не стесняюсь.
 - А я стесняюсь. Тебе полью, намылю и смою, если хочешь.
 - Уговорила.
 Пока Борис ходил за вторым ведром, я быстро помылась, и едва успела накинуть полотенце,  он вошёл.
 - Отвернись, я оденусь.
 - А я – разденусь.
 Я надела трусики и халатик, а Борис снял с себя всё. Из кувшина я поливала его, а он себе преспокойно мылся, наплевательски относясь к тому, что я умираю от возбуждения.
 - Не балуй,  - он заметил. - Вечером истоплю баньку… А там посмотрим.
 Он облился остатком воды из ведра и обмотался полотенцем.
 - Идём, оденемся и к маме. Туда сейчас все завалят. Уже пять – Мишка с работы идёт.
 Борис одел чистый спортивный костюм, а я ситцевое платьице и босоножки. Заплела тугую косу.
 - Я готова.
 - Я устал.
 - И я. Мы же не спали.
 - Рано ляжем, да?
 - Ага. Ты как себя чувствуешь?
 - Камси-камса*(фр. - «так сяк»)
 - Ты французский знаешь?
 - Да. Две фразы.
 - Хи-хи. Манифиг!* (фр. - «прелесно»!)
 - Ты французский знаешь?
 - Да. Две фразы! - я чмокнула его в щёчку.
 - Меня так Бабушка на ночь целовала!
 - По-другому сейчас не буду! Я голодная!!!
Мы подошли к дому матери, а там – народу!!!
 - Детка, соберись.
 - Что такое?
 - Вся деревня на молодую жинку смотреть пришла.
 - Прикалываешься?!
 У меня похолодели руки. Про деревенские смотрины мне приходилось читать. Блин! Мы вошли в дом. К нам кинулся какой-то дядя. Бросился меня целовать.
 - Здорово, невестка! Я Мишка. Молодая! Ну, ты, Бурис, даёшь!
 - Свадьба пышная была? Я Катя – Михойлы жинка. - я позеленела. Боря выручил.
 - Только повенчались.
 - Так мы свадьбы тут отгуляем! - обрадовалась мама. - Сын женился! Как у людей.
 Ко мне подошли люди, целовали, жали руку… Какой ужас. Ещё и свадьба. Они думают, что мне хотя бы 18…
 - Садитесь за стол! - скомандовал Борис. И мне на ушко: «Не бойся. Свадьба, так свадьба. Они же думают,  мы в загсе были. Так мы без загса – перед Богом - и так муж и жена».
 Я кивнула. Перед Богом. Навсегда. И в горе и в радости. Если жизнь не сыграет злую шутку.
 Обед плавно перерос в  ужин, и домой мы возвращались поздно.
 - Девочка, ты сама не своя.
 - Ну, да. Я же твоя.
 - Я баньку истоплю. Тебе станет легче. Посиди.
 Я села на бревно у порога. Стрекотали стрекозы, летали светлячки и ночные бабочки. Мне стало спокойно.
 - Готово. Пошли. Я полотенца взял. Это моя личная банька, сюда никто не ходит.
 Мы зашли в деревянный домик. Таз и две скамейки. Камни и пар. На одной лавке - свечка. Почти темно.
 - Доверься мне. Раздевайся совсем. Темно тут, чтобы ты не стеснялась.
 Я разделась. Он разделся тоже. Откуда-то появился веник.
 - Ты бить меня будешь? - я ужаснулась.
 - Глупенькая.
 Борис парил меня, лупил веником, делал массаж, купал в бочке, а потом, как маленькую, завернул в полотенце и понёс в дом. Я была совершенно расслабленная и не могла пошевелиться.
 - Лежи тихо, малышка.
 Борис нежно целовал моё тело, наверное, не было ни одной клеточки, которой не коснулись бы его губы. Потом он накрыл меня, лёг рядом, и мы крепко уснули, прижавшись друг другу.

***

 Утром я проснулась от ветерка, который ворвался в домик. Борис крепко держал меня. Я повернула голову в сторону одного из окон. Одно окно было открыто, а на подоконнике лежал большой букет ромашек. «Слава Богу - мы накрыты! Кто это пошутил?» - подумала я. Я толкнула Бориса, но он лишь что-то проворчал и не собирался просыпаться.
 - Борька! Ну, Буськин!!! - я тормошила его.
 - Доброе утро! - он не открывая глаза, потянулся ко мне.
 - Ага. Доброе. Вон на окошке лежит. Кто бы это мог быть?
 - Убью. - Борис встал за букетом.
 - Дядя, прикрой срам!
 - Я у себя дома.
 - Ты чего окна не закрыла плотно?
 - Кто мог подумать?! От кого?
 - Мишка балуется. Точно! Вот и записка, мне: «Старый пень жене цветов не нарвал!»
 - Абсолютно согласна с ним. Ай! - Борис, как ястреб,  кинулся на меня и повалил на кровать.
 - Зацелую!!! В усмерть! - я боролась, но он победил. - Она ещё и сопротивляется!!!
 На пороге что-то скрипнуло.
 - Мама! Не пугайся. Она раньше приходила с завтраком, когда я один был.
 - Халат давай! И сам накинь что-нибудь!!!
 - Да она ушла. И не пыталась войти. Принесла что-нибудь. - Борис открыл дверь. На лавочке у дома стояла миска с горячими пирожками и парное молоко. - Я же говорил! Вставай, поешь! - он припал к кувшину и стал пить молоко. Я взяла из холодильника кефир.
 - Ты что?! Молоко пей!
 - Терпеть не могу молока!!! А вот пирожки – напротив – очень даже люблю!!! Горячие ещё!!! Боря,  я растолстею тут!
 - Ещё бы! Ты останавливаешься только когда наполняешься сладким или сдобным от макушки до пальчиков! Впрочем – я тоже! А растолстеешь ты после родов!
 - И ты меня бросишь!
 - Ага! Мечтательница! У нас будет девочка, похожая на тебя!
 - Фиг! Мальчик с голубыми глазами, как у тебя!
 - Уговорила. Скорее бы… - он тяжело вздохнул. – Хочешь, весь день в постели пролежим?
 - Не-а. Покажи мне тут всё, я хочу посмотреть, где ты жил.
 - Хорошо. Тогда давай что-нибудь оденем. - я вытащила нам джинсы, кроссовки и две рубашки в клеточку Бориса. Я завязала рубашку на животе узлом.
 - Мы теперь как инкубаторские – одинаковые!
 Мы вышли на улицу. На небе были сероватые тучки, но светило солнышко и было тепло.
 - Борька, дождь собирается.
 - Не будет дождя.
 Борис повёл меня по местам детства. Он жестикулировал, прыгал, как мальчишка, сопровождая жесты фразами: «А тут я!..», «А на этом месте…», «А здесь меня!»… Мы уже давно ушли за деревню на огромное поле, усыпанное ромашками.
 - А на этом ромашковом поле мы в 43-м мину нашли и снаряды. Вовка подорвался…
 - Мину?!!!!!!!! - меня словно вырвали из рая, - тебе же семь было, что ты тут делал?!!
 - Смотрел, не идут ли немцы. У нас тут раненого прятали…
 Я затихла. Вспомнила дедушку, которого уже не было, его рассказы о войне. Дедушка таскался со мной до самой смерти, он даже умер после того, как довёл меня из школы домой. А ведь мог по дороге… Я упала прямо в высокие травы и стала смотреть на небо. Борис лёг рядом, не говоря ни слова. Просто сжимал руку. Вдруг нас окатило, словно из ведра.
 - Дождя не будет?!!!!!!!!!!
 - Бежим!
 - Пять километров? Очумел!!!!!!!!!!!!
 - Так бежать уже нет смысла – мы вымокли до нитки. И рубашка моя – просвечивается!
 - Ой! Я не одела!..
 Борис хохотал.
 - Одела! Кружевной! Ой, не могу… - он уже держался за живот. - Надо некрасивый бабский носить, а не заграничный!
 - Катись ты!
 Мы шли в деревню, кроссовками мешая грязь, пока дошли до дома – нас уже можно было просто выжать и повесить сушиться.
 - Бурыс! Ты где быв? - Борина мама выскочила на улицу, как только увидела нас.
 - Мам! Иди в дом! Мы высохнем и придём. Ты заходила?
 - Искала вас. Убрать хотела, а жинка твоя уж сама красоту навела. - и с грустью. - Теперь и помереть не грех.
 - Мама! Мы замёрзли. Всё потом!
 - Раздевайся на пороге, а то  дом намочим! - скамандовал он мне.
 - Ага - разбежалась. Ты ещё деревню поглазеть пригласи!
 Вдруг Борис потянул меня в сторону бани. Он запер дверь изнутри и стал срывать с меня одежду. Потом с себя. Завернул меня в простыню и стал возиться. Через пять минут мы уже сидели в бочке с тёплой водой – отогревались. Потом он обтёрся и вытащил меня из бочки. Тщательно вытер меня и завернул в полотенце. Достал какой-то целлофан и прикрыл меня – побежали домой. От дома до баньки было метров 50. Он силой запихал меня в постель, заварил чай… Потом взял щётку для волос и фен.
 - Я посушу тебе?..
 - Я уже сплю…
 - Спи! - я расслабилась и позволила Борису повозиться с моей головой. В окошко постучали. Борис был абсолютно голый. Я, кстати, тоже, но под одеялом.
 - Боря, халат мой одень махровый! Он тут! Борис пошёл открывать.
 - Мишка! Тише, девочка уснула. - «Притворилась» - подумала я. - Ты чего?
 - Пузырёк принёс – погреться. Давай!
 - Я не пью, Миш…
 - С каких пор? - удивился брат.
 - Вот с этих… - Борис показал рукой на кровать.
 - Красивая… Молодая… Эх. - Миша покачал головой, - Коса чёрная… Не боишься?
 - Чего?
 - Жизнь сломать ей.
 - Сломаю – если оставлю её. И свою сломаю. Мишка, вот уходит она к… - (он не хотел говорить, что я живу не с ним, что я маленькая), - ну в магазин, а мне, как будто что-то внутри выдрали. Я ведь… в плен попал. Она не знает… - он думал, я сплю, -  а смог уйти. Ради неё, она ждала, понимаешь… Меня побили там, ну и рецидив с почками случился…
 - Избили. - поправил Миша. Он не сводил с брата глаз. Я еле сдержалась, чтобы не вскочить. - Почему ты ей не сказал?
 - Генка, друг мой, сказал, что именно в эти дни, она мучила его звонками, металась… чувствовала.
 - Там мать столы готовит, завтра пол деревни придёт.
 - Ого!
 - Пойду я. Неудобно. Девочка не спит, веки дрожат.
 - Да ну?!
 - Она побледнела вся. Вопросов тебе не миновать. Пока! - он вышел в дождь.
 - Боря…
 Он крепко обнял меня.
 - Почему ты не сказал?
 - Дурак. Не спрашивай, что было, хорошо?
 - Да. Тебя могли убить.
 - Всех могли. Не надо. Моя маленькая жена…

***

 Всю ночь я просидела у окошка. Дождь лил, как из ведра, сверкали молнии, гремела гроза… «Меня побили там» - не выходило у меня из головы. Я не хотела представлять эту картину, но лица душманов, которых я видела по телевизору, мучали меня. Почему он скрыл? Тот военный, который приходил с гильзой? Это был знак? Я сидела на подоконнике, смотрела, как стихает дождь, как пробивается рассвет, и понимала, что для него всего этого могло не быть, если бы не СЛУЧАЙ. Только так я объясняла его спасение. Около пяти, я надела платье и вышла на улицу. Босиком по лужам я брела  в сторону поля.
 - Стой, родственница! Заходь! - Катерина, жена Михаила, стояла у своей калитки. – Поди, заблудишься, сват мой рехнётся с горя.
 - Так ведь рано! Дети спят…
 - Дети в городе учатся, а Мишка на работе уже с ночи. Входи, умёрзнешь.
 - Тепло. Спасибо.
 - Не спала, чаво? Мой дурак наболтал лишнее, так ты не серчай. Всё же хорошо.
 - Да, слава Господу. Даже представить…
 - А ты не представляй! Смородину любишь?
 - Очень! - она умело пыталась отвлечь меня.
 - На корзинку, иди, рви в саду, а то у Буриса только яблоки.
 - Буриса? А почему его так называют?
 - А шуть его знаеть? Батя так звал. Все называют.
 Мы собирали ягоды в небольшую корзинку. Белая и красная смородина. Красная… как кровь.
 - Опять думаешь? Не думай, - Катя вздохнула, - ему-то как? Он ведь туды больше не поедет. Так что твой он. Списали его.
 - Точно?
 - Точнее не быват. А он боевой, всё рвётся куда-то. Рожай ему и живи.
 - Я бы родила… Эх. Мне доучиться надо.
 - А потом сразу рожай. Он ничего в постели-то? Стар ведь?
Я покраснела. Ни-че-го… Потому что  - ничего. Катя повела меня в дом.
 - Сегодня в шесть люди придут. Бориса одень нарядно, да и сама… невеста ведь. Чаво только расписались без гульки?
 - Он уезжал… - а что я могла сказать?! - Я пойду, Катюша, а то он хватится…
 - Ступай, милая.
 - До вечера. Спасибо.
 Борис метался по двору.
 - Ты где была?!!!
 - У Кати. Вот смородина!
 - Я думал ты…
 - Сбежала? - он кивнул. – Ну, ты дурень! А в шкаф глянуть? И вообще - как ты можешь?!
 - Прости, девочка. Может, я ,правда,  ломаю тебе жизнь?
 - А, может, я тебе? Ведь узнай кто… Даже думать не хочу. Это я виновата! Это я поспорила, что охмурю тебя! А это дурацкое сердце подвело меня!!! - я рыдала.
 - Я знаю.
 - Что?!
 - Что поспорила. Стукачи донесли. Просто я тебя давно люблю и это был мой шанс – вдруг и ты полюбишь меня? - сам-то я не мог…
 - Господи… - я опустилась на стул, - ты знал… И сегодня свадьба деревенская…. Господи… что делать?
 - Думать, что оденешь! Мне проще. И не плачь больше. Морщинки будут.
 -  А что мне одеть?
 - Я тебя одену!
 - Ты?!
 - Я. Ты пока гуляла, я яичницу пожарил. С помидором и хлебом.
 - Оба-на! КОРМИ!
 Он сгрёб меня вместе с корзиной и усадил за стол.
 - Даже не подгорела… молодец. Отдай вилку!
 - Не отдам. Кормить буду.
 - Ну!!!
 - За маму. За папу. - я покорилась. Это было жутко приятно. -  Хочешь искупаться?
 - Хочу. Без свидетелей. – мне хотелось нормально расслабиться.
 - Хорошо. Я приготовлю тебе всё.
 - Ты у меня понятливый. И готовишь вкусно!
 - Это всё, что я умею. Ещё бутерброд.
 - Сойдёт.
 Я окунулась в бочку тёплой воды и расслабилась. Сказалась бессонная ночь, ужас видений и мыслей. «А что, если…» Мне привиделась наша квартира в Шяуляе, обстановка… Я увидела себя, сидящей на диване, и в этот момент кто-нибудь входит и говорит, что его больше нет. Я заплакала. Я сидела в бочке и рыдала в голос. Когда вышли все слёзы, и не отсталось сил, я вылезла из воды, завернулась в полотенце, села на лавку и… уснула. Проснулась я в кровати.  Борис перенёс меня, а теперь сидел и гладил мою голову.
 - Успокоилась? Ты так выла, как раненый зверь. Я боялся… Ты как? Девочка… Лучше бы ты кричала на меня, упрекала… Я бы так не страдал. Милая… Я не расстрою тебя больше.
 - Врёшь… - я всхлипнула… - я так люблю тебя…
 - Нам собираться пора. Там у мамки на дворе такое!
 - Ты только ничему не удивляйся.
 Я заправила постель и села у зеркала. Взгляд мой упал на стол – на столе лежал венок. Яркий, украинский.
  - Боря? Что это?
  - Фата, дурёха.
 Я порылась в сумке. Достала короткое белое платьице из гипюра – последний писк – скромно (хотя и выше колен!) и со вкусом и белые босоножки на шпильке. Заплела две косы и одела венок. Ни грамма косметики. Борис обнял меня.
 - Дай ручку. - на ладошку он положил золотое колечко с рубином. - Надень. Оно тебе в пору.
 - Боря…
 - У нас так принято. Рубин. - я кивнула. Как капелька крови… опять…
 - Идём.
 Мы вошли во двор к матери. Людей был полон двор. Играли местные «лабухи» на дудочках и гармошках. Люди пели, плясали, кричали «Горько!». Мать вытирала слёзы. На отдельном столе лежали подарки. Борис с кем-то разговаривал,  как вдруг  кто-то закрыл мне рот, схватил на руки и понёс прочь. Я оцепенела. Какие-то мужики тащили меня, а я не могла даже крикнуть. Меня затащили в какой-то коровник.
 - Не бойся! Невесту красть положено - пусть ищет.
 - Я испугалась. Ну, и обычаи!
 - Мы пошли, а ты не кричи.
 - Ладно.
 Шло время. Стемнело. А Борис всё не шёл. Я вышла. Ни души… Вдруг меня обнял Борис.
 - Девочка моя. Ты как сюда попала?
 - Украли меня.
 - Напугалась?
 - Немножко.
 - Козлы. Поубиваю. Мишка, она тут.
 - Боря. Не психуй!
 - Да, ну их! - Михаил был зол. - Так девку напугать.
 - Миха, мы отвалим домой, лады? - Борис с надеждой смотрел на брата.
 - Прикрою, не боись.
 Михаил уехал на своём мотоцикла, а мы побрели к дому. Борис закрыл ставни, но до нас всё равно доносилась музыка. Народ  гулял. Борис снял мой венок. Было темно, но я чувствовала, что он смотрит мне в глаза.
 - Навсегда?
 - Навсегда…
 Мы бросились друг к другу, и страсть накрыла нас. Мы рвали с себя одежду, треск платья, пуговицы с его рубашки полетели и рассыпались  по полу… Мы снова не переступили черту, но я познала, что любить можно не только раня друг друга… Нет стеснения. Нет преград. Только одна – мой возраст.
  «…не к ночи будь помянуто, как я тебя хочу!
за пальцы стыдно – прыгают по пугавицам платья.
В нём пусто,  ты из воздуха, ты бред мой – я кричу!
И гонит призрак от дому холодные проклятья.

 Я заклинаю, требую, во имя нас прошу!
Освободи из памяти, в которой ты живая.
Я поражаюсь сам себе, как до сих пор дышу –
Любовь меня отметила, как рана ножевая.

 Упрямое сближение несовместимых душ…
Земное притяжение нас поздно разметало.
 - Забудь меня, жена моя…
 - Забудь меня, мой муж!..
Легко сказать, но сделать как? - Когда ты мною стала.»
               
Возвращение.

  Неделя,  проведённая на Украине,  была последней перед возвращением из отпуска. «Свадебные подарки». Это была домашняя утварь, при помощи которой домик стал милым и уютным. Постель, пуховое одеяло, ковёр, картины, посуда… Пока я обустраивала наше второе гнездо, Борис покрасил калитку, подрезал деревья, посадил кусты крыжовника и смородины, цветы на клумбу…
 - Боренька, зачем? Мы же уезжаем.
 - Миша с Катей присмотрят. Мало ли что. Я Михайле денег оставил, чтобы удобства в доме сделали – вдруг зимой приедем. Пусть всё всегда будет готово.
 - Мечтатель… Я с ужасом думаю о возвращении домой. Опять скрываться, прятаться… Мне бы этот год пережить, пока школу закончу, потом уеду в Ригу учиться. Тогда я домой только на выходные буду приезжать.
 - А как же я без тебя?.. Ладно – разберёмся! Не на всю же жизнь!
 - Бурыс! Бурыс! - мать стучала в окошко, - телеграмма жинке твоей.
 Меня бросило в холодный пот. Бабушка. «Родители едут на выходные в Плунге. Ты должна быть там раньше.»
 - Господи! Два дня! Боря!!!
 - Не паникуй. Самолётом до Вильнюса и успеем. - меня била дрожь. Всё равно пришлось бы расставаться, разъезжаться по домам, но не так! НЕ ТАК!!!!!!!!!!!!!!!
 - Детка, я поехал за билетами, собирай вещи. Ну, же, маленькая! - Борис тряс меня, а я никак не могла выйти из оцепенения. Мать смотрела на нас с ужасом.
 - Хто помер?
 - Я… - и я потеряла сознание.
 Очнулась я на кровати, Борис был бледен.
 - Девочка. Ты что? Всё будет хорошо, малышка, не бойся. Ты же с родителями в тот же день вернёшься. Ну, не увидимся два дня – не смертельно. Потом день рождения твой. Ну, же! - я хлюпала носом. - Всё-всё.. Мне самому не по себе, так что берём себя в ручки, ради нас же… Ведь если ты не будешь там вовремя – проблем не оберёмся. Я и так еле мамку успокоил. И у нас ещё ночь впереди. Я в часть позвоню, пришлют в Вильнюс машину, я отвезу тебя, а потом поеду домой.
 Дом был убран. Садик приведён в порядок. Вещи собраны. Последняя ночь в раю. И она была райской…
 … В Плунге я успела приехать за час, до приезда родителей. Успокоила Бабушку, что я на месте и пошла в сад, рвать алычу. Бабушкина сестра позвала обедать.
 - Как отдохнула с подружкой? - «ПОДРУЖКОЙ?» Значит, Бабушка ей не сказала.
 - Хорошо.
 Вскоре приехали родители с сестрой. Побыли полтора часа, и мы поехали домой. Домой вернулись поздно, и я сразу отправилась спать. Я крутилась с боку на бок, но заснуть не могла. В час ночи я встала, чтобы принести с кухни воды и бутерброд. Было душно, и я открыла окно. Пока я возилась на кухне, стараясь не шуметь, прошло минут десять. Когда я вошла в комнату, я остолбенела…
 - А мне бутерброд? - Борис сидел на моём диване.
 - ??!!!!!
 - Я ехал домой, смотрю - твои едут. Развернулся и проследил. Видел, как вы домой поехали. И подумал, чего мне одному спать, когда пожарная лестница есть?! В шесть уйду.
 Мы съели бутерброды и пошли спать.
 Так мы провели последний месяц лета. Днём я почти не уходила из дома, а ночью в окошко влезал Борис. На мой день рождения Боря подарил мне духи. Последние дни перед школой Борис прошептал мне:
 - Ты к школе всё купила?
 - Ничего. Ни мне, ни сестрёнке. Надо пойти.
 - Отлично. Пиши список, я всё завтра куплю, а ты послезавтра придёшь ко мне. Пойдёшь за «покупками» - на это несколько часов уходит. Тебя спокойно без вопросов отпустят. А то я уже месяц не дарил тебе любовь.
 Так мы и сделали. Я ушла на весь день «по магазинам». Сама же пошла домой. Борис поддерживал чистоту, как мог. Я выдраила квартиру, туалет, ванну,  поменяла постель, постирала и приготовила кушать на несколько дней. Когда буду в школе, смогу приходить пару раз в неделю – убирать и готовить. Под предлогом художественной школы.
 - Наработалась?
 - Да. Иду, сполоснусь.
 - Иди. Я пока бельё развешу. - я принимала душ, стоя в ванной.
 - Спинку потереть?
 - Ваще-то я сама справиться могу, но мне будет приятно.
 - Обойдёшься! - Борис выдернул меня из ванной и, завёрнутую в полотенце, понёс на тахту. Я даже не думала сопротивляться. Он вытирал меня так, что мурашки по коже, а внутри меня снова накрыла волна. Мы снова отдавались друг другу, не нарушая моей границы. Часа через два мы откинулись на подушки.
 - Я так давно тут не лежала…
 - Да я, как бы,  тоже!
 - Боря, это лазание по лестнице…
 - Один спать я уже не могу. Мне надо обнять тебя.
 - Боря. Но все же дома!
 - Но когда я прихожу – они уже спят!
 - Тебя не переспоришь!
 - Нет. Дома опять пахнет тобой. Хорошо. Не накрывайся! Я хочу наслаждаться твоей красотой.
 - Боря. Какая красота?! Срам один!
 - А ты не смотри! - он так жадно ел меня глазами, что я не выдержала.
 - Ложись. Я попробую… я читала… ну… не важно. - он лёг. - Закрой глаза.
 - Не сбежишь?
  - Нет. - меня возбудила сама мысль от того, что я собиралась сделать. Я лёгкими поцелуями покрывала его тело, приближаясь к плоти. Раньше я лишь осмеливалась делать какие-то движения пальцам, теперь же… Я не знала, как он среагирует, но всё же… губами я охватила его плоть и заглотнула её. Борис застонал.
 - Больно? - я испугалась.
 - Нет… я… у меня было немало женщин, но никто не прикасался к нему губами… - я делала плавные движения язычком, слегка покусывая его. - Остановись, милая. Я не могу удержаться. А тебе может быть не приятно. - я не слушала,  я так увлеклась, что чуть не задохнулась в его любви. Борис кричал. Гормко. Тело его извивалось. Потом он, тяжело дыша, повернулся на живот и… заплакал.
 - Что я делаю?! Что?!!!
 - Это я делаю… Иди ко мне. Теперь ты мой по-настоящему…

Люди.

 Полгода полетели очень быстро. Наступила зима. Мы урывали по часику ежедневно для себя, ничего не замечая вокруг. Зато замечали другие… Теперь я узнала, что значит фраза «Бойся людей»! Всё началось после поездки в Минск всем классом. Борис написал мне письмо, которое я положила в сумочку. А сумочки у меня с мамой были одинаковые… Разъярённая мать ворвалась ко мне в комнату, когда я распаковывала вещи.
 - Тварь! Сука! - она орала, как сумасшедшая. За все 15 лет своей жизни я не слышала такого. Я сразу поняла – дело в письме. Так вот, куда оно подевалось! Хорошо, что Борис не писал никакие подробности (квартира, поездка, ночи, проведённые у меня…) - Ходили слухи, а я не слушала! Когда же ты успеваешь? Ты же дома целыми днями! Не верю, что он такой идиот, чтобы приставать к тебе в школе!
 Я взяла себя в руки.
 - Ну вот, ты сама всё и сказала. Глупости всё это.
 - А письмо?
 - Там есть моё имя?
 - Нет.
 - Я должна его была в Минске передать. А теперь что я скажу?
 - Так это не ты?
 - Не я. - мать озадаченная вышла из комнаты.  Я, как ни в чём не бывало, пошла на кухню ужинать. Я понимала, что если останусь в своей комнате – со мной будет истерика. Мать будет следить – это я тоже понимала. Надо было что-то предпринимать. Я понимала, что  самые безопасные встречи – у меня, ночью. Потрясённая, я пошла спать. Я еле дождалась, пока все уснут, и открыла окно. Ртутный столбик показывал -5… Я открыла шкаф. Прямо на ночнушку натянула свитер и кофту, джинсы… Нашла в темноте кроссовки, которые лежали в коробке – новьё! Взяла деньги – как хорошо, что я рисую! И встала на подоконник… Боже, помоги! Я потянулась к лестнице. К дьяволу страх! Я должна предупредить его… С Божьей помощью я оказалась на улице. Я бросилась к стоянке такси. Через десять минут я барабанила в дверь Бориса. Ключи были в пальто.
 - Боже! Девочка, ты вся дрожишь! Что?!! - я сбивчиво рассказала. Как ты ушла?
 - Так же, как ты входишь… Что будет?..
 - Завтра урок. Устроим спектакль. Я на тебя наеду. В общем, поглядим по обстановке. - он протянул мне чай.
 - Как я домой попаду?..  Я не подтянусь на лестнице…
 - Подсажу. Пойдём часа в четыре. У нас есть три часа.
 - На что?
 - На нас… мы полгода не были вместе… по-настоящему. Мы только спали. А потом с меня должок!
 - Какой? - он уже раздевал меня. - я будильник поставлю на 3:30. Согревайся. - он разделся сам. И стал целовать меня всю-всю… Я отвечала ему, лаская его плоть. - Пусти меня туда…
 - Нельзя. Боря. Ты же знаешь…
 - Не бойся. Я не им…
 - А кем…?
 - Тсссссссссссс… - он опустился ниже и… Его язык коснулся меня… Я не хотела сопротивляться. Потому что всё, что я испытывала до этого… было просто… ничем. Потом я снова сделала ему то, что делала полгода назад…
 - Боря… ты мне… ну…
 - Не проткнул. Ты сладенькая. Тебе было хорошо?..
 - Глупый… Надо быть осторожными.
 Мы старались быть бдительными. Однажды я поехала к дяде в Ригу на «Травиату». В театре висела помятая бумажка: «Объявляется набор в студию при Театре Оперетты» и адрес. Я посмотрела на дядю.
 - Хочешь попробовать? - спросил он.
 Я понимала - мой шанс!!!
 - Да. - я старалась не показывать волнения. - А как?
 - Утром отвезу.
 В восемь утра я была уже в  театре на улице Ленина. Стены зала в серпах и молотах с гербами… Надо же! Театр! Толпа молодёжи. Набирается группа из 17 человек.  Семь человек на место… Куда мне?.. Я ещё и школу не окончила… Узнала, что учёба начинается с февраля. Как же школа?! Разберусь… Ноты… Где ноты взять?..
 - Привет! Помнишь меня?
 Рузанна Алексанян была старше меня на пять лет, она училась в нашей школе.
 - Ноты надо?
 - Очень…
 - Пошли. - она протянула стопку.
 Я порылась.
 - Тут ничего стоящего. - констатировала Рузанна.
 Но я уже увидела то, что мне было нужно. Пер Гюнт «Песня Сольвейг» и «Песенка Пипиты» из «Вольного ветра». Прошло добрых два часа, пока я услышала свою фамилию. За столом сидела комиссия из одиннадцати человек. Один сидел, положа руки на стол, другой - ноги, третий – живот… Зато все в костюмах. Ни тебе «здрасьте», ни тебе «здоровьице как»?
 - Что там у вас? - спросил тот, с пузом. - Без нот не принимаем.
 - Ноты есть, вот.
 - Концертмейстеру дайте, - ни грамма дружелюбия. «Гад» - подумала я и протянула ноты маленькой тёте, которая сидела на двух подушечках, а ноги еле доставали до педалей. Я встала на небольшую сцену. «Господи, помоги мне! Я должна поступить – это моя свобода». Я спела и сплясала весёлую «Пипиту» и стала рвать себе душу драмой Ибсена. Оказывается,  не только себе. Но у меня-то была причина… В это время по Шяуляю метался Борис, который знал, что я уехала в Театр смотреть и  слушать оперу и должна была вернуться вчера. А как я предупрежу?! Телефона-то нет… Зато  маме её брат позвонил. Она была счастлива. Ведь если поступлю – уеду из Шяуляя подальше от НЕГО.
 - Вы прошли. Поздравляю.
 - Спасибо. А когда второй тур?
 - Вы прошли. 2 февраля в 8:00 быть в классе.
 «ДА! ДА! ДА!!!!!!!» - кричало моё сердце. Я взяла все бумаги и поехала домой.
 - Мама! Что мне делать? Школа!
 - Полгода осталось, заочно окончишь – оставь это мне.
 Я еле дождалась ночи и уже знакомым способом удрала к Борису, пока он не пришёл сам. Надо было поговорить.
 - Где ты была? Я места себе не нахожу! - его трясло.
 И я рассказала ему о своём чудесном превращении в студентку. Он остолбенел.
 - Через две недели?
 - Да. На следующий день после «стодневки» (сто дней до экзаменов).
 - А где ты будешь жить?
 - У дяди, наверное… Но их трое и две комнаты…
 - Я сниму нам квартиру. Будем жить в Риге.
 - Тебе нельзя уходить с работы!
 - А я и не буду. Все уроки у меня с девяти – буду ездить. Всё к лучшему. Куплю машину.
 И Борис стал действовать. Уже через три дня он стал хозяином шестилетнего «Москвича»,  а ещё через неделю он протянул мне ключи от квартиры.
 - Однокомнатная на улице Суворова. С обстановкой. После капремонта. Мебель – новьё. Генерал дочке купил, а она в Москву укатила с мужем. Пустует. Там никто не жил. Перебирайся. А потом - я.
 - А твоя квартира?
 - Наша? Пусть будет.
 - Не сдашь?
 - Нет.
 Мамочка подсуетилась. В школе согласились на заочную учёбу. Раз в месяц я должна была сдавать выученное. И меня со спокойной душой отправили в новую жизнь. Я перевезла вещи и решила в последний раз до выпускных экзаменов провести вечер на стодневке. А сразу оттуда уже,  не заходя домой,  – на автобус до Риги. Завтра начиналась учёба.

                Первый ужас.

 Стодневка начиналась в семь вечера. Родители уже знали, что я в Риге, поэтому не побоялись осуществить свой чудовищный план. Я «уезжала» в теплом свитере и брюках, так как было холодно. Зато малиновое турецкое платье ждало меня в кабинете Бориса. Малиновое платье, чёрные ажурные колготки,  полусапожки на шпильке.  «Странно, где же ты?» - подумала я. Наверное,  где-то носится. Когда он не появился к началу вечера, тревога стала закрадываться в моё сердце. К концу вечера он не пришёл. Начались танцы. Я накинула на плечи шубку и решила выйти во двор школы, к мальчишкам поболтать.
 - Скорее! - за руку меня схватил Геннадий Михалыч. - Скорее!!!
 - Что?
 - Не пугайся. Где твои вещи?
 - В кабинете…
  Я бежала за ним.
 - Давай, ключи принесу! Беги в мою машину. Не пугайся! Она за школой.
Я бросилась к его «Жигулям». Сыпал снег, мела метель. Я бежала,  на ходу пытаясь попасть в рукава шубки. Тщетно я дёргала – дверцы были заперты. Гена догнал меня с моей сумкой.
 - Осторожно. Садись назад, к нему…
 Я плюхнулась на сидение и замерла. На сидении полулежал Борис. Он был окровавлен и на нём не было ничего… Только пальто Геннадия. Он был без сознания.
 - Боренька! Что?!!! - я кричала и трясла его. - Гена!!!
  Мы подъехали к дому.
 - Давай ключи. Я принесу одежду.
 - Я сама.
 - Беги быстро.
 Я кинулась домой. Схватила плед, в авоську кинула спортивный костюм, бельё и носки. Полусапожки и пальто. Потом схватила водку и вату. Деньги с паспортом - и бегом вниз.
 - Быстро ты! Едем.
 - Куда? - я лупила Бориса по щекам, и он стал приходить в себя. - В больницу надо!
 - Нет. Откачаешь сама. Тебе в Ригу? Туда и едем.
 - Я стала растирать замёрзшее тело любимого водкой. Гена включил печку. Стало тепло. Боря был весь в кровоподтёках и ранах. Я промывала раны водкой. От боли он очнулся окончательно. Одеть его было невозможно, и я завернула его в плед. Говорить он  не мог – губы были разбиты и вспухли.
 - Потерпи. Пожалуйста, Гена?
 - Потом.
 Через два часа мы были в Риге. Шёл первый час ночи, мела метель и было безлюдно. Слава Богу. Без свидетелей. Мы занесли Бориса в дом и уложили в постель. Начался жар… Гена обсмотрел его.
 - Переломов нет. Надо в аптеку за йодом.
 - Есть.
 Гена принёс тёплой воды. Я подстелила клеёнку, чтобы не намочить постель и стала мыть Бориса. Потом мы смазали его зелёнкой и перевязали, где это было возможно.
- Теперь я вызову «скорую». - Гена направился к телефону. - Они его не заберут, но дадут обезболивающее. - я кивнула.
 Борис был совсем плох, когда приехала «скорая». Пожилой врач вопросительно посмотрел на Гену.
 - Я нашёл его три часа назад. Мне пришлось ещё пару отморозков скрутить и сдать в ментовку.
 - Сможете обеспечить уход? - Гена вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула.
 - Да.
 Врач выписал мазь, уколы  и уехал. Гена отправился в дежурную аптеку и уже через полчаса привёз всё необходимое. Мы снова смазали раны, сделали ему укол… Борис уснул. Три часа ночи.
 - Гена. Я Вам на раскладушке постелю, куда вам ехать? Утром поедете. Какой у Вас урок?
 - Завтра – никакой. Я выходной. А у тебя первый день учёбы.
 - Какая учёба!?! Я буду с ним.
 - Тебе нельзя пропускать. Я побуду. Я же свободен.
 - Гена?.. Может, теперь вы скажете, что произошло?.. - я делала омлет. Мы были голодны.
 - Завари-ка кофе. - мы поели, я заварила кофе.
 - Я скажу тебе всё. И если ты решишь после этого…
 - Гена, пожалуйста…
 - Борька знает приёмы и может за себя постоять. То, что он так избит, говорит о том, что их было очень много… Очень… Я случайно ехал в том районе. Никогда там не бываю, просто на централке авария была – я решил объехать… Они побежали. Двоих я скрутил… Они его… неважно.
 - Гена!
 - Они его… ты только не подумай о нём. Он без сознания был и, возможно, не знает…
 - Ради Бога! Его… - меня осенило. - Нет. Только не это. Он…
 - Он не сможет с этим жить, девочка. Молись, чтобы он не помнил… Вот мазь. - он положил на стол тюбик. - Если брезгуешь - я смажу.
 - Я сама.
 - И самое главное. Им заплатил твой отчим.
 - Что?..
 - Мне пришлось выбить правду из одного… Что ты будешь делать?
Ты… оставишь…
 - НЕТ. Пейте кофе… Я постелю вам и… обработаю, что надо…
 Я включила свет. Большая, просторная комната, со всем необходимым и даже более чем… Я вытащила из-за шкафа раскладушку. Постелила. Сняла платье, одела халат и тапочки. Платье было всё в крови, колготки порваны… Надо же, только заметила. Борис стонал во сне. Я решилась… Тихонько повернула его на бок и опустила одеяло… Сзади была кровь… Мокрой ваткой я вытерла его и смазала. Укрыла… Тошнота подкатила, и я еле успела забежать в туалет. Меня рвало. От ужаса, страха и ненависти. Как они могли? На что рассчитывали? Что не узнаю? Убить его?.. Когда в душе моей не осталось даже рвоты, я поднялась, умылась и вышла на кухню. Гена протянул мне чай.
 - Выпей. И пойдём спать. У тебя завтра важный день, девочка. И ночь будет не из лёгких.
 - Спасибо Вам, Гена…
 Ночь была ужасная. Гена спал. Борис метался в жару, и приходилось постоянно менять ему мокрое полотенце на лбу. «Не трогайте её! Не трогайте её!» - он шептал, бредил. На миг открывал глаза. - Ты тут?.. - и снова забывался. Утром я приготовила завтрак, сделала укол  и отправилась на учёбу. С надеждой, что начался новый отрезок моей жизни.

Лжеклятва

 Борис приходил в себя очень тяжело… Я выхаживала его, училась в Театре, стараясь не запускать и школьную программу. После учёбы я каждый день ехала на другой конец города в Пурциемс навещать дядю (чтобы у него не появилась мысль навещать меня)… Он и информировал маму, что у меня всё хорошо. Сама я старалась с ней не общаться. Зато Бабушка звонила мне каждый день. И только благодаря её советам, я поднимала Бориса. Несколько дней он молчал… Я боялась за него. Особенно, когда он оставался один… Он ещё не вставал… И не сидел. Однажды ночью, на шестой или седьмой день он напугал меня. Я клевала носом над учебником, сидя в постели, включив ночник. Борис легонько коснулся меня.
 - Я больше не мужик…
 - Боренька, ну, что ты? Малыш? - я боялась за него. Особенно тревожили его почки.
 - Я не уверен… когда встану, проверю у врача. И если… я застрелюсь.
Я покрылась испариной. И, наверное, если быть суеверной, своей клятвой – лживой клятвой, я разрушила впоследствии свою жизнь. Но тогда эта ложь была спасением. По крайней мере, мне так казалось. Я взяла его разбитое лицо в свои ладони.
 - Ничего не было. Клянусь. НИЧЕГО! Была скорая, врач тебя осмотрел…
 - Ты правду говоришь?.. Я не вижу твои глазки…
 - Я клянусь тебе своими глазками. - Бог мой! Знала ли я тогда, что менее чем через год я не буду видеть света?!!! Но тогда я спасала тебя, любимый мой…
 - Девочка моя… расскажи мне…
 - Боренька, тебе нельзя волноваться… - я боялась вопросов. А ещё больше боялась своих ответов. Я решила для себя больше домой не ехать… По крайней мере,  стараться не встречаться с родителями. По телефону буду вести себя, словно ничего не знаю. Бабушка…  Если Борис сможет водить машину, то я смогу навещать её, пока родители на работе… Хуже всего, что паспорт я получу только через полгода… Ну, ничего. Есть студенческий билет… Борис попытался подняться, но откинулся на подушку. Больно.
 - Девочка! мне на работу…
 - У тебя больничный. Забудь. Давай лечиться.
 - Я же не болен!
 - Нет-нет. Ты здоров, как бык! А это – издержки любви к девочке!
 - Ладно… расскажи, как ты… учишься… - мне стало смешно.
 - Боря, я всего неделю учусь. Мне нравится. Я самая младшая. Только на нервы действует то, что я ещё и школьное учу.
 - Когда ты успеваешь со мной?
 - А что тут такого? Укол впендюрила – ты спишь, а я учусь!
 - Не впендюривай больше… я хочу видеть тебя…
 - Боря, это мочегонное – для почек… так что – изволь…
 - Я хочу встать. Помыться. Сам по нужде сходить… Сколько ты можешь носить за мной…
 - Сколько потребуется. Пожалуйса… помоги решить! - я подсунула ему, давно решённую задачку по физике. Надо было отвлечь его.
Борис минут через пять позвал меня.
 - Иди, объясню!
 - Может, скатаю?!
 - Дуля! Понять надо! - и он стал объяснять. Я же пыталась понять,  почему с нами так поступают. Что они хотели добиться? Убить его?! Уничтожить?!! Боже, растолкуй!!!!! Почему караются чувства? Почему я, не выносящая ложь, теперь должна врать?!!! Ложь во имя спасения?.. Спасения чего?..
 - Ты тут? Ты не слушаешь…
 - Слушаю внимательно…
 - Ну,  не сочиняй мне-то хоть…
 - Прости.
 - Мне опасно тут быть?
 - Напротив!
 - Я же без документов…
 - Почему это? Я паспорт твой взяла. И кучу денег. Кстати, нам всем степендию назначили. Аж 72 рубля. Отличникам  - увеличат. Неуспевающим – снимут. Придётся учиться!
 - Думаешь, без стипендии твоей не проживём?
 - Не думаю. Но я не привыкла зависеть. И за выступления платить будут…
 - Я же какой-никакой – мужик! И смогу содержать тебя!!!
 - Причём тут содержать! Стипендия – предлог не зависеть от родителей, глупыш!
 - Ну, разве что…
 Я сообразила, что Борис не ел почти неделю – только пил.
 - Боря, давай поедим?..
 - В два часа ночи?
 - Когда тебя смущало время для ужина? - я хотела шутить, но получалось вяло…
 - Не хочется… может… не знаю…
 Я быстренько сварила манку, нарисовала вареньем рожицу.
 - Я сам… - руки плохо слушались его. Он ел медленно-медленно, я же старалась не смотреть, боялась, что заплачу… - Больше не могу… - он съел несколько ложек, но я решила не настаивать.
 - Хорошо, милый… Может,  спать?.. Мне в шесть вставать…
 - Положи головку на плечо, - попросил он. Легко сказать! Как это сделать, не причинив ему лишнюю боль. - Смелее! - я робко придвинулась.
 - Не больно?
 - Нет. Спи… Я буду охранять твой сон… Твою жизнь.
 - Нашу жизнь…
Вдруг он отодвинул руку.
 - Конец мне.
 - Что?!
 - Он не… встаёт!!!  Я не мужчина больше!!!
 - Успокойся… Просто ты обессилен. Тебя… били туда… Потерпи.  Когда стихнет боль – всё вернётся. Обещаю. Врач сказал… -  опять вру!
Он успкоилая и уснул. Мой же сон  испарился. Я хочу, чтобы ты жил, любимый. НАВСЕГДА СО МНОЙ…

                Болезнь.

 Борис был ещё очень слаб, хотя уже вставал с постели. На улицу он ещё не выходил. Жизнь потихоньку текла. Я была счастлива, хоть и очень уставала.  Я шла к цели, и это придавало сил. С родителями я так и не виделась, хотя прошёл месяц. Три раза ездила к Бабушке. Удавалось между поездами побыть у неё и обратно – пока родители на работе. Я заехала к Борису, вернее, к нам, прибрала, упаковала необходимые вещи и привезла в Ригу. В Театре мои труды не пропали даром, мне повысили стипендию, дали номер для выступления. Ещё меня привели в Еврейское общество, где я активно готовила сольные номера. Борису долго приходилось быть одному, я же старалась быть на виду, чтобы слухи доходили до родителей. Я приезжала домой на обед, бывала пару часов и ехала в общество на репетиции до вечера. Борис всё понимал, но очень скучал дома без дела. Иногда, замотанная,  я вваливалась в квартиру, а он пытался запихать что-нибудь в меня съестного. Но меня хватало только на душ и, еле живая, я ещё занималась, лёжа в постели, Боря же пытался приласкать меня, придать сил… Я старалась уделять ему всё время, что бывала дома.
Как-то ночью, когда я разрешила себе уснуть, Боря легонько толкнул меня в бок.
 - Что? Боря?
 - У меня что-то с лицом... И руку не могу двинуть… Отлежал так.
Я вскочила к выключателю. Борис был бледен, лицо перекошено, рука подвёрнута… Я бросилась к телефону.
 - «Скорая».. - сама стала быстро одеваться. Я уже и так знала, что это. Мой дедушка умер от инсульта… Борис был напуган.
 - Боренька, всё хорошо будет! - слёзы текли, и я с остервенением массировала его руку. ЗА ЧТО?!!!!!!!!!! «Скорая» приехала быстро.
 - У него стресс был? 
 - Был. Ещё какой.
 - Нет смысла его везти. Отойдёт. Пару недель. Только лицо может не восстановиться.
 Ещё и это, подумала я. Но хоть не смертельно. Микроинсульт. Хорошенькое дело!!! Когда на утро я сообщила это Михалычу, он чуть не убил меня в трубку за то, что не настояла на вывозе его в больницу, потому что инсульт – это очень даже смертельно! Он отменил свои уроки и примчался в Ригу. Пользуясь тем, что он приехал, я отлучилась к участковому врачу, рассказала ситуацию и попросила справку об освобождении от учёбы.
 - Девушка, вы здоровы!
 На стол легла двадцатипятирублевая купюра. Она глянуля на меня.
 - У вас, кажется, нездоровый цвет лица…
 - И гнойная ангина! - подсказала я ей, ложа на стол ещё десятку. Она приняла условия моей игры. Моя умная Бабушка говорила, что бесплатную медицину надо подкармливать, тогда она может оказаться действенной. - Доктор, вы не знаете, кто бы мог посещать моего мужа дома? Лучше, чтобы он был под присмотром врача... - Ещё двадцать пять рублей (а говорил - стипендия не нужна!) и она была готова бросить приём и уже лететь к нам. Ещё бы! За десять минут она ползарплаты на стол получила. Ну, и на здоровье! Лишь бы это было на здоровье мне!!! Вернулась я домой уже более оптимистично настроена. Михалыч был мрачен.
 - Что делать будешь?
 - Гена, вы всё надеетесь услышать, что я уйду? Не надейтесь.
 Я села на кровать. Борис в ужасе смотрел на нас. Речь его была почти невнятна.
 - Скоро сдохну?
 - Не обольщайся! Сначала тебе придётся жениться! Или я уже буду слишком старая для тебя? - было не до шуток, но сидеть в трауре я не собиралась. И так страшно было.
 - Я договорюсь через Рижский госпиталь, чтобы прислали массажиста.
 - Вот за это вам моё пионерское «спасибо»!
 - Заверни своё «спасибо» в бутерброд!
 Я же его не кормила! Вот дура! Я разогрела обед.
 - Я думал - хуже будет.
 - Хуже уже не будет…
 - Думаешь?
 - Надеюсь.
 - Я поеду обратно. - Гена встал. - Держись, девочка. Помни, ты не виновата, хотя всё из-за тебя. Вернее – ради тебя.
 - Вы умеете успокоить! - с горечью сказала я.
 И я решила бороться. Со всем миром, если понадобится! Я купила резиновый мячик и заставляла Бориса работать рукой. Через «не могу»! Я заставляла ходить его по нескольку шагов в день. Ради меня. Через «не могу»! Я заставляла его есть. За маму, за папу… Через «не могу»! Сама я похудела, занималась учёбой и… жила… Через «не могу»!.. Иногда я приходила в отчаяние. Иногда он уже не мог. Но мы старались. Потому что силы придавала ЛЮБОВЬ и НАДЕЖДА… Через «не могу»!
 Как то ночью Борис прошептал:
 - Ты больше не сможешь целовать меня в губы…
 И вправду – я не целовала его  с тех пор, как перекосило лицо… Я приподнялась на локте и нашла в темноте его губы… И тут я почувствовала его плоть! Значит, губы обрели чувствительность!!! Значит, он… Он может!!! Я обезумела! Я принялась целовать его, возбуждать… Что-то говорила мне «не останавливайся»! Я томила его ласками, а он молил освободить его. Я мучила его часа два, пока не почувствовала, что он больше не может терпеть. Я зажала плоть губами и… Борис закричал! Громко, изгибаясь, он кричал! И тут я почувствовала, как мою голову сжали его руки… ДВЕ РУКИ!!! От стресса его руку отпустил паралич!!! Потом я узнала, что это был не паралич, а зажатие нервных окончаний… Я отпрянула.
 - Боря!!! Рука!!!
 - Что? - он не понимал, ещё находясь в экстазе.
 - Твоя рука!!! Боже мой! Рука! - я рыдала.
 - Боже! Моя рука? - Борис вдруг сообразил… - Рука?!
 - Ну, да! Соображай быстрее!
 - Что ты сделала с моей рукой? - он оторопело смотрел на меня.
 - Ничего… - я обессилено опустилась на пол. Катитесь все к черту! Ради этой минуты стоила так страдать! Я села рядышком на кровать. - Новая жизнь?
 - Да. С тобой.

Затишье.

 В нашей жизни наступила какая-никакая стабильность. Борис стал быстро поправляться. То ли просто прошёл кризис, то ли сознание,  что он ещё может себя чувствовать мужчиной… Что произошло в тот вечер, я так и не спросила. Не хотела, чтобы он снова пережил этот стресс – это, во-первых. А во-вторых, мне не хотелось знать каких-либо подробностей о подлости родителей… Впоследствии оказалось, что это ещё цветочки!.. Но не буду забегать вперёд.
 Я чувствовала себя хозяйкой и была счастлива. Приходилось ездить в Шяуляй, сдавать школьную программу. Я тянула на медаль и это радовало. В студии я занималась вокалом, диалектикой, пластикой, литературой… Борис радовался моим успехам, помогал, чем мог.
 - Малышка. Я выхожу на работу. - одна мысль, что он едет туда,  меня страшила, но высказывать её я не стала.
 - Уверен?
 - Конечно. Торчать, как раньше в школе, днями и ночами, я не стану. Самое позднее - к пяти часам буду обратно. И тебе будет полегче.
 - Интересно, почему?
 - Хоть подружек домой приведёшь.
 - Боря! - и тут меня осенило. - У меня нету подружек… Как-то не успела…
 - И всё из-за меня.
 - Да я как-то не особо страдаю! Хорошо, раз ты решил…
 В первый же день, когда Борис уехал на работу, я решила прогулять. Я встала не в шесть, а в девять и устроила генеральную уборку. Открыла все окна, устроила грандиозный сквозняк (в феврале!!!). Несколько раз перемывала полы… Хотела, чтобы из дома выветрился запах лекарств. Я перетянула постель, вычистила буфет и шкаф, заменила шторы и занавески. В доме, наконец, запахло свежестью и морозом. С таким настроением я отправилась на кухню, запекла в духовке курицу в меду и картошку, сделала пышки и заметила, что время близится к пяти. Я сходила в душ и, с чувством исполненного долга, уселась перед телевизором смотреть «Мой ласковый и нежный зверь»… С каждым кадром  моё весёлое настроение куда-то улетучивалось, я видела себя, танцующей вальс в свадебном платье… Я не досмотрела фильм и выключила телевизор. Посмотрела на часы – седьмой час… Я вынула курицу с картошкой, испекла пирог, а Бориса всё не было. В девять я услышала, как повернулся в замке ключ.
 - Боря! - я заплакала.
 - Всё хорошо, девочка. Что ты?..
 - Где ты был?
 - Надо было пару дел сделать.
 - А позвонить?!!!
 - Ну,  я дурак! От идиота кусок!
 - Всё. Проехали. Главное – ты дома.
  Да… Был бы в то время обыкновенный мобильник, наверное, не было бы продолжения этой истории…
 Я успокоилась и накрыла на стол.
 - Боже! Всё блестит! - заметил Борис. - Когда успела?
 - Ты только не ругайся. Я прогуляла. Отоспалась…
 - Я несу за тебя ответственность. Не пропускай, пожалуйста. Даже ради чистоты.
 - Я просто хотела отдохнуть…
 - Хороший отдых, напахалась, как Папа Карло, думаешь, не вижу?
 - Приятно, что видишь. Я есть хочу - тебя ждала.
 - Мы в состоянии в субботу гостей принять?
 - По какому поводу?
 - Вообще-то – я родился…
 - Боже! Уже двадцать первое в субботу?!  Совсем потеряла счёт… - «и подарок не купила»… - подумала я.
 - Скажи, а твой военный билет тут, в Риге, тоже действует для магазина?
  - Разумеется.
 - Тогда завтра не задерживайся, надо всё купить, а то в очередях стоять – сил нет. После студии я так выматываюсь.
 - Не понимаю. Неужели можно от пения устать?
 - Ещё как. Если относиться к этому, как к делу своей жизни и петь, вкладывая душу… Понимаешь, ты отдаёшься всем, кто сидит в зале, получая от них энергию и силы. Зато, когда опускается занавес,  – силы покидают…
 На следующий день Борис снова приехал поздно, он был мрачен, и я боялась спрашивать его… Эх… Завтра суббота. Ну, что готовить? Утром я отправилась на базар. Зашла в рыбный павильон за скумбрией. Купила у бабушек квашеной капусты. Хи-хи – закуска есть… И тут в магазине, у рынка, я увидела странную толпу. Я подошла поближе и увидела, как тётки бойко торгуют какими-то длиннющими макаронами. Я встала в очередь. Пока моя очередь подошла, я уже знала, как их готовить и, как и с каким соусом подавать. Вопрос решён. Каков же был шок Бориса, когда, покончив с салатом и винегретом, разложив скумбрию и капусту, я поволокла ставить на плиту большую алюминиевую миску. Бацнула туда соль и стала ждать, пока закипит.
 - Ты что, джинсы варить будешь?
 - Ага! На десерт.
 На большой сковородке я пожарила сухие грибы с луком, добавила специи и залила сливками. Из шкафа вынула спагетти. Длиною в метр. Стала запихивать в миску. Когда они сварились, я слила воду, добавила туда кетчуп и содержимое сковородки. Потушила. Теперь, пусть мучаются, как это есть. Но вкус был обалденный!
 К вечеру пришли гости. Я очень устала, поэтому за столом почти всё время молчала.
 - Борис! Ты до чего девочку довёл? Похудела и онемела! - сказал военрук из десятой школы.
 - Ещё бы! Она ещё и учится на два фронта! - подсказал Борис.
 - И куда её родители смотрят? - сказал начальник воинской части.
 - В телевизор. На сыпь соль на рану, Виктор Андреевич!
 Упоминание о родителях совсем не скрасило моего настроения. Я не могла их простить, хотя, как ни в чём не бывало, болтала по телефону…
 Гости пили за Бориса, за нас, за меня… Разошлись поздно.
 - Иди спать, я уберу. - Борис стал собирать со стола.
 - Я сама.
 - Нет. Иди. Ты какая-то не такая…
 - Боря, я не знаю, но у меня неприятно сосёт под ложечкой. Это признак страха.
 - Чего ты боишься, глупенькая?
 - Не знаю. Если бы я могла объяснить это, мне было бы легче.
 - Давай, завтра в Юрмалу съездим? Развеешься?
 - В Юрмалу?  В феврале?!!!
 - Ну,  и что? Давай, машину на вокзале оставлю, и поедем на электричке?
 - Ладно, давай. – как-то без энтузиазма ответила я. Что со мной происходит?..
 Утром моё настроение усугубил звонок мамы. Тоном, не терпящим возражения, она сообщила, что мы двадцать седьмого идём на свадьбу к знакомым… «Господи! Поверни время вспять и не пусти меня на эту свадьбу!!!!!!!!!!!!!! Борис! Не пускай меня! Отговори! Запри дома и выброси ключи в Даугаву!»…
 «…Гроза надо мной распласталась.
Срезала день, как бритвой.
Глаз твоих злая усталость
В сердце моё проникла.
Гроза до дна распласталась, -
Смыла с души вериги…
Браслетом легла Даугава
На запястья – улочки Риги».
   
Свадьба.

 Ни ночь любви, ни прогулка по Юрмале не развеяли моего дурного предчувствия. Мои сборы на свадьбу потрясли Бориса и навеяли ужас.
 - Что это? - он показал пальцем на чёрное платье, усыпанное бисером.
 - Платье.
 - Ты носишь чёрное только на сцене и то, в цикле песен гетто.
 - Боря, отстань, пожалуйста.
 Какое-то время он молча наблюдал. Но когда вместо распущенных волос или косы, или, на худой конец, конского хвоста,  я туго затянула волосы на затылке – Борис запротестовал.
 - Ты на похороны или на свадьбу?! Немедленно снимай!!!
 - И не подумаю!
 - Снимай, говорю тебе! - он был зол.
 - Нет!
 - Да!- и вырвал из узла заколку. Коса упала на плечи.
 - Ах, так?! - я была в бешенстве. И это была последняя капля.
 - Так!
 Я бросилась на кухню, схватила портновские ножницы и… отхватила косу… Коса выскользнула из руки, и я без сил опустилась на пол…
 - Теперь у тебя замёрзнет спина… - упавшим голосом сказал Борис. Он поднял меня с пола, одел мне сапоги и пальто.
 - Пошли. - я так и не выпустила из рук косы. Мы вышли на улицу, и он потянул меня в сторону центра. Затолкав меня в парикмахерскую, обратился к скучающим дамам.
 - Девушки, вы можете что-нибудь сделать с остатками былой роскоши? - одна из парикмахерш взяла из моих рук косу.
 - Ни фига себе! Ну, косу я вам переплету в лучшем виде… дамочка, - это она ко мне, - вы хоть что-нибудь оставили?
 «Что-нибудь» ещё доставало до лопаток.
 - Ну, не страшно,  сейчас подравняю и с вас три рубля! А за косой завтра приходите.
 Домой мы возвращались молча. Борис явно был шокирован, он старался виду не подавать. До поезда оставалось три часа. А посему он затолкал меня в душ, помыл и принялся копаться в шкафу. Я, словно зомби,  смотрела в одну точку. Длинная коричневая бархатная юбка с боковым разрезом, кремовая блузка и коричневые лодочки.
 - Так пойдёшь! - он укутал меня в шубку, пуховый платок и, сунув в руки сумочку, вытолкал за дверь. Я поехала на вокзал… Два часа в поезде с каким-то узбеком, который рассказывал про свой «киш-миш» - и я дома. Родители уже стояли на пороге.
 - Ты вовремя!
 - Привет.
 Я успела только чмокнуть Бабушку, и мы отправились в Кедайняй на свадьбу. Кедайняй находился в 10 км от города. Почему-то было престижно делать свадьбы за городом, но мне было всё равно.
 Ах, уж эти еврейские свадьбы восмидесятых! Толстые тётки расхаживали в глупых блестящих нарядах, или же, наоборот, тощие, как селёдки, девицы в нарядах, ужасно дорогих, но висящих на их безгрудых телах, словно на вешалках. А ещё смешнее было наблюдать, как две тётки в одинаковых нарядах, видимо, купленных у одного спекулянта, шарахаются друг от друга. Ансамбль, приглашённый из Вильнюса, играет еврейские песни. И я хватаю за руки кого попало, вливаюсь в круг. Я несусь в бешеном хороводе, в весёлых плясках – только бы подальше от них, от мамы и отчима. От тех, которые должны были оберегать мою душу, а не калечить её.  Мне всё равно, кто приглашает – лишь бы танцевать, танцевать, танцевать… Какой-то двухметровый верзила – косая сажень, с очень красивым лицом, танцует со мной медленный танец и уже не отпускает до конца вечера.
 - Меня Лев зовут.
 - Хорошо. - я слабо реагирую на происходящее.
 - И что вы тут делаете?
 - Танцую.
 - Ясненько.
 Меня передёрнуло. Это «ясненько» я ещё часто слышала и оно, вот уже 20 лет, стоит у меня громом в ушах. Я отпрянула.
 - Я есть хочу. Извините.
 - Моя будешь… - угрожающе прошептал он.
  Я быстро пошла к столу. Запихивая в себя какой-то салат, я боролась с тошнотой. Я порылась в сумочке. Нашла автобусный талончик и карандаш.
 «Мама, еду домой – устала». - и, накинув шубку, выбежала на мороз. Ночь. «Куда мне?» Я остановила попутку.
 - В Шяуляй!
 - 5 рублей.
 - Нет проблем. Скорее.
 Когда я посмотрела на табло, я поняла - до поезда на Ригу четыре часа… Сидеть на вокзале не хотелось. Идти к родителям, хотя дом через дорогу, ещё больше.  «Боже! У меня же дом есть!» - осенило меня. Я продрогла до мозга костей, и выходить с вокзала на мороз в одних туфельках не хотелось. Но перспектива провести ночь на своей постели подняла меня с деревянного кресла.
 …Дома было пыльно, шкаф открыт. Это когда я забегала за Бориса одеждой и документами,  так и осталось. Было уже три часа ночи, но я была дома и вторым дыханием протёрла полы, вытерла пыль и поменяла постель. Я заварила свежий чай и с наслаждением выпила. Когда я, измотанная, леглп спать, поняла, что от плохих эмоций не осталось и следа. Я дома. Я уснула крепко, без снов и проспала до самого обеда. Я была голодна, а в доме ни крошки! Я вышла на балкон и открыла шкафчик. Там стояли привезённые с Украины соленья и варенье. Я умяла несколько солёных огурцов и почувствовала себя лучше. В дверь постучали. Я вздрогнула. Но подойти не решилась.
 - Детка, это я! Ты ключи не вынула!
 - Борис?! - я бросилась открывать.
 - Я знал, что ты тут… Где ж тебе быть?... А убрала когда? И не замёрзла одна?
 - Не замёрзла… проголодалась.
 - Я хлеб купил.
 - И всё?!
 - А мы назад когда едем?
 - Вечером. Или я рано утром на поезде. Зачем тебе мотаться туда-сюда?! В шесть поезд, и я на первую пару не опоздаю.
 - Тогда получи колбасу тоже! А пообедать сходим.
 - А ты ел?
 - А кто мне подал?!
 - Зараза!
 Я сделала бутерброды с солёными огурцами и квашеной капустой.
 - А вообще-то обедать мы не будем. Ты на часы смотрела – три уже!
 - Значит, сходим поужинать. А ещё лучше, ты бы привёз из кабака домой. Нафиг мне светиться?!
 - Ты права.
 - Я постель постираю и повешу на батарею. Завтра после работы – заедь сними.
 - Да я в прачечную сдам!
 - Простыню, пододеяльник и два полотенца?! Дурость – постираю сама.
 Я всё ждала, когда он спросит, как свадьба, почему не осталась на второй день. Но, похоже, мы оба боялись. Я – вопроса, а он – ответа.
Я занялась стиркой и более основательной уборкой. Борис  пылесосил ковры.
 - Жалко, что цветы завяли… - Борис вынул из цветочного горшка засохшие стебельки.
 - Ничего, весной посажу что-нибудь.
 - Только не кактусы! Мне одной колючки хватает! Это надо же -  косу отрезать! Что тебе сказали?
 - Ничего. Может, не заметили?
 - Не заметили, что вместо такой красоты осталось нечто, прикрывающее плечи?! Тебе и так красиво – волос роскошный, но такого… Эх! И всё из-за меня.
 - Не думай! Не мозги – отрастёт. Хотя так гораздо легче! Можно распущенные носить…
 - Сейчас в городе безлюдно, погода хрень, я подъеду в ресторан и куплю чего-нибудь, потом разогреем. А ты заканчивай тут и иди отдыхай!
 - Я закончила. Только много не покупай – не съедим же!
 - Можно,  я сам решу? Свинину не куплю – помню!
 - А десерта побольше!
 - Я тебе и так большой десерт устрою! Я ушёл!
 Борис и почтальон разминулись… Я расписалась за телеграмму и не удержалась, прочитала.
 «Бурис прилетай тчк. мамке худо тчк. Михайло»… Бориса было не догнать, и я, на всякий случай, стала собирать ему в дорогу сумку. Во мне не шевельнулось никакого предчувствия, поэтому, чёрный костюм я вкладывать не стала.
 - Я такой вкусности купил! – и, удивлённо глядя на сумку, - ты меня выселяешь?
 - Вот. - я протянула телеграмму.
 - И что делать?
 - Вот пень! Ехать, конечно!
 - А ты?!
 - Борюшка, мне нельзя учёбу пропускать… Давай, так! Ты едешь, если не так страшно, вернёшься, если я тебе нужна – дашь телеграмму. Мне на учёбе показать надо будет.
 - Хорошо. Аппетит пропал…
 - Дудки! Поедим и поедем в Ригу, кинешь меня домой, а сам в самолётик!

И снова Украина.

 Вот уже три дня, как Борис улетел к больной матери. И ни звонка, ни телеграммы… Я вела свой обычный образ жизни, стараясь не думать о плохом. Зато я совсем не готовила и очень много репетировала. Учёба и бесконечная музыка выматывали меня, и я приходила домой полумёртвая. Утром вставала разбитая, лезла в душ и плелась на учёбу. «Ну, нет! Так я копыта откину! Всё! Завтра всего две пары, а на репетицию в общество не пойду! Лучше прошлындраюсь по магазинам! Я же живой человек, а не робот!» Так я и поступила. После уроков я отправилась в «Планетарий» - там подавали свежие пирожные «Вец Рига» и коктейль (жаль, не на вынос!). Умяв пять штук, я пошла в «Универмаг». Там всегда можно было найти чего-нибудь интересного, а главное - там продавалось накладное мороженое в хрустящих вафельных стаканчиках. Там я «разгулялась» на французскую булку, плавленый сыр «Дзинтарс», печение «Селга» и сладкие сырки в шоколаде. Всю эту вкусность я пообещала себе слопать дома, а пока  я не отказала себе  в удовольствии съесть мороженое. От «Универмага»  до вокзала десять минут ходьбы. Раз уж я решила устроить себе пир, то как же без вокзальных горячих пирожков с рисом и мясом? Я отстояла очередь и, купив пять пирожков, отправилась на остановку троллейбуса. Дома я облачилась в халат и разлеглась перед телевизором. Я отдыхаю. И никто не сможет мне помешать. Только я расслабилась – звонок в дверь.
 - Вам телеграмма-молния. Распишитесь.
 От Бориса. Дрожащими руками я развернула. «Всё плохо. Вылетай!» Ёлки! И на учёбе не предупредить. Я оделась и побежала в поликлинику. Участковая  узнала меня (ещё бы!)
 - Я дам на десять дней справку. У тебя грипп. - на стол легла красная купюра.
 - Спасибо.
 Ну, вот тебе и пир! Быстро собрав несколько вещей в сумку, запихав туда пирожки (пригодится!), я заказала такси  - в аэропорт!
 Время в дороге пролетело незаметно – я спала. Приготовившись к самому худшему, я понимала, что отдохну не скоро и поэтому, отключилась от всех мыслей. Меня встретил Борис.
 - Девочка моя!
 - Ну, что там?
 - Ничего.
 - В смысле?
 - Всё хорошо.
 - ?!!!!!!!!!!!
 - Просто я решил, что неделька нам не помешает. Я дома вытер пыль, помыл полы и даже постель сменил.
 - Так я перед отъездом чистую натянула. - я была ошарашена.
 - Так свежее. Правда, там слякоть, но я тебя на руках понесу.
 - Ты псих.
 - Нормального бы не полюбила.
 - Зараза!
 - Ты ела?
 - Я спала.
 - Мама нас покормит.
 - ? - я понимала всё меньше.
 - У неё грипп был, а Мишка напугался.
 - А я зачем мчалась?
 - Ко мне.
 - Точно - псих! Ты не видишь, что на улице творится? А удобства во дворе!!!
 - Милая, ты от жизни отстала. Мы Мишане деньги оставляли, так там ремонт сделан, проведён санузел и душ! И вообще… поехали домой!
 - Ну,  уж нет! Теперь корми меня!
 - Дома. Я картошку тебе пожарю.
 - Сам?
 - Сам! А ты отдыхаешь!!!!!!!
 - Хи-хи-хи. У меня пирожки привокзальные есть! Я тут без тебя пировать собралась, так ты мне облом устроил!
 - Не ворчи. - он уже заталкивал меня в машину Михаила. - Ты хоть помнишь, когда мы в последний раз…
 - Помню. На Новый год, а что?
 - Я не трогал замученную студентку, но теперь держись!
 - Совсем псих! Из-за этого на Украину надо было?! В глухую деревню?!!!! Конченый!!!!!!!!!! - мне было весело. - А я с собой конспекты учить взяла…
 - Так кто из нас конченый?!
 Так,  с хохотом, мы добрались до дома. Изменения были видны, не доходя до дома. Во-первых, новенький забор пояском опоясывал домик, который был уже не серый и обшарпаный, а выкрашен в коричневый цвет. Ставни расписаны орнаментом, а вместо «зелёного домика», то бишь туалета – резная беседка со скамейкой и деревянным столиком. Я опешила.
 - А что же в доме?
 - Да всё в норме. Садик тоже привели в порядок, успели до снега, но пока не видно. - Борис улыбался. Ему нравилось моё удивление. - Домой идём?
 - А як жи! - мой ломаный и неправильный украинский рассмешил его.
 Борис открыл дверь.
 - Боже! - я пищала от восторга.
 Вместо куцей кровати стоял новенький диван, вместо комода - узкий стеллаж, к которому примыкал двухдверный шкаф, а вместо куцего стола – журнальный столик и два пуфика, в тон дивану. На полу лежал небольшой ковёр – нам его подарили на свадьбу, но мы его не положили. На кухне же, вместо пары кривых шкафчиков – на стенке висело четыре деревянных шкафчика, под ними стоял стол и четыре табуретки. Неизменными остались плитка и маленький холодильник. Кухня выкрашена в зеленовато-кремовый цвет, а единственная комната обклеена светлыми обоями.
 - Боря! Что это всё?!
 - Ну, тут же было невозможно жить! Иди тубзик оцени!
 - Что?
 - Туалет!!! Кухня меньше стала, не видишь?
 Кусок кухни был «обрезан» для маленькой угловой душевой и унитаза.
 - Потрясно!
 - Только, милая, тебе коробки разобрать придётся – это подарки со свадьбы, я не знал, куда – что…
 В углу стояли три коробки.
 - Борька! Как тебе удалось?!!! - я всё ещё не могла придти в себя.
 - Иди, малышка, в душ, переодевайся – пойдём к маме здороваться. А я постелю, а то поздно вернёмся.
 Я пошла в душ. Борис пока вытянул диван и постелил чистую постель, положив не плед, а пуховое одеяло – тоже подарок. Идти никуда не хотелось…

***

 - Соня! Всю жизнь проспишь! - Борис тормошил меня за плечо. Я сопротивлялась всеми фибрами своей души. Под одеялом было так тепло, а в доме, за закрытыми ставнями, - темно.
 - Боря… Сколько времени?
 - Шесть нуль-нуль.
 - Ты ошалел?!!!
 - Поехали в лес!
 - Ни за что! Холод собачий и я спать хочу! Отвали!
 - Ну!
 - Боря, ты меня отдыхать притащил или как?
 - Отдыхать…
 - Так дай спать!!!!
 - Я из-за тебя замёрз!
 - Это ты мне говоришь?! - я злилась. – Чтобы поднять меня, тебе придётся вытащить меня на снег!!!
 - Я же не идиот…
 - Поверить не могу!
 - Злючка… - Борис нырнул под одеядо. - Спи.

***

 Утром я проснулась от стука в окошко. Вставать сил не было совсем, и я увидела, как в окно просунули корзинку горячих пирожков. В комнате дунуло холодкои и одновременно приятным запахом. Встать я так и не смогла. Я заболела.
 - Боря… - Борис пошевелился во сне и чуть приоткрыл глаз. - Что-то со мной не то… - он коснулся рукой лба.
 - Да ты горишь! Лежи, не вставай!
 - Мне надо… в душ. Но встать не могу. Помоги. И пирожки возьми на окне.
 Борис помог мне дойти до душевой.
 - Я сама…
 Усилием воли я приняла душ, но тут перед глазами всё поплыло, и я рухнула на пол. Очнулась я в постели. Борис проявлял олимпийское спокойствие.
 - Детка. У тебя 39 температура, не вставай…  я врача вызвал – у тебя сыпь.
 - Какая ещё сыпь? - я испугалась.
 - Я тебе чай заварил, попей, малышка. - он ласково погладил меня. – Не бойся.
 - Пожалуйста, пусть никто не приходит из родственников… я не хочу… ты не ел… я убрать должна…
 - Всё-всё… никто не придёт. Только врач – обещаю.


 Несколько дней я пролежала в забытьи, но потом стала ныть, что  хочу домой. Не хотелось запускать учёбу, да и просто  жить в городе мне было легче. Наконец, Борис сдался. Он заказал билеты в Ригу, собрал вещи, и мы благополучно уехали…
 - Ты бледная. Давай, возьмём такси. Интересно, машина наша ещё живая, сосед её заводить должен был, а то аккумулятор кукнется.
 - Давай, без подробностей, но мне действительно… не очень.
 Через сорок минут мы подъехали к дому. Неприятно сосало под ложечкой. Борис открыл своим ключом. Тишина, только много пыли скопилось за две недели. Я села на диван, пытаясь определить, что не так. Чувство было, как в плохом детективе, когда герой чувствует : я «Конец!», но не знает, откуда его ждать. Пока Борис деловито вытирал пыль, я позвонила домой. Дома всё было спокойно, только Бабушка тревожно сообщила про какого-то еврейского жениха, а я не придала этому разговору ровно никакого значения.
 - Всё в порядке, милая?
 - Да-да. Опять там кого-то сватают.  Боря, я полы помою, а то как-то не свежо…
 - А в глаз?! Еле из болячки выкарабкалась – а ей полы! Я сам, что, без рук? Знаешь, сколько километров казармы я перемыл?
 - Нет. - я удобно устроилась на диване. - А мне нравится!
 - Что?
 - Я сижу, а ты вкалываешь! Кайф!
 - Ну, не всегда же так будет!
 - Жа-а-алко…
 - Вот погоди, поженимся….
 - Хи-хи. Пойдём, пообедаем куда-нибудь!
 - Сиди! Я схожу, закажу что-нибудь и принесу.
 - Ну! Завтра всё равно мне на учёбу!
 - Вот и сиди, уроки делай!
 Борис был неумолим. Он домыл полы и ушёл. Мне же ничего не оставалось, как разобрать вещи, пока он не видит. Я запустила стирку, проверила содержимое холодильника. Почти всё, что не лежало в морозильнике, пришлось выкинуть. Я собиралась в такой панике, что сырок «Дзинтарс» и франзузская булка просто заплесневели в пакете, наспех брошенном на кухонном столе. Хорошо, что не было немытой посуды. Надо было сходить в магазин, но Борис может вернуться, а нервировать его я не хотела. Я сходила в душ и решила позвонить Геннадию.
 - О! - обрадовался он, - наконец-то! Приехали?
 - Приехали.
 - Вот и отлично! Пусть твой на работу завтра выходит, а то я устал уже.
 - Угу. Приезжайте.
 - Приеду-приеду. Пока.
 «Странное чувство» -  подумала я. Только сейчас я заметила, что совсем стемнело. Я включила ночник, яркого света не хотелось. Постелила диван.
 - Я пришёл! Голодная?
 - Не очень. А что ты принёс?
 - Я не знал, что ты хочешь, взял шашлыки и котлеты по-киевски с картошкой фри. Сойдёт? И лимонад. – добавил он.
 - Бориска! Хлеба нет!
 - Я купил. И молоко для кофе. Остальное завтра купим. Я не знал, что есть.
 - Ничё-ё-ё-ё. - потянула я, распаковывая пакеты.
 - Девочка, у тебя свечи есть?
 - Есть, а что?
 - Достань красивую посуду, и поедим романтично.
 - О-па! Салдофону романтики захотелось! - я достала сервиз. - На!
 Мне было интересно наблюдать, как неуклюже он воюет со скатертью и гремит посудой. Посередине он водрузил подсвечник с красными свечами. Повозившись ещё пару минут, он торжественно подвёл меня к столу.
 - Прошу, пани!
 - Дзинькую барзо!
 - Эй! Это по-каковски?
 - По-польски, раз «пани» назвал.
 - Ну, нельзя же всё буквально воспринимать!
 - Я не воспринимаю! Я есть хочу.
 - Достань бокалы. Я вино налью. Это же ты по своим праздникам пьёшь?
 - Давай! - мне почему-то стало безумно легко. Я достала из буфета бокалы. Борис разлил вино. Мне стало весело, и я, не дождавшись тоста, зажмурила глаза и залпом осушила бокал.
 - Алё! Ты что? - Борис оторопел, - Я думал, ты пригубишь! Алкашка! А ну,  прекрати! Ешь быстро!
 - Отвратительный вкус! Бабушка делает домашнее. Сладкое и терпкое. - тепло стало разливаться по телу.
 - О! Дегустатор! – Он пихнул мне в рот кусочек котлеты. - Жуй! Похоже,  я была «весёленькая».
 Зазвонил телефон. Обычно Борис никогда не брал трубку. Но в этот раз звонил Гена. У нас был условный звонок - 2 гудка, а потом он перезванивал снова. Пока Борис болтал, я налила ещё бокал и снова осушила. В конце концов – мне 16 лет, могу я напиться?!
 - ЭЙ! Э-Э! А ну,  прекрати! - когда он закончил говорить, я наливала уже третий бокал. - Ты мне это брось! - он быстро унёс бутылку. - Ешь немедленно!
 Я лениво жевала котлету. Потом мне стало жутко весело, и я начала хохотать. Потом потекли слезы. То ли от смеха, то ли от усталости… Борис уставился на меня, как на шальную. Меня уже понесло, и я стала вопить песни. Потом я вскарабкалась на стол и стала читать стихи. Борис не сводил с меня глаз, пытаясь поесть. Ничего не могло заставить мужчину бросить шашлык. Похоже, он решил, что может себе позволить поесть, пока я не начала крушить мебель. Похоже, я вела себя, как Киса Воробьянинов, эта мысль рассмешила меня и я, подражая Папанову, заорала:
 - Поедемте в номера!
 - Ага! Щас! - Борис начал сдирать меня со стола. Надо сказать, что он проделал просто ювелирную работу, поскольку не разбил посуду. Наверное, со стороны это было жуткое зрелище, но мне было смешно.  Ну, ты, мать, даёшь! Дёрнуло же меня с этим вином! Ещё одна статья в моей коллекции - спаивание несовершеннолетних.
 - А ещё какая?
 - Совращение.
 - Кого?
 - Тебя. Я больше в школе не работаю.
 Меня словно обухом по голове.
 - Что?! - я протрезвела мгновенно.
 - Нет повода для беспокойства. Дело закрыто. Я работаю в военкомате теперь.
 - Давно?
 - С октября. Перестань. Не думай об этом.
И тут я поняла. Поняла, кого хотят сватать. Поняла, что не бывать мне никогда в нашей квартире, потому что подставлю под удар Бориса… Поняла, что быть в Шяуляе мне – опасно для него. Пока я в Риге – он в безопасности. Странно, но в тот момент мысли были абсолютно трезвы. Надо выдержать полтора года – и я буду свободна. По крайней мере, в восемнадцать – я сама по себе. Весь этот ворох мыслей проскользнул за минуту, и Борис, наверное, ничего не заметил.
 - О чём ты задумалась? – Борис всё-таки заметил.
 - О десерте! Принёс?
 - Нет… - он явно расстроился. - Я тебе гоголь-моголь сделаю.
 - Не-а. Не сделаешь!
 - Спорим?
 - Если не сделаешь, идём в кафе есть мороженое.
 Борис отправился на кухню. Через минуту он вернулся сконфуженный - яиц нет….
 И мы оба захохотали. Никакого десерта мне не хотелось. Ничего не хотелось. Только, разве что, покоя…

                Идея.

 Пьяные спят, как младенцы… «Интересно, какому идиоту пришла в голову эта «гениальная» мысль?» Борис спал, а я ходила по квартире, не понимая, как жизнь вот так бьёт маленькую девочку. Я ведь просто ХОТЕЛА быть счастливой!  Я ведь ни у кого ничего не прошу! Ни денег, что казалось мне очень важным критерием, ни внимания. Мне стало душно. Я накинула на плечи пальто и вышла на балкон. «Что делать?» - извечный вопрос, мучавший всех героев романов всех времён и народов. Слегка заморозив мою голову, её, голову,  осенила мысль. Мне надо найти парня для прикрытия! Какого-нибудь хнюню* (*маменькин сынок) из еврейской семьи и, тем самым, усыпив всеобщее внимание, дожидаться совершеннолетия. Точно! Завтра я отправлюсь на репетицию в еврейское общество и надену маску доброжелательности. Я знала, что нравилась некоторым ребятам и решила перестать быть неприступной скалой.
 Первой моей жертвой стал толстяк Алик Фиш. Он приехал из Даугавпилса на учёбу в Ригу, мой отчим был родом оттуда. Фиш безуспешно полгода пытался ко мне приблизиться. Несмотря на свой вес, он был очень энергичен, и все просто обожали его чувство юмора. Как и все толстяки, он любил поесть и вечно таскал в кармане пакетики с бутербродами, пирожками… Идя по кридору еврейского Театра,  меня слегка «занесло», и я встала у стенки. Конечно,  в это же время там был Алик.
 - Что это с тобой? - он озабоченно зыркал на меня, не решаясь поддержать.
 - Ничего-ничего. - я состроила несчастную мину. – Просто забыла поесть между лекциями.
 Из недр бездонного кармана Алика возникла бутылка кефира.
 - Пей!
 - А стакан? – меня тошнило уже.
 - Это же новая бутылка! - Алик искренне удивился. Он откупорил зелёную крышечку. - На!
 - Спаситель! - я глотнула. - Проводишь меня? А то свалюсь ненароком!
 На секунду показалось, что от неожиданно свалившегося счастья у него сгладились прыщи. Меня же тошнило от одной мысли, что придётся держаться за его потную руку. Ладно, сегодня потерплю, а завтра буду искать другую жертву.
 Вторым попался студент консерватории, скрипач Гена. Он был строен и красив – мечта любой еврейской мамы для своей дочери. Он часами играл мне на скрипке, читал стихи… Его-то я и решила привезти в Шяуляй. Он долго пудрил мозги моим родителям, я всем видом показывала, как он мне нравится. Он им не понравился. И фиг с ним.
 Третьим был сын поэта Михаила Эдидовича, который печатался под псевдонимом Михаил Чуев – Марк. Марку было 29 лет, он был разведён, разъезжал на белой шестёрке и курил как паровоз.
 Последним в моей коллекции был Илюша Шмальц. В любую погоду он носил пальто и зонт. Эдакий «Человек в футляре». Он закончил Гнесинское училище и был виртуозным пианистом. А главное -  «голубым». Его любовь – художник Вова Ракитин, великодушно позволил ему быть «моей ширмой», если я позволю ему нарисовать мою руку. Да хоть уши!!! Я его интересовала, как обладательница голоса. Он играл, подпрыгивая на стуле, роняя ноты, запивая творчество водкой.
 - Долго это будет продолжаться? - Борис был зол. - Мне говорят, что ты ездишь в Шяуляй, с какими то дядями.
 - О! Ревнуешь? - мне было неприятно.
 - Может,  посвятишь меня в свои планы? Что ты задумала?
 - Задумала усыпить бдительность.
 - Не надо. Ты рискуешь.
 - Чем? Или кем?! - я начала заводиться. Борис мгновенно почувствовал настроение.
 - Ладно. Закрыли тему. Хочешь в «Детский мир»? Я тебе игрушку куплю.
 - Нет.
 - А что ты хочешь?
 - Я лучше пройдусь.
 - Я с тобой!
 - Не надо… - я схватила пальто и вышла на лестницу. Вышла на улицу. Слякоть. Дождь со снегом. В общем, погода полностью соответствовала настроению. Ноги несли меня в сторону вокзала, там недалеко есть небольшой пруд с фонтаном. Я наматывала круги, стояла на мостике, сидела на скамейке рядом с маленьким домиком лебедей. Лебедям же было на меня глубоко плевать. Их вообще не было. То ли спрятались от холода, то ли их перевезли в более тёплое место.
 - Простудишь мочевой позырь! Вставай!
 - Ты что, следишь за мной?!
 - Конечно! А то вдруг, как Каренина -  под поезд!
 - Не дождёшься.
 - Тогда пошли в кафе – погреемся. Хочу кофе.
 - А я коктейль.
 - Коктейль же холодный!
 - А кофе я не пью.
 Борис не стал спорить. Я продрогла, и коктейль действительно был ни к чему. Но не отступать же от  глупого упрямства! Мы зашли в маленькое кафе около Домского собора. Я села за столик, а Борис пошёл заказывать кофе. Через пару минут он вернулся с двумя тарелками горячих сосисок с чёрным хлебом, яблочным соком и кофе. Вдруг я почувствовала, как внутри меня разливается живительное тепло от его заботы. И чего ещё надо от жизни?..

9 сентября…

 9 сентября 2006 года по улицам города детства, чуть прихрамывая, шла молодая женщина. За тёмными очками женщина прятала очень грустные глаза. Она улыбалась немного глуповатой улыбкой, словно она впервые попала в эти места. В тёмно-сером плаще до пят, она, казалось, хотела слиться с залитым дождем асфальтом. Женщина миновала привокзальную площадь, на мгновение охватив взглядом старый дом-хрущёвку, тряхнула головой, и слёзы покатились по её щекам. Женщина зажмурилась, взяла себя в руки и поспешила прочь…

  …9 сентября 1989год. Я сижу в Бабушкиной комнате в белом кружевном белье, чулках и туфельках. На кровати почему-то очень похожее на белые траурные коалы, лежит белое платье. Свадебное. «Плохая примета!»  - сказала Бабушка, - «свадебное платье на кровать не кладут!»
 Ну, и что? Я неохотно надеваю платье и фату. Из зеркала на меня смотрит красивая невеста, только глаза её,  похоже, затянул тонкий льдиный налёт, а вместо сердца – ледяная глыба. Снежная Королева. Словно под гипнозом, я выхожу из комнаты, с поздравлениями ко мне бросаются соседи, родственники… Я выхожу из квартиры во двор, сажусь в новенькую белую «Волгу», и она мчит меня к воротам ЗАГСа…

 …Женщина продолжала  неспеша идти по дождливому городу… Она не замечала моросящего дождика и не раскрывала зонт. Подошла к Дворцу Бракосочетаний. Потом резко развернулась и прошла к дому напротив. Низко расположенные балконы первого этажа надёжно спрятали её…

 …«Волга» подкатила к загсу, дверца открылась, и властный мужской голос приказал «Выходи!» Высокий черноволосый мужчина крупного сложения протянул мне руку. Я беспомощно посмотрела на балконы дома напротив. Под балконом стоял Борис. Он подбадривающее кивнул мне - «Потерпи, девочка, я сейчас!» Я подчинилсь и вышла из машины. Рядом стояло несколько солдат, словно они в увольнительной, на самом деле они не отрывали от меня взгляда. «Сейчас-сейчас! Только паспорт окажется у меня в руке и бумага с подписью родителей, что мне можно замуж, и они спасут меня». Я снова глянула в сторону дома – Бориса не было. Жених повёл меня к какому-то входу, совсем не центральному. через 15 минут всё было кончено. Я была замужем, и жизнь превратилась в ад…

 …Женщина ещё несколько минут постояла под балконом и направилась в кафе, через дорогу.  Выбрав свободный столик, она заказала кофе и стакан яблочного сока. Выпив залпом сок,  она достала из кармана плаща пачку сигарет и прикурила. Официантка быстро поднесла ей пепельницу. Женщина расплатилась, оставив щедрые чаевые, тем самым дала знать, чтобы её оставили в покое. Официантке дважды не надо было объяснять, она мельком отметила, что у женщины красивые длинные ногти с ярким лаком и шрам на левой руке.  Женщина была дорого одета,  хотя на пальце было дешёвое и очень старое колечко. «Какое мне дело! - подумала официантка, - на её чаевые можно купить еду  на неделю…» Женщина потягивала кофе, словно, чего-то ожидая,  смотрела на дверь. Она сняла плащ и повесила на предложенную официанткой вешалку. Опытным глазом официантка поняла – просидит долго и уже ничего не закажет. Женщина прикрыла глаза и снова прикурила…

  - …Что, сука, нагулялась? - муж втолкнул меня в дверь своей квартиры в Вильнюсе. - Снимай свой карнавал (он имел ввиду свадебное платье), не невеста больше!
 Я с ужасом посмотрела на него. Потом оглядела квартиру – грязь, вонь, засохшее собачье дерьмо… Я попыталась взять себя в руки.
 - Когда тут в последний раз убирали? - я пыталась шутить.
 Вместо ответа – удар! Потом ещё и ещё… Я уже не кричала, не плакала – так нужно – думала я, получая очередной удар. Пока не потеряла сознание…
 …Очнулась я на полу и почему-то сразу включила телевизор. Я ничего не чувствовала, кроме боли во всём теле.
 «Сегодня 15 декабря, в эфире – новости…» - сказала какая-то тётя в экране. Какое?! 15-е?!!! Я, что, больше двух месяцев провалялась на полу?! Бред какой-то… В комнате воняло и было темно. Я нащупала выключатель. Шатаясь, пошла на кухню, в надежде, что-нибудь попить. Открыла шкаф и увидела свой паспорт и деньги. Дальше мои мысли и действия были доведены до автоматизма. То, что на мне было,  нельзя было назвать одеждой, зато на диване (как она сюда попала?!) лежала моя шубка, и валялись сапоги.  Я оделась, схватила паспорт и 50 рублей (больше не посмела) и кинулась к двери…
 От воздуха у меня кружилась голова, я схватила попутку и крикнула «Вокзал!» Водитель, не посмотрев в мою сторону, взял трёху и покатил. «Быстрее, быстрее!» - шептала я. Я  нисколько не заботилась, как я выгляжу, есть ли на лице синяки, грязь… Я бежала к кассам, поезд на Таллин, следовавший через Шяуляй и Ригу, прибывал через 15 минут. Я бросилась к кассе для военных -  «Господи! Помоги!».
 - Пожалуйста! До Шяуляя! Пожалуйста…
 - Ваш военный билет. - не поднимая голову, поцедила кассирша.
 У меня подкосились ноги. Чья-то сильная рука удержала меня. Подполковник Еремеев, друг Бориса.
 - Как ты сюда попала? Что с тобой?! - и к кассирше - два билета! Купе. Всё купе!!!
 Ещё через несколько минут он закрыл за нами дверь купе…
 - Иди, приведи себя в порядок! – он протянул носовой платок и расчёску.
 Шатаясь, я пошла в туалет. Умылась, кое-как причесалась… Подняла глаза к зеркалу – на лбу синяк, за ухом и на шее гематома, но лицо не распухло, хотя очень болело. Я вернулась в купе.
 - Пей чай! - скомандовал Еремеев. Я глотнула. Горячий… Тепло разлилось по телу, и я стала засыпать.
 - Может, шубу, того, снимешь?
 - Нет! – это было первое, что я сказала ему за всё время, и испуганно, как затравленный зверёк, забилась в угол купе…
 - Ни х…я себе! Что с тобой сделали?! - я не произнесла ни слова. Я ещё не знала, куда пойду, и что со мной будет.
 Четыре часа езды, и вот проводница уже стучит в дверь купе - «Станция!»
 - Вставай, пойдём! - я подчинилась. - За мной машину прислали, тебе куда? К Борьке?
 - Да…
 - Думаю, он уже дома.
 - А где был?
 - В больнице, не знала, что ли? Подрался осенью… Пошёл! - скомандовал он водителю и назвал адрес.
 Машина притормозила у подъезда.
 - Жду 5 минут, если не спустишься, значит – порядок.
 - Спасибо, Виктор Антоныч…
 Непослушными ногами я вошла в подъезд и вызвала лифт. Ещё минута и я колочу в дверь. Дверь открывается. Я дома. И оказываюсь в объятиях Бориса.
 - Девочка моя! Господи! Что с тобой сделали! - он понёс меня в ванну и стал заботливо снимать то, что с трудом можно было назвать одеждой. Стал тихонько намыливать, а слёзы текли и текли по его щекам.
 Я сидела на диване, укутанная в халат, и пила чай с малиной. Борис озабоченно ходил по квартире и собирал вещи.
 - Боря, мы куда-нибудь едем?
 - На Украину.
 - Зачем?
 - Тебя могут хватиться, и придут сюда. Или в Ригу. У тебя совсем нет сил, но мы попробуем. Поедем на машине…
 - Боря, миленький, мне очень страшно. Но, давай, поедем до Риги и оттуда самолётом. Я трое суток не выдержу в машине. Мне всё болит.
 - Тогда едем сейчас же. Я хотел, чтобы ты отдохнула до утра. Но – время не наш помощник.
 - Ночь же!
 - Вот именно.
 - Что ты делаешь?
 - Спасаю нас…
 О том, как мы добрались до Украины, можно написать отдельный роман. Но, тем не менее, к вечеру следующего дня мы были на месте… 
 
***

 - Простите… второй час ночи - мы закрываемся…
 - Да-да… - женщина потянулась за плащом, накинула его на плечи и вышла в темноту ночного города. Она неспеша направилась в сторону гостиницы «Шяулис», считавшейся лучшей в городе.
 Когда она, наконец,  добрела, было уже полтретьего. Лифтом поднялась на третий этаж и открыла дверь 305-го номера. Искупавшись, она накинула халат и легла на широкую кровать, предварительно вынув из минибара бутылку виски. Глотнув прямо из горла, она облокотилась на подушку и, прикрыв глаза, предалась воспоминаниям…

  - Господи, темень какая! - не в силах искать выключатель, я присела на диван. - Борис?
  - Я тут-тут. Сейчас, не волнуйся… - он включил свет, - ты посиди, я… тут пыльно, наверное…
 - Ты, что, не видишь? тут чисто… Наверное, мама или Катерина прибирают…
 Борис суетливо что-то переносил с места на место, делая вид, что убирает.
 - Боря! Сядь! Господи... да сядь же! - он повиновался. - Боря, послушай… мы сейчас оба устали. Давай, отложим всё на завтра… или… может, тебе противно… со мной… ну… вообще, я тебе противна, так скажи.
 - Дура ты набитая! Я места себе не находил эти месяцы! Где ты была? Что с тобой сделали? Как ты вообще не сошла с ума?
 - Не надо…
 - Что - не надо? Я тебя искал! Я перевернул город! Тебя не было нигде! Где ты была? Где?!! - его трясло от плача, и он уже не мог остановиться. - Ты же должна была быть моей! Вместо этого, тебя берёт в жёны какой-то крутой бизнер! Бог знает, что с тобой делает, а я ни чем не могу тебе помочь! Я не знаю,  жива ли ты, уехала ли куда, увижу тебя вообще?!
 - Не надо… пожалуйста. Я очень устала… меня мутит. Поговорим завтра.
 Он кивнул и стал стелить. Точно, по-армейски, развернул простыню и одеяло, бросил две подушки и кивнул в сторону дивана:
 - Готово.
 Я стала медленно снимать одежду, и  вдруг стены просто покачнулись. Чтобы не упасть, я схватилась за стул.
 - Боря… мне странно плохо. Может, от того, что долго не ела… У нас ничего нет?
 Борис испугался. Он, словно раненый зверь, заметался по единственной комнате.
 - Господи! Тут только чай, соль, сахар и мука. Я -  до мамки!
 - Она же не знает, что мы тут! Не зови никого!
 - Я - за едой. Через 10 минут буду.
 Я с трудом добралась до душа и встала под струю холодной воды. Когда Борис пришёл, я совершенно без сил уже легла в постель. Он принёс кучу еды, но съесть я смогла лишь немного булки со сметаной. Видно, организм отвык от еды окончательно. Что же со мной было?.. Кроме боли, я ничего не помнила и не ощущала. Была глубокая ночь, когда Борис решился, наконец, лечь… Я лежала с закрытыми глазами, но не спала.
  - Спишь? - тихо спросил он, и голос его зазвучал ласково, как в счастливые времена.
 - Нет, не могу…
 - Я люблю тебя. Больше жизни люблю. Просто бешусь от безысходности.
 - Что ты сказал маме?
 - Что ты болела, и тебе нужен деревенский климат.
 - Я не знаю, что мне нужно.
 - Я знаю. Завтра мы едем в район, к врачу.
 - Надо, наверное… Что-то со мной не так.
 - Сам вижу. Тебе бок болит?
 - Да… и бок тоже.
 - Я думаю, у тебя перелом ребра. Мне так кажется. Ты что-нибудь помнишь?
 - Нет. - я не хотела говорить ему, что меня избили.
 - Не говори, если не хочешь.
 - Боря, что мне делать? Как мне развестись? Я боюсь.
 - Помнишь, что говорила Скарлетт О`Хара из «Унесённых ветром»?
 - «Подумаю об этом завтра…»
 - Вот завтра и подумаем. Отдыхай.
 Он гладил меня по голове, пока я окончательно не расслабилась и не уснула.

 …Женщина допила виски и снова закурила. Ей не хотелось вставать, она потянулась к минибару и достала вазочку конфет. Улыбнулась. «Пьяная вишня» - было написано на золотистом фантике. «Это я пьяная» - сказала она себе,  засовывая в рот конфету… Ночь опустилась на спящий город. Капли дождя стучали по стеклу, и женщина, сквозь открытое окно, с наслаждением вдыхала запах осевшей пыли…

 - Вставай, милая! - Борис теребил меня за плечо. Я нехотя разлепила глаза, и тошнота неумолимо подступила к горлу.
 - Что?
 - Опять? - Борис протянул мне чашку кефира.
 - Да.
 - Поехали к врачу.
 Я нехотя встала и оделась.
 - Ладно.
 - Я у Мишки машину взял.
 Через два часа меня внимательно осматривал врач. Борис встревожено наблюдал.
 - Ей, может, рентген?.. - робко поинтересовался он…
 - Ты псих? - деревенский врач разозлился. - Не знаешь, что ли – беременным нельзя?
 - Кому нельзя? - я просто остолбенела.
 - Никому. - Борис буквально выпихнул меня из кабинета. - Пошли!
 - Куда?
 - Мандарины покупать.
 - Чего?
 - Витамины нужны тебе.
 - Да где в этой глухомани мандарины?! Ты что? Лучше скажи, что этот тип нагородил там?
 - Ничего. Ребенок у нас будет.
 - Как - у нас? Мы же никогда не…
 И тут до меня начала доходить реальность произошедшего со мной за время, пока я была в забытьи.
 - Нет! - я бросилась вон из поликлиники, даже не одев шубку.
 - Стой! - Борис схватил меня за руку и крепко сдавил. - Стой, ненормальная. Всё. У нас будет ребенок. И точка. Может, это и к лучшему. Я старый и больной. Может, у меня бы и не получилось. Запомни - это мой ребенок. Поняла?
 - Это мой… - я начала плакать. - Я боюсь…
 - Всё-всё… Я люблю тебя. Не бойся. Идём домой. Тебе надо в постель. Будем набираться сил.
 - Для чего? Я жить не хочу…
 - НИКОГДА! Никогда не говори этого. Ты носишь под сердцем жизнь. Береги её. Слышишь?..

 Женщина снова глотнула виски и взглянула на тумбочку возле кровати. Красивая девушка смотрела на неё с фотографии большими чёрными глазами… «Господи! - подумала она. - В этом мире люди спят?» На часах было начало четвёртого…

 Мы вернулись домой. На столе стоял готовый обед. Но не в силах справиться с шоком, я просто легла и забылась в тревожном сне.
 Через какое-то время Борис разбудил меня.
 - Сонная курица, вставай, поесть надо. Сколько можно спать? Мама два раза заходила… волнуется.
 - Не надо. Не надо, чтобы все твои родственники заходили на меня любоваться. Тут одна комната. Ладно… Я не имею права тебе говорить. Ты не виноват… Я уезжаю в Ригу. Мне нужен покой и уединённость.
 - Успокойся. Или я уже не вхожу в твои планы?
 - Входишь. - я отвернулась и пролежала так остаток дня.
   
***
 
 Утром я встала и, как положено в деревне,  принялась за работу. Убрала по-своему дом, всё вычистила и перестирала, приготовила завтрак… Тело всё ещё болело, но  какая-то внутренняя сила проснулась во мне. Я поняла, что ХОЧУ этого ребёнка. И не важно, кто его отец. Это МОЙ и ТОЛЬКО МОЙ ребенок. Всё.
 Когда Борис проснулся, он удивлённо посмотрел на меня.
 - Солнышко,  ты что?
 - Завтракать будешь?
 - Милая, я так давно не ел то, что ты готовишь…
 - Да ничего особенного – оладьи со сметаной…
 - Их же ты приготовила, глупышка!
 - Боря… Я должна вернуться в Ригу и доучиться. Потом мне не до учёбы будет.
  Борис серьёзно посмотрел на меня. Было видно, что он боится…
 - Ты уверена?
 - Как никогда. Я должна получить образование. У меня два курса впереди, которые я должна закончить за эти полгода. Времени мало. Квартира оплачена – могу жить спокойно.
 - А муж твой, если объявится?
 - Я его убью. - и я вдруг поняла, что действительна способна на это, если этот подонок посмеет прикоснуться ко мне. Мне стало легче на душе от того, что я, наконец, определилась с планами на свою жизнь.
 - Я поеду с тобой.
 - Правда?..
 - Конечно, милая. Кто же будет баловать мою девочку? Особенно сейчас… Ты как?
 - Хорошо.
 - Мама моя довольная, что внуки будут… вяжет, шьёт что-то.
 - Не надо. У нас не положено раньше времени в дом заносить.
 - Не будем заносить. Пусть у себя держит.
Я кивнула. Зачем зря спорить?
 - Когда ехать хочешь?
 - Завтра. Нечего тянуть. И там мне хорошо дома. Понимаешь?
 - Да.
       
Рига.

 В Риге жизнь наша потихоньку стала налаживаться. Я восстановилась во всех учебных заведения и «грызла» науку. После обеда практиковалась в театре, а раз в неделю в детском саду. Самочувствие было нормальным, а свою беременность я не афишировала. Борис снова ездил на работу в Шяуляй и возвращался только к вечеру.
 Так прошёл месяц, мы снова начали привыкать друг к другу и к моему положению. Все было почти  как раньше. Почти… Мы ложились вместе спать, но ничего между нами так и не происходило – я чувствовала себя грязной, а Борис, по-видимому, боялся. Относился он ко мне нежно, иногда – даже слишком.
 - Ты ела? - был первый вопрос, как только он переступал порог.
 - И тебе здрасти!
 Однажды он пришёл с работы мрачный. Таким я его давно не видела. Он бросил портфель с бумагами в угол, чего никогда не делал и, не снимая пальто, закрылся в ванной.
 Подождав минут пять, я постучала в дверь. Чего тоже раньше никогда не делала.
 - Боря?.. - ответа нет.
 Я открыла дверь. Он сидел на краю ванной и держался за голову, а по лицу текли слезы. Он посмотрел мне в глаза и притянул к себе. По телу пробежали предательские мурашки желания, ведь с тех пор, как я вернулась, он не делал этого. Он прижался к моему, уже ставшему заметным, животу, и разрыдался. Я стояла, не шевелясь, пока не устала. Потом потихоньку, стараясь не потревожить, сняла с него пальто, пиджак и галстук. Он посмотрел на меня заплаканными глазами и поцеловал. Не так, как Бабушка на ночь, а по-настоящему.  Больше я не могла.
 Как голодная тигрица, я стала рвать с него и  с себя одежду. Я забыла про стеснение, которое у меня снова появилось, про боль сломанных рёбер, про его почки… Мы оба больше не могли. Нам было плевать на то, что в комнате есть удобный диван или, в крайнем случае, ковер. Мы любили друг друга прямо на холодном кафеле тесной ванной, ударяясь головами об унитаз, батарею, ванну… Нас ничего не могло остановить. И мы НЕ ХОТЕЛИ, чтобы что-нибудь нас остановило. Наверное, звуки, доносящиеся из квартиры по улице Суворова, были похожи на звуки диких обезьян, доносящихся их джунглей. Еще бы! Ведь я первый раз  в жизни была с мужчиной по-настоящему, не находясь в забытьи… В первый раз  мы не думали о том, что кто-то что-то подумает. Мы думали только о себе.
 Прошло немало времени, пока мы обнаружили, что лежим на полу в полном изнеможении, не в силах оторваться друг от друга.
 - Ты живой?.. – поинтересовалась я.
 - Нет. А ты?
 - Ещё как! Только встать не могу.
 - Может, в кровать переберёмся?
 - А, может, в ванну?..
 Борис нехотя встал и начал напускать в ванну воды. Потом взял бутылочку с розовой пеной для ванны и налил. Я так и лежала на полу,  пока ванна не наполнилась.
 - Перебирайся, Королева!..
 Я с трудом перебралась в ванну. Приятная нега охватила меня.
 - Подвинься!
 Борис залез в воду и принялся губкой намыливать меня. Потом пустил струю тёплой воды и смыл мыло.
 - Вылазь! Тебе нельзя лежать в воде долго.
 Я нехотя выбралась из воды, обмоталась полотенцем и стала наблюдать, как Борис моется. Потом почувствовала просто невыносимый голод.
 - Я приготовлю что-нибудь.
 - Давай, я голодный. Только не старайся там – поздно уже. Просто бутерброд.
 Я потопала на кухню. Нарезала батон, намазала маслом, положила кружочки помидора, сыр и засунула в духовку. Через пять минут были горячие бутерброды, и мы с Борисом просто накинулись на еду.
 - Вкуснее, чем в тостере. - сказал он
 - Ага. Сколько времени?
 - Около десяти.
 - Детское время! Пошли, погуляем?
 - Ты спятила!
 Но старая Рига так манила, что я принялась уговаривать Бориса. Он, как мог, отговаривал.  Но, поняв, что это бесполезное дело, согласился. Да и потом, мы так давно не гуляли!
 Сыпал лёгкий снежок, людей почти не было, и мы пошли в старую Ригу. Я залюбовалась золотыми петушками старых Соборов.
 - Ты что, никогда их не видела?
 - Видела. Только они сегодня какие-то особенно золотые…
 - Это ты особенно золотая. – Борис сказал это так серьёзно, что мне стало не по себе. – Я люблю тебя, девчонка. Вас. И никому не отдам
 - Замерзла?
 - Нет. Пойдем в кафе?
 - Да. Кофе мне не помешает.
 - Ночью?
 - Сама что-то про детское время лепетала!
 - Ну, не кофе же! - …снежок полетел мне в голову. – Ах, так!
 Со всего своего веса я толкнула Бориса в снег.
  …Конец восьмидесятых. Девушка и мужчина валяют друг друга в снегу и хохочут на весь город. Старая Рига, казалось, помолодела от весёлого смеха двух таких разных людей…
  Домой мы вернулись за полночь.
 - Кошмар! Мы утром не встанем! - сказала я.
 - Это мы вечером не ляжем! - передразнил меня Борис. И уже через несколько минут одежда была разбросана по всему коридору, а мы, в горячих ласках, проверяли на прочность диван. Мы ласкали друг друга, забыв хоть о каких-нибудь приличиях. Мы отрывались друг от друга лишь на несколько минут, чтобы перевести дыхание и снова и снова погружались в сумасшедшее цунами любви.
 Потом, когда уже рассвело, мы лежали, прижавшись друг к другу, я вдруг расхохоталась.
 - Ты что? - удивился Борис.
 - Да так… вспомнила, как ты мне куст шиповника принёс год назад.
 - Так отрывать по цветочку – кололо пальцы, так я весь и вынул. А помнишь, как мы гуляли и корову увидели?
 - Да. Я ещё тебя рассмешила, когда сказала, что корова сидит.
 - Я ещё тебя дразнил долго - «корова, севшая на луг». Ты тогда такая красивая была… березка ты моя… тебе хорошо?
 - Хорошо, милый. Только жаль, что этого раньше не было. Идиота два. Знала бы, что всё так…
 - Не надо. Не трави душу. Поехали в Юрмалу завтра?
 - А учёба? Работа?
 - А, ну, их!
 - Бублик! Я тебя не узнаю!
 - Узнаешь. Только с другой стороны. Может, поспим? А то помру, и не будет ни работы, ни Юрмалы…
 Светало… За окном сыпал снежок, а солнышко пыталось просунуть свои лучи сквозь серые облака прибалтийского неба. В доме по улице Суворова спали двое. Мужчина и женщина.

Ужас.

 Когда мы оба открыли глаза, было почти два часа дня.
 - Ничего себе, мы дали! - Борис крепко прижал меня к себе. - Вот тебе и Юрмала, и учёба, и работа. Ни фига себе.
 Я сонно потянулась. И быстро выскочила из постели.
 - Вставай!
 - Ещё чего!
 - Ну, давай, хоть поедим, а то у меня желудок к спине прилип!
 - Ну,  ты как скажешь! - Борис хохотал. – Может, оденешься?
 - Разбежалась!
 - Ну, ты посмотри на нее! То с неё туфли не снять, то из одежды на ней только кольцо! - Борис встал. - Пойдём в ресторан поедим и поедем.
 - А что,  дома еды уже нет?
 - Есть. Не хочу, чтобы ты возилась.
 - Да ну тебя! Мне приятно возиться, сам знаешь. - Я лукаво посмотрела на него. - Особенно теперь.
 - Давай-давай, не копайся!
 Он открыл шкаф, вынул оттуда мои чёрные слаксы, чёрный свитер с красными розами, который на вязальной машинке связала Катя, а себе черные брюки и светло-серый свитер. Я не стала возражать. Одежда сидела на мне красиво, я одела красные сапожки и красное полупальто с красной ковбойской шляпой. А Борис серую куртку на меху и тёплые ботинки. Я протянула ему спортивную чёрную шапочку.
 - Лысину заморозишь! - он одел. - Слушай, ты какой-то не такой… Что-то у тебя в глазах новое.
 - На себя посмотри!
 - А что я-то?
 - Это я так… Пошли.
 - Давай, на вокзал пойдём в ресторан. А там и электричка.
 - Хорошо.
 Но пошли мы в кавказский ресторан, тоже рядом с вокзалом. Там в любое время года подавали салат из свежих огурцов и помидоров. Я накинулась на салат и слопала сразу две порции.
 - Мяса хочу. Давай, закажем котлеты!
 - Я не ем котлеты. Возьму шашлык, а ты как хочешь.
 - С каких пор ты колеты не ешь? У меня трескал, аж за ушами хрумкало! Правда, мама твоя тоже что-то про котлеты говорила, но я не придала значения. Колись!
 - Я просто в детстве видел, как одна тётка своими грязными ногтями фарш перемешивала. А те котлеты, которые за ушами, они же из твоих ручек. И вправду, вкусные.
 - Не думала, что ты брезгливый! - мне было весело, - я столько грязи во всех твоих норах поразгребала! Ты же годами нестираный ходил!
 - Так я же носки не ел!
 Так, за шутками, прошёл наш «завтрак», плавно перешедший в обед. Потом мы отправились в Дубулты. Мы совсем не вписывались в мрачно-озабоченные лица пассажиров электрички. Мы смеялись и пихали друг друга, не замечая никого вокруг.
 Мы погуляли по безлюдному берегу рижского залива, дошли пешком до Дзинтари. Возле концертного зала, на площади стоял железный глобус, в дырочках которого можно было разглядеть цветные камушки, в детстве, казавшиеся звёздами. Я прильнула к глобусу.
 - Красиво!
 - Ребёнок ты ещё! Дай посмотреть!
 - А пирожное купишь?
 - Два!
 - Три!
 - Да подвинься ты! Я кило куплю!
 - Так и быть!
 Борис прильнул к глобусу…
 - Надо же! Я и не думал. Звезды.
 - Камушки!
 - Сама ты - «ка-а-амушки»! Пошли за пирожными.
 Мы отправились в ближайшую кулинарию, Борис купил пакет пирожных, печенья и конфет. Потом мы зашли в «сувенирный», и Борис купил семь слоников.
 - Надо же! Я видела у Бабушки на фотографиях совсем старых таких вот слоников.
 - Говорят, на счастье…
 - Тогда поставим на самое видное место.
 Когда мы, наконец, добрались до дома, было совсем поздно.
 - Ты не поверишь! Я снова есть хочу!
 - А  что у нас есть?
 - Полный морозильник мяса, готовых котлет, пельменей и блинчиков. А вот холодильник – пустой. Я никуда не успеваю зайти. Вчера после учёбы зашла в рыбный павильон на базаре и купила скумбрию и несколько баночек сайры и шпрот. Еще есть молоко, масло и сметана.
 - А картошка есть?
 - Есть. А что?
 - Я почищу и сварю.
 - Ты?!
 - Я!!! Поедим со скумбрией.  Мамины соленья есть?
 - Есть…
 - Щас сварганю такой ужин!
 - Надо же! Ну, давай!
 Я приняла душ, а когда вышла из ванной и оглядела комнату, поняла, какая я стала никудышная хозяйка. Тут и там валялись разные мелочи, книги, одежда… «Ну, и свинота»! - подумала я и, пока Борис возился на кухне, стала раскладывать всё по местам. Потом сменила постель, переложив грязную в стиральную машину – «на завтра», вытерла пыль и пропылесосила ковер. Комната сразу преобразилась. «Завтра перемою полы и наготовлю еды – совсем распустилась!» - сказала я себе.
 - Киска! Кушать! - позвал Борис.
 На столе стояла миска отваренной картошки, скумбрия, солёные огурцы, сметана и кефир.
 - Ну,  ты даёшь! Просто царский ужин. - похвалила я его, в душе пожурив себя, что практически перестала готовить.
 То ли прогулка нагнала на меня зверский аппетит, то ли беременность, но мы очень быстро уничтожили всю картошку и скумбрию, слопали всю сметану и выпили кефир.
 - Я лопну! - сказала я.
 - Придётся мне тебя со стенок отскребвть! - сострил Борис.
 - Борька! Фу! Чёрный у тебя юмор! Иди, ложись, я посуду помою.
 Борис пошёл в комнату…
 - Когда ты успела убрать? Я уже отвык …
 Я вошла в комнату, подошла к нему и посмотрела в глаза.
 - Прости меня… Не знаю, о чём я думала. Ты ездишь на работу по два часа в каждую сторону, устаёшь, а я всё запустила. Я больше не буду.
 - Не думай… Я знаю, что ты чистёха. Просто положение у тебя такое. Знаешь, я так хочу этого малыша.
 - Я тоже. Иди, ложись. Я быстренько.
 «Быстренько» у меня не получилось, потому что я вдруг заметила, в какое запустение превратилась когда-то уютная кухня. Я перемыла посуду, выдраила раковину и плиту, постелила новую клеёнку на стол и повесила чистые занавески. Потом хорошо со шваброй выдраила пол. С чувством исполненного долга, я вынула из морозильника мясо на завтра и пошла к Борису. Он так и не дождался меня – уснул у телевизора, лёжа на диване. Рубашку он снял, а вот спортивные штаны мне пришлось с него стягивать. Я накрыла его, подумав, какой он беспомощный во сне. Тут мне на глаза попался брошенный на пол портфель. «Не порядок» - улыбнулась я и пошла поднимать его. Портфель был плохо закрыт и из него посыпались бумаги… Я стала собирать документы и тут я увидела смятую бумажку, вырванную из школьной тетради. «Что это?» - я развернула бумажку и стала читать… С каждой строчкой я чувствовала, как леденеют пальцы рук,  а ноги становятся ватными.
 «Запомни, старый валенок. Хочешь играться с моей женой – забирай.   Но ровно на столько, пока эта сука мне не понадобится. Я найду вас из-под земли. Можешь ещё порадоваться жизни несколько месяцев – мне она не нужна».
 Я села на стул, и, не в силах сдерживать рвоту, – вырвала прямо на пол. Придя в чувство, я убрала, помыла пол и засунула записку обратно в портфель. «Вот что с ним вчера было!» - наконец, поняла я. Мне стало страшно. Боже мой! Моя жизнь, всего лишь сутки назад, стала налаживаться и теперь это! Первая мысль была – надо в милицию. Но я тут же её отмела, испугавшись за Бориса, чтобы его не обвинили, чёрт знает, в каких  грехах.  Я заметалась по комнате. Хотела разбудить его, но пожалела. «Дожить бы до утра», - говорила я себе,  стараясь не выжить из ума. Снова вынула записку и перечитала. И вдруг мне стало смешно. Неужели может быть ещё что-нибудь хуже того, что я уже пережила? Я хохотала, плакала и когда, наконец,  легла, то поняла, что в душу мою закрался вечный ужас…

***

 Утром я, как в былые времена,  встала раньше Бориса,  приготовила ему свежее бельё, чистую рубашку и брюки, приготовила завтрак. Я не хотела ни о чём думать и решила не говорить, что знаю о записке. Я не могла решить для себя, что лучше – знать или не знать. Точно говорят, что легко в неведении.
 Я сварила овсянку с яблоками, яйцо всмятку и намазала хлеб маслом, поставила всё на стол, накрыла, чтобы не остыло, и пошла будить Бориса.
 - Вставай. Тебе пора…
 - Уже? - он с сожалением оторвал голову от подушки. - Не хочется… Но труба зовёт.
 Борис неторопливо завтракал, а я делала себе бутерброды на учёбу и ему на работу.
 - Овсянка с яблоками? Вкусно. Что-то новенькое. Я так люблю, когда ты такая… утренняя. Уже не сонная, но ещё тёплая ото сна. Такая уютная и домашняя.
 Я улыбнулась и прильнула к нему.
 - А я люблю тебя круглые сутки.
 Я сложила бутерброды в пластмассовые коробочки от халвы, которую мне присылал дедушка из Израиля. Коробочки были небольшие – как раз на два бутерброда. Бутерброды сохраняли свежесть и выглядели гораздо эстетичнее, чем завёрнутые в бумагу.
 - Мне все завидовать опять начнут.
 - Почему, родной?
 - Ты так красиво всё складываешь…
 Я растаяла под комплиментами, вытащила из шкафчика полулитровый термос и налила кофе.
 - А это откуда такой красивый?
 - Китайский, кажется. Я, когда за рыбой ходила, у китайца купила. Понравилось. Удобно. И тебе всегда горячий кофе. И компактный.
 - Ну,  ты расхвалила! Вот посмотрим, как он тепло держит. Мне теперь не надо в столовку бежать. Поем в кабинете.
 - Вот и славно. А я обычно сок покупаю яблочный. Я теперь на каждой переменке что-нибудь жую.
 - Молодец. Ешь. Вам это теперь надо. Но ты худеешь почему-то. Только животик появился, а сама тощая стала.
 - Ничего. Скоро в двери не пролезу.
 - Не смеши. Ьереги себя, девчонка. Я поехал. К семи вернусь.
 - Осторожно. По-моему, гололёд.
 - Хорошо, милая. Убег!
 Он ушёл в половине седьмого, а я стала собираться на учебу. Времени было достаточно, первая пара начиналась в половине девятого, так что я успела нарезать мясо и пожарить отбивные к обеду. Почистила картошку и замочила в воде, чтобы не почернела. Убрала на кухне и пошла одеваться. Начался обычный, ничем не примечательный день.  Просто день.
 К концу учебного дня я почувствовала сильную усталость и поехала домой, по дороге зашла в магазин за хлебом, но уже не удержалась и купила колбасу, сыр, плавление сырки и сырки в шоколаде. Нагрузилась по полной программе и пошла домой.
 Я чувствовала себя ужасно разбитой, поэтому, как только пришла домой, я просто сняла сапоги и рухнула на диван, даже не вытащив себе из шкафа подушку. Мне казалось, что я проспала всего минуту - я вскочила от требовательных звонков в дверь. На пороге стоял какой-то дядя и протягивал мне бланк, чтобы я расписалась за телеграмму.
 - Вы Бублик? - поинтересовался он.
 - Его жена.
 - Ну, удачи.
 - Спасибо. - «Какая удача?» - подумала я и решила прочитать телеграмму.
 «Срочно приезжайТЧКмама умерлаТЧКМихайло».
 Боже мой! Только этого нам не хватало! Как я ему скажу? Я посмотрела на часы – с работы он уже уехал – звонить некуда. «Блин!» - ругнулась я. Схватила спортивную сумку,  положила две чёрные рубашки, чёрный свитер, брюки и бельё. Так. Всё остальное есть там дома. Присела. «Ой! Чего это я?!» - схватила полупустую сумку и положила чёрное вязаное платье, бельё и ночную рубашку. «Зачем мне рубашка?» - подумала я, когда звонила в аэропорт, заказать два билета на вечерний самолет. Я сходила в душ, переоделась, приготовила одежду Борису…
 Я ничего не сказала, когда он пришел. Разогрела еду, мы неспеша поели, я помыла тарелки. Отправила его в душ. И пока он мылся, я открыла входную дверь и сама позвонила несколько раз в звонок. «Пусть! - подумала я, -  полчаса ничего не решит, зато он хоть поест и помоется, а то иди знай, что и как потом»… Я успокаивала свою совесть, зная, что поступаю правильно.
 - Кто это был? - Борис кутался в халат, по-видимому, предвкушая провести вечер за чтением или телевизором.
  - Тебе телеграмма.
  - Ну, читай! Чего ждёшь?
 - Ты лучше сам…  - дрожащими руками я протянула телеграмму. Борис побледнел.
 - Что это?.. Как? Что это?.. - он был растерян
 - Борюшка, не знаю. Я заказала билеты. Давай собираться… Боря! Что это ты?..
 Он не двигался. Он не хотел верить. Ему было страшно. Он смотрел стеклянными глазами и не мог произнести ни слова. Потом молча стал одевать, протянутые мной вещи.
 - Боря, пожалуйста, возьми себя в руки.
 - Как я поеду?..
 - Все. Не волнуйся. Вместе поедем.
 - Ты не можешь…
 - Я всё могу.
 Я всунула ему в руку сумку, взяла сумочку с документами и деньгами и вытолкнула его в подъезд, заперев дверь.
 - Я вызвала такси, на машине не едем.
 - Да... Да...
 Борис автоматически передвигал ногами, всё время повторяя - «Как же это?» В какой-то  момент мне показалось, что он сходит с ума, а я вместе  с ним – за компанию. Совершенно ни на что не реагируя, он прошёл таможенный досмотр, сел  в самолет, вышел из самолёта, снова прошёл досмотр…
 Через пять часов мы, наконец, добрались до места. Возле дома его матери толпился народ, поэтому мы, совершенно незамеченные, вошли сначала к себе – положить сумку. Я привела себя в порядок с дороги. Борис, не двигаясь, сидел на стуле и смотрел в одну точку.
 - Мы живём в самолётах… - вдруг проговорил он.
 - Что?.. Борюшка, пойдем. Надо идти…
 - Я не могу… я… боюсь я…
 - Милый, надо… ты же знаешь, тебя ждали… Идём. Я сама боюсь. Да  мне не очень такие эмоции полезны…
 Он нехотя встал, надел шапку, помог мне надеть пальто, и мы вышли в темноту. Чем ближе мы подходили, тем крепче Борис сжимал мою руку, я даже вскрикнула от боли, потому что, увидев гроб, Борис сжал мне руку с такой силой, что хрустнули кости. Он совладел собой и подошёл к матери. Немного постоял, поправил ей косынку… Катя потянула меня на кухню, засунула мне в рот кусочек картошки.
 - Ешь! Тебе надо! Да оставь ты его!
 - Мишка где? Как он?
 - А как? Надрался уже. Щас Бурису наливать начнёт.
 Михаил тихо выл какие–то песни, не выпуская стакан самогона, а Борис, как каменный, сидел у гроба матери. Люди подходили к нему, что-то говорили… Под утро я вытащила его на воздух.
 - Снег… - сказал он
 - Пойдём домой. Тебе надо поспать…
 - Поспать?.. Ах, да. Спать.
 Я падала с ног от усталости, но, глядя на Бориса, собрала последние силы. Я раздела его, отвела в туалет, помыла в душе, вытерла, уложила… Оделась в халатик, чтобы тело отдохнуло от лишних резинок и легла рядом. Он положил голову мне на грудь и зарыдал… Я вздохнула с облегчением, потому что он долго сдерживал себя, а после инсульта это было опасно. Мой халат намок от его слёз, а когда слёз не стало, он тихо всхлипывал, не в силах произнести ни слова. Так мы и уснули.
 …Прошли похороны, бурные деревенские поминки… Сыновья по-разному переживали  смерь матери. Мишка запил, а Борис слег. Мне не нравилась такая неопределённость, в Прибалтике меня ждала учёба, а его – работа. Прошло три дня после похорон – Борис лежал, не пил, не ел, не мылся, не брился… Хорошо, что дом был перестроен , иначе бы я просто не выдержала. Никто не смел войти в дом матери. Вечером третьего дня Катерина постучала.
 - Привет.
 - Здравствуй, Катя.
 - Как он?
 - Плохо.
 - Что с домом делать будем?
 - А что принято?
 - Продать можно. Можете там жить… или мы… - Борис не двигался.
 - Катя, не надо продавать, - «ну, и наглая я» - подумала я, – оставь своим детям… Нам хватает этого дома, мы тут не живём всё время… Только вот… Может,  фотографии Боря захочет, ладно?
 - Берите всё, что надо. На том и порешили.
 - Я улажу это с ним завтра.
 - Хорошо. Я Михайле скажу.
 - Пока.
 Катя ушла, а Борис так и лежал – совершенно ко всему безучастный.
 Я села рядом и взяла его за руку.
 - Так нельзя, милый…
 - А как можно?
 - Не знаю…
Я накинула на плечи пуховый платок и вышла во двор. Медленно побрела к дому матери Бориса. Мне не было страшно, поскольку я просто ничего не испытывала, кроме злости. Как она могла просто так взять и умереть?! Я вошла в дом. Было чисто и пусто. Я прошла на кухню, достала банку солёных огурцов и начала есть… Потом подошла к комоду и вытащила старые фотографии… Не знаю, сколько времени прошло. Вот маленький Борис играет с деревянной лошадкой, а тут он с мальчишками рвёт яблоки… Вся жизнь моего любимого в пожелтевших фотографиях. И двух стопках писем, перевязанных ленточкой. «Надо же, а я свои письма в шкатулке держу…» Мне было хорошо и спокойно рядом с чужими воспоминаниями… Я поняла, как быстротечна жизнь, поняла, что нужно прожить её так, чтобы потом, когда-нибудь кто-то, глядя на твои фотографии, проникся к тебе любовью и тоской…

***

 Кажется, что Борис не заметил моего отсутствия. Я сняла платок, положила на стол связку писем и фотографии и решительно подошла к нему.
 - Вставай! - я потянула его за руки так, что ему пришлось сесть. - Так больше продолжаться не может! Жизнь не кончилась, Боря! Твоя мама заснула и не проснулась, у нас так Праведники умирают! Она не мучила ни себя, ни других! Зато ты решил это восполнить! Да! Это больно! Да  – потерять маму – это страшно в любом возрасте! Это естественный процесс - ей почти 80, в конце концов! Я мать потеряла – живую! Потому что она вина тому, что я должна скитаться! Она виновата, что меня сутками били и насиловали, что надо мной надругались, тушили об меня сигареты, сделали ребёнка!!! Мне восемнадцати нет, ёлки-палки! Пожалей ты меня, хотя бы! Я беременна, ты забыл!
 Я кричала и трясла его, хорошо, что была ночь, а то бы, наверное, на мои крики собралась вся деревня.
 - Хватит! Я идиот. Прости. - он устало посмотрел на меня. - Я – эгоист, ты права. Надо бы помыться…
 Он сходил в душ, побрился. Я пошла на кухню, поставила чайник, пожарила картошку.
 - Мне одеть нечего… - Борис вошёл на кухню, а у меня перехватило дыхание.
 - Ох… - выдохнула я… Он стоял передо мной, такой растерянный, такой… голый… - И  не надо… - я стала целовать его, упала перед ним на колени и прильнула к его спящей плоти… Плоть быстро «разобралась», кто тут главный и быстро пробудилась. Я не отпускала её, пока Борис не застонал… Я попыталась перевести дыхание, захлёбываясь в его любви. Борис прошептал:
 - Я вообще-то одежду искал. И поесть. - поднял меня с пола и крепко обнял. - Либо ты выключишь сковородку, либо будем тушить пожар.
 С визгом «ой, картошка!» я кинулась к плите.
 - Кина не будет… - промямлила я,  - «кинщик» не пришёл.
 - У нас вообще еда какая-нибудь есть?
 - Откуда?! Только картошка. Но опять чистить… Ох. Яйца есть.
 - А мука есть?
 - Да…
 - Проваливай с кухни!
 - Что?!
 - Чтоб через пять секунд  в постели!
 - Есть! Товарищ майор!
 Я с наслаждением растянулась на постели. Из кухни донёсся приятный запах… Спустя полчаса мы, в костюмах Адама и Евы, сидели на постели и уплетали блины с вареньем.
 - Не знала, что ты готовишь!
 - Я не готовлю.
 - Как скажешь. Но ужасно вкусно.
 - Ужасно?
 - Превосходно! Нет, правда, обалденно!
 Борис выглядел значительно лучше… Похоже, ему нужна была встряска.
 - Ты прости меня, я не думал совсем…
 - Да ладно. Я утешать не умею. Разучилась совсем. Я тоже хороша.
 - По крайней мере, я знаю, или почти знаю, что с тобой было и почему у тебя на коже ожоги. Если бы не ты – убил бы, гада.
 - Лишь бы он нас не убил. Я устала жить в страхе. Устала по телефону с Бабушкой говорить. Я скучаю по ней, понимаешь? Видеть я её хочу… Бляха-муха…
 - Успокойся, что-нибудь придумаем. Давай, завтра с утра в район махнём, в магазин. Надо  же нам что-то есть эти дни, а то не надейся каждый день на блины.
 - Жалко. Мне понравилось.
 - Давай, я тебе спинку поглажу, а ты уснёшь.
 - Мне дедушка, чтобы я уснула, спинку гладил. А мне нравилось, и я притворялась, что не сплю – терпела, чтобы дольше гладил.
 Утром нас разбудили соседские петухи. Мы так мало спали, а спать совсем не хотелось. Борис потянулся.
 - Доброе утро, милая.
 - Доброе. Что делать будем, рано ещё ехать.
 - Да-с, рановато. Давай по-человечески уберем. Я ковры на снег вынесу…
 - У нас вообще-то не грязно, но освежить всегда приятно. Только я чай хочу сначала.
 - Ставь чайник! Я сейчас.
 - Куда ты?
 - На зарядку!
 Он прямо на голое тело надел спортивный костюм и выбежал на мороз.
 -Эй! Псих! Заболеешь!
 Но кто меня слышал? Я неспеша встала, собрала постель и спрятала её внутри дивана. На диван постелила плед, положила декоративные подушечки. Оделась в домашний фланелевый халат и пошла  ставить чайник, соображая, что бы съесть. С каждым днём мой организм требовал всё больше, а мы, находясь тут уже четвёртый день, не позаботились о том, чтобы купить элементарные вещи, вроде хлеба. Как и во всех деревенских домах,  у меня был запас сахара, муки, соли и соленьев или варенья. Чай и кофе. «Ёлки!» - я не доживу до поездки в магазин. Жутко сосало под ложечкой. В комнату ворвался морозный воздух.
 - Холодно!
 - Так ты же бегал!
 - Ну, не так далеко и убежал… - Борис положил на стол полбуханки горячего хлеба и сыр.
 - Где ты это взял?
 - У Катерины. Где же еще? Мишке пора морду бить.
 - Почему?
 - Пьёт, не просыхает.
 - Ну-ну. Поговори с ним, ты же старший брат.
  - А послушает?
 - Ну, не послушает – тогда в морду!
 - Давай есть.
 - С удовольствием. Боже! Как вкусно!
 - Не упоминай имя Господа всуе!
 - Боже мой! Точно псих! Как мы поедем, надеюсь, не на мотоцикле в мороз?
 - Нет, на самокате.
 - Ну, тебя! Давай убирать. Поел.
 Борис вытащил ковёр на снег и долго лупил по нему веником. Я пока помыла пол, вытерла пыль… На столе так и лежали письма и фотографии. Вдруг мне захотелось спрятать эти письма. Я очень не хотела, чтобы он их прочитал. Боялась новой истерики или, ещё хуже – депрессии. Борис расстелил ковёр и потребовал, чтобы я быстро одевалась.
 - Давай, поедем.
 - Боря?
 - Да?
 - Мы надолго тут?..
 - Я бы хотел до 40 дней…
 - Ладно… Правда, у меня тут только летние вещи в шкафу. И то я из них… выросла.
 - Значит, купим. В районе всё есть. Правда, не заграница…
 - Вот-вот.
  Район… В районном универмаге не то что фирмы – отечественного днём с огнём не сыщешь. Мы долго хохотали над «хэбэшными» лифчиками, размером с голову.
 - Давай, купим два – сошьешь себе рубашку! - хохотал Борис.
 - Да уж! С одеждой не получилось… Пошли хоть еды купим!
 С едой тоже было не густо, но мясо, сардельки и колбасу мы всё же раздобыли.
 - Бублик! Это не еда!
 - А что, по-твоему, еда?
 - Ну-у… хоть пряники какие-нибудь.
 - Сластёна ты моя. Поехали в военторг.
 - А что есть такой?
 - Военторг в любой дыре есть.
 Мы нашли местный военторг и остолбенели от выбора продукции.
 Импортные свитера, чешские халатики, которые было безумно сложно достать…
 - Борь, а, Борь?.. Я сплю?
 - Не спишь. Выбирай.
 - Денег хватит?
 - Не волнуйся. Смотри, какое платье!
 Серое шерстяное платье с красными полосками на рукавах мне понравилось сразу. Оно не было приталенным, как раз для моего положения. Мы ещё долго бродили по военторгу, накупив всяких безделиц, пообедали в каком-то задрипаном ресторане и отправились домой.
 Я возилась на кухне, распаковывала покупки, а Борис смотрел телевизор. Потом зашёл на кухню и сел на стул.
 - У нас водка есть?
 - Нет… - он был бледен
 - Столько полегло, столько полегло! Господи. Сколько мы там ребят потеряли… А теперь… Или Горбачёв свихнулся, или тогда что-то не то сделали…
 - Да что случилось?!
 - Говорят – войска выводят из Афганистана…
 - Это хорошо или плохо?
 - Сам не знаю…
 Я помнила покалеченных и израненных ребят, когда Борис лежал в госпитале.
 - Ну, ты уж точно туда не вернёшься!
 - Да… не думал.
 - Да сейчас всё по-другому. Вот из–за границы все сюда в гости повалили, на могилы – боятся, что снова занавес, ну, железный, будет. Не сомневайся – хорошо, что войска выводят. Матери детей дождутся.
 - Ты права. Но водки охота.
 - Нету, милый, не переживай ты так.
 - Я к Михаилу пойду. Ты отдыхай. Заодно – мозги ему вправлю.
 Борис ушёл. Я приготовила ужин, сходила в душ. Прошло три часа, а Бориса всё не было. Я сомневалась, стоит ли за ним идти, но, покалебавшись, решила – пойду. Я не стала одеваться, накинула на плечи пальто и побежала к дому Катерины и Миши. Я постучала, но никто не открыл. И неудивительно – было шумно, могли не услышать.
 Дверь была не заперта, и я вошла. Я обалдела от увиденного. Мишка пьяный в стельку валялся на полу, а Катя пыталась приложить ему на лицо снег. А на стуле, весь сплывшийся, сидел Борис с разбитым лицом.
 - Мать твою за ногу! - выругалась я, - это ещё что такое?!
 - Это они друг друга воспитывали. КОЗЛЫ! - Катя была совершенно спокойна. Точно – баба деревенская – привыкшая. - Да ты не стесняйся, забирай своего.
 - Два придурка, - ругалась я, - без мордобоя никак, да?
 - Забирай своего «красавца».
 - Вот уж спасибо!
 Я натуральным образом сгребла Бориса и поволокла к двери.
 - Переставляй ногами, псих! Ненормальный. Ё-п-р-с-т!
 - Ну, чего ты ругаешься?
 - Не вякай! Ты бы на себя посмотрел!
 - А что, стоит?
 - Не стоит! Не для слабонервных. Боже ж ты мой! Думала – солидный человек, а с братом поговорить не может. Блин! Горе ты моё, луковое!
 Возле дома я сбила с крыши несколько сосулек. Завернула сосульки в носовой платок и стала прикладывать к синякам.
 - Больно, между прочим!
 - Вот и хорошо. Братскую беседу чувствовать надо.
 - Спать хочу.
 - Только не вздумай завалиться в одежде. Ты сними хоть пальто, а я – постелю.
 Было видно, что он из последних сил стоит на ногах. Я быстро постелила и уложила его спать. Доживем до утра…

***

 - Живой?..
 - А что?
 - Значит, живой… Вставай - завтракать!
 - А что будем есть?
 - Яичницу с колбасой…
 - А рассол есть?
 - Пить надо меньше…
 - Морда болит.
 - Да уж… твой фейс иначе не назовешь… небось, фейсом об тейбл тебя Мишка?
 - А он-то живой?
 - Судя по Катиному спокойствию – да. Вы сдурели там, что ли?
 - Да ладно. Первый раз, что ли?
 - А что, не первый?
 - В детстве дрались.
 - Ну, ты сравнил… Вставай!
 - …Пью чашу жизни я, того не зная,
     Что может быть отравлена она… - Борис задумчиво посмотрел на меня.
- Что это ты?
 - Это не я. Расул Гамзатов… Так, вспомнил.
 - Не знала, что ты его стихи знаешь. Я иногда думаю, что не знаю тебя совсем. А иногда думаю, что – знаю…
 На старой осине в глуши лесной
Жил леший, глазастый и волосатый.
Для лешего был он еще молодой -
Лет триста, не больше. Совсем незлой,
Задумчивый, тихий и неженатый.

Однажды у Черных болот, в лощине,
Увидел он девушку над ручьем -
Красивую, с полной грибной корзиной
И в ярком платьице городском.
Видать, заблудилась. Стоит и плачет.
И леший вдруг словно затосковал...
Ну как ее выручить? Вот задача!
Он спрыгнул с сучка и, уже не прячась,
Склонился пред девушкой и сказал:
- Не плачь! Ты меня красотой смутила.
Ты - радость! И я тебе помогу! -
Девушка вздрогнула, отскочила,
Но вслушалась в речи и вдруг решила:
«Ладно. Успею еще! Убегу!»
А тот протянул ей в косматых лапах
Букет из фиалок и хризантем.
И так был прекрасен их свежий запах,
Что страх у девчонки пропал совсем...
Свиданья у девушки в жизни были.
Но если по-честному говорить,
То, в общем, ей редко цветы дарили
И радостей мало преподносили,
Больше надеялись получить.
А леший промолвил: - Таких обаятельных
Глаз я нигде еще не встречал! -
И дальше, смутив уже окончательно,
Тихо ей руку поцеловал.
Из мха и соломки он сплел ей шляпу.
Был ласков, приветливо улыбался.
И хоть и не руки имел, а лапы,
Но даже «облапить» и не пытался.
Донес ей грибы, через лес провожая,
В трудных местах впереди идя,
Каждую веточку отгибая,
Каждую ямочку обходя.
Прощаясь у вырубки обгоревшей,
Он грустно потупился, пряча вздох.
А та вдруг подумала: «Леший, леший,
А вроде, пожалуй, не так и плох!»
И, пряча смущенье в букет, красавица
Вдруг тихо промолвила на ходу:
- Мне лес этот, знаете, очень нравится,
Наверно, я завтра опять приду! -
Мужчины, встревожьтесь! Ну, кто ж не знает,
Что женщина, с нежной своей душой,
Сто тысяч грехов нам простит порой,
Простит, может, даже ночной разбой!
Но вот невнимания не прощает...
Вернемся же к рыцарству в добрый час
И к ласке, которую мы забыли,
Чтоб милые наши порой от нас
Не начали бегать к нечистой силе!
 - Боря, ты в порядке? Или тебе твой брат что-то с мозгами сделал? Это Асадав, я знаю.
 - Правильно. Тебя пока не было, я сборник нашел. Сначала посмеялся, а потом – вчитался… Сильно пишет.
 - Сильно. Иногда, кажется, что про меня… А иногда – про тебя. А ведь он нас совсем не знает… Давай есть.
 Интересно, сколько всего может вынести нормальный человек за свою жизнь? За короткое время? За час? За минуту?.. Ведь прошло совсем немного времени с начала нашей любви, а, казалось, что она, любовь, длилась вечно, а муки и испытания, казалось, не кончатся никогда… Самой большой мукой было не видеться с Бабушкой, а самым большим испытанием – моё замужество… Как от него избавиться, я не знала, потому что, чтобы избавиться от него – надо было встретиться лицом к лицу с моим мучителем… Каждый день я знала, что должна сделать это и каждый день говорила себе  - не сейчас, быть может,  завтра. И была благодарна Богу за каждую предоставленную причину, оттягивающую этот миг. Зато она же, любовь, научила меня воспринимать мир по-новому, красиво и, наверное, совсем не по-детски. Во мне всё ещё оставалась детская непосредственность, мне, как любому ребёнку,  хотелось конфет, игрушек, похвалы… А иногда я воспринимала жизнь так, словно я уже прожила большую ее часть и могла научить мудрости своих внуков…
 Всё это время, на Украине, я много читала и готовилась к экзаменам. Мне надо было учиться, чтобы успеть закончить училище. Заняться всё равно было нечем, кроме готовки и уборки.
 - Ты когда-нибудь ела жаркое в яблочном сидре?
 - Нет. Только утку в яблоках и в черносливе, а что?
 - Так. Просто подумал…
 - О чём?
 - О том, что я умереть могу, так и не попробовав этого…
 - Откуда это блюдо?
 - Так… читал где-то.
 - Найди рецепт - я приготовлю.
 - Делать мне нечего.
 - Ну, тогда умрёшь – не попробовав.
 - Оптимистка ты!
 - Реалистка.
Развязка…

 В Риге жизнь шла своим чередом  – я училась, Борис работал. Мы снова научились наслаждаться жизнью, тревоги поутихли…
 Как-то Борис задерживался на работе,  а мне неудержимо захотелось прогуляться. Решив,  что подышать воздухом мне не повредит – я вышла пройтись. Я брела по улочкам Риги, как вдруг услышала чьи-то тяжёлые шаги сзади… По спине пробежали мурашки, и я решила не оглядываться, ускорив шаг.
 - Что, сука, дома не сидится тебе?
 Я оторопела  - передо мной стоял муж. Он сжал мой локоть и потащил в переулок. Вдалеке раздался гудок трамвая, а в голове моей пронеслась мысль: «Лучше смерть!» Трамвай почти поравнялся с нами,  и я вырвала руку…
 … - Девочка, скажи что-нибудь! Проснись! - я слышала голос Бориса.
 - Где я?
 - Солнышко, всё хорошо…
 - Ребёнок…
 - Всё хорошо… Посмотри на меня, милая…
 Я открыла глаза… Я была уверена, что глаза открыты!!! Темнота…
 - Боря… Свет включи, темно…
 - Что? – кажется,  он растерялся… До него  раньше меня дошла вся жестокость реальности.
 - Доктора-а-а-а!!! - Борис орал, как раненый зверь. – Врача-а-а-а!!!
Я же, как дура,  не переставая, просила включить свет…

***
 
- Тихонько, милая, тут порог… Ножку поднимай… Вот. Мы дома.
 Борис снял с меня пальто, шапку и варежки и усадил на диван.
 - Удобно?
 - Наверное… я хочу переодеться в домашнее.  – я встала с дивана и… резкий удар в бок – стол. – Ох!..
 - Ничего, солнышко, выучим… Больно?
 - Ничего… Я сама. Мне же дома оставаться. Я научусь. Вот видишь, как вышло - обузой оказалась я.
 - Не говори так.  Давай искать в этом положительные стороны – не будешь созерцать такое чудище, как я…
 - И такая я ему не нужна…
 - Вот. Умница. Все будет, как раньше. Будешь учиться…
 - Как?!
 - Предоставь это мне.
 - Как хочешь, -  я пожала плечами. - Позволь мне…
 - Погоди, давай учиться…
 Борис водил меня из комнаты в коридор, из коридора в кухню, ванну и туалет… Мы находили километры, пока я не научилась свободно передвигаться по квартире. Я открыла шкаф… так… Третья вешалка слева – мой халат… Я прощупала  - фланель. Он! Я одела. Короткий и воротник жёсткий…
 - Тебе идёт.
 - Что?
 - Моя рубашка! Что искала?
 - Халат…
 - Я тебе его сейчас дам, а завтра выучим где, что лежит.
 - Ладно.
 Борис был безгранично терпелив, он взял отпуск за свой счёт, чтобы быть рядом, заботиться и учить меня жить по-новому. В Студии он добился разрешения, чтобы я посещала только вокал, а лекции записывались на магнитофон. С училищем было сложнее, но он бегал, хлопотал, разговаривал… Моё же терпение иссякало, хотя я держала себя в руках, а когда Борис уходил – выла белугой. Я ходила вся в ожогах  и порезах, пытаясь на ощупь готовить. Борис журил меня, но не пытался отговаривать.
 Однажды раздался звонок, я открыла дверь, и весёлый хохот ворвался в квартиру, которую я тихо превращала в склеп…
 - Так! Мы сейчас быстренько уберём,  и зубрить будешь. Совсем обнаглела! Могла бы хоть  на лекции ходить с диктофоном!
 - Ларикова?! Ты что здесь делаешь?!
 - Мы все тут! Хорош хандрить! На твоего папашку смотреть больно!!! - до меня доносилась суета, двигались стулья…
 Вдруг в комнате зависла тишина.
 - Ты… беременная, что ли? – я услышала голос Тани из Тельшая. – Ни фига себе… А мы не знали.
 - Извините, доложить забыла! - я злилась.
 - Да не обижайся ты так! Понятно, что папа так бегает твой…
 - Это не папа. Это мой муж.
 - Охереть! Тихоня называется. А мы-то думаем - ни на дискотеки не ходит, ни на экскурсии. Думала,  зазналась совсем.
 - На курсе не говорить.
 - А что не говорить-то? Мы все тут…
 - Ох…
 - Можно студентам бутерброды?
 - Ой! Я сейчас! - я пошла на кухню, вынула самую большую кастрюлю, бросила ложку соли, залила водой и поставила на газ.
 -Ты что задумала? Спалишь тут всё!
 - Да нет. Я… привыкла. Я когда-то много пельменей слепила, сварю. Надо горячее поесть студентам-то.
 - Давай! Только мы сами, можно? Не боись, тарелки не сопрём.
 - Во дурынды! - мне стало весело. Я никогда не чувствовала себя так комфортно с сокурсницами, я вечно куда-то спешила, заботилась, пряталась… - Ладно, хозяйничайте!
 …Мы болтали, лопали пельмени и печенье с чаем, девочки принесли мне кассеты с лекциями. Я была в кругу сверстников, пропало всякое стеснение, мы орали песни и дурачились. Домой почти без шума вошёл Борис, тихонько прошёл на кухню… Мой чуткий слух уловил знакомые шаги.
 - Девочки… я на минутку, - я вышла на кухню. - Боря, куда спрятался? - я обвила руками его шею.
 - У тебя гости. Веселись, милая,  я поем. Похоже тут ещё что-то осталось. – он погладил меня по голове.
 - Идём к нам! Я тебя познакомлю… Правда, сама, к своему стыду, не всех знаю.
 - Давай, я поем на кухне, а потом приду.
 - Только честно! Не обижай меня. Я тебя люблю, а не стесняюсь. Ясно?
 - Хорошо. Обещаю. Не хочу, чтобы твои девки разглядывали меня во время еды. Иди, милая. - он чмокнул меня в щеку и развернул к двери.
 Никто не услышал, как он вошёл, поэтому все оторопели, когда им на голову посыпался град конфет. Борис встал на стул  и прямо из кулька сыпал конфеты. Девчонки хохотали, шутили с ним, ласково называя «дядечка». «Спасибо, хоть не дедушка», - подумала я.
 - Ой! Поздно уже, пошли, бабы! – я не узнала по голосу, кто это хватился. Но через несколько минут, пообещав вернуться и отбить «дядьку», если не буду учиться, девчонки унеслись таким же вихрем, как и ворвались. Я услышала, как Борис что-то собирает, сдвигает стулья, напевая какой-то мотивчик. Слух у него совершенно отсутствовал, поэтому его пение напоминало крик самца тюленя во время случки.
 - Бориска! Заткнись!!! Тебе медведь на уха наступил!
 - И придавил капитально! - как давно я не слышала его смех!
 - Я постелил! Идем мыться.
 - Тут бардак, наверное?
 - Напротив, всё убрано! Хорошо, что к тебе пришли. Девчонки подсуетились, молодцы. Не ожидал…
 - Я – тем более! Мы не общались почти. Там каждая была занята собой, поэтому-то и странно, что все пришли. Очень странно.
 Борис отвёл меня в ванну.
 - Иди, милый, я сама.
 - Позови, когда закончишь. Не загреми тут!
 Я приняла душ, тихонько вылезла из ванной, нащупала полотенце. Замоталась в него и  тихонько юркнула в кровать.
 - Боря, ты где? - я привыкла к темноте, и теперь меня просто пугала тишина.
 - Сейчас… Ох! Как не вовремя!
 - Что?
 - Радикулит…
 - У!... - я вылезла из кровати, - ты где стоишь?
 - У шкафа…
 Я помогла ему добраться до кровати. Год назад его в школе тоже скрутило на праздники – это я помнила. Он ходил к Алле Ивановне – школьному фельдшеру на уколы. Осталось несколько ампул. Я наощупь нашла их  в аптечке, достала шприц.
 - Боря, отдай мне свою рубашку, а то я не одета…
 - Разбежался! Такое зрелище! Ты не слишком хорошо видишь, чтобы делать мне укол? - он ещё шутит!
 - Разложи шприц, как положено в ванночке, вскипячу.
 - Интересное кино! Ну-ну! Мне уже интересно! Слушай, девочка, если ты решила меня прикончить, то так и скажи! - он хихикал, чередуя каждое слово с «ой!».
 Я медленно  пошла на кухню, нащупала плиту, залила шприц водой и включила газ. Когда я услышала бульканье кипящей воды, выключила камфорку. Аккуратно обхватила ванночку с плиты полотенцем и поставила на стол. Странно, как я не боялась. Я запросто могла вылить на себя кипяток. Я слила воду и немного подождала, пока шприц остынет. Собрала его и вставила иглу. Еще целую вечность я дезинфицировала иглу водкой.
 - Боря? Спишь?..
 - Да уж! Тут такой концерт будет!
 - Какой?
 - Ты делаешь мне укол вслепую! Цирк!
 - Боишься?
 - Очень даже!
 - Тогда распили ампулу и набери лекарство в шприц… А потом поворачивайся. Уж тебя-то я точно наощупь выучила. Не промахнусь! 
Он подчинился. Сказать, что мне самой было страшно – это значит, ничего не сказать. Я нащупала его пониже спины и замерла. «Просто вспомни, как ты это делала в Цхалтубо! Ты можешь», -  уговаривала я себя,  всаживая в него шприц. Я прислушалась, пока последняя капля жидкости не издала характерный звук пустоты в сосуде. Приложила к игле ватку смоченную водкой и вынула иглу. Я перевела дыхание.
 - Ну, ты даёшь… - в голосе Бориса было уважение. - Ничего себе…
 - Больно?.. Я… туда попала?..
 - Туда-туда!..  Ну, ты даёшь…
 - Ты повторяешься, милый, - пот градом катился по моей спине. - Лежи так, не поворачивайся. Я смажу спину меновазином. Посмотри – он?
 - Он… Ну, ты даёшь… Девочка, я поражён. Ты действительно не причинила мне лишней боли. Да-а-а…
 Я смазала ему спину, обмотала тёплым платком и накрыла…
 - Спи. Скоро полегчает…
 Впервые я поняла, что слепота мне больше не мешает. Я поняла, что могу жить почти  как все, просто полагаясь на ощущения запаха и звука…

 ...Мне до тебя так долго, милый...
 ...Мне до тебя так близко... помню -
 между дыханием и могилой
 замерло сердце... Из преисподней
 рвалось хохочущее пламя.
 ...У раскалённой пасти страха
 встречу Господь нам предоставил,
  близко была и не пугала
 силой разлук и сожалений,
 сколько всего не доставало
 сердцу, чтоб выдержать... У мгновений
 тоже бывают свои пороки.
 …Ты, разрывая душу в клочья,
 вымолил жизнь мою... а Боги
 дали нам шанс... И смотрели молча,
 как начинало сердце биться,
 вмиг воскрешаясь, и снова грея...
 ...Мне за тебя судьбой молиться
 было даровано... Я сумею.

***

 - Эй! Живой? - я толкала Бориса в бок.
 - С ума сошла! Ты на часы смотрела?
 - Не смотрела…
 - Ой, прости, девочка, я не подумал… Прости.
 - Ладно. Проехали…
 - Идиот я. Ох… черт, спина. Где это меня протянуло? Вроде, сквозняков нет. Я дома останусь, не помешаю?
 - Глупый ты человек. В самом деле. Укола ты не избежишь, так и знай.
 - Я уже не боюсь. Ты умничка у меня.
 - Мне совсем спать не хочется. Рано?
 - Да нет, девятый час. Давно пора вставать. Но я сегодня, похоже  – лежу… Мне бы, прости, до туалета…
 - Давай, помогу. Тихонько. Мне бы одеть чего.
 Я добралась до шкафа, вынула бельё и домашнее платье.
 - Теперь я себя чувствую комфортней. Давай  вставать.
 Борис крепко сжал мою руку и стал медленно, кряхтя и ругаясь по чём зря,  сползать с кровати. Больше похожий на вопросительный знак, чем на человека, он поплёлся в туалет.
 - Борька, мы с тобой почти идеальная пара!
 - Почему почти? - раздался голос из туалета.
 - Потому что я слепая, а ты должен быть глухой! А ты – кривой!
 - Издеваешься?
 - Конечно! И с огромным удовольствием. Я завтрак готовить!
 - Умоляю – не жарь ничего!
 - Ладно. Я бутерброды сделаю.
 - Я с вечера хлеб нарезал. Так что не орудуй ножом. Отчаянная ты!
 - Боря, я хочу вести нормальный образ жизни. И чтобы чужие не сильно догадывались о моей слепоте. И вообще, ты чего там застрял?
 - Я тут уже. Я иду к тебе на кухню.
 На кухне Борис быстро отстранил меня от ножей, так как попытка порезать колбасу окончилась малой кровью. На моих пальцах живого места не было, все они были обклеены лейкопластырем.
 - Милая, уколы ты делаешь лучше…
 - Уговорил!
 - Не-не! Дай поесть спокойно, потом, когда лягу. Эй, что ты делаешь?! Отдай сейчас же!- я стащила его огурец.
 - Разбежалась!
 - Наконец ты стала такой, как раньше. Слава Богу.
 - Не знаю… - я пожала плечами, - а нужно ли быть такой, как раньше?.. Боря, я не знаю, как это делается, но я должна подать на развод. Я знаю, что это неприлично в нашем обществе, но я не хочу этого больше. Меня давит обручальное кольцо, я его ношу только потому, что жду ребёнка…
 - Покажи! - я протянула руку. За долю секунду Борис снял моё кольцо и выбросил в окошко… - Я куплю тебе… нам новые. Сегодня же!
 - Это подождёт, тебе лечиться надо! Знаешь… мне легче стало, сама я бы не решилась…
 - Одень пока серебряное колечко, что я в Каунасе тебе купил. Где оно?
 - …Не знаю…  когда очнулась, было только это… Прости меня. И вообще, я ушла ни с чем, забыл?.. Хорошо, что колечко Бабушкино у тебя дома, в Шяуляе, осталось…
 - Не грусти, родная, золото прикупится, счастье – никогда!
 Я кивнула. Странно, что я ни когда не вспоминала о своих оставленных и, теперь уже навсегда потерянных для меня, вещах.
 - Моросит? - я прижалась лбом к холодному стеклу, надеясь услышать, какая погода на улице.
 - Дождь со снегом. Довольно противненько. Иди ешь… Не грусти.
 - Раньше в такую погоду хотелось закутаться в плед и не выпускать книжку целый день…
 - Пошли в  кино!
 - Чего?..
 - Ничего! Ты же телевизор слушаешь?
 - Зачем платить за «послушать»?
 - Тогда на Лиану Исакадзе… - Борис пытался исправить конфуз, в который вляпался. - Он так на скрипке поёт…
 - Тебе спать негде? - мне стало смешно. Особенно быстро Борис засыпал на Рахманинове.
- У меня даже есть с кем!
- Интересный поворотец! Ну, тебя в баню!
- Это было бы неплохо – может, отпустило бы. - У тебя уже виден пузик…
- Когда-нибудь он уже должен был быть виден. Я не знаю… мне пару дней назад показалось, что ребёнок пошевелился…
- Больно?
 - Да нет… странное чувство. Хочется мебель двигать. Идиотизм.
 - Я слышал, что такое бывает. В смысле - дурацкие желания…
 - Желания не дурацкие, - обиделась я. - Просто видеть для этого не плохо бы…
 - Да уж. Может, это не навсегда? Шок всё-таки?
 - Ты предлагаешь мне броситься под поезд?
 - Дура!
 - А что?
 - Ещё не придумал. Ну, не волнуйся ты.
 - Я спокойна. Как удав.
 - Это и пугает.

Приглашение.
  Я начала привыкать к такой, тёмной, жизни. Снова стала петь в Еврейском обществе. Дала несколько сольных концертов в зале Рижской Филармонии. Я точно знала, что до середины зала, где стоит микрофон, семнадцать шагов… Часто выступала в зале на Карла Маркса, переименованного в улицу Упиша 6.
 Всё остальное время я или училась, или ела, или спала… Как-то вечером, придя с работы, Борис положил передо мной увесистый конверт.
 - Что это?
 - Не знаю. Тебе. Из Дании.
 - Откуда?! - в Дании у меня никого не было, письма могли приходить только из Израиля или Америки. Я разорвала конверт и протянула письмо Борису.
 - Читай!
 - Так на английском!
- О… - застонала я. - И что делать? Ты же учил английский!
- Французский я учил!
- Во влипла. А как же почитать?.. - я расстроилась.
- Да ладно! Считай, что я его тебе завтра принёс, а утром заеду к тебе в училище – девчонки переведут!
- Хорошо. Есть будешь? Я гуляш сварила…
- Очень голодный! Только сначала самое главное!
- Что?
- А целоваться?! А то совсем из–за письма забыла обязанности! - я расхохоталась. - Только целоваться?
 - Ну, не на голодный же желудок! Сама знаешь – про путь к сердцу мужчины…
 - Э-э! Это ты меня кормил раньше!
 - Я без задних мыслей!
 - С передними?!
 - Ты испортилась!!!
 - Надо было в холодильник ставить.
 - Всё. Я в душ!
Пока он мылся, я разогрела ужин, расставила тарелки. Поужинали молча.
 - Умираю от любопытсятва - что в письме.
 - Я тоже. Может, родственники у тебя какие-нибудь нашлись?
 - Не знаю…
 Было ещё не поздно, мы сидели в обнимку на диване. Борис читал, а мне ничего не оставалось, как вспоминать.
 «…Недельную практику «на картошку» нас повезли в Иецаву. Я так и не поняла что это – посёлок, колхоз… Борис был против, но мой аргумент - «как все» - его всё-таки устроил. Всю группу поселили в одну комнату с удобствами за полкилометра на улице. Казарменная кровать Бориса казалась раем, по сравнению с матами, брошенными на пол. В первый вечер мы с девчонками решили погадать. Сели спиной к окну, достали зеркало  и давай: «Белый конь, появись…   Белый конь, появись… Белый конь, появись… Белый конь, появись… Белый конь, появись…» Вдруг в зеркале видим коня, правда рыжего, а над нашими головами раздается «фрррфррр»… Как мы орали!!! Оказывается,  колхозная лошадь решила поесть яблоки, оставленные на подоконнике…»
  - Ты чего там хихикаешь в кулачок? - Борис тронул меня за руку, дав понять, что смотрит на меня.
  - Так, ерунда в голову лезет.
  - И какая, интересно?
  - Читай себе. Я посижу рядом.
 «…учительница русского и литературы Мансурова любила в своей жизни две  вещи – Тургенева и собак. От неё вечно воняло псиной, руки были жирные и, прежде чем дать ей тетрадь, всегда хотелось эти руки намылить…У неё была дочка, страшно её стеснявшаяся, но мужа – никогда. «Не Тургенев!» - отрезала она, когда мы её спросили. Она была очень строга, но когда рассказывала о писателях – класс не дышал. Первые два урока были русский-литература. Прозвенел звонок и… в класс влетели три собаки. «Боже!» - пронеслось по классу. Мансурова торжественно водрузила на стол портфель.
  - Хороши?
  - Ага. - мы грустно переглядывались.
 Мансурова начала урок, собаки сновали по классу, вынюхивая в наших сумках что-нибудь съестное. Я тоскливо посмотрела в окно. Окна выходили на стадион, и я увидела, как высыпал одиннадцатый «Б» на физкультуру. Бублик гонял их, а я посылала ему мысленно сигналы «Глянь наверх». Вместо «глянь», он подошёл к Наташе Богдановой и стал ей что-то говорить, поглаживая её  спину. Мои руки впились в ручку.
 - …Ты оглохла, Шапиро? - Мансурова прикрикнула. - И что я такого сказала, что надо ручку ломать?
 Я встала и уставилась на неё, совершенно не зная, что сказать.
  - Иди вымой руки - ты вся в чернилах. Шариковой ручкой писать надо! - крикнула она вслед. Я пулей выскочила из класса. Нащупала в кармане ключи и бросилась на пятый этаж. Открыла кабинет, схватила ручку: «Я те поглажу!» - тем самым выпустив пар. Я вымыла руки и спокойно вернулась в класс. Казус оказался в том, что вытерла я их не о полотенце, а… о Бориса рубашку, в которой он потом гордо щеголял, переодев спортивный костюм»…
 За дверью послышался писк - сначала тихий, потом все более настойчивый, потом похожий на непонятный плач.
 - Что это? Боря, посмотри… - Борис поднялся и пошёл открывать дверь.
 - Ничего себе! - писк доносился уже в квартире.
 - Что?
 - Раненый щенок. Лапки в крови, глазки ещё в пленке. Какая зараза это сделала?! - Борис очень возмущался, пытаясь помочь беспомощному щенку. Щенок пищал ещё сильнее. Потом притих.
 - На, милая, подержи его! Я зайду к соседке у неё грудной ребёнок, может,  сть лишняя соска на бутылочку.
 Наощупь щенок оказался не таким крошечным, как мне казалось. Я нежно гладила его, стараясь не задеть замотанные лапки. Через несколько минут Борис вернулся. Повозился на кухне и взял из моих рук собачку. Я услышала жадное урчанье.
 - Ты его кормишь?
 - Да. Молочко подогрел. Надо его к ветеринару свозить. Но сегодня поздно уже. Хочешь его оставить?
 - Не знаю… А какой он?
 - Довольно крупный для дворняжки. Иссиня-чёрный.
 - Ладно. Но… я лужи не увижу…
 - Почувствуешь, когда наступишь! - Борис смеялся. - Он поел. Хочешь подержать?
 - Да. - Он был тёплый и беспомощный. - А как его зовут?
 - Ну… не знаю… придумаем. Поздно уже, маленькая, пойдём спать?
 - Да. А Ретт?
 - Кто?
 - Ретт.
 - Как в «Унесённые ветром»?
 - Можно?
 - Конечно! Ложись, я постелил.
 Я, не выпуская из рук щенка, забралась в постель.
 - Стоп!! - запротестовал Борис, - я тут сплю!
 - А кто против?
 - Я тебе покажу - «против»! Давай его на коврик.
 Борис выключил свет и забрался под одеяло. Через пять минут послышался писк. Сильнее. Сильнее. Горомче.
 - Блин! Про сон забудь, дорогая!
 - Почему?
 - Ладно, - сдался он, - только сегодня, а то ему больно, - и поднял Ретта в постель. Щенок тут же притих и довольно заурчал.
 Утром, после завтрака, Борису предстояло две важные вещи - сходить в училище к девочкам, чтобы перевели  письмо и отвезти Ретта к ветеринару. Я же спокойно включила магнитофон и поставила кассеты с записями уроков. В последнее время мне всё больше хотелось спать и лениться, но я себе этого не позволяла. Я точно знала количество ступенек в подъезде, знала, сколько шагов до скамейки, и до киоска. Я пыталась не запускать дом, и если что-то не получалось, Борис очень тактично и терпеливо объяснял. О моей беде знал только Гена и на учёбе. Дома никто не догадывался. 

***

 Утром Борис быстро справился со своими делами. Ретт оказался не просто крупной смесью бульдога с носорогом, а чистокровной восточно-европейской овчаркой.
 - Боря! Он же вымахает, как слоник!
 - На дрессуру с ним надо будет ходить.
 - А кто ходить будет?
 - Ты!
 - Как?!
 - Я так решил. Ты сможешь.
 - А …письмо? Что это?
 - Ничего. - Борис прижал меня к себе. - Ты едешь в Данию на недельные гастроли. Вот так сразу – выездная и в капстрану.
 - Я никуда не поеду! - я запротестовала. - Я не могу. Я не хочу. Я не буду. Я …я… - рыдания душили меня.
 - Ты хочешь стать актрисой? Это твой шанс… или ты решила сбежать от меня с каким–нибудь датчанином?!
  -Не решила. - я надулась и забилась в угол дивана. Ретт почувствовал грозу и тут же заскулил. Я прижала к себе щенка, как будто он решит мои проблемы.
 - Ентуля, чего ты боишься, темнота – это ещё не смерть… - голос его дрожал. - Я не выездной 5 лет, я же боевой офицер. Я бы  хотел с тобой… Мы подумаем… Ты не понимаешь, это же твой шанс. Я не могу быть эгоистом и держать тебя при себе, пользуясь тем, что нужен тебе. На самом деле ты можешь обходиться сама. Ты очень приспособленная ко всему девочка. Я сам не хочу тебя отпускать, просто ты - это главное в моей жизни, значит надо делать так, как лучше тебе. Посмотри, сколько ты пережила из-за меня?..
 Я плакала. Ретт скулил. Зачем мне город сказок Андерсена, если я даже увидеть эту Русалочку не смогу?! Фестиваль песен на идиш. Съедутся исполнители со всего мира. Семь больших залов предоставило Еврейское общество Дании. Как маленькую девочку уговаривают поесть, Борис уговаривал меня ехать.
 - Пойдём-ка прогуляемся… Да и Ретта к улице пора приучать. - Борис помог мне одеться, и мы поехали в парк. Я сидела на скамеечке, а Ретт носился, несмотря на перебитые лапки. Борис пытался ему указывать, что делать со свободой, но Ретту явно было до лампочки.
 - Ну, погоди, на поводок посажу, - пригрозил Борис.
 Не знаю, сколько времени прошло, но от моих мыслей меня оторвал Ретт, которого Борис просто загонял, он уткнулся мне носом в сапоги и рухнул на ноги.
 - Борь, кажется, он устал! Может, хватит? Он-то хоть дела свои сделал?
 - Я не заметил…
 - А зачем же мы вышли? - удивилась я, - он, по-моему, уже ничего не хочет…
 - Ты замёрзла?
 - Да нет, а что?
 - Тогда я посижу с тобой немного. Что ты решила?
 - Я попробую. Займись документами. Когда надо ехать?
 - 5 апреля.
 - Так меньше месяца осталось!
 - В том-то и дело. Нужно торопиться.



Дания.

 Время до отъезда пролетело незаметно: Борис носился, бегал, что-то посылал, заполнял. Я же только и делала, что репетировала. Вся загвоздка была в том, что все участники не ехали со своим аккомпанементом, а нам играл симфонический оркестр Копенгагена. Уже были подготовлены четыре программы. Я совершенно не заботилась, в чём буду петь. Почему-то волновали только туфли. Итак – день до отъезда - мы хохочем и пытаемся собрать мне сумку. Я за минимализм, Борис же хотел мне в сумку запихать пол квартиры. Остановились на двух концертных нарядах, двух платьях, пижаме и куче нижнего белья. Ну, и, конечно, всякие интимные мелочи – вроде собственного мыла. Ехать предстояло до Гомеля, там вагон должны были подцепить к другому составу, следовавшему в Берлин. В Берлине предстояло погулять четыре часа, а потом пересесть на другой поезд, который на пароме отвезёт меня в Копенгаген.
 Вся поездка заняла почти двое суток. Запомнилась Белоруссия с долгим таможенным досмотром, и недоумевающие пограничники  - «В заграницу без чумадана? Неправильно это, дамочка!» Я пообещала «чумодан» обязательно преобрести. А в  Берлине запомнился звук бесконечно падающих пустых баночек пива (социализм по названию ГДР мало отличался от социализма СССР, просто больше товаров в магазине). К слепой девочке с жалостью отнёсся один дяденька и проводил за ручку в игрушечный магазин, где я купила знаменитых немецких пупсов – сестре и «ботику» - тому, кто находился внутри меня. Немецким я владею свободно, и дядечка даже накормил меня в кафе, а потом доставил обратно к заветному вагону. Сейчас, с годами, думаю, как можно было доверять незнакомому человеку, в незнакомой стране, не думая, что он может меня куда-нибудь завести, идти в темноте и вневедении. Надо признаться, что одна мысль не давала покоя и не позволяла расслабиться: «Интересно, сколько таких, как я,  поубивал твой дед?!» Вслух я этого не произнесла.
 Когда я, наконец, оказалась на пароме, мне оставалось только ждать. Шесть часов - и я в Копенгагене…
 …Меня встретил главный раввин Копенгпгена, Рав Мельхиор и сообщил, что я буду жить в доме очень богатых евреев, выходцев из Польши. Он долго меня расспрашивал, как я добралась, сообщил моё расписание и передал из рук в руки семье, где мне предстояло прожить шесть дней.
 Леон, Элла и их четырнадцатилетняя дочь Сильвия, названная в честь принцессы Датской, встретили меня очень тепло и тут же принялись кормить. Чтобы не опозориться, я ела одни бутерброды, пила апельсиновый сок и удовлетворяла их любопытство. Видимо, их не предупредили о моём недостатке, потому что Сильвия притащила гору альбомов с фотографиями, а я вежливо их перелистывала… Наконец, они отвели меня в комнату с отдельной ванной и оставили в покое, обещав разбудить в шесть утра, так как в восемь у меня была запись на телевидении.
 Оставшись наедине с собой, я наощупь исследовала комнату, потом огромную ванну, унитаз и… Так произошло моё первое знакомство с писсуаром. Решив, что это удобство для мытья рук, я тут же им воспользовалась, сходив в туалет. Когда утром я по наивности заявила Леону, что «раковина у вас неудобная», он долго оправдывался, потом догадался спросить, «чем она неудобная» и долго хватал воздух от хохота. На хохот сбежались Сильвия и Элла, а так же вся прислуга, а он, бедный, никак не мог объяснить, что произошло. И потом долго и тактично объяснял, для чего эта штука предназначена… Когда я сообразила, в голове пронеслась мысль «Блевать в неё удобно», и тут же бросилась к себе и нырнула туда мордой, т.к. от мысли, что там я чистила зубы, меня стошнило немедленно…
 - Вечером мы идём в оперу, - торжественно сообщила мне Элла. - Что ты оденешь?
 - Платье, туфли… А что?
 - Покажь! - я открыла сумку и извлекла вещи, которые привезла. Из сумки выпала трость…
 - Что это? - Элла явно опешила, - твоё?
 - Да.
- Почему не сказала?
 - А что мне, кричать? - я была спокойна, как удав.
 - И как ты собиралась передвигаться по Копенгагену?
 - Молча. Как и по Риге.
 Она  схватила меня за руку, вытащила во двор и затолкала в машину.
 - Едем платье тебе покупать!
 - Зачем?
 - Надо.
 - Я на такое не расчитывала. Вы что?!
 - Молчи, дурная, так в Оперу не ходят!
 - У нас ходят.
 - Приехали, выходи.
 Она затащила меня в бутик, долго что-то объясняла на датском продавщице, после чего меня, как в фильме «Красотка», начали одевать. Сначала я смущалась, потом закайфовала. Тётки долго что-то говорили Элле, после чего она воскрикнула:
 - Ты беременна!
 - Я знаю… - В результате мне было куплено четыре платья от Кристиана Диор, туфли к каждому платью и сумочки, элегантное пальто, шляпка, косметика и взято на прокат  бриллиантовое колье, серьги и браслет. Днем она отвезла меня на репетицию с оркестром, а вечером мы отправились на «Травиату».
 Потом понеслись сумасшедшие гонки из зала в зал, как это принято на фестивалях, знакомства, приёмы… Наконец, наступил день, когда должны были объявить лауреатов. Каково же было моё удивление, когда какой-то дядечка подошёл ко мне и вывел из зала на сцену, объявив, что первую премию получает девочка из железного занавеса, вручив мне золотой скрипичный ключ и конверт с чеком на сто тысяч долларов… Наутро со мной случилась истерика, когда до меня дошло, что мне нечего делать  дома с этим конвертом. Леон сориентировался немедленно.
 - Едем в банк!
 - Зачем?!
 - Увидишь.
 В банке он посадил меня в кресло, велев не шевелиться, а через несколько минут ко мне на английском обратился какой-то дядя. Дядя долго уговаривал меня открыть счёт, забрал мой паспорт и чек, а через полчаса вручил паспорт и кредитную карточку. На мой вопрос «что это?» долго и терпеливо объяснял, как и для чего она предназначена, и что пользоваться я ею могу в любой стране… кроме СССР, и что раз в три года я должна её продлевать…
 До отъезда оставалось 12 часов, и я решила пуститься во все тяжкие. Леон отвёз меня в огромный торговый центр, где у меня хватило фантазии купить себе и родителям по телевизору, видеомагнитофону и стереосистеме… Как я везла эти ящики можно написать отдельный сценарий к комедии. Потом, немного подумав, я купила ещё один магнитофон и несколько плееров. На всё удовольствие я потратила 7000крон – то есть 1000 долларов. Обречённо поняв, что ещё 99 тысяч я не потрачу, я хотела выкинуть кредитку, но потом положила её в карман пальто и… забыла о ней …

Дорога домой…

 Дорога домой тянулась неимоверно долго… Погрузив в отдельное купе меня, сумку, ящик, коробку и ещё коробочку,  Леон распрощался со мной, сунув мне на прощание видеокассету с записями фестиваля и пакет с фруктами и булочками. Беспрепятственно я пересекла европейские границы и благополучно добралась до Гомеля, где меня настиг советский таможенный досмотр.
 Совершенно обалдевшие от увиденного (та ещё картинка - слепая девочка с полным столиком фруктов в купе, заставленном зарубежной техникой!! Ах,  да! Ещё и с животом!!!),  они попросили мой паспорт.
 - Женщина, что вы везёте?
 - И Вам здравствуйте!!! - невозмутимо ответила я, пытаясь извлечь упавшую в пятки душу. - Да вот, себе и родителям по телеку, видику, магнитофону, плееру. Плеер подружке. Плеер на случай поломки другого плеера. По плееру и магнитофону вам…
 - Нам?!!
 - Ну, да, вы же в Дании не были… или были?
 - Не были, - ещё больше обалдев, ответили дяди…
 - Ну, вот и возьмите, там, в стороне отдельно стоят… - я услышала шарканье коробок.
 - Дамочка, но фрукты же нельзя везти! - с надеждой сказали они.
 - Так я съем!
 - Столько?!!!
 - Конечно! Я же беременная!! Я уже половину съела.
 - Счастливого пути. Через  семь часов будете в Риге. Полчаса можете погулять – Ваш вагон перецепливать будут.
 - Так уж и «перецепливать»?! Я туточки побуду. Мне бы позвонить… - мечтательно сказала я.
 - Так мы мигом курсанта вам пришлём – проводит до автомата, подождёт и приведёт обратно.
 - А вещи?!!
 - Под нашей охраной – поверьте. Только вы мигом, да?
 - Да! Да!!!
 Через пять минут раздался стук в купе.
 - Да?
 - Девуш… женщина, мне приказали…
 - Отставить. Пойдёмте. Вы в каком звании?
 - Сержант… старший. - как будто это что-то изменит.
 - Мой муж – майор.
 - Ух, ты! - с завистью сказал он. - Вот телефон. Туда 15 копеек надо – за минуту.
 - Найдите!- я протянула ему кошелёк.
 - Тут 4 монетки.
 - Хорош, – я взяла деньги. - Только будь дома! - сказала я трубке…
 - Алло.
 - Привет! - сердце чуть не вылетело.
 - ЕНТИК!!!
 - Борька, три минуты!!! Встречай через  семь часов. Поезд Гомель–Рига!!!
 - Как ты?
 - Домой хочу… Позвони Михалычу! Мы в Шяуляе стоим 15 минут, пусть у меня пару коробок возьмёт  и отвезёт бабушке!!! Предупреди её тоже!!! Упала последняя монетка.
 - Люблю тебя, девочка!!! Приезжай, жду. Встре… - разговор безжалостно оборвался… Ничего. Семь часов. Я стояла, не выпуская телефонную трубку, как будто это что-то изменит…
 - Нам пора. - Сержант потянул меня за рукав.
 - Да, спасибо…
 Через 10 минут я уже сидела в купе. Вскоре поезд тронулся, и в дверь раздался стук.
 - Да?
 - Я проводник. Вам чаю?
 - Да… без сахара, пожалуйста…
 Через несколько минут он принёс чай.
 - Ещё что–нибудь?
 - Да. Мне помощь нужна…
 - Какая именно?
 - Это Вам. Вы слышитесь молодым. - Я протянула ему коробку с плеером.
 - Ну, не старый. Мне 26. Спасибо. За что?
 - В Шяуляе надо дяде моему пару ящиков передать. Мы 15 минут стоим. Поможете?
 - Конечно. Прибытие в 7:25.  Я заранее в тамбур оттащу и дам ему. Как его зову-то?
 - Гена. Геннадий Михайлович. - быстро поправила я себя.
 - Сделаем! Хотите сосисок из ресторана?
 - Очень даже!!! - я дала ему деньги. Предстояла долгая ночь. Пока он ходил за сосисками, я взяла пакет, положила туда связку бананов, ананас, несколько карамбул и киви. Положила в отдельную сумку, в которой были подарки бабушке, сестре и родителям. Взяла другую сумку, предназначенную Михалычу, в которой был магнитофон, свитер, зажигалка, блок сигарет  “TAME”, и положила туда ананас. Проводник принёс сосиски, хлеб, сок, и я с жадностью накинулась на горячую еду. Попросив проводника разбудить в 6:30, чтобы увидеться с «дядей», я заснула с чувством исполненного долга. Казалось, прошло несколько минут, а проводник уже стучал в дверь.
 - Доброе утро!
 - Ещё какое!!! - «а мочевой пузырь стучит в ушах» - подумала я и поспешила «причесаться». Умыывшись ледяной водой и почистив зубы, я почувствовала себя полной сил. Сменила халатик на платье, запихала его в сумку. Причесалась и  с удовольствием набросилась на яблочный сок, который принёс проводник.
 - Пойдёте в тамбур с дядей поздороваться?
 - Пойду, разумеется!!! Спасибо вам, вы меня выручили.
 - Что Вы! Это мне развлечение от скуки. - Проводник подхватил один из ящиков. – Когда за вторым приду - пойдём вместе.
 - Хорошо. Я сумки возьму.
 - Перебьётесь, мадам.
 - Спасибо.
 Поезд остановился. Так как вагон был сто раз перецеплен,  а в нём были «загранкомандировочные», то посадки сюда не было. Михалыч быстро перехватил всё переданное.
 - Ты как, девочка?
 - Я – в порядке. Как вы дотащите?
 - Я роту солдат припёр.
 - Синяя сумка – вам, зелёная – Бабушке. В 8:00 родители уходят и забирают сестру в школу, так что сможете зайти к ней.
 - Я знаю - говорил с ней. Всё, топай в вагон. Через два часа встретит он тебя.
 - Два часа… - он пожал мне руку. - Привет передай, я заеду в воскресенье.

Домой.

 - Девушка!! Рига. Подъезжаем через 10 минут.
 Ноги почему-то стали ватными и отказывались слушаться. До боли в ушах захотелось справить нужду, а туалеты закрывались за полчаса до станции. Вздохнув, я напялила пальто и стала шарить руками по купе – не забыла ли чего. Проделав эту процедуру в сотый раз, я поняла, что поезд тормозит… Проводник захватил мои вещи, оставшийся ящик и стал подбадривать.
 - Ну, встретят Вас. Куда мужик ваш денется-то? За неделю ни помереть, ни бабу привести!..
 …Вот я на перроне. Сильные руки подхватывают меня и кружат, кружат…
 - Ентуля!
 - Борька! - он осыпал моё лицо поцелуями и сжимил руки так, что кости трещали через кожаные перчатки.
 - Боря! Домой, срочно! Мне ванна нужна – с дороги! И пописать бы…
 - Как ты это пёрла?!! - О! Наконец, он заметил вещи!
 - Так это половина…
 - Носильщик! - заорал он. - Сумашедшая! Как - половина?! А деньги где на это взяла?!..
 - Господи, поехали домой – всё расскажу! – поторопила я.
 Пятнадцать минут - и он поворачивает ключ в замке.
 - Пусти! - я рванула в туалет.
 - Не затопила соседей?
 - Да иди ты!
 - Ага! Ты пришла, а мне идти?! Я ванну наливаю.
 Ещё через пять минут меня обволакивала тёплая нега розовой пены. Борис сел на край ванны.
 - Не смотри! – запротестовала я.
 - Буду! Давай,  головку помою тебе.
 - Мой! - я закрыла глаза и позволила себя искупать.
 - А ты поправилась.
 - М-м-м… - я разомлела. – Давай, я вытащусь, а то усну.
 Он подал мне полотенце, и я стала потихоньку вылезать из воды. Одела халат и сразу почувствовала себя лучше.
 - Я устала до жути.
 - Так как там, красиво?- он осёкся, - прости девочка.
 - Не знаю. Но пахнет приятно. Ванилью, мятой и… рыбой.
 - Рыбой?
 - Да .Только сырой. Ну, такой морской запах… Пивом пахнет. Знаешь,  там завод пивной, «TUBORG», там во дворе завода стоит макет бутылки пива, высотой с четырёхэтажный дом. Так вот, датский король три дня во время войны там евреев прятал, чтобы переправить в Швецию.
 - Интересный король…
 - …А ещё он тоже жёлтую звезду одел. Немцы плюнули и оставили евреев Дании в покое.
 - Молодец, мужик! Только… ну, его, как ты?
 - Никак! Давай подарки смотреть!
 - Какие?
 - Тебе, дурень!!
 - Ла-а-адно. Мне подарки не очень дарили… Погоди, а что в ящике?
 - Телек, видик… маг, потом подключишь! Там тебе всякая одежда, фрукты…
 - Стоп! Ты не ела!
 - Мы не ели, - поправила я его. - А что есть?
 - Нихрена!
 - И тебе «приятного аппетита»! И дома – переворот! Нюхом чую!
 - Мимо, милочка. Я постель сменил, полы выдраил, пыль вытер – а то руки утопали уже… Ентуля, это мне?..
 - Что? - я заволновалась, - тебе женскую комбинашку вместо рубашки подсунули?..
 - Джинсы, куртка, свитера… кроссовки… зажигалка… Боже мой… Ты ограбила универмаг?
 - Типа того… Я просила всё коричневых оттенков… Не проверила,  сам знаешь.
 - Ананас и бананы я узнал. А это кто?
 - Киви и карамбула, – я потрогала рукой. - Манго. Вкусно.
 - Так! Одевайся, едем в ресторан, всё расскажешь!
 - Сил нет. Знаешь, спустись вниз в гастроном, купи хлеба и сосисок – перекусим и всё расскажу. Я полежу пока.
 - Не хочу тебя оставлять, но голодом тоже морить не буду, я – мигом! - он накинул куртку и выскочил за дверь.
 Я прошлась по квартире. Всё стояло на своих местах. Я пощупала раковину (нет ли посуды), плиту (не стоят ли сковородки), стулья (не валяется ли одежда). Присела возле горки вещей, которые Борис так рассматривал, и стала их складывать в стопки. Разложила всё по местам, оставив на его рабочем столе только блоки сигарет, зажигалки и всякие ручки, блокноты, которые я везла для него. Потом вынула из сумочки видеокассету, которую мне сунул в руки в последний момент Леон. «Увидеть бы…» - мысли прервал  телефонный звонок.
 - Да? - я не могла переключиться к реальности.
 - Гита-Ента?
 - Да…
 - Вас Самуил Хейфец беспокоит… - я ошалела. Это был руководитель известного в Прибалтике джазового ВИА  «Терция». - Я бы хотел встретиться.
 - Зачем? - в трубке раздался хохот.
 - Другая бы сказала «Лечу!», а вы - «Зачем?»… Проект один раскрутить хочу, приезжайте! - потом замялся - …Или я?
 - Вы!
 - Ну, точно, в жизни не пропадёте! Через два часа буду. Диктуйте адрес.
 Когда Борис зашёл, я задумчиво стояла с трубкой в руках…
 - Что на этот раз? - я рассказала. - Девочка, тебе не понравится – я его в окошко – брысь!
 - Нам его угостить не чем!
 - Я к чаю  кексы свежие купил, а конфет ты привезла - на полк хватит! Идём, позавтракаем! Я купил горячую запеканку, со сметаной будет очень даже ничего!
 Борис расставил тарелки, мы сели кушать, а я рассказывала о своих датских похождениях. Он слушал, не прерывая, я чувствовала, что он смотрел на меня, заглядывая в душу. Мы поели, он быстро вымыл тарелки.
 - А кассета где?
 - На твоём столе.
 - Ты отдыхай, я пойду, телевизор подключу и видео. Хочу посмотреть. - За рукав меня нетерпеливо дёргал Ретт.
 - Гулять хочешь? - пёс радостно завертелся, - ладно, слоник, неси поводок! Боря, я выйду тут с ним.
 - Осторожно. Трость не забудь.
 - Я только возле дома… Ретт! Ко мне! - пёс мгновенно подошёл. Я чуть повозилась, пока пристегнула ему поводок. - Через 15 минут позови меня.
 - Хорошо. Будь осторожна.
 Я вышла во двор. В воздухе чувствовался запах весны, я потрогала куст - почки были набухшими, в некоторых местах проклюнулись первые листочки. Ветер уже не был холодным, лицом я ощущала солнце,  мой мир состоял из звуков и запахов… Впервые я подумала, что мне это больше не мешает, а некоторые вещи очень даже удобно не видеть. Я вдруг резко осознала, что Литва пахнет совершенно по-другому, у Латвии свои запахи… Рэтт пахнет странным запахом щенка, Борис сигаретами и одеколоном «Рижанин»… А я? Только я ничем не пахну. На этой ноте Борис позвал меня домой.

***

 Только я обула тапочки, как раздался стук в дверь, я открыла.
 - Здравствуйте, я – Сэм
 - Кто?
 - Самуил Хейфец. Можно?
 - Проходите. Располагайтесь.
 Он устроился на диване и тут же стал рассказывать о своих планах.  Из всего я поняла, что мне придётся много гастролировать, да ещё и за деньги. Он не давал мне слово вставить, потом сунул мне в руки довольно потрепанную на ощупь бумажку.
 - Пойте!
 - Чего?.. - я оторопела от такого поворота событий.
 - Ну, ноты вы же знаете?
 - Конечно.
 - Пойте! Читайте с листа!
 Я таращила на него глаза. Положила лист на стол.
 - Мне не интересно ваше предложение. - Внутри меня рвалась душа.
  - Да вы что?! Такое раз  в жизни предлагают! - теперь обалдел он. - Если вас беременность смущает, то её скоро не будет, а за ребёнком папа ваш разве не присмотрит? А, папа?
 - Присмотрит, - ответил  Борис. - Куда же я своего  ребёнка дену?
 - Видите, дедушка будет хороший!
 - Не дедушка, а папа.
 - Кто?
 - Не важно, - сказала я, - и беременность тут не при чём.
 - Милая, ты должна сказать… - Борис обнял меня за плечи. - Молодой человек, она не видит.
 Казалось Хейфец замер, но лишь на мгновение.
 - Но слышать-то слышит? - с надеждой спросил он
 -Ещё как! - Борис засмеялся, как мне показалось, с облегчением.
 - Моё предложение в силе. Я жду ответ. До свидания.
  Хейфец ушёл. Я без сил опустилась на стул. Борис подошёл и серьёзно сказал.
 - Соглашайся. Это твой шанс, не упусти. - И добавил с грустью, - увезёт тебя Хейфец в Израиль… А я, ну, что я? Я не еврей. И не выездной почти пять лет. А ты… тебе жить надо.
 - Боря, не говори глупости. Ты на мне жениться собираешься?
 - Да. А что?
 - А то, что, как муж, ты спокойно едешь со мной. Израиль впускает. И вообще, ты чего городишь?! Какой, нафиг, Израиль?!! Ты же военрук!!
 - Был. Лучше обними старого…
 Мы обнялись. Немного постояли и… сошли с ума. Треск халата, пуговицы, закатившиеся неизвестно куда, ремень брюк больно ударил меня по ноге пряжкой, когда брюки летели, Бог знает, куда. Мы не ласкали друг друга. Просто, как звери, удовлетворяли свою похоть. Мои ногти впились ему в спину, а его зубы мне в шею, мы кричали, сливаясь в единое целое, останавливаясь на секунду, перевести дыхание, но лишь для того, чтобы с новой силой окунуться в страсть… Так продолжалось несколько часов, словно что-то «до этого» должно было выпасть, исключиться из нашей жизни. Наконец, обессиленные, мы повалились на ковёр. В комнате было темно, в окно дул свежий ветерок, который мы просто не замечали.
 - Милая, перебирайся на диван, я быстро постелю… Хочешь помыться?
 - Нет. Хочу быть грязная… И…  хочу коньяк. Есть?
 - Есть. Но… ты же…  ладно, немного.
  - В бокалы для коньяка! - потребовала я.
 - Ладно… Ложись. - Борис налил две рюмки коньяка. – Можно, я закурю?
 - Можно. И... зажги свечку.
 - Зачем?
 - Не знаю… Будет, как в кино. Двое лежат на кровати с бокалами, мужчина курит, и горят свечи…
 - Только в кино обычно красивый Апполон, а я старый хрыч. Голый и с коньяком. А вот ты красивая… беременность придаёт тебе шарм. Слепота – загадочность. А вообще, мне завтра на работу, а тебе – на учёбу.
 Вот так безжалостно - с неба на грешную землю…


***
 
 Утром Борис тихонько уехал на работу, оставив меня ещё часик досыпать перед  учёбой, на которую я идти не собиралась. Я выспалась, погуляла с собакой и принялась убирать. Я собрала постель, постелила плед, а чтобы проверить ровно ли, я сняла тапочек, поставила его вертикально от пола и убедилась, что кисточки от пледа касаются кончика тапка. Сложила всё по местам, вымыла полы. И стала собираться в магазин. Это был мой первый самостоятельный поход  в магазин после того, как я ослепла. Мне было страшно  и интересно – справлюсь ли или обманут? Дорогу я знала. При помощи трости я уже свободно передвигалась, поэтому вооружившись сеткой, я потопала в магазин. Наощупь я узнала синие перила, где стояли тележки -  взяла одну и медленно вошла в гул магазина. Трость я не выпускала.
 - Вам помочь? – услышала я девичий голос.
 - Нет-нет… хотя, можете меня проводить к хлебу? - девушка взяла меня под локоть и повела.
- Я не спешу, что вам нужно?.. Я, правда, хочу помочь… - я сдалась. Девушка наполнила тележку продуктами и отвела меня к кассе, мне было ужасно стыдно, но я понимала, что сама не справлюсь. Когда я, наконец, вышла из магазина, в одной руке были две тяжеленные сетки, а в другой трость – иначе до дома не дойти. Я шла, то и дело останавливаясь, а мой ребёнок безжалостно пинал меня изнутри, мол,  мама-дура… Когда я вошла домой, первое,что я сделала – это села и разрыдалась… Потом, немного успокоившись и всхлипывая, я стала раскладывать продукты. Это отвлекло меня, и я начала готовить ужин к приходу Бориса – мужчина после работы должен есть. Готовить я приноровилась, так что если порезы и случались, то не такие ,как раньше. Зазвонил телефон. Сюда могли звонить только Бабушка, Михалыч или Борис, ну, и так, пару человек из общества. Я подняла трубку – голос был старческий и незнакомый с  еврейским акцентом. Понимая, что ему тяжело говорить, я перешла на еврейский, потом когда я перевела дыхание, в трубке зазвучал другой голос, уже на латышском, требуя срочно приехать к синагоге… Я испугалась и вызвала такси. Как есть, в домашнем платье, сменив тапочки на туфли, я выскочила из подъезда. Что-то говорило мне «беги скорее!» Целая вечность прошла, пока засигналило такси. Таксист, увидев трость, подъехал  и помог сесть в машину. Рижская синагога была в закоулке, так что проехать туда было довольно сложно, но таксист справился. Я почти вбежала в синагогу и, тараща невидящие глаза, завопила на еврейском: «Кто звонил?!», услышав в ответ «Ша!», немедленно заткнулась.
 - Да.
 - Пойдёмте, заберите мужа домой, мы сказали ему, что нужно делать, но лучше, чтобы он полежал.
 - Что делать? Где полежал?
 - Видимо, на кровати…
 - Боря?..
 - Я тут, тут, - голос звучал неестественно тихо и слабо.
 - Милый, тебе плохо? Почки?!
 - Нет, другое место…
 - Что значит?! Какое - другое?... Ты идти можешь? Где машина?
 - Машина тут, дойду и поедем. Не волнуйся.
 - Кто-нибудь может мне объяснить, что происходит?
 - Ничего. Ваш муж стал евреем.
 - Кем? Как?
 - Милочка, вы из ума выжили? Как мужчины становятся евреями? Что им делают?
 - Обрезание… - я чувствовала себя на уроке математики, когда нихрена не знаешь, а всё уже доказано… - Обрезание?!!!!!!!!!!!!!
 - Ентуля, поехали, милая… - Борис явно себя чувствовал, мягко скажем, не очень.
 - Ваша жена удивительно догадлива, - съязвил кто-то. - Женщина, езжайте домой, от этого никто ещё не умер.
 - Наркоз? - с надеждой спросила я, - когда отходит?
 - Милочка, наркоз – это глоток вина, так что уже отошёл. Э-э! Она сознание сейчас потеряет или родит!
 -Не потеряю, - я боролась с тошнотой, - ладно, пошли…
 Мы медленно добрались до машины и ещё медленней доехали до дома. Я даже не знала, как с ним разговаривать, в таком шоке я была.
 - Не волнуйся, милая, заживёт как на собаке…
 - Почему ты не сказал?
 - Ты бы не позволила.
 - Разумеется – нет!
 - Вот видишь…
 - Не вижу! Зато слышу, как сопишь от боли! Писать ты чем будешь?!! Ушами?!!!
 - Не сыпь мне соль на рану.
  - Кошмар… тебе ведь не восемь дней! Тебе столько, что так долго люди не живут! Боже мой! - я плакала. - Я ведь даже не могу помочь!
  - Вот помочь – можешь.
  - Как это?
  - Мне нужна длинная рубашка или твой халатик…
  - Зачем?
  - Чтобы я мог без трусов пару дней ходить.
  - На работу?
  - Дурочка, я больничный взял. Дома. А сейчас отпустишь полежать?
  - Боже мой… - я стелила и причитала. - Как ты мог? Болит?
  - Болит.
  - Чокнутый… ложись, отдыхай. Не сдерживайся, если постонать надо, как ты без наркоза выдержал? Это же… ну, такое место…
  - Если честно… заорал матом. Милая, я посплю?
  - Да…конечно…
 Я села рядом и стала гладить его руку. Моя дурная голова не понимала, зачем такие жертвы? И стоит ли любовь того, чтобы резать себя на части? Чего она вообще стоит, эта любовь, если на счастье нужно чьё-то разрешение?

***

 Ночь и несколько последующих дней прошли очень тяжело. Думаю, он трижды пожалел о том, что сделал, хотя говорил обратное. Он не скрывал, как ему больно и всё время утешал меня, что,  если бы ради меня надо было оторвать голову, он бы, не задумываясь, сделал это…
  - Ты мог умереть! - причитала я.
  - Знаешь, у смерти короткие руки добраться до меня, и ради тебя я готов биться даже с ней. И, если бы у смерти был член…
 - …Ты бы оторвал ей яйца?
 - Да.
 - И ты бы это сделал ради меня?
 - Да. - разве нужно большее доказательство? Разве могла я усомниться в его словах?..
 Всё вернулось на свои места. Я училась, пела, он – работал. Ездил туда-сюда из Риги в Шяуляй и обратно. Как он это выдерживал, один Бог знает. Тогда я не думала об этом, я была счастлива, что мы рядом, что он со мной ,что я дышу им ночью, что просто он есть. Я много работала над программой Хейфеца, ведь я всё-таки согласилась на это.
 Наступил первый концерт, который прошёл с сумасшедшим успехом. Борис из-за работы не смог пойти, и меня  это очень расстроило. Несколько раз нас вызывали «на бис», а после концерта Хейфец подошёл и сообщил, чтобы я никуда не уходила, потому что «будем отмечать». Мы поехали в гостиницу «Латвия», в бар для иностранцев, там было душно, пахло алкоголем, духами и орала музыка. Сэм не выпускал моей руки, чтобы я не потерялась. Музыканты быстро напились, орали шутки, а мне только хотелось домой… Поздно ночью меня до дома отвёз Хейфец, но не успела я выйти из машины, как на меня налетел Ретт и разъярённый Борис. То, что он был зол, я почувствовала кожей, но он не подал виду, распрощался с Хейфецем и потащил меня домой.
 - Ты знаешь, который час?!
 - Нет.
 - Ты знаешь, что из филармонии ты уехала четыре часа незад?!
 - Нет. Что с тобой?
 - Что со мной?! Моя беременная жена шляется по барам!!! А шоб я сдох! Он в тебя влюблён, да?
 - Кто?
 - Хейфец!!
 - Тьфу на тебя!
 - Я тебе тьфукну!!! Только слепой не ув… О-о-о-о-о-о!!! А чтоб у меня язык отсох!
 - Боря, успокойся… пожалуйста… Помоги, - я боролась с молнией на платье. – Ну, что это с тобой?
 - И я ещё говорил, что я не ревнивый!!! Я – рев-ни-вый!!! Я – собственник!!! - с ним такого ещё не было… Он рванул молнию так, что она осталась у него в руках. Впервые я испугалась… мне стало не по себе, и я подумала: «Сейчас он хлопнет дверью»… На деле оказалось, что он думает то же самое…
 - Девочка, не бросай меня… Я старый, больной урод, но я так люблю тебя… - Мне стало стыдно за свои мысли и за этот чёртов бар, в который я пошла из  чувства стада.
 - Ну, что ты, глупенький, как же ты можешь так думать, я умру без тебя. Знаешь, как я  жила без тебя? Жизнь была совсем другого цвета, беспечная, но другая… Если бы мне пришлось ради тебя снова пережить это чёртово замужество и то, что он со мной сделал, я бы прошла всё это, не задумываясь. Не ревнуй меня… это глупо.
 - Глупо. Но буду… Ладно, милая, давай-ка ты иди спать, я покурю.
 Спать после этого разговора я совсем не могла, завернувшись в плед, я сидела на диване и слушала Шопена… Борис долго курил, никто не смел первым заговорить – обоим было стыдно.
 - Прости меня, девочка, что-то я совсем… чёрт! - по моим ногам текла вода. - Не двигайся! - он схватил телефон. – Скорая!!!
 - Боря, ты что? - я не понимала, что происходит, а Борис уже звонил  в военный госпиталь, чтобы освобождали палату. - Боря?!.. Ты чего? - я действительно не понимала, через минут десять приехала скорая,  меня уложили на носилки…
 - Я договорился, везите её по этому адресу! Я еду следом!
 - Боря?!! - я испугалась, - что за шутки?! Мне ничего не болит!!!
 - Ради бога, не шевелись, пожалуйста, девочка, не бойся! - я закрыла глаза, а в вену мне безжалостно была засунута игла…
 Очнулась я уже в палате, лёжа в ужасно неудобном положении, ноги на подушках, голова низко…
 - Тсс… Всё хорошо, милая, я тут… Ребёнок в порядке, надо немного побыть тут. У тебя чуть не случился выкидыш.
 - Не случился?
  - Слава Богу – нет. Ты долго спала. Ничего не помнишь?
 - Только то, что ты ревнивец. Мы давно тут?
 - Почти сутки…
 - Я хочу домой, - захныкала я. - Немедленно забери меня!
 - Ну, что ты?.. Так надо…
 - Домой.
 - Вот упрямая! Ладно, лежи, я поговорю с врачом.
Врач долго осматривал меня и, взяв слово, что хотя бы два дня я буду лежать, отпустил домой. Дома, несмотря на протесты Бориса, я пошла в душ, и лишь после этого легла в постель. Борис приготовил ужин, мы поели, а потом он лёг рядом, устало растянувшись, он вздохнул.
 - Боря, что?
 - Хорошая пара мы с тобой - один не может, другой не хочет.
 - Чего не хочешь?
 - Нет. Я – не могу. Болит, зараза…
 - У тебя не воспалилось?
 - Да нет, вроде…
 - Ты мажешь?
 - Нет.
 - Можно, я потрогаю? Пожалуйста…
 - Хорошо. - Я дотронулась, и меня прошибло током - руки у слепых очень чувствительны, и не надо было быть зрячей, чтобы понять, что «там» рана.
 - Боря, позволь мне встать! - я решительно села.
 - Нет!
 - Хорошо… тогда налей в миску тёплой воды, дай мне ватку и стрептоцид.
 - Но…
 - Никаких «но»! Или - я встаю!!!
 - Хорошо. - Он поставил  на столик воду и протянул мне вату, - на, мучительница.
 Он впился мне руками в плечи, пока я промывала рану и смазывала стрептоцидом, на секунду я подумала, что хорошо, что я не вижу… Когда я закончила, он застонал и лёг.
 - Боря, что сделано, то сделано, но следить же за этим можно было?
 - Я же моюсь каждый день.
 - Я даже думать не хочу, что было бы, если бы ты не мылся! Какая безалаберность!
 - Не ругай меня, - сказал он серьёзно и поцеловал. – Я буду хороший.
 - Я тоже… может быть…
               
***

 - Здорово  болеть вдвоём, - Борис протянул мне стакан сока.
 - Я не болею.
 - И я не болею, - он засмеялся, - чтоб у тебя ручки не болели!
 - В смысле?
 - В смысле - мне гораздо легче.
 - Значит, надо ещё делать.
 - Хорошо. Делай, я всё принёс. - Он положил мне в руку ватку.
 - Ох… - я крякнула и снова обработала ранку. – Может, накинешь на себя что-нибудь?
 - А кто меня видит?
 - Вообще-то первый этаж…
 - Во-первых – шторы, во-вторых – думаешь, кому-нибудь нравятся ужастики? Зрелище не для слабонервных.
 - Видишь, опять мне повезло.
 - Как это?
 - Не вижу.
 - Не будь садисткой. Кстати, телефон звонит. - Он подошёл и долго говорил по телефону...
 - Кто это?
 - Так… никто…
 - Боря, я слепая, а не глухая.
 - Всё в порядке. - Я поняла, что лучше не спрашивать. По крайней мере, пока… Он открыл окно и стал курить. Я выбралась из постели и подошла к нему.
 - Милый, добрые люди всегда найдутся, и я узнаю - лучше скажи сам…
 - Мне не уменьшили количество лет засекреченности. Я ведь боевой офицер. Придётся тебе ехать без меня…
 - Боря, ты как издеваешься с этим Израилем… Куда ехать?! Что тебе, тут плохо?
 - Мне – хорошо. Рожать тебе тут нечего.
 - Знаешь что, любимый… Пошёл ты! – Я быстро надела платье, накинула куртку и ушла, хлопнув дверью. Мне было невыносимо больно, душно и тошно. Я чувствовала, что он знает что-то, чего не знаю мне неизвестно. Я шла вперёд, натыкаясь на людей, возле меня остановился трамвай, и я просто села в него, не зная номера, благо, что проездной всегда со мной в кармане. Так я и ехала несколько раз между конечными остановками… Прошло много времени, я испугалась, что заблудилась и попросила выпустить меня на остановке, где есть телефон-автомат. Спросив у прохожих, где  я нахожусь, я вызвала такси. Доехав до дому, я в замешательстве села на скамейку… Потом решилась и пошла в дом. Дверь была открыта, я вошла. Ти-ши-на…
 - Боря? - тишина. - Боря?..
 «Наверное, пошёл меня искать», - подумала я. Часы пробили полдень. Потом час… Потом девять… Я не отходила от телефона, ведь, если он ищет, то он позвонит проверить, дома ли я.
 …В шесть утра я позвонила Михалычу.
 - Гиента! Сиди дома, я лечу, два часа и я у тебя!!! Только не ходи никуда!! Что бы ни случилось – сиди дома!!!
 Ребёнок безжалостно, требуя еды, дёргал меня за внутренности. Я умылась, съела баночку сметаны и мне полегчало. Я нервно дергала цепочку. Так я просидела, пока не приехал Михалыч.
 - Здравствуй, девочка. Машина на месте.
 - На месте?.. Тогда я не знаю… Мы поругались… - я зарыдала и всё рассказала Гене. - Я такая… скверная!!
 Несколько часов Гена обзванивал друзей, знакомых, больницы… Я сидела, как мумия, не в силах произнести ни слова… Мне казалось, что жизнь рухнула, почва ушла из-под ног, душа вырвалась вон и застыла…

***

 Дни тянулись невыносимо долго, жизнь моя застыла на одной страшной точке, с которой я не в силах была сдвинуться. Я не понимала, куда он делся, да ещё и с Реттом… Надо отдать должное его друзьям, все поочерёдно находились со мной, никто не знал, где он, зато точно знали, что меня нельзя оставлять одну. Сердце говорило мне – он жив, а разум уже ни во что не верил…
 Однажды я не выдержала и попросила Михалыча:
 - Гена… Купите мне билет на самолёт… Я должна лететь на Украину. Я должна … сообщить его брату… В общем, я так решила…
 - Я полечу с тобой. Мало ли что. Решено.
 - Гена…Вы … Спасибо. – Я уже не плакала, слёзы просто отказывались литься из глаз.
 В этот раз дорога далась мне с большим трудом. Я понимала, что должна сообщить родным, ЕГО родным… Михалыч подбадривал меня, но чувствовалось, что он мрачен.
 - Гена… А если он появится в Риге или Шяуляе?
 - На обеих квартирах солдаты дежурят, дадут телеграмму…
 - Гена, может, в милицию надо?
 - Вот туда точно не надо! Что ты скажешь, кто ты? Поспи лучше.
 Когда мы прибыли на место, нас никто не встречал. Час ушёл на то, чтобы поймать машину. Михалыч шумел, ругался, договаривался… Наконец, Гена затолкал меня в кабину грузовика, сказав, что поедет в кузове. Мне стало не по себе, ведь я не видела где я, с кем и что со мной. Грузовик качало, швыряло, прыгало, я сидела, вцепившись в сидение и думала: «Кто-нибудь заметит в этой грязи, если я вырву?»
Я с трудом переводила дыхание, но сдерживалась. Услышав спасительное «Приехали», я выскочила из грузовика, удивив своей прытью Михалыча и шофёра и… ну, бывает… Беременная же.
Ещё несколько минут мы шли до домика.
 - Был тут лет десять назад, - объяснил Михалыч то, что знает дорогу. Я по запаху чувствовала, что мы подходим. Серце моё было готово выскочить, ноги бежать… Но куда?.. Михалыч быстро остудил мой пыл и толкнул меня на скамейку возле дома.
 - А, ну-ка, сядь. Я на разведку.
 - Ключи за ступенькой…
 - Обойдусь! - Я услышала, как Гена резко толкнул дверь, и она открылась. В нос мне ударил запах перегара… Я попыталась встать, но Михалыча «Сидеть!» приковало меня к скамейке.
 - Ты что, козёл?! - услышала я голос Михалыча. - Ты идиот?!!! Как ты мог?!!!!!!!!!!!!!
 - Как ты меня нашёл?
 - Я?!!! Да мы весь округ на уши поставили, а он себе тут самогон хлещет!! Ты что с девочкой делаешь?!!! Ты хочешь, чтобы она дитя лишилась?!!! Грех на душу?!!!
 - Я не могу ломать ей жизнь. Её семья подала документы на выезд. И её тоже!!! Она должна родить в нормальных условиях, а не в роддоме, где бесчинствует стафилакок, и дети мрут, как мухи!
 - А её мнение тебя не волнует, идиот?!!! – Бум-с! Это было похоже на удар. Бум-с! Бум-с! И что-то тяжёлое бахнулось об пол. Похоже, начался мордобой. Я взяла себя в руки и, собрав всё самообладание, вошла в дом.
 - Прекратите! - Господи, откуда такое спокойствие в голосе. - Сейчас же! - Возня прекратилась. Но резкая боль в животе заставила меня согнуться. Ещё и ещё… Я потеряла сознание…
 Очнулась в постели с мокрой тряпкой на голове, вокруг меня суетилась Катя. Я чувствовала, как медленно приходит сознание и понимала, что надо открыть глаза… Яркий свет проник прямо в душу. Я закрыла глаза, надеясь снова впасть в темноту, но блики света настойчиво пробивались сквозь ресницы. Я медленно открыла глаза, понимая, что вижу…
 - Боря?
 - Боже мой, ты в порядке?!
 - Ты довёл её! - шикнул Михалыч.
 - Боря, побрейся… - он остолбенел, ведь я к нему не прикоснулась.
 - Что?
 - Ты заросший, как чёрт.
 - Она ясновидящая… - сказал Михалыч
 - Она же не слепая! - сказала Катя.
 - Нет? - спросил Борис.
 - Кажется …нет… - Я  тёрла глаза. - Да ущипните меня! Ах! - Борис ущипнул, - больно!!!
 …Я сидела на чистой постели, откинувшись на подушки. Катя убрала, в доме пахло свежестью и борщём. Борис долго беседовал с Геной во дворе, дал ему ключи от дома матери, а то у нас была только одна комната, и пошёл его устраивать… Я лежала абсолютно без сил и без мыслей, удивлённо, как младенец, тараща глаза на мир. Я была так измотана, что если бы мне в эту секунду сказали «Умри!», я бы, не задумываясь, испустила дух. Я лежала, расслабившись, в полузабытьи, мне было хорошо и ничего не хотелось. Когда поздно ночью Борис всё-таки захотел лечь, он в нерешительности остановился возле дивана.
 - Можно?
 - Что?
 - Лечь с тобой…
 - Думаешь, за эти дни я нажила себе сифилис?
 - Даже в шутку такое не говори.
 - А то, что ты изчез, это что? Шутка? Серьёзно? Где Ретт?!!
- Ретт у Кати, дети играются, не волнуйся.
 - Приведи его!
 - В час ночи?..
 - Да.
 - Ентуля, пожалуйста… там ведь спят…
 - Хорошо. Спокойной ночи. - Я подвинулась и отвернулась к стене.
 - Не отворачивайся… пожалуйста. - он стал гладить меня по голове, - пожалуйста.
 - Это ты ушёл.
 - Я думал - так лучше…
 - Думал он… - проворчала я. И тут я поняла, как сильно мне хочется прижаться к нему, обнять, утешить. Ведь ему страшно. Ведь счастье так хрупко и зыбко, что можно раздавить его кончиками пальцев.
 …В глухом украинском селе, в маленьком доме, рыдали друг у друга на плече двое, вырванных из рая.

***

 День протекал за днём, мы жили, упиваясь счастьем,ни разу не напомнив друг другу о том, что произошло. Теперь мы снова жили полной жизнью – дом блестел, в холодильнике стояли коробочки и пиалки с готовой едой, которые  можно было быстренько разогреть. Мы  подолгу гуляли, взявшись за руки, хохотали, орали ночью песни. Дом был полон его друзей-военных и моих сокурсниц, которые однажды протянули руку помощи. Студенты быстро освоили, что до семи вечера я одна, и часто заваливали побыть в домашней атмосфере и просто поесть. Я училась как проклятая и к концу учебного года прошла весь курс педучилища и Театра. У меня было чувство, словно кто-то нажал на кнопку «перемотка кадра вперёд» на видеомагнитофоне.  Всё было стремительно, быстро и хорошо. Борис больше не задерживался на работе, а как только стрелка часов приближалась к 17:00,  хватал свой дипломат и спешил как можно быстрее приехать домой. Я сдавала летнюю сессию, писала дипломные работы. Фигура моя стала стройной сзади, а спереди выглядела, будто я целиком проглотила арбуз, впопыхах забыв поделиться. Июнь1990 был тёплым, почти без дождей.
 - Всё, в воскресенье едем отдыхать!
 - Куда? Экзамены!
 - Я снял домик в Юрмале, так что - сосны, море, ягоды… Я в отпуске!!! А на экзамены отвезу. Нечего выхлопными газами тебе дышать! Ура!!!
 - Ура! - подхватила я. Тишина мне была необходима, да и смена обстановки тоже.
 До воскресенья осталось два дня, которые я посвятила сдаче экзамена, стирке и уборке.
 - В домике только кровать, столик со стульями на веранде, плита и холодильник! Так что подушки, одеяло и простыню захвати с собой. Я поеду, куплю что-нибудь из еды на бутерброды и заеду к хозяйке за ключом. Я уже расплатился с ней. И уберу там, если что. Завтра едем отдыхать.
 Я больше ни о чём не могла думать. Поэтому просто сложила учебники в сумку и, взяв Ретта на поводок, пошла гулять.
 …Дачный домик, в Дубулты, утопал в соснах, а деревянная дорожка вела прямо в море. Это был действительно «домик», а не «дом» или «дача». Деревянный, чистенький, ухоженный, с плетёной мебелью. Казалось, вот сейчас по маленьким лесенкам сбежит Белоснежка со своими гномиками.
 - Боря! Где ты нашёл этот домик!!
 - Искал и нашёл, Королева, вперёд! Давай разложим всё и – айда на море!
 Мы натянули постель, разложили провизию в холодильник. Я сделала несколько бутербродов, взяла пару бутылочек сока, книжку и соломенную шляпу, надев на себя смешное, цветастое, лёгкое платье. Борис надел плавки и перебросил полотенце через плечо.
  - Я в багажнике скаладное кресло тебе возьму.
 - Здорово! Оденешь на себя что-нибудь?
 - Нет!
 - Кошмар! Весь мир должен созерцать твои синие плавки?!!
 - Дурочка! Мы же по тропинке спускаемся прямо на пляж!!! Возьми денег на мороженое. Пошли-пошли!
 Через минуту ноги утопали в тёплом песке. Борис поставил шезлонг для меня ближе к берегу, а себе бросил полотенце на песок. Чмокнув меня в нос, он стремглав бросился в море. Он шёл долго, пока вода не дошла ему по пояс и лишь тогда поплыл. Некоторое время я наблюдала за ним, а потом переключилась на пожилую пару, играющую в «летающую тарелку». Читать не хотелось. Я просто наблюдала за отдыхающими, пока Борис не вышел из воды.
 - Хорошо! - он плюхнулся на полотенце.
 - Накрой плечи, сгоришь!
 - Я?! Да никогда!
 -  …Ох… - Борис никак не мог устроиться на стуле, спина была красная, как у варёного рака.
 - Так тебе и надо! Какая безолаберность! - Я вынула из холодильника банку сметаны и стала мазать раскрасневшуюся кожу. - Я думала, мы погуляем, а ты даже рубашку одеть не можешь.
 - Ну, и ладно! Значит, буду сидеть голый!
 Я достала бутерброды и заварила чай. Малыш внутри меня брыкался и требовал еды.
 - Так, ты утром отсыпайся, а я схожу в Майори на рынок.
 - Поедем на машине.
 - Нечего - двадцать минут ходьбы - я хоть прогуляюсь и похожу между прилавками.
 - Тороговаться будешь?!
 - Я?! - Я расхохоталась, представляя себе эту картину. - Назад такси возьму. А потом хочу в Булдури в Лунапарк, из Чехословакии приехал.
 - Дитё ты ещё!
 Остаток дня мы просидели на веранде, болтая ни о чём. Борис кормил из рук печеньем обнаглевших белок, а я пыталась учиться. Чистый воздух опьянил меня, и я попросилась спать.
 - Повезло тебе!
 - Почему?
 - Приставать сегодня не буду!
 - Невезуха… Хм… - Я поцеловала его в губы, - зато я знаю одно место, которое не обгорело! - я хихикнула и указала на взбунтовавшиеся шорты.
 - Проказница!
 - Ладно-ладно, живи! Я в душ и спать.
 - А я бы ещё искупался… Можно?
 - Маленький мальчик у мамы спросил! Иди-иди, смой сметану!
 - Я говорил тебе?
 - Что?
 - Что люблю тебя?
 - Не-а!
 - Врушка!
 - Ага!
 Солнце садилось, и Борис бегом побежал к морю. Не знаю, почему меня потянуло следом за ним. Я, как была, босая, аккуратно спускалась по дорожке. А он, рассекая волны, всё шёл и шёл в море… Я несколько минут наблюдала за ним и вернулась в домик. Сходила в душ, съела булочку с повидлом и с наслаждением растянулась на кровати. Тело моё ныло от усталости, и я быстро уснула. Сквозь сон я услышала, как вернулся Борис, как он плескался в душе, как тихонько лёг рядом.
 Утром я проснулась от того, что Ретт лизал моё лицо, требуя прогулки. Я тихонько встала, чтобы не разбудить Бориса, и открыла Ретту дверь. Пёс, как сумашедший, стал носиться возле домика, валялся на спине, тёрся о траву, прыгал… Я оставила дверь открытой, а сама пошла умываться. Выпила стакан кефира, одела белое платье с ярко-красными цветами, красные босоножки, на соломенную шляпу повязала красную ленту (я захватила с собой дюжину под все наряды!) и, прихватив корзину, собралась на базар. Было восемь утра, воздух пах соснами и морем, а настроение давно не было таким хорошим. Юрмалу я знала хорошо, так что до базара добралась очень быстро. Купила огурцы, помидоры, редиску, зелень, банку домашней сметаны, немного яблок и пакет клубники. У какой-то бабули купила яйца и деревенский хлеб. Корзина была тяжёлой для пешей прогулки, поэтому я просто остановила такси и быстро вернулась в домик. Было всего полдесятого, я покормила Ретта и стала готовить завтрак нам. На столик, на веранде постелила клеёнку, нарезала салатик (ах, как пахла зелень!), сварила яйца всмятку, намазала ломтики хлеба маслом и заварила свежий чай.
 - Вставай, сонный человек!
  - Па-а-ахнет…
 - Вот и пошли завтракать!
 - Когда ты успела!!!
 - Иди, мой зубы и кушать!
 - «Мой зубы» - передразнил он меня, - только ты можешь такое придумать!! Как ты умудряешься везде так быстро всё обжить? Вроде ничего особенного, а красиво!
 - Вот и ешь на здоровье! Ты весь красный! Ты помнишь, куда идём!
 - Да! Развлекать ребёнка.
 - Правильно.
 - Поедем на машине?
 - На электричке! Не хочу гулять, думая где оставили машину. И атобусы тоже есть. А то избалованный стал!
 - А обедать где будем?
 - В Булдури есть полно кафешек и столовых. Не боись!
 …Борис совершенно молодо и соблазнительно выглядел в белых кроссовках, джинсах и белой тенниске. Мы за полчаса добрались до лунапарка. Борис выиграл мне в тире куклу, потом купил мне чешской жвачки (целый карман!), потом эскимо, а потом… мы увидели очередь. Быстренько выяснив, что это сладкая вата, я тут же её потребовала.
 - Купим грамм двести?
 - Хорошо. - Согласился Борис.
 Очередь шла медленно. С каждой минутой я со злости добавляла граммы - не стоять же час из-за 200 грамм!!! Когда мы приблизились к окошку, я потребовала…2 кг ваты! Борис долго хохотал, наблюдая, как я боролась с облаком ваты, которое липло к рукам, ногам, ушам…
 - Отлепи меня! - орала я.
 - Ни за что!!! - из его глаз лились слёзы от хохота.
 - Почему ты меня не остановил?!!!
 - Чтобы ты не сказала, что я жадный!
 …Платье пришлось выбросить…

***

 - Просыпайся, ватная женщина! - Борис пытался меня растормошить.
 - Не дразнись…
 - Хи-хи. Ладно, валяйся. А я один к дубу любви поеду.
 - Куда? Ё! Я те дам – один!! - я уже выкарабкивалась из постели. По стеклу стучал дождик. Прибалтика…
 - Едем в Лиелупе. Ты же Юрмалу знаешь! Не была никогда?
 - А мне надо было к дубу любви с мамой-папой идти?!
 - Логично. Не надо было! Я с Реттом погулять, а ты собирайся!
 Обожаю дождь!! Капли ударялись о деревянную веранду, отпрыгивали… Слышалось пение птиц. Прямо под крышей я обнаружила ласточкино гнездо, которое выглядело, как пластилиновое. Я заваривала чай и делала бутерброды, поглядывая, как Борис носится с Реттом под дождём, шлёпая босыми ногами по полянке. Кажется, что счастливее нету существ – Человек и собака. Они забежали, отфыркиваясь, отряхиваясь. Я хохотала. Мне было хорошо.
 - Сегодня в открытом платье будет прохладно тебе!
 - Да уж. Прибалтика. Вчера – жара, сегодня – дождь. Балдю от дождя!
 - Чего?
 - Не важно! Я не знаю, что такое кайф, но я балдею.
 - Откуда такие фразочки? Вроде приличная девушка была…
 - От студентов нахваталась.
 - Ну-ну. Я тебе сегодня покажу – кайф! Оденься! И мне бы что-нибудь одеть…
 - Да уж…
 Борис надел чёрные джинсы, чёрные кроссовки и тонкий блейзер, а я облачилась в коричневое платье с длинным рукавом и коричневые лодочки.
 Борис молча смотрел на дорогу, не отвлекая меня разговорами. Он прочувствовал моё слияние с дождём. Я вдыхала запах дождя, через открытое окошко машины. Мы доехали до Лиелупе и дождик, словно понимая, что нам нужно погулять, стих… Борис оставил на стоянке машину и мы, взявшись за руки, вошли в парк. Или это лесок? Нет, скорее парк.
 - Ентик! Смотри, земляника! - Борис нагнулся и сорвал мне ягоду.
 - Как ты заметил?
 - Не знаю. У тебя научился, девочка, смотреть на мир и замечать дольше носка солдатских сапог.
 - Боренька, красиво как!
 - Дурочка моя! Конечно, красиво!
 Мы шли вдоль неширокой дорожки, покрытой асфальтом. По бокам стояли скамеечки и урны. Было почти безлюдно, наверное, из-за дождя. В конце парка, вдруг из-за кустов, словно в сказке, появился маленький деревянный мостик, а за мостиком рос огромный дуб. Я никогда не видела таких огромных деревьев. Рядом целовались молодые парочки, и я почувствовала, как напрягся Борис.
 - Что с тобой, дорогой? - он крепко сжал мою руку.
 - Я почувствовал себя таким старым… тут целоваться.
 - Да? - я резко остановилась прямо на мостике и прильнула к его губам. - Ничего?
 - Здорово!
 - Видишь, а ты боялся! Пошли, подойдём ближе.
 Мы подошли. Дерево возвышалось над нами, как гордый рыцарь, оно было просто огромным, а на стволе были вырезаны имена влюблённых, сердечки со стрелами… Борис полез в карман и достал перочинный ножик.
 - Не надо!
 - Пожалуйста. Чтобы мы когда–нибудь встретились…
 - Что?! Мы же вместе!
 - Пожалуйста… - я пожала плечами, мол, играйся… и отошла в сторону. Ветром оторвало дубовый листик и он, сделав вираж в воздухе, опустился мне на руку. Первым желанием было отбросить, а потом я протёрла его от капель дождя и положила в записную книжку – на счастье.
 …И вдруг хлынул дождь! Не так, как это бывает обычно – сначала капли, потом сильнее, сильнее… Просто – плюх! - и хлынул. Борис рассмеялся:
 - Зонтик в машине!
 - Ну, и что!
 - Побежали?
 - Сдурел?! Я, на минуточку, беременна!!
 - На минуточку? - Борис держался за живот от хохота. - Ты похожа на мокрую курицу!
  - Какой ты добрый! Пошли к машине! Тебя тоже выжимать можно.
 - А кушать?
 - Вот мужчины! Только о еде и думают!
 - Поехали в чебуречную?
 - А в Чебоксары не хочешь?!
 - С тобой - куда угодно.
 - Поехали, переоденемся, а потом можно и в чебуречную.
 Мы довольно быстро доехали, думаю, что дорога заняла менее получаса. Борис поставил машину возле домика, и мы юркнули внутрь. Платье прилипло, с волос капало… Вдруг Борис замер.
 - Что?
 - Ты такая красивая… - он обнял меня. - …И мокрая… - вжик! Молния на платье была расстёгнута, и платье уже валялось у ног… Пам! Пам! Пуф! Шлёпалась о пол его мокрая одежда… Бух! Упала со стола вазочка. Хрум! Скрипнул подо мной стол…
 …Сколько это продолжалось? Час? Три? Пять...
 - И где обещанные чебуреки?
 - А надо?
 - Не знаю. Но кушать очень хочется…
 - Ну, вставай – пойдём кушать. Кажется, дождь стих.
 - Лень…
 - Кушать хочется,
  Да лень ворочаться.
 Вот и ждёт рыжий кот,
 Может миска подползёт!
 - Издеваешься?!!
 -  Да. - Борис прижался ко мне сильнее. – Хочешь, кашку тебе сварю?
 - Фи! Кашка-какашка…
 - Пожалуйста, не говори так о еде при мне. - таким я его не видела. Мне стало стыдно. Я поняла, что такое миска каши в Афганистане…
 - Боже мой! Прости, пожалуйста… - мне стало не по себе. Мне хотелось, чтобы земля раскололась, и я туда провалилась немедленно.
 - Девочка, прости меня. У меня вырвалось. Тон такой… солдатский… Я покурить.
 Борис одел мой халат и вышел на веранду. Дождь усилился. Он спустился на безлюдную полянку, отошёл от домика и стал ходить туда-сюда, туда-сюда. Жестикулировал, что-то себе говорил, ругался. А дождь лил, лил… Я не могла пошевельнуться. Такая развязка после такой любви! Я сходила в душ. Накинула на себя нижнее бельё и его рубашку и попыталась сосредоточиться на открытом холодильнике. Я вытащила молодую картошку и поставила варить. Поглядывая в окошко, наблюдая за его бешеной ходьбой, я резала огурцы, помидоры, редиску, зелень… Заправила сметаной. Картошка сварилась, а он всё ходил, ходил, ходил.
      А дождь всё шёл и шёл, и шёл,
     А я ходила по квартире,
     Мне было пусто в этом мире,
     Где стены, стулья, круглый стол…
 Я поставила на стол картошку, посыпала укропом, салат и бутылку кефира. Собрав в комок нервы, я вышла в дождь, шлёпая босиком в одной рубашке с большим пузом… Я взяла его за руку. Он резко остановился.
 - Простынешь, милая…
 - Я?! - я чуть не сорвалась, но совладав с собой, спокойно сказала, -  остынет…
 - Да-да… - он послушно пошёл за мной в дом, скинул халатик, а я обтёрла его полотенцем. Сама одела другую рубашку, а он завернулся в плед. - Ой! Картошечка!
 Ну, просто тон Феди из «Джентельменов удачи »!
 - Ентик, я – дурак!
 - Это я – дура!
 - Ну, вот и славная парочка. Помирились?
 - А мы ссорились?
 Мы молча ели, искоса поглядывая друг на друга. Потом Борис собрал посуду и начал мыть, а я вышла из домика и пошла по деревянной тропинке к морю… Дюны клонились к песку от ветра, а я шла и шла в море… Балтийское море, чтобы войти в него по пояс, надо пройти довольно далеко от берега. Море было серым и не спокойным. Я услышала дыхание над своим ухом. Ретт! Он выскочил за мной и в море вошёл тоже за мною следом.
 - Ладно… поплыли… - плавать я не умела, но Ретт позволил держаться за него, и мы немного поплавали. Мы не заметили волну, которая нас накрыла всего на секунду, но мне стало страшно, и я повернула к берегу. Когда мы выбрались на берег,  меня охватила паника –  утонуть могла запросто.
 - Ретт! Рядом! - собака послушно пошла у левой ноги. Мы вошли в домик, и я сразу направилась в душ. Переоделась и, на всякий случай, выпила аспирин. Борис тоже проглотил таблетку.
 - Если мы с тобой не заболеем сегодня – это будет удивительно.
 - Да уж… Ты куда ходила в таком виде?
 - На море. Волны сильные.
 - Ну, конечно - дождь же и ветер. Ночью, наверное, шторм будет.
 - Жуть какая. Льёт, как из ведра…
 Борис подошёл и заботливо накинул мне на плечи плед.
 - Ложись, хочешь, почитаю тебе вслух?
  - А что? В последний раз ты вслух читал учебник НВП в школе.
 - Да… А потом меня директриса застала за неприличным занятием.
 - Интересно… Онанировал?
- Дура! Бритвой букву «е» на твоей парте вырезал.
 - Так это ты был?! А я думала, Виталька Григалайтис… И что сказала «мисс иксообразные ноги»?
 - Что я порчу имущество.
 - Давай! Читай мне!
 - Та-а-а-кс… О! Знакомства!
 - Не надо!
 - Купля-продажа?
 - Сдурел!!
 - Кстати, о купле-продаже… Нам ведь коляску покупать, кроватку, вещички разные, милые… У меня ведь детей своих не было никогда… Вот. Я это сказал. - Борис стал серьёзным.
 - Нельзя… У нас нельзя детские вещи вносить в дом заранее – примета плохая.
 - Не надо вносить… Достать же ничего невозможно! Надо заранее. Можно, я закажу и всё, в Шяуляе дома поставлю пока. Мы же там не живём! А когда родишь – всё привезу, соберу… Пожалуйста… В общем-то я коляску уже заказал… Ребята в Германии в командировке… Зелёную. Мы же не знаем, кто у нас будет…
 - Зелёную?! Ну, зелёную так зелёную… - я не стала с ним спорить, видя, как это для него важно. Я осмелела, - ты, наверно, мальчика хочешь?
 -  Я хочу здоровенького. Мне всё равно. Правда. И вот что - нам нужна другая квартира… Тут ведь всего одна комната…
 - Зато очень большая и всё новое в ней. Места для кроватки хватит. Потом, может, в Шяуляй вернёмся, а?.. Кому я уже буду нужна с ребёнком? Думаю, на нас и так махнули рукой уже… - Борис обошёл молчанием щекотливую тему.
 - Ну, может на счёт квартиры ты и права. Малыш подрастёт,  продадим квартиру и купим на комнату больше.
 - Там же две!
- Ни мы, ни малыш не должны жить в комнате, где принимают гостей. Нужна спальня…
 Я не стала его разубеждать. И, хотя оставалось около трёх месяцев, всё мне казалось таким далёким…

***

 Время, казалось, чуть замедлило ход, чтобы дать нам в полной мере насладиться друг другом. На выходные к нам приехал Михалыч с целой компанией военных. Они привезли много водки, маринованного мяса и две шашлычницы. Так что наша полянка какое то время утопала в дыму, а район сотрясало от хохота и песен под гитару. Я с ужасом думала, куда расположу такую ораву, но опасения оказались напрасными - они вытащили из багажников машин палатки, и полянка стала похожа на городок для военных учнеий. Мне нравилась эта компания сильных мужчин, которые оберегали меня, беспокоились и баловали. Мне бесконечно подсовывали что-нибудь вкусненькое, следили, чтобы я не сидела на холодном камне, не мёрзла, не перегревалась… Меня уже давно перестали воспринимать, как ученицу или дурочку, влюбившуюся во взрослого дядю. Мне это льстило, я перестала робеть, осмелела и расцвела. У меня притупилось чувство опасности, а зря… Но пока было всё хорошо, я начинала осознавать, что я не просто маленькая жена, а скоро стану маленькой мамочкой. В отличие от многих беременных женщин, я не беспокоилась по поводу того, что буду бояться взять ребёнка на руки или бессонных ночей. А вот Борис, наоборот, всё расспрашивал меня, умею ли я пеленать, обращаться с ребенком, боюсь ли я рожать…
 - Боренька, я не могу и не буду бояться того, чего не знаю.
 - Мудро…Ты в ЖК совсем не ходишь…
 - А что мне в этой женской консультации скажут? Про узкий таз я уже слышала…
 - По-моему, это неправильно…
 - Боря, одно я точно знаю – дольше девяти месяцев он там не задержится.
 - Ребёнок ты ещё.
 - Смирись. Уже – нет. А если и да, то очень пузатый.
 - Малышка ты моя… не знаю. У меня какой-то животный страх  в последнее время.
 «У меня тоже», - но вслух  я этого не сказала. Хм… Если мы что-то чувствуем вдвоём – это что-то значит…
 - Не надо, милый. Просто у тебя никогда не было деток. Всё будет хорошо – ты будешь замечательным отцом. Правда. - И тут меня осенило, - ты какого-то серого цвета… Почки?
 - Болит немного… Активный образ жизни у меня.
 - Да уж… Короче, так. И возражения не принимаются. Завтра Михалыч с компашкой уезжают – ты едешь с ними в госпиталь. Просто проверишься.
 - Хорошо… - подозрительно быстро согласился он. Видно, совсем хреново.… И, когда он о чём-то оживлённо спорил с друзьями, я отвела в сторону Михалыча.
 - Гена, вас не затруднит… ну …проконтролировать… - я пересказала наш разговор.
 - Вот дурень, доведёт себя до диализа…
 - Что это? До чего?
 - Лучше не знать… Давай не думать. Конечно, я пойду с ним. Не волнуйся.
 - Хорошо. Только в Рижский госпиталь, а не Шяуляйский. А то, если оставят…
 - Понял. Конечно. Давай-ка пожрать что-нибудь с тобой организуем. А то подозрительно удалились.
 - Давай. - Я вздохнула. - Гена? Я не знаю, что готовить… - Я в  бессилии опустилась на ступеньку…
 - Давай-давай. Соберись. Салат. Бутерброды… Колбаса есть?
 - Да…
 - Давай нож! Хлеб порежу.
 Через пятнадцать минут мы вынесли поднос с горой бутербродов и залень. Съедено это было за гораздо короткое время. Поняв, что это была лишь разминка, я взяла сумку и ушла, никем не замеченная. Впереди весь вечер, а кормить их чем-то надо. Было желание плюнуть на всё и отправить их в ресторан, но не такой я человек. Они преданны моему мужчине, а, значит, и мне. Я ещё не забыла, как Еремеев помог добраться до Шяуляя, когда я сбежала от мужа. Теперь он, как ни в чём не бывало, отдыхал на полянке, даже намёком не напомнив о той ночи. Было прохладно, а я даже не накинула кофточку. Руки покрылись «гусиной кожей». Бр-р-р. «Кулинария». Я вошла, купила дюжину заварных пирожных и творожную запеканку – забрала пол подноса – всё, что было. Разогрею, и со сметаной пойдёт. Я вернулась, заметив, что никто не обнаружил моего отсутствия. Опять покормила народ и, решив, что с меня довольно, отправилась в кровать. Я была уставшей, но сон не шёл. Я решила просто расслабиться и полежать, согреться. Я здорово продрогла. Кутаясь в одеяло, я пыталась найти удобное положение, ныла поясница. Послышались шаги на веранде, и я замерла.
 - Гена, не смотри на меня так, я никуда не поеду!
 - Поедешь, как миленький!
 - Не могу я её оставить. Ты что, не соображаешь?!
 - Я соображаю. Она не родит ещё. Чего дёргаешься?
 - Я знаю, чего я дёргаюсь.
 - Так скажи.
 - Перебьёшся.
 - Хорошо. - Гена, казалось, отступил. - Но ты завтра едешь в госпиталь. Помереть хочешь, идиот?!
 - Помереть нельзя.
 - Тогда закрой гроб и не греми костями! – Хи-хи, ну и выраженьица у вас, товарищ учитель труда. О чём это он, а? Эх, Борька, что-то ты знаешь. Это плохо. А, может, мне спокойнее не знать? Вот чертовщина. Когда они уже угомонятся?! Наконец, Борис зашёл в домик и, немного повозившись, лёг.
 - Боря, я устала.
 - Шумно тебе от ребят?
 - Да нет, не волнуйся. Просто боюсь я за тебя…
 - Я тоже боюсь.
 - Боря, прекрати. Раньше ты не знал страха, лез на рожон, а к врачу сходить боишься?
 - Боюсь. Правда, боюсь. Банально боюсь. Очень пожить ещё хочется.
 - Боря, если обострение или что-нибудь? Они же лечение назначат? Я с тобой еду в Ригу.
 - Нам ещё две  недели тут отдыхать! Вот ещё!  Тут подождёшь.
 - Ты не знал, что беременным отказывать нельзя? Примета такая!
 - Я не верю в приметы.
 - Врёшь. Уже веришь. - Борис вздохнул. - Молчание – знак согласия.
 …Дорога в Ригу, хоть и была всего около получаса, но казалась вечностью. Дождь зарядил не на шутку, и от пасмурной погоды на душе было ещё пасмурнее. Нас уже в госпитале ждали, когда Борис или Гена успели позвонить, я не поняла. Властный доктор велел сидеть в коридоре, а ещё лучше - погулять и прийти через часик. В коридоре сидеть не хотелось, и я вышла пройтись. Ветер продувал насквозь, хотя дождь стих. Почему-то промелькнула мысль: «Как там Ретт?» Хотя было и так ясно, что в порядке. Время будто остановилось, и тщетно я смотрела на часики. Несколько раз останавливала прохожих, чтобы спросить, который час. Я зашла в кафе и решила подкрепиться. Запах сарделек и чёрного хлеба напомнил, что у меня давно сосёт под ложечкой – то ли от голода, то ли от страха. Две сардельки, чёрный хлеб и стакан яблочно-виноградного сока - и оптимизм стал возвращаться. Хотя ненадолго. Чем ближе я подходила в госпиталю, тем сильнее билось сердце. Вот я уже, толкая тяжёлую дверь, поднимаюсь на второй этаж… Вот и грозный доктор даёт какие-то указание медсестре.
 - Вот вы где!
 - Вы же меня отправили! И час не прошёл ещё.
 - И, слава Богу. Пошли!
 - Что случилось?
 - Случилось то, что ваш муж болван!
 - Да?
 - Похоже, для вас это не новость. Отказывается ложиться в больницу. На даче он, видите ли! Ему капельница два раза в день нужна! Уколы. Кто ему это на даче поставит?!
 - Ну, уколы я делала… а вот внутривенно…
 Врач вытаращил на меня глаза. Потрогал лоб и, убедившись, что я не брежу, покачал головой:
 - Да вы оба чокнутые…
 - Причина только в этом? Так я научусь…
 - Да этому годы учатся!
 - Но у вас же есть способная медсестра, которая не боится показать? - я наивно хлопала глазами.
 - Послушайте, дамочка, вы не справитесь! Точка!
 - Да она слепая мне уколы делала… -  вступился Борис.
 - Ладно, ладно. Давайте так - я ей покажу. Справится - поедете на свою дачу. Нет - вы в больнице. По рукам?
 - По рукам. - «Оно мне надо?!» - подумала я… Но доктор уже схватил меня за рукав и потащил в другой конец коридора. На ходу он крикнул остолбеневшему Борису: «Что встал? Думаешь, она на мне учиться будет?!»
 - Не думаю, - проворчал Борис и покорно зашагал за нами в жутко белый кабинет с неприятным запахом. - Ох. - Он опустился на стул и задрал рукав. – Нате, изуверы. - Я испугалась. - Буду потом чёртиков тебе делать.
 - Каких еще чёртиков? - я старалась унять дрожь.
 - Увидишь.
 Врач повозился в шкафу, вынул пакет каких-то мешков, наполненных жидкостью, из которых торчали эластичные трубки. Потом, глянув на меня, махнул рукой, повозился в шкафу ещё.
 - Вот - импортная игла. Всуну тебе в вену, замотаю, а жена только мешки пусть переставляет. Держу для родственников. - Доктор многозначительно посмотрел на меня. - А жена у тебя из наших, что ли? Евреечка?
 - Да. - Я поняла, что пора готовить двадцатьпятку и срочно… Врач нащупал вену и точно вставил иглу. Заклеил пластырем, оставив только место, чтобы всунуть трубку капельницы... Прикрепил капельницу:
 - Два часа лежать!
 - Доктор, мы поедем! - взмолился Борис.
 - Боря, что ты как ребёнок! - уже возмутилась я.
 - Поехали, немедленно. - Он решительно вышел из кабинета. Врач протянул мне пакет и препаратами. Я подала ему руку, оставив в рукопожатии деньги, и быстро ретировалась. Борис нетерпеливо передёрнул плечами.
 - Чего ты?
 - Капельницы брала, забыл?
 - А…
 - Как ты поведёшь машину?
 - Молча. - Он был раздражён. Мне показалось , его пошатывает, но он всё-таки сел за руль.
 - Боря, пожалуйста, давай такси…
 Но он уже заводил машину. Мне было жутко, но я заткнулась. Мы ехали быстрее обычного, а когда добрались, Борис бессильно опустился на ступеньки.
 - Устал.
 - Давай, дорогой, до кровати. - Я протянула руку.
 - Слабость такая…
 - Давай. - Он нехотя встал и, добравшись до кровати, буквально рухнул и уснул. Я стянула с него туфли и брюки, и накрыла. Жидкость в мешке уменьшилась.
 Отдых, наверное, был безнадёжно испорчен. С таким же успехом мы могли сидеть дома в Риге, хотя тут было мило, уютно и морской воздух. Мне совершенно ничего не хотелось делать, и я решила, что имею право просто полежать – ужасно ныла спина, а ребёнок просто безжалостно пинал меня так, что живот ходуном ходил.
 - …Выноси тела к вертушке! - Борис бредил во сне. Я слегка растолкала его.
 - Боря? Нет «вертушки».
  - Какой «вертушки»?
 - Ты только что сказал…
 - Разве? Мне только афганских кошмариков не хватало… Видно, расслабился.
 - Боря, в феврале последние войска ушли оттуда. Успокойся.
 - Я знаю. Всё нормально. Долго ещё эта хрень во мне будет?
 - Пока не закончится. Дать газеты?
 - Нет. Смотри-ка, снова дождик - открой окно.
 - Открыто. Душно просто – гроза будет, наверное. Тебе плохо?
 - Не знаю. Ты меня сама подлечишь, ладно?
 - Ладно. Только ты слушайся!
 - Есть!
 - Что «есть»?
 - Есть хочу, - мы расхохотались. Я вспомнила, что я-то поела… Эгоистка! Я бысто вскочила («быстро» с таким пузом) и ринулась к холодильнику. Да уж. На даче я готовить не собиралась. Что там у нас? Картошка, морковка, капуста, перец, молодая свекла, зелень… всё! Пирожные! Овощной супчик! Я гений… в трусиках… Неприлично даже. Я накинула халатик. Поставила кипятить воду. И принялась чистить и резать овощи. Да уж, мужика на овощном супчике держать. Бабушка бы меня грохнула. Но на безрыбье и рак рыба. Завтра уже на рынок схожу. Свежие овощи сварились быстро и, пока капельница опустела,  супчик был готов. Я собрала всё мужество и вынула капельницу, потом достала бинт и замотала руку Бориса, чтобы не сдвинулась игла.
 - Я же руку не согну теперь!
 - Потерпишь! - я поставила перед ним тарелку супа и посыпала зеленью.
 - А хлеб?..
 - На, зануда! Ешь, давай!
 - А ты?
 - А я супы не ем. Я ела, пока тебя там мучили.
 - Точно?
 - Чессло! - Борис с жадностью съел суп. - Боря, ещё?
 - Пожалуй – да! – наконец, он поел. - Девочка, ты устала?
 - Не очень, а что?
 - Давай пройдёмся к морю?
 - Дождик…
 - Тогда давай просто пройдёмся. Пожалуйста…
  - Ну, ладно…
 Я помогла ему одеться, оделась сама, захватила зонт, и мы вышли. Мы просто бродили по Дубулты, дошли до «Дзинтари»…
 - Простите, вы билетами интересуетесь? - спросил какой-то парень в кроссовках «adidas».
 - Какими?
 - Ну, на Леонтьева… - он смотрел на нас, как на тупых.
 - На Валерия, что ли?
 - Слава Богу! Так да или нет?
 - Да! - Борис купил билеты.
 - Боря! Сбрендил?!
 - Так тебе же нравится, как он поёт?!
 - Ну, и что? Да мы и не одеты!
 - Ещё как одеты. Успокойся.
 …Концертный зал «Дзинтари» был переполнен. Леонтьев оказался совершенно невысокий и лохматый. В белом костюме и золотой бабочке, он «пахал» - носился по сцене, бегал, прыгал: «…А потому, потому, потому, что был он в мир влюблённый…» В отличие от классического концерта, Борис не заснул. И даже хлопал. После концерта мы медленно шли домой, жевали булочки с повидлом.
 - Послезавтра концерт будет получше.
 - В каком смысле? По-моему, было не дурно.
 - Я купил билеты на Александра Розембаума.
 Я пожала плечами. Кроме «Вальс Бостон» имя Розембаума мне ни о чём не говорило. Посмотрим. Купил – значит, пойдём. В домик мы пришли довольно поздно, и Борис быстро разделся и лёг. Я безжалостно достала капельницу.
 - Завтра… - взмолился он.
 - Сейчас. И ещё… поворачивайся.
 - ?
 - …И трусы спускай…
 - Так хочешь?
 - Да. - я достала шрпиц. - Поиграем в медсестру.
 - Извращенка! Меня это не возбуждает!
 - Представь себе – меня тоже. Поехали! - я вколола укол. - А теперь встрою тебе капельницу и отдыхай.
 - Эх, ты! Любимая женщина… Посиди хоть со мной.
 - Сейчас, переоденусь и даже полежу.
 Когда я переоделась и наконец собралась лечь, я поймала на себе его взгляд. Казалось, он хочет впитать меня, запомнить… В тот момент мне показалось, что он сильно постарел.

***

 «…День за днём бегут года…» Ага! Бегут. Только не так, как в песенке про Ленина. Как-то быстро и наскоком проходили дни. От уколов и капельниц Борису полгчало. Мы просто наслаждались свежим воздухом, природой, едой из столовой, песком,  морем, найденой ракушкой… Мы дурачились, могли просто часами молча сидеть на веранде, наблюдая, как прыгают на соснах белки, как суетятся ласточки, летают чайки. Мы были заняты исключительно друг другом, а остального просто не замечали. Я сдала экзамены и теперь с чистой совестью бездельничала, совершенно забыв о брошенной в углу сумке с учебниками. Борис снова стал весёлым, заботливым и …моим. Несколько раз у меня появлялось чувство, что за нами пристально наблюдают, но то ли по наивности, то ли по дурости, я эти мысли немедленно отгоняла, списывая на беременность и излишнюю впечатлительность. Я гнала любые дурные мысли или видения, не желая отказываться от того, что имею на данный момент.
 Что бы мы ни делали, как бы мы себя ни чувствовали, мы никогда не забывали сказать друг другу ласковое слово, бросить любящий взгляд или никому незаметный жест, понятный только нам двоим.
 Снова начались будни. Стояла жаркая июльская погода - казалось, что плавится асфальт. Ходить уже было трудновато, но я заставляла себя не расслабляться, хотя и засыпала при каждом удобном и не удобном случае. Бориса моё расслабленно-полусонное состояние пугало, хотя все вокруг говорили и доказывли ему, что это нормально. А он всё равно тревожился, пугался, помогал одеть мне носки и очень глупо при этом выглядел. Его распирало от гордасти, когда ему удавалось угадать, с какой стороны толкнётся малыш, и безумно радовался, когда удавалось это почувствовать. Он приезжал с работы и, чмокнув меня в щёчку, наклонялся к животу и говорил: «Папка пришёл!» Он мог часами что-то рассказывать моему животу, я засыпала под его спокойную речь, просыпалась, а он всё ещё чего-то рассказывал. Сказал бы мне кто-нибудь ещё два года назад, что этот салабон способен вообще на какие-то чувства, я бы рассмеялась ему в лицо. Хотя я предполагала, что, переступая порог военкомата, он снова становился дураком в портупее, но меня это совершенно не интересовало. Со мной он был в меру сильным, в меру нежным, иногда беспомощным … Но он любил меня, а я любила его. Однажды он вернулся с работы жутко довольный собой. Он ужинал и бросал на меня загадочные взгляды, а я нетерпеливо ёрзала на стуле.
 - Ну?
 - Что?
 - Ну, колись уже. Вижу же, что довольный, как слон после купания.
 - А ругаться не будешь?
 - Буду. Ну?
 - Сашка Прокопьев коляску нам  привёз из Германии. Я ему денег дал купить. Я таких ещё не видел. Капиталисты хреновы, а какую красоту делают!! - он достал из кармана фотографию, сделаную полароидом – Во! Выпросил для тебя сфоткать!
 Коляска выглядела не так, как мы привыкли видеть на улице в конце 80ых. Она была более компактной, с двойными колёсами и серо-салатового цвета. Борис, как лучший рекламный агент всех времён и народов, принялся расписывать все прелести коляски.
 - Она лёгкая, ортопедическая, с матрасиком, ручку можно в любую сторону переставлять. Я её дома поставил, родишь – привезу.
 - Да?
 - Да.
 - Хорошо… - я как-то восприняла это сообщение без большого энтузиазма. Как старый консерватор, я подозрительно относилась ко всему новому, хотя по моему образу жизни этого и не скажешь. - Раз ты говоришь, значит, так оно и есть….
 - Не волнуйся. Не понравится – купим другую. Из-под земли достану!
 - Успокоил. Да не бери в голову. Здорово всё! Просто неожиданно…
 - Я вообще стал непредсказуемым.
 - Тебя это расстраивает?
 - Наоборот. Я открыт для жизни. Это здорово.  Я столько пропустил всего…
 - Ничего, наверстаешь
 - Ну, наверстать – это вряд ли, но больше ничего не упущу – это точно! Слушай! Забыл тебе сказать! - я насторожилась, этот горящий взгляд говорил о том, что товарищ Бублик что-то задумал и ни за что не отступится. - У моего знакомого по работе невестка рожала в республиканской больнице!
 - Кого родила?
 - Не знаю, не спросил.
 - Вот, чудак!
 - Дай сказать! Не перебивай, а то с тобой хорошо дерьмо кушать.
 - Это почему?
 - Всегда первая съешь! Не обижайся, - я сжала губы, - так вот его сыну разрешили при родах присутствовать.
 - Этого ещё не хватало!!
 - Я тоже буду!
 - Через мой труп!
 - Да!
 - НЕТ!!
 - Почему? - он действительно не понимал и очень искренно удивился.
 - Просто потому, что я не позволю. Забудь об этом.
 Борис разумно замолчал, хотя я поняла, что он решил просто меня не раздражать. Я убрала со стола. Помыла посуду, зачем-то снова протёрла пыль. Взяла свою сумку и, вытряхнув содержимое на стол, стала выбрасывать ненужное. Паспорт поставила в кошелёк. Взяла немного денег. Положила в полиэтиленовый пакет бюстгалтер, трусики, футболку и положила в сумку. Тогда не было принято готовить сумки для роддома, но я хотела быть готовой на случай, если меня прихватит на улице. Подумав, бросила в сумку горть мятных конфет и расчёску.
 - Ты чего это? - Борис удивлённо поднял бровь.
 - Ничего.
 - Просто, если вещи собираешь, то дамской сумочки маловато будет…
 - Этой сумочки хватит – она бездонная. Это так, для моего спокойствия. А что?
 - Испугался! - Борис сделал испуганое лицо. - Поздно уже. Может, ляжешь? Давай, я постелю, телевизор лёжа посмотрим.
 - Стели.
 У меня было довольно погано на душе, но я понимала, что Борис в этом не виноват. Поэтому просто пошла в душ. Долго и остервенело тёрла себя мочалкой, два раза вымыла голову, а по зубам шуровала зубной щёткой так, что, казалось, слезет эмаль. Потом я долго расчёсывалась, но, решив, не заражать своей тревогой Бориса, вышла из ванной, нацепив ночную рубашку. Борис уже лежал  в постели и смотрел «Новости». Я выключила свет и легла рядышком, положив голову ему на плечо. Борис прижал меня к себе и стал поглаживать мои плечи, потом стал массировать голову, спину… На секунду он заколебался.
  - Милая, можно?..
 - Не знаю… Но очень хочется.
 - Ну, если нельзя, но очень хочется – то можно.
 Ночь длилась вечно. Ночь ласки, нежности и любви. Казалось, что мир вокруг замер. Луна и звёзды куда-то исчезли, чтобы не мешать. Рыбы и птицы притихли, а люди – замерли… Это была ночь, 17 июля 1990 года.
 Утром мы никак не хотели отпускать друг друга, но Борису надо было на работу, и он нехотя поднялся. Я из солидарности встала, и, отправив его в душ, пошла готовить завтрак. Пока он ел, я приготовила ему свежую рубашку и брюки. А когда он оделся, мне показалось, что он светится от счасться. Он крепко прижал меня к себе и поцеловал.
 - Мне пора, милая… - я кивнула, и он вышел за дверь. Секунду поколебавшись, я выскочила следом.
 - Боря! - он остановился. Я подбежала и крепко обняла его. - Теперь ступай.
 Что-то внутри меня сжалось, когда он завёл машину и уехал. Я смотрела, пока машина не скрылась за поворотом, и пошла домой. Доела кусочек хлеба, который он оставил на столе, и поймала себя на мысли, что никогда этого не делала. Помыла посуду, погуляла с Реттом. Мне не хотелось сидеть дома, и я решила пройтись. Я одела бирюзовую свободную блузу, сшитую на заказ под купленые на базаре бирюзовые босоножки и тёмно-синий сарафан. То, что я увидела в зеркале, мне не понравилось. Слишком помпезно. Я сменила блузу на синюю клетчатую рубашку Бориса, которая еле сходилась на животе, но сарафан это закрывал, а босоножки - на синие лодочки на пробке. Теперь это была я. Планов у меня не было, поэтому я отправилась позавтракать в кафе, а потом побродить в парке. Прогулка подняла настроение, и я даже стала мурлыкать под нос «Яблоки на снегу…» Вдруг какая-то тряпка опустилась мне на лицо, а в руку вонзился шприц…