Баб Вера. Продолжение. Конкурсное

Начало – Анна Дудка. Баб Вера. Конкурс.
http://www.proza.ru/2017/07/16/506

Следующая неделя прошла в хлопотах. Баба Вера будто помолодела. Теперь у неё в доме появился родной человек, о котором она должна была заботиться. Хотя, сказать по правде, новый жилец оказался неприхотливым. И по части быта, и по части еды.

Но его присутствие в доме резко изменило жизнь бабы Веры.  Руки у Григория были золотые. Он мог делать всё. Подлатал крышу, поправил колодезный сруб и собирался отремонтировать крылечко, давно пугавшее бабу Веру своей ветхостью. Сложил дрова в аккуратную поленницу. Истопил баню.

Побывали они и на кладбище. Глядя, как Григорий ладно прибирает около могилок, баба Вера пыталась увидеть на его лице эмоции, соответствующие ритуалу. Эмоций не было. Не появились они и после стопки «за помин душ».

И ещё никак не получалось определиться с его регистрацией и документами. Участковый Дмитрий Степанович отсутствовал уже неделю, был на курсах. Ехать в райцентр баба Вера не собиралась, рассчитывая, что не сегодня – завтра участковый появится. Хотя обретался он и жил в соседнем  селе, сюда, в эту деревеньку в отдалении, заглядывал часто. Здесь жили его родственники.

Впрочем, и деревенька ожила. Появились новые жители, строившие или уже построившие дома, - не чета бабы Вериному. Чистый воздух, сосновый бор рядом, речка, - вот и ехали сюда люди, имеющие свободную копейку, строились, обживались.
Один такой поселился по соседству с бабой Верой. В годах, седоволосый степенный и обходительный мужчина. И  его жена, похожая на даму. Оба вежливые, обходительные. Никогда не отказывали бабе Вере в помощи.

С новым жителем здоровались, но смотрели настороженно. Скорее всего, из-за его внешнего вида. Требующие ремонта ботинки, - обувь не по сезону, немного измождённая внешность, - принцип «встречают по одёжке» в действии.

-Гриша, иди, пообедаем, - позвала баба Вера родственника, с матерчатым метром  замерявшего крыльцо.
Подперев голову рукой, она по-бабьи жалостливо смотрела, как он ест. Когда тот доел вторую тарелку красивого бордового борща, она поставила перед ним миску с оладушками.
-Ешь, Гришенька, ешь, ты любишь оладушки, в мёд макай, это сосед угостил, два улика у него. Не жадный.

Сказала и замолчала. Лёгкий ветерок колыхал ситцевую шторку на распахнутом окне. Где-то дремотно запел и тут же замолчал петух. Ответно ему замычала корова и тоже замолчала. Но почти сразу тишина прервалась голосами. Похоже было, что соседи ссорились.
-Ругаются, что ли? – спросил Григорий, обмакивая румяный оладушек в золотисто-прозрачный мёд.
-Что ты! Они никогда не ругаются. Это сосед хозяйку укоряет. Она работникам деньги дала, баню строить, а те деньги взяли и пропали.

Григорий отодвинул миску с оладушками в сторону.
-Какую баню?
-Они на подворье баню новую хотели построить. Объявление в нашу газету местную дали. К ним несколько человек приходили. Ну, они с кем-то договорились, подсчитали, сколько чего надо, хозяйка им денег и дала, лес закупить и привезти. А они, как уехали, так две недели и носа на кажут. Воры попались.

Выпалив в сердцах завершающую фразу, баба Вера спохватилась и передником прикрыла рот.
Скорее всего, Григорий не обратил внимания на оплошность бабы Веры. Глядя в сторону окна, он о чём-то думал. Наконец заговорил.
-Баб Вера, я ведь плотник по профессии. Плотник и столяр. В колонии обучился. Там же и работал. И по мелочи всё могу делать. И по крупному. В колонии часовенку построил. Считай, один и строил. По дереву резать могу. Мои поделки на конкурсах побеждали. Начальству мебель делал и в кабинеты и домой.
Я вот что думаю. Поговорить надо с соседом. И баньку ему построю и денег заработаю. Здесь, в деревне, работы нет, а дальше куда, в райцентр, например, документы нужны. Сейчас без документов нельзя. Деньги-то нам нужны. И домик  наш к зиме подлатать, и вообще, много чего надо.
Бабе Вере больше всего понравились в его речи выражения «нам» и «наш». Через пять минут они стояли около калитки соседской усадьбы.

Выслушав Григория, сосед без каких-либо эмоций оглядел его с ног до головы, уставился в замершие в ожидании глаза и сказал:
-Ну, рассказывай, плотник, что ты понимаешь в строительстве деревенской баньки.
Прервал он Григория на пятой минуте толкового доклада. По виду соседа стало понятно, что он доволен услышанным.
- Считай, договорились, - подвёл первые итоги переговоров сосед. – Только тут, понимаешь, такой нюанс. Мы предыдущим работникам все деньги отдали, которые на начало строительства у нас имелись. Денег у меня сейчас нет. Ни на материал, ни на оплату тебе. Вот у меня и предложение по этому поводу. Ты материал покупаешь на свои деньги. Привозишь. А я в город съезжу, деньги сниму в банке и с тобой за лес рассчитаюсь. И аванс сразу выдам. Вот тебе лист с расчётами, сколько материала нужно. Это предыдущие работники писали. Те, что с деньгами смылись. Один расчёт у меня, другой у них. Я и на лесопилку ездил. Говорят, не появлялись у них.

Сосед тут же озвучил размер аванса. Баба Вера сказала: - Ой! - и закрыла почти бестелесной ладошкой рот.
Домой возвращались молча. И думали об одном и том же. Сидя за столом, в свете слабой лампы, Григорий молча рассматривал листок с расчётами.
Баба Вера копошилась в соседней комнате. Потом вышла и села напротив. Деньги были завёрнуты в чистый носовой платок.

-Вот. 70 тысяч. Мои гробовые. Как раз на первый раз хватит. Ты не думай. Я о смерти не вспоминаю. Я ещё поживу. Я крепкая. У нас вся родова крепкая. Долго жили. Бери и завтра с утра езжай, пораньше. Сосед тебе объяснил, как добраться, где машину грузовую найти. Он бы и сам с тобой съездил, но машину разобрал. Ложись спать пораньше.
Увидев его взгляд, сделала сердитое лицо и ударила немощным кулачком по столу:
-Не спорь, Гриша! Тебе надо прошлое забыть. Ты ещё не старый. Начать жить по новой никогда не поздно. А то, что он тебе не поверил, не обижайся. Понять его надо.

Утром она вручила ему самодельную матерчатую сумочку с ещё горячими оладьями и проводила до калитки. Глядя  ему в спину, перекрестила. И тут он оглянулся. Оглянулся и помахал ей рукой. А через минуту скрылся в густом утреннем тумане.
Не вернулся он ни к вечеру, ни на следующий день.

****

Через два дня после ухода Григория  в деревню утром приехал участковый. Сначала зашёл к соседу, у которого пробыл почти час. Потом зашёл к бабе Вере. Выслушав сбивчивый рассказ бабы Веры, участковый поднялся и зашагал по крохотной комнатке. От одной стены до другой. И  обратно. Явно волнуясь. Потом сел за стол напротив хозяйки дома.

-Баба Вера. Прости меня. Мне давно надо было тебе сказать это. Не решался. У тебя и родни-то не осталось. И хотя Григорий тебе не особо-то и близкий родственник был, ты о нём помнила. Не Григорий у тебя был. Точно не Григорий. Гришка лет пять тому назад в колонии умер от туберкулёза. Нам бумага приходила, известить родственников. А какие родственники. Отца и матери давно нет. Одна ты, но тебя в списке родственников не было. Да и болела ты тогда. Вот и не стал я тебя расстраивать. Извини, но это какой-то пришлый проходимец у тебя был. Как же ты так, с деньгами-то. Вот, сосед, тоже…
Участковый сокрушённо покачал головой и замолчал.

Реакция бабы Веры его поразила. Гневно сдвинув брови, она суровым голосом произнесла:
-  Врёшь ты, Димка! И не проходимец он. По человеку видно, проходимец он или нет. Был бы проходимец, меня бы в первый день… убил. И дом обобрал. И никто бы не узнал, кто и что. А то, что он не Григорий, я в тот же день поняла. У Гришки мизинец скрюченный с рождения был. А у этого…  Я хоть и старая и малограмотная, но понимаю, что каждому в его жизни надо путь верный   показать. И в судьбу я не верю. И не потому, что верующая, а потому что каждому надо дать веру в себя, даже тогда, когда человек эту веру потерял.

Странно, но участковый не стал спорить с бабой Верой. Покачал сокрушённо головой и ушёл. За калиткой постоял, будто раздумывая, и  пошёл к соседу бабушки. О чем они говорили, той было неведомо. После ухода участкового, сосед занимался машиной. Вечером куда - то ездил. Вернулся поздно.
А у бабы Веры весь день всё валилось из рук. Работа, за какую бы она ни бралась, не ладилась. А вечером под её ногами проломилась доска в полу на крыльце, и баба Вера едва не провалилась в дыру. Сев на пол рядом с этой дырой, баба Вера заплакала. Тихо, почти беззвучно, плача, она вытирала обильные слёзы и шёпотом повторяла.
-И не проходимец он. Не проходимец…

Удивительное дело, но ночью она спала. Несмотря на старческую многолетнюю бессонницу, спала сном младенца. Правда, ничего ей не снилось. Проснулась утром от постороннего звука.  Сирена.
-Случилось что? – испугалась баба Вера и, быстро собравшись, вышла на улицу.
Около калитки соседей стояла автомашина «Скорой помощи» и машина полиции. В голове бабы Веры заметались мысли. Плохие.
-Расстроился вчера сосед. И плохо стало. Или с женой что? А милиция почему?
***
Она стояла около своей калитки, не решаясь выйти на улицу, будто боялась узнать что-то плохое. С соседом всё было в порядке. Он вышел из дома и, увидев бабу Веру, поспешил к ней. Смесь чувств на его лице смутила её. Он даже улыбался.
- Баба Вера! Ты только не волнуйся. Всё нормально. Нашёлся твой Григорий. Живой. Правда, побитый. Не переживай, его сейчас в больницу увезут. Он ночью ко мне пришёл. Приполз, можно сказать. Его убивали на той лесопилке. Потом топили. Он выбрался. Днём отлёживался в кустах, добирался ночью. К тебе боялся прийти, испугать боялся. Ко мне пришёл. Я уже и милицию и «Скорую вызвал».

Остановить бабу Веру не мог никто. Ни фельдшер, ни люди в погонах. Она влезла в машину «Скорой помощи» и только внутри обнаружила, что обута в домашние тапочки с шерстяными носками.
Она сидела около носилок, смотрела на будто уставшее лицо родного теперь ей человека, лежавшего с закрытыми глазами, с перевязанной головой. Держала его  не занятую капельницей руку и что-то шептала ему, слышное и известное только ей.
В больнице она устроила скандал и добилась у «самого главного врача», чтобы ей разрешили быть рядом с «близким родственником», как она говорила всем.

******

- Вы почему в коридоре находитесь? Вам сказали, что из палаты нельзя выходить?
Женский голос звучал явно за закрытой дверью. Пахло больницей. Открывать глаза не хотелось.
Он лежал и думал, что так хорошо ему не было очень давно. Болела голова и рёбра. Но он был жив. Понимание того, что он выжил, было самым главным. Теперь надо обо всём рассказать. Нет, не полиции. Полиции, само собой разумеется. Бабе Вере. Его Ангелу-хранителю. Это из-за неё он остался жив. Выжил, выкарабкался, понимая, что должен ей о многом сказать. Конечно же, сначала  о том, что он не Григорий.

Сергей. Его зовут Сергей. Сергей Иванович Колобов. Впрочем, кроме имени от Григория он мало чем отличался. Тоже не раз судим. Жены нет. Детей нет. Два года назад освободился. Покуролесил за два года, но закон больше не преступал, остерегался. Когда украли документы, бродяжничал. Перебивался случайными заработками, жил на то, что давали сердобольные люди.

С Григорием он знаком не был. И о существовании бабы Веры узнал случайно.  На случайный калым купил пива, сидел в грязной забегаловке, когда туда зашли два мужика. Вот они и решили, что он Гришка – родственник бабы Веры. Они так дотошно выпытывали его, не врёт ли он, что не Гришка. И тут ему мысль пришла в голову. Бабка старая, живёт в какой-то деревушке, родственника давно не видела. Притвориться Гришкой. Она и не догадается. Пожить у неё. Откормиться. Старые, они сердобольные. А там, может, и документы удастся выправить, на имя Гришки.

Подпоил мужиков, расспросил о бабке и решился. Даже удивился, как всё удалось. Дня через два подумал, что всё это неправильно. Что обманул бабку.  Вспомнил свою бабку. Бабу Аню. Она его с детства и вырастила. Отца своего не знал. От кого его мать родила, уже не скажет. Сергей совсем маленький был, когда она от пьянки умерла. Вот его бабка и воспитывала. Старенькая, худенькая. Добрая. Единственный человек в жизни, которого он любил и который его любил. Десять лет ему было, когда бабка умерла, а его в детдом забрали. А дальше и вспоминать не хочется. Из детдома убегал постоянно, в бабкин дом возвращался, в котором уже чужие люди жили. Подворовывал. А потом жизнь неправедная затянула водоворотом.

А тут увидел бабу Веру и свою бабку вспомнил.
И понял, что неправильно, нехорошо поступил. И как-то смутно на душе стало. А признаться уже боялся. В какой-то момент даже подумал, что не стОит ей признаваться.
Шёл в тумане, с деньгами в кармане и думал о том, что обязательно признается. Привезёт лес соседу и ей признается. Она простит. Она добрая. Как его бабка.

Туман закончился, и он вышел на дорогу к лесопилке. Две машины навстречу попались. Лесом гружёные. Руками помахал. Первая не остановилась. Видно, вид его не понравился. Вторая остановилась. Водитель и пассажир сказали, что на лесопилке кроме охраны никого нет. Выходной какой-то. Новые заказы не принимают, но уже отобранное, то, за что заплатили, дают вывезти.  Но, наверное, можно хотя бы лес отобрать, пиломатериал. Отобрать и отложить. А потом ещё раз приехать.

Лесопилка открылась за поворотом. И тут Сергей остановился. Интуиция. Интуиция, как у зверя, подсказала, чтО делать. Найдя глазами приметное, не затоптанное место, он шагнул в кусты, выкопал под деревом ямку, положил пакетик с деньгами, привалил валежиной и вышел на дорогу.
В сторожке на проходной сидели три мужика. Они Сергею сразу не понравились. Насмотрелся за свою жизнь на таких.  К таким спиной нельзя поворачиваться.  Сергей посмотрел на куски мяса в сковороде перед ними и вспомнил об оладушках.
Он сел на предложенный ему стул около стола, на котором в беспорядке лежали бумаги и обозначил парой слов свою просьбу.

-Деньги привёз? – спросил один из мужиков, видимо, старший.
-Привёз, - сказал Сергей и полез в карман куртки за листком, выданным ему вчера, соседом. С перечнем пиломатериала. Рука застряла в кармане. Внутри, где-то под сердцем, противно заныло. Перед его глазами, на столе, среди бумаг, лежал такой же лист бумаги, с тем же перечнем, выполненным тем же почерком, что и в кармане Сергея.
В голове мельком пронеслось. « Я и на лесопилку ездил. Говорят, не появлялись у них».

- Я, наверное,  сначала материал отберу, вдруг у вас чего нет, - стараясь  говорить спокойным голосом, произнёс Сергей.
-Валяй, - произнёс единственное слово сидевший у окна мужик.
Удар по голове сзади настиг Сергея на пороге.   Но сразу не вырубили. Он чувствовал, как его тащили куда-то, потом пинали. Мир окрасился в красное. Только красное перед глазами. И боль.

Чужие руки шарились в одежде.
-А денег нет при нём.
-Вот, гад, обманул.
-Смотри, весь в наколках. Пришёл присмотреться. Меня два таких год назад на вокзале встретили. Потом в больнице месяц лежал.
-Куда его теперь?
-Куда-куда! А то забыл, куда мы тех пристроили. И его туда же.

Его куда-то потащили. Не его, а его тело.  Голова не думала, но вылезающий из боли инстинкт самосохранения убеждал: - Не открывай глаза. Молчи.
Они что-то делали с его ногами. Сразу не мог понять, что. Понял уже в воде. Груз неумолимо потянул вниз, на глубину. Последними остатками ускользающего сознания пробилась тяга жить. Руки связаны не были. Видно торопились. Нож за голенищем ботинок носил всегда. Привычка. Лёгкие разрывались без воздуха, пока перерезал верёвку. Откуда-то  взялись силы сразу не всплыть, а отплыть немного в сторону.

Когда поднялся наверх, глотал в речном тумане такой вкусный прохладный воздух и не мог им нахлебаться. Отплыл в сторону, выполз на берег и потерял сознание. Пришёл в себя вечером. Дорогу помнил. Ночью шёл, фактически полз, временами теряя сознание. Днём прятался в кустах. Боялся,  обнаружат, что не утонул, будут искать на дороге. К бабе Вере не пошёл. Боялся испугать. У соседа калитка изнутри была заперта. Перевалился через забор и дополз до крыльца. Ведром, стоявшим на крыльце, ударил в дверь несколько раз и потерял сознание.

Пришёл в себя в доме, когда фельдшер перевязывала. Торопясь, боясь опять потерять сознание, рассказал хозяину дома о том, что произошло. О листке на столе в сторожке. Об услышанном разговоре. И опять потерял сознание. Уже надолго.
Вот, очнулся. А глаза боится открывать, будто не верит, что жив остался.
-Баб Вера, я Вам чай принесла и печенья, -  женский шёпот.
-Спасибо, девонька. А когда он проснётся?

Он открыл глаза. Она сидела рядом с тумбочкой. Маленькая, сухонькая. Макала печенье в кружку и аккуратно откусывала его беззубым ртом.  И ему стало понятно, что родней неё для него теперь  нет никого на свете.
Баб Вера!   Мне теперь столько надо будет тебе рассказать, баб Вера.